Миротворец (джен)

— Ма-ам! Хальш опять у меня лепешки забирает!

— Хальш, отдай Лефии лепешку… Нет, не отдавай. Сейчас…

— Мама!

Девочка замолчала, увидев, как мать встает из-за стола, берет огарок и, присвечивая себе, открывает заслонку печи.

— Кансия, что ты делаешь? — вмешался отец.

Мать обернулась.

— Пусть едят, — улыбнулась она. — Хватит экономить еду. Ты слышал, что сегодня говорил жрец? Перво-ста почти закончилась. Скоро прекратится война, и солдаты перестанут грабить и топтать наши поля.

— И ты в это веришь? Что придет какой-то мироносец…

— Миротворец, — поправила она. — Тот, кто родится из цветка, чтобы посеять семена мира и гармонии.

— Это жрец так сказал? Гар-мо-ни-и? Больше его слушай. И если даже вылезет из цветка какой-то человек, что он может принести нам? Любой дурак на его месте пошел бы к королю, туда, где больше награда, и помог бы закончить войну. Ага. Наш король разгромит Та-Арру, и конец войне. Разграбит там все и за нас примется!

— Миротворец не гоняется за наградами. Он рождается, чтобы люди снова жили в согласии…

— Сказки жрецов! Почему тогда в прошлую войну никто не родился из какого-нибудь цветка? А то мы мало их выращиваем, горбатимся! Та война тоже была на исходе Перво-сты! Мой прадед ничего такого не рассказывал! Вранье все это!

Хальш и Лефия молча слушали перебранку родителей. Вздохнув, мать нагнулась и достала еще две лепешки из до сих пор теплой печи.

— И все равно дети не должны голодать, — сказала она, отдавая одну Лефии, а вторую разламывая на четыре части. — Может, для того жрецы и сочиняют сказки о Миротворцах?..

* * *

Цветы здесь были, несомненно, прекрасны. Гроздья синих лилий свешивались с плакучих кустов, создавая живые изгороди и нерукотворные беседки, такие неземные и невозможные здесь, на краю поля брани, где до сих пор хоронили мертвецов.

— Осторожнее. Они только с виду плотные. Слышно все отлично. На этом попадались многие, — торопливо шептал Харраш, тревожно озираясь. В вечерней суете никто не заметил, как сообщники ускользнули из лагеря. Вражеских стрел опасаться тоже не стоило — армия Та-Арры пряталась в холмах. Ночь — время плотоядных цветов, ночью никто не атакует.

Харраш раздвинул ветки и посмотрел на светящийся изнутри королевский шатер.

— Король обходит лагерь. Потом еще с час будет совещаться с полководцами. Потом уснет. Отправляемся, как только зайдет луна.

Лунные лучи разгорались потусторонним синеватым светом.

— Стражники у его шатра будут спать крепко. Я уже подбросил кое-чего в хворост их костра. Трубки…

Он развязал мешочек на шее и вручил обоим сообщникам по завернутой в ткань палочке.

— Один заряд. Шип мертворозы, как я и обещал. Осторожнее с ним. Не разворачивайте, пока не попадете в шатер. Мертвороза убивает того, кого увидит первым…

— Но шип же отделен от стебля, — сглотнув, сказал один из сообщников.

— Он проживет до следующего восхода, если не выпустит в кого-то яд. За принца! — еле слышным шепотом провозгласил Харраш.

— За принца Вараса!

— За принца Вараса и конец грабительских войн! — добавил второй сообщник.

— За конец грабительских войн. Конец вытаптыванию плантаций, конец обнищанию людей и начало хлебным посевам, — задумчиво закончил Харашш. Лозунг заговорщиков посреди солдатского лагеря звучал напыщенно и глуповато. Совсем не то, что в полутьме дворца, в дрожащих огоньках свечей и отблесках оружия.

— Если мы его убьем, — проговорил первый сообщник, — нас обязательно заподозрят. Поймают и казнят.

— Значит, бежим, как только увидим, что все получилось, — решительно ответил Харраш.

— Куда? — на лице второго сообщника отразилась усталость и страдание. — Куда мы можем бежать?

— Нам будет уже все равно. Уйдем за холмы, в обход армии Та-Арры. Может, там и правда растет тот цветок, из которого вот-вот вылупится Миротворец.

Первый сообщник захохотал. Миг спустя смеялись все трое.

Наверное, только это и спасло заговор от немедленного раскрытия, когда проходящий мимо офицер раздвинул ветки и заглянул в импровизированную беседку.

— Что, пьете, с-скоты?! — гаркнул он. — Нет? Ладно, сидите. После отбоя не колобродить!

— Если бы Миротворец был враньем, — еле слышно сказал Харраш, отсмеявшись, — король не спешил бы с наступлением на Та-Арру. Он боится, что Валх Та-Аррийский получит Миротворца первым, и война закончится на его условиях. Ходят слухи…

— Это среди вас, придворных крыс, — буркнул первый сообщник. — Нам, воякам, ничего такого не говорят!

— И не скажут…

— Ладно, пойдем, — прервал спор Харраш. Одновременно с его словами глухо затрубили отбой. — Не стоит привлекать к себе внимание.

— А короля как-то очень уж долго нет, — заметил второй сообщник.

Харраш нахмурился, глядя на ослепительно сияющую луну.

У королевского шатра действительно было весьма пустынно. Привал раскинулся перед ними как на ладони. Редкие палатки полководцев, солдаты — кто на рванине или собственных гербовых накидках, кто на голой земле. Кони дремали тут же, изредка сонно всхрапывая.

— План остается в силе! — наконец прошипел Харраш.

* * *

Короля звали Жесем Светлейший.

Если точнее — Жесем Светлейший Гавадский и Леб-Лемийский, повелитель цветов животворных по обе стороны от Эйли, Матери Рек. Гавад он получил по праву рождения, Леб-Лемию завоевал, Матерь Рек заставил орошать поля, а на поля собрал сильных и выносливых работников, которые могли возделывать землю от последнего снега до первого. Война нарушила течение жизни, пожрала припасы, и работникам пришлось трудиться еще тяжелее, выращивая урожаи пищевых цветов.

Хлебных, которые можно было даже запекать на костре, если не оставалось времени сушить и молоть на муку. Сладких, чьи свежие и вяленые бутоны обожали все дамы, даже его любимая, давно недужащая королева Льен. Молочных, которые следовало толочь в воде, чтобы получилось молоко. Кормовых, незаменимых для лошадей и скота…

Король прекрасно знал, что в народе растет недовольство. И все больше свирепствовала гвардия, наводя порядок.

Война — это сила, титулы, власть. Никакой людской ропот не поколебал бы его мнения.

К утру, как надеялся Жесем, к его титулам мог прибавиться третий.

Та-Аррийский.

Главное — добраться до Цветка Торжествующего Мира раньше, чем это сделает Валх. Жесем не сомневался, что вражеский король тоже не спит этой ночью.

Сам он не спал уже несколько ночей подряд. Цветок мог распуститься в любое время. А его до сих пор не нашли, хотя армия Жесема прокатилась уже по четвертой части Та-Арры.

— Стой! — прошипел король. Небольшой отряд остановился. Кони шли почти бесшумно, даже не реагировали на укусы мелких плотоядных соцветий, которые успели раскрыться по всей опушке.

Лес чернел впереди, как грозовая туча. Мрак казался живым, даже чуть шевелился, медленно наползая и клубясь — в точности бесовская кара, которой пугали жрецы.

— Надеть на лошадей поножи! — Жесем тряхнул головой, и темнота послушно свернулась клубком под колышущимися кронами. — Копыта обмотать тряпками! Факелы не зажигать! Я покажу направление!

Спутники ловко обвязывали лошадиные ноги тканью и деревянными накладками. Кожу плотоядные цветы могли прокусить, дерево — не сразу.

— Ваше величество, луны будет почти не видно. Как вы узнаете, куда идти? — негромко поинтересовался первый военный министр.

— Цветок раскроется в последние ночи светлой луны, в сердце чащи, и принесет солнечный мир ищущим его, — ответил король. — Если отбросить туман, который нагоняют жрецы, то раскрыться он может в любом лесу. Хотя астрологи и историки утверждают, что именно в этом. Кроме того, словосочетание «солнечный мир» наводит на мысли, что растение будет светиться. Впрочем… — он посмотрел на непроходимую стену деревьев. — Если его не найдем мы, то вряд ли найдет и Валх. Часовые уже там?

— Да, — кивнул один из генералов.

— Отлично. Валха они задержат до утра. За мной!

Жесем ехал, прижавшись к шее коня и лишь изредка оглядываясь на отряд. Те, кого он взял с собой, — министр, несколько лучших генералов и два офицера, — не отставали. Луна иногда проглядывала сквозь низко нависающие ветви. Какое-то время Жесем держался подлеска. Затем похлопал лошадь ладонью по холке и направил в самую гущу.

Чащоба не спала. Она перекликалась множеством птичьих голосов, шумела и волновалась.

Короткий лай, переходящий в визг. Чавканье плотоядных цветов, подхвативших раненого зверя. Топот копыт — не приглушенная поступь лошадей, а свободный бег дикого животного. Попискивание, хруст, шорохи…

В точности как днем.

Это были не мимолетные всплески птичьих трелей, на смену которым, стоит отряду проехать мимо, вновь приходит сон. Этой ночью в лесу не спал никто.

Жесем сильнее сжал коленями бока лошади и снова оглянулся на своих людей. Они въезжали в такую чащу, что коней пришлось пустить шагом. Живые побеги и кусты переплетались с поваленными и жались к мощным древесным стволам. Ветви касались лиц и хлестали лошадей по глазам.

— Мы на правильном пути, — пробормотал Жесем и первым въехал в неспящее сердце леса.

По спине побежал холодок. Инстинкт опытного вояки кричал об опасности. Король насторожился, цепко осматриваясь, но не увидел ничего, кроме темноты, ветвей и стволов.

Валх где-то здесь?

Проклятый та-арриец заманил их в ловушку! Как можно было быть такими глупцами? Лагерь, оставшийся без половины полководцев, почти беспомощен! Если Валх расправится с Жесемом здесь, в этой чаще, где не было и нет никакого мифического Цветка Мира, то его армия…

Нет.

Это не Валх.

Это…

Деревья пришли в движение, выпрастывая толстые нижние ветви.

Затрещали корни, точно стволы рвались вон из земли.

И лес сошелся плотной стеной.

— Бес нечестивый! — прошелестел военный министр где-то в стороне.

— Наваждение, — громко и уверенно сказал Жесем. — Цветок Мира существует! Он не хочет отдавать Миротворца нам! Вы, ходячие дрова! Прочь с дороги!

Лошади спутников подались назад, но вместо выхода из чащи встретили все ту же живую стену. Жесем кричал. Чем страшнее ему становилось, тем громче и яростней делался его голос. А впереди над вершинами начало разгораться золотое зарево.

— Пропустите меня!

— Требовательный король, — утробно пророкотал голос ниоткуда. Казалось, он шел из недр какого-то ствола. — Вы уверены, что вам нужен этот трофей, требовательные короли?

Жесем обернулся к отряду.

— Альяр! Огниво!

Полководец выхватил из мешочка на поясе кресало, кремень и трут. Деревья вздрогнули так, что затряслась земля.

— Тебе нужен мир, требовательный король? — прошумели листья. — Так установи его сам…

Вместо ответа Жесем швырнул к подножью древесной стены подожженный трут.

Огонь вспыхнул с такой готовностью, словно на его пути оказался сухостой, а не сочные побеги. Он охватил стволы, побежал по ветвям, донесся полный боли стон — и деревья закачались, как в бурю.

— Мы сгорим здесь заживо! — прокричал военный министр.

— Вперед! Прорывайтесь между ними! — заорал Жесем в ответ и пришпорил лошадь. С пронзительным ржанием та непроизвольно рванулась вперед. Хлещущие ветки проносились над головой.

Чей-то вопль — огненный сноп ударил в лицо. Крик о помощи. Кто кричит? Генерал Брахш? Или их водит по кругу бесовский заколдованный лес? Жесем снова и снова вонзал шпоры в бока лошади, хлестал ее, не обращая внимания на хрипы, и прятал лицо в гриве, которая уже начинала тлеть на концах. Он не оглядывался. Он знал, что дорога — только вперед. Это не деревья, это живые твари, подобные плотоядным цветам. Весь этот лес заколдован! Спастись от чар можно, только схватив то, что он так отчаянно оберегает! Жаль, что Жесем понял это слишком поздно. Сюда следовало идти с армией! Рубить чащу на корню!

Рубить!

Рука тянулась к мечу. Жесем сдерживал порыв. Меч здесь не поможет. Ни одним мечом не перебить такую тварь.

А может ли из ее лап вырваться человек?

— Вперед! — снова крикнул он, пригнулся и пустил лошадь под беснующимися ветвями. Животное кричало от страха и боли. Почти по-человечески. Жесем снова хлестнул его по шее, и огонь полыхнул вокруг.

Удар.

Земля ринулась навстречу, и он кубарем скатился с седла. В щеку сразу впились десятки крохотных злых зубок. Ругнувшись, Жесем вскочил и принялся затаптывать мелкие головки плотоядных цветов. Было светло, как днем.

Он оглянулся на чащу. Огонь больше не горел.

Сияло впереди.

И вдруг, ослепительно вспыхнув, свечение опало. Он стоял на поляне.

Посередине темнел закрытый цветок с темно-зеленой изнанкой плотно сжатых лепестков.

Огромный.

Такой, что, пожалуй, сможет вместить человека.

…За спиной из леса с криками вырвались спутники Жесема. Он не обращал внимания. Подскочил к бутону, сжимая в руке меч. Осмотрел края поляны.

Никого.

Он опередил Валха! Лесная стража отступила, стоило доказать ей свою решимость!

Медленно-медленно, едва заметно, лепестки начали раскрываться. С неба брызнул лунный свет. Кроны деревьев — целых, невредимых и совершенно неподвижных — рисовали по серебристо-синим лучам ажурные узоры теней.

Из бутона показалась голова. Лепестки все опускались, являя взгляду костлявые плечи, за ними — согнутую спину, на которую спадали длинные пряди светлых волос…

Изнутри лепестки оказались окрашенными в золотистый цвет.

На широкой сердцевине, скорчившись, лежал обнаженный юноша.

Жесем хмурился и ждал, не понимая, что теперь. В своих мечтах он не заходил дальше получения трофея. Словно все должно было свершиться само собой, стоит захватить Миротворца. Или фокус в том, что нужно сказать ему, что ты хочешь? Как слуге!

Миротворец зашевелился, поднял голову и уставился на Жесема совершенно бессмысленными глазами, такими светлыми, что они казались белыми.

— Ты меня слышишь? — сказал король. — Ты можешь выполнить мои требования?

— Требования, — без выражения повторил юноша. — Выполнить.

— Ты меня понимаешь?

— Понимать.

— Ты знаешь, кто я?

— Знать. Я.

— Он едва появился на свет, — сказал военный министр, подходя. — Может, он должен, как младенец, сперва познать мир?

— Он не младенец, — пробормотал Жесем. Юноша сел на своем цветочном ложе. — Легенды ни о чем таком не говорили. Они вообще не изобиловали подробностями. Нет, вряд ли он младенец по разуму. Он повторяет за мной отдельные слова, может разговаривать… Заберем его в лагерь.

— Но в лагере мы не сможем ничего утаить!

— И не нужно утаивать! Наоборот. Солдаты должны знать, кто он и что может дать! А он пусть знакомится с миром, — Жесем усмехнулся. — Меньше придется объяснять.

— А может ли он что-то дать? — задумчиво переспросил министр.

— Ждем, пока луна не спадет до половины. Если к тому времени он не принесет нам мир на наших условиях… значит, легенды врут. Убьем его.

Король снял чуть обгоревший плащ и набросил на плечи парня. Потом посадил того в седло перед собой.

Показалось — или взгляд Миротворца стал чуть более осмысленным?..

* * *

Луна скрылась за холмами.

Часовые, убаюканные тишиной, все реже обходили лагерь. Кто-то задремал у костра. Его не будили.

Харраш наблюдал за всем этим из-за ширмы, придвинутой к матерчатой стене шатра, и понимал, что скоро тоже не выдержит. Короля не было.

Тот ускользнул так незаметно, что большая часть солдат ничего не заметили. Личный паж, которому полагалось постоянно находиться в шатре, спокойно спал, устроившись у входа.

Король провел их!

Чтобы не засыпать, Харраш гадал про себя, куда он мог отправиться. Вывод напрашивался неутешительный.

На поиски легенды…

Они ошиблись. Они фатально ошиблись. Думали, что Жесем планирует завоевать Та-Арру, чтобы заполучить Миротворца, а не наоборот. А если он действительно завладеет живой легендой и та окажется правдой, заговору конец. Им ни за что не возвести на трон принца. Глупый народ снова пойдет за королем, обещающим легкие победы. А что потом? Легенда гласит, что Миротворец способен остановить войны лишь однажды, раз в сто лет, в Перво-сту.

Значит, нужно убить и короля, и существо из цветка, если затея Жесема увенчается успехом.

Приняв это решение, Харраш осторожно выглянул из-за ширмы, ища глазами сообщников. Те притаились в темных углах палатки. Дотлевал фитиль в единственном фонаре.

Вдруг до слуха донеслись тихие голоса.

Харраш дернулся.

— Беру на себя короля, вы добиваете Миротворца! — только и успел шепнуть он, прячась обратно. Вцепился в закрытую тряпкой трубочку — рука дрожала. Оставалось надеяться, что сообщникам хватит ума дождаться, пока спутники короля уберутся в свои шатры.

— Убить Миро… — начал кто-то, но сразу умолк. Король спешился у входа, пнул пажа, потребовал почистить и накормить лошадь.

Но прежде сдернул с седла еще кого-то.

— Ты понимаешь, где находишься? — услышал Харраш вопрос.

— Война, — ответил тихий голос. Похоже, мужской, хотя и чересчур высокий.

— Я же говорил, он впитывает знания на ходу, — сказал король. — Идите. Я втолкую ему, что нам нужно.

Он вошел в шатер, таща за руку худого юношу.

Харраш выскочил из-за ширмы и сдернул с трубочки покров.

Стеклянное дуло смотрело прямо на короля. Шип мертворозы уже, должно быть, вылетел…

— Что вы здесь делаете? — нахмурился Жесем.

Харраш на миг остолбенел. Молниеносно опустил руку. Подельники застыли статуями, и ни один шип мертворозы не покинул ложе, увидев цель. Кожа Миротворца засветилась, источая мягкие лучи и легкое тепло. Харраш еще успел понять, в чем дело. Это дитя цветка не дало убийству совершиться. Выходит, он способен властвовать над всем живым?

Но тогда…

— Говорите! — рявкнул король.

— Ваше величество, были нападения на лагерь! — выпалил Харраш первое, что пришло в голову. — Лазутчики Та-Арры…

— Вы из-за этого пришли? Плевать на них, — отмахнулся король. Им владела непонятная эйфория — знай Харраш его чуть получше, разобрался бы, в чем дело. Сейчас же мог только гадать.

— Ты слышал? — обернулся король к Миротворцу. — Лазутчики! Война! Нападают на нас! Ты можешь остановить войну?

— Могу, — негромко ответил парень.

— На наших условиях, не забудь! Ты в лагере Гавады!

Миротворец огляделся. Белые глаза выделялись даже в полутьме шатра.

Нечеловеческие.

Такие же бесчувственные, как вареные зрачки снулой рыбы. Когда Эйля, Матерь Рек, исторгла минувшим летом сотни рыбин и они умирали и гнили на берегу, Харраш видел такие глаза. Философски подумал тогда, что они отражают безразличие и жестокость самой природы. Природы, которой все равно, чего хотят ее дети и за что борются. Она глуха к мольбам. А в конце всех настигает одна и та же смерть…

Природы, которая создала и хлебные цветы, и хищные.

И это дитя цветка, Миротворца.

С чего они взяли, что природа подчинится…

— Гармония будет восстановлена. Источник агрессии… — Миротворец уставился на короля в упор.

А затем его рука коснулась лица Жесема, и тот истошно закричал.

…с чего взяли, что природа подчинится кому-то, кроме себя?

Крик оборвался сдавленным хрипом. Король рухнул как подкошенный, и его тело начало расползаться по полу зловонной лужей. Запах разложения чуть не сбил с ног. Кожа опала клочьями, проступили кости, одежда истлела так, словно пролежала в земле не меньше сотни лет. Миротворец кивнул.

— Источника опасности больше нет. Война будет остановлена…

Он помялся у входа.

— Еще один источник опасности.

И он повернулся к Харрашу.

На голову словно вылили бочку ледяной воды. Харраш попятился.

— Но я хотел свергнуть короля! — завизжал он. — Я хотел уничтожить его так же, как ты, чтобы он прекратил развязывать войны, уничтожать людей и нарушать гармонию!

— Ты, — без выражения сказал Миротворец, — угроза гармонии. Желание уничтожать себе подобных не ради пропитания — угроза гармонии.

Холодная и гладкая, как тополиный лист, ладонь коснулась лица.

А дальше не было ничего.

Только боль.

* * *

— Мам, а принц будет бросать нам конфеты? Линьш из деревни говорил…

— Не знаю, будет, наверное. Мы можем пойти посмотреть. Процессия проедет по главной улице.

— Про — что?

— Процессия. Это такое праздничное шествие. Коронация принца — праздник. Теперь ты должна будешь называть его королем.

— Принцу крупно повезло, что до его совершеннолетия не случилось ни одной крупной войны, — заметил отец. — И что королева Льен справилась с регентством. Хорошо, что боги наградили ее таким отменным здоровьем.

— Вот посмотришь, она еще править Гавадом вместо него будет. В первые годы после коронации титул бывает формальностью, — ответила мать.

Лефии стало скучно слушать о войнах и коронациях, и она вприпрыжку побежала вперед, догоняя брата. Родители шли по обочине. Мимо то и дело проезжали солдаты на лошадях, чьи гривы украшали ленты и перья. Наконец показалась разряженная толпа.

— Слава королю Варасу! — крикнул кто-то.

— Слава! — отозвалась улица. Лефия увидела принца. То есть теперь уже короля, как мама сказала. Король доставал из специального мешочка монетки и бросал их под ноги.

Она начала пробиваться поближе.

— Осторожно, тебя затопчут! — произнесли над головой. — Дайте ребенку монету. Сегодня такой день!..

Лефии протянули медный кругляш, и она вцепилась в него обеими руками. Начала вертеть.

На обороте было нарисовано незнакомое лицо с длинным и толстым, как огурец, носом. Лицо ничем не напоминало красивые портреты королевы-регента.

Лефия снова повернула монетку — цифра.

Это пятерка, мама рассказывала. И про единицу, и про двойку, и про тройку…

Она моргнула. А что на обороте?

С другой стороны денежки смотрела королева-регент Льен.