Рыцарь (гет)

— Ты, что ли, рыцарь?

Под насмешливым взглядом Привратника Аришка насупился. Выменянный у заезжего наёмника кожаный нагрудник служил плохой заменой латам, а цеп — доброму мечу.

— Ну, я. Не видно разве? Куды к Некромансеру идти?

Выпятив грудь для пущей убедительности, Аришка выжидательно уставился на Привратника.

— То-то и оно, что видно, — вздохнул тот. — И куда вы все лезете? Голова на плечах не мила? Али так сильно хочется полкоролевства и руку принцессы заполучить? А ты знаешь, сколько у Некромансера голов таких же, как ты, придурков, на колья понасажено? Твоя тысяча первой будет.

— Ты-ся-ча, — неуверенно повторил Аришка. — Это сильно больше дюжины?

— Тьфу! — не выдержал Привратник. — И на кого я, спрашивается, свой дар красноречия расточаю? На колу твоя голова немного потеряет. Мозгов там всё равно нет.

— Ты это... зачем обиду чинишь? Старики бают, что за Путевым Камнем неважно, родился ты в стогу сена или каменных палатах. Сказал тебе, лыцарь я, к Некромансеру иду. Твоё дело путь отворять, а не лясы точить.

Насмешку во взгляде Привратника сменил интерес.

— Шибко мне к Некромансеру надо, — продолжал тем временем приободрившийся Аришка. — Вот чем хочешь поклянусь, голову прозакладываю, мамкиной памятью заручиться не постыжусь.

— Надо, говоришь... Хорошо. Слушай, да внимательно, на ус мотай, затем путь-дорогу выбирай. А выбрав, не раскаивайся. Сам думал, сам решал, никто тебя силой не гнал. Три пути ведут от Камня. Тот, что прямо, самый короткий. Коли в силушке своей молодецкой уверен и ничьей подмоги тебе не требуется, ступай по нему смело.

Указанная Привратником дорога выглядела каменистой, ухабистой, но торной. Аришка глянул на неё нерешительно и тяжко вздохнул. В силушку-то свою он верил, но не настолько, чтобы переть на Некромансера с одним цепом. Вот если б мечом легендарным разжиться...

Словно угадав его мысли, Привратник продолжал:

— Налево дорога кружная, долгая, да полегче. Пойдёшь по ней — найдёшь лавку купеческую. Купец тот сто стран объехал, тысячу городов видел. Если мошна твоя достаточно тяжела, сможешь купить у него любую диковину — хоть шапку-невидимку, хоть ковёр-самолёт, хоть лампу заморскую, с джинном.

Следующий вздох получился куда громче. В карманах Аришки не просто свистал ветер, их вовсе не было, карманов-то. Даже нагрудник он обменял на украденную у хозяина овцу. Так что раздумывать и возвращаться в любом случае было уже поздно. Впрочем, поздно стало задолго до кражи. В тот самый миг, когда хозяин выбрал, какую из его холопок заберут в жертву Некромансеру. Это за принцессой отправилась тысяча рыцарей. А выручать Ксанку, кроме Аришки, некому.

Вторая дорога была широкая, ровная, без единой рытвины. На такой не то что конь ни разу не споткнётся, карету не тряхнёт. Хорошая дорога, да не про крестьянского сына, у которого всего имущества — одни портки, и те с дыркой.

Третью же дорогу Аришка даже не сразу и приметил. Да и не дорога то была. Так, тропка узенькая, незнамо кем вытоптанная, человеком али зверем лесным.

— А тама что? — поинтересовался Аришка у Привратника.

— Там? Там ты утратишь всё, даже надежду. Познаешь боль и отчаяние. А найдёшь... если очень повезёт, быть может, сумеешь отыскать себя.

Аришка нахмурился. Разве он без того не знает отчаяния? Если он не одолеет Некромансера, тот убьёт его Ксанку... Мутная горечь подкатила к горлу, кулаки сжались. Ради спасения возлюбленной он готов и на страх, и на боль.

— Что ж, бывай! — махнул Аришка Привратнику и быстро, пока не иссякла решимость, повернулся направо и шагнул впрёд.

Не сыщется на свете человек, на долю которого не выпало ни одного испытания. Мужик рвёт жилы, пытаясь прокормить семью, баба терпит родовые муки, и даже царский венец не в силах уберечь смертного от страданий. Случались напасти и в жизни Аришки. И в лихорадке после купания в проруби метался, и порот был, и кости от непосильного труда ломило.

Хорошо, память человеческая стремится отторгнуть всё тяжёлое, неприятное, забыть, словно его и не было. Худо было бы носить с собой всю случившуюся пакость, как каторжник носит свои кандалы. Не сыскать грудь, которую не сдавил бы подобный груз, не расплющил бы в лепёшку, ком слизи без воли и разума.

Аришка ждал дремучую чащобу и угрожающе тянущиеся к живой душе хищные ветви, а вокруг простирался цветущий луг. Он боялся встретить выбравшихся из могил мертвецов, а видел бабочек и деловито гудящих шмелей. Вместо мрачных подземелий путь его пролегал под ясным небом, сверху светило яркое летнее солнце. Легче от этого не становилось даже на маленькую толику.

Это было словно падение в омут. Дурная память хлынула в разум, как гнилая вода в грудь утопающего. И Аришка захлебнулся.

Тело съедает нестерпимый жар, так что кажется, вот-вот начнут лопаться кости. Тщедушный мальчишка мечется на пропитанном потом и болезнью тюфяке и мечтает об одном — потерять сознание и ничего больше не чувствовать. Тогда он впервые узнал, что живому существу временами хочется не быть совсем.

Я — мешок мяса и костей. Я слаб и подвержен болезням. Меня легко сломать, изувечить, превратить в комок боли.

Я — ничтожен.

Истошно кричит под кнутом женщина. Его мать. Из-за глупой Аришкиной шалости свинья натворила бед в хозяйском саду. Все знали, что хозяин скор на расправу, но о том, что бесполезного по малолетству мальчишку за такой проступок запороли бы насмерть, а расторопную, умелую работницу убивать и калечить резона нет, Аришка узнал гораздо позднее. А тогда он смог только забиться в самый тёмный угол и подвывать от стыда и ужаса, но спрятаться от свиста кнута и воплей матери ему не удалось.

Я — мелок и глуп. От меня никакой пользы. Моя жизнь бессмысленна, и даже Создатель сгорает от стыда, взирая на плоды своих трудов. Я недостоин любви. Не заслуживаю сострадания.

Я — ничтожен.

Когда в ворота стучится гонец короля, ничего хорошего не жди. Венценосцам от подданных нужны или рекруты для новых побед, или подати, чтобы оплатить новые поражения. Сегодня подать потребовалась особая — живыми душами. Некромансеру золото и чужие земли оказались без надобности, только кровь молодых девушек. Гонец ещё не успел дочитать указ, а помертвевший Аришка уже знал, что первой в жертву Некромансеру хозяин спровадит безродную сироту.

Я — червь. От меня в этом мире не зависит ничего. Мой удел — копаться в земле от рождения и до старости, жрать грязь и в ней же сдохнуть раздавленным под ногами великих мира сего. Я ничего не в силах изменить. Никого спасти.

Я — ничто.

Для Аришки больше не было ни солнца, ни травы, ни трелей птиц в звонкой вышине. Если те и существовали в мире, то другом, принадлежащем не ему. В Аришкином мире остались только боль, стыд и отчаяние. Они давили, сжимали за горло. Аришка не замечал, как замедляется его шаг и горбится спина, будто на неё и вправду давит неподъемный груз. Вот уже ноги не в силах оторваться от земли, а недавно пружинистый шаг становится шаркающим, старческим.

Мир безжалостен к слабым. Слабого даже самый лёгкий ветерок толкнёт в спину, древесный корень подставит подножку, солнце обожжёт, лужа утопит. Так стоит ли барахтаться, копошащаяся в пыли букашка? Есть ли смысл в сопротивлении неизбежному?

Неудачно подвернувшийся под ногу камень заставил Аришку потерять равновесие и кулем повалиться вниз. Силы воли не осталось даже на то, чтобы выставить вперёд руки. Нос громко хрустнул, перед глазами ярко вспыхнуло, и всё поглотила чернота.

— Бедненький... — пропел мелодичный голос. Нежный, с бархатистыми нотками, этот голос был из тех, чьим обладательницам дарили груды сокровищ, королевства и человеческие души впридачу.

— А он хорошенький! — прозвучал другой, не менее чарующий.

— Сможем ли его утешить? — лукаво поинтересовался третий.

Темнота перед глазами рассеялась, и Аришка увидел трёх ослепительных красавиц в — ох, срамота-то какая! — совершенно прозрачных одеждах. Напрасно прекрасные девушки кутались в кисею тончайшей работы, та не скрывала ничего: ни мягкие изгибы соблазнительных тел, ни округлость увенчанных томительно розовыми сосцами персей, ни даже бесстыже-манящую развилку меж полных бёдер.

К горлу Аришки подкатило что-то незнакомое, обжигающе жаркое. В паху заныло, запульсировало в такт оглушительно бухающему сердцу.

Красавицы смеялись, обнажая белые, без единого изъяна зубы, любовались его раскрасневшимся лицом, сочувственно улыбались.

— Он так хорош собой, так великолепно сложен, — пропела одна и в подтверждение приложила узкую, не раздавленную тяжёлой работой ладонь к груди, высокой и формы столь совершенной, что остренькие холмики Ксанки канули в пучину забвения.

— Ах, сестрица, ты жестока. Не видишь разве, что ты его дразнишь? — упрекнула её другая, подтолкнула товарку вперёд. — Смотри, как он мучается!

И опустилась на колени, видно, желая разглядеть степень его мучений.

Первая же красавица послушно скользнула к Аришке и схватила за запястье.

— Хочешь потрогать? Смелее же, герой.

Так подбадривая, она положила ладонь Аришки туда, где совсем недавно покоилась её собственная. Аришка сглотнул, глянул на бесстыдно топорщащиеся сосцы и нерешительно сжал пальцы. Девичьи перси оказались мягкими и тёплыми, как материнская ласка. И от этого мужское естество в штанах затвердело, взвыть впору.

Третья красавица сочувственно покачала головой и шагнула вбок, чтобы зайти гостю за спину. Первая тем временем принялась освобождать его от рубахи, а вторая — развязывать пояс.

Несколько неровных, с перебоями, ударов сердца, и Аришка оказался гол и окружён столь же голыми красавицами. Одно гибкое, жаркое тело прижималось к нему сзади. Второе соблазнительно выгибалось впереди, приглашая исследовать все сокровенные тайны. Последняя же красавица продолжала стоять на коленях и без малейших признаков стыда разглядывать вздыбленный мужской уд. Вдруг она придвинулась ближе и поймала Аришкиного дружка маковыми губками. Аришка ойкнул, ухватил бесстыдницу за загривок, толкнулся бёдрами вперёд. И нырнул в пучину обжигающего удовольствия.

Когда способность мыслить связно вернулась, Аришка обнаружил себя на роскошном ложе. Две обессиленные красавицы лежали рядом со своим покорителем. Третья, тоже утомлённая, ещё имела силы осыпать Аришку благодарными поцелуями. Самодовольно усмехнувшись, он грубовато припечатал прелестницу по заднице и уже принялся прикидывать, каким способом употребит её в очередной раз, как в груди неприятно кольнуло, а перед взором укоризненно мелькнуло лицо Ксанки.

Удовольствие разом истаяло, сменившись приступом острого стыда. Вспомнился тут же Аришке и глупый порыв собственноручно изничтожить могучего Некромансера, и разговор с Привратником, и бесславный итог путешествия по выбранной тропе. Не по Сеньке шапка оказалась. Куда ему, дурню и неумехе, с колдуном тягаться, коли морока, собственной памяти одолеть не сумел? Хорошо, подобрали его сердобольные девицы, обогрели, утешили, смазали израненное сердце бальзамом лестных слов...

… лестных-то лестных, да незаслуженных.

Эх ты, Аришка, как жадно елей льстивый заглотил, не посовестился. Как быстро забыл ту, которую до гробовой доски помнить обещался. Предал ты Ксанку-то, пёсий сын, сучье отродье. Бросил и предал.

От таких мыслей Аришке стало так тошно, что хоть вешайся. И тогда та часть его я, что недавно упивалась властью над податливыми женскими телами и жадно внимала хвалебным словесам, принялась утешительно шептать, что зря он на себя наговаривает. Много кто брался Некромансера к ответу призвать, да у многих ли вышло? И о тропе той, треклятой, разве Привратник не предупреждал? Не под силу смертному её одолеть, а если такой герои и сыщется, так настоящий, а не холопий сын. Радоваться надо, что жив остался. И не просто жив, а обласкан, царю впору... И много чего ещё шептал тот голос. Успокаивал, уговаривал, убеждал. Тем временем зашевелились задремавшие было красавицы, возобновили жаркие ласки.

Аришка стиснул зубы, зажмурился, чтобы не подвергаться лишним соблазнам, и принялся осторожно высвобождаться из нежных объятий. Не тут-то было! Красавицы не собирались отпускать своего гостя так просто. Куда бы тот ни повернулся, его встречали мягкие губы и ласковые, но настойчивые прикосновения, маня, увлекая, а затем и откровенно толкая Аришку обратно.

— Куда ты?.. Оставайся... Изведай наших ласк... Там только боль и смерть, не уходи... Будь с нами... Вечно... С нами...

Обижать гостеприимных хозяек не хотелось, что только усложняло задачу. Решимость тоже таяла под дружным натиском соблазнительниц и внутреннего голоса. И Аришка сдался.

— Я вернусь, — пообещал он. — Честное слово, вернусь. Только привезу вам ещё одну сестрёнку. Вызволю из лап Некромансера и привезу. Вы полюбите Ксанку, как только увидите. Она добрая, ласковая, красивая... такая же красивая, как вы.

Рассерженное шипение оборвало Аришкину речь. Он удивлённо открыл глаза и обнаружил, что черты красавиц исказила лютая злоба. Нежные пальчики оказались вооружены острыми коготками, и те пребольно впились Аришке в кожу.

— Спасибо этому дому, да пора к другому, — только и сумел он пробормотать в ошеломлении.

Под алыми губками обнаружились предлинные клыки. Одна хищная красавица впилась в руку, другая в бедро. Брызнула кровь. Аришка только успел подумать, что быть съеденным заживо — честная цена за предательство, а драться с женщиной, с которой спал, недостойно даже последнего ублюдка, когда третья из сестёр оскалилась и метнулась к его горлу.

Когда сознание снова к нему вернулось, Аришка обнаружил себя лежащим на злосчастной тропинке. В носу пульсировала боль, рядом с головой натекла солидная лужица. Болели и места укусов, но никаких ран и царапин, помимо ободранных при падении лба и коленей, да сломанного носа, у него не нашлось. Как, впрочем, не нашлось и повода радоваться.

Он провалил очередное испытание и полностью подтвердил свою никчёмность. После такого позора оставалось только лечь и сдохнуть, потому что никого он не спасёт. Даже до логова Некромансера не доберётся. Так чего народ смешить? Вон, рядом дерево растёт. Хорошее, крепкое. И сук внизу удобный. Как раз хватит пояс через него перекинуть, петельку на оном навертеть, и всё будет, наконец, кончено.

Дурак!

Голос, рявкнувший над ухом, прозвучал так отчётливо, что Аришка выронил пояс, на котором уже начал вязать узлы. Оглянувшись, он убедился, что рядом никого нет, поймал сползающие штаны и с запозданием понял, что говорит он сам. Тот он, который вытолкал себя из дома.

Трижды дурак! Дубина! Чего удумал, теля безголовая? И кому станет лучше, если ты повесишься? Ксанке? Да она бы со стыда сгорела, если б узнала, что её суженый даже Некромансера утруждать не стал, сам убился. Хочешь сдохнуть? Так сдохни с пользой! Пусть твоя голова в итоге украсит следующий кол, глядишь, и Некромансер чуточку притомится. Тогда настоящему рыцарю, когда тот явится, меньше сил тратить понадобится.

Удивительно, но отповедь Аришку приободрила. И вправду, чего это он? Подумаешь, он не герой. И от букашки есть малая, но польза. Пущай его вклад в победу окажется «тьфу и растереть». Все лучше, чем никакого. А если он поторопится, то настоящий рыцарь успеет и свою принцессу, и его Ксанку спасти!

На этом испытания тропы не закончились, но Аришка перестал обращать на них внимание. Вокруг смыкалась дремучая чаща и деревья тянулись к нему скрюченными ветвями — он только досадливо отмахивался. Мертвецы лезли из своих могил, смердя на всю округу, а цеп застрял в чьей-то черепушке? Не беда, можно размяться и помахать дубинкой. Лес расступился, открыв водную гладь укутанного в туманную вуаль озера, — так плыть без кольчуги куда сподручнее.

Опомнился он, только обнаружив себя в кольце исполинских камней под испытующим взором синеглазой женщины в белых одеждах. На коленях женщины лежал длинный, роняющий колдовские отсветы меч.

Растерявшийся и оробевший от нежданной встречи, Аришка бухнулся перед Девой Озера на колени. Та встала с мечом в руке, высокая и грозная. Аришка даже вздохнуть не решался, когда клинок взметнулся над ним... и медленно опустился на его плечо.

— Встань, сэр Ариас, — торжественно промолвила Дева Озера, а затем безо всяких церемоний всунула ему в руки меч, улыбнулась и другим, деловитым, голосом добавила: — Вставай, говорю. У нас мало времени и много дел.