Меченая (гет)

От холодного пола в келье нестерпимо разнылись колени, и сосредоточиться на молитве не удавалось. А нечистый враг рода человеческого только и ждёт, чтобы смиренно сгорбленная фигурка монахини дёрнулась некстати, губы исказили священное слово или обронили лишнее, и тогда дьявол получит шанс вторгнуться в разум, капля по капле подточить волю девушки, сломить её сопротивление навеваемым им греховным помыслам. Душе же истово бьющей земные поклоны монахини спасение требовалось особенно сильно — потому что тело её с рождения носило нечистую метку.

По счастью, будучи ещё невинным ребёнком, Кенна рассказала о странном, видимом только ей рисунке, матери. Богобоязненные родители тот же час послали за священником, осмотревшим малышку и сообщившим, что единственный способ спасти душу их дочери — посвятить её жизнь Всевышнему. А уже через седмицу за спиной Кенны навсегда захлопнулись ворота монастыря.

Бог велел забрать у неё всё — родных, дом, возможность бежать за ветром по бескрайнему полю, даже имя. Единственное, что он так и не смог отнять — сотканную из пламени птицу, расправившую крылья на её плече. Тонкие золотые линии проступали сквозь кожу, едва заметно светясь, но чего-то в рисунке не хватало. Едва намеченный рукой художника контур, незавершённый эскиз, словно ждал, когда мастер вернётся, чтобы наполнить его жизнью.

Кенна старалась не смотреть на отметившую её тело печать дьявола, но рисунок манил к себе, и даже зажмурившись, она видела его так ясно, словно тот находился перед её глазами. Поверить, что эту красоту создал не Бог, а его извечный враг, не удавалось. Нигде и никогда, ни под куполом величественного собора, ни на горящих золотом изображениях святых, Кенна не видела картины прекраснее, чем та, что навечно въелась в её кожу.

Всё-таки она сбилась, снова забыв слова тысячекратно повторённой молитвы. Третий раз подряд за сегодня. Следовало собраться и отогнать посылаемые нечистым искусы, иначе придётся простоять на коленях до утра, а потом получить заслуженную епитимью от старшей сестры, за тупость и нерасторопность. Обречённо вздохнув, Кенна забормотала вбитые намертво в память строки по очередному кругу. Проведённые в послушном бдении ночи так и не добавили света в её мятущуюся душу, лишь сделали голову тяжёлой и гулкой, словно колокол.

«Да святится имя Твоё...»

В какой момент грешное тело поддалось убаюкивающим волнам, насланным дождавшимся минуты слабости своей жертвы врагом рода человеческого, Кенна не помнила. Просто провалилась в чёрный омут, на дне которого её ждали жаркие, безумные, греховные сны.

Очнулась она на стылой земле, закоченевшая и больная. В горле свербело, тело доверху налили свинцовой усталостью, из сердца высосали последнюю крупинку тепла. Там, за окном, душно цвела сирень и кутались в кипенно-белые вуали невест кокетливые яблони, облака уже занимались золотистым пламенем зари, шальной бродяга-ветер дёргал за косы красавиц-берёз, а над лугом плыло томное марево запаха тёплой травы, полевых цветов и пчелиного жужжания. Ничего из этого монахине не полагалось. Её удел — толстые каменные стены, тесная келья и нескончаемые молитвы. Святые отцы не могли ответить, за чей грех господь отдал её душу в залог нечистому, но только в непрерывном покаянии видели единственный шанс эту душу спасти.

— Сестра Марта! Сестра Марта, старшая сестра всех к себе зовёт.

Так и оставшееся чужим имя заставило Кенну вздрогнуть. Торопливо ополоснув ледяной водой лицо и поправив одежду, она выскочила из кельи и чуть не налетела на остальных монахинь.

— Король, сам король приехал!

— И рыцари с ним. Статные, высокие, в сияющих доспехах.

— Говорят, на охоте заблудились, просят у настоятеля пищи и крова.

— Его величеству старый хрыч не откажет.

— Тсс, бесстыдницы! Чего языки поразвесили? Лучше бы с таким усердием метлой махали, как ими болтаете. Королевской свите нужны чистые комнаты, свежие постели и вода для умывания. Так что живо, пошевеливайтесь, чтоб сию минуту всё к приёму гостей приготовили!

Подхватив подолы ряс, монахини помчались выполнять полученные поручения. Кенна попыталась за ними угнаться, но куда там. Ноющее, словно после побоев, тело не слушалось, колени подгибались, перед глазами плясали тёмные пятна. Крутая винтовая лестница и в лучшие времена служила серьёзным препятствием, а сейчас вовсе стала непреодолимой. Кенна кое-как карабкалась по ней, то и дело хватаясь за стену, чтобы удержать равновесие, но ступени всё не кончались и не кончались.

Внезапно всё поплыло, ноги стали ватными, и Кенна с отстранённым удивлением почувствовала, что летит. Она даже испугаться не успела, только испытала острый всплеск облегчения, что всё так быстро и просто закончилось, как вдруг падение завершилось.

Камни оказались неожиданно мягкими и тёплыми. Кенна удивлённо распахнула глаза и встретилась с улыбающимися серыми, самыми красивыми на свете. Её держал на руках, каким-то чудом подхватив в воздухе, один из рыцарей короля.

Негоже монахине чувствовать на себе прикосновение мужских рук, отдаваясь им, словно блудливая девка, но Кенна не могла ни бежать, ни думать, ни даже дышать. Только смотреть, жадно запечатлевая в памяти черты мужественного, обветренного, невероятно красивого лица и тонуть в чём-то неясном, неизведанном, но невыразимо сладостном.

— Простите, святая сестра, — пробормотал он, но вместо того, чтобы спустить Кенну на пол, сжал сильнее. — Вы так летели, что я испугался.

— Неужели королевские рыцари способны испытывать страх? — словно издалека донёсся до неё собственный голос, а губы искривила лукавая улыбка.

— Когда опасность грозит красивейшей девушке на свете, даже самые закалённые сердца оказываются слабы, — серьёзно ответил рыцарь.

— Разве пристало говорить такие слова невесте господней? — тихо спросила Кенна.

— Не знаю, — честно ответил рыцарь. — Если эти слова — святая правда, разве они могут оскорбить Господа?

Больше возражений у Кенны не осталось, как и решимости противиться тому жаркому, безудержному, страшному, что нахлынуло на неё, поволокло в бездонные глубины и утопило без надежды на спасение. Один Господь ведает, чем бы всё закончилось, если бы не подоспели соратники рыцаря. Кенна уже успела провести пальцами по его щеке и остановить взгляд на губах, когда провидение разрушило козни дьявола, не дав проклятой утащить за собой в преисподнюю ещё одну душу.

Оказавшись, наконец, на ногах, Кенна опрометью бросилась прочь, но подстёгивали её не скабрезные шуточки королевской свиты, а воспоминания о жаре бывшего так близко тела. Ещё немного и то, что дремало на дне её души, лишь иногда напоминая о себе во снах, вырвалось бы наружу, увлекая отмеченную дьяволом и его жертву в губительный омут греховного наслаждения.

Святые отцы не говорили, какую власть над Кенной даёт врагу рода человеческого его клеймо, но она знала, давно знала, откуда приходят тревожащие душу бесстыдные сны и болезненная истома сгорающего в невидимом огне тела. Только надёжные запоры и высокие стены ограждали мужчин от текущей в её жилах отравы. Но стоило рыцарям неосторожно шагнуть за монастырскую ограду, как прячущаяся под маской смиренной монахини демоница выбрала себе первую жертву.

Слишком отчётливо Кенна помнила, как часто билось сердце несчастного, как шумно вырывалось неровное дыхание, как трепетно касались её тела руки, чтобы обманывать себя сейчас. Больше напоминающая привидение, чем придворную красавицу, Кенна со своим бледным измождённым лицом, запавшими и обведёнными тёмными кругами глазами не могла приглянуться сама по себе ни одному находящемуся в твёрдом уме и здравой памяти мужчине. Даже лесной бирюк, видевший за жизнь больше медведиц, чем женщин, подумал бы раз десять, стоит ли останавливать взгляд на неказистом создании. Что же говорить о блестящем рыцаре, приближённом самого короля, давно пресыщенном вниманием придворных дам?!

Оставалась одна, последняя проверка. Надо лишь стянуть рясу с плеча и… увидеть яростно переливающуюся всеми оттенками пламени птицу там, где раньше был только контур. Все молитвы, все посты оказались напрасны. Удержать, смирить дремавшую в ней демоническую силу Кенна не смогла.

Сгорбившись, она обхватила себя руками, пытаясь удержать рыдания, но те всё равно рвались наружу, горькие, глухие, непрошенные. Почему господь так несправедлив? За что позволяет дьяволу сделать её орудием своей злой воли? Разве заслуживает кто бы то ни было подобное? Она, тот рыцарь, да самый последний грешник на земле?

Почему-то мысль о том, что она может причинить вред рыцарю, погубить, ввергнуть в геену огненную на все времена, рвала Кенну на части, терзая куда мучительнее, чем обида за собственную искалеченную судьбу. Если Всевышний счёл необходимым лишить счастья её, пусть. Если Господь отдал дьяволу её душу — что ж, она не смеет спорить и спрашивать, чем она заслужила такое, чьи грехи нуждаются в столь страшном искуплении. Но он! Увлекать в назначенную ей преисподнюю ещё и сероглазого рыцаря Кенна не могла.

Наплевав на все наказания, она забилась в самый тёмный угол, спряталась от сестёр, настоятеля, рыцарей, от всех людей. Слёзы текли и текли, пока отчаяние не сменилось пустотой, а свет дня не накрыло покрывало ночи. В одной из келий устраивался на своём ложе рыцарь, и одна мысль об этом проникла в тело Кенны жаркой дрожью.

С наступлением темноты монастырь медленно затихал, впадая в вялую дремоту. Монахини торопливо дочитывали вечерню, король со своей свитой завершали ужин у настоятеля, в коридорах воцарилась сонная тишина. О Кенне в суматохе королевского приезда, похоже, все забыли, и ничто не мешало ей прошмыгнуть бесшумной тенью мимо кельи старшей сестры, прокрасться в гостевое крыло и затаиться в одной из ниш ещё одним изваянием. Частое биение сердца отмерит вытекающие из кувшина вечности минуты и часы, утомлённый и пресытившийся изысканными яствами король поднимется из-за стола щедрого настоятеля, чтобы вслед за кладовой и погребом отдать должное монастырским перинам. И когда он пройдёт, сопровождаемый верными слугами, мимо ниши, затаившееся в тенях привидение проследит, за какой из дверей скроется рыцарь с серыми глазами. Выждав несколько долгих минут, Кенна скользнёт к этой двери и тихо, словно мышь, поскребётся, прося отворить. Он сразу поймёт, кто пришёл, и не будет громогласно вопрошать имя побеспокоившего его наглеца. Дверь бесшумно распахнётся, впуская её внутрь. Взгляды их встретятся в неверном свете лампады, переплетутся теснее любовников на ложе, и обоих захлестнёт жаркое, стыдное, неистовое пламя. Его сильные руки сорвут с неё одежду, жадно заскользят по послушному, податливо выгибающемуся телу, нетерпеливо бросят добычу на постель. Но Кенна только тихо всхлипнет, когда мужчина придавит её своей тяжестью, требовательно заставит развести ноги и ворвётся внутрь. Она обнимет его за шею, бесстыдно обовьёт ногами могучий торс, принимая в себя горячее орудие. Ласково зароется пальцами в мягкие волосы, осыплет тысячей поцелуев широкие плечи. Снова всхлипнет и зажмурится, до крови кусая губы, когда он начнёт настойчиво, нетерпеливо врываться в неё, торопясь насытиться жаркой нежностью женского тела. И благодарно застонет, когда он прольёт в неё обжигающее семя. После её дрожащее тело будет греться в его объятиях, и они так и заснут, не в силах разъединиться друг с другом даже на мгновение.

Наутро преступившую законы божеские и человеческие монахиню застанут вместе с посягнувшим на невинность невесты господней нечестивцем. Их выволокут во двор во всём сраме на суд честной публике. Гневно сверкнут глаза короля, чей слуга пал столь низко. И печально вздохнёт настоятель, не в силах смотреть на очередную победу дьявола. А затем преступников забьют камнями, дабы наказание людское опередило кару небесную.

Кенна отчаянно помотала головой, стряхивая наваждение, медленно поднялась на ноги и двинулась неуверенным, спотыкающимся шагом вдоль коридора. Она шла не вниз, к переходу в гостевые покои. Нет. Она осторожно поднималась вверх, пугливо прижимаясь к стене, чтобы спрятаться от чужих глаз. И снова вверх, к колокольне, под самое небо. Свистевший на такой высоте ветер мгновенно выдул остатки тепла из складок не слишком добротной одежды, но Кенна этого не почувствовала. Она подошла к самому краю стены и посмотрела вниз, но монастырский двор терялся во мраке, так что казалось, словно колокольная башня плывёт в пустоте.

«Да святится имя твоё».

Зачем-то перекрестившись, Кенна набрала в грудь воздуха и шагнула со стены в усыпанную светляками звёзд вечность. Второй раз за сегодня она почувствовала полёт.

Только сейчас её так никто и не подхватил.