Дом Семерых (джен)

Это история о Альберте, просто Альберте, и его чудесном доме. Доме весьма необычном, в котором он живет не один. Как бы это ни было странно, там живут еще Альберты, такие же, как он. Однако все Альберты мыслят по-разному, думают о разном, и их интересы, как можно догадаться, тоже далеко не идентичны друг другу. Альберты общаются между собой, и у них не возникает никаких проблем — дружные сожители, не так ли? Вы подумаете, что у Альберта что-то не так с головой, что он болен, но нет, он абсолютно здоров, как психически, так и физически. Ну почти. Просто это довольно странный дом. В нем всё не так, как везде.

Он расположен на окраине города, посреди пустыря, где нет ни одного другого, даже захудалого и заброшенного, домишки. Не подумайте, что это какой-то старый, ужасный заброшенный особняк с привидениями и прочими странностями. Нет, это абсолютно обжитый ухоженный домик, который с годами не изменился ни на йоту как снаружи, так и внутри.

В Доме никогда не бывает одиноко — еще бы — в нем живут семь человек, семь Альбертов, если быть точнее, и они абсолютно уверены в том, что всё находится на своих местах: что ничему не до́лжно меняться, что им вместе не скучно и даже весело, и, наконец, что ни один из Альбертов не чувствует себя одиноко.

Теперь, пожалуй, перейдем к самому Альберту, ну, которого семь. На протяжении долгих лет этот молодой человек живет в Доме. Чего таить, ему уже почти тридцать пять, а он не встречал в своей жизни ни одного другого человека, кроме его Семьи. По крайней мере, он об этом не помнит. Но Альберт, а точнее, Альберты — все семеро — не расстраиваются по этому поводу, у них не принято поднимать подобную тему. Говорить в этом малом обществе о выходе из Дома также нельзя, тема сия здесь — табу, которое все радостно соблюдают, кроме одного Альберта, но о нём немного позже…

В общем, жители Дома спокойно и размеренно живут в рукотворном ареале обитания и не думают о том, что их жизнь могла быть чуточку разнообразнее ежедневных посиделок у камина по вечерам и пустых разговоров о погоде. В целом, нормальный человек, такой, как мы с вами, заглянув в Дом «на огонёк», сказал бы, что жизнь семьи Альбертов довольно скучна и однообразна.

* * *

Но однажды случилось то, что может показаться интересным и нам с вами, избалованным действенными и эффектными сюжетами читателям. Случилось вот что: один из семи Альбертов, о котором я обещал упомянуть позже — и вот этот момент настал, — устал от всей рутинной жизни в Доме.

В его голову закралась мысль: «А что там, за порогом Дома?»

Живя всю жизнь фактически с самим собой, ему трудно было представить нечто радикально иное тому, что он привык видеть. В общем, не буду утруждать вас своими наблюдениями, он все нам сам расскажет.

Седьмого числа седьмого месяца в семь утра семь минут и, вероятно, семь секунд Альберт — тот самый дерзкий бунтарь — проснулся.

Он встал с постели, оглянулся по сторонам, чтобы развеять сон.

Стоит только сфокусироваться на чем-то и задуматься, как сонливость через некоторое время прошла. Альберт осматривается вокруг: вот в углу стоит деревянный стол, с лежащими на нем тремя одинаковыми книгами, а на стене висит семейная фотография Альбертов, на которой они все стоят в ряд и улыбаются. Только каждый по-разному: Альберт I Невозмутимый, тот, что левее всех, делает это всегда одинаково: уголки рта слегка приподняты, и не сразу поймешь, что он улыбается. Кажется, что даже если его разбудить ночью и сказать: «Приятель, проснись, к нам пришли гости!», — он не поведет и бровью, а также ровно и спокойно улыбнется и скажет: «Сомневаюсь. Вероятность появления здесь посторонних стремится к нулю».

В общем, он — невыносимый человек и, как вы, наверное, уже поняли, рационалист и еще вдобавок ко всему — математик. Не знаю, как вы, а я не люблю математиков; уважать их за холодный ум можно, но любить их… это слишком. Вечно спокойные, невозмутимые, серьезные и чрезмерно воспитанные — аж бесит. Вроде бы и восхищаешься подобной выдержкой, а вроде и противно от того, что он не может ответить грубо, резко и прямо, а только лишь, предварительно завуалировав своё мнение в кучу оберточных и жутко вежливых слов и стандартных выражений из справочников.

Вот подойдешь к такому, плюнешь в лицо, а он спокойно ответит: «Сударь, не могли бы вы отойти от меня? Плеваться в людей неприлично».

Черт побери, парень, я плюнул тебе в лицо! За такое иной влепил бы, не раздумывая! Ах да, бить людей тоже «неприлично». В общем, вы, я думаю, поняли, что из себя представляет Альберт I Невозмутимый.

Итак, мы говорили о фотографии, которую Альберт VII решил рассмотреть, чтобы развеять сонливость. Одесную от Альберта Невозмутимого стоит такой же Альберт, только с улыбкой до ушей — это Альберт II Глупый, по-иному, Жизнерадостный, как называют его другие Альберты. Прозвали его так, потому что этот Альберт не унывает никогда и вечно творит всякие глупости, которые приличный человек никогда бы себе не позволил сделать: он отпускает пошлые шуточки по поводу и без, и постоянно, как вы уже поняли, улыбается. Без причины. Единственная глупость, до которой он не додумался до сих пор, это, пожалуй, выскочить из Дома и побежать куда глаза глядят.

В улыбке Альберта III Отзывчивого, что идет у нас по списку дальше, а точнее, правее, можно углядеть радушие и приветливость; он всегда вежлив, но не так, как Альберт I, который вежлив только лишь потому, что от него требует это «социальный протокол». Воспитанность Альберта Отзывчивого исходит из самого его сердца, и это видно сразу. У него лишь один недостаток — он просто обожает раздавать деньги и вещи всем вокруг.

«Но так можно и без штанов остаться!» — скажете вы.

Да, именно так и есть. Он бы не только штаны отдал нуждающемся, если честно.

Дальше видим Альберта IV Угрюмого. Тот еще зануда. Вечно ноет о своем поломанном магнитофоне. Музыкальный вкус его довольно хорош, но общаться с ним — пытка. Не советую вам его встретить, потому как после разговора с ним жизнь вам покажется серой и бессмысленной. А если вы продолжите с ним общение, у вас начнут появляться мысли о самоубийстве! Боги, да это его надо было прозвать глупым за подобное! Жаль только, что он сам считает себя беззаветным трагическим героем, который мучается ради окружающих. Погода за окном его совсем не радует — никогда. Нельзя себе подобного представить — вот каков мерзавец! Светит ему ласковое солнышко в лицо с утра, говоря: «Вставай! Начался новый день, полный свершений, возможностей и приключений!», а он ему: «Отвали, дай мне упиться грустью еще немного. Ненавижу утро. Ненавижу, когда жарко, и когда холодно, тоже ненавижу. Зачем жить?».

Одним словом — «нытик» — это весь Альберт IV.

Альберт V Грубый недалеко ушел от того, кто стоит по правую его руку. Всегда хмурит брови, от чего становиться особо неприятен; ко всему прочему, он — ужасный грубиян, слова лести ему неизвестны, говорит он всегда прямо и то, что думает, не стесняясь при этом в выборе выражений. А когда его выведешь из себя или, к примеру, не дашь почитать его излюбленный томик «Тропиков Рака», то уши заворачиваются от того, какие фразы он использует для того чтобы выразить всю полноту своих эмоций. И поражаешься только: «Матерь божья, какой словарный запас у этого мужчины! Сколько слов, которых я ранее и не слыхал!»

В целом, подобное впечатление держится ровно до тех пор, пока из постороннего наблюдателя вы не превращаетесь в жертву его весьма богатого лексикона. А когда услышите о себе еще и неприкрытую правду, тогда и вовсе его видеть не захочется. Язык Альберта V — его враг, из-за которого он одинок. Наверное, поэтому он постоянно хмурится.

Шестой Альберт имеет прозвище Скупердяй. Отвратительный человечек. Видели бы его комнату! Одни тайники и заначки, ей-богу! Всюду, начиная с выдвижной половицы у порога и заканчивая пакетом с деньгами, привязанным к лопасти кондиционера на потолке. Не знаю, зачем ему деньги, ведь ему негде их использовать, однако его страсть к этим бумажкам больше походит на фанатическое их коллекционирование в промышленных масштабах.

Однажды был случай, в самый первый год, когда Альберты заселились в Дом и поняли, что деньги хранить им не к чему, все единогласно решили ими разжигать камин холодными вечерами в зиму. Альберт VI, герой нашего времени и талантливый экономист, конечно же, отказался поддерживать это «безрассудство» и спрятал все свои сбережения в корзину с грязным бельем. Другие Альберты не сильно огорчились по этому поводу — у каждого из них было достаточно денег, чтобы согреться.

Камин полыхал до самого утра, даруя тепло всей Семье, но наутро, когда все спали, Скупердяй выбрался из своей комнаты, более похожей на ячейку в банке, и, засунув голову в камин, стал разгребать пепел в поисках уцелевших купюр. По воле случая, Альберт Угрюмый, который не спал по причине своих душевных терзаний, увидал Скупердяя в этой весьма забавной позе и потом, рассказывая о своих вселенских переживаниях Альберту Глупому, упомянул об увиденном. Глупый не замедлил со своей бурной реакцией, и к концу вечера об этому случае знали уже все Альберты без исключения. После этого Скупердяя стали в издевку называть Трубочистом, из-за чего тот несказанно бесновался. Прошло много лет с тех пор, однако прозвище прижилось намного быстрее, нежели титул, и потому ныне Альберта VI называют скорее Трубочистом, чем Скупердяем, хотя титул все же его натуре подходит больше.

Жадным людям всегда не везет, они вечно попадают впросак, и затем, при любом удобном случае, каждый напоминает им об их «сверх-сберегательной» натуре.

Наиболее приятным из всех является самый правый, седьмой, тот, что сейчас рассматривает самого себя и стоит в ряду изображенных на фотокартине самым крайним. Улыбка его робкая, как у подобранного на улице котенка, а взгляд его, заискивающий порою, говорит о совершенной неуверенности в себе. Но, если присмотреться, в нем можно разглядеть живую искру, которая может перерасти в уверенный костер. Он много раз подумывал о жизни вне Дома, и ныне эта мысль поглощает его все больше и больше, а его раздумья зашли достаточно далеко, чтобы поговорить об этом с братьями.

Прожившему здесь целую жизнь Седьмому чего-то постоянно не хватало, он искал себе друзей среди Семьи, и потому все прониклись к нему добротой, не всегда явной, но добротой, как к младшему брату. Семья, однако, есть семья, никто из ее членов не мог стать ему другом, а он хотел общения не с подобными себе, а радикально противоположными. Он давно подумывал покинуть Дом, но в это утро желание его стало намного сильнее прежнего, когда он стал разглядывать это изображение.

Ну-с, вернемся к осмотру мебели в комнате Седьмого. Так, на стол с книгами посмотрели, на семейное фото тоже… Что еще? Ах да — комод. Точно!

* * *

Альберт VII перевел взгляд с картины на комод с тремя стоящими на нём зеркалами. В отражениях на него смотрели три Альберта, высоких, с заспанными глазами цвета глины и растрепанными после сна темными волосами. Хотя зеркала были повернуты слегка в разные стороны, они отчего-то отражали одно и то же, словно сговорившись.

Зевнув три раза, Альберт снял со стоящего около одноместной узкой кровати стула зеленую рубашку, аляповатые желто-зеленые штаны в полоску, надел их, подпоясал черным ремнем и вышел из своей комнаты.

В нос сразу ударил запах свежести проветриваемого помещения. После затхлой комнаты это значительно придало бодрости. Стоило благодарить за это Невозмутимого — он всегда перед сном открывал окно в коридоре на проветривание. Когда он сделал это впервые, никто не стал перечить. Стоило его спросить: «Ал, чего творишь?», как тут же тебе читали длинную и безгранично нудную лекцию по поводу полезности свежего воздуха. Не нужно было ему показывать, где находится библиотека — слишком много читать тоже вредно.

Из окна лился солнечный свет. Похоже, что уже был почти полдень, и, должно быть, все уже проснулись. И точно, проходя мимо множества дверей Альбертов-братьев, Седьмой отметил, что почти каждая из комнат открыта, нараспашку или только слегка, кроме двери в комнату Скупердяя, конечно — его дверь всегда была заперта на несколько замков и задвижек — вдруг кто стащит его драгоценный клад?

В кухне пахло жареным, даже слишком. Войдя вглубь кухни и увидев всех остальных, сидящих за круглым деревянным столом, Альберт понял, что тут попросту что-то сгорело.

— Черт побери, Глупый, ты что, снова пережарил картофель? Я не собираюсь жрать угли! Сам их ешь! В который раз уже ты всё портишь! — взбеленился Альберт Грубый , видя стоящего у плиты Альберта Второго.

Глупый же, к слову, ничуть не обиделся на гневный вскрик в свой адрес, а, как и прежде, улыбался:

— Не знаю, как вам, мои дорогие, а я вот, например, просто обожаю хрустящий картофель. Вкуснотища! И вообще, ведь это так чудесно превращать желтое в черное! Право, так чудесно!

— А наоборот никак не можешь это сделать, умник? Навали себе в тарелку отдельно «хрустящего картофеля» и жри сам, но не порть аппетит этой вонью всем остальным! Там же целая сковорода. На всех! И вообще, — обратился Грубый к остальным, — кто пустил этого остолопа к плите? Как по мне, любой из нас лучше готовит, чем этот улыбчивый болван! Ну посмотрите на него! — он ткнул пальцем в Глупого. — Ему говорят, что он бездарь в кулинарии, а он стоит и улыбается, козлина такая.

— Остынь, Грубый, — выглянул из-за утренней газеты «Daily Solitude» Альберт Отзывчивый, — в который раз я тебе уже говорю: мы проголосовали, и это было единогласно, что каждую неделю, по очереди, кто-то один готовит есть. На следующей буду готовить я, и что-то мне подсказывает, что ты найдешь, к чему придраться…

— Ну, конечно! Ты же едва лучше него готовишь! — Грубый буквально прыгал на стуле, не в силах сдержать слова, которые так и рвались у него изо рта — скверный характер у него. Я же говорил.

— Может, довольно? — а это уже вступил Альберт I, тот самый математик. Голос его был ровным и спокойным, даже медленным, однако в нем сквозила нота раздражения. — Каждое утро вы спорите по поводу еды. К чему это? Разве нет более достойного занятия?..

— Циферки считать, например? — глумливо поинтересовался Грубый.

— Можно и посчитать, — не повёл и бровью Невозмутимый. — Тебе бы это точно пошло на пользу, — он улыбнулся. — Ах, прости, забыл поинтересоваться: ты считать умеешь вообще? По-моему, нет, — грустно заключил он и покачал головой, будто поставил смертельный диагноз. — Так зачем тебе тогда цифры? В самом деле, не пойму…

— Я тебе сейчас вмажу, если ты не закроешься! — Грубый в своей невоспитанности и вспыльчивости просто уже кипел.

— Избавь меня от своих гневных выпадов и сквернословия. Хотя иного от тебя я и не ожидал, — Невозмутимый пожал плечами. — Называешь всех кругом болванами и бездарями, а сам ничего толком не умеешь, кроме как сквернословить.

Когда Грубый уже начал приподниматься со стула, его посадил обратно рядом сидящий Альберт Угрюмый, мягко, но настойчиво нажав на плечо. При этом взгляд его был до невозможности тоскливым.

— Хватит вам уже, — сказал он едва слышным и грустным голосом, — и без вас тошно, хоть вешайся: магнитофон не работает, и я не могу послушать «плач Дидоны», так вы еще удумали драться. Не хочу я видеть похорон. Ведь тогда придется выйти из Дома…

Когда он сказал эту фразу, все тут же умолкли, Грубый перестал сверлить взглядом Невозмутимого, а тот, в свою очередь, хмыкнул и ушел в размышления, пялясь при этом в пустую тарелку; Глупый по-прежнему улыбался смотря в окно, которое, начиная с понедельника, когда настала его очередь готовить, стало черным от гари и жира; Отзывчивый уткнулся в газету, бегая глазами по строчкам, а Скупердяй-Трубочист, отвернувшись ото всех, вывалил в ладонь блестящие монеты и стал их пересчитывать. И только Седьмой, наблюдавший за всей этой идиллией, воспарил духом, услышав слова Угрюмого — странно, обычно слова этого зануды навевали что угодно, но только не воодушевление.

— А что, разве это плохая идея — выйти из Дома?

— О, Альберт, не начинай, — отозвался Отзывчивый. — Мы уже сто раз по этому поводу говорили. Никому не стоит выходить из Дома.

— Но почему?

Отзывчивый закатил глаза, вынужденный объяснять всё Седьмому опять:

— Таково соглашение. Ты понимаешь? Въезжая в этот Дом, мы заключили сделку, что никогда его не покинем…

— Но тогда мы были детьми! Прошло уже столько лет! Можно и нарушить договор!

— Нет, Ал, это не обсуждается.

— Но я хочу на волю!

Тут вмешался Невозмутимый:

— А что, позволь спросить, тебя здесь не устраивает? Здесь тепло, сухо, еды хватит на всю жизнь, а главное — здесь есть чем заняться. Неужели тебе скучно с нами?

Альберт VII замотал головой в разные стороны, дабы никого не обидеть.

— Ну вот. К чему тогда эти вздорные мысли? Нам и так хорошо.

— Хорошо? Но мы же ссоримся постоянно!

— Ты думаешь, это выход — сбежать от самого себя «на волю»? — Невозмутимый заглянул ему прямо в глаза, наклонившись. — Запомни: пока ты не поладишь с самим собой, со всеми нами, дверь наружу для тебя закрыта.

— Я знаю. Но… подумайте, как там, снаружи!

Все дружно отвели взгляд, делая вид что не слушают и занимаются своими делами. Каждый нашел себе занятие: Невозмутимый достал из внутреннего кармана своего жакета маленький блокнот и стал усердно в нем что-то черкать, Отзывчивый спрятался за газетой, которая, к слову, была перевернута вверх ногами, Грубый просто нахмурился и задумался, уставившись в одну точку — так он выглядел значительно приятней и умнее, нежели когда открывал рот, а Скупердяй и Глупый тоже были заняты своими бесполезными делами. Скупердяй все так же что-то считал, чем всегда вызывал одобрение Невозмутимого, а Глупый, подперев кухонной лопаткой нос, с улыбкой наблюдал за мухой, которая то и дело норовила сесть на кого-то, дабы разрушить эту напускную занятость.

Седьмой сокрушенно вздохнул:

— Но вот ты, Ал, — он обратился к Отзывчивому, — представь, скольким людям ты мог бы помочь! Со сколькими Альбертами ты еще мог бы поделиться своими вещами! Тебе бы просто цены не было!

Третий задумался.

— Ну, а ты, Угрюмый, представь, что вне Дома кто-то смог бы починить твой магнитофон, и ты вновь смог бы слушать музыку в прелестном звучании! Сколько бы кассет ты нашел! Только представь! Я уверен, там нашёлся бы Альберт, который искренне тебе посочувствовал, выслушав все твои переживания!

— А вы разве не… — заикнулся было Угрюмый, но потом запнулся. — Ах да, мне никто никогда не сочувствует…

— Грубый, ну а ты…

— Что я? — попытался сгрубить на ровном месте тот.

— Представь только себе на мгновение, что ты бы нашел себе Альберта по нраву! Он бы тебе подошел и был бы идеально таким, какой тебе нужен! А если подумать, там еще, ко всему прочему, нашелся бы человек, который мог бы восхищаться твоей руганью. А таких нашлось бы немало, я знаю…

Альберт V впервые не ответил резким словом.

— Трубочист!

Экономист подпрыгнул на месте и впопыхах запихал мешочек с деньгами в карман брюк. Ничего из сказанного до этого он, естественно, не слышал.

— Ты хотел бы когда-то потратить все свои сбережения?

— Эм… вообще-то, нет.

— Тогда зачем ты деньги собираешь?

— Чтобы потом их положить на депозит…

— Вот! — воскликнул Седьмой. — Представь, что ты вышел из Дома.

Скупердяй нахмурился, призадумавшись:

— Ну допустим.

— Представь, что там есть множество банков, где бы ты мог положить свои деньги под процент!

Глаза Шестого округлились от сулившей ему при таком раскладе выгоды.

— Это было бы просто замечательно! Мне бы не пришлось хранить и прятать от вас свои сбережения! Там бы они были в надежных руках!

— Вот видишь! — звонко произнес Седьмой, все больше распаляясь от переполнявшего его чувства правоты.

— А что сулит мне выход наружу? — аристократично приподнял бровь Невозмутимый, оторвавшись от блокнота. — Как по мне, здесь и так замечательно, пусть не так, как я бы хотел, но вполне терпимо. Могло быть и хуже. К тому же, мне и шестерых Альбертов хватает с лихвой, а ты предлагаешь мне встретить еще полсотни, а то и больше. Не самая радужная перспектива, знаешь ли. И я не думаю, что там, вне Дома, найдутся подобные мне умные и рассудительные люди. Я в этом уверен почти на шестьдесят процентов.

— Но ведь на остальные сорок ты не уверен, так? — продолжал гнуть свою линию Седьмой.

— Предположим.

— Не думаю, что шестьдесят процентов — это так уж и много. Если подумать, — он легкомысленно хмыкнул, — это всего лишь больше половины! А вот остальные сорок — немалое число. Пусть тебе могут встретиться другие Альберты и шесть из десяти из них будут такими, как мы, «глупыми и безрассудными», но ведь тебя никто не заставит с ними общаться! Потому как у тебя не будет никаких перед ними обязательств и нужды жить под одной крышей! Ты лучше подумай о тех четырех Альбертах, которые окажутся математиками!

На точеном лице Альберта Невозмутимого можно было лицезреть замешательство! Сейчас он пытался найти рациональное зерно и как-то опровергнуть утверждение Седьмого.

— Ты прав, такая вероятность есть, — он забубнил, усиленно думая, как занятый расчетами профессор или, по меньшей мере, ученый. Затем он встал из-за стола и стал ходить по кругу, не замечая ничего перед собой. — И есть вероятность, что я действительно встречу рационалиста, как я, и мы сможем найти ответы на многие тайны жизни. Но…

— Что «но»?

— Как же наше соглашение? Его нельзя нарушать — это неэтично.

— Неэтично перед кем, Альберт? Разве Дом — живое существо или человек? Нет никакого соглашения! Мы его сами себе придумали, чтобы закрыться от внешнего мира до конца дней! Чтобы не быть уязвимыми для других людей, мы выбрали одиночество! Разве ты этого не понимаешь? Ты же умный, черт возьми, Ал! Да ты умнее нас всех, вместе взятых! Разве ты никогда не задумывался, что «соглашение» — это всего лишь фикция для семерых трусов? Оправдание, да и только?

Седьмой замолчал, выдохнувшись.

— Ты прав. Ты абсолютно прав, Альберт. Не стоит здесь больше задерживаться, — Невозмутимый опустил голову, как бы в знак поражения своих убеждений.

— А ты, Глупый? Что ты думаешь по этому поводу? — обратился к «повару» Седьмой, чтобы получить одобрение всей Семьи.

— Что я думаю? — тот заулыбался еще шире, смотря в мутное окно, через которое пытались пробиться ласковые лучи света. — Думаю, солнце уже довольно высоко! — он подпрыгнул на месте, закрыв лицом руками, не видя ничего перед собой. — Ах, как оно прелестно! Как оно мне нравится! Да. Просто замечательно! Подумать только, все наконец-то совершают глупости, каких я и не видывал! Просто замечательно!

— Ты согласен или нет? Не тяни уже.

Глупый убрал руки от лица, которое затем слегка утратило мечтательное выражение, а губы сложились в обиженную «уточку»:

— Зануды, да и только. Да, я согласен! А как иначе? Такая глупость совершается — и без меня? Ну уж нет! Я такое не пропущу! Жаль только… Что вы не отведаете моего отменного картофеля. Он ведь такой чудесный получился на вид. А запах! М-м… просто умереть можно!

— Да, ты прав, — отозвался Грубый, — от него и впрямь можно умереть.

Все дружно засмеялись, разряжая обстановку.

— Ничего вы не смыслите в кулинарии… — Глупый опять надулся, но затем вновь просиял: — Ну, тогда я побежал собирать вещи!

И ускакал прочь, весело напевая себе под нос.

— Думаю, что нам тоже пора это сделать, — задумчиво сказал Отзывчивый, наблюдая за тем, как Глупый скрылся в дверном проёме. — Все со мной согласны?

— Да! — единодушно ответили все. Семья была в согласии в первый раз за много лет.

— Тогда не стоит затягивать. Собираемся!

Задвигались стулья, зазвенели чистые приборы, а дом наполнился галдежом и возней. Каждый пытался собраться быстрее другого, ведомые желанием увидеть тот иной мир, они совершали это крайне усердно и весело. И не скажешь, что они много лет упрямились сделать этот важный шаг.

Седьмой забежал в свою комнату, подбежал к кровати и извлёк из-под неё пыльный чемодан с вещами. Он был готов к этому дню, поэтому все у него было собрано: зубная щётка, паста, которая уже наверняка испортилась, несколько комплектов одежды, пара старых туфель, полосатый желто-зеленый, как и штаны на нем, галстук и его любимая книга «Алиса в стране чудес» — все было готово к путешествию в Неизвестное.

В коридоре все разом смолкло. Странно, ведь только что были слышны возбужденные голоса. Взяв чемодан, Седьмой решил поглядеть, что же случилось.

Никого не было в своих комнатах. Исчезли.

«Может, они уже стоят в прихожей и ждут меня, полные нетерпения?» — подумал про себя Альберт.

Но и в прихожей тоже никого не оказалось, как и во всем остальном доме, который Альберт обежал почти за минуту в поисках Семьи.

«Должно быть, им так не терпелось увидеть то, что снаружи, что они не стали меня дожидаться и вышли!» — пытался найти оправдание внезапной пропаже братьев Альберт.

Ручки двустворчатой парадной двери были все так же покрыты пылью.

«Их никто не трогал. Странно».

На душе стало очень грустно и одиноко без своих братьев, но что-то внутри нашептывало:

«Мы с тобой. Не бойся».

Распахнув двери, Альберт вышел наружу. В глаза тут же ударил яркий солнечный свет, а обоняние уловило запах поля, в сто раз более яркий, нежели тот, что Альберт слышал из приоткрытого по ночам окна. Колосья пшеницы вдали уже созрели, а алые маки расцвели. Их было так много, что, казалось, все вокруг было одним сплошным красным ковром. Все поля, что волнистой лентой вились вокруг, и даже горы на севере, из которых виднелись только ледяные верхушки, тоже отливали бордовым цветом. Альберту хотелось побежать и собрать эти маки, но проселочная дорога, что бежала вдаль, манила его гораздо более, нежели желание уснуть в этом поле навсегда.

С радостью в душе Альберт, не седьмой, а уже первый и единственный, уверенно зашагал навстречу судьбе и трудностям, которые она приготовила новому страннику по стране жизни.

Альберт Глупый, который есть в каждом из нас, наверняка сказал бы: «Ну разве это не прелесть, эти трудности?» — и он был бы абсолютно прав.