Odium (джен)

Нами смотрит на Арлонга и сжимает в кулак тонкие, но уже такие сильные пальцы. У него серо-синяя, как у мертвеца, кожа и взгляд живого трупа. Вокруг него яркие краски Арлонг-парка, верные подчиненные, миллионы белли и ненависть целой деревни, разрушенной по одному его желанию.

У Арлонга широкие плечи и сильные руки. Стоит ему захотеть, и он сломает ее, разорвет, как тряпичную куклу, и выбросит в океан, на корм рыбам, таким же, как он. По правую руку от него лежит пистолет, и он может прямо сейчас ухватить его и прострелить своему навигатору ногу, руку, голову, сердце. Совсем как когда-то в прошлой тогда-еще-жизни он поступил с Бельмерре. Один выстрел — и все, и рыжей кошки-воровки уже нет.

Она делает шаг вперед, стоит Арлонгу поманить пальцем. Еще шаг, и еще, и вот уже холодные пальцы касаются ее щеки, коготь впивается в тонкую шею, которую так легко сломать. Сейчас, кажется, и сломается, пальцы ощутимо сжимаются, а в глазах ненависть ко всему человеческому роду. А в глазах Нами — ее отражение.

Холодные пальцы сжимаются, спускаются ниже. К руке, в которой зажата карта, украденная воровкой по его, владельца Арлонг-парка, приказу.

— Отдашь? — он усмехается, а в глазах все еще полыхает огонь всепоглощающей ненависти.

Конечно, отдам, мысленно вторит Нами, сполна отдам все, что ты принес в мою деревню, да так отдам, что ты устанешь считать кровь, боль, потери. Так, что вспомнишь все то, что причинил мне, Ноджико, Бельмерре и остальным, вспомнишь и не забудешь, никогда не забудешь, я у тебя на душе вырежу знак расплаты.

— Отдам, — отвечает Нами, напоследок сжимая в руках карту сокровищ, на которые можно купить три ее острова, и вкладывает старую бумагу в холодную рыбью руку. Лист, стоящий миллионы белли, падает на пол, пальцы перехватывают тонкое девичье запястье.

— Ты будешь со мной, — Арлонг зло усмехается, до хруста стискивая пальцы. Нами мысленно морщится, но внешне остается спокойной: она привыкла и не к такой боли. Эта боль в сравнении с ее обычной — ничто. — Знаешь, почему ты будешь со мной?

Она неуверенно кивает. Прекрасно знает, но привыкла казаться глупее, чем есть, готовится к тому, чтобы однажды нанести удар в спину, тогда, когда от нее этого меньше всего ожидают. Подло, но Нами привыкла отвечать на подлость еще большей подлостью, для нее не существует других правил.

— Потому что для тебя нет никого ближе меня, — его дыхание почти обжигает, от него пахнет пивом и мясом. Еще чуть-чуть, и он выколет ей глаз своим острым длинным носом. — Нет ничего ближе ненависти, вечной ненависти. Ты меня ненавидишь.

— Ненавижу, — соглашается Нами, ей невыносимо больно, она только сейчас понимает, насколько этот чертов рыбочеловек извращенец, насколько ей хочется самой его убить, затолкать ему в глотку острейший клинок, разрядить в него всю обойму, утопить его, хотя черта с два рыбочеловека утопишь. — Ненавижу, — она знает, что Арлонгу это нравится, ему доставляет удовольствие ощущение чужой ненависти в своих руках, на своей коже.

Он разжимает пальцы, когда на запястье уже начинает алеть синяк, а горло болит. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, повторяю настолько часто, что уже охрипла, а тебе нравится, тебе хорошо, тебе безумно нравится. Отнимаешь даже ненависть, треклятый рыбочеловек, убийца, не заслуживающий даже жизнь.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу!..

Нами просыпается в холодном поту, как бывало не раз и не два. Ее немного качает, конечно, это же родной Санни, а не маленькая грязная комнатушка в Арлонг-парке. Здесь есть цветы, не пахнет тошнотворной человеческой рыбой, растут мандарины и есть те, кого не надо ненавидеть. Они ведь даже не знают, что такое ненависть, никто, кроме, пожалуй, Луффи, Фрэнки и Робин, особенно Робин, не единожды работавшей на тех, кого ненавидела, и Луффи, неизвестно где нашедшего силы не просто не позволить собственной ненависти захватить себя, а еще и спасти от ненависти своего навигатора.

Нами от этого почти весело. Она, слабейшая в команде, умеет ненавидеть так, как не умеют ни Санджи, ни Зоро, ни Луффи до трагедии с его братом, она знает настоящую цену этой жизни. Дорогую цену пришлось заплатить ради этого знания, но с ней больше ничего не сравнится, никакой другой опыт.

Нами усмехается. Арлонг упивался ее ненавистью, как живильной влагой, а она больше его не ненавидит. Она действительно была с ним до конца, до его конца, закономерного и правильного, желанного, но ее ненависть оказалась короче вечной. Он не достоин даже этого, он ничего не достоин.

Но он научил Нами ненавидеть. И за это она ему даже отчасти благодарна в те редкие моменты, когда не убивает его в своих снах.