Оторви и выбрось (гет)

Драко Малфою двадцать три, и это ему не поставишь в упрёк. У него за душой ни гроша, как странно бы теперь это не было осознавать. Белые волосы не уложены, не зализаны, а попросту растрепаны и запутаны воздухом, и радость — если они чистые. Руки обычно в карманах, взгляд бродит под ногами, сердце в плотных закромах.

Его особняк теперь не Мэнор, а обычная квартира, прямо под крышей. Иногда протекает, часто продувает, ночью надоедает гул голубей. На ужин вместо бифштексов и ростбифов крепко заваренный чай, сухой пряник и ругань соседей за стенкой. Зеркало над кроватью треснуло, отражение — не отражение, а два его куска, которые не склеить больше. Щербатый Драко Малфой. В Министерстве про него забыли, связи отца перерезали, будто хрупкие нити. Мать, хорошо, что почти жива. Со стёртой памятью и мозгами наизнанку. В безопасности и тепле. Драко забыл, когда в последний раз её видел. А может, и вспомнит, с трудом, конечно. Отца навещает часто, как только может. Отец вроде и не человек, давно пора ему подохнуть. Обтянутый восковой кожей скелет без крохи радости в глазах, с чем-то едким и удушливым в черепной коробке. Да и чему радоваться? Драко теперь похож на него больше, чем когда-либо. С каждым выдохом больше. С каждым омерзительным запахом перекорёженного водопровода в ванной, с каждой гнилой каплей, разбивающейся о раковину.

Драко Малфой якшается.

Лютный переулок (да и не переулок, а маленький городок скорее) как дом родимый, встречает объятиями Тёмного Лорда. Только так теперь у Драко ассоциируются объятия. Иногда он читает новости в какой-то газете, так, ради галочки. Чтобы не отставать от других. А то в кабаке промозглом заговорят о чём-то, дискуссию пьяную заведут, а он и знать не знает о чём. Поэтому да, газеты нужны. Торгует по мелочи, что попадётся под руку, что сворует, что какой-то дурень обменяет на безделушку. И на хлеб есть, а иногда, но от этого не хуже, и на что-то более жидкое и крепкое. Драко не считает себя отбросом или гнилью, а раньше такая жизнь вызвала бы только отвращение и гадливость.

Жизнь Драко Малфоя разделилась на «раньше» и «теперь». «Теперь» изломанной душе по вкусу. «Теперь» душа смакует, обмакивает в бедах и кладёт в рот, клацая острыми зубами и проглатывая, не прожевав.

Он теперь подбирает помёт за победителями, исполняет чёрную работу, под стать себе. А что? По сути, победителей не судят. В этой фразе есть смысл, а в жизни — ни унции.

Облокотился о стену, стоит и смотрит. Над головой вывеска 63/9. Обрывки слов прохожих совсем не к месту и невпопад. Ему нравится, иной раз кто-кто что-то умное скажет и теплее становится от того, что в магическом мире не одни ублюдки могут жить.

— Главное… главное — это, — полный мальчишка идёт за своей, предположительно, матерью, — человеком быть.

Драко он понравился, потому что дети редко говорят умные вещи.

— Ну-ка погоди, селезёнка-то почём?

Мамаша его не слушает и останавливается рядом с Драко. Точнее, напротив Джера, который приторговывает казёнными аптечными товарами. Теперь мамаша и сынок неинтересны, почему-то слушать их больше не хочется, и приходиться отвернуться.

— Народу много, а людей — нет! — причитает колоритный дедок такому же колоритному мужчине. Оба дородные, с бакенбардами, с трубками в зубах. И дымят, заразы, дымят.

Вот это и было самым ярким за сегодняшний день. Ни кната не заработал, ну и чёрт с этим. Пора закругляться, шершавые руки уже не разогнуть, приходится тереть пальцы друг о друга в призрачной надежде согреться.

— Простите, мне вас порекомендовали, — начинает уверенно молодая девушка, но, встречаясь с Драко взглядами, резко замолкает.

И что толку? Поздороваться ему с ней? Она с каким-то превосходством в голосе должна сказать «Малфой», а он, подражая её манере, и даже с отдачей, произнесёт «Грейнджер». Оба циничные, как расфасованный по пакетам сахар.

Этого не происходит. Бывшие однокурсники стоят, потупившись. Грейнджер шаркнула башмаком по земле.

— Порекомендовали, — услужливо напомнил Драко, не смевший терпеть этот бред.

— Да, — если направить её в нужное место, ввинтить на место детали в эту конструкцию, она опять начнёт связно говорить и даже опять начнет выглядеть уверенной.

Гермиона Грейнджер привыкла больше не видеть фамилию Малфоя в газетах. Нет её теперь на первых полосах, в середине, на извороте, в последней колонке. Нет и всё тут. Ничего не поделаешь. У Гермионы всё рушится, паззл не складывается, годы идут наоборот. Чайник не свистит, хотя закипел.

— Порекомендовали как знающего своё дело специалиста.

— Кто?

Драко кажутся странными некоторые мелкие детали. Привычная Грейнджер должна была подготовиться к встрече более масштабно. Не быть глупой, в конце концов, только завидев его.

— Неважно, — и ему снова кажется, что что-то не так. Она вот-вот должна вздёрнуть нос вверх. И где долбанное превосходство? Надоела. Садись, молодец, заслуженный Тролль.

— Ничем не могу помочь.

Он поднимает воротник пальто. Пальто старое, купленное за гроши и по чистой случайности. В некоторых местах заплатки, карманы порваны, ведь если приходишь домой уставшим и голодным, как собака, времени и сил уже не хватает на дурацкие дыры в материи. Приходиться зализывать дыры в сердце. Но всё равно — не выбросить. Хоть и может купить новое, в сто раз удобнее и теплее, где подкладка не протёрта практически полностью.

Грейнджер открывает рот в причудливой маленькой букве «о». Либо странный ноль. А зубы до сих пор большие.

— Грейнджер (или Уизли уже?), либо выкладывай начистоту, либо просто уходи. Я как чёрт злой и мне холодно, стоять тут с тобой и небо коптить нет ни единого желания.

Ни малюсенького.

Её красный шарф (чёртов Гриффиндор в крови) окутал и шею, и часть головы. Видимо, чтобы назойливые папарацци не заметили. А то мало ли — опубликуют в «Ежедневном Пророке», как она, такая святая и чистая, в Лютном и в компании Малфоя в придачу. Подумать только!

Драко сплюнул подступивший к горлу ком, как какой-то бродячий ободранный кот.

Коты мяукают, иногда шипят. Иногда царапают. Но коты не люди, им можно.

— До сих пор Грейнджер.

Проповедница Гермиона Джин Грейнджер. Дайте автограф, а лучше два. А то тошнить не на что, знаете. Иногда.

— С чем тебя и поздравляю! Блять, ты пока решишься что-то сказать, я окончательно себе всё отморожу, и на том славный малфоевский род и закончится. Поэтому аппарируй нас к себе. У меня стыдно.

Стыдно водить кого-то, потому что там убого, или стыдно водить Грейнджер по той простой причине, что она это она, Драко уточнять не стал.

Быстрое касание. Мягкая, тёплая ладонь и сухая, будто из песка, будто вся в занозах. Вместо привычной комнатушки под чердаком ? мгновенно зажегшиеся огни. Камин и потрескивание брёвен. Давно и непривычно, будто всё безумное марево. Даже маленький зал, но тёплый и уютный, напоминает забытое и опрятное отрочество. Лучше и не вспоминать.

Пальто Драко бросает на кресло, на него же и садится. Свитер, который носится целую зиму и ноябрь, пахнет рыбой. Точнее, воняет. Драко всё равно, Драко привык. А Грейнджер, видимо, старается не подать виду и, нервно улыбнувшись, предлагает чай.

Кратко и чётко:

— Нет.

Комната обита молочного цвета обоями. А впрочем, зачем эти обои сдались? Зато от пола до потолка в углу пергаменты, книги, перья и чернильницы. Грейнджеровский стиль (его отсутствие, скорее) узнаётся и врезается в лицо отрезвляющей пощёчиной.

А Грейнджер могла бы жить с Уизли, нарожать детишек. Работа, семья, Уизли, Поттер, канитель, Рождество раз в год. Вполне прилично. Вместо этого — помещение с только что зажёгшимся камином. Альтернатива, не вселяющая восторга, но и уныния не наводящая. Обычная.

А Драко женился бы на Астории или Дафне, обе ведь на одно лицо. Смазливые и длинные, фигуристые и пустые. Был бы белобрысый сын или тонкая дочь.

Почему-то такого не случилось, винить судьбу не хочется, только: «Простите за мой французский».

— Малфой, ты ведь занимаешься слежкой?

— Как сказать, — ситуация его забавляет. Перепуганная Грейнджер с юбкой ниже колена. — Смотря для кого.

— Если тебя волнует оплата, то…

— О Мерлин, могла бы хоть что-то интереснее сказать. Ты как по сюжету какому-то идёшь.

— Малфой.

— И что? Ну Малфой. Фамилия осталась, меня нет. Я всего лишь туманно объяснил свои условия, а ты за кошелёк хватаешься. Скажи, что именно нужно, а не дурака из меня делай.

— Хорошо, — нервный глоток воздуха. — Тогда нужно максимально незаметно отслеживать передвижения Гарри Поттера.

— Я тебе не дурацкий Шерлок Холмс, дурочка.

Непонимание в глазах Грейнджер заставило улыбнуться. Драко её не винит, потому что сам бы не смог поверить, что сможет читать литературу прямиком из маггловских ручонок.

Поэтому всего лишь отмахнулся.

— Но почему? Я думал, вы Золотая, — губы скривились, — Троица. Неразлучная.

Из горла не выползло слово «победители», хотя хотелось. Странно, что он вообще этого не забыл. Из школьной программы помнит мало. В голове отчётливо въелось кислотой, что Блейз — умник, Панси — непризнанная дура, а он, вот это да, Избранный, только из Слизерина.

— Это личное.

— Тогда и в белье копаться не намерен. Ни в твоём, ни в панталонах Поттера и подавно.

— Драко, но тебе я могу довериться, единственному. Пожалуйста.

— Охереть драматизм. И двенадцати лет не прошло, как ты по имени называть начала. Могу веер подать, обмахнёшься и станешь похожа на актрису.

— Я за него волнуюсь, а не то, что ты подумал.

— А я ничего не подумал, только ты додумываешь за других постоянно.

И хлопок аппарации как пуля в висок. Вот и не жилец.

* * *

Спустя две недели дела шли не очень. Впрочем, как обычно. Малфой забыл, где оставил пальто. Видимо, сильно натрескался. Или отобрал кто.

Встречу с Грейнджер он постарался вычеркнуть из памяти, или представить, что это всего лишь сон. Хватит блеска хороших людей в его жизни, надоело. В школе были, после неё преследовали, дайте залечь, пожалуйста, на дно.

Воскресенье день хороший, просто потому что так повелось давным-давно.

Тук-тук.

В дверь не стучались отродясь. Только один-единственный раз, и то сосед снизу, который жаловался на шум.

Драко не шумел. Прилип к глазку, но не увидел ничего, кроме неотчётливого силуэта.

— Это я.

Голос тонкий, совсем не изменившийся. Драко открыл дверь, пропустил гостью в самую скромную обитель. Грейнджер огляделась, увиденное ей наверняка решительно не понравилось. И запах тоже, потому что Малфой уже месяц не может выкинуть макароны. В кастрюле своя вселенная со своими обитателями, с Солнцем и орбитой, а он выбрасывать категорически не хочет.

— Я занести решила, — она неловко передаёт пальто. Но не его. Новое.

— Издеваешься? — зло процеживает сквозь зубы Малфой, ведь по-другому нельзя. Засмеёт.

— Вообще-то, нет. Не очень.

Грейнджер садится на кровать, спина у неё деревянная и стан такой же.

— Говорят, дела у тебя плохо идут.

— Правильно говорят. Но интересно — кто?

— Всякие, — она пожимает плечами. — Иногда приходится слышать в Министерстве.

Малфой открывает форточку. Застоявшийся запах макарон вперемешку с табачным дымом начинает потихонечку, помаленечку исчезать.

— Такту не научилась, я смотрю.

Кот под кроватью совсем не вовремя мяукнул и вылез на свет посмотреть на незваную гостью. Видимо, шум человеческого разговора, доселе неизвестный этому созданию, очень сильно шокировал.

— Живоглот?

— Нет же. Это Тощий.

Тощий не оправдывает своего имени, потому что очень и очень жирный кот. Откуда он брал еду, Малфой не знал и безумно завидовал.

— Нет! Глотик это!

Кот уставился на них непонимающе. Малфой и Грейнджер друг на друга — тоже.

— Да забирай. Всё равно проку нет.

Драко сел рядом с ней, кровать заскрипела недовольно, заворчала, словно старая-старая карга.

— Как называется короткий промежуток времени, потраченный впустую? — Грейнджер кладёт свою глупую голову ему на плечо, рыбий запах сильнее некуда. Рыба отовсюду сочится из Малфоя. Скользкий и его любят коты.

— Жизнь.