Trinity (гет)

Зачем он попёрся на вечеринку к Ральфу, Адриан понятия не имел. С температурой нужно отсиживаться дома, лежать перед телевизором или монитором, пожирая чипсы и глотая лекарства, а не торчать в доме, полном веселящихся подростков, употребляющих различные средства «для расширения сознания» или «полётов на Меркурий». Не вдыхать заложенным носом дым марихуаны, напрасно надеясь ощутить запах. Ральф подцепил девочку и исчез в неизвестном направлении, оставив его одного наедине с шумной толпой.

Поступить так же Адриан не мог. Он был совершенно непримечательным парнем, этакий человек из толпы. Люди часто смотрят сквозь него: на тротуар, на мусорный бачок, на блестящий Вольво двухтысячного года выпуска. На более запоминающуюся физиономию того мужчины с большим носом или на глубокое декольте женщины за сорок, гадая, что побудило её втиснуть в это платье свою полувековую грудь.

Адриан уже смирился с тем, что парнем с обложки ему не стать. Он не стремился, но его задевало то, что девушки не смотрели на него так, как подобает смотреть на мужчину — заинтересованно, кокетливо и призывно. Смотрели как угодно — с недоумением, как Линда Ли, когда он набрался смелости и пригласил её на выпускной, или как Аманда Браун, довольно непримечательная чирлидерша. Адриан надеялся, что хотя бы она будет к нему благосклонна. Не такая заносчивая, поскольку не самая популярная. Хотя, по правде говоря, его больше привлекали её сиськи: большие, округлые, они соблазнительно подпрыгивали при каждом движении и норовили выскочить из облегающего красно-жёлтого костюмчика. Адриан уже примерялся — они идеально лягут в ладони и даже чуть останется. Но когда решился подойти, был удостоен всего лишь недоуменным взглядом, а потом Аманда с радостным криком повисла на шее подошедшего к ней парня, с восторгом щебеча о том, как хорошо они подготовились к соревнованию между колледжами. А Адриан остался стоять и гадать, как эта средненькая во всем девочка заполучила местного капитана команды регби.

Поэтому он сидел на широком светлом диване, в окружении целующихся парочек или пьяных собеседников и даже не пил. Не было желания. От музыки звенело в ушах, от мигающих разноцветных огней болели глаза, и Адриан решил, бросив взгляд на наручные часы: ещё пять минут — и домой!

Наученный горьким опытом, он не сразу сообразил, что красавица, остановившаяся напротив, в дверях, смотрит на него. И улыбается — улыбается! — тоже ему. Адриан даже оглянулся на всякий случай — вдруг за ним стоит некто такой же сногсшибательный, как эта девица. Адриан знал, что «сногсшибательный» — это парень с развитыми руками и накачанным прессом. Сам он не мог похвастать вышеозначенными достоинствами — слишком стеснителен, чтобы находиться среди таких вот безупречных представителей своего пола, и предпочитал тихие вечера в обществе компьютера и виртуальных знакомых…

Адриан нервно заёрзал и отвёл взгляд, но не помогло — красотка продолжала это делать. Она продолжала улыбаться, и улыбаться ему, а не кому-то другому. А потом подошла.

— Фелиция, — сказала она и протянула стакан.

И Адриан решил, что Фелиция теперь — его любимое имя и что он всегда боготворил крашеных блондинок.

Его засыпали вопросами. Адриан отвечал невпопад, но это всё равно было неважно — девушка болтала за двоих, не успевая получить ответ на один вопрос, задавала следующий и разбавляла его собственными умозаключениями. О колледже, о какой-то Беттани, о ночной жизни, вечеринках и алкогольных коктейлях. А Адриан только согласно кивал, устремив взгляд в вырез белой майки. Ему было жарко — температура ли повысилась или ситуация была слишком горячей, он не знал. И не хотел знать — ему было хорошо. Его чуть вело от двух несчастных глотков «Джека» с колой, от слабости, которой его наградила болезнь, а присутствие в такой непосредственной близости хорошенькой девушки, настроенной к нему более чем благосклонно, и вовсе кружило голову. Он даже забыл о шуме, о людях вокруг, о ноющих висках — просто залпом опрокинул в себя стакан с коричневой жижей.

И ничуть не удивился, придя в себя на постели в полутёмной комнате под этой самой красавицей. Поначалу Адриан растерялся, но Фелиция мягко направила сначала его руки, а потом и орган, необходимый для правильного завершения их общения. На мгновение у Адриана появилась способность чувствовать запахи, и он потянул носом, вдыхая странный аромат. Длинные белые волосы пахли ванилью — сладковатый запах, почему-то ничуть не напоминающий о воскресной выпечке. К нему примешивался ещё один, смутно знакомый, но едва различимый. А потом нос снова заложило, и Адриан перестал думать о запахах. Вполне хватало того, что он видел и чувствовал.

Фантазии о его первом разе преследовали его неотступно, иногда становились невыносимо навязчивыми. Но реальность была куда лучше. Фелиция сняла майку, и Адриан жадно мял ее грудь. В порнофильмах груди актрис казались более твёрдыми; настоящее оказалось куда мягче. Большие соски на ощупь были как бородавки, которые были в детстве у Пола Мэйсона, мальчишки по соседству. Пол разрешал трогать их перед тем, как срезать. Адриан вспомнил капли крови, выступающие из уплотнения кожи, и решил, что эти бородавки он срезать не хочет. Самое жестокое, что он может с ними сделать, — прикусить.

Процесс совсем не напоминал дрочку, даже ту, «чужой рукой», когда сидишь на руке до тех пор, пока она не онемеет, а потом ощущения такие, как будто дрочит тебе кто-то другой. Ничего схожего. Чувство было, как будто член сунули в тесную силиконовую бутылку с тёплым, почти горячим пудингом и двигают ей туда-сюда. Вверх-вниз. Сжимают то сильнее, то слабее, то изгибают её каким-то странным, но таким приятным образом. Адриан был уже близок к оргазму, но странные, лишние, ощущения — как будто в паху что-то шевелится — заставили его насторожиться. Он не обратил бы внимания, очень уж было хорошо, однако стало неприятно щекотно, как будто что-то ползало по животу, цепляясь за паховые волосы. Адриан подхватил Фелицию под мышки и привстал.

Света было мало, но он ясно увидел то, что причиняло ему неудобство. На нем копошились опарыши — жирные, поблескивающие лоснящимися боками даже в тусклом свете ночника. Адриан почувствовал, что сейчас сблюет. Его одолела липкая тошнота; по пищеводу прокатился рвотный позыв и комком осел в желудке, намертво приклеившись к его стенкам, раздражая невозможностью избавиться от неё. Адриан оцепенел; раскрыв рот, часто сглатывал и не мог никак заставить себя пошевелиться. Ему помогла Фелиция, точнее, то, чем она стала. Адриан и знать не желал — секс с ним превратил её в посеревший склизкий труп, или она изначально такой была. От ужаса у него замкнуло связки, он даже хрипеть не мог. Зато не вовремя к нему вернулось обоняние, и вся мешанина запахов обрушилась на него в полной мере. Едкий, в стократ усиленный запах ванили, вонь разложения, спирта и застарелой одежды. Фелиция, продемонстрировав недостающие зубы и роняя ему на живот клочьями вылезающие волосы, слизала копошащихся в паху личинок и всосала член так, что её скулы провалились. И Адриан закричал. Он рванулся с постели... и оказался в своей комнате — с бешено колотящимся сердцем, судорожно хватая ртом воздух. Неужели задремал в температурном бреду?

— Господи Иисусе! Всего лишь сон!

Ну конечно, чем ещё может быть это мерзкое приключение? Это всё спермотоксикоз.

Через день Адриан забыл о своём ночном кошмаре. Он валялся на кровати и читал, бездумно почесывая живот, но едва понимал смысл прочитанного — никак не мог сосредоточиться. Его изводил жар — за прошедшие сутки ему стало хуже. Простуда грызла его изнутри, кости как будто накалились докрасна и грозили прорвать лихорадочно горящую кожу. Адриан тайком от родителей пытался остыть в ванне с холодной водой. Тело его пылало, а вода была ледяной, но он не чувствовал холода, ложась в ванну в надежде на облегчение. Адриан смотрел на знакомое с детства помещение и почти ненавидел каждую микротрещину в кафельной плитке, каждое пятнышко зубной пасты на зеркале за то, что приходится проводить в ванной столько времени.

Но сегодня, сунув голову под кран, он наконец-то почувствовал покалывающий кожу холод. Здоров! Адриан ухмыльнулся своему отражению, стараясь не замечать чересчур красных глаз. От такой болезни не только сосуды в глазах могут полопаться. Только почему глаза так адски болят? Адриан умылся и вытер лицо полотенцем. Посмотрел на него и истерически всхлипнул — между красной и синей полосой, аккурат на морде Гуффи, отпечаталась кровь. Похоже, говорить о выздоровлении еще рановато, и Адриан на всякий случай снова остался дома. Он слонялся по всем комнатам в странном предвкушении, а когда на город опустились сумерки, понял, чего он ждал с таким нетерпением. Зова Ночи, окутавшего его тесной мягкой массой, тянущей прочь из дома с настойчивостью бездушного зигзага рыболовного крючка. Адриан даже и не подумал, что этому нужно и можно сопротивляться.

Мать недавно повесила на его окна новые занавески — красивые, на её непритязательный вкус, и Адриан с удовольствием проделал в тонкой кружевной ткани несколько больших дыр; с наслаждением продевал пальцы в узор нелепых вязаных кружев и растягивал — дюйм за дюймом. Он мог бы превратить эти тряпки в два растрёпанных комка бахромы, но нос уловил странный запах. Сладкое чарующее дуновение жизни, густо-красный, древний как мир, сигнал, возвещающий о начале охоты. Предвкушение и жажда крови привели его в возбуждение.

Адриан легко выпрыгнул из окна второго этажа, он шёл на дурманящий запах крови, принюхиваясь, как собака. Торчащий член затруднял передвижение, но Адриан целеустремленно пёр вперёд, пока не дошёл до парка. Он нагнал одинокую фигурку, бредущую по прогулочной дороге. В темноте белели тонкие ноги в джинсах, ветер нещадно трепал тёмные волосы, но внимание девушки занимал телефон. Адриан не стал прятаться — просто подошёл сзади и остановился, не понимая, что делать дальше.

Ветер хоть и сносил запах, но сомнений не было, что источником является она. Адриан осмотрел насторожившуюся девицу со всех сторон — целая. Ни раны, ни царапинки. Но запах шёл именно от нее! Неужели... Его взгляд опустился к кричащему поясу на джинсах, ниже...

— Чего тебе?

У незнакомки был высокий от испуга голос. А ещё у неё была менструация, внезапно осознал Адриан. Ему бы даже в голову не посмело прийти, что в эти дни девушки так одуряюще пахнут.

Тело среагировало само — с прытью, которой Адриан сам от себя не ожидал, он бросился вперёд. Потная ладонь сама зажала рот, ноги сделали подсечку, и девица упала ему в руки. Это была его первая победа, и, чтобы окончательно закрепить успех, Адриан решил вознаградить себя. Так он думал, он считал, что управляет своим телом сам. Убрал руку с лица девушки и потянулся к ней губами, думая, что пришла пора облизать её губы. Но у тела были свои желания. С языка Адриана начала сочиться белая жидкость, которая склеила обезумевшей от ужаса жертве рот плотной шелковистой массой. Теперь о помощи взывали только огромные от страха и влажные от слёз глаза. Хорошо, что их никто не видит; Адриан тоже бы помог, если бы не он охотился. А в том, что он охотился, у Адриана не было уже никаких сомнений.

Внезапный момент просветления заставил его пошатнуться и в испуге отдёрнуть руки. Но пальцы снова сами потянулись и сомкнулись на голом плече и, как Адриан ни приказывал им разжаться, как ни силился, не отпускали. Пришлось смириться и вновь отдаться во власть инстинктов существа, поселившегося внутри него.

Адриан оттащил ставшую вдруг безвольной девицу с дороги, положил на землю и приступил к основной части своей охоты — вознаграждению. Для вознаграждения нужно было всего лишь расстегнуть штаны — свои и её.

Движения, которые совершал Адриан, были далеки даже от самого странного секса. Зачем он засунул ноющий пенис в это истекающее менструальными соками отверстие?

В детстве Адриан очень боялся москитов. Их длинных тонких ножек, а особенно того, чем они пьют кровь: острой, едва видимой иглы, при мыслях о которой начинал чесаться затылок. Его пенис превратился в такой же хоботок и сейчас с противным чмокающим звуком втягивал в себя менструальную кровь жертвы. Пока организм осуществлял сей странный процесс питания, Адриан машинально обнимал бессознательную девушку и даже напевал что-то (колыбельную?) монотонным, жужжащим тембром — ему хотелось заглушить звуки сосущего кровь члена. Он гладил распущенные тёмные волосы, лицо, залепленное выделениями его языка. От нечего делать попробовал осторожно пожевать шею, но расчихался от резкого запаха духов.

Сколько времени он провёл вот так, вмяв незнакомку в разлагающиеся листья, Адриан не помнил — эта своеобразная охота притупляла чувство времени. Но когда первый луч утреннего солнца заклеймил землю началом нового дня, Адриан уже стоял перед зеркалом в ванной, осознавая, что безвозвратно изменился.

Пенис раздулся, как сытая пиявка, и поблескивал в особо синюшных местах. Блестела точно не кровь. Адриан провёл по изменившемуся органу рукой, тот был сухим и горячим, словно впитывал кровь ещё и всей поверхностью.

Спустя месяц или около того Адриан смирился со своей новой жизнью, а жесткие чешуйки в паху первое время его даже забавляли. Стоило протянуть им палец — и они тут же ощетинивались, вставали торчком, как иглы у дикобраза. Они защищали то, во что превратился его пенис — в жирную красную многоножку, пронизанную сетью выпуклых чёрных вен. Адриану понравились его новые размеры, даже несмотря на появившиеся тонкие цепкие ножки, которые помогали закрепляться внутри влагалища и питаться без помех. Как только необычайно обострившийся нюх Адриана улавливал зазывный сладкий запах, его пенис моментально твердел, а ноги сами несли прочь из дома. Первое время он пробовал сопротивляться зову, влекущему его в ночь, но тогда на следующее утро он просыпался с красными белками глаз, а потом тело начинало выдавливать кровь сквозь слезные протоки. Адриан не раз всерьёз задумывался о том, что плачущие кровавыми слезами святые — не что иное, как люди, отмеченные подобным недугом? Или, наоборот, произошедшая с ним трансформация — благо?

Есть обычную пищу он больше не мог — на позапрошлой неделе съеденный бифштекс вышел обратно вместе с большими сгустками крови и какими-то полупрозрачными белесыми нитями. Адриан, любознательный молодой человек, едва судорожные рвотные позывы прекратились, поворошил то, что плавало в унитазе, свиваясь в кольца под чутким руководством воды, и обнаружил, что белые нити — нечто вроде паутины. Он подозревал, что паутина была вовсе не в бифштексе — ей затянуты теперь все его внутренности. Иногда, просыпаясь во время короткого беспокойного дневного сна, Адриан чувствовал, как перестраивается его организм, как до боли вспухают внутри него кишки и беснуется пищеварительный тракт.

О том, что он будет совать свой член в такое количество вагин, Адриан и мечтать не смел. Но он не насильник и не маньяк. Он же никого не убивает, просто берёт ненужную этим женщинам кровь. Лишнюю кровь, от которой их тело и так пытается избавиться. Так что Адриан вполне может считать себя своеобразным санитаром. Помощником природы, если угодно.

Адриан проснулся оттого, что в комнату вошёл отец. Мысли заметались спросонья — что соврать о царящем в комнате хаосе? О земле на подоконнике? Адриан раскрыл было рот, решив, что сочинит на ходу, но внимание привлекло то, что отец держал в руках. Полотенце с двумя пятнами крови. И это полотенце было не Адриана.

И Адриан впервые задумался над тем, что никогда не видел своего отца голым.

Амелия всегда была примерной девочкой, фальшивой скромницей, аккуратной и рассудительной во всём. Если травка — то в укромном месте, если секс — то в постели, при закрытых дверях, а не в машине или грязном номерке дешёвого мотеля, если вечеринка — то в двухэтажном доме, свободном от взрослых и полностью предоставленном веселящимся подросткам. Словом, ни в каких сомнительных мероприятиях и порочащих репутацию действиях она не была замечена. Она предпочитала разыгрывать роль хорошей девочки, наслаждаясь всеми прелестями жизни тайно.

Вот и сегодня она отправилась на закрытую мини-вечеринку у Люси Согбет, оторве с розовыми волосами и чувством юмора запредельной пошлости, сказав родителям, что идёт готовиться к семинару. Бывало, что Амелия уставала обижаться на подколы подруги и начинала пошлить в ответ, но лишь изредка. В остальном она была примерной девочкой.

Она уже предвкушала уютные посиделки с домашним вином, пряным дымом и, решив сократить путь, свернула в парк. Ничего не случится, если она быстро пробежит пару миль в темноте; маньяков и хулиганов их элитный район не интересовал — слишком много частной охраны и камер слежения.

Амелия уже почти вышла из парка — до дома Люси оставалось всего сотня шагов, — как почувствовала знакомый запах. Принюхавшись, поняла, что так пахнет её любимое мыло — миндаль с мёдом. Амелия осмотрелась, но так и не поняла, откуда может идти этот запах. Если только под парком Тайм Брейкер не спрятан подпольный парфюмерный магазин. Она хихикнула, представив себе земляные стены, пронизанные толстыми корнями, и старые прогибающиеся полки, заставленные всевозможными бутыльками и разноцветными брусками мыла. А за высоким прилавком из настоящего красного дерева или мощного дуба — древний старик. Он, конечно же, будет похотливо пялиться на неё. Они все пялятся.

Позади зашелестели кусты — как будто кто-то рукой по листьям провёл, и Амелия обернулась, но никого не увидела. На всякий случай она ускорила шаг. Однако выйти из парка не успела.

Её сбили с ног, зажали рот. Тяжёлое тело навалилось на неё, лишив возможности сопротивляться. Амелия слабо извивалась, но толку от её трепыханий было мало. Аромат миндаля усилился, вытеснил все остальные — и сырую вонь земли, и запах мужского пота.

Когда Амелия пришла в себя, то не смогла пошевелиться. Она была намертво приклеена к земле, даже головой не могла вертеть. Она открыла рот, но закричать не смогла — из горла вырвалось только хриплое дыхание, когда над ней нависла тень.

У тени были руки — холодные, цепкие и потные. Её долго рассматривали, мяли, тискали за подбородок, щипали за щёки. Заставили раскрыть рот, сначала нежно надавливая на уголки губ. Потом большой палец нетерпеливо упёрся в подбородок, Амелия почувствовала себя на приёме у дантиста. Но у этого парня на уме было совсем другое.

Зазвенела пряжка ремня. Невидящим взглядом Амелия смотрела в темноту, пока к её губам не прижался возбуждённый член. Уж этот запах она не спутает ни с чем. Она не могла отвернуться — что-то надёжно фиксировало её шею и голову. Амелия забилась, как бабочка в паутине, но твёрдая плоть ткнулась ей в рот, погладила нёбо и проскользнула дальше. Амелия беззвучно заплакала от унижения и страха, почувствовав, как член шевелится и извивается, заползая ей глубже в горло, как что-то скребёт её рот изнутри. По вискам стекали слёзы, во рту пересохло, зато подбородок был весь в слюне. В голове была одна только мысль — почему от таких манипуляций, а особенно от омерзения, съеденный ужин не просится наружу? Ведь Амелия чётко знала — если сунуть два пальца в рот, то человека вырвет. А тут такая огромная штука — и ничего. Никакой реакции, кроме осознания странности происходящего. И обильного слюнотечения.

Она уже была в полуобморочном состоянии, когда почувствовала, как чудовищный член пульсирует, исторгая в раздражённое горло жгучую сперму.

Амелия не понаслышке была знакома с минетом, случалось ей и глотать добытое с усердием, но никогда сперма её дружков не вела себя так нагло. Судя по ощущениям, сперматозоиды ввинчивались в пересохшую слизистую нёба и горла, а не шли в желудок, как полагается всякой уважающей себя жидкости, попавшей в рот. Теперь это не вызывало у неё страха, как будто было естественным жизненным процессом. Мозг механически отмечал всё то, что происходило, фиксировал, как на плёнку, но не делал никаких выводов.

Парень отвалился от неё, вытащил член и встал. Двигался он как пьяный или смертельно уставший, но как только он застегнул штаны, то резво бросился в кусты, оставив её на земле.

Амелия полежала ещё немного, глотая слёзы, и почувствовала, что свободна. Пошевелила затёкшими руками, выбрала из волос листья, ощупала порванные джинсы и зашипела, ткнув сломанным ногтем оцарапанную коленку.

Она огляделась и увидела тонкие белые нити, веером лежавшие вокруг неё. Осторожно потрогав их, Амелия удивлённо фыркнула. Она оказалась права — её действительно удерживало нечто вроде паутины.

Конечно, ни о какой вечеринке не могло быть и речи — настроение было безнадёжно испорчено. Самым неприятным было то, что, несмотря на весь свой ум, Амелия не смогла решить — изнасиловали её или же она подверглась какому-то другому страшному издевательству, названия которого не знала.

Горячая ванна смысла все позорные следы. Амелия долго наслаждалась ароматными холмами пены и постепенно успокоилась. Ну, ничего, бывает и не такое. Зато не покалечили, не убили, в конце концов.

На следующий день она проснулась в плохом настроении. Болело горло, и, полная дурных предчувствий, Амелия закрылась в ванной и внимательно осмотрела свою шею. Внешне не было никаких изменений, никакой опухоли, кожа выглядела как обычно — здоровая, розовая, и Амелия утешила себя тем, что после глубокого и вынужденного минета это естественная реакция. Она решила вести себя так, будто ничего не произошло. Намотала на шею новый шёлковый шарф — белый с крупными красными цветами — и отправилась в колледж.

Ночью она проснулась от странных ощущений. Спина горела и нестерпимо чесалась, Амелия завела руку за спину, осторожно ощупала её, повела к позвоночнику, и вдруг один из пальцев провалился. В испуге она вскочила и, включив свет, бросилась к зеркалу, висящему на стене. Посмотрела на своё отражение секунду-другую и нервно захихикала.

В детстве она читала про суринамскую пипу — лягушку, у которой потомство растёт на спине, точнее, внутри неё. Нечто подобное происходило и с ней. Её прекрасная бледно-розовая кожа покрылась прозрачными полукруглыми наростами, в которых пульсировала жидкость. Амелия в замешательстве одёрнула майку и потёрла глаза. Постояла немного и задрала снова. Наросты никуда не исчезли.

Нужно было показаться врачу. И начать следует, наверное, с психиатра.

Но к врачу Амелия так и не пошла. Ей было страшно.

Через три дня зуд под кожей усилился — личинки, или что там было внутри, выбирались на свободу. Амелия, как зачарованная, задрав майку, смотрела, как беззвучно и безболезненно лопается её кожа и наружу показываются белые полупрозрачные детёныши. В этот день в колледж она не пошла — весь день просидела в наушниках, повторяя за Майли Сайрус: «I came in like a wrecking ball, I never hit so hard in love…». Она всегда старалась беречь себя от сильных потрясений.

А на следующий день Амелия в ужасе закрылась в своей комнате. Червеобразные существа затеяли драку. Проворно перебирая двумя лапками, они ползали по всему телу, оставляя склизкие дорожки, ныряли в размягчившуюся кожу и ползали под ней, как паразиты. Ходы сразу же затягивались, боли не было, и Амелия благодарила бога хотя бы за это. Она пробовала их стряхивать, но они с упорством лезли обратно, как будто её близость была для них жизненно важна.

Ночью она проснулась в слезах. Ее терзало странное беспокойство. Личинки затихли и не шевелились, вся кровать была усеяна их неподвижными телами. Амелия сгребла их в кучу и долго лежала, положив голову на ворох мягких тонких тел.

Едва занялось утро, Амелия проснулась и обнаружила, что тела исчезли, подушка мокрая и пахнет миндалём. Ещё немного — и её начнёт выворачивать от этого запаха. Из всех порождённых её телом существ осталось только одно. За ночь оно выросло до величины ладони и теперь лежало под письменным столом, прячась от света. Амелия встала с кровати и на цыпочках подкралась к нему. Существо зашевелилось, пискнуло и поползло к ней.

Все сомнения разом испарились. Амелия потянулась вперёд. На ощупь маленькое создание было гладким и нежным и благодарно заурчало, стоило ей провести рукой по белой спинке. Тельце у него было сегментарным, как у червя, но тёплым и сухим. Амелия подставила руки, оно заползло ей на грудь и положило головку с чёрными точками глаз на плечо. Порывисто вздохнув, Амелия прижала его к сердцу и принялась убаюкивать. В груди разлилось тепло, а голова закружилась от внезапно нахлынувших чувств. Каким бы оно ни было, это её дитя. Пусть оно было похоже на личинку, пусть вылезло у неё из спины.

И тут её осенило. Амелия осторожно положила его обратно в спасительную тень от стола и встала. У её ребёнка был отец, и его нужно найти.

Память у Амелии всегда была хорошей, не зря же её считали умницей. Но только не в этот раз. Пришлось напрячься, чтобы вспомнить внешность того, кто её оплодотворил. Воспоминания приходили с большим трудом, как будто удерживались в черепной коробке отдельно от мозга в коконах из паутины и с трудом отлеплялись, соединяясь с памятью. Кажется, он был светловолосый. Худой? Амелия вспомнила тощие руки, сжимающие её подбородок. Худой. Высокий?

Она в отчаянии разрыдалась. Как найти его теперь?

— Милая? — В комнату, стукнув для приличия, зашла мать. — Чем это пахнет? — наморщила она нос.

Амелия с трудом могла себе представить реакцию других людей на существо под столом. Матери точно не стоит видеть своего внука. Или внучку? Она опустилась на кровать и наморщила лоб:

— Я ничего не чувствую.

— Ты в порядке? Что-то ты какая-то бледная.

Миссис Эндрюс озабоченно пощупала дочери лоб. Амелия скривилась, как будто до неё дотронулся гигантский слизень, хотя рука была тёплой, а голос полон искреннего беспокойства.

— Я беспокоюсь за тебя. Давай сходим к доктору?

Амелия представила, как их семейный доктор, мистер Крендл, человек с мягкими руками и большими залысинами, будет её трогать, и вздрогнула.

— Нет. Я в порядке. Просто хочу побыть одна.

Миссис Эндрюс качнула головой, и её тугие кудри цвета мягкий блонд подпрыгнули.

— Как хочешь, моя девочка. Если будут проблемы — я всегда тебя выслушаю.

И ушла.

Амелия заглянула под стол. Существо дёргало ножками во сне, и она улыбнулась. Её дитя.

Визит миссис Эндрюс в её комнату не был напрасным — она подсказала способ найти её мужчину.

Запах.

Перед началом поисков Амелия тщательно вымылась. Никакого мыла, никакого шампуня и крема — ничто не должно сбивать её с поисков.

Парень наверняка жил в их районе, если только он не забрёл в парк из другого района и не просидел в кустах до темноты. Амелия надеялась, что это не так, иначе всё пропало.

Начала она с центральной улицы, Смол-сквер. Неторопливо шла и принюхивалась, делая вид, что просто прогуливается. Навстречу шли люди, занятые своими делами, погодой, друг другом. Все они знали, куда идут и чего хотят, и только она одна бродила неприкаянная, без своего мужчины. Он был ей нужен.

Амелия дошла почти до самого конца улицы, повернула назад и, пройдя несколько шагов, осознала, что уже несколько минут чувствует запах миндаля в воздухе. Она заозиралась по сторонам, нервно теребя в руках рыжую прядь.

Миндалём несло от дома номер 17. Амелия скривилась.

Грязно-жёлтая, меловая постройка в окружении запущенного сада.

Аккуратно подстриженная лужайка.

Брошенный садовый гном с облупившейся красной шляпой.

Амелия бесстрашно ступила на крыльцо, которое приветственно скрипнуло.

Дверь открыл худосочный долговязый подросток с жиденькими светлыми волосами, зачесанными набок. Амелия с тоской посмотрела на тонкий острый, как клюв птицы, нос, потом невольно перевела взгляд ниже пояса, и ей показалось, что ширинка затёртых джинсов приветственно шевельнулась. Парень застенчиво улыбнулся, сияя красными глазами, и вытер кровавый потёк со щеки.

— Заходи. — Он приглашающее распахнул дверь. — Я — Адриан.