Как согреться? (гет)

Кейтлин в задумчивости стояла у окна. Рук ее касалась зимняя свежая прохлада, как будто она погрузила пальцы в ледяное подслащенное молоко.

Кейтлин зябко сжала руки. Холод напоминал ей, что она здесь чужая, — холод за пределами замка и богорощи, холод низкого серого неба, холод в глазах и речах ее лорда-мужа.

Холод, холод, холод...

Миледи, звал он ее, леди Талли, и никак иначе. А с ним и все остальные северяне, и в их устах это ее имя обретало истинную холодность северного края.

Кейтлин боялась, что однажды и вовсе позабудет собственное имя, с которым к ней обращались в прежней семье. Разве что ворон с письмом от отца напомнит, что прежде ее звали Кейтлин. Кет.

Кет...

Пустое. Леди Талли должна быть верна долгу. Должна быть верна чести. И семье — даже если ей придется позабыть свое имя. Позабыть даже о призраке тепла.

Миледи. Миледи Талли — звал он ее. Чужая — говорили его глаза, серые, как эти тучи, плывущие в вышине и полные легким, колючим снегом.

Кого он представлял на ее месте, обнимая Кейтлин ночами? Кого звал по имени, а не...

«Миледи, — услужливо подсказала память. — Миледи Талли».

Пустышка. Цена за мечи Талли. Неравноценная замена женщине, подарившей ему бастарда.

Она видела это вечное разочарование в его глазах. Оно преследовало ее постоянно.

Чужая. Чужая. Чужая.

Это ощущение было ей столь ненавистным, что иногда Кейтлин завидовала судьбе Лизы. Джон Аррен хоть и стар, но вряд ли был так же суров. И во всяком случае, никак не оскорбил честь своей жены побочным ребенком.

Впрочем, упрекать она была не вправе.

И не упрекала, как и подобает, — но не понимала, чем же она заслужила такую участь, отказавшись от всего, что любила? От солнца и песен, тепла и любящих родных — отказавшись, отдав все это северянину, винящего ее...

А в чем, она не понимала тоже.

Ведь Кет выполнила свой долг сполна.

Она родила ему первенца. Его сына, его наследника. Она научилась жить в этом заледеневшем краю, куда не опускается взор Семерых. И все-таки... все-таки...

Она была здесь чужой.

И что получила взамен, отказавшись от всего? Измену и плод ее, который, как напоминание, каждый день перед глазами.

И вместо имени — сухое официальное «миледи». Миледи Талли.

«Пошлите мне чудо, боги, — взмолилась Кейтлин. — Хоть немного тепла в последний день уходящего года. Мое сердце совсем заледенело. Я нуждаюсь в тепле».

Боги, конечно, не ответили.

«Слышат ли они мои молитвы здесь, на краю мира? Вряд ли», — горько подумала она.

Здесь никто не мог утешить ее одиночество. Даже боги — и те были чужие.

Никто?

Разве что ее малютка, ее Робб — который, однако же, еще слишком мал.

Маленький комочек тепла у ее груди... Конечно.

Он даже своего отца мог заставить улыбнуться. Мог растопить холод в его глазах. Легко проделывал то, что не дано было ей.

Хотя Робб был так похож на нее. Он унаследовал ее глаза, ее волосы — все ее черты... И Эддард Старк любил его.

Ледяная лапа холода на сердце немного ослабила хватку.

Даже снег, казалось, теперь кружил все медленней и медленней, красиво вспыхивая полупрозрачной поблескивающей пылью.

Кейтлин глубоко вздохнула и внезапно ощутила свежий летний запах апельсинов и лимонов.

За спиной послышались осторожные шаги.

Кейтлин постаралась держать спину все так же прямо и не шелохнулась, будто бы не заметила его приближения. Леди не к лицу подобная дерзость, но...

Сейчас он окликнет ее и назовет «миледи».

А в такие минуты ей почти не хотелось быть леди.

Она молчала и не двигалась. Но лорд-муж ее не окликнул. Может быть, ей послышалось?

Кейтлин едва подавила искушение обернуться.

Вдруг...

Это было слишком «вдруг».

Теплые руки неуверенно коснулись ее волос.

Кет не шевелилась.

А затем он сказал... он сказал ей...

— У тебя красивые волосы, миледи.

— Что? — только и смогла вымолвить Кейтлин.

— Мне нравятся твои волосы, — повторил ее лорд-муж, запуская пальцы глубже в сплетение осенне-рыжих локонов. Кейтлин невольно отшатнулась, и... драгоценная секунда была прожита зря. Лицо Эддарда Старка вмиг посуровело (много лет спустя Кет без труда опознала бы под этой маской неловкость и растерянность, но в этот миг могла полагаться лишь на наитие).

Он пожалел об этом мгновенно, Кейтлин видела. Он пожалел и готов был уйти. Притвориться, что и не было ничего за рамками сухой формальности взглядов, слов — и будто взятых взаймы прикосновений.

Семья, долг, честь. По сути — ни семьи, ни чести.

Один лишь долг.

Пустой, формальный, холодный.

Она удержала его руку.

Чудо, о котором она просила богов, пело и пульсировало в ее волосах теплом его пальцев.

«Я люблю твои волосы», — сказал Эддард Старк, и Кет поверила. Всего на полмгновения. На полмгновения, когда запах снега слился с ароматом фруктов, впитавших в себя так много летнего солнца.

Когда холод слился с теплом его рук, и, кажется, даже старые боги улыбались ей ртами, полными алого сока. Улыбались как своей — не пришлой южанке, не чужой, не...

А потом он отстранился и вновь назвал ее миледи.

И тепло почти исчезло, холод ворвался в горло роем ледяных снежинок-пчел, почти задушил.

Даже надежда на теплоту оказалась насмешкой, оказалась напрас...

* * *

А потом он отстранился и вновь назвал ее миледи. Миледи Старк.