Право хранить молчание (гет)

— Куда ты поступаешь?

— В полицейскую школу, — Кёко хихикает в ладошку. — Ты же помнишь, Цуна-кун, это моя детская мечта.

— Помню.

«Не думал, что ты захочешь воплотить ее в реальность», — мог бы сказать Цуна. Или: «А еще ты мечтала стать балериной, а я — гигантским роботом». Или хотя бы: «Ты уверена, что работа в полиции тебе подойдет»?

Вместо всего этого он говорит короткое:

— Удачи.

— Спасибо, — улыбка Кёко такая же ясная, как обычно. И небо такое же ясное, и все в мире по-прежнему. — А еще спасибо, что не сказал вслух, как тебе это не понравилось.

— У меня снова все на лице написано?

— Конечно.

На самом деле Цуна совсем неплохо научился держать лицо за те годы, что длится их «игра в мафию». Кёко видит неодобрение — какие мелочи. Она не видит отчаяния. Горечи потери. Страха. Сестричка Сасагава до сих пор думает, что в последние школьные годы ее братик играл с друзьями в мафию. Она и не подозревает, что игра продолжается. Тем более не подозревает, что это совсем не игра. Они всегда старались держать девочек подальше от опасного знания…

— Помнишь, вы играли в мафию? — спрашивает Кёко. — Я всегда жалела, что вы не брали в ту игру нас. Это, наверное, было здорово.

Цуне хочется кричать.

— Не грусти, — Кёко примирительно улыбается и вдруг предлагает: — А давай и ты со мной?

— Я?! В полицию?! — Цуна удачно маскирует нервный смех приступом кашля.

— Я помню, что ты идешь на экономический, но ведь тебе никогда не нравилась математика!

— Ты деликатна, как на похоронах, — невесело шутит Цуна. — «Не давалась» будет вернее. Как и физкультура. Нет, Кёко, извини, боюсь, мой отец не одобрит, если я решу посвятить жизнь борьбе с преступностью. К слову о родственниках, что сказал Рёхей?

— Братик экстремально недоволен, — за привычной шуткой легко читается огорчение. Цуна не знает, что сказать. Не объяснять же Кёко, что мафиозо не должен иметь никаких связей с полицией. — Ну же, Цуна-кун, решайся?

Знатная вышла бы шутка, думает Цуна: десятый босс Вонголы работает в полиции. Обхохочешься.

— Кёко… Пока ты еще не поступила… ну, то есть, потом, наверное, у тебя совсем не будет времени… пойдем со мной в кино?

Цуна видит: она разочарована. Но вдруг последние места в кино, «места для поцелуев», помогут ее разубедить?

Кёко, оказывается, надеется на то же самое. Оба предсказуемо остаются при своем, и поцелуи отдают горечью. Совсем не похоже на исполнение заветной мечты.

Следующая их встреча почти случайна. Цуна, конечно, и не думал дежурить у полицейской школы. Просто мимо шел. Подумаешь, другой конец города. Он всего лишь соскучился по Намимори после шумного Токио.

Форма делает Кёко старше, серьезнее и красивее. Рядом с ней кучка парней, и сердце Цуны болезненно сжимается, когда среди них он узнает Мочиду-семпая. Это вам не никчемный Цуна, едва набравший проходной балл, такой же бестолковый в университете, каким был в школе. Настоящий мужчина, спортсмен, герой и все такое. Пока Цуна пытается представить, каким сделала бы полицейская форма Никчемного Саваду, Мочида скользит по его лицу притворно равнодушным взглядом и говорит — так громко, что слышно, наверное, на другой стороне улицы:

— Пойдем со мной в кино, Сасагава?

Отменная реакция, думает Цуна, полицейский выйдет что надо.

Разворачивается и уходит, пока Кёко его не заметила.

Он расстроился бы, но ему не до страданий. В кармане лежит пробная коробочка, на пустыре за рекой ждут ребята — испытывать. На завтра назначена встреча с Хибари — надо уговорить его подобрать место для подземной базы. А потом придется вспомнить «экзамен на босса» и всучивать взятку мэру, что за гадость. В полицейской школе было бы проще.

Год пролетает незаметно.

У Сасагавы вечеринка — она теперь стажер. Мочида приглашен на правах друга. Цуна и остальные ребята — как друзья братика и «старая школьная компания». Мочида смотрит на Цуну свысока, Кёко ловит его взгляды и — Цуна видит — весь вечер чего-то ждет. Возможно, борьбы, схватки, выяснения. Я величайший в мире неудачник, думает Цуна. Девушка, которую я хочу, была бы со мной, если бы я только поманил ее.

— Влияния Вонголы хватит, чтобы она вылетела из полиции со свистом, — говорит ему на ухо Гокудера. — За какую-нибудь ерунду, без особых неприятностей.

— Нет, — резко, почти зло отвечает Цуна. — Это ее жизнь.

Савада Цунаёши слишком хорошо знает, что такое жить по чужому сценарию. Он никогда не поступит так с любимой девушкой.

Еще год. Мочида теперь жених, а у Вонголы назревает война. Цуна мечется между Джаннини с его проектом базы, Шоичи с его машиной, Хибари с его поисками информации о коробочках. До кризиса есть еще время: может — год, а может — пять, как повезет.

В глазах Кёко — обида отвергнутой женщины. Это несправедливо, но в жизни Савады Цунаёши давно уже нет места справедливости.

Короткие каникулы после весеннего триместра. У Цуны в кармане билет на самолет, в Италии ждет отец — надо согласовать его часть плана. Из Савады Цунаёши, судя по всему, получится никуда не годный экономист. Зато босс вышел на удивление — самому тошно.

Телефонный звонок брата Сасагавы настигает по дороге к дому.

— Кёко выходит замуж. Она думает, что ты не захочешь прийти. Я ей сказал, что она экстремально ошибается!

Отличный способ передать «не хочу тебя видеть». Что ж, к тому все шло, и не без его участия. Пусть будет так, думает Цуна. Все к лучшему.

Гокудера звонит, когда Цуна расплачивается с таксистом.

— Я уже знаю, Гокудера-кун, — устало говорит Цуна. — Ничего, все нормально. Я не пойду, так будет лучше.

— Десятый, что ты несешь?! — орет в трубку Гокудера. — У нас проблемы! Уезжай немедленно! Тебе нельзя домой!

Такси отъезжает. Из дверей дома Савады выходят полицейские.

— Я понял, — говорит в трубку Цуна. — Здесь полиция. Разберешься, что делать.

Сбрасывает звонок и нажимает «тревожную кнопку». Теперь друзья в курсе, что надо срочно скрыться, а информация с сим-карты стерта. Изобретение Шоичи, да здравствуют параноики, помешанные на конспирации.

— Савада Цунаёши? Вы арестованы. Вы имеете право хранить молчание… — он не слушает, он отлично знает все свои права. Обидно, что не успел поговорить с мамой.

Наручники, участок, звонок адвокату. У Вонголы, разумеется, отличный адвокат, но внезапно оказывается, что он арестован тоже.

— Подозревается в связях с мафией. С вами, мистер Савада. Или правильней сказать «сеньор Вонгола»?

Интерпол. Отвратительно, хуже просто некуда. Если, разумеется, не считать за «хуже» присутствие на допросе стажера Сасагавы и стажера Мочиды. У них практика.

— Что скажете? — интерполовец, наверное, хороший человек, у него усталое лицо честного борца с грязью и правильная злость в глазах.

— Я имею право хранить молчание, — вежливо отвечает Савада Цунаёши, он же Вонгола Дечимо, он же — подозреваемый в организации преступной группировки, экономических махинациях в особо крупных размерах, подкупе должностных лиц в двух странах, промышленном шпионаже и черт знает в чем еще.

Стажер Сасагава смотрит круглыми глазами. У нее дрожат губы. Цуна легко читает ее единственную сейчас мысль: «Пожалуйста, Цуна-кун, скажи, что это неправда, что это нелепая, дурацкая ошибка!»

Когда его уводят, она не выдерживает.

— Цуна-кун!

Он оборачивается, а вместе с ним оборачивается интерполовец. Надеюсь, думает Цуна, у тебя хватит ума не приплести собственного брата.

— Это ведь была игра! Скажи, Цуна-кун!

Когда-то, мысленно соглашается Цуна, это была игра. Отличная игра, долгая и захватывающая, на всю жизнь. Или не очень долгая, как получится. Но «на всю жизнь» — это без вариантов.

Он не отвечает. Он имеет право хранить молчание.

Официальный адвокат солидарен с Интерполом. Он объясняет подследственному выгоду добровольных показаний и невозможность освобождения под залог. Интерполовец зло скалится и цитирует омерту: молчание в данном случае равносильно признанию. В глазах Кёко слезы, во взгляде Мочиды — ненависть. Кажется, свадьба у них расстроилась. Пользуясь своим правом на молчание, Цуна гадает, кто первым сорвется — интерполовец или Мочида.

Первым срывается Гокудера — предсказуемо, шумно и нахально. Цуна едва успевает прикрыть голову. Дверь сносит с петель и с грохотом впечатывает в противоположную стену — стажер Мочида прикрывает собой стажера Сасагаву, интерполовец приседает на корточки и стреляет, пули вязнут в щите, Гокудера орет:

— Десятый, хватит прохлаждаться, Мильфиоре ждут!

Цуна смотрит на Кёко. В ее глазах — окончательное понимание, обида и очень много боли.

Он мог бы сказать: «Ты правильно выбрала». Или: «Я оставляю тебя в надежных руках». Или хотя бы: «Будь осторожна». Но все это не имеет смысла. Иногда лучше уйти молча.