Не то чтобы... (гет)

Это было до безумия банально.

И очевидно.

И предсказуемо.

Когда в команде работают женщины и мужчины, рано или поздно заискрит. Правда, в этот раз искры уносил восточный ветер, и это удивляло.

Не то чтобы Наполеон ждал, что Габи повиснет у него на шее, как делало большинство женщин вокруг — такие вот маленькие концентрированные девушки с характером были не в его вкусе. Но, находясь рядом с ними двумя, выбрать невротика в ужасной кепке…

Впрочем, то, что Большевик и Механик созданы друг для друга Соло понял сразу, как попытался угостить ужином ненавистного коллегу. Курякин — надежда всея КГБ и позор всея мира моды — практически слово в слово повторил высказывание Габи о его фирменном ризотто с трюфелями. Стоит ли говорить, что такого неуважения к шедевру кулинарного искусства — а в области искусства Наполеону не было равных — кроме этих двоих не выказывал никто. Так что оставалось только ждать, когда же они разгромят номер. Желательно, в порыве страсти, а не в очередном рукопашном бою — с Большевика станется.

Но ничего не происходило. Абсолютно. Искры летали так, что Наполеон совершенно серьёзно опасался за великолепное платье Диор — и тайно молил, чтобы, если и загорится, то пусть уж эта бюджетная кепка, которая просто выводила из себя, — но дальше дело не шло. Однажды он застал их почти целующимися. Почти. Хотя он выждал достаточно времени, чтобы не просто поцеловаться, а… Видимо, Курякин был скор только в делах, где нужна грубая мужская сила, типа разгромить головой Соло общественный туалет или приукрасить внешний вид машины оторванным багажником.

Не то чтобы Наполеон хотел свести этих двоих, но… да, хотел. Во-первых, уж очень они забавно делали вид, что между ними ничего нет. А во-вторых, лишний повод для подколов Большевика стоил любых усилий. И когда Наполеон говорил «любых», он действительно подразумевал отсутствие рамок и границ. Главное — сделать всё со вкусом, будь то громкое ограбление или же сводничество двух гордых, но определённо влюблённых шпионов.

— Я не буду пить, — Илья чеканил слова так, что они тяжёлыми камнями падали на пол, отчего стаканы на столе дребезжали.

— Большевик, не вынуждай меня заставлять тебя распробовать этот прекрасный коньяк.

— А ты попробуй, — торжество в его глазах бесило не меньше, чем этот странный русский акцент. Соло, конечно, мог попробовать, но уж слишком ему нравился новый костюм, который он успел купить перед отъездом из Рима.

— Илья… — Габи смотрела на Курякина глазами милого щеночка из-под своей длинной чёлки, и он таял. Не знай Наполеон, на что способен этот «щеночек», обведший вокруг пальца двух лучших агентов, непременно бы купился и сам.

— Я не буду… — непроницаемое лицо русского дрогнуло, и он, тяжело вздохнув, сдался: — Ладно.

Габи просияла. Ей уж очень хотелось отметить их новую совместную работу: первую, где не пришлось бы врать ребятам. А ещё она надеялась напоить наконец этого сурового верзилу, который «любил сильных женщин». Она определённо была из таких, но что-то сдерживало их обоих. Может, алкоголь поможет наконец отбросить ненужную сдержанность.

Наполеон явно читал бесхитростный план Габи по её прекрасным карим глазам. На сегодня их задумки совпадали, что не могло не радовать. Но не добавить немного веселья в этот вечер Соло просто не мог.

— А ты, мой русский друг, подкаблучник.

Коньяк, от которого Илья так долго отказывался, стал комом в горле и едва не оставил без воздуха. Брови мгновенно нахмурились, а пальцы сжались в кулак. Илья сосчитал про себя до десяти, медленно проглотил оставшийся алкоголь и поставил стакан на стол. Хорошо ещё, что тот не треснул прямо в его руке.

— Во-первых, Ковбой, тамбовский волк тебе друг, — недоумение на лице Соло пьянило куда больше коньяка. — А во-вторых, ещё раз скажешь что-то подобное…

— И что? Ты ударишь меня? — Наполеон открыто нарывался, но в то же время понимал, что Илья не позволит себе избить человека, с которым работает в команде. Не то чтобы он безоговорочно верил в самоконтроль Курякина, но очень на него надеялся.

— Я сожгу все твои костюмы. До единого. Прямо у тебя на глазах.

Габи в этот раз не удалось скрыть смех за кашлем, а Соло пытался не выдать ужаса, который его охватил. И когда это Большевик только успел наловчиться так шутить? Или не шутить?

— Давайте лучше выпьем ещё, — не унималась Габи. Сама она едва пригубила коньяк: сыграть пьяную девушку легко, контролировать себя пьяной — гораздо сложнее.

— Я не буду. Пейте вдвоём.

Соло привычно закатил глаза и расстегнул пуговицу на рубашке.

— Большевик, ты…

— Это не по-русски, — внезапно выдала Габи, чем застала врасплох не только мужчин, но и саму себя. Теперь уже Наполеона согнуло от приступа «кашля», а жевалки на лице Ильи зажили своей жизнью.

— Габи права. Неужели ты оставишь нас праздновать новую миссию вдвоём?

Курякин выпятил подбородок, резко поднялся и направился в сторону спальни — естественно, они праздновали именно в его номере — это был единственный способ заставить его присоединиться в вечер перед операцией.

— Разрешаю занять мой номер. Мы с Габи, — эту фразу Соло особенно подчеркнул, — можем засидеться допоздна.

Габи и слова не успела сказать, чтобы возразить самоуверенному американцу. Тот, в свою очередь, даже до трёх не досчитал, как Курякин рывком развернулся, схватил журнальный столик, на котором стояли бутылка и стаканы, а дальше всё пошло по уже отработанной годами программе.

Счёт, который выставили им за разгромленный номер, оплатил Уэйверли, обещая вычесть всё до цента из их зарплат. Габи молча собрала чемодан и уехала в другой отель в Париже одна. Наполеон явно прочёл желание отомстить в её грустных глазах. Он не собирался срывать её план, просто хотел немного ускорить развитие событий! Но Большевик оказался настолько твердолобым, что простым и банальным спаиванием его было не взять. Не то чтобы Наполеон расстроился, но следующий план он продумал куда тщательнее. Садясь в такси, он точно знал, что сегодня Большевик не устоит и сдастся в плен британской шпионке.

Курякин, надвинув кепку на глаза, бодрым шагом вышел из здания отеля. Вчерашний вечер был просто провальным. Мало того, что их едва не раскрыли, так он ещё чуть Габи не покалечил, не рассчитав траекторию полёта пресловутого столика. А всё этот напыщенный Ковбой со своими грязными намёками. Он мог развлекаться с кем угодно, но Габи… Габи была неприкосновенна.

Илья Курякин сдержанно улыбнулся, представляя, как обрадуется консьерж, найдя возле своей каморки свёрток с дорогущим костюмом Бриони. Не то чтобы Илья так хотел отблагодарить расторопного консьержа, но месть Ковбою стоила любых усилий. Держать слово — это так по-русски.

Это было до безумия нелепо.

И странно.

И… приятно.

Не то чтобы Габи понравилось, как Илья крушил свой номер прошлым вечером, но она определённо оценила его порыв защитить её от посягательств Соло. О, этот напыщенный американец своими извечными попытками достать Илью сорвал ей весь план.

Да, Габриэль Теллер, агент британской разведки на задании, могла думать лишь об Илье Курякине. Двухметровый агент КГБ с такими красивыми голубыми глазами, верзила с добрым сердцем, джентльмен, разбирающийся в моде. Да уж, а в первую встречу он пытался голыми руками остановить её машину. А потом этими же самыми руками он прикасался к её ноге и…

Ключ от номера беспомощно лежал на полу. Габи попыталась сосредоточиться и открыть наконец-то эту чёртову дверь. А ещё агент!

— Не поддаётся? — Наполеон Соло, собственной наглой персоной, стоял в полуметре от Габи, изящно прислонившись плечом к стене. Пижон, как он есть.

— Справлюсь.

Соло хмыкнул, отмечая про себя, что эти двое голубков уже успели перенять привычки друг друга. Габи вот научилась чеканить слова.

— Я про нашего русского коллегу.

— Справлюсь, — машинально повторила Габи и тут же вздёрнула свой аккуратный маленький носик. — Между нами ничего нет.

Наполеон лениво подошёл к ней, одним лёгким движением провернул ключ в замочной скважине и, наклонившись к самому уху Габи, прошептал:

— Тогда почему ты хранишь это?

Его хитрый, немного надменный взгляд — так и хотелось выцарапать эти проницательные глаза — остановился на кольце, оказавшееся вдруг в его пальцах. Том самом кольце, которое сопровождало её ненастоящую помолвку. И которое она всегда носила с собой.

По традиции, возразить что-либо Габи не успела. Из-за поворота показалась высокая, до покалываний в пальцах знакомая фигура Курякина. Габи отчётливо видела, как его глаза налились яростью, а пальцы задёргались. Крепко стиснув челюсти, он молча прошёл мимо своих коллег, не упустив возможности прошипеть сквозь зубы одно единственное слово:

— Бриони.

И скрылся за следующим поворотом.

Габи сначала подумала, что это какое-то изощрённое русское ругательство, но, увидев округлившиеся глаза Наполеона и то, как он припустился по коридору, бормоча что-то о божественном костюме и советском вандале, не питающем уважения к прекрасному, быстро сложила два и два. Всё-таки Илья умел держать слово. И мстить. И после сегодняшнего номера Соло ещё узнает, что во втором Габи ничуть не уступает Курякину.

Сжав памятное кольцо в ладони, Габи скрылась в своём номере.

Впереди их ждала миссия.

Достать информацию о владельце одного из самых дорогих и закрытых ресторанов Парижа оказалось не так уж и сложно. Начать они решили с горничных, которых — кто бы сомневался, Ковбой! — Соло взял на себя. При обсуждении плана Илья не сводил глаз с напарника, дёргаясь каждый раз, когда тот хотя бы дышал в сторону Габи. Не то чтобы злость Курякина не забавляла Наполеона, но оставалась всего пара вздохов до того, как советская бомба в бюджетной курточке взорвётся.

— Мне нужно сменить костюм. Бриони, конечно, подошёл бы больше для этой миссии…

Так что, если ничего не выйдет, виноват будет кто-то, кто не знает, что Диор не сочетается с Пако Рабан!

— Тебя лошадь заждалась.

— Не завидуй, Большевик, — Соло стряхнул невидимые пылинки со своего костюма.

— Это чему? — Илья сдвинул брови. — Твоей самовлюблённости? Или воровским привычкам?

— Популярности у женщин. Хотя, — спохватился Соло, — о чём это я? Единственная женщина, которая обратила на тебя внимание…

Габи тут же раскраснелась, предчувствуя скорую беду, а Илья напрягся, буравя Соло глазами.

— … была милая буфетчица преклонного возраста в римском аэропорту, которая сетовала на то, что ты слишком мало ешь. «Не доедает мальчик, скромный такой», — процитировал Наполеон, которого откровенно забавляло нарастающее напряжение в комнате. — Ты вызываешь лишь материнский инстинкт у дам за пятьдесят, Большевик.

Не то чтобы Соло пытался сбежать, но из номера он скрылся в считанные секунды. Жучок в кармане Габи и порошок в её кофе обещали Соло отличный вечер. Естественно, после встречи с миловидной Одри, которая уже ждала его в холле.

Илья Курякин был лучшим сотрудником КГБ. Он запросто мог вырубить любого за полсекунды “поцелуем в ушко”, использовать обувь — вот, что значит «сделано в СССР»! — в качестве тормозов для машины и убить человека одним взглядом. Но что делать с Габи, которая потеряла сознание именно в тот момент, когда его рука потянулась к её щеке, он не знал. После ухода Соло она поблагодарила его за вчерашний вечер, но заверила, что может постоять за себя сама.

— Как сегодняшним утром?

— Это не то, что ты подумал…

Не то чтобы Илья вообще мог в тот момент думать, но лучше Габи не знать, что приходило в его голову, как только Ковбой приближался к ней ближе, чем на метр.

— Ты не обязана оправдываться передо мной.

— Мой жених не должен думать обо мне дурно, — Габи едва улыбалась уголками губ и теребила кончик легкой косы. Илья хотел возразить, но решил поддержать эту внезапную игру. Называть эту девушку своей невестой ему нравилось куда больше, чем разговаривать о вездесущем американце.

— Твой жених всегда рядом, чтобы ничего плохого не случилось с его невестой.

Габи смутилась и пригубила остывающий кофе. Эти неловкие разговоры и осторожные намёки были так прекрасны, что ей хотелось только одного — танцевать. Сбросив с ног туфельки, Габи подскочила, подбежала к Илье и подняла его за руку из кресла. Голова кружилась — то ли от того, как на неё смотрел русский, то ли от того, как сильно приходилось запрокидывать голову, чтобы видеть его глаза. Не то чтобы Габи не нравились глаза Ильи, просто до его губ было практически так же далеко.

— Потанцуешь со мной?

— Если ты не начнёшь драться, сильная женщина, — Илья осторожно приподнял Габи и поставил её крохотные ступни на свои. Этот спонтанный милый жест делал их ближе, казался огромным знаком доверия. Держа хрупкие ладошки в своих руках, Илья думал о том, что провалил главный экзамен — не влюбляться в напарниц. Провалил окончательно и бесповоротно.

Они перестали раскачиваться одновременно. Илья потянулся к щеке Габи, чтобы убрать выбившийся локон, но она внезапно осела в его руках беспомощной куклой. Не то чтобы женщины не обращали на него внимания — что бы там ни говорил Ковбой, — но чтобы падать в обморок…

Илья подхватил девушку на руки и уложил на софу. Будь это кто-то другой, он легко бы отвесил несколько пощёчин — а в случае с Соло, ещё бы и головой об пол приложил, — но это же была Габи. Быстро сориентировавшись, Курякин принялся брызгать водой на внезапно побледневшее лицо Теллер. Спустя бесконечные полминуты, она всё же открыла глаза.

— Ты в порядке? — непробиваемый панцирь дрогнул — на Габи смотрели встревоженные голубые глаза, а голос подрагивал от волнения. Она уже хотела заверить своего рыцаря в смешной кепке, что всё хорошо, как почувствовала неприятный зуд на коже. Казалось, она вся горела, голова наливалась свинцом, а к горлу подкатывала тошнота. Илья без слов понял, что всё очень плохо и впервые ощутил такой ужас.

Наполеон Соло в расстёгнутой белоснежной рубашке и серых брюках наслаждался видом, сидя на балконе своего номера. Его тело всё ещё помнило страстные прикосновения Одри, которая только с виду была тихоней, а разум ликовал от осознания выполненного задания. К тому же, на голубой тарелке перед ним лежал лучший бутерброд из всех, что он когда-либо ел. За исключением, пожалуй, того самого, найденного в грузовике на заводе. Возможно, особенный вкус ему придавал тот факт, что Большевик как раз пытался спасти свою кэгэбэшную зад… очень ценную жизнь. Но сегодня у восхитительнейшего бутерброда тоже будет дополнение.

Едва Соло успел надкусить этот кулинарный шедевр с помидорами и базиликом, как в дверь бесцеремонно ворвался Курякин собственной озверелой персоной.

— Ты… — прорычал он.

— Я занят, — и Соло вновь потянулся к манящему своим сырным ароматом бутерброду.

— Хватит. Думать. О еде! — взревел Курякин и молниеносным движением подрагивающей руки вышвырнул бутерброд с балкона. Вместе с тарелкой. Прямо на голову проходившему мимо итальянцу. (Джеронимо Манчилли — лучший агент итальянской разведки — так и не смог понять, в чём он прокололся, как его вычислили, и каким образом маленькая тарелка смогла оставить у него на лбу такой глубокий и странный шрам.)

— Изверг! — Наполеон вскочил, порываясь в этот раз непременно ударить сумасшедшего русского. Ладно, это глупое прозвище. Да, костюм от Бриони был потерей, но всё же. Но бутерброд! Самый лучший бутерброд в мире так кощунственно выброшен в никуда! Ведь он даже до соуса дойти не успел!

— Там Габи, — Курякин тяжело дышал, выпятив подбородок вперёд. Это не предвещало ничего хорошего.

— Большевик, я знаю, что там, — он кивнул вверх, где был номер Теллер, — Габи.

— Ей плохо.

И не произнеся больше не слова, Курякин так же стремительно, как появился, покинул номер. Наполеону ничего не оставалось, как последовать за ним.

Габи сидела в кресле, укутавшись в одеяло практически с головой. Её уже не мутило, но состояние оставалось ужасным. Хуже всего было то, что внезапный приступ аллергии испортил такой момент! Ещё немного, и они бы наконец-то поцеловались!

Габи тяжело вздохнула. Откуда у неё могла взяться аллергия?

Ответ вошёл в номер вслед за Ильёй.

— Ты! — она вскочила, сбросив с себя одеяло.

— Я?.. — осторожно переспросил Соло.

— Ты наливал мне кофе!

— Если так ты хочешь выразить благодарность…

— Что ты подмешал туда? — она ткнула его своим тонким пальчиком в грудь. — У меня аллергия на сочетание лекарств и кофеина!

Наполеон Соло и до трёх не успел сосчитать, как Илья среагировал на происходящее.

А дальше всё пошло по ставшей уже традицией схеме.

Уэйверли проклинал тот день, когда согласился работать с этой командой. Уже второй счёт за разломанную мебель лежал на его столе, а они в Париже и трёх дней не пробыли. Хорошо ещё, что Габи вовремя остановила этот русского, иначе он и стены бы разнёс — с него станется.

Наполеон Соло прикладывал лёд к распухшей челюсти и пытался понять, что он опять сделал не так. Эта парочка быстрее отправит его на тот свет, чем сойдётся. Не то чтобы подсыпать одну из разработок их американской лаборатории Габи в кофе было хорошей идеей, но он надеялся, что, когда её настигнет лёгкое недомогание, Большевик превратится в два метра заботы и ласки. А дальше уже дело за малым. Кто ж знал, что Габи настолько полна сюрпризов. Но больше всего Соло расстраивал не провал и даже не ноющий подбородок, а безвременно почивший бутерброд.

Илья Курякин, стойко вынесший выговор за очередной погром, никогда не расскажет, кто же на самом деле разнёс номер. Кто вырывался из его стальной хватки, чтобы выцарапать наконец глаза этому американскому идиоту. Кто своей маленькой, но ловкой пяточкой врезал Ковбою в челюсть. Похоже, Илья мог гордиться своей невестой, пусть даже и фиктивной. Пока.

Габи Теллер, немного прихрамывая — челюсть у Соло оказалась достаточно крепкой, — шла по коридору отеля. Её глаза загадочно блестели. Скоро Соло узнает, что такое месть по-женски.

Это было до безумия глупо.

И раздражающе.

И… не по-русски.

Не то чтобы Илье не хотелось хорошенько поколотить Ковбоя, но нужно было срочно остановить Габи, которая крушила всё на своём пути. Так ведь и пораниться недолго, а Курякин не был готов ещё раз за день испытать ужас по поводу состояния Габи.

Ковбой наотрез отказался хоть как-то объяснить, почему он чуть не убил их драгоценную напарницу. Возможно, ему помешала скошенная набок челюсть — спасибо меткому удару маленькой ножки — или же его собственный взгляд, который очень красноречиво говорил о том, что в этот раз Ковбой точно не отделается потерей какого-то костюма. В любом случае, этот самодовольный прохвост скрылся в своём номере и носу оттуда не показывал.

Илья нервно дёрнул рукой и посмотрел на часы. Не то чтобы он не был рад тому, что Ковбой вернул очень дорогую для него вещь, но быть обязанным этому идиоту совсем не хотелось. Курякин раздражался всё больше и больше с каждой минутой. Возможно, виной тому была бессонная ночь у постели Габи — она трогательно держала его за руку, не давая хотя бы минутку подремать в кресле напротив, не говоря уже о его собственной тёплой кровати. Не то чтобы Илья был против такого время провождения, но оставаться без отдыха в разгар операции было очень непредусмотрительно. Или, может, попытка стойко выслушать всё то, что о нём думает Уэйверли, и не сорваться в ответ, была причиной нарастающей раздражительности Курякина. В любом случае, сейчас он очень хотел сделать то, за что ещё пару часов назад получал нагоняй. Но один вопрос не давал ему покоя.

Каким бы самодовольным остолопом ни был бы Ковбой, у него всегда были причины на любой поступок. Причины и выгоды. Это Илья успел понять. Даже если причина — не попасть в тюрьму, а выгода — очередной секс. Так вот подмешивать что-то в кофе Габи было не только опасно, но и не несло привычной для Ковбоя пользы. Или несло? Пальцы непроизвольно задрожали, едва он представил, что хотел получить Ковбой от Габи, накачанной странным препаратом. Илья уставился на настенные часы, чтобы хоть как-то успокоиться, ведь если он сломает ещё хотя бы один журнальный столик в этом — или любом другом отеле, товарищ Курякин! — он останется без зарплаты на ближайшие полгода. Или — что гораздо, гораздо хуже полугодового голода — вернётся домой с позором. Часы, мерно тикающие на противоположной стене, не выдержали такого накала — стекло лопнуло с характерным треском и вывело, наконец, сурового агента КГБ из ступора. Решив, во что бы-то ни стало разобраться с Ковбоем раз и навсегда, Илья Курякин нацепил свою любимую кепку, размял суставы и, привычно выпятив подбородок, вышел из номера.

Габи Теллер долго ломала голову над тем, как отомстить своей личной беде и неустанному третьему лишнему в их с Ильей романтических моментах Наполеону Соло. Идею с костюмами ловко воплотил Илья, а бить его снова было слишком просто и очень больно. Габи поморщилась, стараясь не наступать на больную пятку. Кажется, она успела перенять у Ильи несдержанность и желание отрывать головы голыми руками. Ну, может не головы, в так — одну наглую самодовольную морду, откликающуюся на название торта.

Не то чтобы Габи была способна так жестоко расквитаться со своим напарником, но его наглость переходила все границы. Не стоило больших усилий сложить утренний разговор о Курякине и последующие происшествия, чтобы получить результат: Соло — идиот! Мог хотя бы её предупредить о таком странном методе помощи — и проблем бы избежали, и добились бы, возможно, большего. Зачем американцу вообще встревать в это дело, Габи даже думать не хотела, ведь Соло всегда искал выгоду, и одному богу известно, что он нашёл в их с Ильёй взаимоотношениях привлекательного лично для себя. Если только он не пытался довести русского до белого каления — с него станется.

Что ж, если Илья нанёс удар по стилю и гардеробу самого большого пижона всея ЦРУ, то она ударит по другой знаменитой стороне Соло. И ударит его же методами.

План был до безумия прост. Молодая, красивая медсестра, вино, порошок и опозоренный в самой жестокой манере мужчина. И она сама — как свидетель его позора и гарант того, что никто никогда этого не узнает, взамен на безоговорочную капитуляцию в этой истории.

Всё было просчитано и приготовлено: от тайной разработки британской разведки до жучка, всунутого в чемоданчик медсестры — чтобы Габи могла появиться в самый нужный момент. Не то чтобы она боялась появиться не вовремя, но созерцать любовные утехи — или их попытки — ей не слишком хотелось. По крайней мере, не с этим мужчиной. И лучше, конечно, не созерцать, а участвовать. Но с эти Габи будет разбираться позже, а пока её пальцы всё ещё помнили тепло пальцев Ильи, она может смело мстить на очередной сорванный поцелуй.

Три коротких удара.

Наполеон Соло возвёл глаза к небу — он только-только вправил челюсть, чтобы позволить этому советскому варвару выбить её снова. Или — что ещё хуже — проломить его головой шикарный венский гарнитур, который стоял в его номере. Лучшим вариантом было бы притвориться спящим и не открыть. Но тогда Большевик откроет дверь сам, лбом или с ноги, и тогда уже придётся притворятся мёртвым. Или не придётся — Большевик с радостью поможет ему в этом нелёгком деле.

Поправив манжеты на свежей рубашке, Наполеон открыл дверь. Увиденное опечалило его до глубины души. Ладно в его родном КГБ вряд ли платили так, чтобы позволить себе что-то большее, чем бюджетный вариант мешковины и убогий головной убор, сделанный — стоит думать — из отходов древесины. ( У них — как оказалось — резину, и одежду и всё на свете умели делать из древесины. Может, и сам Большевик был не слишком разговорчивым, неуравновешенным Пиноккио?) Но сейчас-то, работая в особой службе, он мог одеться хоть чуточку приличнее, тем более, что задания у них были в центрах мировой моды. Это не Большевик, это бобр какой-то!

— Как челюсть, Ковбой? — Курякин не стал дожидаться приглашения — и правильно, никто его и не собирался приглашать, — и прошёл внутрь, задев Соло плечом.

— Как невеста? — Парировал он, не слишком удачно, правда, о чём возвестили дёргающиеся пальцы Большевика.

— Нам нужно всё решить. По-мужски.

Озадаченный таким поворотом, Наполеон сел в кресло и с лёгкой улыбкой уставился на коллегу.

— Даже боюсь представить, что ты имеешь в виду, Большевик. У нас разные представления о том, что такое “по-мужски”.

— Определённо. — Курякин сложил руки на груди, изображая из себя скалу с глазами и козырьком. — В твоём понимании, Ковбой, это опоить девушку, чтобы добиться от неё… удовлетворения твоих грязных желаний.

Рык отражался от стен и окружал Наполеона со всех сторон. Иногда он думал грешным делом, что работа с Большевиком — это такое наказание за его… интересное прошлое. Изощрённое, особо жестокое наказание. В ужасных советских ботинках, которыми можно было выбивать из людей дурь и показания, но никак не ходить по тротуарам Парижа.

— Вроде по голове ударили меня, а умом тронулся ты. — Наполеон всё-таки встал, так как смотреть снизу вверх на этого громилу было крайне неудобно. Бедная Габи, некстати подумалось ему. — Объясни мне, пожалуйста, что ты имеешь в виду. Не знаю, дело в твоём акценте или ты просто не умеешь выражать свои мысли понятным языком. Это будет посложнее, чем махать кулаками.

Градус ярости Большевика рос в геометрической прогрессии. Опасно, но так забавно!

— Не дури, Ковбой. Всё ты понял. Не получилось охмурить Габи, так ты решил добиться от неё этого, опоив её!

— Чего — этого?

Курякин покраснел, аки советский флаг. Большевик, как он есть. Не то чтобы Наполеон не понял, что имел в виду Курякин, но поставить в его неловкое положение — просто святая необходимость.

— Этого. — С нажимом произнёс Илья.

— Большевик, я слышал, что в вашей стране се… прости, этого нет. Но слово-то ты должен знать, не ребёнок же… Или..?

Изумление на лице Соло было таким искусным, что он и до трёх не успел сосчитать, как был впечатан головой в стену. Второй удар меньше чем за сутки отозвался потемнением в глазах.

— Не смей даже думать о ней!

— Потому что о ней думаешь ты?

— Просто заткнись, Ковбой. Русские не отступают. Я буду бороться за неё и не дам её в обиду. Особенно тебе.

Благими намерениями, Соло, благими намерениями…

Наполеон ловким движением высвободился из стальной хватки и отошёл на пару шагов от разъярённого быка в лице Большевика. И всё-таки вытащил красную тряпку:

— С твоими методами и темпами, она не только выберет меня, но и с удовольствием узнает все прелести того, что ты, мой скромный тупоголовый друг, даже выговорить не можешь.

Не то чтобы Соло хотел соблазнить Габи, но лучшего стимула для Большевика, чем возможность поруганной чести мисс Теллер не существовало в природе. Когда кулаки Курякина опасно сжались, а зубы оголились в нечеловеческом рыке, Наполеон предусмотрительно выскочил из номера, заперев его снаружи — пусть Большевик охладиться. А у него есть одно безумно важное дело, которое он, к сожалению, с вывихнутой челюстью сделать не мог — божественный завтрак в кафе напротив. Там подавали вполне приличные сэндвичи.

Илья мерил комнату огромными шагами. Ковбой не только вывел его из равновесия, так ещё и запер в этом чёртовом номере! А если он пошёл к Габи… Богатое воображение Курякина нарисовало ему такие картины, что он тут же ломанулся выбивать эту мешающую дверь и мчаться спасать свою прекрасную Габи на всех парах. Но тут послышался характерный щелчок, и дверь открылась. Не долго разбираясь, что к чему, Курякин схватил вошедшего за грудки и бросил на пол.

— Ты доигрался, Ко…

— А вы очень горячий мужчина. — Голубоглазая блондинка в медицинском халате взирала на него с пола. Так неловко Илья давно себя не чувствовал.

— Простите. Я обознался. — Он помог ей встать и усадил на диван. — Ещё раз извиняюсь.

Илья хотел уже покинуть этот злосчастный номер, как медсестра схватила его за руку.

— Франсуаза. Но можете звать меня Фрэн. — Она хлопала своими длинными накладными ресницами так, что определённо могла взлететь. — Ох, это всё было так неожиданно. Может, выпьем немного, чтобы сгладить ситуацию?

Илья застыл, глядя куда-то в пространство. Он определённо не понимал, что происходит.

— Простите, но я не…

— Ну что же вы, позволите пить даме одной?

Вообще-то, он хотел сказать, что он не Ковбой, что дама напутала и вполне может дождаться своего обольстителя и пить с ним. Но та уже наполнила два бокала вином и буквально повисла на нём.

— Ну же, давайте выпьем.

Вместе с пальцами задёргался и глаз. Не то чтобы женщины раньше к нему не приставали, но да, не приставали. Только работа — единственная приставучая женщина в жизни Ильи Курякина.

— Так вот с чему вас проблемы. Ничего, мы это подлечим. — Блондинка улыбалась так, что хотелось сбежать. И лучше домой, в Союз. Или в Сибирь. Она же, тем временем, воспользовавшись замешательством объекта, сняла с него кепку и надела себе на голову. Такого изощрённого метода самоубийства Илья ещё в жизни не видел.

— Мне идёт? Такая странная шляпа! — И не говоря больше не слова, она буквально силой влила в Курякина половину содержимого бокала. Илья не бил женщин, поэтому впервые в жизни не знал, как вырубить противника. Не то чтобы совсем не знал, но “поцелуем в ушко” тут не обойдёшься. Тем временем блондинка исполняла свой коронный “поцелуй в ушко” — в прямом значении.

— Девушка, отойдите. — Это уже переходило все границы. Подняв за шиворот медсестру над землёй, он оторвал её от себя и усадил в кресло. Видимо, на курсах медсестёр учат чему-то особенному, потому что Фрэн вывернулась, усадила в кресло Илью и одном движением порвала рубашку.

— Я...я… просто вас предупреждаю. Не стоит… — Красные следы от помады на его лице и груди сработали не хуже упоминания о чести Габи, поэтому Курячкин буквально за уши держал девушку на вытянутых руках и матерился на чистом русском.

Он и трёх фраз не успел сказать, как дверь открылась и на пороге появилась Габи собственной ошарашенной персоной. Не то чтобы она очень любила драться, но обстоятельства решили всё за неё.

А дальше всё пошло по родной и травмоопасной схеме.

Наполеон Соло получал ни с чем не сравнимое удовольствие от поедания сэндвичей. Он мог наслаждаться едой бесконечно, тем более, когда в его номере торжествовала любовь. Он был не только отличным агентом, но и превосходным лжецом. И подвох он чуял за версту, ведь был мастером по этой части. То, что Большевик прибежит к нему разбираться, — было ясно как белый день. С победным таким кличем: За Габи! Хоть плакат рисуй: “За родину! За Сталина! За Габи!” Ещё больше Соло бы уверен в том, что Габи отомстит — челюсть, это так, подарочный бонус. Поэтому оставалось только свести их в его номере, а перед этим вытащить жучок из чемоданчика подставной медсестры, с которой он столкнулся возле лифта, чтобы Габи пришла сразу же и они выяснили отношения. Пусть Большевик потом локти кусает, что он — Ковбой — так всё продумал. Кто ж знал, что Габи Теллер слишком долго будет идти в номер, что подставная медсестра решит, что Большевик слишком уж привлекателен, чтобы упустить шанс, а он, в свою очередь, станет немым истуканом при виде теперь-уже-точно-бывшей-фиктивной-невесты и не сможет ничего объяснить и оправдаться.

Наполеон Соло — сам не зная того — ещё никогда не был так близок к провалу.

Это было…

Да никак это не было! Это происходило прямо здесь и сейчас, в его номере, среди этих варваров, которые даже такой простой и идеальный план умудрились испортить. Не то чтобы Наполеон Соло никогда не ошибался — иначе, его бы не поймали и по сей день, и это наказание в лице каменного Большевика и истеричного Механика не сжигало бы его нервные клетки и костюмы, — но чтобы столько раз проколоться на одном и том же деле! И нет, причина была не в нём, а в тотальном идиотизме его коллег.

— Я, пожалуй, пойду… — Подставная медсестра попыталась ретироваться из эпицентра любовного торнадо. Она куталась в тёмно-бордовый халат Соло, так как её — медицинский — лоскутами устилал пол. Со вспыльчивостью Габи — а она, судя по всему, была у них с Большевиком одна на двоих, — это совсем не удивительно. Удивительно то, как её туфли попали на люстру и каким образом медсестре удалось сохранить своё лицо нетронутым. Надо, что ли, пару уроков взять у этой дамы — а то челюсть ещё болит — в приватной обстановке.

— СИДЕТЬ! — Рявкнула Габи так, что на место села не только блондинка, но и Большевик внезапно плюхнулся на стул, хотя ещё секунду назад застывшим изваянием смотрел в окно.

Когда-то в детстве мама учила Соло делать добрые бескорыстные поступки. Не то чтобы маленький Наполеон не слушался маму, но что-то в нём противилось этой идее. Теперь, глядя на происходящее, он чётко понимал, что не зря противилось. Картина была настолько сюрреалистичной, что Соло сперва подумал, что удары головой и по ней же плохо сказались на его психике. В одном углу сидел Большевик в расстёгнутой рубашке — и почему всегда чёрный? по чему он траур носит? по своему вкусу? — и судя по тому, что пуговицы хрустели под ногами, расстёгивал он её не сам. Хотя об этом же свидетельствуют следы от помады на его лице и — святые кусачки заточенные углеродным лазером — груди! Соло очень хотел пошутить по поводу того, что до этого ни нога, ни в особенности губы человека не ступали на эту землю, но промолчал. Потому что Большевик, кажется, даже дышать забыл. Мало того, к нему нервный тик — и тот не вернулся, не то что уж способность говорить или воспринимать шутки. С последним у него и так не всегда хорошо складывалось.

Медсестра, вжимаясь в диван, почему-то икала. Соло мог только предполагать, что произошло в этом маленьком двухместном аду до того, как он пришёл, но что-то ему подсказывало, что всей его фантазии не хватит это представить. Не то чтобы у Соло было плохо с фантазией, просто реакцию Габи на “похождения” Большевика лучше вообще не представлять. Никогда. И шутить по этому поводу тоже не стоило — он едва успел пригнуться от летевшей в него туфли. Туфли, надо сказать, огроменного размера, из коллекции Большевика — той самой, которой надо пытать, а не носить. Сам Большевик, кстати, так и сидел в одной туфле — на другой ноге печально красовался трагичный чёрный носок. Никакого разнообразия.

Зато вот та самая кепка привносила огромное разнообразие в вид растрёпанной икающей медсестры. Она, видимо, не была осведомлена при входе, что играть с вещами Большевика — опасно для жизни. В случае с кепкой — слишком опасно и крайне безвкусно.

В другом конце номера возвышалась Габи. Да-да, полтора метровая Теллер выглядела так угрожающе, что даже казалась выше. Хотя, не исключён тот факт, что роста ей прибавлял стол, на котором она по привычке стояла. Наполеон здраво заметил, что привычки у Механика те ещё. За что в него полетела прекрасная ваза. Никакого уважения к искусству!

Хотя и про уважение, и про искусство Соло забыл, едва открыл дверь в свой номер. Среди перевёрнутых стульев стоял ошарашенный Большевик, за спиной которого пряталась полуголая медсестра. Пряталась, надо сказать, не зря, ведь на вытянутой руке Большевик держал Габи, которая яростно вырывалась и пыталась уничтожить противницу. Едва Соло закрыл за собой дверь, как эта композиция взорвалась криком и двинулась в его сторону. При этом медсестра запрыгнула на спину Большевика, и тот — внезапно — не устоял. Так они и рухнули на пол, чем воспользовалась Габи, чтобы вооружиться ужасным предметом обуви советского производства. Никто, почему-то, даже не подумал узнать, не сломала ли пару рёбер бедная блондинка, ведь на неё упала скала всея КГБ всей своей двухметровой тушей.

В общем, Соло как-то удалось развести их по углам, выдать даме халат и хоть немного перевести дух. Разбираться придётся долго. Не то чтобы Наполеон не хотел наконец поставить точку в этой истории, но он очень надеялся, что эти двое справятся без него. Как оказалось, без Наполеона Соло в их команде — никуда. Даже в любви.

Габи Теллер была на краю. И не только на краю не слишком устойчивого стола, на который её водрузил Илья, прежде чем отойти на безопасное расстояние и уставиться в окно. Габи остро чувствовала, как её терпение подходит к концу. Не то чтобы она вообще была терпеливым человеком, но этот фарс, устроенный Соло, довёл её до такой точки кипения, что пути обратно уже не было. И нет, она не считала, что сама виновата, ведь если бы американец не натворил дел, мстить бы ему не пришлось, и вот этим ничего бы не закончилось. Под этим она подразумевала обнаглевшую в край девицу в кепке Ильи, которая ещё и пометить его своей безобразно алой помадой успела. Габи уже точно не помнила, что именно её уязвило больше: то, что эта… эта… выдра добралась до торса Ильи — в то время как сама Габи едва ли могла похвастаться чем-то большим, чем расстёгнутые две пуговички рубашки, — или то, что на её шевелюре была кепка Курякина! Это же немыслимо! За десять минут эта девица успела сломать все табу и границы. Тут Габи вообще не могла похвастаться абсолютно ничем. Именно поэтому она стремглав бросилась на эту сладкую парочку. Мало того, что расцарапать лицо этой выдре так и не вышло, так ещё и Илья внезапно стал её защищать! Досталось ему, надо сказать, тоже неплохо — Габи попала своими острыми кулачками практически везде, где засветилась эта гадкая помада. И кое-куда, где она — как Габи очень надеялась — не успела появиться. Ну а когда пришёл главный виновник этого торжества… Честно говоря, Габи плохо помнила, что происходило. Очнулась она уже тогда, когда Илья — молчаливый и серьёзный — нёс её на руках. Не то чтобы Габи не нравилось такое перемещение, но то, что он просто относил её подальше, чтобы она никого не убила ненароком, было очень обидно. Так она и стояла — злая и обиженная — на столе, пока медсестра не попыталась скрыться. То, что на её оклик отреагирует ещё и Курякин, Габи никак не ожидала, ведь всё это время он изображал собой соляной столп, которому жутко не хватало кепки.

Илья Курякин молча сидел в кресле, пытаясь переварить всё то, что произошло. Мало того, что к нему нагло домогалась эта странная девица, так ещё и Габи это увидела. Не то чтобы ревность Теллер не радовала, просто это был первый раз в жизни Ильи Курякина, когда девушки дрались из-за него. Даже с учётом того, что дралась только Габи, а Фрэн пыталась уйти из номера живой. Хотя бы.

К тому же меткий удар Габи отбил у него любое желание говорить. Поэтому он просто закрылся глубоко в себе, пытаясь понять, что будет дальше. Оправдываться перед Габи не хотелось — это не по-русски. Но и оставлять всё так, как есть, тоже не вариант. Оставался ещё шанс, что во всём — как обычно — виноват Ковбой, и тогда смело можно было бы воздать, наконец, ему по заслугам. Хотя, он всегда виноват, так что по заслугам он получит в любом случае.

— Я очень рад принимать вас в моём скромном разгромленном жилище…

— Заткнись, Ковбой!

— Нет уж, мой зацелованный друг. — Соло заметил, как сразу оживился и озверел Большевик, как ощетинилась Габи и облизнулась медсестра. — Мне бы хотелось узнать, что здесь произошло.

— Мне, кстати, тоже. — Икнув, пискнула Франсуаза.

— А мне-то уж как хочется знать… — Габи топнула своей маленькой ножкой, и бедолага стол всё-таки обрушился под ней. Курякин тут же подхватился спасти свою ненаглядную, но Теллер быстро вскочила, вздёрнула свой хорошенький носик и забралась на кресло, чтобы хоть на кого-то смотреть свысока. Ох уж эти маленькие концентрированные женщины, подумал Соло.

— Теперь, когда из моей зарплаты вычтут ещё и это, давайте, наконец, объяснимся. Что вы успели натворить, пока я завтракал.

— А тебе лишь бы пузо набить! — Кажется, Большевик слишком уж оживился и теперь будет рычать и извергать пламя. Не шпион, а дракон какой-то.

— Я даже не буду пытаться донести до тебя всю суть и величественность приёма пищи, Большевик.

— Вы прекратите препираться, наконец! — Взревела Габи. — Будь проклят тот день, когда я села за баранку своего автомобиля и вывезла тебя, Соло, из мастерской!

Илья только пальцем указал в подтверждение слов Габи.

— А ты чего пальцами в меня тыкаешь! Какого чёрта ты целовался с этой…

— Вообще-то, — вклинилась эта, — ты сама мне заплатила за то, чтобы я его соблазнила.

У Ильи Курякина был отменный дар — поворачивать голову с таким видом, что хотелось немедленно оказаться как минимум через океан от него. Именно так чувствовала себя Габи под пристальным взглядом русского, чьи пальцы всё же заплясали свой нервный танец.

— Я заплатила тебе за Соло! — То ли защищаясь, то ли обвиняя вскрикнула Габи.

Соло, который молча всё это время созерцал происходящее, деликатно откашлялся.

— Милая Габи, ты слишком плохо меня знаешь. Девушки никогда не соблазняют меня — это моя прерогатива. И уж тем более секс со мной сам по себе весьма… — Соло опечалено вздохнул. — Большевик, не кипятись. Я не о твоей ненаглядной Габи говорю, а в целом. Так вот, деньги за секс со мной — это невиданная дикость и глубокое оскорбление, между прочим.

— Так это я тебя должна была… — Блондинка расправила плечи и машинально поправила кепку Большевика на голове. В тот момент Соло понял, что никогда и ни при каких условиях не окажется в постели с этой девушкой. А всё эта дурацкая кепка из древесины, будь она неладна!

— Зачем ты заплатила ей за Ковбоя? — Большевик, кажется, был единственным, кто ничего не понимал в этой ситуации.

— Да, кстати. — Наполеон сделал вид, что ничего не знает о коварном плане мести.

Габи вздыхала, пыталась начать и как-то не раскрыть весь свой замысел, но Франсуаза её опередила:

— Она просила напоить и соблазнить мужчину, который будет в этом номере.

— Зачем? — С нажимом повторил Курякин.

— Я подсыпала в вино один порошок, который… уменьшил бы желание Соло… — Габи тактично развела руками.

— Порошок? — Наполеон во все глаза смотрел на Габи. Не всё он предусмотрел. Оказалось, что Механик очень сообразительна в плане мести.

— В вино? — Курякин округлил глаза и выпятил подбородок. Соло заметил бокалы на полу и понял, что так озадачило его коллегу.

— Оу, Большевик, неприятные ощущения? Что-то не выходит? — Сдержать улыбку было выше сил Соло. Вся эта сцена с озверевшим Курякиным, напуганной и виноватой Габи и медсестрой в этой чертовой кепке — всё внимание на себя отвлекает — веселила дальше некуда.

— Ковбой, твою мать, ты можешь хоть немного помолчать! Или мне помочь?

— Дыши, Большевик, дыши. — Илья дернулся, но сдержал себя в последнее мгновение. — Итак, милая Габи решила самым подлым образом отомстить. Вот и помогай людям.

— Помогай? Да от твоей помощи всё только хуже! Я уверена, что то, что здесь оказался Илья, а не ты, не просто совпадение.

— Бинго! — Соло возвёл глаза к небу. — Вы догадались о том, что совпадений не существует и всё вокруг — продуманный план? Неплохо для международных шпионов, господа.

— Шпионов? — Рот блондинки непроизвольно открылся да так и застыл, изображая собой букву “о”.

— Ну и кто теперь будет убирать свидетеля? — Буднично поинтересовался Соло. — Стоило сразу её отпустить. А теперь…

Франсуаза резко закрыла рот, вжалась в диван и мелко задрожала. Большевик фыркнул и закатил глаза. Вот не умеет человек развлекаться.

— Судя по выражению лица мисс Теллер с радостью возьмётся за это дело.

— Да я же ничего! Я просто делала, что вы сказали! Я никому. — Затараторила блондинка, пытаясь спасти свою висящую на волоске жизнь.

— Хоть кто-то просто следовал плану. Гаденькому плану, Габи, но всё же.

— Соло, ты неисправим! — Габи съехала по спинке кресла вниз и устроилась на сидении. — Да никто не будет тебя убивать.

— Если ты снова не попытаешься лишить Большевика его сбережённой до свадьбы девственности. — Не мог не вставить Соло. Не то чтобы совсем не мог, но, получив всё-таки в челюсть уже огромным кулачищем Курякина, решил, что определённо не стоило.

— Правда глаза колет, Большевик? — Вправляя челюсть, спросил Соло. Кажется теперь он долго не сможет нормально есть. А это уже большая беда.

— Ох, как же я устала… — Габи закрыла лицо руками. — Всё было так просто: ты пьёшь вино, пытаешься переспать с этой, я появляюсь, вижу твой позор и всё!

— Вижу твой позор?! — Кажется, то была последняя капля в сегодняшнем дне для Большевика. — Так ты хотела видеть его голым? — Его ноздри раздувались, а пальцы вообще потеряли всякий контроль. — Я думал, Габи, что между нами что-то… есть.

Механик вскочила, побелев от таких претензий, и зарычала не хуже Курякина:

— Да когда ты выключишь свою глупую ревность и поймёшь, что между нами действительно что-то есть!

Они пялились друг на друга, не веря, что сказали это вслух. Тишина практически звенела, пока её не нарушил Соло:

— Наконец-то. — Он встал и похлопал своим нерадивым напарникам. — Наконец-то вы перестали вести себя по-идиотски и признались. Я уже из сил выбился.

Не то чтобы Соло действительно выбился из сил, но вправлять выбитую челюсть и прятать лучшие костюмы от вандальских рук Большевика порядком напрягало.

— Ты!

— Ты…

Не успел Соло и дух перевести, как с двух сторон на него понеслись два озлобленных агента. Нет, чтобы друг к другу, так они решили выместить всё зло на нём — человеке, который всеми силами старался помочь их нелёгкой личной жизни. Пробежав пару кругов по номеру, Наполеон ловко подхватил медсестру и выскочил с ней за дверь. Щелчок — и двое разгорячённых влюблённых остались наедине. Соло выдохнул и изящно привалился спиной к стене.

— Не хочешь пойти пообедать? — Он повернулся к Франсуазе и наткнулся на ненавистную кепку, которая и без порошка отбила у него всякое желание. — Не хочешь.

Сделав пару шагов в сторону лифта, он всё же вернулся, двумя пальцами снял кепку с головы блондинки, быстро открыл дверь и забросил её внутрь. Уже закрыв номер, он прокричал:

— Вечно приходится подбирать за тобой вещи, Большевик. Хоть с нашей милой Габи справься сам.

Улыбнувшись на ответное рычание и ругательства, из которых он разобрал только “Ковбой” “седло” и “задница” — при девушке-то! — Наполеон лёгкой походкой направился к лифту.Он надеялся, что сегодня всё пойдёт по правильной схеме.

— Наконец-то…. — Выдохнул Уэйверли, снимая наушники прослушки номера Наполеона Соло. Не то чтобы он был отчаянным сводником — хотя да, был, — но эта парочка на своём пути друг к другу обошлась ему в круглую сумму за сломанную мебель. Главное, чтобы их совместная страсть не обошлась ещё дороже.

А пока в номере 505 стояла полная тишина и двое агентов по-идиотски пялились друг на друга.

Это было абсолютно не по-русски, ничуть не по-мужски и очень по-идиотски — так и не получить девушку. Быть шпионом и лучшим агентов КГБ куда проще, чем выяснить отношения с одной отдельно взятой британской шпионкой. Дело усложнялось ещё и наличием в их команде человека с извращённым умом, шилом в одном месте и непомерно длинным ковбойским носом, который он так и норовил всунуть в их с Габи дела. Заканчивалось обычно такое вмешательство лёгкими телесными и чисткой гардероба слишком деятельного пижона.

Вот и сейчас этот лощёный позёр всея ЦРУ оставил их наедине в своём номере. Ещё и кепку его вернул!

Илья смотрел на растрёпанную раскрасневшуюся Габи и вспоминал её звонкий голос, который твердил в его голове, что между ними “действительно что-то есть”. Конечно, есть! Этот вездесущий Ковбой между ними есть. Не то чтобы Илья так уж сильно ревновал Габи к Ковбою — всё-таки она ясно дала понять, что Соло её не интересует, — но его самодовольная тень всё равно маячила в их непонятных отношениях.

Курякин мысленно отругал себя за то, что в такой момент думает о Ковбое! Сейчас, здесь с Габи — либо всё, либо ничего. И ничего Илью никак не устраивало. Он резко выдохнул, собрал всю волю в кулак — а заодно и дёргающиеся пальцы — и как был — в одном ботинке и распахнутой рубашке — двинулся на Габи. Та и пискнуть не успела, как оказалась в огромных, удивительно нежных объятиях своего личного советского проклятия, которому из-за исполинского роста пришлось просто сгрести её в охапку и поднять над землёй.

Поцелуй длился целую вечность, был удивительно страстным и выстраданным, но продолжением и не пахло. Габи искренне ненавидела себя и свою изобретательность, а Илья делал вид, что всё так должно быть, — до свадьбы ни-ни. Поэтому, они присели рядышком на уютный диванчик, обнялись и блаженно прикрыли глаза.

— Ещё раз увижу с какой-нибудь выдрой — убью. И её и тебя. — Милым голоском прощебетала Габи.

— Узнаю, что ты и Ковбой… Убью. Его. — Резюмировал Илья и улыбнулся. Кажется, это задание грозило стать самым романтичным за всю его жизнь. Задание… Задание!

— Габи, мы же через час должны быть в ресторане!

— Илья, я, конечно, понимаю, что ты суровый русский агент, но на свидания так не зовут. — Лениво промурлыкала Теллер куда-то в область пупка Курякина.

— Какое свидание?! Задание, мы же провалим задание! — Он тут же подскочил, перекинул ничего не понявшую Габи через плечо, одним лёгким движением вырвал дверь вместе с замком и поспешил отнести свою напарницу в её номер — готовиться к работе. Не то чтобы Илья не хотел сводить Габи на свидание, но для настоящего агента первым делом — задание, ну а девушки — пусть такие милые и отчаянные — потом.

Наполеон Соло, лениво пережёвывал салат в ресторане отеля, когда мимо него промчались собранный Большевик и печальная Механик. Последняя явно жалела о своём коварном плане, но так ей и надо было.Не то чтобы Соло был злым человеком, но проучить того, кто пытался посягнуть на святое — желание женщин — было просто необходимо. Тем более действие порошка пройдёт, а память — останется.

Соло проводил довольным взглядом парочку и направился к себе в номер — сменить костюм. Не гоже в таком виде выходить на улицы Парижа.

Франсуаза Делоре — она же Фрэн Сабовски — она из лучших агентесс международной разведки в тот же день подала в отставку и уехала к морю — лечить нервы. Никто так никогда и не узнает, что пережила девушка в компании полузверя, дочери создателя ракет и вора-соблазнителя, но легенды об этом деле переходили от агента к агенту, обрастали всё новыми подробностями (такими как мех на груди русского, чертежи оружия вытатуированные на спине Теллер и просто нечеловеческий магнетизм Соло) и пересказывались шёпотом в темноте.

Габи битый час вертела головой по сторонам, но так и не могла понять, что в ресторане было не так. Илья — судя по его напряжённой спине и выпяченной челюсти — тоже. Они едва притронулись к еде и рассеяно переговаривались, явно улавливая изменения. В том, что что-то не так, они убедились, когда за их стол подсел Наполеон Соло собственной персоной.

— Оставить без внимания такой роскошный жульен! — Он вздохнул. — Ты неисправим, Большевик.

— Что ты здесь делаешь? — Процедил сквозь зубы Илья. — Ты должен сидеть на прослушке.

— А нечего прослушивать. — Соло жестом подозвал официанта. — Пока вы, голубки, строили мне козни, дело решилось само собой. Данных, что предоставила Одри, — он блаженно закрыл глаза, вспоминая страстную горничную, — хватило, чтобы прижать наш объект.

— Мы тебе не голубки!

— Ещё какие! — Улыбаясь своей коронной слегка насмешливой улыбкой произнёс неизвестно откуда взявшийся Уэйверли. — Вот, Соло, твои деньги.

Наполеон ловко взял купюры из рук Алекса и спрятал в карман.

— За что?

— За вас. — Как ни в чём не бывало ответил он. — Уэйверли проиграл мне ставку.

— Вы ставили на нас? — Габи, кажется, даже ростом выше стала.

— Соло говорил, что к концу этой операции вы уже будете вместе. Я ставил, что не раньше, чем на следующей. — Кажется, в оглашении странных вещей с улыбающимся спокойным лицом Уэйверли мог посоревноваться с Ковбоем.

— Ставить на людей — это не по-человечески! — Прорычал Илья и, снова схватив Габи, встал из-за стола.

— Зато вы больше не играете в неприступных агентов! А всё благодаря мне.

— Мы тебя отблагодарим. Потом… — Начал Илья.

— Если захочешь. — Добавила Габи и потащила любимого к выходу, пока из их зарплат ещё и мебель из ресторана не вычли. Это Уйверли ещё не знал про дверь в номере Соло — судя по тому, как он улыбался.

— Хоть бы поели! Упускать такую возможность! Вы, Алекс, составите мне компанию?

— Если ты, Соло, угощаешь. Всю зарплату проиграл на этих двоих.

— Оно стоило того.

Наполеон Соло вернулся в номер довольно поздно. Прогулка по великолепному Парижу после не менее великолепной еды делала этот день идеальным. Он наконец свёл Большевика и Механика, выиграл деньги у Уэйверли и ожидал через полчаса прекрасную даму в своём номере. Чего точно не ожидал Наполеон, так это двух свёртков на своём уже новом журнальном столике. Прислушавшись, не издают ли свёртки каких-нибудь звуков, он всё же решил открыть их. Соло развернул бумагу и не сдержал стона:

— Идиоты!

В его руках лежала самая настоящая ковбойская шляпа. Даже думать не надо было, кто был автором этого подарка. Ну кто ещё, кроме этого русского остолопа в деревянном головном уборе мог подарить ковбойскую шляпу человеку, который носит исключительно дорогие фирменные костюмы? Никакого чувства стиля…

Второй свёрток на поверку оказался картонной коробкой, в которой Наполеон нашёл…

— Наполеон?! Серьёзно?

Ароматный торт имени его явно был делом рук Габи. Не то чтобы Соло не любил сладкое, но подарить ему Наполеон?!

Дружный смех из номера этажом выше говорил о том, что где-то на дне торта вполне мог оказаться жучок. С них станется.

Что ж, работать с Большевиком и Механиком всегда забавно. Теперь они были заодно. Наполеон не знал, что его ждёт дальше, но, слизывая с пальцев вкуснейший крем, понимал, что теперь всё будет по-новому.