Goddamn Right You Should Be Scared of Me (джен)

Эпизод 1. "Mary Had a Little Lamb"

Сердце колотится так, словно его бросили в банку — такую, как те, в которые ее мама летом закрывала варенье, — и трясут ею изо всех сил. Дыхание уже сбивается, а этим чертовым ступенькам все нет конца.

"Мэ-э-э-эр-и-и-и... Где же ты, Мэри?"

О нет. Они не могли бежать настолько быстро. Или могли? Или сумели обойти запрет на трансгрессию? Нет-нет-нет, это точно невозможно. Непослушные ноги заплетаются, спотыкаются о ступеньки. Волосы забиваются в нос и рот, мешают дышать.

"У Мэ-э-э-эри был ягненок... Мэри, а у тебя был ягненок? Подожди, не убегай, расскажи нам, каким он был! Расскажи, держала ли ты ягненка в своей грязной маггловской дыре, где ты барахталась в вонючем болоте с этим скотом, со своими родителями-магглами!"

Визгливое гиканье за ее спиной, полное злобы и жажды ее страданий, придает ей сил. Но ненадолго. Слева от нее мелькает рукав коридора. Может, туда? А вдруг там тупик? По ее спине пробегает холод от мелькнувшей мысли, что с ней сделают, загнав в угол. Почему нельзя просто взять и исчезнуть? Испариться, словно ее никогда тут и не было? В сказках, которые ей читал на ночь ее папа, была шапка-невидимка, надел ее — и ищи тебя свищи... В этом мире есть мантии-невидимки. Но когда она попросила у отца купить ей такую же, он только посмеялся — где же я тебе такую куплю у нас?

"Мэ-э-э-эр-и-и-и..."

Она уже может различить голоса преследователей. Этот, гнусавый, недавно сломавшийся и потому звучащий надтреснуто и плоско, принадлежит Мальсиберу. Звучание этого голоса тянется за ней, словно живое существо, вот-вот ухватит за край мантии, обовьется липким щупальцем вокруг щиколотки. В лицо бьет порыв холодного ветра. Спирали ступеней закончились. Она на Астрономической башне.

"Мэ-э-э-эр-и-и-и..."

Они не отстали, как она надеялась. Она не сумела их запутать, петляя по замку. Она не встретила Лили, которая должна была дежурить где-то там в лабиринтах коридоров, которая могла бы защитить её. Она была согласна встретить даже кого-то из учителей...

"Мэри, ну что же ты? Подожди нас..."

И теперь она в ловушке. И отсюда может спастись, только сиганув вниз. Почему она не стала анимагом, не умеет превращаться в какое-нибудь сильное животное? Сейчас бы раскидала их, как котят. Или в даже в летучую мышку, чтобы упорхнуть в ночное небо. Но она не анимаг. Она всего лишь волшебница, которой не повезло родиться у двух магглов. Она прижимается спиной к зубчатой стене и достает палочку. Она выставляет ее перед собой, как меч, держа ее двумя руками. Ей требуется огромное усилие, чтобы не зажмуриться. Ночной ветер треплет её волосы.

— Мэри, зачем же ты заставляешь нас бегать?

В проеме возникают три фигуры, размытые в лунном свете. Первый Мальсибер, рядом с ним Эйвери. Третьего она не знает. Но вряд ли он здесь, чтобы остановить их.

— Что это у тебя в руках, Мэри? Экспеллиармус!

Палочка летит к нему, но он не ловит ее, демонстративно выказывая брезгливость ко всему, чего касалась рука дочери магглов. Она слышит, как звонко стучит дерево по каменным ступеням.

— Поленом тебе колдовать, а не палочкой, мерзкая тварь!

Темноту рассекает алый взмах. От резкой боли, которая словно разрезает ее пополам, она сгибается вдвое и падает на колени.

— Не тро.. гайте меня! — хм, это должно было звучать громче и убедительнее. Что это было за заклинание? Почему так больно? Она собирает все силы и поднимает взгляд. Её мучители стоят над ней. Она отползает назад и снова прижимается спиной жесткой к стене. — Я такая же, как и вы! Я могу учиться здесь! Мне пришло письмо, как и вам!

Она хочет сказать что-то ещё, но тот же невидимый хлыст оглаживает ее плечи и спину. Она вскрикивает и прижимает лоб к подогнутым коленкам. Тишину наполняет трехголосый смех.

— Письмо, говоришь, грязнокровка? Небось, сова принесла, да? — Это другой голос. Эйвери. Да, она однажды уже слышала его. — А какая она была, эта сова? Такая?

Резкая боль ввинчивается в ее виски. Ей не хватает воздуха, она прижимает руки к лицу. Она чувствует, как под ладонями сквозь кожу прорастают жесткие перья, рот и нос вытягиваются, превращаются в костяной клюв. Глаза становятся больше, третье веко царапает белки, как наждачная бумага. Ей хочется закричать, но слышно только отрывистое сдавленное уханье. Она обхватывает себя ладонями за горло — и чувствует, как под пальцами появляется жидкое тепло. Она в ужасе смотрит на свои руки с огромными хищными когтями, окрашенными ее собственной кровью.

— И не смей появляться рядом с нами, грязнокровка. Полюбуйся на себя. Ты даже не человек.

Она не знает, кто это сказал. Её трясет от ужаса, боли и холода. Она бы заплакала, но эти новые глаза не имеют слезных желез.

— Это тебе на прощание, Макдональд, — снова удар невидимой плети, который прижимает ее к полу. — Кому-то проболтаешься о нас — и в следующий раз мы не будем такими добрыми.

Она сжимается в комочек, в крошечную улиточку, осторожно обнимая себя за плечи и содрогаясь от безмолвного плача. Каменная стена больно колет спину даже через мантию, но это наименьшее из зол.

Через какое-то время ее охватит странное состояние — что-то среднее между горячечным сном и обмороком. Чуть позже ее найдет кто-то из дежурных преподавателей и, когда он прекратит кричать и поймет, что это — обезображенная частичной трансфигурацией ученица, отнесет ее в больничное крыло. Её палочку ей принесет Лили Эванс, когда придет проведать её. Но даже ей Мэри откажется рассказывать подробности. Лили сумеет догадаться, кто к этому причастен, только когда назовет имена предполагаемых мучителей, а Мэри разрыдается.

Эпизод 2. Шуточки

— Беллатриса, нет, пожалуйста, не надо!

— Как ты меня назвал?

— Мисс Блэк, простите, мисс Блэк, конечно! Только умоляю, не...

— Круцио!

Истошный кошачий вопль наполняет пустой подвальный коридор. Сквозняк колышет оборванные клочья паутины.

— Мисс Блэк, нет, умоляю, не надо больше, отпустите мою кошку! Прошу вас, мисс, мадам, мэм, госпожа, ваше светлейшество, ваше... величество...

— Пошутить решил, Боунс? Я тоже люблю шуточки... Круцио! Круцио! Я научу тебя уважению!

Кошка кричит так, что, кажется, сейчас лопнут барабанные перепонки. Но кто здесь может услышать? Даже привидения сюда нечасто заглядывают. Пауки жмутся по углам, напрасно поджидая хоть какую-нибудь жертву.

* * *

— Это нужно отнести в подвал и отдать профессору Слагхорну. Вы знаете дорогу?

— Я всё найду, профессор, не беспокойтесь!

Улыбчивая круглолицая девочка с несколько большим, чем требуется, энтузиазмом подхватывает деревянный ящичек со стола. Медные чашечки весов нежно звякают о хрусталь пустых флаконов.

— До чего же приятный ребенок эта Алиса, правда? — говорит преподаватель кому-то из своих коллег. Но девочка уже далеко и слышать этого не может.

* * *

Эта часть замка ей совершенно не знакома. Кажется, она все-таки свернула не туда и пропустила нужный этаж. Здесь совсем нет портретов и картин, сильно пахнет сыростью и сквозняк колышет клочья паутины. Как много здесь ее! Паутина увешивает стены и дверные проемы — интересно, что за ними? — паутина свисает с поскрипывающих ржавых доспехов, которые поворачивают вслед Алисе пустые шлемы с опущенными забралами, и с каменных рож под потолком, точно седые бороды. Внезапно она слышит чей-то разговор. Может, она не ошиблась? Нужно спросить! А если и ошиблась, то просто извинится и уточнит дорогу. Она бежит на звук голосов, и стук ее каблучков перекликается с веселым перезвоном флаконов в ящике в ее руках.

* * *

Дверь в один из классов приоткрыта. Там кто-то есть. Их длинные рваные тени, рожденные скупым источником света, дергаются в этой узкой светлой полоске, которая падает на противоположную стену, пересекая коридор.

— Простите, я...

Её не слышат. Там происходит что-то, значение чего сперва даже не доходит до ее сознания. Она делает шаг и заглядывает внутрь. Свет дает свеча, висящая прямо в воздухе — явно одна из тех, что освещают Большой зал. Она почти оплыла, наверное, находится здесь давно. Девочка видит стройный девичий силуэт. Пышная прическа, благородная осанка, которую не может скрыть даже бесформенная школьная мантия... Ее движения исполнены грации, но это грация хищника, настигшего жертву. Она встречала эту девушку раньше. И она... она... что она делает? Что она прижимает к столу? Что это за комок шерсти, который едва шевелит лапами — так, будто каждое движение причиняет страшную боль? Почему на полу сидит мальчик? Почему он на коленях? Почему он плачет?

— Мы поняли друг друга, Боунс? — тишину нарушает властный голос девушки. Мальчик молча кивает, содрогаясь от рыданий.

— Я не слышу!

— Д-да...

— Не слышу, жалкий ты сын флоббер-червя! Снова смеешься надо мной? Круцио!

— Да, мэм, мисс Блэк, я всЁ ПОНЯЛ! ПРОШУ, ПРЕКРАТИТЕ! РУКАВИЧКА! РУКАВИ...чка... умоляю вас... не надо... прошу... пожалуйста...

Кошка больше не может кричать. Она хрипит и конвульсивно дергается, будто тысячи когтей раздирают ее изнутри. Осознание происходящего сжимает Алисе горло. Она сдавленно ахает, и ящик падает из ее рук. Медные чашечки весов звенят в холодной тишине коридора, как целый оркестр барабанов, хрусталь брызжет миллионами осколков, ударившись о каменный пол. Ох Мерлин, этот грохот слышен, наверное, даже в Лондоне...

Девочка бледнеет, она почти физически ощущает, как кровь отхлынула от ее щек. Девушка в комнате медленно поворачивает голову и встречается взглядом с Алисой. Алисе кажется, что она видит отражение своего лица в этих больших глубоких карих глазах с тяжелыми веками, ей кажется, что она смотрит на саму себя, плененную на дне глубокого колодца, из которого нет и никогда не будет выхода. Губы девушки растягиваются в улыбку. Алиса стоит, как парализованная, не в силах сдвинуться с места. И когда улыбка девушки становится чуть шире, и в свете умирающей свечи становится виден блеск влажных белоснежных зубов, девочка вскрикивает и бросается прочь.

Эпизод 3. Чай

— Тебя-то зачем туда понесло, Люциус?!

Он не привык, чтобы с ним так разговаривали. Он всего лишь пьет чай, он устал и хочет, чтобы его не трогали. Он недовольно хмурится и поводит плечами. Ему неприятно. Ему неприятно не столько от того, что эта девчонка посмела повысить на него голос, сколько от того, что она может быть права. Зерна сомнений, прорастающие в его душе, доставляют некий дискомфорт, определенно.

— Это... что у тебя на предплечье, Люциус? Ты понимаешь, на что подписался?..

— Я не обязан перед тобой отчитываться! — он резким движением ставит чашку на блюдце. — Это моё решение! Я, мужчина, принял осознанное решение! Кто ты такая, чтобы указывать мне?

— Та, кто беспокоится о тебе!

Она резко разворачивается и выходит, громко хлопнув дверью. Чашка летит в стену и разбивается под аккомпанемент его ругани.

Эпизод 4. Берегись монстра

— Осторожно, услышит!

— Да что он может услышать, глянь, здоровый какой... С таким ростом — только чтоб кричали надо. А лохмы-то, лохмы! Даже если и докричишься, у него уши патлами залеплены, придется записки писать и показывать!

— Думаешь, он умеет читать?

Мальчишки давятся тихим смехом. Они уже давно караулят здесь, за этой неестественно огромной тыквой, и вот наконец дождались, хозяин вышел из своей хижины. Один из мальчиков осторожно высовывается, другой дергает его:

— Крэбб, он тебе шею свернет, если заметит тебя, и даже не поймет, что сделал! Ты знаешь, какие эти великаны тупые и кровожадные!

— Что тупые — это точно... Он спиной стоит, сейчас самый момент... Давай, Нотт!

Крэбб направляет палочку, бросает заклинание в широкую спину, по которой стелются жесткие спутанные волосы, сверху неумело схваченные куском бельевой веревки, видимо, в попытке собрать их в хвост... и в недоумении глядит на пустое место рядом с собой. Его напарник, который должен был помочь ему, исчез. Крэбб вертит головой, ничего не понимая. До его слуха доносится хруст веток. Значит, Нотт вдруг резко соскучился по родной слизеринской гостиной и сейчас пробирается к замку по краю Запретного леса.

— А чойта ты тут сидишь? — над его головой раздается раскатистый басок. Сердце Крэбба падает куда-то в область желудка. Всё. Ему конец. Это были прекрасные четырнадцать лет, спасибо, мама и папа, сейчас ему свернут шею. Или раскроят череп. Или и то, и другое. Крэбб пытается слиться с тыквой.

— Я... э-э-э... это... я...

— А бледный чего такой? Совсем вас замучили с этой учебой, гляжу... — молодой лесничий усмехается в бороду и почесывает спину — ровно там, куда прилетело заклятие Крэбба. А теоретически оно должно было вызвать жесточайшие язвы и нарывы. — Может, ты есть хочешь? Так я это... давай заходи, поужинать соображу чего!

— Я... э-э-э-э... я... — сердце Крэбба выпрыгнуло из желудка и теперь стучит где-то в висках, правда, через раз. Ему сейчас не только свернут шею, из него сейчас будут готовить угощение. И никто, никто на всем белом свете не узнает, куда он исчез. Даже этот чертов Нотт не сознается.

— Да понял я, что это ты. Звать-то тебя как? Ну, ужинать не хочешь, давай хоть чаем угощу? Я как раз эти... кексики научился делать! Попробуешь?

Чай. Это точно какая-то подстава. Отрава. Яд. Напиток живой смерти. Или просто зажмет в уголке и зальет в глотку кипятку. Эти великаны — они же не могут без жестокости. Если бы Нотт не сбежал, они бы вместе завалили этого монстра. И стали бы героями своего курса. А теперь он, Крэбб, поляжет тут... станет ужином голодного верзилы...

— Темно уже почти, — отмечает лесничий. На его поясе позвякивает солидная связка ключей. Крэбб готов поклясться бородой Мерлина и всех его потомков, что бородки ключей заточены острее, чем лезвия легендарного гриффиндорского меча. И его сейчас ими будут разделывать. Недаром этот полу-тролль намекает на темноту.

— Тебя искать будут, поди...

Крэбб шумно сглатывает — вот оно! Его будут искать! И не найдут... Даже косточек не найдут...

— Неприятностей же не оберешься, если кто застукает тебя здеся! Давай хоть к замку провожу?

— Я... э-э-э-э.... да-ничего-я-сам-дойду-до-свидания! — выпаливает Крэбб на выдохе, подхватывается на ноги и пулей мчится к замку.

Лесничий в недоумении смотрит ему вслед и качает головой — совсем нынче не берегут детишек, вон какие нервные стали.

Эпизод 5. Welcome to the Club

— Подойди ко мне, юноша.

Этому спокойному уверенному голосу невозможно не повиноваться. Может, это и есть "Империус"? Он никогда раньше не чувствовал на себе его действия. Но в руках Темного Лорда нет палочки, он просто подзывает его к себе. Регулус чувствует себя ужасно неловко в этой новой мантии, она слишком велика ему, и он не знает, куда деть маску, потому перекладывает ее то под один локоть, то под другой. В комнате стоит гробовая тишина. Регулус понимает, насколько комично выглядит, но если бы раздался хоть шепот, Повелитель сурово покарал бы того, кто осмелился бы нарушить церемонию.

— Беллатриса, твой кузен готов присоединиться к нам. Помоги ему.

Кажется, что от царящей здесь темноты, разбавленной несколькими свечами, оторвался кусок и начал жить своей жизнью. Регулус понятия не имеет, сколько людей в этой комнате. Тишину нарушает только шуршание складок мантии Белатриссы. Он не видит ее лица. Она держит поднос с чашей, в которой плещется что-то темное. Регулус судорожно сглатывает (Мерлин, надеюсь, этого никто не слышал!). Да почему он так, черт возьми, волнуется? Он полностью уверен в правоте Темного Лорда, Повелитель ещё ни разу не солгал, Регулус сам видел, какую угрозу несут грязнокровки и магглы волшебному обществу! Из-за них и из-за влияния грязных магглолюбов он лишился старшего брата и еще одной кузины! Она там лижется, небось, со своим грязнокровым муженьком, наплодит толпу пузатых предателей крови, как она только смела испортить священную кровь Блэков! А брат! Так демонстративно измываться над матерью, позорить ее на каждом шагу! Нет уж, он, Регулус, твердо решил, что лично защитит честь семьи. Он решительно кладет маску на поднос и двумя руками поднимает чашу.

— Быс-с-стрее...— шипит ему Беллатриса из-под маски. Регулус теряется. Здесь он должен что-то сказать, но он не знает слов торжественной клятвы. Лорд ждет. Беллатриса, поняв, в чем дело, едва слышно подсказывает ему формулу. Он повторяет за ней, нарушая ритм, сбиваясь и путаясь. Какой стыд, его точно накажут. Однако Лорд сказочно терпелив, он слушает до конца. И наконец кивает — это знак, что Регулус может выпить содержимое чаши. Он даже не догадывается, что в ней. Жидкость густовата, а запах не похож ни на один из знакомых. Он подносит чашу к губам и делает глоток. Ему кажется, что он глотнул смесь ртути и жидких иголок. Он едва не закашлялся и даже не услышал — ощутил, как тихо ахнула Беллатриса. Как и он, она боится наказания. Второй глоток пошел лучше, а остаток жидкости полился в горло, почти как тыквенный сок. Он поставил пустую чашу на поднос и снова взял в руки маску. Беллатриса отступила назад и снова слилась с темнотой.

— Дай мне свою руку, Регулус.

Он ощущает, как его тело становится легким и радостным. Он протягивает руку, полный уверенности, что совершает самый правильный поступок в своей жизни. Повелитель знает, он знает лучше всех, он прав, он прав во всем! И он, Регулус, сумеет это доказать даже глупому Сириусу! Пусть только церемония завершится, он тут же побежит, найдет его и... Ему кажется, что его левое предплечье поливают раскаленным металлом. Что ж так больно-то, а? Почему не предупредили? Но ему одновременно смешно и весело, он представляется сам себе невесомым и пустым, и он, того гляди, улетит к потолку, и только эта боль в руке держит его, как ниточка маггловский надувной шарик. Фу, что за отвратительные ассоциации? Ха, какие смешные ассоциации, надо же, глупость такую придумал — маггловский надувной шарик, ахах! Перед его глазами плывут прозрачные круги. Может, это тоже воздушные шарики? Он не успевает дотронуться и проверить.

— Посмотри, Регулус! — торжественный голос Лорда звучит вдвое громче, чем прежде. Регулус чувствует, как место, где только что ощущалась пустота, наполняет благость и восторг, граничащий с эйфорией. — Ты теперь один из нас!

Регулус смотрит на свое предплечье. Череп, а из его рта ползет змея. Ему кажется, что она действительно извивается и ползет. Ему кажется, что это весело. Ему кажется, что она была там всегда, просто он не видел ее. Ему кажется, что его удостоили наивысшей чести на свете. Он вернется домой, и Кричер, наверное, забьет сам себя кочергой от радости, потому что его мастер Регулус познал милость и доброту самого Лорда Волдеморта.

— Но церемония еще не завершена, — продолжает Лорд. Он всегда так громко говорил? Регулусу кажется, что от громыхания этого голоса посыплется не только штукатурка с потолка, но и звезды попадают с небес прямиком сюда, в этот бархатистый мрак. — Ты должен доказать, что достоин носить мою Метку. Надень маску.

Тихое "Люмос". Это произносят несколько мужских голосов за спиной Регулуса. Он оборачивается. Полумесяц сияющих точек на кончиках волшебных палочек освещает высокое деревянное кресло. Кто в нем? Регулус силится разглядеть сквозь прорези маски, но видит лишь морщинистые руки, привязанные к подлокотникам. Голова сидящего в нем низко опущена. Вероятно, он без сознания. Не может быть, чтобы с ним не позабавились перед ритуалом и не проверили на нем парочку неприятных заклятий. Или он не понимает, где находится. Или понимает, но смирился со своей участью.

— Ты же знаешь заклинание? — в ровном, до сих пор невозмутимом голосе, слышится ирония. — В твоей школе ведь его до сих пор не учат? Напрасно, жизнь старого дуралея-директора стала бы гораздо веселее...

Этот тихий шелест, пронесшийся по комнате, — смех позволивших себе расслабиться людей. Почему он такой тихий? Какая смешная шутка! Какое великолепное чувство юмора у Повелителя! Им должно быть так же легко и радостно, как ему! Регулус понимает, что от него требуется. Он знает, как. Он знает, зачем. Он хочет этого. Он делает шаг вперед.

Он знает эти руки. Он видел их из окна не один раз. Это старик-почтальон, приносил письма и дурацкие маггловские газеты к их дому, не понимая, почему он не может найти почтового ящика. Какой дурак! Он просто оставлял этот бумажный мусор на ступеньках их дома, даже не догадываясь, кто там живет! Он заслужил своей участи!

— Авада Кедавра!

Почему ему не сказали, что это так красиво? Какой прекрасный оттенок! Он швыряет еще одно смертельное заклинание в бездыханное тело. Регулус не может налюбоваться этим дивным изумрудным светом, он чувствует, что хочет слиться с ним, стать этим изумительным смертоносным лучом, Авада Кедавра, ещё, ещё! Ему кажется, что он превратился в дирижера, и сейчас управляет самым талантливым на свете оркестром, и эта музыка пленит мир, и ничего никогда не будет неправильным.

— Довольно, Регулус, мы все увидели, что ты станешь верным слугой мне.

— Да, мой Повелитель! Не сомневайтесь во мне! Я...

Он не помнил, что было дальше. Смутные обрывки воспоминаний утром смешивались в какой-то безумный балаган, и он не знал, что произошло на самом деле, а что было сном, навеянным ритуальным зельем. Он проснулся посреди серой комнаты, прямо на полу, где и уснул после торжества, свалившись от бессилия. Рядом вяло шевелятся тела каких-то незнакомых людей в мантиях со сбившимися набок масками. Ни Темного Лорда, ни кузины Регулуса здесь нет. Никого, кто был бы ему знаком. Он не мог сказать с уверенностью, каково происхождение этих багровых пятен на полу, на стенах и... На его собственной руке? Регулус задирает рукав мантии. Метка жжет так, словно ее вырезали прямо по живой кости. Он с трудом садится, не совсем понимая — это голова у него просто болит или случайно раскололась? Он тупо смотрит на череп и змею на своей коже. И где-то в глубине его мозга зарождается неприятная в своей простоте мысль — здесь что-то не так, совсем не так...