Хрустальный дом (гет)

Спайд-Корпарейшен располагался в огромном двадцатиэтажном здании, вылепленном из металла и стекла — сверкающая, напоминающая ледяную вершину, глыба.

Зеркала отразили Линду в полный рост сражу же, как только она вышла из лифта — отлично сложенная фигура, красивое лицо. Классическая серая юбка-карандаш строго по фигуре, белоснежная блузка — ничего лишнего.

Перед кабинетом с надписью: «Клод Клайдон» дожидалось своей очереди с десяток кандидатов. Опытный взгляд Линды отметил, что на многих из них одни только часы стоили в три раза дороже, чем весь её гардероб, но преодолев желание тут же уйти, она, упрямо сжав зубы, направилась к секретарю за стойкой ресепшена.

— Добрый день. У меня назначена встреча на половину девятого.

— Вашу визитку, пожалуйста?

Ну, конечно! А как же иначе? Просто так своего имени в Спайд-Корпорейшен, наверное, даже уборщицы не произносят? Они суют его под нос знакомым только на золочённой бумаге.

— Мисс Филт?.. Одну минутку.

Брюнетка, стуча каблуками по скользким, отражающим ноги, плитам прошла к двери с именем «Клойд Клайдан».

Потом вернулась и сообщила:

— Мистер Клайдан велел проводить вас к нему.

Распрямив спину, старательно игнорируя косые взгляды людей Линда проследовала за своей проводницей мимо двух охранников в дорогих костюмах.

— Мисс Филт? — приветствовал её мистер Клайдан не делая попытки подняться, чтобы изобразить вежливость. — Садитесь

Всё вокруг выглядело холодным, чистым, стерильным. Линде захотелось убежать отсюда не оглядываясь, но вместо этого она сказал

— Я принесла своё портфолио, сэр, как и было оговорено в условиях. Хотите просмотреть?

— Давайте сюда.

Линда дрогнувшей рукой протянула папку. Собственные достижения до сего момента казались ей вполне внушительными, но на глазах мистера Клайдана скукоживались до несущественного мизера.

Менеджер сделал вид, будто просматривает отданные ему файлы.

— Линда Филт? Знакомое имя, — поднял он взгляд. — И кем вам приходился Теодор Филт?

— Это мой отец.

— В своё время, если не ошибаюсь, он работал на Фабиана Сангрэ, бывшего мэра в Эллинже?

— Многие из тех, кто жил и работал тогда в Эллиндже работал на него.

Всё правильно. Так и было. Только кому-то повезло остаться в живых, а отцу Линды — нет.

Со дня смерти родителей прошло двенадцать лет, но старая рана до конца не затянулась. Слишком резким контрастом разделилась жизнь на «до» и «после», когда из любимых балованных папино-маминых дочек они с Меридит превратились в никому ненужных бедных сироток, стоило только выясниться, что отцовская страховка не покрывает оставленных им долгов.

Память услужливо нарисовала картину: четырнадцатилетняя девочка, держа за руку заплаканную шестилетнюю кроху стоит над гробом из красного отполированного дерева.

— Простите, я не понимаю, какое отношение мой отец имеет к сегодняшнему соисканию?

Мистер Клайдон вздохнул, отодвигая портфолио Линды.

— Не буду ходить вокруг да около и скажу прямо: мне вас рекомендовала Серена Фальконе, дочь господина Сангрэ. Она поведала, что кое-чем обязана вашему отцу и хочет позаботиться о вашем будущем. Я не могу не пойти навстречу этой маленькой просьбе. Но если вы получите эту работу вам придётся вернуться в Эллинж. Вы к этому готовы?

Эллинж? Город-кошмар, в котором убили её родителей?

— Почему бы и нет? — похолодевшими губами ответила Линда.

Мистер Клайдон со вздохом вернул портфолио, лёгким толчком оттолкнув его от себя.

— Мне поручили нанять вас для работы, которая, как мне представляется, учитывая ваш возраст и почти полное отсутствие опыта, находится вне вашей компетенции.

— Что за работа?

— Дело о вступлении в наследство.

Линда расслабилась. Возможно, она не такая уж и важная персона, но, видит бог, помочь принять кому-то наследство навыка у неё хватит.

— Напрасно вы так улыбаетесь, мисс Филт. Вы ведь понимаете, что нашими клиентами простые люди быть не могут? Речь идёт об огромных суммах. Слышали когда-нибудь об Элледжайтах?

Вопрос мистера Клайдона в который раз заставил Линду недоумевать.

— Я не особо интересуюсь фольклором и легендами.

— Легендами?

Мистер Клайдон вздохнул, складывая пальцы домиком.

— Вы знаете, что более тридцати процентов акций в этой самой компании, где мы сейчас с вами сидим и разговариваем, принадлежит Элледжайтам? Да если изъять те суммы, которыми владеют эти мифические ультра-миллионеры, самолёты перестанут летать, строительные компании — строить, кинокомпании — выпускать фильмы. А вы говорите— легенды! Иногда род пресекается по мужской линии, фамилия принимает иное звучание, кровная линия прерывается и всё это создаёт нам с вами, честным юристам, ужасную головную боль. Словом, мисс Филт, вам предстоит поехать в Эллинж и заняться этим делом. Если, конечно, вы хотите работать с Спайд-Корпарейшен?

— Можете в этом не сомневаться, — упрямо вздёрнула подбородок Линда.

* * *

Рейс № 5 обслуживающий маршрут Дэвисьон — Эллинж должен был взлететь примерно через пятнадцать минут. Пассажиры занимали места, протискиваясь друг за другом по проходу между рядами кресел.

Линда дисциплинированно пристегнула ремень безопасности.

Симпатичная стюардесса обратилась к ней с вежливой улыбкой, чтобы предложить что-нибудь, что помогло бы скрасить полёт:

— Не желаете ли кофе или апельсинового сока?

— Ничего не надо, спасибо.

Как всегда, перед полётом Линда нервничала. Она не любила терять контроль над чем-бы то ни было, особенно на высоте в 20.000 тысяч футов.

-Тогда, может быть, желаете полистать журнал?

— Оставьте, пожалуйста. Спасибо.

С первого же разворота глянца сверкала улыбкой Серена Фальконе — жена министра внутренних дел, занимающаяся благотворительностью, содержащая приют для бедных, ведущая патронат над Закрытой Школой для девочек, делающая инвестиции в конный спорт, да просто удивительная красавица!

Линда взирала на неё со смесью восхищения и неприязни — в какой-то мере Серена воплощала в себе всё то, чего она хотела бы для себя. Вот только мало кто знает, что подчёркнуто-добродетельная супруга Андреа Фальконе и единственная дочь Фабиана Сангрэ, которого в узких кругах окрестили Кровавым Бароном — это одно и тоже лицо.

Линды помнила, как в день похорон Серена приходила проститься с умершими в сопровождении своего названного брата. Пацан, несмотря на юные годы, успел засветиться в нескольких делах весьма сомнительного свойства — Рэй Кинг, идеально выдрессированный бультерьер Кровавого Барона.

Молодые люди в тот день были в почти одинаковых чёрных брючных костюмах и одинаково-непроницаемых, зеркальных солнцезащитных очках.

В памяти сохранился звук, который издавали при ходьбе высокие, острые каблуки Серены, пока девушка шла по каменным церковным плитам. Четкий, холодный, беспардонно-звонкий в глухом царстве мёртвых. Квадрат света, начерченный солнцем, ворвавшимся в распахнутые двери вслед за Реем и Сереной, не смог проникнуть далеко и остался лежать у входа маленькой жёлтой заплаткой.

Ступив за порог, Серена сделала знак своему спутнику отстать. Она шла, держа узкую спину прямо, очень прямо, будто не желая сгибаться под тяжестью невидимой ноши. Белое, как у вампира, лицо девушки резко контрастировало с тёмными локонами и зеркальными, черными солнцезащитными очками.

Подойдя, она по очереди положила на каждую крышку гроба по три ярко-алых гвоздики. Юная Линда тогда ещё подумала, что цветы похожи на саму незнакомку — такие же прямые, хрупкие, сдержанные, привлекающие взгляд.

Оказывается, через столько лет эта странная особа не забыла о них с сестрой и зачем-то оставила негласную рекомендацию в Корпорации Спайд?

— Прошу прощения, мисс?..

Линда открыла глаза, выныривая из темного облака воспоминаний. Взгляд остановился на по-прежнему улыбчивом лице стюардессы в зелёной униформе:

— Не желаете ли выпить что-нибудь из более крепких напитков?

— Нет, благодарю. Хотя… принесите пожалуйста, чашечку кофе.

Шёпот реактивных двигателей казался извечным звуком — ровный, размеренный. На коленях лежал журнал, с разворота которого продолжала улыбаться Серена Фальконе. Спокойно, уверенно. В позе её не было заметно ни малейшего напряжения.

Линда вздохнула и перевернула страницу.

— Ваш кофе, мисс, — осторожно протянула стюардесса чашку с ароматным бодрящим напитком.

Линда обожала кофе. Тонкий аромат молотых кофейных зёрен всегда прояснял ей сознание. Не позволяя себе никаких дурных привычек (вроде курения или увлечения спиртным) она баловала себя кофеином, временами поглощая его просто в немыслимых количествах.

Сделав глоток Линда снова задумалась.

Эллинж — незабываемый город. Город, отличающийся от других. Город необыкновенной красоты, словно спроектированный неземным архитектором.

Перед внутренним взором Линды встал их белоснежный дом на Второй Линии. Дом, где у каждого члена семьи, даже у шестилетней Мередит, была своя комната. Дом, окружённый ярко-зелёным газоном, отделённым от других аккуратным белым штакетником.

В рождественскую неделю вся округа светилась яркими огоньками, становясь похожей на Сказочную улочку с пряничными домиками. Весной в распахнутые окна вливался бодрящий ветер, напоённый запахом сирени — ветер, который так любила мать.

Отец в красивом костюме, всегда улыбчивый, жизнерадостный, махал на прощание рукой перед тем, как сесть в свой спортивный порше чёрного цвета. Машина отца выглядела слишком агрессивно на уютной бело-кукольной улице, не то, что мамин респектабельный белоснежный мерседес.

Страсть к строгим однотонным цветам Линда унаследовала именно от матери-кореянки, Лиен Ким. От неё же сестрам Филт достались узкие кукольные личики с высокими, мягко очерченными скулами, с нежными тонкими чертами лица и словно фарфоровой кожей.

«Мой светящийся Лотос», — обращался отец к матери. Он не переставал её любить после пятнадцати лет брака, любил до самой смерти.

Линде казалось, что её родители представляют собой идеальную пару: нежная, игривая, как кошка, Лиен, натура артистичная и творческая — художница, музыкантша, писательница (ей легко удавалось совмещать в себе все дары Психеи) — и мужественный, трезво мыслящий Теодор Филт, надежный, как скала, ни разу не нарушивший ни одного своего обещания. Прекрасный отец, муж, семьянин. Они дополняли друг друга, как черный и белый половины круга, как вода и огонь -противоположные стихии в непрерывном единении.

Линда потеряла отца дважды. Когда всплыла правда о том, кем он был, в душе словно что-то оборвалось. Для четырнадцатилетнего подростка, склонного к максимализму, оказалось невозможным совместить эти два образа: светлый — отца и черный — головореза из банды Кровавого Барона.

После смерти родителей, когда выяснилось, что за девочками нет ни гроша и всё имущество Филтов пошло с молотка в уплату долгов, Мередит определили в приёмную семью, а Линда попала в детский дом. Вот тогда-то жизнь и превратилась в настоящий ад, воспоминать о котором было болезненно даже сейчас. Линда не сломалась только из-за Мередит, жила мыслью о том, что сделает всё, но не позволит очутиться младшей сестре в этом рассаднике зла.

Как только Линда смогла работать, она вернула себе Мередит, и с тех пор они с сестрой не расстаются. Жизнь пошла в гору.

Может быть получением первого гранда, позволившего всё наладить, Линда тоже обязана Серене?

* * *

Не прошло двух часов, как длинный белый пассажирский авиалайнер «Стрела» начал медленно снижаться. Самолёт отбрасывал тень на улицы и дома. Стоило выглянуть в иллюминатор и можно было увидеть передвигающиеся автомобили, вспыхивающую в сгущающихся сумерках рекламу. Впереди, на взлётно-посадочной полосе светились сигнальные огни. Справа от самолёта промелькнула группа мотелей аэропорта. Монумент совсем неподалеку. Ресторан в центре монумента. Клочки мертвой травы.

— Всего доброго, — пожелала Линде на прощание улыбчивая стюардесса.

— И вам того же, — кивнула Линда, поднимаясь с кресла.

Сердце колотилось, как у первокурсницы на первом экзамене. Заходящее солнце слепило глаза. Стоящие рядом самолёты в вечерних сумерках выглядели чёткими и яркими. Обоняние раздражало сотни запахов, приятных и не слишком: духи, лосьоны, табачный дым, мыло, химчистка, бензин.

Следуя за основным потоком пассажиров Линда прошла в огромный зал с длинными сплошными окнами и проходами прибытия и посадки. Ряды кресел в большинстве своём пустовали, но некоторые из них были заняты пассажирами, дожидающимися своего рейса. С потолка ярко светили флуоресцентные лампы. Рекламные щиты то ли сторожили, то ли приветствовали вновь прибывших, глася: «Смотрите Индастрисс-канал», «Курите Мальборо», «Пейте Кока-колу», «Путешествуйте машинами Кантри-сити».

Стоило ступить в вестибюль с вывесками ПРИБЫТИЕ и ОТЛЁТ, как из багажного отсека поспешили вывести сданные пассажирами в багаж вещи.

— Простите, — нахмурился проводник на вопрос Линды, — но вещи мисс Флинт уже отправлены на место согласно полученному распоряжению.

— Но как же так? Я же не давала никаких указаний! — возмутилась Линда.

— Указания дал я.

Театральность появления незнакомца усиливалась его обликом: облегающие брюки, свитер с высоким воротом, коротко, но модно состриженные волосы — всё было совершенно черного цвета.

И таким же хмуро-тёмным было выражение его лица:

— Мисс Филт, верно?

— Верно, — саркастично вздёрнула бровь Линда. — Могу я в свой черёд узнать с кем имею дело?

— Мистер Калхаун, к вашим услугам. Поверенный Синтии Элленджайт.

— Не предполагала, что меня встретят прямо в аэропорте. Приятно польщена.

Мистер Калхаун не пожелал ответить на улыбку Линды.

— Мы ждали, что вы прилетите утренним рейсом.

— Необходимо было закончить кое-какие дела. К тому же, как уже говорила, я не ожидала почётного эскорта. Мне жаль, если я причинила вам беспокойство.

— Госпожа Элленджайт не любит ждать.

— В любом случае встреча должна состояться только вечером, — в недоумении пожала плечами Линда. — Мне так сказали.

К этому моменту они уже оказались на стоянке у светлой Тайоты Хайлендер и мистер Калхаун распахнул дверцу.

Садиться на ночь глядя к незнакомому мужчине, пусть и презентабельного вида?

Уловив её колебания, мистер Калхаун процедил:

— Хотите, чтобы я предоставил вам рекомендательные бумаги?

Проклиная себя и сложившуюся ситуацию, пришлось нырнуть в бело-кожаное нутро автомобиля.

— Здесь рано темнеет, — зябко повела плечами Линда.

— В это время года не раньше девяти. Просто сейчас надвигается буря, поэтому небо такое чёрное.

Линда не была суеверна, но приближение грозы показалось ей плохим предзнаменованием.

— Надеюсь, мы успеем быстро добраться до места? Судя по перепаду давления заваруха будет серьёзной.

Мистер Калхаун не ответил, следя за дорогой.

Вдалеке уже посверкивали молнии, но в городской суете они выглядели не слишком пугающе. Однако, когда, обогнув основной въезд, они двинулись по шоссе на север, Линда снова почувствовала волнение.

Мистер Калхаун вёл машину аккуратно, не превышая скорости. По соседней полосе со свистом проскочил мощный мотоцикл фирмы «Харлей Дэвисон». Удар грома прогремел раскатисто и словно совсем рядом.

— Что б тебя! — выругался Калхаун, рефлекторно ударяя по тормозам, когда мотоцикл вильнув, подрезал их. — Недоумки! Уши бы им оторвать!

Следом за громом разразился ливень.

— Далеко ещё ехать? — встревоженно спросила Линда, мимолётно подумав о том, что тому, кто на мотоцикле, сейчас приходится совсем несладко.

— Обычно около получаса езды. Но сегодня из-за погоды добираться придётся дольше.

Дождь стоял пеленой, темнота сгущалась. Оставалось только надеяться, что её проводник знает дорогу.

Снова сверкнула молния, на этот раз совсем близко. Оглушительно прогремело.

Линда непроизвольно дернулась.

— Это всего лишь гром, мисс Филт. Что же будет, когда…

— Когда — что? — с вызовом спросила она.

— Вижу, вас не слишком хорошо проинструктировали?

— Если вас интересует, меня просветили, что речь идёт о баснословном богатстве и …

Машину круто занесло.

— Что вы делаете?! — вскричала Линда. — Мы вот-вот перевернёмся!

— Дорога плохо держит, — напряжённо отозвался он. — Практически никто ею толком уже и не пользуется.

— Так какого чёрта было нужно по ней ехать, раз это опасно?

— Синтия Элленджайт хочет встретиться с вами немедленно, а другого пути к её дому просто нет.

— Слушайте, — раздраженная до потери самообладания сказала Линда, — может быть лучше остановиться? Переждать, пока буря стихнет?

— Хорошо ещё если она к утру закончится.

Линда отодвинулась на край сиденья и замолчала.

Когда машина остановилась, дождь продолжал лить. Дом был словно размыт потоками воды. К главному входу вела вереница невысоких ступеней. Не успела Линда подойти к дверям, как обе половинки услужливо распахнулись.

— Сюда, мисс Филт

Мистер Калхаун указал на лестницу.

Покрытая узорчатым ковром, та поднималась вдоль правой стены. За тяжелыми коричневыми шторами, закрывавшими окна, продолжали громыхать раскаты грома. Всё вокруг казалось декорацией к фильму ужасов.

— Сюда, прошу вас.

Калхаун распахнул перед Линдой очередную дверь, и она вошла в комнату.

Первое, на чём задержался взгляд, был овальной формы стол со свечами в канделябрах. Пляшущие язычки пламени позволяли рассмотреть внутреннее убранство комнаты — стены, расписанные под старину; потёртые портьеры на окнах, истлевший ковёр. От матерчатой обивки стульев исходил застарелый запах плесени.

— Вот наконец и вы, мисс Филт.

— Миссис Элленджайт?

Женщина стояла в густой тени, разглядеть какие-либо детали в её облике было невозможно.

— Миссис? Увы, нет. Я не дожила до этого почтенного звания. Хотя и «мисс» мне тоже вроде как не подойдёт?

Фигура выдвинулась вперёд, вступая в дрожащий круг света.

Линде показалось, что для женщины госпожа Элленджайт слишком высока ростом, почти на голову выше неё самой. Лицо красивое — нежно и изящно очерченные скулы, тонкий нос, глубоко посаженные глаза, походившие на кошачьи, овальные, узкие и чуть-чуть загнутые с внешних концов.

«Она же совсем молодая!», — с удивлением подумала Линда.

«Она альбинос», — было следующей мыслью.

Волосы и кожа женщины были не просто светлые, а бескровно-снежные, словно дорогой истончённый пергамент.

«Похожа на призрака», — передёрнулась Линда.

Чёрное платье закрывало фигуру от подбородка до середины колена, но облегало её с вызывающей откровенностью, будто перчатка. Длинные нити крупного чёрного жемчуга в три ряда и белые кружева, которыми заканчивались узкие рукава, единственное, что украшало изыскано-строгий силуэт.

Синтия улыбнулась. В свете свечей она выглядела одновременно и безумной и похожей на ангела.

— Вам нравится моя внешность, мисс Филт?

Линду удивил вопрос, но она ответила честно:

— Вы очень красивы.

— Красота моё наследие. Она досталась мне от достопочтимых предков, так же, как и порфирия. Слышали о таком?

Линда кивнула.

— Благодаря моему заболеванию я не переношу свет ярче, чем этот. Ошибки метаболизма, так по научному-сухо озвучивается суть болезни. Между родственные браки, бывшие в таком ходу у моих бабушек и дедушек, дали такой вот замечательный результат. Видите? — развела руками Синтия Элленджайт. — Моя необычность объясняется вполне обычно? Болезнь, слава богу, не слишком распространена, но достаточно хорошо известна, чтобы вы больше меня не боялись.

Глаза Синтии насмешливо блеснули:

— С чего бы начнём, мадам? Пожалуй, начну с того, что приглашу вас со мной отужинать. Вы ведь наверняка успели проголодаться?

— Час уже поздний… мне ещё нужно вернуться в город и…

— Ещё нет и десяти, — решительно перебила Линду Синтия. — И эту ночь вы переночуете здесь. Неразумно покидать надёжное укрытие в такую бурю.

Спустившись по всё то же изогнутой лестнице вниз женщины оказались в пыльном царстве столовой. Фрески на стенах здесь давно потускнели, но, вглядевшись в них повнимательнее можно было разглядеть изображение огромного дома, скорее даже прекрасного замка под куполом хрустальной крыши.

— Я не держу прислугу в доме постоянно, — поведала Синтия. — К этому часу горничные уже расходятся, так что обслуживать будем себя сами. Вы не возражаете?

— Нисколько.

Где-то за коричневыми шторами вновь послышался раскат грома. Далеко-далеко, будто из другого мира. Неровный свет высвечивал белоснежную скатерть, где на равном расстоянии друг от друга стояли большие белые тарелки. От стола распространялся чудесный запах, сразу заставивший вспомнить о том, что ела Линда восемь часов назад.

— Добро пожаловать к столу. — с этими словами Синтия первая опустилась в пустующее кресло.

Линда последовала её примеру и погрузила ложку в тарелку с супом. На вкус тот был довольно приятным, но слишком сильно напоминал концентрат.

— Вы знаете, Элленджайты очень древний колониальный род? — начала Синтия. — Преемственность поколений в моей семье насчитывает как минимум пять веков. Но, как и большинство подобных фамилий, мы закончили бесславным вырождением. Возможно всё дело в моём богатом воображении, мисс Филт, но я думаю, что мы прокляты. Вы знаете, что такое проклятие?

— Словесная форма, содержащая пожелание бед и несчастий? — предположила Линда. — Вербальный ритуал, имеющий целью магической силой слова нанести обиду недругу, наслав на него злой рок?

Синтия рассмеялась. Смех её был недобрым:

— Проклятие — это возмездие за ту, вполне заслуженную вашими дурными поступками ненависть, которую вы вызвали в вашей жертве. Слишком много их было, безымянных жертв, пострадавших от руки Элленджайтов.

Молния на этот раз сверкнула будто прямо в комнате. От удара грома задрожали тарелки на столе, заметались язычки пламени на свечах. Линда никогда не считала себя излишне впечатлительной, но такого громкого ветра и дождя ей переживать не доводилось.

Жуткое место. Жуткое время. Жуткая женщина.

— Да, мой род древний, — продолжала вещать Синтия. — Теперь никто уже не сможет назвать даже просто имена всех его представителей, изображенных на фамильных портретах, когда-то висевших в Кристалл-холле.

Голос Синтии сделался задумчив:

— Кристтал-холл? Теперь-то он похож на усыпальницу, а когда-то походил на жилище богов. Дом до сих пор полон реликвий, и, хотя замок не охраняется, вот уже больше ста лет не находится храбрецов, отважившихся мародерствовать там, где некогда ходили мы. Славное было прошлое…но вы, судя по вашей реакции, никогда не слышали эту легенду?

— Действительно, никогда, — вежливо откликнулась Линда.

— Счастливица. Вы можете жить сегодняшним днём и не оглядываться. А я, признаться, иногда чувствую себя улиткой, вынужденной тащить на себе весь груз былого великолепия фамилии, её дурной славы. Эйлленджайты когда-то обладали таинственной властью над окружающими. Они могли читать мысли, перемещать предметы. Любые раны на их телах закрывались в считанные минуты. Они видели во мраке как кошки и никогда не боялись темноты. В истории моей семьи найдётся всё: победы на теми, кто осмеливался нам перечить. Жестокость до бессердечия не только с врагами, но и с теми, кто считал нас за друзей. Бесчисленные обольщения мужчин и женщин. Жажда власти Эллейнджайтов не знала границ. Их вожделения не под силу было удовлетворить ни раю, ни аду. Соблазнять, сбивать в пути, подчинять людей собственной воле — единственное, что доставляло радость этим тёмным душам. Листая семейные реликвии и предания, я иногда начинала думать, что мои предки не люди, а истинное порождение ада. Что иное, как не зло, владеющее ими, могло заставить совокупляться брата с сестрой, дядю совращать племянника, сына — насиловать родную мать? В роду Элленджайтов такие случаи были скорее правилом, чем исключением. Инцест, моя дорогая, у нас в крови. Во время расцвета династии он очищал кровь, умножая силу рода, обостряя наши метафизические способности. Но в конце концов мы выродились до таких, как я — последних ростков, не способных дать новых побегов. Теней, прячущихся по запылённым углам как мокрицы, потому что солнечный свет уродует наши совершенные лица, оставляя на них клеймо в виде солнечных ожогов. Свет убийственен для порождений тьмы.

Синтия выдержала паузу, какое-то время безмолвно наблюдая за мечущемся языком пламени на фитиле свечи.

— Я владею несметным состоянием, — продолжила она. — Состоянием, величину которого большинство людей не в силах себе даже представить. Словно старая дракониха из древних сказок храню его для того, чтобы передать истинному владельцу. Ты нужна мне, чтобы его отыскать.

— Простите?..

— Согласно древнему завещанию в нашем роду только мужчины могут наследовать легат целиком. Женщинам дозволено выступать лишь в качестве временного распорядителя. Ну а поскольку у меня, в следствии моей болезни никогда не может быть детей, а сама я уже успешно разменяла четвёртый десяток, думаю, пришла пора искать следующего хранителя.

— Вы хотите, чтобы я помогла вам найти наследников? — уточнила Линда.

— Он давно уже найден. Все, что тебе нужно сделать это связаться с ним. Убедишь людей, чьи имена содержатся в папке, вернуться в Эллинж. Одним из главных условий во вступление в наследство является проживание предполагаемых наследников в Кристалл-холле, родовой резиденции Элленджайтов.

— Вы тоже там живёте?

— Там никто не живёт вот уже более ста лет. Потребуется приличное вливание денежных средств для того, чтобы вернуть Кристалл-холлу былое величие. То, что когда-то было жемчужиной этого края, теперь почти руины. Если вы согласитесь способствовать его восстановлению, я готова заплатить вам за этой тройной гонорар. Подумайте над этим.

Синтия прищурилась:

— Вы получите пакет документов с указанием имён и плана дальнейших действий. Вы должны будете привести наследницу сюда, помочь отреставрировать дом. Вы станете связующим звеном, мостом между прошлым и будущим. Конечно же и речи быть не может о вашем возвращении в Дэвисьон. Я слышала, у вас там осталась сестра?

Линда напряглась.

— Ей следует приехать к вам, — сказала Синтия, — если только вы не планируете жить порознь.

— Мередит учится в медицинском колледже. Она всю жизнь мечтала о медицине.

-В Эллинже есть прекрасный медицинский институт.

— Но Мередит учится в колледже, а не в институте.

— Я лично окажу ей протекцию, — уверенно заявила Синтия. — Поскольку вам необходимо где-то жить, я так же взяла на себя смелость взять в аренду дом ваших родителей. Если успешно сработаемся (в чём лично я почти не сомневаюсь) вы получите ваше родовое гнёздышко в полное и безвозмездное пользование. Скажем так, это станет частью нашего с вами расчёта. Ну, и наконец, с учетом того, что вам придётся покрывать большие расстояния в короткое время… у вас есть водительские права, мисс Филт?

Линда кивнула, не в силах от изумления выдавить из себя хотя бы слово.

— Вот ключи. Автомобиль будет ждать вас с утра у ворот. Чтобы добраться до города можете воспользоваться услугами моего водителя, а дальше распоряжайтесь им по-своему усмотрению (я автомобиль имею ввиду, хотя если вам понравится и водитель, я возражать не стану). И последнее — вот ваша кредитная карта, на которую я буду в начале каждого месяца отсылать вам денежные средства. Если деньги потребуются для дела, свяжетесь со мной по номерам, которые найдёте в папке.

— Да, конечно, — кивнула Линда.

— В таком случае если у вас больше нет ко мне вопросов, закончим нашу маленькую занимательную беседу.

* * *

Спальня, в которой волей случая пришлось ночевать, размерами напоминала стадион и была почти такая же уютная. Хорошо ещё хоть, что чистая. Несказанно повезло здесь очутиться вначале осени — в зимнюю ночь усталый путник рисковал обернуться в ледышку. Порадовало, что была отдельная ванна с почти горячей водой.

Спальня оказалось угловой. Звуки бури звучали здесь словно с усилением. Линде никак не удавалось заснуть — не получалось победить безотчётный страх. Всё в этом доме казалось плохо сделанной маской, за которой скрывалось что-то чужеродное, страшное и неприятное.

«Если таков этот дом, каков же хвалённый Кристалл-холл?», — думала Линда, ворочаясь с боку на бок.

Поняв, что уснуть в ближайший час всё равно не получится, она потянулась к папке, что отдала ей на прощание Синтия. Здесь были адреса, фотографии, характеристики.

«Катрин Кловис»

Имя при рождении: Катрин-Анн Кловис

Дата рождения: 12 ноября 1982 года (19 лет)

Место рождения: Франция, Страсбург.

Гражданство: Франция, Канада.

Образование: средне-школьное. Общая государственная школа. В настоящий момент проходит обучение в колледже N., медицинский факультет.

Знание языков: французский, английский.

Увлечение, хобби: естественные науки, фотография, лыжный спорт.

Личная жизнь: не замужем.

Религиозные взгляды: римско-католическая церковь.

Линда взглянула на прямоугольную фотографию с изображением белокурой девушки: красиво очерченные пепельные брови, густые тёмные ресницы, вьющиеся волосы — приятно посмотреть. В девушке чувствовалась порода.

А ещё она удивительно напоминала Синтию Элленджайт. Впрочем, чему ж тут удивляться? Раз она является наследницей, значит, они родственники? Логично.

Вместе с фотографиями и биографией Линда нашла в папке долгие отчёты о крупных инвестициях с приложением статистических сравнительных таблиц за последние пятьдесят лет, а также долгосрочной аренды крупных участков земли. Арендовалась не только земля, но и постройки на ней, среди которых были крупные бизнес-центры, рестораны, гостинцы, публичные дома, магазины, развлекательные центры. Всё это приносило суперприбыли почти ежегодно.

Мозг Линды заработал, как компьютер, сверяя, сопоставляя, анализируя цифры, имена и детали: недвижимость в Лос-Анжелесе и Нью-Йорке... финансирование крупнейших курортов… торговые комплексы в Палм-Бич, Беверли-Хиллз… кондоминиумы в Майами и на Карибских островах — инвестиции, инвестиции, инвестиции!

Фирма, приславшая отчёт, вела дела Элленджайтов более ста лет. Её основал ещё некий Амадей Элленджайт в, кажущемся теперь призрачно-далеким, 1821 году. Это он установил строгие правила, которым в компании следуют до сих пор, хотя кости достопочтенного (а возможно, и не слишком) господина, истлели в фамильном склепе ещё в далеком прошлом.

Линда перелистывала документы, поражаясь. Методы работы юристов, стряпчих и брокеров фирмы она бы лично сочла консервативными, но, как свидетельствовал полученный результат, они были более, чем эффективны. В сущности, всю масштабность проделанной почти за век работы можно было оценить, лишь увидев размеры состояния, о котором шла речь. Слушая Синтию Линда полагала, что та рисуется, но теперь воочию убедилась, что уж скорее прибеднялась. Острожная политика фирмы, направленная на сохранение и защиту состояния, а не на его расширение и развитие, дала пышные всходы. Капитал такого масштаба оказался надёжно ограждён от инфляции и иных неблагоприятных факторов, так что его увеличение стало естественным и безостановочным. Внедрение во все новые и новые сферы мировой экономики довело сумму на счетах Элленджайтов просто до астрономических вершин.

Линда снова поглядела на хрупкую девочку в студенческой форме. Вот она какая, скромная наследница состояния, размеры которого давно перевалили за сотни миллиардов долларов.

Когда Катрин Кловис об этом известят, будет ли она обескуражена? Почувствует ли себя неловко или будет просто безумно, бездумно счастлива? Узнав истинное положение вещей, что она сделает? Останется пассивным наблюдателем? Или со временем захочет знать всё внутреннее строение системы, до мельчайших подробностей, с тем, чтобы, как прирожденный медик, разложить перед собой на анатомическом столе и тщательно исследовать весь финансовый организм?

Ветер и дождь то ли стали потихоньку стихать, то ли Линда привыкла к ним, но буря уже не казалось ей такой сокрушительной. Часы где-то внизу, в утробе дремавшего дома зловеще проскрипели три раза. Сознание фиксировало отдалённое завывание ветра в трубе, монотонный стук капель по стеклу.

Потом, должно быть, она уснула. Иначе чем объяснить то, что последовало?

Яростные порывы ветра словно сотрясали весь дом, спальню заливало синим потусторонним светом, будто в окно светила полная луна. Краем глаза Линда заметила постороннее движение и через мгновение увидела мужской силуэт, ясно различимый в синем свете. Незнакомец был худощав, бледен, светловолос. В его позе не ощущалось не скрытой, ни явной угрозы. Он стоял удивительно прямо, опустив руки, словно разглядывая Линду.

Только внезапно проснувшись, Линда поняла, что заснула, да ещё прямо с документами в руках. Глянув на электронные светящиеся часы, обнаружила, что времени без четверти пять, а сна ни в одном глазу.

Промучившись так с полчаса Линда решила не дожидаться рассвета и спустилась вниз в надежде скоротать время ожидания в библиотеке за чтением книг.

Полки заполняли внушительного вида книги в коричневых переплетах с золотым тиснением по бокам: «1745», «1746», «1748». На обложке каждого тома выгравировано всё тем же золотом: «Эллейнджайт». Десятки, может быть даже сотни людей с этим именем. Обладателей белоснежной шевелюры и словно высеченных талантливым скульптурам, сказочно прекрасный лиц — бесчисленных дедушек, дядюшек, кузенов неведомой Катрин Кловис, столь же знакомые и родные бедной девочке, как и самой Линде.

Наверное, в этих тяжелых талмудах находится информация о том, кто есть кто, кто кому приходится, откуда взялись, как жили и почему, в итоге, умерли?

Неожиданно между старинными фолиантами Линда наткнулась на вполне современную книгу и в недоумении медленно потянула её на себя.

«Легенда об Эллейнджайтах», автор — Лиен Ким.

Линда с удивлением смотрела на улыбающееся лицо матери, безлико глядящее с форзаца книги.

Механически Линда перевернула страницу и глаза побежали по ровным печатным строчкам:

«Большинство источников указывает на то, что Эллейнджайты принадлежали к тем, кого в Пятикнижии, неканонических еврейский книгах, а также в книге Еноха называют нефелимами.

В некоторых источниках это слово переводится с древнееврейского, как исполин, но согласно более глубокой трактовке означает: «тот, кто приводит к падению других».

В раннехристианских источниках словом нефелим обозначили существ, появившихся в результате связей «сыновей Господа» (в некоторых толкованиях — ангелов) и «дочерей человеческих».

«В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди.

(Быт.6:4)

Слово «нефелим» до сей поры переводится по-разному. Иногда, как «отличный от других», в других источниках как «павший». Получается, что до Потопа падшие ангелы вступали в связь с жёнами человеческими, и от той связи рождались нефилимы — гибриды, человекоподобные существа с изменённой генетикой, проявлявшейся в различных генетических отклонениях.

Само появление нефелимов неразрывно связано с падшими ангелами.

По описаниям нефелимы очень красивы, обладают стройными худощавыми телами и красивыми шелковистыми волосами. По свидетельству древних источников эти существа отличаются большой страстью к сексу и различного вида извращениям, нередки среди них случаи мазохизма. Почти все нефелимы бисексуальны, хотя и имеют разделение на мужской и женский пол. Среди специфических особенностей нефелимов отмечают следующее: ускоренная регенерация, способность к телекинезу, ментальные проявления, такие, как способность читать мысли или вызывать навязчивые образы у подчиненного объекта, подавление воли, способность посредством тактильного контакта (прикосновение) вызывать определённые положительные ощущения у людей (любовь, тепло, уверенность, смелость), облегчать ощущения негативные (боль, страх, тоску). Нефелимы способны длительное время обходиться без воды и пищи.

Одной из ключевых особенностей нефелимов является то, что сами они не могут генерировать в себе силу, поэтому прибегают к внешним её источникам. Способами потребления внешней энергии является обычный или энергетический вампиризм, зачастую с помощью бесстыдного привораживания к себе донора».

Линда в недоумении смотрела на книгу. Что за бред? Её мать была мечтательным созданием эльфийской породы, но кажется данный «шедевр» она творила не в жанре фентези?

Зачем она вообще интересовалась этим? А главное, почему эта книга хранится здесь?

Линда в задумчивости пролистала ещё несколько страниц.

С некоторых глядели репродукции изображений, — дагерротипов, ферротипов, первых фотографий, — потрясающе-привлекательных (этого не могли скрыть даже некачественные, выцветшие снимки прошлых веков) мужчин и женщин в шикарных нарядах.

«История семьи Элленджайт необычна, зачастую таинственна. Она содержит в себе множество непонятных, странных факторов…

…Ричард Эллейнжайт в пятнадцать лет стал вникать в дела фирмы, постепенно приняв на себя всё управление. Ещё в столь нежном возрасте доказав, что отлично подходит на роль управляющего, он всю жизнь оставался преданным делу…

… Анжелика, Стелла и Эмма росли счастливыми и беззаботными. Их детство прошло, утопая в роскоши. Девочки могли наслаждаться всем, что только мог предложить Эллинж в пору своего рассвета…

…Эдуард прослыл опасным повесой. Его главным развлечением стали бесчисленные дуэли...

…Ральф покинул Кристалл-Холл и прожил какое-то время в квартире в Западном Квартале с компаньоном, который, как выяснилось позже, тоже принадлежал к побочной французской линии Элленджайтов и, по слухам, был братом-близнецом Софии Ленгрэ…

…На момент свадьбы со своей кузиной Анжеликой Элленджайт, которую скандально известный Ральф отбил у своего кузена Ричарда, счастливый жених уже был отцом двух сыновей. Со старшим сыном разница в возрасте у них не составляла и четырнадцати лет. Ходили упорные, хоть и негласные слухи о том, что он прижил его от собственной матери, Джудит Элленджайт. Матерью второго сын Ральфа, Винсента, стала Эстер Пилле, красавица испанка знатного кастильского рода…

…Через год у молодых родилась дочь, Снежана Эллейнджайт, удивительная красавица, нежный белокурый ангел…

…Антуан, по многим официальным источникам, нажил состояние путём захвата чужого имущества — проще, пиратствовал в южных морях. Он владел четырьмя каперскими фрегатами: «Быстрый», «Могучий», «Морская волшебница», «Немезида»…

…в 1828 году женился на Джемме Элленджайт…

… Элленджайты были непревзойдёнными наездниками и фехтовальщиками, отлично играли на музыкальных инструментах, обладали врождённым способностями к живописи...

… Элленджайты устраивали знаменитые приёмы в Кристалл-холл, по великолепию устройства с ними не всегда могли сравниться и празднества в королевском дворце. В год они устраивали не менее десятка благотворительных балов, активно помогая молодым начинающим музыкантам, певцам, артистам.

…Ричард Элленжайл получал огромные прибыли от выгодных капиталовложений, он скупал всё новые и новые участки в городе…

…Нельзя не упомянуть о такой грани характера Ральфа, Эжена, Асмадея, как их бисексуальность. Истории, рассказанные их любовниками, стоят того, чтобы их привести здесь…

… по свидетельству, Ральф Элленджайт был развратным, жестоким человеком с явными признаками врождённого безумия. Он жестоко и иногда даже прилюдно избивал своего старшего сына. Ходили так же слухи о их вдвойне противоестественной связи...».

Линда захлопнула книгу.

Хоть она и пролистывала её по диагонали, всё же осталось чувство, будто она подглядывает в замочную скважину за чем-то непристойным, пачкая не только взгляд, но и душу.

Смаковать подробности чужой личной жизни — в этом всегда есть неприятный душок.

Солнце взошло, ярко осветив пустую комнату с давно потемневшей обивкой на стенах. В воздухе наряду с запахом плесени держался стойкий аромат духов и пудры — навязчивый, можно даже сказать, въедливый.

В это самое мгновение пришло жуткое осознание того, что в доме Линда одна, если не считать всех этих бесчисленных Элленджайтов.

Слава богу, что Линда не поняла этого раньше, находясь в беспросветном мраке ночи, в котором светиться могла лишь одинокая свечка.

Острое желание выбраться из дома охватило её. Нужно было заставить себя повернуться, преодолеть путь через погруженные в полумрак комнаты и только после этого бежать — бежать прочь, не оглядываясь!

Сердце Линды болезненно ухнуло. Она на минуту застыла, повернулась и подняла голову.

На фоне тускло светящегося дверного проёма появился темный силуэт.

— Мисс Филт? С вами всё в порядке?

— Мистер Калхаун! — с облегчением выдохнула Линда.

Её вчерашний проводник сделал вперёд несколько осторожных, крадущихся шагов, будто опасаясь наткнуться на нечто опасное или неприятное. Он явно прилагал усилие, чтобы не коснуться пыльной поверхности чего-либо в комнате рукавом тёмного свитера.

— Вы в порядке? — повторил он.

— А что со мной может быть не так? — наигранно засмеялась Линда. — Я замерзла и, если честно, несколько ошарашена странной обстановкой. Но в остальном всё отлично. Да и как могло быть иначе?

В светло-голубых глазах нового знакомого стыло холодное непроницаемое выражение.

«Смотрит как на овцу, оставленную на заклание, но чудом выжившую», — пронеслось в голове.

Что ещё удивительнее, именно так она себя и чувствовала — как чудом выжившая овца.

— Я и не предполагал, что вы останетесь здесь ночевать, — словно бы оправдывался Калхаун. — Думал, после встречи с госпожой вернётесь в отель.

— Учитывая погоду и позднее время, мы решили, что разумнее будет заночевать здесь.

— Вам не следовало находиться здесь ночью.

— Почему? — вопросительно подняла бровь Линда.

— Говорят, здесь происходят странные, иногда — страшные вещи.

Линда смерила его взглядом, полным сарказма:

— А вы не думаете, сударь, что предупреждения были столь же уместны вчера, сколь неуместны сегодня?

Спустя три часа они с Калхауном снова были на колесах.

До Кристалл-холла из Эллинжа было не меньше часа пути. Дорога частная, но, против ожиданий, она оказалась вполне сносной, хоть и петляла между пологими горами как трусливый заяц. Несмотря на то, что потягаться с Кордильерами эти горы-старички, больше напоминавшие живописные холмы, не могли, они все равно производили впечатление.

Асфальтовая лента то шла вверх, делая виток за витком, то спускалась вниз, в тёмно-зелёный тоннель сосен и елей. Поначалу навстречу ещё выезжали автомобили, но потом окрестности совсем обезлюдели.

Вскоре мистер Калхаун припарковался прямо на обочине, заявив, что дальше проезда нет и придётся идти пешком.

Следуя за немногословным проводником Линда зашагала вперёд. Она проклинала длинные каблуки, благодаря которым у неё создалась впечатление будто с пыткой испанскими сапогами она знакома лично. С той, правда, разницей, что претерпевавшие эту экзекуцию жертвы не пытались в них ходить.

Какое-то время Линда и Калхаун бодро шагали под соснами. Вскоре те уступили место просторному газону перед кованной чёрной оградой, за которой таилась разрушенная сторожка. Немилосердное время превратило её в груду хаотично рассыпанного кирпича.

За проломленными, провисшими в петлях воротами снова бежала дорога. Выглядела она заброшенной. Приходилось наклонять голову, чтобы не задеть разросшиеся ветки — кроны деревьев смыкались вверху сплошным сводом. Создавалось впечатление, что тропинку прорубили прямо в лесу, хотя Линда не сомневалась, век назад на этом месте была прекрасная подъездная аллея.

— Вот он, печально известный Кристалл-холл. В народе его до сих пор называют Хрустальным Домом.

При взгляде на фамильную резиденцию Элленджайтов у Линды пресеклось дыхание от восхищения. Дом был прекрасен. Даже не дом — замок мечты, безукоризненно— прекрасное здание!

Две огромные белоснежные мраморные лестницы как опустившиеся крылья ангелов бежали вниз от дома, возвышающегося на пригорке. Они вели к трём террасам, расположенным на разной высоте, следующих одна за другой, подобно висячим садам Семирамиды.

Каждая терраса когда-то была украшена ансамблем из фонтанов, скульптур и клумб. Даже теперь, после векового упадка, всё это продолжало улавливать душу своей гармоничной красотой.

Дом имел правильную четырёхугольную форму. В центре его возвышался огромный сверкающий купол, похожий на синий кристалл из горного хрусталя.

— Нравится? — с улыбкой спросил Калхаун.

В ответ Линда только улыбнулась бессмысленной, лучезарной улыбкой. Разве такая красота могла ненравиться?

Но как только они оказались внутри дома восторги Линды поубавились. Выщербленные мраморные ступени перед входом усыпало мёртвой листвой. С когда-то белых колонн клочьями свисала краска, открывая взгляду чёрные пятна гнили.

Тяжелая массивная входная дверь поддалась Калхауну с трудом, отворившись с тяжёлым скрипом, будто кто-то в глубине дома мрачно насмехался над маленькими, как муравьи, назойливыми людишками, надумавшими необдуманно шагнуть прямо в глотку к чудовищу.

Войдя внутрь они оказались в просторном вестибюле. Из-за закрытых ставен в доме нельзя было ничего рассмотреть, всё тонуло в темноте.

— У входа на крючке должна висеть масляная лампа, — предупредил Калхаун. — Сейчас я зажгу свет.

Спустя несколько минут Линда ощутила не слишком приятный запах масла. Стоило поджечь фитиль, как яркий свет залил комнату, позволяя её рассмотреть.

Пол был из коричневого мрамора в золотистую прожилку. Довольно низкий, исходя из пропорций комнаты, потолок, поддерживали квадратные колонны. С потолка латунью поблескивали выпуклые грани светильников в виде причудливых чаш. Прямо против входной двери зиял дверной проём. Когда-то, судя по всему, его закрывали стеклянные полотна, но теперь проемы зияли словно слепые глазницы.

Влево и вправо уводили большие дверь. Третья, маленькая и неприметная, раньше, скорее всего, вела на половину слуг.

Зачарованная, словно кладоискатель, напавший на жилу, или учёный, заставший в шаге от научного открытия, Линда поспешила пересечь вестибюль и остановилась на пороге Хрустального Холла. Именно над ним раскинулся волшебный синий купол, приметный издалека.

Свет пробивался сквозь граненное стекло, рассеивался, преломлялся в колоннах, выполненных под хрусталь. Создавалось впечатление, что ты находишься на глубине океана или в зачарованном волшебном гроте. Пространство вокруг искрилось, переливаясь алмазной крошкой.

Центром зала, безусловно, стала притягивающая взгляд широкая лестницы из белоснежного мрамора.

Линда попыталась вообразить, как же выглядело всё это раньше, будучи новым и ухоженным? Когда сверкало и переливалось тысячами реальных, а не воображаемых огней? Немудрено, что слава о приёмах в Кристалл-холле пережила своих владельцев на целый век. Даже сейчас, когда всё пропиталось вековой пылью, запахами сырости и мокриц, а по углам свисала паутина, знаменитый Хрустальный Зал зачаровывал, очаровывал, покорял.

Достав план, Линда попыталась разобраться в схеме дома. В тонущих во мраке ходах, согласно документу, находились столовая, гостиная, музыкальный и бильярдные залы, библиотека. Слева — бассейн, фехтовальный зал, зимний сад.

— Почему они допустили, чтобы дом дошёл до такого состояния, так обветшал? — возмутилась Линда.

— Наверное, содержать его недёшево? — предположил Калхаун.

— Здесь можно было бы устроить шикарный отель для vip-персон. У меня такое впечатление, что дом был просто создан для того, чтобы в нём жило огромное количество людей. Дать такому красавцу так бессмысленно умереть — разве это не преступление?

Линде казалось, что с каждым шагом она всё сильнее и сильнее влюбляется в Кристалл-холл.

— Возможно, есть в этом доме что-то, что изгнало его обитателей. И нам тоже не следует здесь задерживаться, — с этими словами Калхаун направился к лестнице, сделав Линде знак следовать за собой.

Поднимаясь, Линда продолжала чувствовать её — тишину.

В Кристалл-холе тишина была даже более густой и осязаемой, чем в доме Синтии. И в тоже время к ней, к Линде, она была более… доброй, что ли? Как уютное одеяло, наброшенной на плечи.

«Ты точно сходишь с ума», — мысленно посмеялась над собой Линда.

Под ногами лежал ковёр, как ни странно, не такой уж и вытертый, как можно было себе вообразить за сто пятьдесят лет.

Лестница вывела их на второй этаж, в очередной широкий и длинный холл, идущий по периметру хрустального купола, спрятанного за правой стеной. С левой стороны располагались многочисленные комнаты, как в настоящем отеле. Все, как одна двери были из дорого красного дерева.

Обои в коридоре когда-то были шелковистыми. До сих пор, несмотря на то, что они потемнели от времени, на коричневом фоне ещё можно было различить золотой орнамент.

Толкнув первую попавшуюся дверь Линда обнаружила, что та заперта.

— Открыть можно? — спросила она у Калхауна.

Тот кивнул и, достав связку ключей, провернул ключ в замке.

Линда отчего-то ожидала, что в комнате окажется светло, но окна и тут были закрыты. Единственным источником освещения по-прежнему оставалась масляная лампа в руках Калхауна.

Шторы здесь были такие же ветхие, как и в особняке Синтии. Посредине комнаты возвышалась кровать под резным балдахином.

Приблизив лампу к ней, чтобы получше рассмотреть матрас, Линда чуть не задохнулась от отвращения — с полсотни чёрных насекомых бросились врассыпную

— Тараканы! — визгнула Линда, отшатываясь. — О, господи! Какая гадость!!!

Попятившись, она поспешила выйти.

— В других комнатах почти та же самая картина, — довольно прокомментировал Калхаун. — Да и что вы хотите, учитывая, сколько времени всё тут пустует без хозяйского-то пригляда? В общем, впечатление о доме вы составили, так что, делать нам больше здесь нечего.

Молодой человек даже и не скрывал своего желания побыстрее покинуть этот чудесный, но словно заколдованный злой волшебницей, замок.

Интересно, чего он боится?

Сама Линда страха здесь не испытывала. Если у домов есть душа, дух Кристалл-холла безоговорочно принял её. Возможно просто чувствовал, что именно в руках Линды находится сейчас его возрождение и спасение?

Что ж, Калхаун прав, цель, с который они прибыли в Хрустальный Дом достигнута, задерживаться не имеет смысла.

Линде казалось, что дом смотрим ей вслед, как брошенный щенок, словно крича вслед: «Что же ты?! Ты же обещала приютить, защитить, а теперь оставляешь?!».

«Я вернусь, — шепнула она тихо, поглаживая настывшие за века стены. — Я вернусь и помогу тебе ожить. Обещаю».

Не успело солнце встать, как обитатели колледжа N. занялись привычными делами. Кто-то отправился на утреннюю пробежку, кто-то в библиотеку, немногие счастливцы просто отдыхали в тени ярких, ещё не успевших сбросить листву, деревьев, но большинство проводило свободное время на футбольном поле, готовясь к приближающемуся матчу.

Катрин Клойс какое-то время наблюдала за бегающими по полю мальчишками в мокрых от пота, несмотря на прохладную погоду, майках. Волей-неволей она прислушивалась к перешептыванию девиц, сидевших впереди неё на скамейке.

Подруги довольно бесстыдно обсуждали размеры мужских достоинств у игроков:

— Питт, конечно, красавчик, но если ещё на его смазливую физиономию и стоит посмотреть, то уж в спальне-то глядеть определённо не на что! — смеясь, делилась впечатлениями симпатичная брюнетка.

— А у Мэтта, скажу я вам, нет ни единой унции жира. Настоящий жеребец!

Озвученный Питт и Мэтт были, по мнению Катрин, придурками, но всё равно говорить так о людях неправильно. Унизительно в первую очередь для самого говорящего. Но рискни Катрин озвучить свою точку зрения, здесь бы её подняли на смех.

— А знаете, девочки, у меня с Мэттом договорённость? Я могу переспать с ним, когда захочу, без всякой чуши насчёт отношений.

— Всё это окончится слезами, — невольно сорвалось с губ Катрин.

В следующее мгновение она уже была готова сама откусить себе язык — дружная троица признанных красавиц дружно повернула головы в её сторону.

— Ой! Смотрите-ка, кто заговорил? Слезами?.. Твоими что ли, дурочка? Если уж сидишь и греешь уши, так завидуй молча.

— А что ей ещё-то остаётся? — поддержала рыжая Кэсси, всегда играющая в троице роль подпевалы. — С её-то сексуальностью монахини?

Катрин чувствовала, как от негодования загорелись щеки. Она злилась на этих трех стервозных красоток, но куда сильнее злилась на себя: зачем было встревать в чужой разговор? Глупо же!

Не желая больше оставаться на стадионе, Катрин поднялась и побрела через зелёную лужайку, окаймляющую здание колледжа, в сторону длинной, тёмной постройки. В прошлые века это здание служило конюшней. Сейчас это была просто открытая всем сквознякам, мало кому интересная пристройка, нечто вроде сарая, где собирался ненужный хлам: поломанные столы, стулья, доски, инвентарь. Некоторые любители нарушать строгую дисциплину приходили сюда покурить.

Но Катрин не курила.

Она не знала, зачем приходит сюда снова и снова, раз за разом. Наверное, всё-таки следует начать курить? Говорят, это жизнеутверждающий шаг. Как раз позитива Катрин и не хватает.

«Ты просто зануда», — говорила, презрительно передёргивая плечиками, Ирис. Любимая двоюродная сестрица. — «Всё, что может принести в жизнь хоть маломальский интерес, ты резко отметаешь, будто несущественное».

Ирис легко говорить. Она-то никогда не жила приживалкой у родственников, да ещё при живых родителях. Никогда не чувствовала себя постоянно кому-то за что-то и чем-то обязанной, как сама Катрин. У Ирис была замечательная мать, которая, хвала небесам, жила головой, а не сердцем, как мать Катрин.

Наверное, в этом вся проблема старших и младших сестёр? Старшим достается ум, младшим сердце; старшим — наследство и умение им распоряжаться, младшим — умение любить мужчин и клянчить у старших сестёр на бесконечных любовников.

Наверное, это неправильно. Наверное, она, Катрин, будет гореть за это в аду, но, бог прости, как же она ненавидит собственную семью! Ненавидит всем сердцем! Всех, за исключением сестры своей матери — родной тётки, чьей милостью она, Катрин Кловис, не выросла в приюте.

Отец с матерью окончательно расстались, когда Катрин не было и пяти лет. Они и до этого жили, как кошка с собакой. Да и кто бы ужился с блистательным Огюстеном Кловисом, который не мог пройти мимо ни одного игрового автомата, карточного стола или проститутки без того, чтобы тут же не потратить на них всю имеющуюся у него в запасе наличность?

Нет, за то, что семейная жизнь не заладилась, Катрин мать не винила. Даже то, что когда-то Джоанна Эджой пленилась смазливой мордашкой круглого, с точки зрения самой Катрин, идиота, было объяснимо: молодость плюс врожденное легкомыслие, в какой-то степени роднившее Джоанну с её избранником.

Но то, что после разрыва весь круг интересов матери замкнулся исключительно на устройстве личной жизни, Катрин простить ей не могла.

Широко известны случаи, когда расставшиеся родители рвут ребёнка на части, пытаясь каждый оставить его при себе. Увы! То был случай не Катрин. Отец уступил её матери безоговорочно и без боя. Мать при каждом удобном случае пыталась пихнуть Катрин обратно к отцу и она, как мячик из пинг-понга, перелетала из одних легкомысленных рук в другие.

Потом произошёл тот роковой случай, после которого всё изменилось. Мать отправилась с очередной «любовью всей жизни, мужчиной мечты» отдыхать на Мальдивы, доверив благополучие дочери Огюстену. Чтобы тот был пай-мальчиком Джоанна даже оплатила кое-какие его долги и оставила экс-супругу кредитку с кругленькой суммой. Но не прошло и двух дней после отъезда матери, как горе-папаша, обналичив кредитку, в очередной раз проигравшись в пух и прах, попытался утопить переживания в алкоголе. Он налакался до полицейского участка, в котором пробыл четыре дня.

Все эти дни Катрин, которой не было и шести, просидела одна в закрытой квартире.

На четвёртый день, потеряв терпение от беспокойства и ставшего уже невыносимым голода, Катрин перелезла на балкон к соседям, и когда те, придя с работы, обнаружили у себя обмороженного, заплаканного, истощённого ребёнка, разразился скандал.

Сначала появились инспекторы из социальной службы по защите детей, потом начался процесс по лишению родительских прав. Приехали бабушка и дедушка Катрин, началась судебная тяжба.

Дедушка располагал неплохими денежными средствами, но по возрасту никак уже не подходил в опекуны для маленькой девочки. Тогда-то к делу подключилась тетя Элис, оформив опекунство на себя. Вот так Катрин оказалась в её семье.

Тётка была женщиной строгой, особенно племяшку не баловала, но и не доставала по мелочам. Она заботилась о том, чтобы у Катрин с её родной дочерью практически всего было поровну, но всё же естественные узы не отменишь и если в отношении к племяннице Элис проявляла щедрость и справедливость, то Ирис доставалась вся та материнская любовь и ласка, о которой сама Катрин могла только мечтать.

Ирис была родной дочерью, Ирис была младшей по возрасту, Ирис была броской и яркой красавицей. Что оставалось Катрин? Быть правильной, разумной, ответственной и никому никогда не докучать.

Она отлично с этим справлялась.

Когда подошло время, тетя Элис, поинтересовавшись желаниями Катрин и узнав, что та хотела бы стать врачом, сделала всё от неё зависящее, чтобы племянница получила желаемое.

И вот Катрин здесь, овладевает желанной профессией. Она по-прежнему трудолюбива, ответственна, разумна и незаметна. Как всегда — вечная серая незаметная тень.

Начался дождь. Пришлось поспешить покинуть здание, крыша в котором была похожа на решето. Скрестив руки на груди, Катрин выскользнула в дверной проём. По тропинке, огибающей кромку круглого озера, она зашагала к виднеющимся вдали корпусам колледжа. Гравий слегка поскрипывал под кроссовками, ветер трепал волосы, выбившиеся из хвоста.

Солнце исчезло как-то сразу и вдруг. Мир сделался сумрачным, но нельзя сказать, чтобы неуютным, просто большинство красок будто размыло, лишив контуры и очертания предметов привычной чёткости.

В столовой обед был в самом разгаре. Катрин с неприятным чувством, что снова сделала что-то не так, а именно — опоздала, втянув голову в плечи, поспешила к своему месту.

— Мадемуазель Кловис?

Она вздрогнула, против воли сжимаясь сильнее.

Развернувшись на окликнувший ей голос Катрин увидела, как широкими шагами к ней приближается мистер Форест, директор колледжа. Она быстро прокрутила в памяти список возможных прегрешений, но в голову не пришло ни одного, достойного того, чтобы выволочку ей устроил директор лично.

— Мадемуазель Кловис? Где вы пропадаете? Мы ищем вас уже около часа. Следуйте за мной. К вам приехали.

Сердце Катрин остановилось. Память услужливо нарисовала ужасающую картину: их с Ирис останавливают посредине школьного коридор и вежливый, бесстрастный голос говорит почти ту же самую фразу, слово в слово:

— Мадемуазель Оуэн? Мадемуазель Кловис? Где вы пропадаете? К вам пришли.

Тогда, прямо в кабинете директора школы им с кузиной сообщили об автокатастрофе, в которой погибли дедушка, бабушка и отец Ирис — муж тети Элис, Бертран Оуэн.

Катрин помнила, как, не сумев справиться с неожиданно свалившимся на них несчастьем, разрыдалась Ирис…

— Мадемуазель Кловис?..

Темнокожая рука мистера Фореста чуть сжала запястье, возвращая Катрин в день сегодняшний.

— Вы в порядке?

— Что?... — непослушными от ужаса губами спросила Катрин. — Скажите мне, что с лучилось с тётей и Ирис?!

Видя искреннее недоумение в тёмных глазах мистера Фореста, Катрин почувствовала, как тепло жизни, её дыхание и краски возвращаются обратно.

— С вашими родными всё в полном порядке. Меня заверили, что новости хорошие. Следуйте за мной и ничего не бойтесь.

Немного успокоившись, но всё ещё с сильно бьющимся сердцем Катрин проследовала за директором.

Стоило перешагнуть порог директорского кабинета навстречу им поднялась стильная дама. Цепкий взгляд, овальное лицо с точеными скулами, серые глаза. Профессиональная уверенность в каждом жесте

— Линда Филт, — представилась она, протягивая Катрин руку для пожатия. — Адвокат из Спайд-Корпорейшен.

— Спайд-Корпорейшен? — переспросила Катрин машинально. — Известная юридическая компания?

— Да, — кивнула мисс Филт.

Катрин с каждой минутой чувствовала себя всё болеенеуютно.

— Что же такой известной компании потребоваться от меня? Сказать по правде, я даже в этом третьесортном колледже персона не самая популярная.

— Времена меняются, — улыбка коснулась только губ Линды. — Думаю, скоро ваш социальный статус вырастет, мадемуазель. Согласно сведениям, хранящимся вот в этом кейсе, даже дочь президента Америки не так богата, как вы.

Катрин смотрела на женщину в немом изумлении.

Последовали объяснения. Долгие, но доходчивые.

— Я — богатая наследница проклятых Элленджайтов? Вы, должно быть, шутите?

Линда дернула бровью, будто говоря: «Разве поехала бы я в такую даль, чтобы так глупо пошутить?».

— Моя бабушка иногда упоминала о них, как о наших предках, но мы с Ирис никогда не относились к этому серьёзно.

— Оказывается зря. Вы действительно прямой потомок Эллейнджайтов. Поскольку прямых наследников в этом роду не осталось, пришла ваша очередь овладеть этим счастьем, — усмешка мисс Филт так и сочилась сарказмом. — Приезжайте в Эллинж, мисс Кловис, подпишите документы и вступите в наследство. Ну, улыбнитесь же! Разве вы не рады?

— Рада?

— Богатству принято радоваться.

— Не знаю. Никогда не была богата. Как-то сложно всё это так вот, в одночасье, осознать.

Ничего в мире и не переменилась. Она оставалась собой, Катрин Клойс — нежеланным, нелюбимым, никому не нужным ребёнком, выросшим в такую же никому ненужную молодую девушку.

Она, Катрин Клойс, владелица невиданного богатства и сказочного замка? Наверное, когда-нибудь она сможет это прочувствовать, но пока что все эти сухие цифры-миллиарды и сказки про волшебные замки для неё всего лишь пустой звук.

Катрин слушала улыбающуюся Линду, её рассказ о том, как придётся покинуть колледж, поехать в Эллинж. Расстраиваться не стоит, именно там, в Эллинже, находится один из лучших медицинских центров в Америке. Да, конечно, если Катрин пожелает, она может пригласить с собой и тётушку, и кузину, и любимую кошку. Кого угодно, всё, что душе угодно!

Как она сумеет управиться с таким наследством даже без азов экономического образования? Линда заверила, что беспокоиться совершенно не о чем. Сотрудники фирмы Спайд-Корпорейшен обо всём позаботятся.

Всё, что требовалось от самой Катрин, это поселиться в Эллинже, в Хрустальном Доме. Больше ничего.

* * *

Тётя Элис и кузина Ирис присоединились к ним по дороге.

Каждый раз видя кузину, Катрин с раздражением отмечала, насколько та обворожительна. Мало того — день ото дня она становится всё краше. Кому бы не хотелось иметь такие же длинные стройные ноги, как у Ирис Оуэн? Кого не пленяли бы мягкие, плавные, как у сытой пантеры, движения? Можно ли винить мужчин в том, что взгляд помимо их воли останавливался на высокой, упругой, идеальной девичьей груди? Добавить к этому цветущее, яркое даже в отсутствии макияжа, личико и станет понятно, почему столько голов оборачивалось в сторону Ирис, когда она просто шла по улице. Мужчины хотели Ирис Оуэн, женщины желали стать ею. И Катрин Кловис, черт возьми, не была исключением из правил! Трудно существовать рядом с совершенством и не сделаться сварливой, точно старая дева.

Правда, Катрин изрядно извиняло то, что у мисс Популярное Совершенство был ой какой непростой характер.

Ирис считала, что, раз уж Катрин живёт приживалкой, у неё светлые волосы, да ещё и рыбий темперамент то Катрин во всём должна уступать ей, такой звёздной, несравненной, великолепной. Катрин, признавая за Ирис все её многочисленные достоинства, болезненно осознавая собственные недостатки всё-таки не сдавалась и твердо отстаивала свои права. Конфликт интересов достигал апогея после чего обычно следовал взрыв. В детстве дело доходило до драк. Теперь обыкновенно заканчивалось ехидными пикировками.

Дядя Бертран успокаивал тётю Элис, заверяя, что как только девочки повзрослеют, это пройдёт. Но «это» не прошло. Глухая неприязнь, тайное соперничество с годами разгорались только жарче.

— Прими мои поздравления. Какого чувствовать себя в роли миллионерши, Кати? — не удержалась от очередной шпильки Ирис, как только представился случай.

Катрин со всё возрастающим раздражением смотрела на кузину, грациозно устроившуюся на сиденье напротив. Привычно забросив одну ногу на другую Ирис вызывающе покачивала острой шпилькой в нескольких дюймах от её голени. Сиреневые, необыкновенно яркие глаза кузины с непередаваемой иронией глядели на Катрин.

Одним только этим взглядом Ирис сумела выразить свое отношение: «Даже все миллионы мира не превратят тебя во что-то стоящее, глупый серый мышонок».

— Н-да! Кажется, мы поменялись ролями? Теперь бедная родственница — это я? — усмехнулась Ирис.

— Роль бедной киски тебе никогда не сыграть.

«В каком бы амплуа ты не выступала, роль стервы прилагается бесплатным бонусом», — добавила Катрин про себя.

— Ну и как ты отнеслась к такой шикарной новости, Кати?

Упругие губы Ирис, похожие на два изогнутых лука, вновь сложились в насмешливую улыбку.

— Попробую-ка догадаться? Наверное, ты сделала это с обречённым достоинством?

— Помнишь, бабушка предупреждала нас, что рано или поздно старинное проклятие настигнет и нас? Тебе смешно? — с негодованием воскликнула Катрин.

Бесконечные ухмылки уже порядком ей надоели.

— А тебе нет?

Ирис строптиво тряхнула головой, отчего её тёмная грива разметалась по точёным плечикам. В отдельных прядях под солнечными лучами вспыхнули огненные красноватые искорки, словно отблески пламени.

— На мой взгляд называть многомиллионное состояние проклятием настоящее богохульство, — заявила она. — Тебя же не пыльном мешком из-за угла огрели — тебя озолотили. Будь я на твоём месте, я бы ни за что не сидела тут с постной миной. Я бы радовалась. Почему ты, Катрин? Почему? Ведь это моя мать старшая сестра! Мама, а не Джоанна.

Поезд извернулся, как гусеница, въехал на железный мост, оглушительно загромыхав колёсами.

За окном проносились бескрайние, налившиеся золотом, поля. Иногда они перемежёвывались узкой лентой деревьев. Голубизну небес не запятнало ни одно, пусть даже самое пушистое, самоё легкое облачко — чистейшая лазурь до самого горизонта. Синь и золото были насквозь пронизаны светом.

* * *

Город был красив. Не сказочно, нереально прекрасен, словно из снов, а просто хорош, как всё то, что ухоженно и процветает. Обыкновенный город из камня, стекла, бетона, спальных, деловых, развлекательных кварталов и районов.

Прибудь они сюда на пару месяцев позже, застали бы Эллинж окутанным серыми ноябрьскими хлябями, а так повезло увидеть его ещё в ярком разноцветном убранстве.

Осень от других времён года выгодно отличается вакханалией ярких красок. Жаль, она будет буйствовать ими лишь до той поры, пока творец не польёт с небес бесконечными дождями, вымывая из мира все лишнее, делая его лаконичным-скупым, как карандашный набросок.

Невозможно было не заметить, как много в Эллинже зелени. Газоны и парки демонстрировали все возможные оттенки жёлтой палитры, от бледно-лимонового до кроваво-багряного.

Здесь любили цветы и власти, и жители. Весь центр города занимали клумбы, альпийские горки, экзотичные гигантские кашпо: повсюду яркие, словно бабочки — цветы, цветы, цветы.

Дома были преимущественно многоэтажные, но они ничем не напоминали огромные небоскребы из мегаполисов. Фундаментальные, надёжные строения, расположенными квадратами. Коробки домов огораживали внутренние дворы.

Дороги отлично асфальтированные, гладкие, как каток, заключены в ярко-выбеленные бордюры. Главные улицы сияют витринами магазинов. Отовсюду выглядывают манекены, светятся зазывающие буклеты под неоновыми вывесками. Рекламируют всё, что угодно, от чашечки кофе до дорогой шубы из серебристого песца. Всё сдержанно, цивильно, предельно чисто.

Нельзя сказать, что Эллинж заставил Катрин влюбиться в себя, но он определённо нравился. В нём так органично переплеталась старинная и современная архитектура, оазисы природы и цивилизация, что это невольно внушало симпатию.

Если Ирис рассчитывала попасть в отель в старинном стиле, вроде экстравагантного замка, то ей ждало разочарование. Такси остановилось у здания именно такого, какое представляется при словосочетании «небоскрёб из мегалополиса»: множество окон, всё на вид сверкающее и холодное.

Внутри их встретил гладкий гранит палевого оттенка. Он был тут повсюду — на полу, потолке, стенах. Дверные проёмы с чёрными, чуть шероховатыми на вид, дверными коробками в стиле хайтек. Молочно-белые стёкла сверкали в дверных полотнах, как слюда. Блестели позолотой раздвижные дверцы лифта с зеркальными стенами и лёгкие лестницы с четкими контурами ступеней. Люстры сияли от света, преломляя его гранями стеклянных подвесок.

Когда их завели в комнаты Катрин лишилась дара речи. О таком она даже не мечтала, поскольку не верила в существование подобного в реальности. Только в кино и в романах, по её представлению, могла существовать подобная роскошь.

Пол застлан ковролином фисташкого цвета. Два длинных узких окна занимали пространство от пола до потолка. Их частично закрывали фестоны белых пенистых занавесок, поверх которых красовались классические гардины без ламбрекенов.

Пространство между окнами занимал круглый туалетный столик поддерживая на себя экибану со свечами. По правой стене от входа стояли диван и кресло, по левой — большой журнальный стол, за ним стул с высокой спинкой. Во всю левую стену, прямо над столом, висел огромный плазменный телевизор.

Во второй комнате, оформленной всё в той же палево-фисташково— коричневой гамме, расположилась кровать.

Катрин присела на край дивана. Отчего-то эйфории и радости от обретённого богатства всё равно не было.

Зато Ирис попала в свою стихию. Она наслаждалась красками, звуками, стуком каблучков по полу. Наслаждалась обилием зеркал, в которых могло без устали отражаться его красивое личико.

На следующее же утро Катрин вынуждена была отправиться с кузиной по магазинам. Ирис была непоколебима — им нужна, просто необходима новая одежда!

Много новой одежды.

Стеклянный рай магазинов в Эллинже разительно отличался от маленьких киосков, где девушки привыкли отовариваться раньше. Тут можно было пропадать с утра до вечера, примеряя то один, то другой наряд, наслаждаясь осознанием того, что можешь приобрести всё, что душе угодно.

Так непривычно-странно было при выборе какой-нибудь безделушки не подсчитывать оставшиеся деньги. Покупая туфли на «непроходимых» каблуках не беспокоиться о том, что завтра окажешься босиком. Странно купить ненужную, ярко-броскую сумочку лишь потому, что понравилось, и плевать, что она девятая и ни к чему, что пылится в твоей гардеробе, не подходит.

Утомившись блуждать по магазину Катрин присела в ожидании Ирис, которая копалась в очередном отделе, на этот раз — ювелирных украшений.

От нечего делать Катрин принялась размышлять над тем, как скоро до Ирис дойдёт мысль, что она теперь может приступить к выбору автомобиля, а не только симпатичных туфелек?

А когда кузина до этого дозреет, остановится ли на третьей машине или купит к каждой выбранной паре туфелек новое авто, ориентируясь исключительно на их сочетание по цвету?

— Нравится?

Припархавшая бабочкой Ирис продемонстрировала Катрин колечко с крупным изумрудом.

Катрин бы одобрила любой выбор кузины. Затянувшийся на много часов шопинг надоел ей до физической тошноты.

— Ирис, у меня сегодня собеседование у профессора Скотта, — напомнила она.

— Так это ещё через два часа. Бездна времени.

— Нужно ещё отвести всё это барахло домой. Я была бы не против перекусить.

— Внизу я заметила отличный кафетерий.

— Нет, Ирис. Мы едем домой! — взбунтовалась Катрин. — Мне необходимо собраться с мыслями и привести себя в порядок.

— Я тебя умоляю! — закатила глаза Ирис. — Даже если ты будешь в ответ на профессорские вопросы мычать, как корова, они всё равно тебя примут. С такими бешеными деньгами, как у нас теперь, можно ни о чём не беспокоиться.

— При чём тут деньги?! Я хочу знать, что люди ценят меня за мои знания и за мои человеческие качества!

— Ерунда, — отмахнулась Ирис.

— Я уже достаточно времени провела за твоим шмотьём. Всё! Возвращаюсь в отель, — решительно заявила Катрин.

— Какая же ты всё-таки зануда, — беззлобно буркнула Ирис. — Ладно, поехали. Но ты всё-таки должна признать, что и от меня есть польза.

Катрин старалась половчее ухватить многочисленные пакеты, слушая кузину в пол уха.

— Пойдешь на своё собеседование разодетая как картинка. И никто не догадается какая ты на самом деле скучная серая мышь.

* * *

Главный корпус Элленжайского Медицинского Университета располагался в старинном трехэтажном здании. К нему вела мощённая красными плитками дорожка, простирающаяся между двумя широкими полосами газона. Живым лабиринтом с двух сторон от дороги поднимались аккуратно подстриженные кусты бирючины. Вход в здание университета сторожил памятник — змея, поднявшая голову над кубком с белым крестом.

У кабинета ректора Катрин обнаружила, что она вовсе не единственная соискательница. Перед ней успела занять очередь хорошенькая брюнетка.

У девушки была симпатичная стрижка с забавными завитушки вокруг лукавого, похожего на лисичку, личика, прямой аккуратненький носик и крупный, улыбчивый рот. Запоминающейся деталью в облике незнакомки были крупные серьги, явно недрагоценные — бижутерия, но броская.

— Привет. Тоже переводитесь? Откуда? — обратилась к Катрин незнакомка.

— Из Фюргесона. А вы?

— Из Дэвисьона. Вы учились в Канаде? Говорят, там дают отличные базовые знания?

— А я слышала, что здесь образование на ступень выше. Не знала, что в Дэвисьоне есть медицинский университет.

— Я училась в колледже, — пояснила незнакомка.

— Полагаете, что сможете потянуть программу университета на втором курсе переводом из колледжа?

— Уверена, что потяну. У меня обширная практика. Работала в больнице помощницей старшей сестры.

— Вас допускали ассистировать на операциях? — усомнилась Катрин.

— Доверяли реабилитацию больных после.

— Здорово! Я — Катрин, — представилась она новой знакомой.

— Я Мередит, — пожала та протянутую для приветствия руку.

Мередит умела нравиться. Немалую роль в её обаянии играла улыбка, светящаяся и открытая. Шарма добавляли тёплые огоньки в ореховых глазах.

— Рада, что мы встретились, Катрин. В компании ведь всегда приятнее, чем в одиночестве? Предлагаю продолжить знакомство после собеседования, чем бы оно не закончилось. Примут, выпьем по чашечки кофе, не примут — по бутылочке пива?

— Я не пью, — сказала Катрин, а потом поправилась, боясь произвести неблагоприятное впечатление. — Обычно не пью. Но ради особого случая можно сделать исключение.

— Я тоже не фанат горячительных напитков. Кофе — вот отличный способ поддержать беседу.

Мистер Скотт, лысоватый толстячок, принял девушек весьма любезно.

При собеседовании он отдал предпочтение Катрин, пригласив первой. Она с легкостью ответила на теоретические вопросы, а вот с практикой начались проблемы. Катрин действовала неуверенно и потому не слишком успешно.

Мередит, напротив, была спокойна, собрана и хорошо подготовлена.

Если с Катрин ректор был просто любезен, то с Мередит он разговаривал с откровенной симпатией.

— Рад новой студентке, мисс Филт, — пожал он руку девушке в конце собеседования. — Талантливые молодые люди всегда ценное приобретение для нас. Добро пожаловать в университет.

Катрин ощутила неприятное чувство, испытывать которое хотела меньше всего — зависть. Ей такого мистер Скотт не сказал.

— Ну? — с улыбкой обернулась Мередит. — Пошли? Тут совсем неподалеку я заметила симпатичный кафетерий.

Над просторной верандой раскинулся навес из красной ткани, под навесом расставили квадратные столики, крытые розовыми скатертями. Их сторожили стулья под розовыми чехлами.

— Тут ничего так, уютно, — оглядевшись, вынесла резюме Катрин.

Мередит, небрежно бросив сумку на соседний пустующий стул, потянулась к меню.

— Закажем пиццу или суши?

Катрин задумалась. Пицца — лишние калории, а суши она не любила.

— На твоё усмотрение, — открестилась она от выбора.

Мередит не стала препираться, решив проблему кардинально: заказала и то, и другое.

— Твоя фамилия Филт? — в задумчивости посмотрела на новую знакомую Катрин. — Знаешь, мой поверенный адвокат носит такую же?

Мередит усмехнулась, отбрасывая с лица всё время разлетающиеся под ветром кудряшки.

— Линда Филт?

— Да.

— Это моя сестра. Когда я заговорила с тобой в коридоре, я ещё не поняла кто ты такая на самом деле. Только когда ты назвала мистеру Скотту своё полное имя догадалась, с кем имею дело.

Непонятно почему, но Катрин испытала укол разочарования. Мередит ей нравилось, но может ли быть случайным совпадением такая встреча? Её теперь, что, всё время будут пасти, как корову на лугу, окружив со всех сторон пастухами?

— Вы не похожи с сестрой, — сказала Катрин, чтобы заполнить возникшую паузу.

— Похожи. Просто ты не знаешь нас. — Мередит вновь тряхнула головой. — Представляю, что ты сейчас думаешь?

— Ничего не думаю, — слишком поспешно отозвалась Катрин и покраснела под весёлым взглядом Мередит.

— Я бы на твоём месте точно думала. Но, хочешь верь, хочешь нет, я пыталась подружиться с тобой, а не с наследницей Элленджайтов. Линда мне не сказала, что ты тоже идешь сюда переводом. Если возьмёшь на себя труд узнать меня поближе поймёшь, что я не лгу.

— Я рада, что мы познакомились, Мередит. Вдвоём приспосабливаться к переменам будет легче.

— Ты не любишь перемены?

Катрин на секунду задумалась, перед тем, как ответить:

— Как и все, я люблю новые впечатления. Но лишь при условии, что жизнь не становится от них с ног на голову. Это только в сказках Золушка в одночасье стала принцессой и возрадовалась.

Подошедший официант заставил девушек на секунду примолкнуть.

Когда он отошёл, они продолжили беседу.

— Значит, ты чувствуешь себя Золушкой? — вопросительно вскинула брови Мередит.

— Я бы скорее сравнила себя с Алисой в Стран Чудес.

— Милая ассоциация.

Смех у Мередит был как колокольчик, но с тёплыми нотками.

— Итак, мы обе с тобой попали. Ты — больше, я — меньше. Давай потихоньку осваиваться? Ты уже была в том красивом-красивом-красивом доме? — спросила Мередит.

— Ты Кристалл-холл имеешь ввиду? Ещё нет.

— Линда говорила, он чудесный, но чудовищно запущенный. Они пропадают там с Калхауном всеми днями напролёт. Что-то всё время контролируют, сверяют, считают. Мне так хотелось напроситься с ними, но я стеснялась. Не было повода.

— Как думаешь, я за такой повод сойду?

— Конечно!

— Договорились. Поедем туда вместе.

— Давай! — радостно засмеялась Мередит.

Вытряхивая одну коробку за другой, передвигая плечики на вешалках, Ирис с нервозным упоением копалась в новых, только что купленных вещах. Платье не годится (слишком легкомысленно!), костюм не годится (слишком строго, нет!), юбки — одни коротки, другие длинны, брюки отказывались сидеть, как надо. В общем, всё катастрофически двигалось к тому, что одеть нечего.

— Дорогая? — постучалась в дверь Элис. — На дорогах пробки, ты пока не слишком уверенно водишь машину. Может, лучше выйти пораньше?

Едва взгляну в лицо дочери, Элис тяжело вздохнула:

— Доченька, что-то не так?

— Я должна в школе произвести впечатление, а мне нечего одеть.

— Не может быть. Вы вчера с Катрин всё утро проторчали в магазинах. Да и с твоими внешними данными ты в любом наряде будешь великолепна.

— Великолепна? В этой школе для богачей наверняка все словно с видеоклипов сошли. А я?! У меня даже нормальной причёски нет! У себя в школе я была популярна, и здесь собираюсь добиться того же. Я с первого взгляда на себя хочу показать, чего я стою. А для этого нужно быть хорошо одетой, понимаешь?

— Ладно, — терпеливо вздохнула Элис. — Давай подберём тебе наряд вместе.

Спустя ещё час, перебрав гардероб по косточкам в сотый раз, было принято решение остановиться на универсальном варианте — светло-молочных брюках, водолазке, куртке и модных туфлях на удобном каблуке.

Ирис впервые садилась за руль одна, без инструктора, мамы или хотя бы Катрин. От последней толку было — чуть, но дружеский локоть всё равно не мешал. Эйфория от того, что отныне Ирис сама себе хозяйка и рулит как хочет перемешивалась с тенью страха где-нибудь напортачить.

Дорога была ровной, как стрела и гладкой, как скатерть. Мимо мелькали аккуратные домики, нарядно окаймленные зеленью.

К зданию школы вела широкая аллея с лавочками, клумбами и фонтанчиками. На ней толпился народ. Взгляд Ирис невольно выхватил фигуристую блондинку в чёрных очках от солнца в платье цвета морской волны. Оно было куда более облегающее и короткое чем то, что Ирис отвергла как легкомысленное.

Почти все места на парковке оказались заняты. Когда Ирис уже начала встраиваться в ряд, раздражённый звук клаксона заставил её резко затормозить. Со скрипом, вызывающим у любого нормального человека панику, рядом промчалась шикарная спортивная машина без верха, с лихой наглостью затормозив на облюбованном Ирис месте.

— Что б тебя! — сорвалось с губ.

Маневрировать между разметочными полосами и чужими бамперами с её-то опытом вождения было рискованно. Но вариантов не оставалось.

Наконец-то припарковавшись Ирис, бодрясь, вошла в школу.

Начать следовало с регистрации на новом месте.

* * *

— Сборная по плаванию, группа поддержки спортивной команды, обозреватель в школьной газете, театральная студия, школьный совет и в первой восьмерке по успеваемости? Хм-м! Вы почти круглая отличница.

Ознакомившись с её личным делом, директор улыбнулся:

— Ваши достижения впечатляют, мисс Оуэн. Я вовсе не хочу умолять ваших достоинств, но, поймите меня правильно, наша школа особенная. Здесь предъявляют высокие требования.

— Да, сэр, — кивнула Ирис.

— Если что-то случится, обращайтесь сразу ко мне.

— Конечно, сэр.

Прозвенел звонок, оповещая о начале занятий.

— Поторопитесь, или опоздаете на свой первый урок.

Директор протянул Ирис листок с расписанием.

На выходе в дверях она столкнулась с учительницей, чуть ли не волоком тащившей на себе парня в потёртых джинсах и кожаной косухе, разукрашенной вдоль и поперёк железными заклёпками.

Прическа у парня была примечательная. Впереди волосы сострижены чуть ли не под ноль, а сзади сбегают узкой дорожкой до лопаток. Кончики окрашены в цвет марганцовки.

Таких странных типов Ирис прежде видеть не доводилось. И меньше всего она ожидала увидеть нечто подобное в школе «предъявляющей высокие требования».

— Мистер Милано, — на повышенных нотах обратилась учительница к директору, — объясните этому молодому человеку ограничения на приём алкоголя на школьной территории. Я уже не говорю о ношении оружия и его применении.

Мистер Милано вежливо подтолкнул Ирис за порог кабинета. Дверь за её спиной плотно закрылась.

Первым уроком в расписании числилась биология.

Преподавал её чудаковатый полный господин с окладистой, курчавой бородой, кустистыми бровями и очками в роговой оправе.

— Места выбирайте обдуманно, — вещал он менторским тоном. — Сосед по парте будет вашим напарником.

Ирис решила занять предпоследнюю парту в конце ряда. И почти сразу же об этом пожалела. Парни за её спиной агрессивно выясняли отношения. Похожий на крысёнка пацанёнок в красном свитере трясся, как осиновый лист, пока второй, покрепче, заломив товарищу под партой руку так, что хруст слышался, угрожающе цедил:

— Семьдесят, Барри, семьдесят долларов. Иначе я тебе руку сломаю. Или, ещё лучше, из твоих яиц себе серёжки сделаю.

— Сани, отвали! — отчаянным писком отозвался Барри. — У меня нет денег!

Повернув голову, Ирис могла видеть, как Сани оскалился усмешкой гиены:

— Нет жалких десяти баксов, Барри? Да что ты?

-Нет, — заскулил пацанёнок. — Правда нет, Сани. Клянусь тебя... а-а! М-м-м…

Судя по звукам Сани перешёл от слов к действию.

— Сказал, гони деньги или сейчас сожрёшь собственный палец, — садистки пообещал неумолимый Сани.

— Не надо!

Многие в классе бросали косые взгляды в сторону конфликта. То, что учитель никак не реагировал на происходящее, было в высшей степени странно. Не мог же он ничего не замечать?

В прежней школе Ирис инцидент давно бы перешёл в плоскость с участием взрослых, и его участники были бы уже наказаны. А здесь учитель предпочитал не вмешиваться.

Не в силах дальше слушать эти стенания Барри, не привыкшая никого бояться, Ирис вмешалась:

— Я слышала, что нужно быть миллионером, чтобы ходить в эту школу, но не воспринимала это так буквально.

Сани уставился на Ирис, на мгновение забыв о пальцах несчастного Барри.

— Ты что-то сказала?

У Сани было смазливое, но неприятное лицо. Судя по смуглой коже и крупным чертам в нём чувствовалась примесь латинской крови.

— Разве не очевидно, что у Барри нет востребованной тобой суммы?

— Если у него нет денег, он найдёт свои яйца в тисках.

— А на своем законном месте они тебе что, спать мешают?

Ирис прикусила язык, заметив опасный огонь, вспыхнувший в чёрных глазах.

— Хочешь, я заплачу за него? — предложила она.

Сани глянул угрожающе, в упор, да так, что не робкого десятка Ирис стушевалась.

— Отвали.

Лицо у парня было раскрашено. Веки по линии роста ресниц подчеркнуты коричневым карандашом, на губах красная краска — не помада, больше похоже на грим. Наносилось явно не с косметической целью, напоминает угрожающей боевой татуаж древних племён.

К слову, татуировка у парня тоже была. Чуть ниже кадыка на шее красовался синий до черноты, искусно нарисованный скорпион с изогнутым в боевой стойке хвостом.

Перехватив взгляд Ирис Сани угрожающе поиграл бровями:

— Долго будешь таращиться? Я же тебе уже сказал: отвали.

— Господа! — наконец-то вмешался учитель. — Хотите присутствовать на моих уроках? Тогда вам придётся вести себя прилично.

В слегка дребезжащем голосе не хватало уверенности.

— Я тут занят делом, — лениво протянул Сани. — Пытаюсь стребовать со Скунса оставленный им должок.

— Только не на моем уроке, Сани! — вместо возмущения в голосе толстяка звучала мольба. -Только не на моём уроке.

— Ладно, не ссы.

За подобное обращение к учителю в Канаде из школы любого ученика исключили бы в два счёта. Воистину Америка страна демократичной толерантности.

И сатана тут правит бал.

Когда после урока Сани покинув класс Ирис вздохнула с облегчением. Ей не хотелось бы, чтобы он затаил злобу, решив свести с ней счёты.

— Девушка? Эй, девушка?

Обернувшись на голос Ирис встретилась взглядом с той самой блондинкой в платье цвета морской волны, которую заприметила ещё на парковке у школы.

Не совсем уверенная, что обращаются именно к ней, Ирис вопросительно приложила руку к груди, жестом спрашивая: «Это вы мне?».

Блондинка, улыбнувшись, кивнула:

— Я заняла место. Не хотите сесть со мной?

— Вы уверены, что ни с кем меня не перепутали? — на всякий случай уточнила Ирис. — Мы не знакомы. Я новенькая.

— Это и без пояснений понятно. Никто из стареньких не стал бы встревать в разборки Скорпионов. Себе дороже. Я — Фиби, а ты?

— Я Ирис.

Фиби какое-то время изучающе смотрела на новую знакомую, а потом неожиданно спросила:

— Ты глупая или крутая?

Ирис насмешливо ухмыльнулась:

— А есть разница?

— Крутых тут до фига, с мозгами у многих большие проблемы. Каждый адекватный человек на счету. Я сама недавно в Эллинже, но могу с уверенностью сказать: местная публика — это нечто. Ненормальный город. И ненормальная школа.

— Здесь много богатеньких знаменитостей. Они много о себе мнят?

— Знаменитости тут сидят тихо, как мышки. А вот от ссор с Сани Баккетом тебе лучше воздержаться.

— Вы все сидели и просто позволяли избивать этому Баккету, кем бы он там ни был, несчастного тощего доходягу. Никто слова поперёк не сказал, включая учителя. Да что с вами, ребята? Вам так жалко семидесяти долларов?

— Сани — он из банды Скорпионов.

Фиби сказала это так, словно всё уже объяснила.

— Понятия о них не имею, — призналась Ирис.

— Скорпионы — банда чокнутого сыночка Рея Кинга.

— И о таком не слышала.

— Услышишь, — безрадостно заверила её Фиби.

— Может быть обрисуешь ситуацию? Хотя бы вкратце?

— Я уже сказала, Скорпионы — свита Кинговского сыночка. Ты его ещё увидишь. Он учится вместе с нами, но осчастливливает школу присутствием крайне редко, демонстрируя, что у него есть дела поважнее учёбы.

— И какой он, этот Царь Скорпионов? — усмехнулась Ирис.

— По сравнению с ним Сани добрая милая дворняга, — ответила Фиби. — Будь осторожна, Ирис Оуэн. С лёгкой руки Сани Скорпионы могут заточить на тебя зуб. Один неверный шаг — и ты пропала.

— Спасибо за предупреждение

— На здоровье, — кивнула Фиби.

После физики в расписании Ирис стояла литература. Её преподавали в соседнем корпусе, значащемся на схеме, как корпус В.

От корпуса к корпусу вела потрескавшаяся асфальтовая дорожка. Внутренние дворы разделяла сетка рабицы. «Как в тюрьме», — подумала Ирис перед тем, как завернуть за угол, за которым её ждал сюрприз.

Сани Баккет и ещё трое ребят стояли и, не таясь, курили прямо на газоне.

Заметив Ирис Сани легко, одним прыжком перепрыгнул невысокий металлический заборчик и преступил ей дорогу, грубо схватив за руку.

— Эй, красавица, постой!

Ирис с вызовом глянула на раскрашенное как у проститутки лицо, пытаясь стряхнуть удерживающую её руку.

Она повторила брошенную им утром фразу:

— Отвали.

— Отвалить? Ну нет! Всегда хотел знать, на что годятся заносчивые смазливые мордашки вроде твоей. И тут такой шикарный случай.

Сани грубо облапил Ирис, не обращая внимания на её возмущение и попытки высвободиться. Сильным толчком в плечо швырнул её к стене, зажав в угол между стеной и забором.

-— Что ты делаешь?! — возмутилась Ирис. — Оставь меня в покое!

— Оставь меня в покое, — глумливо передразнил он Сани, наваливаясь сверху, как медведь.

Ирис извивалась, выдиралась, кусалась, лягалась, но, к её ужасу, усилия не приводили ни к чему. Хуже того, они приводили к обратному эффекту — Сани только больше распалялся. Он был силён, как бык.

Никогда раньше не попадавшая с такой переплёт Ирис понятия не имела, что мужчины настолько сильнее женщины.

Ярость отступила, уступив место дикому ужасу и отвращению. Да он же сейчас изнасилует её прямо в школьных кустах, в нескольких метрах от директорского кабинета!

Стыд какой! Какое унижение! Она же этого просто не перенесёт!

Помощь подоспела так же внезапно и неожиданно, как случилось нападение. Что-то тяжелое промелькнуло со свистом, отбрасывая Сани от Ирис. Послышались глухие, тяжёлые, резкие звуки ударов.

Трое друзей Сани рванулись ему на помощь. Обернувшись на звук приближающихся шагов, нежданный избавитель открыл насильнику Ирис спину и Сани, не мешкая, попытался схватить противника. Но тот, ловко воспользовавшись неожиданно предоставленный опорой, оторвал ноги от земли и со всего маха каблуками заехал в лицо подоспевшим на помощь своему товарищу, отшвыривая их от себя.

Резко отведя локоть назад внезапный защитник Ирис зарядил Сани по рёбрам, заставляя его с кряхтение согнуться пополам.

Всё происходило так быстро, что Ирис не сразу поняла — её спаситель вовсе не парень. Это девушка.

— Сандра?

Хрипло выдохнул Сани, с трудом пытаясь разогнуться.

В первый момент Ирис показалось, что её новая знакомая просто ужас какай страшная. И только потом до неё дошло, что на самом-то деле девушка красива настолько, что мозг фиксирует это как аномалию.

Завораживающий контраст составляли чёрные глаза и золотые косы, уложенные ракушкой вокруг головы. Цвет волос было чистейшим, без примеси пепла. Сияние тёплое, как чистая капля янтаря, искрящаяся в солнечных лучах. Структура волос тяжёлая. Такими обычно бывают локоны испанок и итальянок. Было видно, что здесь не работали ни парикмахер, ни стилист — такой цвет достался Сандре от природы. При этом кожа девушки выглядела бескровно-белой, как у тех, кто большую часть времени проводит под землёй.

Сандра была странно одета. Ирис никогда бы не поверила, если бы не видела, что такое можно носить не в кино, а в реальной жизни, да ещё в школу. С ног до головы фигуру обливал чёрный, блестящий, будто покрытый лаком, комбинезон. Украшением ему служили уже ставшие почти привычными металлические штыри, куда более уместные на кастетах, чем на женской одежде.

На любом другом подобное одеяние смотрелось бы кричаще и глупо, как будто девочка по вызову сбежала из борделя прямо вовремя садомазохистских игр. Но Сандра выглядела опасной: холодной и равнодушно-жестокой, как нож.

Лишь взглянув на появившуюся девушку Сани обмяк в поддерживающих руках товарищей.

— Сандра? Что ты здесь делаешь?

— Мешаю вам совершить очередную глупость.

Голос у Сандры был интригующе низкий, с бархатной хрипотцой.

— Эта сучка осмелилась вмешаться в наши дела! Я требовал законный долг со Скунса, а она полезла, куда её не просят.

— Она новенькая. Просто не знает правил, — возразила Сандра.

— Не знание законов не освобождает от ответственности. И это не я сказал. Так написано в юридическом кодексе.

— Ты что, идиот, Сани? — презрительно фыркнула девушка. — Согласно этому самому кодексу за изнасилование тебе бы лет пять и впаяли. Ты же не думаешь, что подобное просто так сошло бы тебе с рук?

— Кто посмеет тронуть Скорпиона? Копы не захотят связываться с Энжелом.

— Нет, ты не идиот, — покачала головой Сандра.

Парень довольно осклабился.

— Ты полный законченный дебил. Разве отец не велел всем вам залечь на дно и не высовываться?

— Энжел…

— Не Энжел контролирует отца, а отец — Энжела. Если вы, дешёвые ублюдки, перейдёте черту, папочка выкосит вас всех, словно сорную траву. И твоему Энжелу ещё повезёт, если не с него начнут.

— Она права, — буркнул черноволосый парень с серёжкой в ушах.

— Какое дело Кингу до наших школьных разборок? — набычился Сани.

Сандра скрестила руки на груди:

— Ты знаешь, кто эта девушка? Нет? А ведь прежде чем набрасываться на людей, нужно хотя бы разобраться, кто есть кто. Она одна из наследниц Элленджатов, придурок. Нужно быть глупцом, чтобы такое игнорировать. Я уже не говорю о моральной стороне вопроса. Вам, животным, объяснять, что хорошо, что плохо смысла нет. Примите как аксиому: нельзя.

— Мы поняли друг друга, Сандра, — подвёл черту под разговором Сани. — Больше такого не повторится.

Парни ушли, оставив Ирис и Сандру наедине.

— Наверное, мне следует поблагодарить тебя? — обратилась Ирис к своей спасительнице.

Сандра смерила её внимательный взглядом и ничего не ответила.

— Кстати, состояние Элленджайтов наследую не я, а моя кузина, — Ирис оправила одежду и прическу. — Откуда тебе вообще известно, кто я такая?

Сандра склонила голову к правому плечу:

— Элленджайты наши общие предки.

— Выходит, мы с тобой родственники? — захлопала ресницами Ирис.

— Очень-очень дальние. В колене эдак пятом или шестом.

— Но даже такого дальнего родства оказалось достаточно, чтобы ты сегодня вмешалась? Если бы этого не случилось, мне бы пришлось… даже думать об этом не хочется!

— В следующий раз постарайся держаться подальше от неприятностей. Хотя, если ты сумеешь последовать моему совету, ты не Элленджайт. Приключения у нас в крови.

Ирис недоверчиво хмыкнула, вспомнив Катрин. Вот кто с этим словом ну никак не сочетался. А ведь именно Катрин, а не Ирис или Сандра, названа наследницей легата.

— Ты храбрая, — высказала Сандре своё восхищение Ирис. — Я бы, наверное, так не смогла.

— Я действительно не трусиха, но в данном конкретном случае ничем не рисковала. Энжел мой брат-близнец. Если с моей головы упадёт хоть волосок по их вине, он со своих Скорпионов шкуру живьём спустит. В прямом смысле слова.

— Всё равно — спасибо тебе.

— Благодарность принимается, — без тени улыбки кивнула Сандра. — Ещё увидимся.

— Увидимся, — кивнула Ирис в ответ.

Какое-то время она заинтригованно глядеть Сандре вслед. Какая она высокая! Но фигура как у сумермодели, без малейшего изъяна в пропорциях.

Интересно узнать, какой он, брат-близнец Сандры, сын неведомого Рея Кинга. Такой же красавчик, как его сестра?

* * *

Школа, «предъявляющая повышенные требования», не уставала удивлять. Порядки, царящие здесь, человека неподготовленного могли повергнуть в шок.

С первых же дней у Ирис создалось впечатление, что учителя ситуацию не контролируют. Положа руку на сердце, их в этом винить было нельзя. Ответственность несла коррумпированная администрация школы. Это она покрывала царящее вокруг беззаконие.

К распоясавшимся деткам срочно требовалось принять меры. Но на радикальные шаги родители этих деток идти не хотели. В результате проблемы замалчивались, скандалы — заминались, золотая верхушка росла в убеждении своей полнейшей безнаказанности.

Единственной ценностью в этом обществе представлялись собственные желания. Круг интересов замыкался на бесконечных развлечениях, наркотиках и сексе.

До поступления в эту школу Ирис считала себя человеком придерживающемся умеренно прогрессивных взглядов. Проучившись тут всего две недели она уже была готова пикетировать с плакатом в руках, выступая за минимальную толерантность.

Обилие половой активности вокруг зашкаливало. Ирис будто попало в королевство кривых зеркал, где всё простое воспринималось сложным, привычные ценности выглядели смешными, а пошлое и противоестественное преподносилось как канон.

Никогда прежде не доводилось ей видеть столько сговорчивых девчонок. Нигде раньше она не сталкивалась с гомосексуалистами воочию. Секс в раздевалке, секс в туалете, секс в свободном от занятий классе, секс прямо в коридоре. Секс-секс-секс. От него тошнило. Его было слишком много.

Но и эти разнузданные богатенькие детки знали, что такое страх. Они боялись — боялись до икоты головорезов из банды Скорпионов, отморозков похлеще них самих.

Теперь-то Ирис понимала, что в тот первый день повела себя как дура, влезая в осиное гнездо, не разобравшись с правилами. У неё были все шансы оказаться размазанной по асфальту тонким слоем.

Так бы и произошло, если бы не Сандра Кинг.

Сказать, что брат Сандры был популярен в школе значило ничего не сказать. Его именем, словно курящимися благовониями, было пропитано всё вокруг. Его образ витал в перешептываниях девчонок, в негласном подчинении, царящем на мужской половине.

Как известно, свита играет короля, и местная свита играла его на отлично. Ирис было очень любопытно поглядеть на этого Царя Скорпионов.

Случай вскоре представился.

* * *

Биология и математика прошли без происшествий, а на истории по четвергам всегда были контрольные тесты.

Преподавателя, импозантного мужчину в летах, одноклассники характеризовали как старого индюка, помешенного на событийных датах. Из общих стенаний Ирис заключила, что у учителя, человека старой закалки, были твёрдые принципы. Он старался обучить даже такой образчик заскорузлой необразованности, что достался ему в ученики.

Последние сопротивлялись всеми силами души, но всё равно были вынуждены подчиняться. Итоговой аттестации даже их родители отменить не могли, а от оценки зависело будущее.

История и литература были любимыми предметами Ирис. Она без труда ответила на вопросы и, сдав тесты, получила разрешение покинуть класс.

Приняв решение пойти в читальный зал и подготовиться к следующему занятию, чтобы не таскать с собой сумку Ирис собиралась оставить её в личном отсеке. Она как раз заворачивала в коридор с металлическими шкафами-сейфами, когда заметила учитель физкультуры.

Тот тащил на вытянутой руке бедолагу Барри-Скунса, пребывающего под таким кайфом, что едва на ногах держался.

— Какой номер у твоего шкафчика?

— М-м-м… — Скунс согнулся пополам. — Бу-а-а!

Рвотные массы фонтаном полились на пол.

Разъярённый преподаватель с перекосившимся от отвращения лицом отшвырнул парня от себя, толкнув на металлические шкафы.

— Который твой?!

Скунс, с трудом удержавшись на ногах, все же воинственно задрал подбородок:

— Не имеете права. Это частная собственность!

— Открывай НЕМЕДЛЕННО!!!

Габариты у физкультурника были немаленькие. Стероиды, наверное, жрал горстями. А Скунс не был бы Скунсом, если бы не имел привычки трусливо поджимать хвост перед превосходящими силами противника. Трясущимися руками он вставил ключ в замок и отворил дверцу.

С того места, где стояла Ирис, содержимое шкафчика рассмотреть было невозможно, но по довольному лицу учителя было видно — он нашёл то, что искал.

— Продажа наркотиков — серьёзное преступление.

Скунс содрогнулся:

— Я не продаю. Употребляю сам.

Учитель почти по-дружески похлопал ученика по плечу:

— Знаю, Барри, знаю. И сейчас я тебя отучу, сынок, от этой дурной привычки.

Его рука выскользнула из шкафчика и затолкала содержимое ладони Скунсу в рот. Парень забился в безжалостных руках, но физрук продолжал зажимать ему рот ладонью, не давая выплюнуть отраву.

— Нет!!! — заверещала Ирис. — Что вы делаете?! Прекратите!!!

От неожиданности учитель дёрнулся и выпустил Скунса из рук.

Воспользовавшись моментом Барри, встав на четвереньки, пытался выплюнуть изо рта всю ту дрянь, что в него запихали. Он начал задыхаться и хрипеть, хватаясь рукой за горло.

— Помоги ему! — сорвалось с губ Ирис.

Но тут же осеклась. Учитель угрожающе наступал на неё. Взгляд у амбала был совсем как у маньяка — совершенно невменяемый.

— Дотронься до неё, приятель. Давай. Только дай мне повод.

При звуках зазвучавшего голоса физрук застыл.

Ирис не сомневалась, на этот раз точно он — Царь Скорпионов.

Энджел был такой же высокий, как и его сестра. Но никаких кожаных курток, заклепок-кастетов — презентабельный молодой человек из приличного общества, носящий двубортное серое пальто, в вырезе поднятого стойкой-воротником которого светилась белоснежная рубашка.

Барри-Скунса крючило. Глаза у него закатились, тело свело судорогой как в эпилептическом припадке.

— Уходи, Картерис. Разберёмся позже, — холодно бросил Кинг.

Физрук послушался беспрекословно.

Энджел подошёл к Скунсу и опустился рядом с ним на колено. Положил парню ладонь на лоб, будто проверяя — нет ли жара? Видимых чудес не происходило, но судороги, сотрясающие тело Барри, постепенно начали стихать. Руки и ноги больше не дёргались как в беспорядочном танце. Глаза перестали закатываться, мало по малу принимая осмысленное выражение.

— Спасибо, Энджел.

Блондин помог Скунсу подняться с пола.

— Я думал мне конец, — всхлипывал Барри, цепляясь за своего спасителя, словно маленький ребёнок. — Этот псих законченный впихал меня доз десять, не меньше!

— Забудь, Барри. Всё хорошо.

— Забыть?! Он чуть не убил меня! Энджел, он…

— Не следовало приходить под кайфом за занятия. Тебе повезло, что я оказался рядом. А сейчас — просто иди домой, ладно? И не делай больше глупостей. С Картересом я разберусь, но чуть позже.

Голос у Энджела был приятный, но не имел ничего общего с бархатистыми баритонами, которые так нравились Ирис. Тональность была скорее ближе к сладкому тенору.

— Спасибо, Энджел, — ещё раз повторил Барри перед тем, как уйти.

— На здоровье.

Энджел повернулся, провожая взглядом незадачливого Скунса. Давая Ирис возможность себя разглядеть.

Так же, как и в случае с его сестрой, бросался контраст между золотом волос, пергаментно-белоснежной кожей и чёрными агатовыми глазами. Худосочным не назовёшь, но всё же не качок. Фигура как у воздушного акробата. Высокий лоб, узкое аристократическое лицо заканчивающееся квадратным, четко очерченным подбородком. Скулы высокие, глаза — глубоко посаженные, миндалевидные, в лисий прищур. Близко над ними тонкие, вразлёт, стрелы бровей. Губы твердые, спокойно сомкнутые, уголки не опущенные и не приподнятые — ровные. Лишь в очертаниях носа было что-то недоброе, как у хищной птицы.

— Значит, ты и есть новенькая? — повернувшись, Энджел в свой черёд внимательно обвёл девушку взглядом. — Ты — Ирис Оуэн? Я Энджел Кинг. Будем знакомы.

Выдержать взгляд чёрных бархатистых глаз и не отвести взгляд было нелегко.

— Раз уж у тебя нет урока, может быть, прогуляемся? — предложил он, простирая руку в приглашающем жесте. — Идём?

Ирис, было, заколебалась, но сухие пальцы Энджела уже сжимали её ладонь, не давая времени на раздумье, увлекали за собой.

Черный ягуар завёлся с пол-оборота, и они влились в общий поток автомобилей на улицах.

Энджел вёл машину в спокойной, уверенной манере, без рывков и внезапных, резких перестроек из ряда в ряд.

— Куда мы едем? -спросила Ирис.

— На Набережную. Это одно из самых красивых мест в городе. Погода сегодня приятная. Прогуляемся? Или ты настаиваешь на кафетерии?

Ирис не настаивала.

Городской парк был большой, ухоженный, весь в ярких клумбах. В воздухе держался сладкий, с привкусом тления, запах петуний. Деревья вокруг были старые, вековые. В их тени укрывались лавки, напоминающие большие диваны с деревянными, закруглёнными кверху, спинками. У каждой скамьи стояли мусорные урны, а в самом парке чисто, нигде ни соринки, если не считать первые упавшие на траву листья.

Между газонами вились асфальтовые дорожки, по ним чинно прохаживались отдыхающие граждане и голуби. В укромной зелени прятались киоски с мороженым, соками и сладкой водой. Энджел купил им по стаканчику фруктового щербета.

— Здесь очень красиво, — поделилась своими впечатления Ирис. — Эллинж по своим размерам уступает городу, в котором я жила раньше, но он такой необычный. Свой колорит, свой уклад. Переезжая с места на место понимаешь, что у каждого места будто есть своя душа.

— Ты часто путешествуешь? — откликнулся Энджел.

— Реже, чем мне хотелось бы.

Энджел в ответ невыразительно пожал плечами и Ирис поняла, что развивать эту тему он не собирается.

— Ну, и что ты думаешь о нашем городе, Ирис?

— Что думаю? У меня сложилось впечатление, что город очень аристократичный, стильный, но… где-то в нём есть очень злая червоточина.

Энджел усмехнулся:

— Меня бы ты охарактеризовала так же?

— Для того, чтобы давать характеристики, я тебя слишком мало знаю. Но первое впечатление такое, отрицать не стану.

По каменной лестнице они спустились к реке.

Не слишком широкая, почти без движения серая лента воды пролегала между двумя берегами. Вдоль правого тянулись кафетерии, лодочные причалы и лавочки. Левый густо покрывала растительность. Парк там так загустел, что напоминал лес.

С берега на берег вели красивые подвесные мосты. Под ними, у каменных столбов свай, плавали стаи разжиревших уток. Граждане, предаваясь медитации над водной гладью, частенько сопровождали процесс пожертвованиями в виде кусочков хлеба, что и составляло секрет утиного благополучия.

Ирис с Энджелом прогуливались по широкой тротуарной дорожке, прямой, как стрела. Вдоль тротуара тянулись лавочки, укрытые зеленью. Чем-то они напоминали театральные ложи, только ниши закрывали не рулоны ткани, а густые заросли можжевельника и вьющихся растений.

— Присядем? — предложил Энджел.

Следуя за ним, Ирис вошла в зелёный грот. Здесь приятно пахло хвоей и не слишком приятно — мокрой землёй. У каменной основы скамьи стояли оставленные предыдущим посетителем металлические банки из-под дешёвых алкогольных коктейлей.

— До нас здесь побывали свинки, — усмехнулась Ирис, осторожно усаживаясь на деревянные бруски скамьи.

Когда Энджел опустился рядом, её охватило противоречивое чувство, словно бы сразу стало и тепло, и холодно.

Свет, пробиваясь сквозь зелёный можжевеловый полог, окрашивал его золотистые волосы в необычный оттенок. На лицо ложились солнечные блики. Ирис будто окутало облаком дорогого мужского парфюма. Хотелось закрыть глаза и вдыхать в себя этот аромат, вдыхать бесконечно. До скончания времён.

— Сандра Кинг твоя сестра? — решила Ирис нарушить тяготившее её молчание.

— Мы близнецы.

— Когда мы разговаривали, она сказала, что мы с вами родственники?

Лицо Энджела приняло скучающее выражение:

— Мы потомки Элленджайтов. Как и вы, если тебя это интересует.

— Я слышала, у мужчин в нашем роду есть особенные способности. Судя по тому авторитету, который ты имеешь в школе, кое-что сохранилось до сих пор?

— Самую интересную фамильную особенность унаследовала твоя кузина. Всё остальное гораздо менее приятно, уж поверь мне на слово.

— И всё же? Что это за особенности такие? В нашей семье всегда об этом говорили намёками, как о чём-то неприличном.

— Некоторые вещи легче показать, чем рассказать. Думаю, тебе пока этим заморачиваться не стоит.

— Всё так сложно?

— В первый момент шокирует. Правда, потом большинство людей подсаживается, как на наркотик. Почти всем нравится.

— Даже предположить не могу, о чём ты сейчас. Признайся, что просто говоришь ерунду? Хочешь меня заинтриговать?

В смехе Энджела слышались язвительные нотки:

— Разве ты и так не заинтригована?

Ирис замерла, когда Энджел обнял её за талию.

Его лицо было так близко, но даже с такого расстояния на нём не было заметно пор. Гладкая, как шёлк, кожа. И чёрные-чёрные глаза в загибающихся, словно у девчонки, ресницах. Золотистые завитки волос ангельским нимбом окружали голову.

— Что ты делаешь? — спросила она, отчего-то шёпотом.

— Собираюсь тебя поцеловать.

— Я совсем тебя не знаю.

Горькая усмешка скользнула по его твёрдым губам.

— Когда узнаешь, целовать точно не захочешь. Так что потороплюсь воспользоваться моментом.

Наверное, на её месте были тысячи девчонок? И с каждой он вёл себя подобным же образом?

И всё же Ирис позволила не сопротивлялась, когда Энджел притянул её к себе и коснулся губами её губ. Лёгкая щекотка от поцелуя словно током потекла по телу.

Ирис целовалась и раньше. Но никогда прежде прикосновение чужих губ не вызывало в ней таких волшебных ощущений. Словно все нервные окончания сосредоточились у рта и, впитывая в себе свет, передавали его артериям и венам. Голова кружилась. Губы Энджела были твёрдыми и чуткими, пахли полынью и можжевельником.

Они целовались до тех пор, пока голова не пошла кругом.

Когда Ирис отстранилась солнечный свет казался нестерпимо ярким. Он бил по глазам так, что хотелось зажмуриться.

— Кажется, одну особенность Элленджайтов ты только что продемонстрировал во всей красе? — попыталась она за шуткой скрыть охватившее её смятение. — Мужчины из рода Элленджайтов целуются просто божественно.

— Спасибо, — склонил Энджел голову в шутовском благодарственном поклоне. — Семейные предания также гласят, что женщины нашего рода всегда для нас будут привлекательнее других. У тебя красивые глаза, Ирис. Никогда не видел, чтобы у кого-то они были такого цвета — фиалковые, — он завёл прядь волос за ухо. — Когда ты так на меня смотришь, так и хочется поцеловать тебя снова.

— Что удерживает?

Рука, лежавшая на её талии, сжала стан чуть сильнее, словно предупреждая — провоцировать ненужно.

— Ты сейчас видишь меня с парадного фасада, но стоит лишь открыть двери и всё будет совсем иначе. Я не из хороших парней, Фиалка.

— Серьёзно?

— Ещё как.

— Жаль, — вздохнула Ирис. — Такой, как сейчас, ты мне нравишься.

Они продолжали сидеть рядом, плечом к плечу. Ирис чувствовала тепло удерживающей её руки и со сладким недоумением понимала — ей было хорошо с ним рядом. Хорошо млеть от поцелуев, хорошо сидеть и молчать. Как будто она знала Энджела когда-то очень давно, но потеряла. А вот теперь нашла. Душа и ликовала, и замирала от сладкого ужаса.

— Чем ответишь на моё предложение сходить сегодня вечером в Асторию? — спросил Энджел.

— Что это за заведение?

— Хочешь узнать на что подписываешься, сказа «да»?

На этот раз губы Энджела растянулись в усмешке горькой, даже немного злой:

— Астория одна из главных достопримечательностей города. На сегодняшний день туда можно попасть только по приглашению и по протекции действующих членов клуба. Случайных людей нет.

— И чем там занимаются все эти неслучайные люди?

— В светлое время суток в Астории открыт ресторан высшего класса. Блюд такого качества нет больше нигде. Ну, а по ночам это элитный бордель с обширным спектром услуг.

— У меня что, вид девушки, которую можно после первого поцелуя в бордель приглашать?!

— Сегодня там будет представление, красноречиво демонстрирующее наши…хм-м… фамильные возможности, которыми ты так интересуешься.

— Что-то мне подсказывает, представление будет далёким от классической драматизации?

— Но это будет и не дешёвый стриптиз.

Безумием было выслушивать подобное предложение. Ещё большим безумием было на него соглашаться.

— Ну, что скажешь, Фиалка?

— В какое время случится это феерическое бордельное шоу?

— В полночь, разумеется, — заговорщицки ухмыльнулся Энджел. — В час, когда по традиции восстает нечистая сила.

— В полночь? -нахмурилась Ирис. — Ты, возможно, будешь смеяться, но мама меня не пустит.

— Ты станешь возмущаться, но предлагаю ей ничего об этом не говорить.

Идти неизвестно куда? Неведомо с кем? Непонятно для чего? Никому словом не обмолвившись? Оторвут голову — концов не найдёшь. Безумие в чистом виде.

— Ну что? — спросил Энджел. — Идёшь со мной или нет?

И Ирис поняла: если скажет «нет», то нескоро его увидит.

Грехи наши тяжки! Особенно когда мы влюблены.

— Иду, — ответила она.

Мередит дожидалась Катрин у входа и, заприметив новую знакомую, приветственно замахала рукой.

Спеша на занятия девушки, обогнув главный корпус, свернули к непримечательному зданию из красного кирпича. Вывеска «Терапевтическое отделение» озвучивала его назначение.

Внутри было довольно уютно: складные кресла для посетителей вдоль стен, ковровая дорожка на полу, на подоконниках — цветы в горшочках, а на стенах — плакаты и объявления.

День прошёл спокойно. Новые однокашники проявляли дружелюбие, занятия увлекали. Шесть часов пролетели как одна минута.

— Поедем сегодня в Кристалл-холл? — спросила Катрин у Мередит.

Та кивнула:

— Когда Калхаун с Линдой вчера договаривались отвести смету управляющему, я упросила их взять нас с собой.

После окончания занятий мистер Калхаун и Линда уже дожидались их.

— К чему мне следует себя подготовить? К груде камней? — полюбопытствовала Катрин.

— Ваше родовое гнездо выглядит элегантно даже несмотря на его старомодность, — заверила Линда. — Сами увидите.

— Можно будет войти внутрь?

— Можете ходить где угодно, ведь дом принадлежит вам. Правда, осмотреть всё разом не получится. Кристалл-холл обширен, словно французский Лувр.

— Какая прелесть! — поддержала разговор Мередит. — Всегда обожала ходить в замки-музеи! Но у нас преимущество! Мы ничем не ограничены в своём любопытстве: ни экскурсоводом, ни временем.

— Сейчас в доме работают несколько строительных бригад, — поведал Калхаун.

— И что они делают? — сверкнули любопытством ореховые глаза младшей из сестёр Филт.

— Пытаются спасти то, что можно, — разъяснил он, — а что ремонту не подлежит, перестраивают заново.

— Дом без жильцов простоял более ста пятидесяти лет. Конечно, нужно немало труда, чтобы привести его в порядок. Но Кристалл-холл того стоит, — голос Линды звучал торжественно.

Катрин сникла:

— Он такой древний и величественный. Он меня пугает.

— Он всех пугает…

— Ты его полюбишь…

Сказали Калхаун и Линда одновременно. И рассерженно переглянулись. Со стороны это выглядело комично. Мередит и Катрин не сдержавшись, рассмеялись.

Настроение, царящее в машине, было таким лёгким, что губы словно сами собой складывались в улыбку. Катрин даже и припомнить не могла, чтобы чувствовала себя так свободно с малознакомыми ей людьми.

— В доме провели электричество, — поведала Линда. — Всё работает от новейших автономных генераторов. Поверьте, темнота нам больше не грозит. А призраки страшны лишь в темноте.

— Зато зомби прекрасно разгуливает и при белом свете дня. У-у-у! — состроила жуткую гримаску Мередит, заставив Катрин рассмеяться снова.

— Я влюбилась в Кристалл-Холло с первого взгляда, — призналась Линда. — И вы его полюбите. Его нельзя не любить.

— А вам не кажется, мисс Филт, — упрямо вскинул голову мистер Калхаун, — что вы слегка торопитесь с выводами? Не хочу, чтобы вы сердились, но эта девочка должна знать хотя бы про то, что рабочие согласились жить в этом месте лишь за двойную оплату.

— Глупые местные суеверия, — поджала губы Линда. — Ерунда.

— Ерунда? — руки Калхауна крепче сжали руль. — Вы сами почувствуете это, мисс Клойс, — раздражённо мотнул головой он, бросая сердитый взгляд на напарницу.

— Почувствую — что? — испуганно сжалась Катрин.

— Зло. Его все чувствуют. Даже мисс Филт, хоть и утверждает обратное.

— Мистер Калхаун, по-моему, моя сестра права: вы говорите ерунду.

Катрин впервые услышала металлические нотки в голосе Мередит.

— Катрин всё равно придётся поселиться в Кристалл-холле, так что жестоко и неразумно говорить при ней подобные вещи!

— Подожди, Мередит! — прервала подругу Катрин. — Ты, безусловно права, но я хочу дослушать. Мистер Калхаун, прошу вас, продолжайте. Хотите сказать, что в доме обитают призраки?

Мужчина покачал головой:

— Не такие, как вы думаете. Видите ли, у меня есть гипотеза, что вещи, как и люди, обладают памятью. Стены помнят то, что видели, и транслируют это.

— Дом большой и запущенный, — положила конец прениям Линда. — Когда мы придадим ему современный вид, наполним светом и воздухом, все призраки разбегутся, как черт от ладана. Обещаю вам это, мадемуазель Кловис.

Калхаун помог молодым женщинам выбраться из машины и, прихватив с сиденья портфель, запер дверцы.

День выдался необычайно тёплым для середины октября, так что идти было даже приятно.

Кристалл-холл зачаровал Катрин. Она не могла отвести взгляд от одновременно прекрасного, величественного и устрашающего в своём упадке, замка.

Архитектурный стиль с первого взгляда определить оказалось сложно. По строгой симметричности и точно выверенным пропорциям, поэтажном строении фасадов и ордеров, а также равномерном чередовании оконных проёмов было похоже на ренессанс. Впрочем, с архитектурным стилем Катрин была знакома весьма поверхностно. Но спиральные каннелюры и повторяющиеся украшения почти не давали возможности ошибиться. Да и то, как дворец опоясывали галереи с аркадами и квадратные по форме, замкнутые дворы, говорило в пользу озвученного стиля.

Огромные, разросшиеся и одичавшие вистерии поднимались перед входом. Их стволы подпирали и разрушали толстыми корнями некогда выложенную дорогими плитами дорожку. Скрюченные ветки, словно когти, цеплялись за балконы. Ветки переплелись так густо, что под кронами поселилась вечная влага. Пахло болотом, мокрой землёй, гниющей травой и плесенью. В лабиринтах листьев запоздало гудели пчёлы в бесплодных попытках отыскать сладкий нектар.

Плетущиеся растения, ещё совсем недавно обвивающие колонны, сорвали. Под ярким солнечным светом растянувшееся по земле толстые стебли походили на издохших змей. Разбросанные у входа, они издавали настолько тяжёлый, пьянящий аромат, что, не удержавшись, Катрин чихнула несколько раз подряд, пока поднималась по каменным ступенькам.

Вестибюль оказался столь велик что, несмотря на обилие светильников, свет казался тусклым.

Через застеклённые двери они попали в Хрустальный Зал. Иного название этому помещению быть не могло — здесь всё сверкало, сияло, поражало глубокой пустотой и невесомостью.

— Что это? — невольно сорвалось с губ Катрин.

— Сердце Кристалл-Холла, — ответила Линда.

Создавалось впечатление, будто они попали в царство льдин, воды, лунного камня и хрусталя. Красота, но красота ледяная. Стоя под высоким куполом, рассеивающим и преломляющим свет, Катрин чувствовала себя ничтожной и тщедушной, словно пылинка.

За очередными раздвижными стеклянными дверями находилось новое полу-стеклянное помещение.

— Оранжерея, — догадалась Катрин.

— Зимний сад, — подтвердила Линда.

Зелень разрастись здесь ещё не успела, но было видно, что дизайнер потрудился на славу. Можно только представить, какое наслаждение будет находиться в этом теплом царстве буйствующей зелени посредине зимы, когда вокруг лягут снежные сугробы.

У Катрин не нашлось слов, чтобы описать своё восхищение.

— Нужно будет показать это место Ирис, моей кузине. Она обожает цветы, — только и сказала она.

— Пошли наверх? — с энтузиазмом предложила Мередит. — Посмотрим, что там?

Поднявшись по ступеням, девушки вошли в длинный широкий холл второго этажа. Мередит толкала двери одну за другой. Катрин следовала за ней.

В некоторых спальнях мебель уже стояла на местах, но была закрыта чехлами. В широкой серой горе легко угадывалась большая двуспальную кровать. На стене висели большие старинные часы, правда, время они не показывали — стрелки остановились. Но судя по тому, что их ту оставили, часы были в полной исправности.

В других ремонта ещё не было и, стоило переступить их порог, создавалось впечатление, будто на машине времени унёсся в прошлое. Кровати со столбиками и обрывками шелкового балдахина. Отстающие от стен обои со старомодными розами в медальонах. Чёрные раскрытые рты каминов. В каждой комнате имелись туалетные комнаты с кафельными стенами, допотопными ваннами и унитазами на высоких подставках. Кое-где сохранились даже стопки полотенец, правда, превратившихся в труху.

— Взгляни, — позвала Катрин Мередит.

В распахнутом гардеробе висели почти истлевшие, мужские костюмы. Странно, но Катрин померещился запах кедра и гвоздики. Что это? Остатки былого парфюма? Или её через чур богатое воображение?

Потянув на себя верхний ящик комода, она была удивлена, обнаружив, с какой лёгкостью тот поддался её руке. Будто только того и ждал.

Когда-то эта стопка была горкой тончайших мужских рубашек из мягкой белой ткани. Это — шейные платки, воздушные и лёгкие. Наверное, баснословно дорогие? Почему они так и сгнили тут без дела?

— Свет! — звонким голосом сказала Мередит. — Нужно включить свет всюду, где только можно. У тебя достаточно наличности, чтобы расплатиться за всю ту электроэнергию, что придётся потратить? А всё-таки интересно, как всё тут будет выглядеть после ремонта и уборки?

В дальней спальне штукатуры вовсе отдирали со стен старые обои.

— Поосторожней, леди! — окликнул девушек один из рабочих.

Его напарник прибором для отпаривания слой за слоем снимал старые обои, обнажая штукатурку.

Монотонный шум будил в душе Катрин беспокойство. Ей казалось, будто она слышит чьи-то голоса. Кто-то смеялся, болтал друг с другом, настойчиво шептал.

Аппарат смолк. Голоса резко затихли.

— Тут кажется какая-то фигнюлина, — озадаченно почесал затылок детина.

— Где? — откликнулся напарник.

— Вы же хозяйка? — обернулся один из рабочих к Мередит. — Не желаете взглянуть? А мы пока перекурим.

Мередит не кинулась к находке первой, как непременно сделала бы на её месте бойкая Ирис. Она в ожидании посмотрела на Катрин:

— Посмотрим?

Приблизившись к обнажённому участку стены, девушки смогли рассмотреть на ней тусклое изображение Христалл-Холла. Сиреневых птиц, порхающих над миниатюрными цветами. Круглую луну, окружённую россыпью звёзд, на которых до сих пор сохранились частички серебра.

— Тут вроде замок?

— Где?

— Нарисован поверх потайной дверцы. Видишь? Ура! Я нашла тайник твоих предков!

Склонившись чуть ниже Катрин тоже удалось рассмотреть швы на штукатурке. Она огляделась в поисках чего-нибудь острого, чем можно было поддеть край и Мередит деловито протянула отвёртку. С её помощью тайник легко поддался.

Мередит ветила фонариком с мобильного, пока они рассматривали содержимое деревянной ниши.

— Что там?

— Какие-то вещи, — поведала Катрин. — Украшение, похожее на чётки. Вроде жемчуг. Кажется, чёрный? Погляди, я в этом не разбираюсь.

— Так и я тоже. Откуда мне? Я драгоценностей отроду не носила. Что там ещё?

— Вроде — книга. Переплёт странный. Белая кожа. Ой, Мередит! Ты только погляди! Это настоящее чудо! Просто прелесть! — восхищалась Катрин, демонстрируя новую находку.

Она с трудом заставила себя к ней прикоснуться, чувствуя себя расхитительницей гробниц.

На подставке были закреплены две куклы.

— Похоже на фарфоровые, — осторожно выдохнула Мередит.

Фигурки имели подвижные суставы, позволяющие изменять положение их тела, но сами куклы были жестко зафиксированы в одной позе. Черноволосый юноша с капризным личиком Нарцисса стоял на коленях, удерживая в руках на весу белокурую девушку с длинными золотистыми волосами.

Личики куколок были повернуты друг к другу и, если Катрин правильно понимала задумку художника, изображали страсть и нежность настолько, насколько это возможно изобразить на бесчувственных кукольных лицах.

— Почему на девушке мужская одежда? — недоумевала Катрин. — В те времена женщины носили кринолины, а не белые рубашки с черными брюками.

— Потому что это не девочка вовсе, а мальчик, — фыркнула Мередит.

— Быть не может. Мальчики в девятнадцатом веке не носили косу до пояса. Да и мальчики в такой позе это… непристойно.

— Непристойно. Но ведь бывает же? — хихикнула Мередит.

— В пуританском 19-м веке? — сомневалась Катрин.

— В пуританском 19 веке, — подтвердила Мередит. — Сама же видишь? Технология изготовления куколок, кстати, похоже на BJD. Такие куклы и для наших дней удовольствие не из дешёвых, а по тем временам суммы на подобные изделия наверняка были просто космические.

Повертев игрушку в руках Катрин приметила надпись на оборотной стороне подставки: «Любимому брату Альберту от любящей сестры на память о бессмертной мужской дружбе».

— Мужская дружба? — покачала головой Мередит. — Я её как-то иначе себе представляла.

— И я тоже, — Катрин с отвращением отодвинула от себя раритетную игрушку. — Пойдём дальше?

Однако прежде чем покинуть комнату, она бережно сложила все находки в безразмерную сумочку.

Так уж утроены все дамские сумочки, что при желании в них можно запихать почти всё, что угодно. Зачастую глядя на размеры женских ридикюлей со стороны никогда даже и не подумаешь, насколько они вместительны.

В столовой на первом этаже в отлично сохранившихся горках Мередит обнаружила целую коллекцию фарфора и старинного серебра.

— Диву даюсь, как такое богатство оставалось без присмотра? И его, в добавок, не растащили?

Какое-то время подруги любовались спрятанными за стеклянными дверцами хрустальными бокалами всевозможных форм и размеров, на блюдца и тарелки из освинцованного стекла.

— Всё отлично сохранилось, — подвела итог осмотру Катрин. — Стоит лишь приложить немного усилий и всё засверкает в былом великолепии.

— Посуды, хранящейся тут, хватит даже для сервировки королевского банкета. Посмотри, тут фужеры, стопки, рюмки — несметное сокровище, соскучившиеся по людям. Когда тут всё восстановят, устроишь приём? — подмигнула Катрин Мередит.

Они нашли Линду в библиотеке. Та разговаривала с главным менеджером, принимая у него отчёт.

— Как вы могли сами убедиться, мисс Филт, фундамент здания в прекрасном состоянии. Мои ребята отлично поработали за эти недели: ни следа не осталось от былых потёков и пятен сырости. Я лично перепроверил всё окна и двери после того, как их поменяли — отлично открываются и закрываются. Стены в доме сложены из первосортного кирпича. Мы замерили толщину, она составляет двадцать дюймов. Но я уже говорил вам, что всё это смешение стилей выглядит дико! Эти чугунные решётки, колонны — то дорические, то ионические, то коринфские… не кажется ли вам, что имеет смысл привести всё в единую систему?

— Согласна, — кивнула Линда, потирая в рассеянности виски. — Это было бы разумно, но не я здесь заказываю музыку. Госпожа Синтия ясно дала понять, в каком направлении следует двигаться. Не будет проявлять ненужную инициативу.

Толкнув перед собой незаметную дверцу Катрин шагнула на террасу, окаймляющую дом с внутренней стороны.

— Не знала, что из дома есть ещё один выход, — сорвалось с её губ.

— В домах такого размера всегда были парадные и чёрные входы. Это как минимум. В прежние времена эти террасы предназначались для слуг, — разъяснила Линда. — Прислуге разрешалось входить в дом только с задней стороны.

Они спустились на залитый солнцем, густо заросший травой задний двор.

Мередит с любопытством озиралась по сторонам. Копии греческих статуй, почти затерявшихся в разросшихся зарослях самшита — сатиры и нимфы подглядывали за вновь прибывшими, выглядывая их зарослей зелени. За очередной просевшей чугунной решёткой располагались белоснежные постройки. К ним вела тонкая, но уже расчищенная, присыпанная гравием, дорожка.

— Что это? — поинтересовалась Катрин. — Жилище для слуг? Но почему в нём нет окон?

— Это склеп Элленджайтов, — разъяснил вопрос менеджер.

Онемевшие от изумления женщины уставились на своего гида.

— Склеп?.. Вы серьёзно? Менее чем в полсотни шагов от дома?! Эти Элленджайты точно были психами!

Катрин терпеть не могла кладбища, склепы, алтари и всё такое прочее. При одной только мысли о подобных вещах ей делалось не по себе. Неужели ей придётся жить почти на костях?

— Не бери в голову, — попыталась успокоить её Мередит, заметив, как побледнела подруга. — Это же тебе не огромное городское кладбище? Ну, положим лежит тут около сотни твоих предков?

— Меридит, скажи, ну какой нормальный человек станет строить склеп неподалеку от кухни? — продолжала недоумевать Катрин.

— Мы же не знаем, как мыслили триста лет назад? Может быть, тогда модно было устраивать часовни, чтобы в любой момент, если захочется, иметь возможность придаться скорби?

Катрин, задрав голову, принялась рассматривать лепнину над колоннами. На них не было ни единой трещинки, будто склеп построили позавчера, а не три века назад.

— Стены уходят глубоко вниз, — правильно оценив её взгляд, прокомментировал менеджер. — Лежни, держащие всю конструкцию, большие и прочные. Нигде ни единого перекоса по горизонтали.

— Склеп тоже будут реставрировать?

— Да. Я уже набросал план насчёт того, какие шаги следует предпринять в первую очередь.

— Делайте, как сочтёте нужным, — вздохнула Катрин.

Она не хотела больше думать ни о чём из того, что касается смерти. Вся эта красота, сумрачная, несмотря на яркое солнце, вызывала в ней отвращение. Как будто слишком крупный червяк, точащий прекрасное яблоко.

— Найдите эксперта в области ландшафтной архитектуры. Пусть приведут в порядок и внутренний двор, — распорядилась Линда. — Может быть кое-какие из этих азалий, камелий и роз ещё удастся спасти?

— Да, адвокат Филт.

— Найдите экономку, которая поможет проследить за тем, чтобы тщательно протёрли мебель, отполировали серебро, отмыли от многолетней пыли фарфор и хрусталь. На сегодня что у вас там по плану, мистер Бингл?

— Бассейн. Его уже осушили и приступили к восстановлению оборудования. Полагаю, это займёт пару дней. В четверг должен прийти специалист по переустройству кухни. На старой ещё готовили на очагах. Нужно будет установить газовые плиты и холодильные камеры.

— Что с центральной системой вентиляции и отопления?

— Само-собой придётся переоборудовать заново. Если только вы не хотите пользоваться удобствами девятнадцатого века.

— Оценщики и антиквариаты?..

— Уже приходили, провели инвентаризацию и юридическое оформление имущества.

— Вернёмся к бассейну, — предложила Линда.

— Вот, посмотрите эскизы, мисс Филт. Для облицовки дна и стен я планирую использовать керамическую плитку. С такими материалами бассейн будет иметь красивый, необычный вид. Вот план оформления светильников…

— Хорошо, мистер Бингл, — кивнула Линда. — Пойдёмте посмотрим на что это сейчас похоже.

Ни на что хорошее это не походило.

Катрин брезгливо поднесла руку ко рту. Ей было жалко видеть, как голые по пояс, босые рабочие вывозят мерзкую грязь, что им приходилось доставать из чаши бассейна. Такое разве что в кошмарах увидишь. В помещении стоял отвратительный запах. Что уж там могло скопиться в этих канализационных шахтах, чтобы источать такое зловоние?

Катрин сомневалась, что когда-нибудь сможет заставить себя тут искупаться.

— Готова оплатить сверхурочные, только чтобы работа была закончена как можно быстрее, — зажимая рот рукой проговорила Линда. — Если потребуется, наймите ещё рабочих.

— Будем стараться, мэм, — кивнул мистер Бингл. — Фильтры для воды и установки для подогрева ещё даже не смонтированы. Нужно проверить газовые труды, а электрикам -обновить проводку.

— Ну что ж? — удовлетворённо кивнула Линда. — Вижу, работа в особняке идёт полным ходом. Всё просто замечательно. Дом заслуживает самого лучшего. Не следует скупиться на расходы.

— Да, мэм. Конечно, мэм, — кивал мистер Бингл.

— Мы скоро вас навестим, — пообещала Линда, помахав рукой на прощание.

Удобно устроившись на подушках, вытянув на кровати ноги, Катрин щелкнула выключателем ночника и открыла первую страницу.

«Альберт Элленджайт», — гласила надпись на форзаце.

Взгляд метнулся к куклам, стоящим на прикроватном столике.

Кто из них двоих неведомый Альберт? Женственный блондин с продолговатыми, раскосыми зелёными глазами? Или черноволосый брюнет с выражением холодного презрения на лице?

Первая запись датировалась 29 сентябрём 1855 года.

«Дорогой дневник, я пишу эту муть, потому что мой психиатр глупее меня. Он считает, что это поможет мне осознать мотивы собственных поступков и избавиться от чувства вины.

Впрочем, если бы не чудовищная, бесконечная-убийственная скука, я бы заниматься этим не стал. Но что ещё делать? Читать Библию надоело. Наблюдать за другими сумасшедшими неинтересно. Посетителей, которых хотелось бы видеть, ко мне не пускают, а тех, кого пускают, видеть хотелось бы меньше всего.

Итак, дорогой дневник, мы с тобой здесь, в этом богом забытом месте, под названием Ашер. Места здесь красивые. Но наблюдать красоту природы долгими часами всё равно, что любоваться на декорации вместо просмотра действия: в принципе бессмысленно и быстро надоедает. К тому же при всех своих многочисленных красотах Ашер не что иное, как дорогостоящая частная психлечебница, где я заперт стараниями папочки.

Оказавшись случайным свидетелям нашей связи с Синтией и Ральфом, отец отнюдь не счёл подобные отношения полезными. Мне в жёсткой форме поставили ультиматум: либо я отправляюсь на лечение, либо о наших отношениях он ставит в известность маму.

Пришлось согласиться. Расклад казался правильным.

А вот Ральф так не считает. Его мнение: пойдя на условия отца, я поступил, как слабохарактерный, слюнявый щенок.

«Противнику уступать нельзя», — презрительно бросил он мне.

Возражать не имело смысла. Для Ральф что мой, что собственный отец — враги. А я не могу и не хочу видеть противников в близких людях.

Тем более, что в глубине души знаю — они правы. Наши отношения с Ральфом и Синтией не что иное, как патология. Здесь нечем гордиться, не за что бороться. Это безнравственно.

Я ещё я знаю, что сказал бы Ральф, услышь он мои мыли. Сказал бы, что ему плевать, нравственно оно там или безнравственно. Ведь что такое нравственность по Ральфу Элленджайту? Условность. Набор табуированных знаков, признанный нормой. На это не стоит оглядываться. На это не стоит ориентироваться. На это стоит наплевать.

Для Ральфа важно то, что доставляет ему удовольствие здесь и сейчас.

Нам ведь хорошо вместе? Мы никому не доставляем проблем? Так в чём вопрос?

Когда он рядом, такая система координат выглядит вполне убедительной, и я соглашаюсь с ним. Я не хочу идти наперекор, слишком дорожу его обществом, его привязанностью. Слишком боюсь потерять ту тонкую нить доверия, что протянулась между нами.

Но вот на исходе второй месяц, как я заперт в Ашере, а Ральф ни разу не навестил меня. Так что любые рассуждения о привязанности и доверии между нами излишни.

Ральфу наплевать на мои чувства. На причины, побуждающие меня поступать так или иначе. Ему и на меня, и на все на свете — наплевать. Такому отношению не научишься, с этим нужно родиться.

Ладно. Дьявол с ним. Пусть думает и поступает, как хочет.

А я буду поступать так, как считаю нужным я.

И в любом случае я не могу позволить, чтобы грязная история коснулась ушей моей матери.

Да, в нашей чокнутой семейке и прежде случалась любовь между кузенами. На неё даже принято смотреть сквозь пальцы — мол, вырастут мальчики, перебесятся, женятся, обзаведутся собственными детьми и всё забудется, как забывалось ни раз.

Но l'amour ? trois? Да ещё с единокровной сестрой?

Мама не поймёт. Нет! Всё, что угодно, лишь бы не глядеть ей в глаза, осознавая, что она всё знает.

Как ни странно, сидя в этой глуши я не чувствую себя несчастным. Мне спокойно, комфортно. Я даже рад освободиться от бесконечных поисков приключений и наслаждений.

Так что отец в чём-то всё-таки прав».

6 октября 1885

«У меня сегодня день особенный — День Рождения.

Утро, вместо праздничного пирога и подарков, традиционно полагающихся на именинах, началось с плановой встречи с лечащим доктором.

Господин психоаналитик полтора часа терзал мой слух наиглупейшими вопросами. Монотонный голос раз за разом раздражал, терзая оголённые нервы.

Что я отношу к сексуальным девиациям?

Я выложил ему всё, что знаю. Разделил половые извращения как по отношению к объектам, так и по способу их реализации. Изъяснялся я пространно и подробно, очень надеясь, что доктор устанет слушать и отстанет.

Но он не отстал.

Любезным тоном предложил самому определить мои сексуальные отклонения, раз уж я так отлично разбираюсь в теме.

Не менее любезно я сообщил, что геронтофилия, зоофилия и педофилия не мой профиль. Эгсбиционизм глубоко мне чужд, чего о вайеризме не скажешь. Ещё я страдаю (или наслаждаюсь, это уж как посмотреть) приступами мазохизма, но слава богу, садистских склонностей за собой не замечал.

Считаю ли я необходимым лечиться от гомосексуализма?

Хм-м…

А зачем мне лечиться от того, чем я не страдаю?

Не в смысле того, что я наслаждаюсь процессом, просто гомосексуализм подразумевает наличие полового влечения к особям своего пола, а я к мужчинам такого не испытываю.

А как же Ральф?..

Ах! Вы заставляете меня краснеть, доктор!

Значит, вы в курсе моих маленьких шалостей? Что ж тут скажешь? Увы! Из любого правила, даже железного, случаются досадные исключения. Молодость — время поиска и эксперимента. Не всегда, к слову, удачного. К тому же Ральф — вы же его видели, доктор? У него совершенно андрогенная внешность. Как, собственно, и у меня. При определённом освещении и после определённой доза алкоголя или опиума нам обоим так легко сойти за женщин.

Если на то пошло, Ральф единственная особь мужского пола, делившая со мной постель.

Вслух я этого не говорил, но история наша запутанная и сложная. Отрицать наличие секса между нами было бы ложью, но, если опускаться до описания грубой физиологии, дело до непосредственной близости никогда не доходило. Между нами всегда была Синтия. В прямом и в переносном смысле. Но об этом, доктор, я вам рассказывать не стану. Ни один джентльмен не станет так порочить имя дамы.

Итак, на чём мы остановились? Ах, да! Ральф был. Но лечиться от гомосексуализма я всё равно не буду. Считаю тему исчерпанной.

Отношу ли я себя к бисексуалам?

Доктор, помилосердствуйте! Да что же это такое?! Что ж вы всё утро пристаёте ко мне с неприличными вопросами?

Ах, у вас работа такая? Надеюсь, она вам хотя бы нравится? Меня от ваших вопросов уже тошнит.

Хорошо. Если клятвенно обещаете отстать — отвечу: да-да-да! Я могу спать, как с женщиной, так и с мужчиной. И вы тоже, кстати. Как и большинство людей.

Да я и не утверждаю, что вы это делаете. Можете делать — это факт.

Не надо придавать сексу большого значения, доктор. Не стоит носиться с ним, как антиквар с раритетной вазой или курица с первым яйцом. Обсуждать можно любовь и ненависть, понимание и непонимание между людьми. Вот что интересно нормальному человеку. А если вы получаете удовольствие от скабрёзных рассказов — поздравляю! Вам пора стать собственным пациентом, доктор.

Что такое секс, по-моему?

Вы же обещали, что предыдущий вопрос — последний!

По-моему, секс, это телесный процесс, связанный с раздражением нервных рецепторов. Это как пищеварительная система, дыхание, сердцебиение. Хороший секс — это дело техники. Не обязательно испытывать эмоции к партнёру для того, чтобы достичь желанной разрядки. Раздражение нервных рецепторов в определённой последовательности и в определённом ритме даёт нарастание импульсов. Напряжение нарастает-нарастает-нарастает, доходит до точки кипения и потом — бах! Вы получаете то что хотели — вожделенный оргазм. За ним следует разрядка. Процесс закончен. Как, собственно, наш и разговор.

Вы кончили, доктор?

* * *

Я зря сорвался.

Господин Ф. хороший доктор. Ответственный. Он просто честно пытался отработать папочкины деньги.

Совершенно незачем так на меня подозрительно и обиженно коситься, сударь. Я, кстати, идеальный пациент.

Попробовали бы вы задать подобные вопросы Ральфу, сэр. Почувствовали бы разницу».

10 октября 1855

«Я ждал её всё время, каждый день, каждый час и всё же оказался неготовым к встрече.

Мой взгляд, изголодавшийся по женским силуэтам, по мягким изгибам волнующих женских фигур с жадностью впитывал в себя образ Синтии.

Может ли в мире быть что-то более уродливое, чем современный фасон женского платья? Женщина просто безвозвратно тонет в наряде, её немилосердно расплющивает кринолинами и корсетами, давит грудой материала и китовыми усами.

Я не одобряю современной моды. Но Синтия мила даже в них. Она очаровательна в любом костюме. Как, собственно, и вовсе без оного.

Новое, с иголочки, платье воздушными волнами лежало на широком кринолине, находясь в полной гармонии с алыми туфельками на трехдюймовых каблуках. Лиф платья туго обхватывал безупречную талию, подчёркивая волнующе упругую девичью грудь.

Моя дорогая старшая сестрица являла образчик аристократических манер и благополучия, в совершенстве владела томной элегантностью и небрежной грацией. Взгляд тёмных миндалевидных глаз, отсутствие резвости и молчаливость с лёгкостью вводили наших многочисленных знакомых в заблуждение насчёт ей истинного характера. Люди принимали Синтию за леди, наделяя её в своём воображении такими прекрасными женскими качествами, как скромность, девичья стыдливость, домовитость, сдержанность в чувствах, самоотверженность.

Но всё это было Синтии чуждо. В действительно она была резка в суждениях, заносчива, самовлюблена до крайности и до крайности же сластолюбива.

В не таком уж далеком детстве сестрёнка не уступала нам с Ральфом в искусстве фехтования, лазанья по деревьям и скалам. Как и мы, она обожала носиться на лошадях без седла.

Синтия никогда не признавала опасности. Она не видела её в упор.

У нас с Ральфом, как у любого мужчины из рода Элленджайтов, всегда был второй, третий, и даже четвёртый шанс. Да хоть сломай мы шею, нам это не грозило немедленной гибелью. Любые переломы у нас срастались в течении часа, я уже не говорю о ранах и порезах. Но у Синтии второго шанса не было. А она упрямо игнорировала этот факт.

Иногда мне казалось, она нарочно устраивает между нами это негласное соревнование. Словно задаваясь целью не только догнать, но и перещеголять по части безумств.

Странно, что мама не хотела видеть этих странностей в поведении и характере сестры.

Люби она Синтию чуть более нежно, относись к ней чуть внимательней, и сестра могла бы вырасти совсем другим человеком!

Я даже думаю, своими необузданными выходками Синтия пыталась привлечь к себе внимание мамы — привлечь любыми путями, методами и средствами. Но как бы Синтия не старалась, чтобы бы не выкидывала, мама словно не замечала этого.

Отношения сестры и мамы были безжизненно-безукоризненными. Сплошной официоз. Я подозреваю, что за любыми безупречными манерами скрываются равнодушие и пустота. Совершенство — удел мертвых. Живому свойственны изъяны. Чувств это касается в первую очередь.

Со мной мама ведёт себя совсем иначе. Она может быть ласковой или жестокой, иногда даже грубо срывается на крик. Но её горячность и жёсткость куда лучше той сдержанной отстранённости, что достаются на долю Синтии.

* * *

При виде меня сестра улыбнулась и протянула руку, затянутую в кружевную перчатку:

— Добрый день, Альберт. Рада видеть тебя.

Я чинно коснулся руки легким приветственным поцелуем.

— Более чем взаимно, душа моя.

Я с наслаждением почувствовал упругий вес её тела, когда Синтия оперлась на мою руку. Мы не виделись несколько месяцев, и я ужасно по ней соскучился.

Я просто задыхался от желания сжать сестру в объятьях, покрыть поцелуями её дорогое, милое личико с сочными, мягкими, по опыту знаю, разгарчивыми губами.

— Как тебе удалось добиться от отца разрешение прийти? — спросил я.

— Попросила об этом в присутствии мамы, сославшись на твой день рождения. Рассказать правду Амадей не посмел, а иных весомых аргументов у него не было.

Мы вошли в зелёный лабиринт, скрывающий нас от случайного постороннего взгляда. Гарантии уединения сомнительной укрытие, конечно, не давало, но создавало иллюзию безопасности.

Не желая больше сдерживаться, я сжал Синтию в объятиях.

Я пил из её губ волшебный нектар сладострастия. Жадно глотал до тех пор, пока напряжения не достигло пика. Угрожающая лавина кипучего безумия уже готова была смести все запреты. Я едва сдерживался, чтобы не овладеть ею прямо здесь, на скамейке, не взирая на последствия.

Но Синтия оттолкнула меня:

— Довольно!

Поймав мой взгляд, она поспешно опустила ресницы и нервно облизнула губы розовым, юрким, как змейка, язычком:

— Не сейчас. Не так. И не здесь.

Неудовлетворённый мужчина редко бывает сдержан.

Однако Синтия напрасно нервничала. Я никогда не ставил свои желания выше её благополучия, безопасности или даже настроения.

Мы присели на скамью и какое-то время просто сидели молча.

Краем глаза я с нежностью наблюдал, как сестрёнка расправляет складки на своей необъятной юбке, натянутый на метровый кринолин — усовершенствованная модель древнего пояса целомудрия. Она так скромно и чинно сложила ручки у себя на коленях, что я, не удержавшись, рассмеялся.

Синтия подняла на меня взгляд, ясный и светлый:

— Я рада, что ты в хорошем настроении, Альберт. Знаешь, я приготовила тебе подарок?

— Правда? Какой?

Синтия склонилась над ридикюлем, стоящим у её ног и вытащила оттуда подарочный свёрток в яркой шелестящей бумаге.

— Заказала несколько месяцев назад. Взгляни.

Синтия додумалась подарить мне кукол. Уменьшенная копии меня самого, да ещё в объятиях Ральфа.

— Что это?

— Разве не видишь?

— Ты увековечила нас с Ральфом в дорогом фарфоре? Зачем?

— Тебе не нравится?

— Любовь моя, уж лучше бы ты потратилась на парочку умилительно-миленьких платьиц и ожерелье к ним прикупила. Люблю видеть тебя в новых нарядах. Зачем мне этот… хм! — ансамбль?

— Я думала, тебе его недостаёт. Думала, хорошо будет, если хотя бы частица чего-то, чем ты по-настоящему дорожишь, будет с тобой рядом.

— И что ты предлагаешь мне делать с этой его частицей? — я уже не скрывал своего раздражения. — Заняться рукоблудием, созерцая его светлый лик?

— Альберт! Это пошло!

— Как скажешь, драгоценная. Как скажешь. Но в любом случае ты неправильно подобрала фигурки. Самая идеальная кукла в нашем случае это ты.

К моему удивлению на глаза Синтии блеснули слёзы.

Я совершенно не переношу вида женских слёз. Стоит мне увидеть плачущую женщину, как всё — я готов сделать что угодно, лишь бы слезы её высохли.

Синтия отлично это знает. Сама ни раз поднимала на смех эту мою особенность. Столько раз называла слабаком, из которого любая слезливая курица может мотками верёвки вить.

Нужно отдать сестре должное, она никогда не обращала это оружие против меня. Синтия на моей памяти вообще плакала редко.

— Ладно-ладно! — без боя сдался я. — Прости. Я не хотел быть грубым. Не плачь, моя радость, оно того не стоит. Если ты считаешь, что эта прелестная вещица, значит, так и есть. Я даже готов порадоваться тому, что ты не придумала позы… хм! — более пикантной. Приходится признать, что есть свои плюсы в твоём всегдашнем тяготении к внешней благопристойности. Было бы любопытно понаблюдать за мастером, когда он получил заказ…

— Альберт!

Её голос звенел, словно мелодичная, но перетянутая, струна.

— Что?

— Ты так и будешь лицемерить?

Признаться, я немного опешил от такого наскока.

— Прости?.. Что ты имеешь ввиду?

— Ты совсем как наша мать! Не притворяйся, будто не злишься на нас! — притопнула она ногой. — Развлекались мы все вместе, а отдуваешься здесь ты один.

— Всё не так плохо. Не стоит драматизировать.

— Хватит юлить! Скажи мне прямо в лицо, что ненавидишь меня.

— С какой стати мне такое говорить?

— Скажи! Ведь это правда!

— Нет. Не правда.

Моя рука словно бы сама собой потянулась к её руке, накрывая ладонью сверху.

Синтия чуть повернула голову и ресницы её мягко дрогнули, как крылья у бабочки.

— Люблю тебя, — беззвучно зашептали мои губы. — Люблю.

Мы снов потянулись друг к другу и мне стало на всё наплевать — приличия последствия, кровное родство.

Значение имела только она.

Её запах. Тихие стоны. Губы. Влажные локоны.

Та радость, которую она дарила мне своей страстью.

Цена за это неважна.

* * *

Мои руки ещё пахнут её духами.

На сердце тоскливо.

Хочу домой».

Глава 6

Ирис

В «Астории»

Весь день Ирис была как на иголках. Её обуревали противоречивые чувства и мучила совесть перед мамой.

Прознай та о задумке дочери — пришла бы в ужас.

Ирис и самой было не по себе. Она осознавала, как опрометчиво поступает, отправляясь в заведение с репутацией борделя, да ещё в компании парня, которого большинство разумных людей предпочитало обходить стороной.

Но ей быстро удалось убедить себя в том, что, если бы Энджел действительно хотел ей навредить, то ему совсем необязательно было дожидаться ночи и тащить её куда-то за тридевять земель. Он преспокойно мог сделать это и в школе.

Отмахнувшись от внутреннего голоса, робко пытающегося шепнуть об осторожности, Ирис начала раздумывать о том, во что надеть.

Что принято носить в ночном клубе, чтобы не выглядеть ни серым чулком, ни излишне раскованной дамой? Словом, сексапильно, но не пошло?

Ирис вовсе не была уверена, что сегодняшний поход ограничится сидением у барной стойки. Возможно, Энджел пригласит её потанцевать? Поэтому длинные струящиеся платья она отмела сразу. В итоге остановила свой выбор на брюках-сигаретах, дополнив их блестящей туникой и любимой кожаной курткой. Тряхнув распущенными волосами, осталась собой довольна и направилась к двери.

Пока Ирис шла по длинному коридору отеля, спускалась на лифте, пересекала вестибюль, ей всё время казалось, что в спину упираются неодобрительные, осуждающие взгляды.

На улице накрапывал дождик. Мокрый асфальт отражал огни. Туман превращал их в размытые пятна. Вокруг фонарей словно сияли нимбы. Виной тому был лёгкий туман.

Машина, к крайнем левом ряду, просигналила фарами.

Осторожно балансируя на высоких каблуках, Ирис поспешила в её сторону.

Энджел предупредительно вышел и распахнул перед ней дверцу.

— Привет, — с улыбкой приветствовала его Ирис.

— Привет, — кивнул он.

От пристального, оценивающего взгляда стало немного не по себе.

Может быть Ирис бы чувствовала бы себя лучше, скажи Энджел комплимент? Но он этого не сделал.

— Тебя отпустили без особых проблем? — поинтересовался он, ловко выруливая на основную дорогу.

— Отпустили? О, нет! Я сбежала тайком и молюсь, чтобы ни мама, ни Катрин об этом не прознали. Очень надеюсь, что мне не придётся пожалеть о содеянном?

Энджел неопределённо пожал плечами:

— К подобного рода развлечениям, как и к некоторым деликатесам, сначала надо привыкнуть. Без этого получить удовольствие вряд ли получится.

Он бросил на Ирис быстрый взгляд, словно проверяя её реакцию, но, вынужденный следить за дорогой, вновь отвёл его.

— Не бойся. Ничего опасного нет. Я уже говорил — это просто представление. Шоу. Только специфическое.

Глядя в окно, Ирис любовалась цепочкой изгородей, окаймляющей дворы белоснежных двухэтажных домиков, составляющих большинство застроек в этом районе.

Над домиками нависали клёны. Их широкие листья в отблеске мелькающего света фар казались вспыхнувшим резным языком пламени.

Через пару кварталов машина затормозила у красивого здания, на вершине которого был установлен целый букет разноцветных прожекторов. Они разрезали ночь цветными лучами, сливающимися в название: «Астория».

Энджел не стал задерживаться на стоянке со сварной оградой. Они поднялись по широким ступеням, ведущим к распахнутой двери. Её сторожил высокий охранник, чьи широкие плечи угрожали порвать джемпер.

— Привет, Марк, — буднично приветствовал его Энджел.

— Привет, — кивнул громила, услужливо распахивая дверь. — Проходите, мистер Кинг. Ваш столик ждёт вас.

Прямо с порога слышались гул голосов, заразительный смех и музыка.

— Ты заказал нам столик заранее? — спросила Ирис.

— «Астория» самая горячая точка в Эллинже и заказов на столики тут не принимают. С улицы даже за большие деньги сюда не попасть. Пошли. Представление сейчас начнётся.

Энджел увлёк её к столу, который чуть ли не залезал на сцену.

— Дамы и господа! Добро пожаловать в «Асторию»! — распинался конферансье. — Добро пожаловать туда, где воплощаются самые смелые, самые запретные наши фантазии. Все мы боимся чудовищ, не так ли? Но наиболее жуткие из них обитают в нашей душе. Там, в неосознанной темноте мрака, они дожидаются часа, когда смогут выбраться на свободу.

Случалось ли вам воображать, дамы и господа, какого это — иметь острые клыки и когти? Иметь возможность вонзить их в намеченную жертву? Ощутить её агонию? Вкусить боль? Чтобы сердце добычи билось у ваших губ?

Свет начал плавно гаснуть, словно сахар, тающий в чёрном кофе.

— Представляю вам Ливиана Санфила! Он покажет всем нам, что боль убивает не всех. Что есть люди, способные противостоять ей.

Под ногами начала ощущаться мягкая вибрация.

«Подъемники», — догадалась Ирис.

Публика замерла в предвкушении.

Софиты располагалась таким образом, что источник света оказался за спиной возникшей на сцене фигуры.

Чёрный силуэт ярко выделялся на искусственном алом фоне. По сцене словно расплескали кровь. Или занимался пожар. Адский фон для адской картины.

Мягко зазвучала музыка и свет вновь начал медленно разгораться, высвечивая лицо Ливиана, поражающее своей красотой. Но красота эта ничем не напоминала ангельскую красоту Элленджайтов: резко очерченные скулы, хищный разлёт бровей и глаза, льдисто-серые, как ноябрьские хляби.

Штаны, заправленные в высокие сапоги, обтягивали ноги как вторая кожа. Белая атласная рубашка была распахнута до пояса, открывая упругие мышцы, кубиками перекатывающиеся на животе и смуглую, как у испанцев, кожу.

Ирис стиснула повлажневшие от непонятного волнения пальцы, сглатывая образовавшийся в горле комок. Она и предположить не могла, что будет дальше, но предчувствие кричало, что чтобы там ни было, ей это точно не понравится.

Минуту Ливиан Санфил неподвижно смотрел на публику, давая всем увидеть то, что они хотели рассмотреть.

Потом пол снова начал вибрировать, словно внутри здания раскрывались адские врата, выпуская наружу очередное чудовище — над сценой медленно поднимался крест. Софиты окрашивали его в кроваво-алый цвет. Струящийся по полу дым усиливал атмосферу сюрреализма.

Музыка продолжала звучать. Ритм её становился всё более чётким и быстрым.

Ливиан принялся медленно расстёгивать пуговицы на рубашке. Выскользнув из неё, отбросил, выставляя на суд зрителей отлично сложенное тело, запятнанное безобразными шрамами.

Их было множество — белых и розовых, новых и старых. На груди и на животе неровная сеть омерзительных рубцов была особенно заметна. Страшно даже представить, на что походили раны, пока не затянулись.

Ливиан Санфил отступил и, раскинув руки, прислонился спиной к кресту. Подошедшие ассистенты в чёрных фраках и полумасках, закрывающих лица, оплели его руки верёвками.

Следом на сцену выпорхнул девушки в коротких юбках и ярких, блестящих топах. Они походили на элегантных бабочек-стрекоз: длинноногие, тоненькие, на острых каблучках-шпильках.

В руках девушки держали подставки со стилетами. Клинки кинжалов были не менее изящны чем сами красотки. Длинное узкое лезвие имело острый, как игла, наконечник. Такая форма позволяла кинжалу проникать глубже без лишних усилий. Гарда почти отсутствовала, а навершье рукояти было слегка расширено. Под навершьем виднелось отверстие со шнуром.

Призывно улыбаясь, девушки подошли к ассистентам и замерли в картинной позе, выжидая, пока те привязывали конец шнура к своему запястью.

Под лучами ярких прожекторов многогранный, круглый в сечении формы клинок вспыхивал яркими искрами, словно бриллиант.

Стоило девушкам упорхнуть, как музыка вновь взорвалась адским ритмом.

Безликие ассистенты в чёрных фраках задвигались с осторожной хищностью, словно танцуя перед распятой на кресте фигурой. Они кружили, словно голодные акулы, чуть пригнувшись и вытянув руки с зажатыми стилетами.

Потом прожектора медленно погасли. Единственное пятно света сосредоточилось на обнажённой до пояса фигуре.

Расширившимися от ужаса глазами Ирис смотрела на сцену. Смотрела и не верила в реальность происходящего.

Может быть это какой-то оптический трюк? Иллюзия? Фокус?

Стилеты глубоко, по самую рукоятку, вошли в тело, подвешенное на кресте. Кровь алым ручьём потекла из ран, собираясь на полу липкой лужицей.

Когда один из безликих вновь воткнул нож в Ливиана и повернул его, расширяя рану, Ирис с трудом сдерживалась, чтобы не заорать во весь голос. Она не знала, испытывали ли остальные зрители хотя бы половину того тошнотворного ужаса, что чувствовала она, но происходящее на сцене словно держало людей в трансе. Никто не шевелился и не разговаривал.

Тем временем фигуры в масках извлекли ножи из ран, которые теперь представляли собой сплошное кровавое месиво. Из полумрака выскользнула третья фигура, мягко подхватившая упавшее к нему с креста на руки тело, уложила его на мраморный алтарь, что до этого момента находился в тени.

Все трое ассистента, склонившись, принялись слизывать кровь с ран на груди, с живота, с губ Ливиана. Рука одного их них скользнула в отрытую рану и Ирис поняла, что больше не выдержит. Иллюзия оно там или не иллюзия, её мозг отказывался воспринимать подобную реальность. И желудок — тоже.

Всё происходящее напоминало фильмы ужасов про вампиров, только происходило в реальном времени. Было видно, как распластанная на алтаре жертва тяжело дышит — грудь дёргалась короткими вдохами и выдохами.

Ирис сорвалась с места и опрометью кинулась прочь из зала, мечтая только об одном — добежать до туалетной комнаты прежде, чем её вывернет наизнанку.

* * *

До туалета Ирис всё-таки добежала.

Ноги буквально подворачивались в коленях. Руками она опёрлась на раковину, чтобы не рухнуть. Перед глазами все ещё мелькали вспышки света и сияли размытые кровавые пятна.

Дрожа, она отвернула кран с холодной водой и опустила под неё руки. Разжав пальцы, уставилась на четыре полумесяца, оставленных ногтями на ладони.

— Не думал, что ты отреагируешь таким образом, — раздался за спиной знакомый голос.

Ирис с трудом сдержалась, чтобы не высказать Энджелу всё, что она думает о его способах развлекаться.

В молчании она закрутила кран с водой и в туалете стало совсем тихо.

И снова противные кровавые пятна-разводы поплыли по белому кафелю, отвратительно напоминающему мраморный алтарь со сцены. Вот чёрт!

Энджел развернул её к себе, одновременно поддерживая.

— Ты в порядке? -хмурясь, поинтересовался он.

— Да. Всё нормально, — солгала Ирис.

Выпрямившись, она освободилась от поддерживающей её руки:

— Что ты тут делаешь? Это ведь женский туалет.

Антрацитовые глаза пытливо всматривались в её побледневшее лицо:

— К стыду, к моему, должен признаться, я мало обращаю внимание на условности.

Ноги Ирис ещё немного дрожали, так что пришлось плечом прислониться к стене.

— Я тебя разочаровала? Ты ожидал от меня другой реакции?

— Откровенно говоря — да. Большинству людей подобные представления по душе.

— Значит они сумасшедшие. Такое не может нравиться. Понимаю, тема вампиров ныне в моде, но то, как это подано? Это отвратительно! Неужели нельзя было разыграть что-нибудь другое?

— Ты считаешь увиденное розыгрышем?

В руках Энджела словно по волшебству возник точно такой же стилет как те, которыми действовали маски на сцене. В следующую секунду лезвие вошло в центр его тонкой изящной ладони.

Оглушенный шоком мозг Ирис констатировал спокойное, небрежное, словно даже скучающее выражение на лице Энджела.

— Как видишь, всё по-настоящему? Это! — Энджел небрежно помахал пробитой насквозь ладонью перед лицом Ирис. — И — это!

Он неторопливо выдернул нож из ладони.

— Не закрывай глаза, смотри. Здесь нет ничего страшного. Сейчас всё пройдёт.

Не веря себе Ирис наблюдала как рана на руке Энджела затягивается прямо на глазах.

Секунда.

Другая.

Третья.

И вот уже на ладони вместо раны белеет тонкий шрам.

Ирис моргнула в недоумении. Через минуту даже следа шрама не осталось.

Энджел достал из кармана платок, стёр остатки крови с ладони и выбросил окровавленную тряпку в мусорный контейнер.

Ирис с шумом вдохнула воздух, стараясь успокоить бешено заколотившиеся сердце.

— Ты спрашивала о наших семейных особенностях? Вот они. Втыкая в нас ножи, стреляя из пистолета, подсыпая яд уничтожить нас нельзя. Мы остаёмся в живых, даже если наше сердце вырвано из груди. Правда, если отрубить голову?... Но на такие радикальные меры идти готовы немногие. Все остальные части тела у нас отлично регенерируют.

Ирис смерила его саркастичным взглядом:

— Все?

Энджел мягко притянул её к себе, насмешливо протянув:

— Абсолютно. Хочешь проверить?

Голос его обволакивал, ласкал нервы, словно соболиный мех — кожу.

— Не бойся, Фиалка. Я же обещал, что не причиню тебе вреда? Обещал, что ты можешь мне верить?

— А ты всегда держишь данное тобой слово?

— Всегда.

Он провёл пальцами по её щеке.

Движение было нежным. Взгляд — нет.

— Правда, я очень редко его даю. Считай, что это мой тебе подарок. Родственный. В честь нашего знакомства.

По губам Энджела вновь скользнула лёгкая улыбка.

— Перестань со мной заигрывать, — потребовала Ирис.

— Не понял? — тонкие брови над тёмными глазами вопросительно изогнулись.

— Я серьёзно! Отпусти меня. У меня сейчас нет настроения ни целоваться, ни флиртовать. Неужели ты не понимаешь, что всё, что ты мне показываешь меня пугает?

— Ты такая трусиха? -подтрунивая, спросил Энджел.

— Предпочитаю думать, что слишком нормальна для твоего ненормального мира. Мне нужно время, чтобы адаптироваться.

— К чему тут адаптироваться?

— К тому, что пробитые руки и кровоточащие раны для вас серые будни.

Воцарилось неловкое молчание, которое Энджел разрушил очередным смешком:

— Ладно, — кивнул он, опуская руки в карманы. — Адаптация так адаптация. Пошли? Представление уже закончилось. Вот-вот сюда нагрянут другие дамочки со своими маленькими нуждами. Не будем им мешать.

— Я не хочу туда возвращаться. Ты отвезёшь меня домой?

— Желание дамы — закон для джентльмена, — отвесил Энджел шутовской поклон.

В коридоре толпился возбуждённый народ.

— Энджел! — обернулась в их сторону яркая, красивая блондинка в эффектном голубом платье со стразами, открывающем куда больше, чем скрывающим. — Ты здесь? Я и не знала!

— Добрый вечер, Керри, — прохладно приветствовал её Энджел. Познакомьтесь, девочки. Керри — это Ирис Оуэн. Ирис — это Керри Гордон.

Серые глаза Керри неприязненно сощурились:

— Кто такая эта Ирис Оуэн? Очередное минутное увлечение нашего сусального ангелочка? — фыркнула она.

— Кого ты подразумеваешься под сусальным ангелочком, Керри? Надеюсь, не меня? Если да, то у тебя нет никакого повода отнести меня в разряд «наш». Или я что-то пропустил в наших с тобой отношениях?

Керри отступила на шаг, тряхнув золотистыми волосами и рассмеялась.

— Энджел, я же просто пошутила. Увидимся.

— Всего хорошего, — кивнул он в ответ.

— Уже уходите? — подоспела с новым вопросом очередная сверкающая блондинка.

Правда её улыбка, обращённая к Ирис, была чуть теплее и доброжелательнее, чем у предыдущей. Теплее так градусов так на пять или шесть, не больше.

— Энджел! Вечер же только начался! Мы будем только рады, если вы с Ирис присоединитесь к нашей компании.

— Мне пора домой, — твердо заявила Ирис, взбешённая улыбками и взглядами понабежавших блондинок.

— Ну так на твоём присутствии никто и не настаивает, — со стервозной улыбкой сообщила ей Керри.

Ладонь Энжела предупреждающе сжалась на кисти Ирис.

— Всего доброго, девочки, — откланялся он.

— Уже уходите, мистер Кинг? — удивился охранник. — Веселье ещё даже и не начиналось?

— Я сегодня не намерен развлекаться, — с раздражением откликнулся Энджел, забирая у того из рук верхнюю одежду.

— Ливиан будет огорчён, что вы не встретились с ним сегодня.

— Я встречусь с ним завтра, — холодно отчеканил Энджел, взглядом приказывая охраннику прикусить язык.

— До завтра, мистер Энджел, — сказал охранник, как о чём-то само собой разумеющимся.

После душного, прокуренного воздуха в клубе, ночная прохлада, темнота и тишина действовали отрезвляюще-приятно. Ирис с наслаждением вдохнула воздух, переполненный влагой перед тем, как вслед за Энджелом сесть в автомобиль.

Мотор ожил, заполняя тишину монотонным шуршанием и дрогнув, машина тронулась с места, слегка качнувшись на рессорах.

— Энджел, можно вопрос?

— Какой?

— Ливиан Санфил? — задумчиво протянула Ирис. — Он твой родственник?

— Мой сводный брат по отцу. Это имеет какое-то значение?

— Наличие братьев и сестёр всегда имеет значение.

Ирис отнюдь не была уверена, что следующий вопрос действительно стоит задавать.

Но всё равно спросила:

— Ты тоже там работаешь? Так же, как и твой брат?

— Почему ты так решила?

Ирис неопределённо пожала плечами.

Энджел невесело усмехнулся.

— Но ты права. Работаю. Так же, как и мой брат. Посменно. Одно представление в неделю даёт он, другое — я.

— Ты зарабатываешь этим на жизнь? Но… но ведь Астория принадлежит твоему отцу, верно?

— Верно.

— Разве он не возражает, что вы развлекали публику, таким образом зарабатывая деньги?

— Ты задаёшь слишком много вопросов, — отстраняющим тоном ответил Энджел.

— Извини.

— Не извиняйся. Ты не сказала и не сделала ничего плохого. Просто моя семья — это не та тема, о которой хочется говорить с хорошенькой девушкой. Если бы только можно было о неё не упоминать, я бы так и сделал, да только Кингов здесь каждая собака знает.

— С твоей семьёй что-то не так?

Уже договариваю фразу Ирис отчётливо представила образы сестры-близняшки Царя Скорпионов и этого самого Ливиана и поняла, что глупо спрашивать.

— С ней не так абсолютно всё. Тут совершенно нечем гордиться.

«12 октября 1855

В голове полный бардак, разброд и сумятица. Казалось бы, с моим отношением к жизни меня трудно чем-то шокировать, но я шокирован. До глубины души. Не знаю, как всё это уложить по полочкам. Как переварить.

Сегодня утром в кабине вместо доктора Ф. меня дожидался дядя Винсент.

О том, что я встречу его, меня не предупредили. Признаться, когда он поднялся из кресла мне навстречу, я сразу понял -ничего хорошего этот визит не несёт.

Мы пожали друг другу руки, обменялись взглядами и сели напротив друг друга.

— Что случилось? — прямо спросил я. не видя особого смысла в том, чтобы долго обмениваться ничего не значащими вежливыми фразами. — Ральф что-то натворил?

Дядя Винсент ответил слабой улыбкой и лёгким пожатием плеч.

— Ты должен вернуться.

Сколько себя помню, Ральф всегда выкидывает какой-нибудь фортель. Выходящий из ряда вон, из всех возможных рамок.

И сколько себя помню, мне никогда не удавалось выполнять роль стоп-крана. Даже если я и пытался.

— Ты должен вернуться, Альберт, — повторил дядя.

— Я здесь как бы не по своей воле. Об этом нужно говорить с моим отцом, а не со мной.

Дядя резко втянул в себя воздух и откинулся на спинку кресла, в котором сидел, соединяя пальцы домиком.

— Боюсь, что говорить с Амадеем бессмысленно. Бог свидетель, я не хотел тревожить Снежану, бередить старые раны. Но у меня нет иного выхода.

Мы оба замолчали на какое-то время.

Дядя Винсент, сдвинув брови, размышлял о чём-то, а я с тревогой ждал продолжения разговора.

— Что всё-таки случилось? — сдался я.

— Всплыла наружу одна очень старая и неприятная история.

Винсент вытащил портсигар и достав папиросу, глубоко затянулся.

— Амадею следовало запереть здесь не тебя, мальчик мой, а твою бесноватую сестричку.

Я напрягся.

— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался я как можно прохладней.

— Что хочу сказать?..

В голосе дяди зазвучали совершенно несвойственные ему язвительные нотки.

— В чём конкретно вы обвиняете Синтию? — взвился я.

Потянувшись вперёд, от стряхнул с сигареты истлевший пепел и вновь откинулся на спинку кресла.

Неужели дядя Винсент в курсе наших шалостей? От мысли об этом я почувствовал, как вспыхнули щёки.

— Моя сестра… — начала, было, я.

— Хватит, Альберт, — прервал меня дядя, покачав головой. — Ненужно никого не перед кем выгораживать. Поверь, мне нет дела до морального облика твоей сестры. Вопросы нравственности меня сейчас интересуют в последнюю очередь.

Странный поворот. О чём же тогда речь? И в чём дело?

Загасив сигарету, дядя уронил руки на подлокотники и хмуро поглядел на меня исподлобья:

— Ты знал о том, что Ральф мне не сын?

Новость была неожиданной, ошарашивающей.

Дядя скривил губы в горькой усмешке:

— Ральф теперь об этом знает.

— Вот как? — в свой черёд откинулся на спинку кресла я, сжимая руками подлокотники. — Думаю, не ошибусь, предложив, что его настоящий отец умерший дядя Ральф?

— Не ошибёшься, -кивнул дядя.

Глупая затея раз за разом давать детям одно и тоже имя: Ральф.

Тем более, что это имя как-то странно влияет на своего владельца. Мой психованный дедушка, о котором в семье всегда говорят с постной физиономией и фанатичным блеском в глазах, да упокоится он с миром, совсем не заслуживал той любви, которую ему дарили его многочисленные женщины — бабушка Анжелика, София Лонгрэн, Кармен Ванеско.

Потом эстафету принял его сын, покойный дядя Ральф. Удивительное дело, у меня создавалось впечатление, что все мои многочисленные красавицы-тётушки тоже были в него влюблены.

А теперь вот кузен... и влюблённая в него Синтия.

Потянуло холодом. Дед Ральф не дожил до тридцати пяти. Дядя Ральф умер на двадцать втором году жизни.

Кузену Ральфу скоро двадцать.

— Я знаю, твоя мать не хотела бы, чтобы ты знал эту историю, — медленно проговорил дядя Винсент. — И сомневаюсь, что она поблагодарит меня за то, что я намерен её тебе рассказать.

— Сомневаетесь? Тогда, может быть, лучше и не стоит?

— Я сейчас нуждаюсь в двух вещах: в исповеди и в прощении за то, что когда-то преступил черту.

— Преступили черту? — у меня округлились глаза. — Вы?..

Дядя Винсент был один из самых лучших людей, которых я встречал в жизни. В чём-то я уважал его больше родного отца.

Отец мог быть со мной жестоким, дядя Винсент с кузеном Ральфом -никогда.

У отца, я знаю, иногда были другие женщины помимо мамы.

Дядя Винсент тёте Стелле не изменял никогда. В его отношении к жене и дочери неизменно присутствовали та доброта и нежность, которой нам с Синтией так не хватало в родном доме.

Поэтому, откровенно говоря, меня всегда возмущало отношение Ральфа к дяде.

Ральф в ответ на мои замечания только смотрел волком и нервно дёргал плечом — он всегда так делал, когда не желал разговаривать на ту или иную тему. Возможно, он знал, что Винсент ему не отец?

— Игры, в которые вы играете, дети, плохо заканчиваются, — тяжело вздохнул дядя.

— Я не понимаю…

— Всё ты отлично понимаешь.

Он раздражённо откинул волосы со лба, и стали заметны блестевшие на белой коже мелкие капельки пота.

— Вы плохо себя чувствуете? — забеспокоился я.

— В нашей семье все неизменно чувствуют себя отлично, — в улыбке дяди промелькнула насмешка. — У меня такое чувство, будто ты пытаешься избежать возможности узнать правду, Альберт?

— Многие знания большие печали, — процитировал я.

И нарвался на очередную улыбку, силящуюся изобразить насмешливость, но отражающую лишь бесконечную усталость.

Протянув руку, я сжал сухую, горячую дядину ладонь:

— Расскажите, если вам так будет легче. Я готов слушать.

Дядя Винсент с грустью поглядел на меня, упрямо сжимая губы:

— Ральф не умер бы так рано, если бы все мы, в той или иной степени, не поспособствовали этому.

— Кто — вы?

— Я. Мой отец. Твой отец. Твоя мать. Даже Стелла в какой-то степени, пусть и косвенно.

Чертовски хотелось возразить, напомнив, что единственно виноватый в ранней смерти Ральфа Элленджайта это сам Ральф Элленджайт.

Вообще-то, чтобы нас убить, нужно… я даже не знаю, что именно нужно сделать? Регенерация у нас колоссальная. Мы в своё время с Ральфом ну, как только не развлекались? Чего с больной головы не делали? Ножи втыкали, яд пили, с крыши прыгали. Однажды даже (было дело) в раны горящие угли засыпали — это была идея Ральфа.

У него вообще фантазия богатая. Сказываются сумасшедшие гены.

Но ведь всё как с гусей вода? Как бы мы не отрывались ночь напролёт утром, в самом крайнем случае, бинты могли понадобиться.

А чтобы довести себя до смерти? Ну, не знаю я, что нужно сделать.

— Вы не ладили с братом?

— Всё было слишком сложно, чтобы описать ситуацию одним этим словом. Скажем так, отношения у нас с братом были натянутыми. По молодости лет я считал его привилегией то, что на самом деле было проклятием. Ральф ведь был старше меня всего на два года, но отец относился к нему, как к равному себе, в то время как со мной всегда держал дистанцию. Как я теперь понимаю — для моего же блага. Ральфа он считал испорченным. Вроде как всё равно они оба скатятся в одно болото, так к чему прилагать усилия в попытках остановиться? Нельзя спасти то, что родилось проклятым.

— Странная позиция, — фыркнул я.

Промелькнула мысль, а не такой ли точно жирный крест и отец поставил на мне?

Что проклято то не спасти? Чего уж зря пытаться?

Дядя Винсент продолжал монолог:

— Отец был слишком молод, когда родился брат. Он сам-то был ещё фактически ребёнком. Они и воспринимали друг друга как братья, а не как отец и сын.

— Каким он был? — спросил я. — Твой старший брат?

Я спрашивал не потому, что хотел знать. Просто видел, что дяде необходимо выговориться.

Он сощурился, как это часто бывает с близорукими людьми, когда они пытаются рассмотреть далеко находящийся от них предмет, и задумчиво протянул:

— Умным. Проницательным. Внимательным к другим людям и оскорбительно-безразличным к самому себе. Ещё тактичным. И чувствительным, как женщина. Нервы у Ральфа были словно оголённые провода — искрили и замыкали при малейшем касании.

Я хорошо помню его смех — горький, лёгкий, невесомый. Удивительно яркие зелёные глаза. Меланхоличный взгляд. Медлительные до томности, плавные, осторожные движения, будто он босиком шёл по битому стеклу.

Но самое главное, брат обладал необыкновенной обольстительностью, не зависящей, казалось, даже от него самого. Людей тянуло к нему как к магниту. Они теряли голову. Это не походило на обычную человеческую похоть, но то была и не любовь. Я бы назвал это жаждой обладания. Именно так — страстное желание не просто сжать в объятиях, а словно бы впитать в себя, слиться в одно целое. Это была как магия. Сводящие с ума чары.

Дядя Винсент вновь задумчиво покачал головой, словно в ответ на какую-то тайную думу:

— Раньше я думал, что Ральф погиб потому, что не сумел справиться со своей тёмной половиной. Но став старше и мудрее я пришёл к выводу, что это не он доигрался. Это мы его заиграли. Брата убили не его пороки. Его уничтожили наши страсти.

— Вы имеете ввиду наш семейных грех — похоть?

-Наша тайная страсть вовсе не похоть. Это гнев. Неконтролируемая, необузданная ненависть, страсть к разрушению и саморазрушению. Тебе этого не понять. По какой-то странной прихоти судьбы тебе эта фамильная черта не передалась. Но именно она часто всему причина и начало. Мой отец не умел справляться со своей яростью. Он слишком часто срывал её на Ральфе, как на идеальной, безответной жертве. Твоя мать не справилась со своей жаждой разрушения и тоже по-своему использовала Ральфа. Хотя по её задумке в этой истории жертвой предстает она, я-то слишком хорошо знаю их обоих, -и брата, и сестру, — чтобы не видеть истину.

— Без понятия, о чём вы сейчас говорите.

— В нашей семье вовсе не вы первые с Синтией открыли для себя радости внутрисемейного секса.

Я почувствовал приступ той самой фамильной ярости, о которой только что говорил дядя.

А ещё я ему не поверил.

— Вы хотите сказать, что моя мать спала с дядей Ральфом?! Да как вы смеете?!

Винсент смерил меня прохладным взглядом. Он оставался подозрительно бесстрастен.

— Смею, потому что это правда. Официальная версия была такова, что Ральф изнасиловал нашу младшую сестру.

— Моя мать самая порядочная женщина из всех, кого я знаю. Не смейте порочить её имя!

— В мыслях не было. Я всего лишь сказал тебе правду. Скажу и ещё одну, не менее неприятную: Синтия не дочь Амадея. Она дочь Ральфа.

Новость была оглушающей.

Синтия — сестра мне лишь по матери?

Её отец — родной брат моей матери?

Её отец также и отец Ральфа, теперь уже третьего? А значит, наш кузен вовсе ей не кузен? Он, как и я, ей сводный брат, но только по отцу?

Катастрофа!

Я всегда подозревал, что, несмотря на то, что спим мы все втроём, влюблена Синтия именно в Ральфа. А ещё втайне надеялся, что придёт время, я счастливо выпаду из нашего тройственного союза, а Синтия и Ральф останутся счастливы вместе.

Правда, в последнее время интуиция упрямо подсказывала, что Ральф отнюдь не намерен воплощать мой план в жизнь. И ситуацию он видит иначе.

Словом, отношения наши запутались дальше некуда. Кто в этой ситуации есть кто?

Кто для меня Ральф? Для себя я его определяю в первую очередь как лучшего друга. Наши с ним многочисленные сексуальные опыты не более чем поиск совместных приключений. Что-то, что делать вместе весело, но без чего, легко можно обойтись.

Я никогда не был влюблён в Ральфа и буду крайне удивлён, если окажется, что он хоть на краткий миг был влюблён в меня.

Другое дело Синтия. Как раз её чувства очень даже попадают под классическое понимание влюблённости. Причём — клинической.

Их отношения с Ральфом давно меня пугают.

В последнее время Ральф явно терпит Синтию только из-за меня. Он даже не берёт на себя труда скрывать своё пренебрежение. Синтия ярится, как дикая кошка.

Зато секс у нас безбашенно-бешенный. Огненный, как фейерверк.

Эти отношения, со всей их похотью, яростью, равнодушием, ревностью и боль уродливы по любым канонам. Их пора заканчивать. Но никто из нас не может, более того, не хочет ставить точку.

— Чего вы от меня-то хотите, дядя?

— Я же сказал — ты должен вернуться.

— Чёрт! — взъерошил я волосы. — На сколько всё плохо?

— Хуже вряд ли может быть. К тому, что Ральф ненавидит меня я уже давно привык. Но теперь, узнав правду, он стал и к матери относиться так же. А ты же знаешь, как Стелла любит сына, — опустив глаза, глухим голосом проговорил дядя.

Знаю, знаю. Ради неё ты готов на всё. Вот она, главная причина твоего разлада с братом — Стелла.

— Синтия всё это грязное бельё накопала, да? — хмурясь, задал очередной вопрос я.

Дядя Винсент утвердительно кивнул.

— И не придумала ничего лучшего, как изложить всё это Ральфу?

Снова утвердительный кивок.

Я подозревал в Синтии бессердечную стерву, которая слишком любит себя. Но сейчас вплотную подошёл к осознанию того, что она просто дурочка.

Зачем?! Зачем было рассказывать о своём открытии Ральфу?!

Ну, конечно же! Меня в качестве жилетки не оказалось рядом, и она решила пойти к тому, кто для этой роли совершенно не подходит.

— Ты единственный, кто сможет Ральфа заставить слушать себя, Альберт, -просящим тоном добавил дядя.

— Не обольщайтесь, — хмуро отозвался я. — Ральф никого не слушает. Я не исключение.

— Ты можешь хотя бы попытаться? Пока он не угробил сам себя, в точности как когда-то его отец.

— Я попытаюсь, — обречённо пообещал я.

Тропинка петляла между деревьев, пружиня под ногами. Земля словно задалась целью развеселить того, кто по ней ступал. По мультяшному яркие листья деревьев — кудрявых клёнов, ситцевых берёз, меланхоличных ив, — мелькали над головой Мередит пока она совершала утреннюю пробежку.

Сердце билось в груди ровно, легко и радостно. Лёгкие наполнял по-осеннему прохладный, свежий воздух. Шуршащего под кедами гравия было неслышно — его заглушала музыка, звучащая в наушниках.

Обычно Мередит предпочитала слышать окружающий мир, но сегодня хотелось ни на что не отвлекаться, а просто бежать.

Дорожка нырнула в узкий просвет между кустарниками и разветвилась. Та, что была присыпана свежим гравием, продолжала уходить прямо, а та, где гравий выцвел и почти рассыпаться, уводила вправо.

Любопытство и страсть к неизведанному заставили Мередит свернуть на тот путь, который представлялся ей менее исхоженным. Кустарники в этой стороне почти одичали без людского присмотра. Кое-где поблескивали под солнцем яркие бутылочные осколки мутно-зелёного цвета.

В детстве Мередит любила делать из таких секретики в песочнице, закладывая под стёклышко обёртки из-под конфет.

Тропинка вновь круто загнулась и вывела её из маленького лесочка прямо к двухэтажному коттеджу.

Типичный дом в классическом американском стиле, обитый белым сайдингом, спрятавшийся под крышу с розовой черепицей. Над входом возвышалась крытая терраса с уютными креслицами, лавочками и зеленью в горшочках.

Мередит остановилась, отключив музыку. Она вспомнила этот дом.

* * *

Вспомнила ярко, явственно и вдруг, так, будто кто-то резко повернул выключатель в её голове.

Она была здесь! Была не раз и не два. Часто. Вместо с отцом.

Они приходили сюда и накануне того дня, когда её родителей так жестоко убили. Здесь жил Чарльз Брэдли, человек, которого отец называл своим другом.

Мередит вспомнила, как мистер Брэдли не нравился ей.

Вернее, ей не нравились его дети. А если ещё точнее — его старший сын, мальчишка, на год моложе самой Мередит, но ведущий себя так, будто взрослым был тут он, а она — малявка.

У мальчишки ещё было такое претензионное, противное восточное имя — Ливиан.

Этот гадкий Ливиан всегда пакостил: портил ей платья, ломал куклы, больно толкал в спину. И всё ему всегда сходило с рук.

«Что ты хочешь? — посмеиваясь, говорил отец. — Мальчишки! Вот подрастёт, поумнеет, станет совсем по-другому к тебе относиться. А пока просто будь умнее, Кнопка. Не связывайся с ним».

Но общительная и упёртая Мередит не желала «просто не связываться». Она раз за разом пыталась подружиться. И раз за разом натыкалась на насмешки и грубость Ливиана в ответ.

В тот далёкий вечер Мередит всё-таки решила быть паинькой и никому не докучать, а посидеть рядом с папой и мистером Брэдли. Благо те, слишком занятые разговором, её не прогоняли.

Мередит развлекалась тем, что разбирала на части прихваченную с собой куклу (в её воображении это была операция).

Поначалу она совсем не прислушивалась к разговору взрослых, но потом тревожные интонации в их голосах привлекли её внимание.

— Ты должен послушаться Рэя, Тед, — уговаривал отца мистер Брэдли. — Поговори с Лиен. Объясни, во что она вляпалась. И какими могут быть последствия.

— Не сделаю я этого. Не стану пугать жену, Чарльз! Это совсем ни к чему.

— Считаешь, что Кинг стал бы делать предупреждения просто так?

— Не знаю.

Мередит, подняв глаза, увидела, что непривычно глубокая морщина залегла между отцовский бровей.

— Я не знаю, что сделает или чего не сделает твой возлюбленный Кинг, — отец устало потёр переносицу.

А потом спросил уже совсем другим, злым голосом:

— Неужели ты сам-то всё ещё доверяешь ему, Чарльз? После всего, чему бы были с тобой свидетелями? После всего, что мы о нём знаем?

— Никто из нас не святой, Тед. Иногда, чтобы выжить, приходится делать трудный выбор.

— Да ладно, Чарльз? — ухмыльнулся отец. — Это теперь так называется? Трудный выбор?.. Да он просто съехал с катушек. Признай это и всё сразу встанет на свои места. Все его поступки объясняются одним — он свихнувшийся псих! А ты хочешь, чтобы я, поверив ему, всё поставил на карту?

— Рэй псих, этого никто не отрицает. Но он не дурак и не фантазёр. Если не хочешь верить ему— не верь. Просто сделай так, как он сказал: уезжай отсюда, Тед! Увези семью, пока не поздно.

— Нет.

— Тед…

— Я сказал — нет! — отрезал отец. -Я не настолько глуп, чтобы бросить всё из-за дурацких сказок!

— Но достаточно глуп, чтобы подвергать риску собственную семью? — холодно спросил тогда мистер Брэдли.

На следующий день отец с мамой погибли.

* * *

Мередит начисто забыла про ту встречу.

Зато сейчас застыла в осознании, что разгадка старой истории близка. Правда, к которой так стремилась Линда, была совсем рядом!

Мередит вытащила из ушей наушники и решительно направилась к белой веранде. Лишь мгновение колебалась она перед тем, как нажать кнопку звонка.

Раздалась мелодичная трель, но тишина за стеклянной дверью какое-то время оставалось нерушимой. Потом слух различил тяжёлые шаркающие стариковские шаги.

Никто из Брэдли, по подсчётам Мередит, не должен был так ходить, если только с ними за это время не произошло какое-нибудь несчастье.

Дверь открылась.

На пороге стояла женщина в летах. Умопомрачительный перманент на её на волосах превращал причёску в подобие июльского одуванчика.

— Мисс?

Окинула она Мередит вопросительным взглядом.

— Чем могу быть полезна?

Взгляд её был не особенно-то дружелюбен.

Действительно, редко ожидаешь чего-то хорошего от незнакомых визитёров в начала девятого утра. Чаще всего опасаться приходится назойливой рекламы, ненужных услуг или Свидетели Иеговы.

Мередит поспешила рассеять подобные подозрения, пока не захлопнули нос перед её дверью?

— Доброе утро. Я — Мередит Филт. Мой дом стоит на соседней улице, на Авеню-14. Мы недавно сюда переехали после долгого путешествия. Видите ли, раньше в этом доме жил лучший друг моего отца, мистер Брэдли. Может быть вы слышали о таком? После того, как папа умер, мы не поддерживали отношения, но я надеялась встретиться с ним.

В глазах пожилой женщины зажегся огонёк интереса:

— Авеню-14? Говорите, вы Мередит Филт? О! Я прекрасно знала ваших родителей, деточка! Значит вы всё-таки вернулись? И какой красавицей вы стали! Дайте-ка я на вас полюбуюсь, моя дорогая. Заходите! Заходите скорее в дом. Позволите, душенька, предложить вам чашечку чаю?

— С удовольствием, миссис?

— Линдсей.

— Как? Сара Линдсей? Это — вы?!

— Так ты обо мне не забыла?

На глазах женщины заблестели слёзы умиления.

— Я прекрасно вас помню, — заверила её Мередит. — Вы жили в домике через дорогу наискосок от нас. Я обожала играть с вашей очаровательной собачкой.

— Кексик!

Сара постаралась как можно незаметнее смахнуть набежавшие слезинки с глаз.

— Он был такой чудесный. Я так тосковала по нему, когда он умер. Вы же знаете, как я его любила?

— Тяжело терять того, кого любишь, — посочувствовала Мередит. — Надеюсь, он умер по естественной причине?

— Опухоль. Страдал ужасно, бедняжка. Старость, она такая, — вздохнула Сара Линдсей. — Для всех тяжёлая. Никто уже не видит смысла в том, чтобы с тобой возиться. Становишься как списанный товар с истраченным сроком годности.

Мередит погладила руку, покрытую морщинистой кожей с пигментными пятнами.

— Знаете, я ведь учусь на врача?

— Какая умница! Думая о тебе, я всегда воображала тебя человеком искусства. Такой же, какой была твоя мать! Чудесная была женщина, помилуй господь её душу.

— Да, чудесная. По крайней мере такой она предстаёт в моих воспоминания.

— Такой она и была. Я плакала, когда узнала о том, что случилось с вашей семьёй. Твои родители этого не заслужили. Бог покарает виновных в их смерти. Рано или поздно для всех наступает час искупления.

Мередит приня чашку ароматного чая заботливо протянутого ей миссис Линдсей.

— Ну и каковы успехи? — решила сменить тему гостеприимная хозяйка. -Нравится тебе учиться на врача?

— Когда как, — честно призналась Мередит. — Хотите, оставлю вам свой телефон? Конечно, врача я вам пока заменить не смогу, но, если вдруг потребуются услуги медсестры — замерить давление или сделать укол, так я с радостью окажу вам эту услугу.

-Мы с мужем радостью примем вашу помощь.

Мередит записала номера контактных телефонов и протянула их Саре.

С удовольствием допив чай, Мередит вернулась к интересующей её теме:

— Пожалуйста, расскажите мне, где отыскать мистера Брэдли?

Миссис Линдсей вздохнула.

— К сожалению — на кладбище.

— Как?! — ужаснулась Мередит. — Он умер?

— Больше года тому назад, — сокрушённо покачала головой Сара. — От сердечного приступа. Только представь? Сердечный приступ в его годы! Совсем ведь молодой был мужчина. Ему едва ли было сорок? Но ничего удивительного на самом деле в этом не было. С его сыновьями у кого-угодно случился бы инсульт. Мальчишки те ещё шалопаи! С тех пор, как они отсюда съехали, вся улица вздохнула с облегчением.

Мередит была не в силах скрыть охватившего её разочарования. Вот тебе и правда рядом!

— Я так надеялась увидеть его. А адрес сыновей у вас есть?

— Найти адрес Ливиана не проблема, но поверь мне, милая, девушке вроде тебя не стоит искать встреч с таким, как он.

— Думаю, единственный разговор не ввергнет мою душу в пучину ада.

— Я уже говорила — Ливиан Брэдли опасный человек. Пропащая он душа. К счастью, я на самом деле очень мало могу о нём рассказать. Знаю только, что он работал в Астории вместе с сыном Рэя Кинга.

Они ещё немного поговорили.

Потом, пообещав непременно зайти ещё раз, Мередит раскланялась с новой знакомой.

Линда, дожидаясь младшую сестрёнку с затянувшей утренней пробежки, уже приготовила блинчики, и вся извелась от раздражения. Непутёвая Мередит не спешила к завтраку.

Мередит тоже была огорчена собственным поведением. Пришлось галопом мчаться в душ, быстро переодеваться и изображать аппетит за столом.

Это требовало всех её актёрских способностей. Во-первых, за чаем и душевной беседой у миссис Линдсей был съеден вкусный кусок яблочной шарлотки. Во-вторых, блинчики Линды это — блинчики Линды. Сестра и сама знала, что кулинария не её конёк. Среди внушительного списка достоинств Линды Филт не числилась графа: «отлично готовит, особенно — блинчики».

— Где тебя носило столько времени? — ворчала Линда. — Я уж начала подумывать, не заблудилась ли ты в парке?

— Это невозможно.

Мередит, щедро полила подгорелый кусок теста малиновым сиропом, чтобы хоть как-то пропихнуть его в рот.

— Парк весь в указателях и в дорожках. Там даже младенец не потеряется. Скажи ты помнишь, мистера Брэдли?

— Какого мистера Брэдли?

— Папиного друга. Он жил по другую сторону парка.

— Не было у папы друга.

— Был.

— Не говорил глупостей. Не было. Я бы знала, будь это иначе.

Мередит вздохнула, но не стала настаивать. Себе дороже.

— А миссис Линдсей, жившую вон в том доме, помнишь? — она указала на виднеющийся в окне коттедж, — Мама всегда брала у неё цветы на рассаду.

— Миссис Линдсей помню. И преотлично.

— Так вот, она теперь живёт в доме бывшего папиного друга. Всё время, пока меня не было, я провела с ней.

— У папы не было никакого друга, жившего неподалёку отсюда, — ещё раз повторила Линда перед тем, как подняться из-за стола. — Вымой лучше посуду. Я иду в кабинет. Нужно просмотреть кое-какие документы.

— Ну, конечно, — кивнула Мередит. — Эти бесконечные документы!

Стоило Линде выйти из кухни, она сразу же вывалила остатки завтрака в мусорное ведро и сунула опустевшие тарелки в посудомоечную машину.

На секунду застыла в раздумье: стоит ли вообще игра усилий с её стороны? Отыскать убийцу родителей идея-фикс Линды, а вовсе не её.

Секунды хватило, чтобы принять решение. По её истечении Мередит Филт звонила Катрин Клойс:

— Катрин? Мне нужна твоя помощь. Мы можем встретиться?

* * *

— Далеко собралась? — поинтересовалась Линда, перегнувшись через перила с площадки второго этажа.

Чертыхнувшись про себя, Мередит подняла голову, одарив сестру ослепительной улыбкой:

— Катрин просила встретиться.

Линда свела брови:

— Но ты ведь не собираешься брать мою машину?

— Люблю тебя, Линда.

— Она может понадобиться мне самой!

— Я скоро вернусь.

— Мередит!!! — раздался сердитый окрик, но младшая из сестёр Филт уже предусмотрительно прикрыла за собой дверь.

Через полчаса Мередит подъехала к отелю, где её дожидалась Катрин.

Ещё приблизительно столько же времени ушло, чтобы обрисовать ситуацию

— Значит, ты планируешь поехать в Асторию? — уточнила Катрин.

— Можно попытаться найти Ливиана Брэдли по справочнику, но, мне кажется, на это уйдёт в три раза больше времени.

— Скажи, у тебя есть опыт общения с персоналом в борделях?

— Нет, — пожала плечами Мередит.

— И у меня — нет. Как ты думаешь, на что похожи бордели при свете солнца?

— Может быть на приличную контору? — с надеждой протянула Мередит. — Или на мотель?

— Будем надеяться, — кивнула Катрин. — Поехали уже?

Быстро промелькнули аккуратные домики с небольшими террасами. Потом — деревья, обступившие дорогу.

Следуя указаниям навигатора, они вскоре выехали на стоянку перед большим зданием в стиле ампир. Несмотря на дневное время стоянка оказалась забита автомобилями и пришлось покружить, выискивая место для парковки.

Окинув здание взглядом, девушки нашли, что оно ничем не отличается от других — ни порочащих названий, ни кричаще-вызывающих эмблем. Вполне приличный, хоть и яркий экстерьер.

Взгляд Мередит непроизвольно выцепил парочку, задержавшуюся у входа, повисшую друг на друге в объятиях.

— Привет, ребята, — обратилась к ним Мередит. — Это Астория? -полюбопытствовала она.

— Она самая.

— Не подскажете, как попасть внутрь?

— Через дверь? — хмыкнул парень, кивая на застеклённый вход.

— А разве сейчас можно войти внутрь? — спросила Катрин.

— Почему нет? — удивился парень. — Астория — лучший ресторан в городе.

Поблагодарив сговорчивую парочку за полученную информацию, Мередит с Катрин вошли внутрь.

Океанским прибоем накатил рокот голосов. Звякали столовые приборы. Взлетал чей-то радостный смех.

Вдоль правой стены тянулась барная стойка. Остальная часть зала заполнялась круглыми столиками на четверых. Из зала вели три двери: одна -входная, две другие уводили куда-то в неизвестное пространство.

Свободных мест было мало.

Заняв один из столиков, Мередит и Катрин дождались, пока симпатичная официантка подошла к ним, широко и приветливо улыбаясь. В руках она несла пару меню.

— Добрый день. Дообро пожаловать в «Асторию». Я — Бонни О*Харра.

Катрин взяла из рук девушки протянутое меню.

Мередит предпочла сразу перейти к делу.

— Добрый день, Бонни. Нам сказали, что мы можем найти здесь одного человека. Не могли бы вы нам с этим помочь?

На лице Бонни О*Харра не отразилось никаких эмоций, кроме профессиональной угодливости.

— Скажите, вы знаете человека по имени Ливиан Брэдли?

Мередит пододвинула к девушке стодолларовую купюру.

Та посмотрела на деньги без всякого выражения

— Ливиан Брэдли в Астории не работает.

— Вы уверены?

— Да, мэм, уверена.

Катрин положила перед девушкой ещё одну стодолларовую купюру:

— Возможно, вы знаете кого-то ещё с похожим именем?

— Возможно речь идёт о Ливиане Санфиле, мисс?

— Возможно.

— Ливиан Санфил работает здесь по субботам. Он участвует в проекте под названием «Blood».

— По субботам? Но к сожалению, суббота была вчера. Мы не может ждать ещё целую неделю, нам нужно поговорить с ним как можно быстрее. Не могла бы ты дать нам его телефон или адрес?

Бонни покачала головой:

— Я не знаю ни его адреса, ни телефона. Но, если хотите, могу попросить нашего менеджера поговорить с вами?

— Будьте так любезны.

Девушка приняла у них заказ, забрала деньги и упорхнула куда-то в загадочные глубины заведения.

Менеджер не заставил себя долго ждать. Ужом проскользнув между столиками, он с улыбкой приветствовал девушек, испросив разрешение присесть за их столик.

— Итак, дамы? Чем могу быть полезен? — с профессиональной угодливой наглостью поинтересовался он.

— Нам нужен нам адрес Ливиана Санфила, — напомнила Мередит.

Она уже приготовилась изложить заранее заготовленную, стилизованную легенду о кузене из детства, с которым их разлучила жестокая судьба, которого она стремится отыскать.

Но Катрин опередила её, бросив с замораживающей надменной прямолинейностью, которой Мередит не замечала за этой девушкой прежде:

— Мистер Кларк, — (имя красовалось не бейджике) — назовите вашу цену.

— Простите, мисс?

Катрин подняла на него льдистые серые глаза, в которых льдинкой светилось презрение:

— Какая сумма избавит от необходимости вести лживый диалог и сохранит нам всем драгоценное время?

— Тысяча долларов, — скрестил руки на груди мистер Кларк, окидывая Катрин дерзким взглядом.

Мередит чуть не присвистнула, когда Катрин небрежным кивком подтвердила сделку и с королевским спокойствие достала из сумочки требуемую сумму, положив перед ним пачку денег.

— Пишите адрес.

Ухмыльнувшись, Кларк щёлкнул авторучкой:

— Держите, — пододвинул он пальцами салфетку к Катрин. — Развлекайтесь, девочки! — глумливо подмигнул он им. — Желаю приятно провести время. Только не говорите Ливиану, что это я дал вам адрес.

— Не скажем, — заверила его Катрин. — Всего хорошего.

Мередит не оставалось ничего другого, как последовать за подругой.

— Вот ведь противный тип, — с омерзением передёрнула плечами Катрин. — Ты по-прежнему уверена, что это хорошая идея — встречаться с этим Ливианом?

— У меня с самого начала не было такой уверенности, а теперь всё стало только хуже. Но отступать после того, как ты там небрежно сунула ему под нос пачку денег я просто не имеют права. Да что на тебя нашло? Полторы тысячи долларов за информацию, которую мы просто поленились поискать в другом месте — не дороговато ли, подруга?

— Я рада, если эти бумажки смогут помочь хоть кому-то.

— Бумажки? -возмутилась Мередит. — Тысяча долларов?..

Они с сестрой привыкли существовать вдвоём на триста пятьдесят в месяц и никогда не считали себя не нищими. А тут выкинуть больше тысячи одним махом?

— Бумажки, — уверенно кивнула Катрин. — Не думай, что я не знаю цену деньгам. Просто… даже не знаю, как это тебе объяснить, Мередит. Когда заработаешь деньги они по праву твои. А так? Я не могу воспринимать их как нечто мне принадлежащее. Я их не заработала, не заслужила. Даже не своровала. Мне просто плевать на них. Но я рада, если они помогут тебе что-то узнать о твоих родителях. Но ты, вроде как, и не рада?

Мередит вздохнула:

— Призрачная ниточка, тянущаяся к гибели людей. Эта ниточка, может быть, приведёт нас к ключам, отпирающим чёрную дверь со страшными секретами. Я не уверена в том, стоит ли ворошить прошлое?

— Хочешь отступить.

— Хочу, — улыбнулась Мередит. — Но не отступлю.

Мередит хотела подкинуть Катрин в библиотеку по дороге, чтобы та не теряла времени даром.

Но подруга упёрлась:

— Мы едем бог весть куда, и чёрт знает к кому. Что-то мне подсказывает, что этот Ливиан Санфил вовсе не мальчик из церковного хора.

— У тебя потрясающая интуиция, — усмехнулась Меридит.

— Язвить можешь сколько угодно, но я буду ждать тебя в машине и, если через час ты не появишься, не дашь о себе знать как-то ещё — вызову полицию.

— Зачем так кардинально?

Катрин лишь пожала плечами вместо ответа, как бы говоря: «Так надо».

Ну надо — так надо. Мередит спорить не стала.

Навигатор диктовал повороты согласно заданной программе.

Следуя ей, подруги заехали в район, сильно отличающийся от всех, что они привыкли видеть в Элленже.

Как оказалось, город не состоял целиком из карамели и сахара. Были тут ещё и такие — мрачные и серые, невзрачные и запущенные — кварталы. Унылые дома из мрачных бетонных блоков с подслеповатыми окошками тесно обступали дороги, напоминая пчелиные соты, лишенные мёда.

В местах, подобных этому, сразу познаётся истинное значение слова: «аура». Всё вроде бы в норме — асфальт, газон, дом, булочная, но в самом воздухе витает безысходность и тоска.

Полное безразличие к жизни, к себе, к окружающим проглядывало через чахлую поросль травы на развороченных шинами газонах. Зияло ямами, выбитыми в асфальте. Поблескивало в осколках битого стекла.

— Ну и местечко! — скривилась Катрин. — Будь осторожна, — напутствовала она Мередит на прощание.

Запах нечистот, кошек и бензина стойко держался в воздухе.

Этот незабвенный аромат рефреном звучал на протяжении всей дворовой композиции, пока Мередит, сопровождаемая любопытными, недружелюбными взглядами местных кумушек, шла к подъезду.

Взгляды эти, точно кислота, разъедали спину.

Мерещился осуждающий шепоток вдогонку.

На счастье Мередит, ничего похожего на домофон в подъезде не оказалось — дверь была широко распахнута, являя миру обшарпанные стены с облупившейся зелёной краской.

Ступени в подъезде были серые.

В пролёте, уводящем на второй этаж, валялась обёрточная бумага и окурки. У основания лестницы, перед лифтом, отдыхала пустая бутылка из-под пива. Но всё это были цветочки. Ягодки начались в тот момент, когда Мередит нажала покорёженную кнопку вызова лифта, чьё металлическое лязганье откровенно наводило страх.

Двери разошлись в стороны, за ним оказалась маленькая кабинка метр на метр с исписанными матерными словами стенами, освещёнными тусклой лампочкой.

Пока кабинка лифта медленно поднималась на девятый этаж, взгляд Мередит невольно скользил по ряду изжёванных жвачек, прилепленных, словно цветные камешки, на верхнюю металлическую лифтовую рамку.

Зеркало, зачем-то висящее здесь, было замазано то ли слюнями, то ли соплями.

Становилось страшно за обитателей этого дома. Так свинячить психически здоровые люди не могли.

Когда двери распахнулись Мередит выдохнула с облегчением, выскользнув на свободу.

Сверив ещё раз номер квартиры с указанными на бумаге цифрами, Мередит потянулась к белой кнопке звонка.

Сердце колотилось, как сумасшедшее, будто она решила не в дверь к незнакомцу позвонить, а, по меньшей мере, без парашюта из самолёта выпрыгнуть.

Раздалась мелодичная трель.

Когда дверь не отворилась Мередит почувствовала почти облегчение, но, для чистоты эксперимента, позвонила ещё раз.

И с замиранием сердца услышала, как щёлкнул замок. В следующий момент худой, не смотря на угрюмый вид, красивый парень, взирал на неё примерно с той же теплотой, что и кобра.

Было в нём что-то неправильное и непристойное Может быть длинный халат, одетый прямо на голое тело?

— Здравствуйте. Вы — Ливиан Брэдли?

Спросила Мередит звонким голосом бойскаута.

В ответ её окинули взглядом, в котором равнодушие соседствовало с лёгким раздражением:

— Вы кто такая?

— Я — Мередит Филт. Не помнишь меня?

Прислонившись плечом к дверному косяку молодой человек поглядел на неё исподлобья:

— А должен?

— Нет. Но мог бы. Если ты — Ливиан Брэдли, то мы когда-то вместе играли детстве…

— Послушайте, девушка, — перебил он Мередит, устало морщась. — Я не знаю, как вы нашли мой адрес, но у меня сейчас выходной. Я планировал расслабится. Так что, если вы не против?..

Рука Ливиана легла на дверь в явном намерении её захлопнуть:

— Я против! Прошу вас, найдите для меня всего минутку! Моя проблема не займёт много времени.

— Что ж? — скрестил он руки на груди. -Тогда — шестьсот долларов.

— Что — шестьсот долларов? — непонимающе посмотрела на него Мередит.

— Расценки на мои услуги, леди. Один час — шестьсот долларов.

Мередит растерялась:

— За что вы предлагаете мне вам платить?

— Да за всё, что угодно. Чтобы вы не делали в этот час будет стоить озвученную сумму.

— Что вы предлагаете мне делать?..

— Заплатите деньги и продолжайте глазеть на меня вот в такой же прекрасной манере, как сейчас. Я буду не в обиде. А так совершенно любой каприз за ваши деньги — ваниль, девайс, бондаж, садо-мазо.

— Круто! — попыталась за насмешливой бравадой скрыть смущение Мередит. — Но мне так много не надо. Мне бы поговорить. Так, задать пару вопросов — и всё.

— Я же сказал — всё что хотите. Но сначала деньги.

— С тех пор, как я видела тебя в последний раз, Ливиан Брэдли, ты стал ещё несноснее, хотя это и кажется почти невозможным!

Ливиан в ответ глазом не моргнул, плечом не повёл.

— У меня нет с собой шестисот долларов! Доволен?

Отклеившись от косяка, он вновь легко положил узкую ладонь на дверь:

— На нет и суда нет. Всего доброго, мисс Филт.

— Подожди…

Мередит ловко скользнула в образовавшийся проём между дверью и косяком, ворвавшись в квартиру.

Ей это удалось без особого труда. Движения у Ливиана были замедленные, словно он прилагал усилия к тому, чтобы оставаться на ногах и не шататься из стороны в сторону.

«Да он пьян», — наконец догадалась Мередит, тут же пожалев о своём смелом вторжении.

— Послушай, я не займу много твоего драгоценного времени, — пробормотала она поспешно. — Просто скажи мне, где я могу найти твоего отца? Я тут же уйду. Даже пообещаю принести тебе твои клятые шестьсот долларов как-нибудь на досуге. Как только разбогатею, — с нервным смешком закончила она.

— Мой отец?.. Ах, да ты Брэдли, имеешь ввиду. Если он так тебе понадобился, можешь найти его бренные останки на Эрданском кладбище.

— Твой отец мёртв? — разом сникла Мередит.

— Так-так. Теперь я узнаю тебя, Мередит Филт. Ты ведь младшая дочка старины Теда? Папочкиного верного дружка. Ну что ж? Раз уж взяла приступом мою холостяцкую халупу — проходи. Только не обессудь, кофе с тортом предлагать не буду. Если хочешь, могу угостить виски?

Продемонстрировал Ливиан поднятую им со стола наполовину опустошённую бутылку.

Кухонька, на которую Мередит вошла следом за ним, была крохотная.

В ней царила та же атмосфера упадка и разлада, что и повсюду здесь.

Усевшись на табурет, пододвинул к себе стеклянную пепельницу и чиркнув зажигалкой, Ливиан затянулся сладковатым табачным дымом, глядя на Мередит лихорадочно блестящими глазами.

Ощущение неправильности, словно в искажённом пространстве, всё нарастало. Мередит внезапно сделалось душно в этой маленькой комнате, где они были так близко друг к другу, зажатые между стульями, раковиной и холодильником.

— Так что ты хотела узнать?

Выдохнул колечки едкого табачного дыма Ливиан.

— Я надеялась, что твой отец сможет хоть что-то рассказать об убийце моих родителей. Дать пусть маленькую, но зацепку.

— Зачем?

— Что значит — зачем? — удивлённо вскинула брови она. — Я пытаюсь понять, как умерли мои родители.

Сцепив пальцы в замок, Ливиан уронил руки на стол:

— «Пусть мёртвое прошлое хоронит своих мертвецов», — процитировал он. — Разве твоё знание правды поможет твои родителям хоть чем-то? Нет. Но она может дорого обойтись тебе самой. Обычно я не даю советов, но в память о детстве сделаю исключение и всё же посоветую: иди домой и навсегда забудь сюда дорогу.

— Ты так легко об этом говоришь! — горячо возразила Мередит. — Разве сам ты не искал убийцу своего отца? Чтобы ты делал, когда он погиб?

Допив оставшееся бренди одним глотком, Ливиан покрутил бутылку в пальцах, придерживая за узкое горлышко.

Тонкие ноздри его расширились. Глаза сощурились так, что почти превратились в две узкие щёлочки:

— Брэдли — жалкий трус. И эта вовсе не та правда, которую я хотел бы о нём знать.

Мередит смотрела на Ливиана широко открытыми глазами.

— Он — самоубийца, — холодно пояснил он в ответ на её непонимание. — Повесился. Вон на той балке. И даже посмертную записку классически накропал, сучонок. Так, мол и так, сыночки, без меня вам будет много лучше! Нам и вправду не стало не хуже. Но это не отменяет того факта, что он безответственный, безвольный трус.

— Бред какой. Зачем он это сделал? Почему?

— Задавать некоторые вопросы опасно, Меридит. Уверена, что сможешь выслушать ответ?

Ливиан раздавил очередной окурок в пепельнице и лениво потянулся, закидывая руки за голову:

— В общих чертах, чтобы не травмировать хрупкую девичью психику, скажу так: Брэдли был куском дерьма. А когда тебя начинает тошнить от собственного отражения в зеркале, то гораздо большее мужество надо на то, чтобы продолжать жить, чем взять и просто умереть.

— Умирать совсем не просто.

— Тебе-то, Дюймовочка, откуда это знать?

Она знала и не понаслышке. За год работы медсестрой в клинике приходилось не раз закрывать людям глаза, провожая в последний путь. Ни разу это не было просто. Даже когда процесс естественный и неотвратимый, большинство людей до последнего боролись за жизнь.

— Чтобы добровольно умереть нужно либо мужество, либо полное отсутствие мозгов, — сердито сказала Мередит. — Большинство людей играют со смертью, думая, что это обратимо. А когда осознают истину, бывает слишком поздно что-либо менять.

— Повторю вопрос — откуда ты знаешь? На психолога учишься?

— Год проработала в онкологическом отделении. Это была больница для бедных людей, проходящих лечение за счёт государства. Там всего не хватало — от постельного белья до морфина. Люди терпели жуткую боль, зная, что обречены, лишь бы сделать ещё один вдох. Прожить хотя бы миг. Увидеть ещё раз лица близких. С каким выражением они смотрели на уже почти обыденные, но ускользающий вместе с жизнью, вещи? У них уже не было никакой надежды, а они всё равно надеялись. Скажи, как можно такой бесценный дар, как жизнь, взять и добровольно отринуть?

— Вообще-то можно, — усмешка Ливиана была полна горечи. — Когда ты один из Брэдли. На самом деле он был не так уж и не прав в своём решении. Боюсь, если бы я мог сделать тоже, что и он, я бы, в свой черёд, выражаясь твоими словами «отринул бы сей драгоценный дар». Но моё самоубийство технически невозможно.

Ливиан флегматично пожал плечами перед тем, как вытащить пробку из бутылки коньяка, которой, кажется, предстояло разделить участь бренди.

— Знаешь, Мередит Филт? — лениво протянул он. -Ты мне даже нравишься. Наверное, потому, что совсем к этому не стремишься?

— А почему я должна к этому стремиться?

— Потому что обычно девочки любят плохих парней. А я — плохой парень.

— Правда?

— Нужны доказательства?

— «Но шутки с бродячей собакой бездомной

Опасны. Особенно полночью тёмной», — тихонько напела Мередит.

— Что, прости?..

— Ты не выглядишь благополучным и довольным жизнью. Хотя, знаешь? — в улыбке Мередит на сквозило лукавство. — Вообще-то, если честно, занудство у тебя в крови. Ты всегда был склонен дуть губы вместо того, чтобы радоваться жизни.

— А ты, я вижу, во всём видишь повод для радости? — хмыкнул он.

— По крайней мере не вижу причин этого не делать. Кто знает, сколько богом отпущено нам дней в этом мире? Пусть каждый идёт в зачёт.

— Ты веришь в бога? — презрительно фыркнул Ливиан. — И в загробным мир, наверное, тоже? В поддержание беседы позволь заметить, что простая логика подсказывает очевидное — бога либо нет, либо он ужасный засранец. Иначе какой ему смысла создавать мир таким, каков он есть?

— А с чего ты взял, что таким, как он есть, его создал бог? — возразила Мередит. — Наш мир такой, каким мы его делаем. Наша жизнь такая, какой сумеем её построить.

— Хочешь продемонстрирую тебе ошибочность твоего постулата? Прямо здесь и сейчас?

— За шестьсот долларов? — попыталась отшутиться Мередит.

— Абсолютно бесплатно.

Ливиан поднялся на ноги и, чуть пошатываясь, качнувшись, подошёл к стулу, на котором сидела Мередит.

Он рывком отодвинул его от стола и, крепко сжав её запястья, заставил подняться.

— Что ты делаешь? — спросила она, от удивления широко распахнув глаза.

— Показываю тебе, что добро и зло не абстрактные понятия.

— Чтобы ты там о себе не думал, ты не зло, Ливиан, — тихо сказала Мередит, опуская ресницы и невольно заливаясь краской под пристальным и жарким взглядом.

— Откуда ты знаешь? Ты видишь меня фактически в первый раз. Но ты уже успела понять, что я тебе нравлюсь, правда? — усмешка его была ядовитой. — Какая неожиданность! Я многим нравлюсь. Слишком многим. Потому что вы дурочки, предпочитающие верить в свои фантазии, а не в очевидное.

— Я не сказала, что влюблена в тебя.

— Это тоже закономерно. Игрушки обычно нравятся, но кто же в них влюбляется, — жёстко бросил ей Ливиан.

И взгляд у него был ледяной.

Сердце Мередит сжалось. Как ни странно, от сочувствия, а не от страха.

Хотя, наверное, следовало бояться? Глаза у него были дикие, колючие и тёмные.

А ещё он был то ли пьян, то ли под кайфом, то ли и то и другое вместе.

— Я лучше пойду.

Мередит попыталась выскользнуть из рук Ливиана, но у неё не получилось.

Чтобы как-то заполнить опасную паузу, она застрочила, старательно избегая глядеть ему в лицо:

— Спасибо за то, что…

— За что? — иронично переспросил он.

— Наверное, за то, что не вытолкал меня взашей сразу, а позволил сначала немного потоптаться у себя на кухне.

— В благодарность ты окончательно испоганила мне настроение.

— Неправда! — мотнула головой Мередит. — Я здесь совершенно не при чём.

— Ещё как причём.

— Не мог бы ты…

— Что?

— Отодвинуться. Прости, но выглядит это так, будто ты ко мне клеишься. А ночь с тобой мне не по карману, золотой мальчик.

— Ночь?.. Кто тут говорит про ночь? — скабрёзно ухмыльнулся он. — Договор, помнится, шёл на час. Но ладно, симпатичным девушкам можно сделать скидку.

— И в какую сумму по прейскуранту обходится лишение невинности назойливым девственницам?

— Ты — девственница?

Щёки Мередит порозовели:

— Да что б тебя! Кстати, шестьсот долларов, это с учётом скидки или без?

— С учётом.

— Ты жутко меркантильный тип, Ливиан Брэдли.

— На работе я — Санфил.

— Работа отменяется. Пусти меня.

Схватив её за плечи, Ливиан крепко, почти грубо, припечатал её к стене.

— Я же уже сказала, что у меня…

— К чёрту! Для тебя всё совершенно бесплатно, Мередит Филт!

Странно, когда она сюда вошла сюда (Мередит могла в этом поклясться), она нисколько не была ему интересна. Но что-то изменилось, неуловимо, но осязаемо.

Сейчас от Ливиана веяло таким откровенным желанием, что дышать становилось тяжело.

Схватив Мередит за плечи он крепко, почти грубо, припечатал её к стене. Ухватив одной рукой за затылок, другой — за подбородок прижался губами к её губам, обдавая волнующим ароматом, в котором смешались запахи виски, травы и холодного аромата лосьона.

Его близость оглушила Мередит. Словно ток пошёл вдоль спины.

По началу Ливиан просто прижимался губами к её губам, медленно и крепко.

Потом она ощутила жадные прикосновения его языка.

Эти горячие, словно уже берущие её, поцелуи, заставляли сердце Мередит колотиться всё быстрее и сильнее.

«Пусть это закончится, — пронеслось в голове, идущей кругом, — Пусть это никогда не кончается!».

Однако страсть резко, как туман под порывами ветра, слетела, когда губы Ливиана неожиданно сильно вонзились в её нижнюю губу. Мередит протестующе замычала, пытаясь высвободиться из оплетающих её рук и с ужасом поняла, что он не собирается её отпускать.

Хуже того, Ливиан, казалось, даже не осознавал её сопротивления, продолжая всасывать её губу вместе с кровью, сочащейся из ранки.

Может кому-то это и приятно, но не Мередит. Она подобных игр не принимала.

Изо всех сил упираясь руками ему в грудь, извиваясь, изворачиваясь, она пыталась прервать эти ласки, больше похожие на изнасилование.

И в какой-то момент ей стало совершенно ясно, что подобный исход возможен. А главное, она сама виновата в том, что поставила себя в такое положение, из которого не знает, как выпутаться.

Почувствовав, как девушка замерла в его руках испуганной птичкой, Ливиан остановился, глядя на неё тяжёлым волчьим взглядом.

— Ну а слёзы-то к чему?

Презрительно протянул он, отступая на шаг и скрещивая на груди руки, в одно мгновение из пылающего вулкана вновь превращаясь в ледяной айсберг.

— Ты сделал мне больно.

Испуганно выдохнула Мередит, стирая кровь с губ.

— Прости.

Простить? Запросто. К чему разводить лишнюю драму?

Осторожно, бочком, словно опасаясь спровоцировать новое нападение, Мередит проскользнула к двери.

— Ты пришла узнать о виновных в смерти родителей. Так?

Полетело ей в спину.

Мередит замерла, чувствуя лёгкое раздражение.

— Как я поняла, ты не собирался открывать мне эту тайну?

— Не собирался и правильно делал. Вряд ли сведения, которые я тебе дам подарят желанный покой, Мередит Филт.

Ливиан потянулся за новой сигаретой.

Мередит выразительно приподняла бровь — она уже сбилась со счёту, но могла с уверенностью сказать, что эта сигарета была не меньше, чем пятой.

— Будем считать это компенсацией за мою грубость? — едва уловимо пожал Ливиан плечами. — Полагаю, ты считаешь, что твоих родителей убил кто-то из тех, на кого он работал?

Мередит кивнула.

— Логично предположить вину кого-то из банд Сангрэ, — продолжил он. — Но, как я уже говорил, твоих родителей убили другие люди. Скажу больше — устраняли не твоего отца, а твою мать.

— Маму?.. Но кому она могла помешать? Такие, как она, никогда никому не переходят дорогу. У неё не было не то, чтобы врагов — даже просто недоброжелателей!

— Думаешь, враги бывают лишь у плохих людей? Таких, как я, например? — скривил Ливиан губы в злой усмешке. — Думаешь, твоя красота и лёгкий характер вызывают в людях лишь симпатию? Если — да, ты ничего не знаешь о людях. Иногда им достаточно просто твоего существования для того, чтобы тебя ненавидеть. Но твою мать убили не завистники. Ты знаешь, чем она занималась незадолго до смерти? Она работа на Синтию Элленджайт.

Мередит едва заметно вздрогнула.

— Писала книгу об Элленджайтай на заказ леди Элленджайт. Или — госпожи Элленджайт, как её многие называют в этом городе. Загадочная персона, которую умные люди предпочитают обходить стороной.

— Думаешь моих родителей убила эта женщина?

— Ну, не собственными руками, конечно. Хотя меня там не было

— Моя сестра сейчас работает на неё.

Ливиан слегка приподнял брови, словно вежливо говоря: «О! Правда? Как занятно».

Пауза грозила затянуться.

Дело было сделано и больше не было причин оставаться. Мередит удивляло другое — почему она вообще ищет эту самую пресловутую причину?

— Всего тебе доброго, мрачный Ливиан. Удачи! — кивнула на прощание Мередит.

Резким, как бросок кобры, движением Ливиан удержал её за руку:

— Оставь номер своего телефона.

— Зачем? — нарочито удивлённо округлила она глаза, хотя сердце радостно ёкнуло.

— Что-то мне подсказывает, что рано или поздно мне захочется увидеть тебя снова. Скажи, ты часто попадаешь в неприятности?

— Я? — засмеялась Мередит. — Сегодняшний случай скорее исключение, чем правило. Вообще-то мы с неприятностями предпочитаем держаться друг от друга подальше.

Снова чуть горьковатая, чуть подтрунивающая улыбка коснулась губ Ливиана:

— Мне будет спокойнее от мысли, что я смогу найти тебя, если захочу. Назови свой номер.

Мередит продиктовала.

Ливиан, кивнув, отзвонился.

Телефон в сумочке Мередит мелодично заголосил бодренькую жизнерадостную мелодию, под которую так и тянуло потанцевать.

— Звони, если что.

Уже с порога Мередит обернулась:

— Ливиан?

— Да?

— А «просто соскучилась» сойдёт «за если что»? Или звонить только в случае крайней опасности для жизни?

Он снова усмехнулся:

— Ну, я пойму тебя, если ты соскучишься по мне до смерти.

Мередит ответила на его улыбку:

— До встречи, кошмар моего детства.

— Ещё увидим, назойливая девчонка.

Мередит радостно отметила, что он не захлопнул дверь, как только она покинула квартиру, а дождался момента, когда она шагнула в лифт.

Спускаясь вниз, Мередит поймала себя на том, что блаженно улыбается.

Хотя с чего тут улыбаться? Новости, которые она узнала, хорошими не назовёшь?

Вокруг по-прежнему царили безнадёжность, грязь и разруха, но в сердце её, точно в мультиках, яркими лучами расцветали ромашки.

Значит, так действительно бывает? Любовь с первого взгляда это реальность? Или всего лишь игра гормонов?

А вообще какая разница? Главное, что мир вдруг заиграл самыми яркими красками — и каждая радовала. Хотелось раскрыть руки на встречу каждому случайному прохожему, поделиться своей радостью, открыть душу и поделиться той частичкой радости, что сияла в её сердце.

— Мы ещё обязательно встретимся, Ливиан Брэдли, — пообещала Мередит.

Сама, толком не зная, кому.

Наверное, себе?

— Всё нормально? — спросила Катрин Мередит, как только та заняла своё место за рулём автомобиля.

Катрин заметила, что у подруги странно блестя глаза, будто от непролитых слёз.

— Всё хорошо, — кивнула Мередит, хлюпнув носом.

Стало понятно, что рассказывать подробности Мередит не собирается.

Катрин немного обиделась. Проторчав целых полтора часа в машине она уже успела заскучать. Сидеть без дела в ожидании чего-либо всегда было для неё пыткой, обязательно нужно было занять чем-то либо голову, либо руки.

Конечно, если Мередит не хотела говорить, это её право, однако от любопытных вопросов удержаться всё же не удалось:

— Узнала, что хотела?

— Не уверена, что именно это я хотела узнать, — вздохнула Мередит. — Но на мои вопросы Ливиан ответил. Ладно, долг платежом красен. Поехали теперь в твою библиотеку. Кстати, если не секрет, зачем ты туда так рвёшься? — повернула она ключи, заводя машину.

— Хочу узнать, что стало с автором того дневника, который мы нашли в Кристалл-холле.

— Зачем?

— Судьба этих людей не даёт мне покоя. Они даже во сне мне снятся, — призналась Катрин. — Это как зацепившая тебя книга — не отпустит, пока не прочтёшь до конца и не узнаешь, чем кончилась.

Городская библиотека была местной достопримечательностью — старинное, красивое здание из серого камня. Внутри оно чем-то напоминало храм. Возможно, подобный эффект давал куполообразный потолок, расписанный фресками?

Когда Катрин увидела многочисленные стеллажи с книгами, стоящими вдоль стен, ей показалось, что она попала в рай.

Именно так и выглядел её идеальный мир: чистота, тишина, легкая прохлада и запах книг. В зданиях, подобных этому, Катрин могла бы блуждать до бесконечности. Касаться гладких книжных корешков, пробегаться взглядом по их названию, возвращать на место.

Это действительно был её храм, её святилище знаний.

Следуя за Мередит по зелёной ковровой дорожке, пробегающей через центр длинного зала, Катрин толкнула пальцами огромный глобус, заставив его завертеться. Миновав изящные стулья, пюпитры и картины, вслед зха Мередит остановилась у библиотечной стойки.

Поздоровавшись, девушки объяснили, что за информацию они хотели бы получить. Удобно устроившись за одним из многочисленных пустующих столов, стали ждать, пока записавшая что-то в бюллетень библиотекарь удалилась в загадочные библиотечные недра, где хранился архив.

Чтобы скоротать время, Катрин шагнула к библиотечным каталогам, которые хранились по старинке в деревянных выдвижных ящичках.

Было нечто для неё удивительно загадочное и привлекательное в истершихся прямоугольных листиках бумаги, соединенных серой бечёвкой.

Жаль, что, когда библиотеки полностью перейдут на электронные ресурсы, эта магия исчезнет.

— Вот всё, что удалось отыскать по вашему запросу, — положила библиотекарь перед девушками папку с документами.

Катрин и Мередит азартно погрузились в её изучение.

Тот, кто собирал эту подшивку, потрудился на славу. Копии старинных газетных вырезок оказались заботливо разложенными в файлы в хронологическом порядке.

Первые, датированные 1850 годом, отличались типичным для того времени четырёхполосным расположением текста.

— На мой вкус газеты того времени не отличались увлекательностью. Сплошные политика и торговля, — фыркнула Мередит. — Хотя, если посмотреть современное телевидение, по сути ведь тоже самое. Всё, что мы смотрим так или иначе сводится к рекламе или новостям. Послушай, в этой статье написаны — рабы? Неужели в 1850 году в Америке ещё было рабство?

Катрин посмотрела на подругу круглыми от удивления глазами.

В ответ Мередит рассмеялась:

— Да пошутила я! На самом деле в курсе, что хижины для дяди Тома простояли как минимум до 61 года. Но, наверное, лучше не стоит про негров? Давай лучше вернёмся к нашим красивым мальчикам из Хрустального замка. Что про них написано?

Катрин зачитала вслух:

«Несчастный случай или самоубийство молодого Альберта Элленджайта».

— Где? — заглянула ей через плечо Мередит. — Не вижу.

— Смотри полицейскую хронику. Мелким шрифтом.

— Теперь вижу, — кивнула Мередит.

«Вчера около 6 ч. вечера около Пасам-бич под один из проходивших здесь поездов железной дороги бросился молодой человек лет 20-25.

Колёсами вагонов ему оторвало голову.

На вытребованном со станции паровозе тело самоубийцы было отправлено на вокзал, а оттуда в городскую больницу.

Никаких документов при себе у самоубийцы не было, однако полицейским вскоре удалось установить личность пострадавшего. Им оказался наследник Амадея Элленджайта — Альберт Элленджайт, 21 года от роду.

Приносим соболезнования родственникам погибшего».

Стало горько будто старый знакомый, о котором у Катрин создалось двоякое впечатление, складывающееся из симпатии и неодобрения, вдруг неожиданно плохо кончил.

В то же время ничего неожиданного в таком конце не было. Неправильная жизнь и неправедные поступки всегда заканчиваются плачевно. Без исключений. Дело лишь во времени. К одним расплата за грехи приходит раньше, к другим — чуть позже, но платить по счетам приходится всем.

В жизни, как в банке, есть только один способ избежать расплаты — не брать лишнего в кредит.

У Альберта Элленджайта, похоже, так не получилось. Жаль.

Пока Катрин предавалась печальным умозаключениям, Мередит перевернула файл, открывая следующую, пожелтевшую от времени, газетную вырезку.

«Попытка убийства и самоубийства»

Гласил заголовок.

«Молодой человек чуть не застрелил барышню»

В доме № 6 по Каренхаус помещается пансион с комнатами внаём.

Вчера утром сюда пришли прилично одетый молодой человек и барышня. Они заняли отдельный номер.

Прошло несколько минут и служащие услышали раздавшиеся из комнаты выстрел и стоны.

Когда они вошли, молодой человек лежал на полу. Изо рта его сочилась кровь. Рядом с ним валялись опорожнённый флакон с уксусной эссенцией и револьвер.

На вопросы служащих пансиона барышня отвечала, что молодой человек пытался добиться её любви, а когда она ответила отказом, он сначала отравился, а потом пытался застрелить и её.

Служащие незамедлительно вызвали констебля.

Последние без труда выяснили личности участников скандального инцидента. Ими оказались Синтия и Ральф Элленджайты.

На вопросы и обвинения констебля юноша отвечал вызывающим смехом, заставляющим сомневаться в его вменяемости.

Дело оставлено для последующего судебного разбирательства».

Катрин сильно сомневалась в намерении Ральфа добиваться любви Синтии. Согласно записям Альберта, все бастионы пали задолго до описанной сцены. Между Синией и Ральфом произошло совсем не то, что нашл оотражение в газете.

Следующая вырезка была не их газеты, а бог весть откуда.

Гласила она буквально следующее:

«Сообщение во 2 отделение Тайной Канцелярии

1851 года 15 марта 4 часа вечера

В камеру Хоут-Бекли, 14, был доставлен Р.Э.

Код: 1844

Передаётся в распоряжение 2 отделения Тайной Канцелярии.

Констебль Моргтаун.

— Что это такое? — повернула Катрин к Мередит в надежде получить разъяснение.

Мередит пожала плечами:

— Сама не слишком хорошо понимаю, но мне кажется, чисто по ассоциациям с камерами и канцелярией, это как-то связано с тюрьмой. Не знаешь, есть в Америке тюрьма Хоуп-Бекли?

— Сейчас посмотрим.

Катрин забила название в поисковике смартфона.

— Есть! Штат Висконсин. Кстати, это учреждение и поныне действует. Вообще в Висконсине целых двадцать тюрем для взрослых, шестнадцать исправительных центров и два учреждения для несовершеннолетних.

— Ну, такое обилие информации о заключенных нам вряд ли понадобится Попробуй сделать запрос на имя Ральфа Элленджайта, 1851?

На дисплее отобразилось несколько сотен ссылок, в большинстве своём содержащим одну и ту же информацию.

«Ральф Элленджайт (1829 — 1853), сын Винсена (1810 -1870) и Стеллы (1813-1870) Элленджайтов.

Принадлежал к аристократической семье, унаследовать титул лорда не успел.

С 1840 по 1847 год учился в английском Кембриджском колледже.

В 1847 году вынужден был покинуть учебное заведение из-за конфликта с руководством. Конфликт возник из-за неприятия Ральфом ортодоксии, господствующей в Кембридже, а также из-за его многочисленными пренебрежениями правилами колледжа и его внутренними распорядками.

Р.Э. и позже откровенно нарушал моральные общественные запреты за что был подвергнут репрессиям в окружающем его обществе.

Скандал разразился, когда вышла правда о более, чем родственных отношениях и чувствах, связывающих его с кузенами — Альбертом и Синтией Элленджайтами.

Документальных подтверждениях их инцестуальной связи нет, однако самоубийство А.Э. и последовавшая за этим попытка убийства С.Э. свидетельствует против Р.Э.

Уставшие от постоянных скандалов и неприятностей родственники не пытались помочь ему уйти от правосудия.

В 1852 году он был отправлен на исправительные работы в Хоут-Бекли, где и скончался в 1853 году, по свидетельствам врача, от быстротечной чахотки.

Диагноз вызывает сомнения, так как по многочисленным свидетельствам очевидцев, у всех представителей семьи Элленджайт был иммунитет ко многим болезням, включая эту.

Однако официальная причина смерти Р.Э.: туберкулёз лёгких, в результате которой больной захлебнулся собственной кровью».

— Кошмар! — с содроганием выдохнула Катрин, нажатием пальца стирая неприятную информацию с экрана смартфона. — Да уж! Нельзя сказать, чтобы у моей семьи была весёлая предыстория.

— Осталось только найти информацию об этой зловещей Синтии, — поддержала её Мередит.

— Вот и оно.

— Статья о Синтии? — оживилась Мередит.

— Упоминание о конце мира, к которому она принадлежала.

«Крупнейший пожар в ночь с 22 на 23 июня. 1970 года.

Новое бедствие поразило Эллиндж. Страшное горе. Горожане надолго запомнят тревожный набат, звучавший этой ночью.

22 июня с утра дул сильный ветер, превратившийся к вечеру в страшную бурю. В 11 ? часов вечера загорелся Кристалл-Холл.

Пожар начался с западного крыла дома, изнутри, и распространился с удивительной быстротой. При столь жёстком ветре дом в считанные минуты был объят пламенем.

Огненный дождь сыпался на округу в виде громадных искр. Под порывами ветра временами доходившеми до степени шторма, громадные головни отрывались от объятого пожаром дома и летели вниз, на мраморные лестницы и клумбы.

Огонь распространился так же и на соседние постройки — конюшни, жилища для прислуги, сад.

Усилия двух пожарных бригад, подоспевших к тому времени на место происшествия, не могли остановить продвижения огня.

К огромному прискорбию вынуждены сообщить, что все обитатели Кристалл-Холла, его домовладельцы и прислуга, погибли.

Из всесокрушающего пламени не удалось уйти никому.

Вот как описывали события очевидцы:

«Мы словно живьём побывали в Аду. Горели земля и небо.

Страшное завывание бури, поднимавшей целые стены песку, рёв огня, напоминавший волнения моря, треск, шум, гул, вопли гибнущих людей и лошадиное ржание — всё это превратилось в одну ужасную картину! В какое-то светопреставление, так как горячие искры и дым не позволяли видеть ничего.

Сердце Эллинджа, Кристалл-Холл, выгорело дотла.

Огонь беспощадно сожрал всё, до чего только смог дотянуться.

Мы оказались бессильны что-либо изменить. Это была стихия. Или кара божья.

Элленджайтов настигла их судьба».

Следующий файл содержал в себе некролог.

«Потрясённые страшным горем извещаем всех о невозместимой потере, который понёс наш город, потерявший целую семью — Элленджайтов. Мужьях и жёнах, братьев и сестёр, племянников и племянниц, погибших на страшном пожаре в ночь с 22 на 23 июня.

Панихида состоится на главное площади города 26 июня в 9 часов утра и в 12 часов дня.

Вынос тел в 5 часов вечера из Храме Спасителя.

Погребение состоится в фамильном склепе Элленджайтов.

Учреждения и лица, желающие почтить память усопших просьба направляться к указанному месту.

Уместны пожертвования на помин души.

Мистер Хоуп, агент городской жандармерии

P.S.

Списки жертвователей будут опубликованы».

— Вот и всё. Вся история древнего рода уместилась практически на пяти страницах, — вздохнула Катрин. — По крайней мере его финал.

— Что-то не сходится, — нахмурилась Мередит.

— Что не сходится?

— Согласно некрологу, все Элленджайты погибли. Но ведь вы же выжили!

— Мы — побочная ветвь. Наверное, моя прабабушка покинула Эллинж ещё до пожара. К тому же в нашем роду никогда не было мальчиков. Только девочки. Ладно, — закрыла Катрин папку. — Я, как и ты, узнала сегодня то, что хотела.

Катрин не считала себя склонной к мистицизму. До приезда в Эллиндж она вообще в мистику не верила. Но было во всей этой истории какое-то совершенно иррациональное зерно.

И в тоже время железная, хоть и жестокая логика: никто не ушёл от возмездия.

Видя, что девушки собираются уходить, библиотекарь внов подошла к ним.

— Можно забрать? — кивнула она на папку с файлами.

— Да, конечно. Вы нам очень помогли, — поблагодарила Катрин.

— На здоровье. Только все, кто читал это досье здоровыми оставались недолго. Даже та, что его составила, погибла сразу через несколько дней после того, как закончила работать с документами. Потом заходило ещё несколько человек, интересовалось. И тоже вскоре гибли. Вскоре и они все, без исключения, погибали от несчастных случаев. Это словно файлы смерти. Не захочешь верить во всякую ерунду, а по неволе поверишь. Проклятые Элленджайты! Вот уже больше ста лет прошло, как последний из них в земле сгинул, а они всё покоя людям не дают.

— А кто составлял эту папку? — неожиданно для Катрин поинтересовалась Мередит.

— Девушка вроде вас. Хорошенькая такая. Вежливая. Как помнится, она была кореянка.

— Можете вспомнить, как звали девушку?

— Это было почти двадцать лет назад… хотя, постойте-ка. Кажется, её звали Лиен. Точно! Лиен Ким!

Мередит будто погасла.

— Что-то случилось? — легко коснулась Катрин руки подруги, словно хотела этим прикосновением успокоить и поддержать подругу.

— Лиен Ким — так звали мою мать, — сказала Мередит.

Линда знала, что кулинария не её конёк.

Вот есть у любого человека сильные стороны, а есть слабые. Сильная сторона Линды — это её мозг. А её руки?

Коротко о главном: «мелкая моторика плохо развита».

Короче, руки у неё — крюки.

Однако сильная сторона (мозг), выдвигала постулат о том, что человек может добиться почти невозможного, если поставит перед собой правильную цель и будет упрямо к ней стремиться.

На данный момент целью Линды Филт был яблочный пирог. На деле, вроде как ничего сложного: кефир-яйца-сахар-мука, полученным составом залить порезанные дольками яблоки — и в духовку.

Сначала всё проходило благополучно, без сучка и задоринки. Выдвинутый постулат о труде и упорстве находил себе подтверждение. Но потом Линду осенило — забыла добавить в тесто соду, погашенную уксусом.

По рецепту это грозило неподнявшимся коржом.

Открыв крышку духовки, чтобы взглянуть на тесто, она, вероятно, ещё сильнее всё напортила. По крайней мере то, что Линда достала из печи, весьма мало напоминало собой классическую шарлотку, тающую на языке волшебным вкусом.

Получился невнятный блинчик.

На вкус ничего, хотя и не шедевр, но на вид — паста пастой.

Держа противень на весу, Линда как раз раздумывала над тем, чтобы сделать — сразу вывалить всё это в мусорку или немного повременить, подождав, пока остынет?

Может поостыв, затвердеет и станет капельку симпатичнее?

В это мгновение запищал сотовый.

Чертыхнувшись, Линда поставила противень с пирогом на стол и потянулась к сумочке — к той, к самой, к классической, в которой ни одна вещь сразу не находилась.

Посчастливилось отыскать мобильник до того, как пытающийся до неё дозвониться успел отключиться. Но уж лучше бы она не успела.

На экране высветился номер Калхауна.

Настроение сразу резко упало.

Стрелки на часах приближались к шести вечера и работать сегодня Линда не планировала, наивно полагая, что раз у неё законный выходной, то она свободна распоряжаться собой по собственному желанию.

— Алло?

— Это Калхаун.

— Я поняла. Что случилось?

— Мы по уши в дерьме, — хрипло просипел он сдавленным голосом.

— Что случилось? — повторила Линда, стараясь сохранять спокойствие.

Несколько секунд длилась тягостная пауза.

Потом Калхаун сказал:

— Ты должна приехать в Кристалл-холл. Немедленно.

— Ты скажешь, наконец, что произошло?!

— Нет. Это не телефонный разговор. Приезжай.

— Но…

Связь оборвалась короткими гудками, не давая возможности возразить.

— Чёрт!

Вот тебе и милый беззаботный выходной! Вот тебе и суббота вечером — дурацкий подгоревший пирог и напарник с шилом в попе!

Автомобиль у сестёр Филт был один на двоих. И сейчас на нём раскатывала Мередит.

Дозвонившись до сестры, Линда выясняла, что та зачем-то зависает в городской библиотеке.

— Мне немедленно нужна машина. И как можно скорей, — сказала Линда. — Калхаун только что звонил. В Хрустальном доме опять какие-то неполадки. Я так и не смогла от него добиться путных объяснений. Но что бы там ни было, оно требует, мать его, моего немедленного присутствия!

— Скоро буду, — пообещала Мередит.

Сестра приехала даже быстрее, чем Линда ожидала. Через десять минут автомобиль шуршал фарами на подъездной дорожке.

К досаде Линды, Мередит оказалась не одна. С ней была Катрин Клойс.

— Мы едем с тобой, — нетерпящим возражения тоном заявила Линде Мередит.

На споры не было времени. А главное — желания. Перспектива оказаться одной ночью на дороге, ведущей к Кристалл-холлу, Линду не вдохновляла.

Деревья, стоявшие вдоль дороги, в свете заходящего солнца выглядели особенно яркими. Листья на них напоминали круглые золотые монетки.

Дорога то и дело шла под уклон. Местность просматривалась на несколько миль вокруг, словно с вершины Колеса Обозрения.

Между невысокими холмами постаревших гор извилистой лентой поднимался голубоватый туман, разделяя золотой шёлк рощи белой кисеёй испарений.

Зазубренные макушки гор садящееся солнце одело сияющим нимбом.

— Как красиво, — зачарованно выдохнула Катрин. — Свет здесь словно осязаем.

Пейзаж помрачнел, как только они съехали с главной трассы, повернув на узкую, длинную, извилистую дорогу.

Она то ныряла вниз, как на американских горках, то поднималась вверх под чуть менее крутым углом.

Деревья, бегущие мимо, становились всё гуще. Опавшую листву тут никто не убирал, и она лежала, красной змеёй оплетая корни. Иногда ветер заносил её на асфальт.

Приятным сюрпризом стала отстроенная заново сторожка. А также проложенная дальше дорога, позволяющая продолжить пусть на автомобиле, вместо того, чтобы идти пешком.

Почти стемнело. Пришлось включить фары. Свет от них жёлтыми бегущими пятнами высвечивал бесконечную колоннаду деревьев.

Дорога начала действовать на нервы. Казалось, в темноте она сделалась вдвое длиннее.

Линда с напряжением сжимала руль, боясь не справиться с управлением и врезаться во что-нибудь.

Когда уже начало всерьёз начало казаться что они попали в какой-то сказочный лабиринт или параллельный мир, впереди обозначился просвет.

Деревья с кустами поредели и отодвинулись.

Машина вильнула на последнем повороте и выехала прямо к Кристалл-холлу. Правда, с чёрного хода.

Красота, окружающая дом, была заметна даже в темноте, полная сумеречного готического романтизма, зловещая, пронизывающая до костей, до мурашек.

В самом доме было темно. Ни в одном окне не горел свет.

— Где все? — недоумевала Линда.

Она попыталась дозвониться до Калхауна, но он не отвечал.

— Что за чертовщина? Ладно, что без толку топтаться на пороге? Давайте войдём внутрь.

Линда сначала осторожно позвонили в дверь, опасливо озираясь. Не получив ответа, она со всей силы замолотила кулаком по двери.

Та неожиданно поддалась, со скрипом открываясь.

Несколько секунд Линда колебалась, раздумывая, не вернуться ли им в город? Но представив себе петляющую между деревьев дорогу, узкую, словно обыкновенная тропинка, приняла решение переночевать здесь. Хотя сердце сжималось от самой мысли об этом, но это было лучше, чем плутать на незнакомой дороге.

— Непохоже, чтобы в доме был ещё кто-то, кроме нас, — заметила Мередит.

— Ничего удивительного. Сегодня же суббота. Вот все и разъехались, — изобразила уверенность Линда.

— Но мистер Калхаун? — начала Катрин.

— Наверное, что-то напутал. В любом случае, раз уж мы здесь, придётся войти.

— Как тут холодно, — поёжилась Катрин, обхватывая себя за плечи.

— Включим радиаторы — потеплеет, — заверила Линда.

— Ты действительно хочешь заночевать тут? — посмотрела Мередит на старшую сестру с сомнением.

— Рано или поздно Катрин придётся тут жить, правда? Дом уже практические готов к новоселью. Так в чем дело? Вперёд! Смелее!

Голос Линды звучал бодро.

Представленные доводы казались вполне разумными.

— Нужно позвонить тёте, предупредить, что я сегодня не приеду, — тревожно сказала Катрин.

Связи не было.

Индикатор показывал лишь слабо светящиеся столбики.

— Нужно включить электричество. Автономный генератор находится в служебных помещениях. Мередит, возьми фонарик! Посветишь мне, — сказала Линда.

— А мне что делать? — спросила Катрин.

— Стой здесь и никуда не уходи. Сейчас включим свет, а потом решим, что будем делать дальше.

Мередит с Линдой вышли из комнаты, оставив Катрин в немного пугающем одиночестве.

Было тихо. Очень тихо.

Неудивительно. Чему же тут шуметь?

И вдруг в глухой тишине раздался шорох.

Катрин резко обернулась.

Ей показалось, что в носу защипало от едкого химического запаха, похожего на формальдегид.

Кровь застучала в ушах и бросило в жар.

Пол под её ногами словно провалился.

* * *

Она раньше никогда не теряла сознание. Ощущения были не из приятных.

Открыв глаза, Катрин обнаружила, что находится в незнакомом месте, похожем на подвал. Густой мрак разгоняли робкие свечи.

Как оказалась, она лежала на чём-то, подозрительно напоминающем надгробие. Сделав это открытие, Катрин вскочила на ноги, как пружиной подброшенная.

Освещение было тусклым и скудным, но и его оказалось вполне достаточно, чтобы различить надписи на гробницах, стоявших одна за другой, в ряд.

«Стелла Элленджайт».

«Амадей Элленджайт».

«Каролина Элленджайт».

«Ричард Элленджайт».

«Джудит Элленджайт».

«Ральф Элленджайт».

«Анжелика Элленджайт».

«Снежана Элленджайт».

Бесчисленные, бесконечные, неисчислимые Элленджайты!

Ещё до того, как обернуться и пробежаться взглядом по истёртой металлической табличке, Катрин знала, на чьём надгробии отдыхала.

«Альберт Элленджайт».

Ну конечно!

Попятившись, она вдруг споткнулась о крышку деревянного люка.

Когда спустя четверть часа других выходов из каменной ловушки Катрин так и не обнаружила, она ухватилась за крышку люка.

Та поддалась легко. Даже слишком. Будто только того и дожидалась.

Открылись ступени, уводящие вниз.

Взяв одну из свечей с заплывшей воском подставки, Катрин осторожно сделала первый шаг.

Всё происходящее казалось ей нереальным, словно во сне. И потому не таким пугающим.

Достигнув последней ступени, чтобы лучше видеть пришлось поднять свечу.

Пламя на фитиле запрыгало, увеличиваясь в размерах, заливая всё вокруг жёлто-оранжевым светом.

Места, более странного, чем это, Катрин никогда в жизни не видела. Оно соединяло в себе роскошную комнату с научной лабораторией.

Прямо по центру стояла высокая, в человеческий рост, капсула, похожая на экзотический аквариум, где вместо рыбок плавала спящая русалка, обнажённая, как в день творения.

Лица сразу и не разглядеть из-за длинных, спутанных волос, колышущихся в физрастворе, словно водоросли.

Из-за них Катрин подумала поначалу, что перед ней женщина и лишь заметив мужские гениталии, белые, точно рыбье брюшко, поняла, что это мужчина.

Она шумно выдохнула и вновь затаила дыхание, услышав странный шум.

Звук был похож на слабое царапанье.

Какое-то время она прислушивалась, не желая верить собственным ушам. Но сомнений оставаться не могло — звук доносился из капсулы.

Приблизившись к стеклу, Катрин внимательно вглядывалась в мягко покачивающуюся фигуру.

Вдруг глаза русалки широко распахнулись и неведомое нечто невидящим взглядом уставились прямо на неё.

Катрин отпрянула с такой скоростью, что, не удержавшись на ногах, растянулась на полу. Внезапный ужас подступил к горлу точно тошнота.

Но в следующую секунду веки амфибии вновь опустились. Голова безвольно поникла. Фигура продолжала мерно, бесчувственно покачиваться.

Черты клона показались Катрин смутно знакомыми, напоминая о ком-то. Или, даже точнее, о чём-то — оно было точной копией куклы, найденной ею в Кристалл-Холле.

— Альберт Элленджайт?.. — сорвалось с губ.

— Никогда не следует подходить к мертвецу слишком близко, — раздался за спиной насмешливый, чуть хрипловатый голос.

Лишь услышав его, Катрин заметила в конце помещения дверь — арку в арабском стиле, под сводами которой, точно в рамке картины, застыл высокий женский силуэт.

Когда она приблизилась, в глаза бросился контраст между пергаментно-белой кожей и бездонной чернотой глаз.

— Катрин Клойс, если не ошибаюсь? — приподняла хозяйка этого странного места надменную бровь. — Я — Синтия Элленджайт. Вот мы и встретились. Признаться, я равно как ожидала, так и страшилась этого момента. Прошу вас, садитесь.

Катрин послушно опустилась в кресло, придвинутое Синтией.

— Синтия Элленджайт? — повторила она. — Это совпадение? Ваше имя — с именем той девушки?

— Какой девушки?

— Из моего дневника.

— Из твоего дневника? — насмешливо протянула незнакомка. — Как я понимаю, ты имеешь ввиду дневник Альберта? Я в курсе, что ты нашла его. Но я бы не стала говорить о том, что он — твой.

Странная, жутковатая хозяйка склепа зажгла масляную лампу и поставила её на стол между собой и гостьей.

— Надеюсь, ты ничего не имеешь против масляных ламп, Катрин? Согласись, бывают обстоятельства, когда электричество неуместно? Здесь оно начисто разбило бы атмосферу. Да и при нём, пожалуй, все стало бы даже ещё более жутким.

Ирония пропитывала каждое слово Синтии Элленджайт, точно яд.

Катрин с трудом удерживалась от того, чтобы не вжимать голову в плечи, до того жутко было находиться рядом с этой страшной женщиной, да ещё в столь пугающем месте.

Волосы госпожи Элленджайт походили на стеклянный дым. В полумраке они казались почти восковыми. И обрамляли собой почти такую же бесплотную бледность лица, черты которого казались высеченными изо льда.

Лицо незнакомки было удивительно красиво. Божественная красота, будто перед тобой лик ангела, явившийся из других миров.

Но словно вылеплено из алебастра — ни света, ни тепла.

— Вижу по твоему лицу, тебя не интересуют лампы, — ухмыльнулась Синтия. — Меня бы на твоём месте они, наверное, тоже не заинтересовали бы. А что касается твоего вопроса, то мне интересно, какого же ответа ты от меня ждёшь? Я могла бы просто сделать вид, что вообще не понимаю, о чём ты говоришь.

— Но вы же так не сделали? — едва слышно сказала Катрин.

— Не сделала. Не люблю лгать. У меня есть куча недостатков — да что там, я просто один сплошной ходячий недостаток. Но я не лгунья. И ты заслуживаешь правду. Да. Это несовпадение. Я та самая Синтия, о которой идёт речь в твоей находке.

— Этого не может быть, — покачала головой Катрин. — Невозможно.

Лицо хозяйки склепа казалось холодным, как лёд. Едва заметная улыбка играла на её губах.

— Для Элленджайтов невозможного нет. В отсутствие ограничений суть проклятия, лежащего на падших ангелах. Скажи, ты веришь в дьявола, Катрин?

— Что?.. В дьявола?.. Если только как в аллегорию искушения.

— Нет. Никаких аллегорий! Я говорю о настоящем дьяволе. О Люцифере, сыне зари. Конечно же ты в него не веришь, — засмеялась Синтия. — Кто поверит в дьявола в век смартфонов, мобильников и интернета? Но знаешь, ему на фик не нужна твоя вера. Как его не убьёт и твоё неверие. Вне зависимости от них он существует. Он реален, как ты или я. Может быть даже куда реальнее. И он своего не упустит. Я ведь уже говорила, что ожидала и боялась нашей с тобой встречи. Хочешь знать — почему? Потому что в тебе течёт моя кровь. Ты не просто Элленджайт. Ты моя пра-пра-правнучка. Тебя отделяет от меня всего лишь каких-то пять поколений. Когда звучит в цифре кажется ничтожным. Но когда проживаешь их день за днём, год за годом, это ужасно много.

— То есть, вам сейчас 170 лет?

— Сто семьдесят два, если уж быть точной.

— Кто же, в таком случае? Вампир? Ведьма? Демон?

— Думаю, всё эти понятия возникли у людей из-за таких, как я. Каждый из них одновременно и отражает мою суть, и между тем неполон. Тебя жажда не мучает? — внезапно спросила Синтия. — Могу угостить вас «Мадам Клико». Превосходная марка.

И не дожидаясь ответа Катрин, она принесла бутылку из потайной ниши, утопающей во мраке этого странного подвала.

Синтия ловко вытащила пробку из узкого горлышка бутылки и протянула бокал шампанского Катрин.

Так приняла его и опустошила почти залпом.

Голова как-то странно закружилась.

Синтия тоже отпила из своего бокала. Осушив его, она разжала пальцы с бесстрастным выражением на лице и фужер, упав на пол, раскололся с жалобным треском.

— Знаешь, внученька, какое наследство ты получишь от меня на самом деле? Смерть, — спокойно заявила Синтия, как нечто обыденное. — Я подарю тебе её. Такова цена старинной сделки с дьяволом. Чтобы мог жить один должен умереть другой. Жизнь за жизнь, душу за душу.

— Вы сумасшедшая? — в ужасе спросила Катрин.

Губы её вдруг сделались непослушными, руки и ноги тяжелыми.

— Что вы мне подсыпали? — прохрипела Катрин, хватаясь рукой за горло.

— Это не яд. Вещество, которой сделает тебя более послушной. Мне нужна твоя кровь, чтобы завести мою любимую игрушку — моего брата.

Синтия подошла к аквариуму с гомункулом у которого с красивого пустого кукольного лица глядела невидящие глаза.

— Жуть, правда? — улыбнулась она. — Когда я в первый раз увидела, как он вот так открывает глаза, я не знала, радоваться мне или ужасаться? Потом поняла — это просто нервным рефлекс. Так у курицы с отрубленной головой шевелятся лапы. Но это не значит, что она жива. Но твоя кровь всё изменит, милочка. Сделка будет завершена. Всё, наконец, изменится. Результат моих титанических усилий, растянувшихся на века.

— Вы веками стремились создать клон Альберта Элленджайта?

— Клона? Какое странное слово. Не знаю, клоном это называется или нет, но я надеюсь, что совсем вскоре мой брат вернётся ко мне.

— Ваш брат?..

— Да, мой брат. Мой любовник. Мой друг. И кстати, твой пра-пра-прадедушка.

Попытавшись подняться, Катрин рухнула на пол. Тело полностью вышло из-под её контроля. Только сердце бешено и неистово колотилось.

Синтия подошла и встала над ней, взирая с холодным любопытством, но без тени сожаления.

— Я не стану говорить тебе о том, что мне жаль. Мне не жаль. Иначе я поступила бы иначе. Но и радости мне это не приносит. Вся наша жизнь — это выбор и его последствия. О! Ты наверняка задаешься вопросом, как можно так обходиться со своими потомками: Скажу тебе честно — любовь предков их приемники сильно преувеличивают. А может быть просто это я не сентиментальна? В любом случае, моего проклятого сыночка Филиппа я никогда не любила так, как примерная мать должна любить своё дитя. Может быть в этом все дело?

Фигура Синтии колыхалась и распадалась перед глазами Катрин.

— Гори в аду, сука! — процедила Катрин перед тем, как темнота погасила сознание.

Катрин пришла в себя от резкой, дёргающей боли в руке.

Она изо всех сил пыталась проснуться. Словно бы поднималась к поверхности тёмного озера, но дно не отпускало от себя. Засасывало, как трясина, заставляя оставаться в тяжёлом полусне.

Мысли путались. Мозг констатировал необходимость действовать быстро, но никак не мог заставить тело себе подчиняться.

«Опасность! Опасность! Опасность!», — молнией проносилось в голове. А через мгновение всё тонуло в темноте, из которой не вырваться.

Самое страшное то, что сознание полностью не покидало Катрин. Она прекрасно понимала, насколько беспомощна и что может вот-вот погибнуть если не найдёт в себе силы вырваться из обморока.

Спиной она ощущала, что лежит на чём-то холодом и гладком.

«Как в морге», — пронеслась мысль.

Тишина, царившая вокруг, тоже не обнадёживала.

С усилием открыв глаза Катрин увидела, что находится всё в том же подземелье с коврами. Правда, капсулы-аквариума больше не было.

А «русалка» теперь лежала рядом с ней и их руки соединяла трубка, напоминающая капельницу. По прозрачному проводу кровь из вены Катрин поступала в вены этого непонятного нечто.

Острый приступ отвращения подействовал как укол адреналина, и Катрин потянулась к правой руке в надежде вытащить из вены иглу.

Пальцы так дрожали, что это удалось далеко не сразу. Но вскоре красная ниточка крови соединяющая её с чудовищем, прервалась и Катрин медленно перетекла в сидячее положение.

Слабость была столь сильна, что комната раскачивалась из стороны в сторону, будто она сидела на гигантских качелях. Тошнота свидетельствовала о большой кровопотере. Наверное, ещё действовали остатки яда, что Синтия, чтоб ей сгореть в аду, подмешала в шампанское?

Шорох со стороны заставил Катрин замереть, недоверчиво покосившись в сторону монстра.

По началу ужаса не было — только неверие. Казалось, вокруг сгрудились страшные кошмары. Мелькнёт чей-то образ и исчезнет.

Но кошмар не исчезал.

Фигура, неподвижно лежащая на соседнем столе, начала шевелиться.

Катрин охватила почти неудержимая дрожь. Такого ужаса она не то, что никогда не испытывала, но даже не воображала.

Она пыталась убедить себя, что ей мерещится — просто мерещится, что от потери крови начались галлюцинации.

Но как она не старалась, глаза всё равно видели то, что видели. Губы клона шевелились, длинные ресницы, в свете свечей отливающие золотом, трепетали.

По коже головы прошёлся холодок.

Холод струился от толстых стен, от распавшейся на части капсулы.

Не помня себя от ужаса, Катрин на заплетающихся от слабости ногах пересекла комнату. Миновала дверной проём в виде арки и добралась до того места, где коридор поворачивал.

Осторожно заглянув за угол, она буквально цепенела от воображаемого ужаса, что мог ей открыться.

Через равные промежутки на серых бетонных стенах, наводивших на мысль о военном бункере, горели тусклые электрические лампочки. Стены покрывало нечто, похожее на копоть. Весь пол был в потёках и пятнах крови.

Размазанная кровь вела к подножию лестницы, где на спине лежало тело мужчина в форме рабочего. Видимо, несчастный был один из тех, кто прибыл сюда на реконструкцию здания.

Раздавшийся за спиной шорох заставил Катрин обернуться.

Она увидела поднявшуюся фигуру клона. Было в этом существе что-то неустойчивое и безумное, совершенно несознательное. Тварь, качнувшись, сделала шаг вперёд.

Ступала она нетвёрдо. Ноги заплетались, как у зомби или у Страшилы, набитого соломой.

Взгляд был совершенно ненормальный. В нём читалось даже не безумие, а полное отсутствие мысли. Как у амёбы, если бы у той неожиданно появились глаза.

Тварь бросилась к бессознательному телу, лежащему у подножия лестницы и Катрин, не сдержавшись, визгнула, когда зубы монстра впились в запястье несчастного.

Мягкие, влажные, сосущие звуки заполнили тишину.

Катрин бросала вокруг себя отчаянные взгляды, в надежде отыскать себе хоть какое-то оружие. Но тщетно. Она была беспомощна и слаба, как котёнок перед ощерившимся мастиффом.

Существо подняв голову, взметнув длинными жёлтыми волосами, мягкими волнами, набегающими на гладкую кожу шеи, плеч, груди.

Волосы были единственным, что прикрывали наготу «русалки».

Тварь подняла голову и открылось разорванное запястье жертвы. В тусклом электрическом свете призрачно белела открывшаяся кость.

Катрин невольно застонала. Потом стон её перешёл в крик. Она развернулась и бросилась бежать.

В мыслях маячили смутные воспоминания о второй лестнице, по которой она спустилась сюда, отыскав проход за люком.

Лестницы отыскалась без труда. Катрин почти на четвереньках поднялась по ступеням, истово молясь про себя, чтобы люк не оказался закрытым. Страх заполнял собой сердце до такой степени, что казалось, оно вот-вот лопнет.

Перед глазами так и стоял образ чудовища, зубами разрывающее запястье бесчувственной жертве.

Этот образ подстёгивал, заставляя почти лететь.

Катрин возликовала, когда крышка поддалась под её рукой, выпуская на свободу. Но облегчение было недолгим.

Она оказалась в кромешной тьме, запертая в тесном цементном тоннеле.

Заперта живьём в могиле! Во тьме и холоде! А где-то за ней подкрадывался живой мертвец!

По телу парализующей волной растекался запредельный ужас. Катрин словно со стороны слышала своё дыхание, гулкое и быстрое.

Слух её улавливал неровные шаги. Что-то ползёт, приближается в этой темноте с липкой ухмылкой на устах.

Мысль о том, что можно попытаться закрыть крышкой люк, отгородиться пусть и таким нехитрым способом от преследующего её чудовища, избавила Катрин от паралича.

Она кинулась вперёд, ухватившись за кольцо.

Но не успела.

Слабый дрожащий свет свечи заставил её отпрянуть.

Большие и яркие глаза на этот раз глядела на неё осознанно. Гладкое лицо вовсе не походило на лик чудовища. Скорее даже было красиво — безупречный овал лица с четкой лепной линией скул и подбородка, прямой тонкий нос, полные твердые губы.

Какое-то время они стояли и смотрели друг на друга, а потом, охваченная внезапной яростью, выросшей из отчаянья, Катрин метнула крышку люка в грудь незнакомцу, сбивая его с ног.

Воспользовавшись небольшим реваншем, она метнулась между рядами гробниц в сторону, в какой, по её мнению, должен был находиться выход.

К счастью, чутьё её не подвело. Впереди действительно была дверь, к тому же распахнутая настежь.

Катрин кубарем вылетела в сад. Острые ветки царапали кожу, но она даже не замечала этого, громко плача одновременно и от счастья, что вырвалась почти их ада, и от ужаса, потому что пережитый кошмар был абсолютно реален.

Спотыкаясь, она поднялась по ступенькам, ведущим на террасу к дому.

— Линда! Мередит!

Ночь осталась глуха к её крикам. Ни один голос не отозвался.

Катрин никак не удавалось рассеять чары зла, вырваться из его плена.

— Мередит! — в отчаянье крикнула Катрин.

Дверь в дом оставалась незапертой. Она легко поддалась. Но дом тонул в темноте, ни одного огонька. Ни намёка на присутствие кого-то живого.

Действие адреналина в организме закончилось. У Катрин было такое чувство, будто она выползла из центрифуги, да ещё, в добавок, её переехало катком.

Почти в полной темноте комнаты казались почти одинаковыми — огромными до бесконечности. В них совершенно невозможно было ориентироваться.

На ощупь она прошла по короткому коридорчику и замерла, увидев в конце мрака белеющие зубья убегающей на второй этаж лестницы.

Мозг отказывался работать. Веки налились свинцом. Ужасно хотелось спать.

Катрин показалось, что она вошла в оранжерею. Из многочисленных высоких окон с улицы вливался мягкий синий лунный свет.

До слуха доносился звук льющейся воды, как будто пруд пополнялся водой из фонтана. Уставший от перенапряжения и пережитого ужаса мозг Катрин не сумел сориентироваться в пространстве, она слишком поздно поняла грозящую ей опасность.

Споткнувшись обо что-то в темноте, она поскользнулась на гладком кафеле, попыталась удержаться, но не смогла и упала прямо в ледяную воду.

Дыхание перехватило от шока, вызванного низкой температурой. Она попыталась оттолкнуться, но судорожные, беспорядочные движения ни к чему не приводили. Катрин опускалась всё ниже и ниже.

Потом она почувствовала словно её ухватили чьи-то руки.

Когда голова прорвала поверхность воды, Катрин словно оказалась в слепящем свете.

— Мередит… — проговорила она, полагая, что подруга сейчас единственная, кто может прийти на помощь.

* * *

Открыв глаза, Катрин обнаружила, что лежит на кровати, укрытая тёплым одеялом. Что место совершенно ей незнакомо. А в голове, словно сигнальные лампочки, вспыхивали, одна за другой, картинки.

Подвал. Капсула-аквариум. Оживший мертвец. Купание в ледяном бассейне.

— Тебе лучше? — раздался приятный мягкий голос.

Мужской голос. Кажется, он звучал с акцентом? Не французский, не испанский, даже не русский. На что же он похож? Не определить.

Повернув голову, Катрин увидела молодого человека, одетого в мешковатые на вид, брюки и мятый свитер. Такая одежда никак не подходила к андрогенному аристократическому лицу. Выглядело это так, будто принц переоделся в дерюгу, претворяясь нищим.

— Кто ты? — спросила она.

Голос плохо слушался Катрин. Она сильно охрипла.

И почти не удивилась, когда услышала в ответ:

— Альберт Элленджайт.

Молодой человек стоял в трёх шагах от кровати, на которой лежала Катрин, внимательно разглядывая её своими неестественно яркими, как у куклы, глазами, обрамлёнными неожиданно тёмными ресницами.

— Зачем ты вчера пытался убить меня?

— Убить? — удивлённо прозвучало в ответ. — Ты, видимо, что-то не так поняла. Я спас тебе жизнь, когда ты чуть не утонула в бассейне.

— Где Мередит и Линда?

Катрин сделала попытку приподняться на руках, но охватившая тело дрожь заставила её вновь бессильно упасть на подушки.

— Не знаю никого с таким именем, — покачал головой Альберт, скрещивая руки на груди. — Но сюда приходили мужчины в форме. Кажется, это был жандарм.

— Жандарм? — удивлённо переспросила Катрин. — Ты, должно быть, полицейских имеешь ввиду?

Альберт кивнул:

— Вместе с ними была молодая женщина.

— Где же они?

— Я внушил им уйти.

— Что значит «внушил уйти»?

Молодой человек пожал плечами.

В это время на столе запел сотовый, заставив обоих молодых людей вздрогнуть.

-Это странное устройство почти всё время играет эту мелодию, — раздражённо сказал Альберт.

— Дай мне его, — попросила Катрин.

Когда Альберт выполнил её просьбу, Катрин насчитала аж двадцать восемь пропущенных звонков от Мередит, шестнадцать — от Линды, десять от тетушки и пять от Ирис.

Не считая бесчисленно количества SMS-ок с содержанием: «Где ты?».

Последний вызов поступил около часа назад.

Значит, сёстры Филт обе живы!

Катрин написала SMS в которой оповестила обеспокоенную родню, что жива.

«Я в Кристалл-холле», — написала она Мередит. — «Заберите меня отсюда».

Пока она проводила все эти манипуляции, Альберт терпеливо дожидался их окончания.

— Что это за штука? — равнодушным голосом поинтересовался он.

— Телефон.

— Что такое телефон?

— Средство связи.

Судя по взгляду Альберта слова Катрин для него остались пустым звуком. Но на данный момент не телефон занимал его внимание.

— У меня накопилось много вопросов. Кроме тебя задать их здесь просто некому. Скажи, кто ты такая и что делаешь в моём доме? Где остальные Элленджайты? Где прислуга? И почему мой дом так странно выглядит?

Катрин вздохнула, понимая, что их обоих ждёт трудный разговор:

— Если ты тот самый Альберт Элленджайт, о котором я думаю, то день, в котором ты очнулся сегодня от того, который остался в твоей памяти, отделяют без малого сто пятьдесят лет.

Альберт смотрел на Катрин широко распахнутыми глазами. Во взгляде его попеременно отражались неприятие и испуг.

— Сегодня 23 октября 2003 года. Я — Катрин Клойс, последняя представительница в вашем проклятом роду, оказалась вашей наследницей и прошлой ночью мне это чуть не стоило жизни.

— Подожди… — поднял он руку, словно защищаясь. — Не так быстро.

Лицо Альберта исказилось внезапной болью и Катрин стало его жаль.

Действительно, ужас — умереть и очнуться через полтора века, когда весь мир переменился до неузнаваемости, твоего места в нём больше нет, как и любимых людей — тоже.

— Ты помнишь, как ты умер? — с сочувствием спросила Катрин

— Умер?.. Я? Разве я умирал? — смотрел он потерянным взглядом.

— Согласно газетным вырезкам, погиб на железнодорожных путях в 1850 или 1851 году. Ты не помнишь?

Альберт отвернулся от Катрин, явно пытаясь спрятаться от её изучающего взгляда.

Любому потребовалось бы время, чтобы справиться с потоком такой информации.

Внезапное молчание Альберта дало передышку и Катрин. Дало время подумать, разобраться в себе.

Катрин попыталась понять, почему не хочет говорить Альберту о Синтии.

Потому ли, что сама не желала заново погружаться во весь этот кошмар? Или стремилась защитить его?

Казалось, в самом звуке этого холодного, как лезвие, имени, жило зло. Каждая буква источала яд. Ни Альберт, ни Катрин не были готовы к тому, чтобы говорить об этой ужасной особе.

Альберт вздрогнул и отошёл от окна, вновь приближаясь к ней.

— Ты хоть что-нибудь помнишь о вчерашней ночи? — спросила она его.

— Темноту и женский крик. Я пришёл в себя над трупом какого-то бедняги пошёл на звук. Потом ты ударила меня и сбежала. Я вошёл за тобой в дом как раз вовремя, чтобы вытащить тебя из воды.

— Это всё? — уточнила она.

— Было что-то ещё?

— Увы, да. Ты убил того рабочего у меня на глазах. Потому я и ударила тебя. Я думала, что защищаюсь.

— Как ты оказалась в склепе? — нахмурился он.

— Меня оглушили и перенесли туда. Когда я тебя увидела, ты находился в чём-то, похожем на аквариум. Это походило на научный опыт. Мою кровь переливали в тебя, а когда я попыталась сбежать, ты ожил и начал меня преследовать.

О том, что соединяло картину в единое целое, о Синтии Элленджайт, говорившей о дьяволе и каком-то ритуале, Катрин упрямо умалчивала.

Альберт провёл рукой по лицу, будто смахивая с него налипшую паутину:

— Всё это ужасно напоминает бред. Бессмыслица какая-то.

— Есть в этом смысл или нет, теперь неважно. Ты здесь, Альберт Элленджайт, и, если честно, я не имею ни малейшего представления, что с этим делать.