Колыбельная для Эммы (гет)

И вот — любовь! Чем хороша она,

Когда из рая сделать ад вольна?

У. Шекспир «Сон в летнюю ночь»

Эмма бесконечно долго всматривалась в оживлённую толпу, в незнакомые сменяющие друг друга лица, пытаясь отыскать одно единственное. То, которое она не смогла бы забыть, даже находясь под самым страшным проклятием. То, ради которого она здесь, снова терпит корсет и жутко неудобное платье. А ведь Голд предупреждал, что всё может пойти несколько не так, как она себе представляла. Но легче от этого не становилось. Скорее наоборот, затянувшиеся сердечные раны опять кровоточили. И не понятно, что было хуже: вновь обрести и потерять или так и не уловить на себе любимого взгляда, хотя бы мимолётного. Так и не услышать чарующий голос:

— Свон, — она обернулась и не верила своим глазам. Киллиан. Такой, каким запомнила его на балу у царя Мидаса. И тот бы сейчас сказал:

«Чертовски обаятелен и дьявольски красив».

Бесспорное утверждение.

Эмма даже не осознала, что преодолела разделявшее их расстояние и заключила Киллиана в объятия, пока крепкие руки не обвили её в ответ. И тут она поняла, как скучала по нему. По его теплу и мягким прикосновениям, по ласковому взгляду и бархатному голосу. По Киллиану Джонсу — единственному, кому удалось разрушить её прочно воздвигнутые стены. Скучала так сильно, что, казалось, и вечности не хватит, чтобы наверстать упущенное.

Слёзы застилали глаза, поэтому Эмма продолжала нежиться в его руках и вдыхать знакомый аромат. Снова и снова. Пока не надоест. А ей это никогда не надоест.

— Эй, — проговорил Киллиан, осторожно отстраняя Эмму от себя. — Что-то случилось, пока меня не было?

А ведь она и забыла, что это всего лишь иллюзия. Глупое воспоминание. Для неё.

Но не для него.

Эмма, наконец, взяла себя в руки, уняв непонятную дрожь и подступившие слёзы, и заглянула в его синие, как бескрайнее море, глаза.

— Я искала тебя.

— Что ж, поздравляю, Свон, ты меня нашла. Ведь такого чертовски привлекательного пирата сложно не увидеть в безликой толпе.

Эмма улыбнулась.

— Сейчас ты мало напоминаешь пирата, — она поправила воротник на весьма не пиратском наряде.

— Я по духу пират, лапочка. Передо мной сложно устоять, — самодовольно произнёс он, а затем, осмотревшись, протянул ей руку: — Не хочешь присоединиться?

— Ты приглашаешь меня на танец?

Киллиан закатил глаза.

— Нет, Свон, что ты!.. Я предлагаю сыграть в перудо, — а потом чуть менее язвительно: — Конечно, я приглашаю тебя на танец. [1]

И взяв за руку, Киллиан провёл Эмму в центр зала.

— Предупреждаю, — тихо начала она, чтобы как-то отвлечься от нахлынувшего волнения, — я не очень хорошо двигаюсь.

— Я переживу. В танцах, Эмма, есть одно весьма важное правило... — глаза в глаза. Одна рука Джонса притянула к себе, а вторая — неторопливо переплела её пальцы со своими. [2]

— Найти партнёра, который знает, что делать, — почти шёпотом закончила за него Свон и поймала взгляд полный… Чего? Неожиданности? Непонимания?

Киллиан замер, ощутив, насколько сильно толкнулось сердце. Прижал её сильнее и сделал первое па, увлекая партнёршу под звуки вальса. Куда? Отчаяннно хотелось всё дальше и дальше: туда, где нет ни злых ведьм, ни Тёмных, ни чёртовых проклятий. Где он смог бы каждый день добиваться этого взгляда.

Легкого. Нежного. Полного любви и доверия.

И в голове туман. От лёгких прикосновений, аромата волос, манящей улыбки... Происходящее казалось не более чем волшебным сном. И уже остатками сознания Киллиан понимал, что не хотел бы просыпаться, потому что в этом всё, что так долго искал, за что так нестерпимо бился.

Эмма Свон.

Два слова. Восемь букв.

Всё просто.

А ведь ещё недавно он просто плыл по течению, ослеплённый местью. Пока действительно не нашел то, что оказалось важнее всего.

Кто бы мог подумать...

Спасительница пронзила его жизнь, рассекая ту на две части: «до» и «после». Но он жил именно «сейчас» — мгновением не шире и не длиннее, чем остриё иглы.

Что ж, он был не против.

Не замечая никого вокруг, они продолжали двигаться в такт вальса. Раз, два, три, раз, два, три... Время замедляло свой ход. Раз, два, три... Пока и вовсе не остановилось.

Хотя Эмма больше не слышала звуков музыки, Киллиан продолжал вести в танце и смотреть на неё, сияя ослепительной улыбкой.

— О чём ты думаешь, Свон? — внезапно поинтересовался он. Вопрос не застал её врасплох, скорее наоборот, она ждала, когда Киллиан задаст его. Однако озвучить правду — нереально. Невозможно. И не зачем.

— Ни о чём существенном.

— Знаешь, в чём твоя беда? — спросил Джонс, но, не дожидаясь ответа, продолжил: — Может, ты действительно обладаешь суперспособностью распознавать ложь, но вот врать совершенно не умеешь. Я не дурак, Эмма, и вижу — тебя что-то беспокоит. Вопрос лишь в том, что именно?

— И что же меня выдало?

— Твой взгляд.

Они остановились.

— Такое ощущение, что ты несёшь на своих плечах тяжкий груз, страшную тайну, открыв которую, потеряешь что-то очень важное. Чтобы это ни было, Эмма, не закрывайся от людей, которые могут тебе помочь.

«Ты уже ничем не сможешь помочь», — чуть не вырвалось у неё. Ни что-то исправить, ни повернуть время вспять невозможно. И Эмма чувствовала, как между ними снова вырастает стеклянная стена — невидимая, но непреодолимая.

— Я думала о том, что ты мне однажды сказал, — маленький шаг навстречу.

— И что же это?

Но нужные слова застряли комом в горле, когда взгляд нечаянно зацепился за огромные часы, секундная стрелка которых неумолимо спешила… назад. Действие заклинания было на исходе, а это значило, что оставалось ещё меньше времени, чем Эмма рассчитывала. И в этот момент…

Бах.

Их губы встретились. Жадно… отчаянно… безрассудно… Словно в последний раз. Двигались в один такт, сливаясь в одно целое. Пытаясь в отчаянной попытке разделить взаимную тоску.

А сердце не просто стучало — выпрыгивало из груди навстречу Киллиану, потому что давно принадлежало ему. Разум Эммы застилало пьяным безумием. С каждым новым прикосновением душа взлетала. Или падала — неважно. Главное — он рядом. И с ней. Он так близко, что ослабшие руки вцепились в ворот камзола, словно Эмма боялась упасть на самом деле. И целовала так исступлённо, так бездумно-осмысленно, вкладывая в горячие губы Киллиана лишь одно:

«Люблю. Люблю. Люблю…»

Их эмоции, как и дыхание, смешались. Они одни на двоих: смятение, надежда, отчаяние. А главное, проникающее в каждую клеточку дикое чувство страха. Неумолимо подчиняющее себе, потому что так не хочется жить.

Только не так — снова расставаясь.

Эмма открыла глаза и поняла: всё кончилось. Киллиан вновь исчез, оставив её одну, посреди опустевшего зала.

Свон проснулась с первыми лучами солнца. И мир, в котором она прибывала без Джонса, выглядел блеклым, тусклым, увядшим.

Над изголовьем кровати всё так же висел ловец снов. Уже много дней Эмма вкладывала в него отдельные образы, секунды и чувства, в стремлении оживить всё, что случилось. Давая возможность воскресить собственные воспоминания ещё хотя бы раз.

Во сне.

Но с наступлением рассвета всё растворялось. Словно корабль, устремив свои паруса, уплывал на другой край света. Мгновения прошлого исчезали за горизонтом, не щадя и неотступно.

Возможно, навсегда.

Потому что за любое волшебство надо платить.

[1] — Перудо — игра в кости, также известная как качо, качито и дудо. Игра считается классической «пиратской игрой».

[2] — Напоминанию, что в серии 3х21 на балу у царя Мидаса, у Крюка было две руки.