До рождения Альбы (джен)

Когда Годрик поднимается в свои покои, выясняется, что его уже ждут. Посетитель стоит у окна, за которым успели плотно сгуститься еще по-летнему теплые сентябрьские сумерки. Он выглядит так, словно эти апартаменты, равно, как и их хозяин, — его собственность.

— Ну и как все прошло, сиятельный рыцарь? — спрашивает он, пренебрежительно щурясь по привычке.

Изжелта-серые глаза, с золотистым отблеском — холодные, внимательные, заглядывающие, кажется, прямо в душу. Темно-рыжие, вьющиеся пряди, непокорными волнами разметавшиеся по плечам, нарочито небрежная поза, как всегда скромный до невзрачности темный наряд. Друг, единомышленник, брат по оружию.

Салазар, каким-то образом, всегда знает, когда славный потомок рода Гриффиндор нуждается в нем и приходит сам — без предупреждения.

— Я еще не рыцарь, Змей, — Годрик тоже становится у окна, устало массирует переносицу указательным пальцем, пытаясь вернуть зрению четкость, — и не знаю, стану ли им…

— Ты-ы-ы? — насмешливо тянет Салазар. — Еще как станешь. Разумеется, если тебя не прикончат раньше.

— А если прикончат? — Годрик тоже усмехается.

— Значит туда тебе и дорога, — Слизерин пожимает плечами и легкомысленно добавляет: — А если прикончат меня, то я буду вынужден отсутствовать на церемонии посвящения. По вполне уважительным причинам.

Тон его, как всегда, насмешлив, но Гриффиндор уже давно научился читать между строк. Точнее читать между строк то, что ему позволяют прочесть.

— Что случилось? — усталость мгновенно сменяется холодной тревогой.

— Ничего интересного. Просто мне сегодня попытались еще раз объяснить, что такие, как я, долго не живут. Но на этот раз так, чтобы я это понял и прочувствовал, — он кривит губы в злой усмешке. — Моя близость к сильным мира сего многим не дает покоя, Меркурий. Как и моя магия. Они считают, что я опасен для их планов по разделу Дал Риады. Но они немного ошиблись: я опасен сам по себе.

— Что ты с ними сделал? — нет ни малейшего толку спрашивать о том, не пострадал ли Змей сам. Он все равно не ответит. Поэтому Годрик лишь обшаривает взглядом его фигуру, на глаз пытаясь определить, нанесен ли другу какой-нибудь ущерб.

— Ничего такого, чего не сделал бы с ними придворный палач, к которому они все равно должны были отправиться за убийство королевского советника, — отвечает он, и отворачивается к окну. — Так что я сделал даже меньше того, что полагалось по нашим законам. Это было быстро, Меркурий. Они не страдали.

Без пяти минут опоясанный рыцарь Его Величества Кеннета знает, о чем говорит Змей. Ему доводилось видеть, как тот убивает — голыми руками. Подпитанная магией сокрушительная сила, способная переломить хребет человека, втрое превышающего его габариты. Он убивает без колебаний, но в этой безжалостности заключается милосердие — он почти никогда не заставляет людей мучиться. Исключение составляют случаи, когда Салазар считает, что легкой смерти они не заслуживают. Это всего лишь иллюзия, но Гриффиндору кажется, что от лучшего друга сегодня пахнет кровью.

— А ты?

— Ты же знаешь, — невеселый смешок, — убивать для меня так же легко, как дышать. Я никогда не страдаю.

— Знаю, — рука Годрика ободряюще ложится на плечо друга. — Иначе бы не спрашивал.

— А вот они хотели, чтобы я мучился, Меркурий, — вместо ответа говорит Слизерин. — Если бы я заранее не узнал о том, что меня попытаются отравить, я не сумел бы распознать яд. Слишком сложный, слишком качественный. Медленный. Советник Фленсор многое мог бы рассказать о его свойствах, но ему уже нечем. Зато я видел его тело. После того как он выбросился из окна своей спальни — не вынес ожидания. Они хотели, чтобы я умирал так же, как Фленсор: корчился от боли, пока мои внутренности превращаются в кровавое месиво. И не мог ничего сделать, потому что обратить действие такого яда не под силу даже Мэтру Мерлину. Да у него и не хватило бы времени, чтобы сварить противоядие. А они пришли бы посмотреть на то, как я подыхаю.

— Замолчи, — Годрик на мгновение закрывает глаза, так что в окружившей его темноте остается только до озноба спокойный голос, задумчиво тянущий слова, словно Змей рассказывает не о себе.

Но, вместо того, чтобы замолчать, Салазар разворачивается и смотрит другу в глаза.

— А я решил понаблюдать, как это получится у них самих, — по лицу Слизерина блуждает отстраненная полуулыбка, от которой Годрику всегда становится жутковато.

Он действительно никогда не страдает. Открыто.

— Змей.

— Ты слишком мягок для того, у кого руки в крови по локоть, и кому еще не раз придется их испачкать. — он качает головой с притворным сожалением. — Ты абсолютно готов, что однажды на полу будешь извиваться от боли сам. Так относись спокойнее и к тому, что настанет день, когда я больше не смогу прийти к тебе с очередной гениальной идеей по алхимии или изменению материй. Это всего лишь смерть, Меркурий. Ты не хуже меня знаешь, что бывают куда более неприятные вещи. — Змей тихо смеется. — Я только хочу убедиться, что тебя, блаженного, не зарежут сразу после того как я перестану прикрывать твою спину от лишних ножей. Не думай, что это доставляет мне огромное удовольствие…

— Надеюсь, это случится не раньше, чем нам обоим минет по двести лет, — серьезно глядя на друга, отвечает Годрик. Разговоры Салазара о смерти, как о чем-то близком и повседневном, всегда портят ему настроение.

— Ты всерьез рискуешь мне надоесть за это время, Меркурий, — усмехается Салазар. — Ты, кажется, неплохо меня знаешь. Так что должен бы понимать, что, в случае, если ты мне надоешь, мне придется тебя убить. Ну что ты так уставился на меня, скажи на милость?

«Уставился» Годрик из-за того, что ему не нравится слизериново настроение. Таким он обычно бывает после особенно сложных обрядов по некромантии, когда путешествует по тропам, населенным не только мертвецами, но и теми, кто смотрит на него из непроницаемой темноты изнаночной стороны мира. И эти путешествия не проходят для друга даром. С каждым годом глаза Салазара все меньше имеют сходства с человеческими. Даже цвет их со временем изменился: были обычными, серыми, как и у самого Годрика, а стали какими-то по-волчьи желтоватыми.

— Тогда иди к черту, — так и не дождавшись ответа, Слизерин пожимает плечами.

— Это мои покои, — резонно возражает Годрик. — Но ты можешь никуда не ходить, ты же хотел узнать, как прошел сбор. Впрочем, ничего нового, кроме изрядной партии ругани. Король твердо намерен объединить земли, а мнение как магов, так и полководцев не имеет для него никакого значения. Война с пиктами неизбежна, Змей. И мне, как самому молодому командующему, наделенному Силой, придется принимать в ней участие. Как, собственно, и тебе.

— Что бы сказал твой Мастер, сэр Годрик, если бы узнал, как ты расходуешь свою Силу, — Слизерин фыркает, словно друг сказал что-то смешное.

— Мой мастер давно мертв, Змей, — резко откликается Гриффиндор. — А я сам определяю свой путь. Как и ты определил свой. Речь идет о моей стране, о нашей стране, и оставаться в стороне я не хочу и не стану.

— Сумасбродный мальчишка, — Слизерин с усмешкой косится на Годрика. — Впрочем, мне уже надоело удивляться твоей безголовости и тому, как ты вообще смог дожить хотя бы до двадцати пяти. Волей провидения, должно быть. Я видел много похожих на тебя, Меркурий, и подавляющее большинство легли в землю благодаря мне.

«Меркурий». Это прозвище Годрику придумал Салазар — за цвет глаз, которые Магия не пощадила, как и его собственные. Когда-то давно, когда наследник рода Гриффиндор сбежал из дома вместе со странствующим Мастером, они были просто серыми. Сейчас же, спустя десяток лет магической практики, радужка их начала отливать ртутным блеском.

Сложно сказать, повезло ли тогда шестнадцатилетнему Годрику, или наоборот: его мастера убили, а самому ему чудом удалось спастись бегством, стыд за которое мучает его и по сей день. Но далеко уйти ему все равно не дали — раненного и перепуганного, его нашел посланный отцом Странник. Именно так называют в землях Дал Риады странствующих магов. Это можно было бы назвать самым сокрушительным поражением в жизни Годрика Гриффиндора.

С другой стороны — нашедший его Странник еще не раз встанет с ним плечом к плечу в битвах, на которые так богата их пропитавшаяся кровью и Силой земля.

Салазар почти никогда не рассказывает Годрику о том, что было до их знакомства. До того момента, когда на пороге каморки придорожного трактира, где Годрик Гриффиндор, забившись в угол, пытался зализать раны, появился невысокий, по-дорожному одетый молодой мужчина с темно-рыжими волосами, собранными в хвост.

«Это и есть хваленый Годрик? — протянул он, оглядывая вскинувшегося в боевой стойке худенького юношу. — Род Гриффиндор можно поздравить, он обречен.»

Тогда Годрик шарахнул «плетью» по полке с какой-то рухлядью, висевшей над дверью и, обрушив ее на голову незваному гостю, перескочил через его тело. Кто бы его ни нашел — убивший Мастера конклав или отцовские шпионы — ему было все равно. Он не собирался ни умирать, ни возвращаться домой.

Во второй раз они встретились спустя две недели — Мастер научил Годрика неплохо путать следы.

«Хм… — раздалось однажды вечером за его спиной, и Годрик с коротким вздохом прикрыл глаза. — Пожалуй, я возьму свои слова назад, у Гриффиндора еще есть шансы.»

«В отличие от вас, я не возьму обратно тот удар. Он пришелся мне по душе. И я с удовольствием нанесу вам еще один, как только мне представится возможность. И мой вам совет на будущее, господин м… допустим, Рауль, — Годрик улыбнулся почти мечтательно, — разговаривая с магом, не стойте на одном месте дольше двух минут.»

«Почему же? — со смешком осведомилась темнота. — Второй раз, господин чародей, вы в меня заклинанием не попадете, а вот я в вас — вероятнее всего.»

«Вот поэтому,» — просто ответил Годрик и щелкнул пальцами, активировав слабенький портал, наведенный на то место, откуда раздавался голос. Всего миля к западу… но хоть что-то.

В тот раз, несмотря на то, что ему удалось уйти, в душе Годрика поселилась неприятная уверенность — эта встреча была не последней. Он оказался прав.

«А все-таки, почему Рауль?»

Годрик тихо засмеялся и перевернулся на бок, сбросив с кровати одеяло. Рыжий сидел, вольготно развалившись на подоконнике и подставив лицо лунному свету. Несмотря на расслабленную позу, в лоб Гриффиндору точно между глаз смотрел короткий, явно зачарованный арбалет. Стоит ему попытаться проделать хоть один пасс и массивный болт снесет ему половину черепа. К тому же этот болт окружал весьма характерный ореол мертвенно-зеленоватого сияния.

«А почему бы и нет? — ответил он. — Мне нравится имя Рауль».

«А мне нравится жаркое из оленины. — лениво заметил рыжий. — И этот факт имеет к вам такое же отношение, как имя Рауль ко мне».

«Так назовите свое собственное,» — Годрик пожал плечами.

«О… я вижу вы созрели для разговора, сиятельный сэр?» — невинно удивился его посетитель.

«А я вижу, у вас хороший арбалет,» — в тон ему отозвался Годрик.

Незнакомец рассмеялся и, опустив оружие, спрыгнул с подоконника. Уже через секунду кровать Годрика скрипнула под дополнительной тяжестью — он даже не успел моргнуть, как рыжий припечатал его раскрытой ладонью в грудь, мешая подняться. Хватка у него оказалась железная.

«Вы начинаете мне нравиться, Гриффиндор, — задумчиво поделился с ним ночной гость, изучающее разглядывая его лицо. — Мое имя Салазар. И с вами я, пожалуй, поговорю откровенно…»

Но откровенным Змей бывает редко. С тех пор прошло уже десять лет, жизнь Годрика Гриффиндора рухнула, началась с чистого листа и снова обвалилась в пропасть. Его занесло ко двору Его Величества Кеннета и вот теперь он готовится стать одним из самых молодых полководцев. И, скорее всего, их ждет война, где на обеих сторонах собралось слишком много одаренных, чтобы быть уверенным в своем будущем.

Все изменилось. Он успел постичь тайны, которые магия открывает лишь единицам, а Салазар остался все такой же непостижимой величиной. Только стал еще холоднее, еще жестче. Он борется, но год от года медленно тонет, теряя человеческий облик — и знает об этом.

Когда-то Салазар Слизерин умел искренне смеяться, пусть и не часто. А сейчас? Сейчас Годрик с ужасающей отчетливостью понимает — не сразу, медленно, но эти странствия по мирам мертвых иссушат его друга, выпьют до дна, и Годрик знает, что Салазару страшно. Пожалуй, он один доподлинно знает, насколько циничный и самоуверенный Слизерин боится смерти. Наверное, даже больше, чем остальные люди. В отличии от остальных, он точно знает, что ожидает его по ту сторону границы между миром живых и миром мертвых.

— Когда все начнется, ты пойдешь со мной, Змей? — обрывая собственные мысли, спрашивает Годрик. — До конца?

— Как же меня раздражает твой рыцарский пафос, — Змей раздраженно морщится. — Хочешь подыхать за этот клочок земли, я тебя не держу. Вперед. Но учти, я не стану прикрывать твою спину на этот раз. И ввязываться в бойню тоже.

* * *

— Первый и Второй полки его Королевского Величества! — голос Гриффиндора звучал неожиданно звонко и торжественно, разом перекрыв рев толпы. — Пятый штурмовой! Марш!

И первым пришпорил вороного, закованного в броню коня, пустив его легкой походной рысью.

Следом за ним, отстав на полкорпуса, тронула своего белого скакуна затянутая в черное пламенеющая шевелюрой фигура боевого некроманта Его Величества и лучшего убийцы Дал Риады по совместительству. Те, кто наблюдал за отбытием войск с главной замковой площади могли увидеть, как мастер Слизерин отмахнулся от трепещущего на ветру знамени и что-то сказал своему командиру, да так, что тот, не удержав на лице псевдоторжественную мину, рассмеялся.