Где я? или (не)счастливая пропажа (гет)

Вам хоть раз хотелось поистерить? Вот так, что б от души поистерить, а потом еще раз поистерить и еще раз, хотелось? А мне сейчас очень хочется. Стою, носом хлюпаю, слезы вытираю, а все почему, да потому, что не знаю, где стою. Обычно-то я знаю, а тут — хоть убей. Деревья кругом, какая-то не шибко хорошая дорога (ухаб на ухабе) и я. И я-я-я!

Господи, где же я, что за место такое, в своей хоть стране? Хоть убей, не помню. Что делать-то, куда идти, а может, тут постоять?.. Не знаю-ю-ю...

А ведь как хорошо все начиналось.

Отметили с друзьями мою новую должность, ну, и как заведено, немного перебрали, и Люська, это подруга моя злейшая, решила, что неплохо бы прокатиться на природу, воздухом свежим обдышаться по самое не балуй. Я с похмельной головы, и не только я, возьми и согласись с ее шибко «дельным» предложением.

Завалились мы в машину, все восемь человек. Как все влезли — отдельный вопрос, ответ на который я сама не знаю, но ехали весело, тем более, что трезвых среди нас не было, и финты, что Степка, муж Люськи, выделывал за рулем (тоже не от большого ума), казались смешными. А уж когда машина на кочках прыгала, — это Степка перед ямами еще сильнее разгонялся (видно, возомнил себя летчиком, а свое корыто с болтами — самолетом), — все дружно кричали «Виу!» и пытались поднять руки вверх, словно на американских горах. В общем, дерево нас встретило любя, и хорошо, что оно спилено было — один пень, на котором мы благополучно и встали. В этот момент кто-то пропел: «Мастер нужен в каждом деле. Я на каждой на реке сосчитать могу все мели, словно пальцы на руке»*. И Степка, заржав, как конь на выгуле, ёмко закончил: «Это мель первая была»**. Сейчас могу сказать, что она была первая и последняя, так как дальше машина ехать отказалась, и я ее понимаю. И мы пошли все дружно черт знает куда, продолжая распивать и распевать. Через какое-то время наступил провал в мозговой системе, и очнулась я здесь. Где это «здесь», как и говорилось в начале, я не знаю. Где остальные алкаши — тоже не в курсе.

Господи, как же холодно, голова болит и пить охота.

Хлюпнув носом, я осмотрелась по сторонам, еще раз убедилась, что куда идти — не знаю, и, плюхнувшись на землю, заревела в голос.

— Бли-и-ин... Тут хоть кто-то есть?! Я заблудилась! Помогите мне! Ау-у-у! Господи, хоть бы у себя в Рязани была, а не у черта на куличках. Люди-и-и, где я-я-я?!!

— Чё ты орешь, блаженная? У себя ты, в Рязани, в парке сидишь. Нажрутся, а потом плутают в трех березах, орут почем зря, — ругался на меня старичок, божий одуванчик, который вдруг появился, словно из ниоткуда.

Я смотрела и не верила своим глазам. Человек! Реальный, настоящий человек, спасена!

— Дедушка, а это точно Рязань? — решила переспросить, ну, чтоб наверняка, к тому же мне нравилось слышать, что я в обычном парке в Рязани, а не у демоновой пасти.

— Ты, никак, и правда с умом не дружишь, — скривился дедок. — Я тебе, непутевой, по-русски говорил, где ты находишься. Алкошня, ух, как вы мне надоели! — погрозил мне кулаком дед. — А с виду вроде приличная и одета хорошо... — он причмокнул губами и, махнув в мою сторону, зашагал по дороге, да так, словно спешил от меня удрать.

— Дедушка! — закричала я, а он только прибавил ходу. — Дедушка!!! — еще громче стала звать старика.

— Ну что ты все не угомонишься-то?! — дед остановился, обернулся, недовольно посмотрел на меня и сплюнул на землю.

— П-простите, — виновато промямлила я.

— Бог простит, окаянная.

В общем, дедок ушел, а я потопталась-потопталась и решила больше чуда не ждать, а выручать себя самой. Парк ночью казался странным, незнакомым и пугающим — все в нем было не так, как я помнила. Поэтому шла, куда глаза глядят. О том, что придется и домой через полгорода пиликать пешим ходом, старалась и не думать. Что поделать, сумки, кошелька, телефона, да хоть шестнадцати рублей на проезд, у меня не было. Как любила говорить моя мама: «Гол как сокол». Ну ничего, живы будем — не помрем.

Как я добралась до дома, даже вспоминать не буду, потому что тошно и стыдно, но тут главное, что добралась. А еще главнее, что ключи от квартиры в парке не посеяла. Впервые сказала спасибо, что вечно цепляющийся за все брелок за ткань кармана крепко прицепился. В общем, открыла дверь не сразу, конечно, но ведь открыла же, ввалилась в прихожую и, скинув туфли, побрела в ванную. Пока дошла до нее, сняла блузку, «потеряла» брюки.

Впервые я поняла, что горячая вода — предел мечтаний, самая великая вещь из всех, созданных Богом. Пока парила уставшие косточки (а они устали, потому что так ныли, аж узлами завязались), там и уснула. Разбудил меня стук, хотя скорее грохот. Кажется, кто-то решил мне дверь с петель снести. Даже страшно стало открывать. Я затаилась в ванной, сделала вид, что меня тут не лежало. Но грохот не прекратился, а, кажется, наоборот, только стал сильнее. Как я ползла до входной двери, вооруженная утюгом — отдельная история, успела даже молитву вспомнить, которую никогда не знала. Я прямо чувствовала, что начинаю седеть и тут... услышала голос подруги.

— Млять, — коротко выругалась я, вздохнула с облегчением, наклонилась и поставила утюг прямо на пол.

— Ирка, зараза ты крашенная... — орала Люська на весь дом. — И что я ее матери теперь скажу?.. — между делом причитала она. — Где тебя черти носят?! Ирка-а-а!

«Значит, это я крашенная, а она, коза, натуральная, да? Ну, я ей сейчас покажу».

С этими мыслями дверь и распахнула, но сказать я ничего не успела, как и показать. Люська с ревом, матом, причитаниями, размазывая сопли, слюни (причем по мне) кинулась меня обнимать.

— Ирка, я думала все, кабзда тебе, спиздили инопланетяне и опыты теперь на тебе проводят. Я же все глаза выплакала, а ты, сучара такая, дома сидишь и в ус не дуешь.

Кто сучара, я сучара? Кто в ус не дует, я в ус не дую? Ну, это Люсёк уже загнула! Я через полгорода пешим ходом пиздюхала, думала — вообще не дойду никогда. А она мне тут...

— А не вы ли, коллеги алконавты, меня у черта на куличках одну бросили?

— Что значит бросили? — возмутилась Люська. — Мы тебя просто утеряли случайно.

— Ага, утеряли... как говорится: а вот слона мы и не приметили. Так, что ли?

— Ну, да, так и есть. Мы же все не совсем трезвые были. На секундочку от тебя отвлеклись, а ты раз и пропала. Как сквозь землю провалилась. Мы, честное слово, твои поиски организовали, звали так, что чуть голоса не сорвали, под каждый камень заглядывали, в кустах искали... Но нас менты раньше нашли и сцапали. Час назад из вытрезвителя выпустили. Ну, я и...

Договорить подруга не успела, у нее телефон заорал так, что я подпрыгнула, а она ничего, невозмутимо так вынула его из сумочки, причем моей.

— Степа, протруби там отбой, нашлась она. Дуй к нам и пиво по дороге прихвати, голова болит сил нет.

После этих слов она сунула мне в руки сумку, телефон, отодвинула с прохода и, скинув туфли, направилась в ванную. Раздевалась Люська, как и я, по дороге, видно, с кем поведешься, от того и наберешься.

Подруга пропадала в ванной час. Уж не знаю, что она там делала, но вышла счастливая, словно в лотерею выиграла пару миллионов долларов. Люська, что-то весело напевая, прошла в зал и, скинув тапки, забралась на диван с ногами, при этом так и не перестала промокать волосы полотенцем.

— Мой еще с пивом не явился? — спросила подруга, даже не глядя на меня.

— Как видишь, не явился, — буркнула я, копаясь в своей (слава всем богам) вновь приобретенной сумке.

Меня сейчас волновал лишь один вопрос — где мой новенький, дорогущий, еще практически неношеный телефон? Я же его только купила, даже еще кредит не начала выплачивать за него. Неужели потеряла? Я высыпала на пол все содержимое сумки, но в куче каких-то бумажек, косметики, мелочи нашлось практически все, даже четыре пакетика растворимого кофе и три пары носок, но телефона там не было. Чувствуя, что у меня начинается паника, я вновь перекопала довольно большую кучку содержимого сумки, но итог был все тот же.

— Люсь? — позвала я подругу, та оторвалась от разглядывания своих волос и уставилась на меня. — Люсь, а как к тебе моя сумка-то попала?

— Ты же сама и дала, — пожала плечами подруга. — Мы когда хоровод все вместе вокруг дерева водили (мы еще и хороводы успели водить?), ты сказала, что сумка тебе мешает, и сунула ее мне.

— А дальше что было? — подозрительно спросила я.

— Как что? Мы потеряли тебя. Потом искали, бегали... ну, насколько вообще могли в том состоянии бегать, и кричали, тебя звали, но на зов явились строгие блюстители порядка и препроводили нас в участок. А дальше ты знаешь.

— Люсь, а ты телефон мой не видела?

Я поддалась вперед, вглядываясь в лицо подруги, в ожидании приговора.

— Не, его точно в сумке не было, стопудово.

— У-у-у! — провыла я, хватаясь за голову. — У-у-у!

— Ты чё, Ирок? — участливо полезла с вопросами подруга, видя, что еще чуть-чуть и я начну биться о стену.

— Кобзда, Люсёк, кобзда моему телефону. Посеяла я его-о-о...

— Ну, соберем потом урожай, — решила поюморить подруга, но, глядя на меня, осеклась. — Так, Ирок, не паникуй, сейчас мой приползет, рванем в парк и будем искать. Ты, главное, не реви, ладно? Может, еще найдем его.

Словно в подтверждение слов подруги, в дверь позвонили. Люська вскочила с дивана, уронила полотенце на пол и побежала открывать. Мне хорошо было слышно, как она в трех словах обрисовала Степке всю ситуацию и как тот начал ныть, что еще даже не жрал и опять пилить к черту на кулички из-за какой-то мобилы. Тут Люська понизила голос и что-то шепнула мужу, потом наступила тишина и шорох, а затем Степка громко ответил ей:

— Надо, так надо. Собирайтесь, а я пока хоть чаю попью и бутербродом закинусь.

В парке на сей раз было людно и не так страшно как ночью. При свете дня он не казался таким густо заросшим деревьями. Теперь я удивлялась: «Как вообще можно было тут потеряться? Вот, что называется, заблудилась в трех соснах». Самой смешно стало, но смех-то смехом... А где я могла посеять телефончик? Все ж не на дороге его потеряла, хотя, оно конечно, хорошо, что не на дороге, так быстрее бы подобрали, но, блин, и плохо тоже. Самой-то как мою прелесть найти?

— Люся, кануло мое сокровище. Хрен мы его тут найдем. Я ж не помню, как шла.

И тут так мне обидно стало, что прямо нестерпимо, аж слезы на глазах навернулись.

— Так, подруга, не реви, мы сейчас что-нибудь сообразим.

— Что например, с собаками будем парк прочесывать?

— Ирка, не вешать нос, не падать духом, не опускать рук, не тормозить головой, ну или что там можно еще сделать? А, вот, не впадаем в депрессию. Я сказала — найдем, значит землю перевернем, но найдем. Вон, Степка ее носом перероет, если нужно будет.

Степа вылупил глаза и криво улыбнулся. Я всхлипнула, но немного приободрилась.

— Так, сейчас подумае-е-ем, — затянула подруга, постукивая пальцами по лбу, словно так хотела добыть новые идеи по возвращению моего блудного телефона в родимые ручки. — Думай, голова, думай, я тебе шапку куплю.

— Твоя голова отродясь шапок не носила, даже зимой, — зачем-то вставила я, но меня даже не услышали.

Вдруг Люська вся засветилась, как лампочка на сто ватт, и как заорет:

— Придумала, придумала! Да я просто гений у вас! Да вы на меня молиться должны! Мои стопы целовать!

— Детка, а давай стопы мы для нашей постели оставим, мы... Сейчас ты нам просто скажи, что придумала, — перебил жену Степка, та немного покраснела и плутовато подмигнула ему.

Мне опять стало обидно. У меня тут горе, а они затеяли брачные игры, гады. Люсёк, заметив мой угрюмый взгляд, тут же стала более серьезной.

— Так, всё, шутки шутить потом будем, а сейчас, родной, дай-ка мне свой телефончик.

— Э-э-э, — во взгляде «родного» появилось подозрение, — а почему это мой? А свой тебе на что?

— Не жмись, на моем денег нет.

— Как нет, и когда успела? Опять на телефоне четыре часа провисела, да?

— Лапуль, сейчас не об этом. Дай телефончик, не будь жмотом.

— Я не жмот, — буркнул Степа, но телефончик жене протянул.

Люська быстро прибрала его к рукам и разблокировала клавиатуру, а потом сунула его мне.

— Давай, звони сама себе, может, услышим, где звон, на него пойдем.

Я не стала медлить, тут же набрала нужный номер. Пошли гудки, но знакомой мелодии мы не услышали.

— Ладно, углубляемся в парк, может, где и услышим, — скомандовала подруга.

Я уже было направилась за ней, но вдруг гудки оборвались, а в трубке раздался незнакомый мужской голос, должна признаться, голос интересный, глубокий, слегка с хрипотцой, как будто его обладатель только что проснулся. Сексуально так, я даже на миг забыла, что у незнакомца мое сокровище, но только на миг.

— А ну верни мою прелесть! — выпалила, не подумав, я.

С той стороны повисла тишина. Я уже испугалась, что он выключит телефон, и тогда фиг его найду.

— Простите ради всего, это я с расстройства. Телефон новый, только купила, думала — все, не найду его никогда, а тут вы...

— Тихо-тихо-тихо, не частите, я уже понял, что ваш телефон в парке нашел. Где вы сейчас? Как мы можем встретиться, чтобы я вам его отдал? Только нужно побыстрее, через три часа у меня самолет.

— Я в парке, в том самом, где вы телефон нашли. А вы где?

— Это хорошо, я недалеко от парка, у кафе, на углу. Знаете, где это?

— Еще б мне не знать. Стойте, где стоите, я уже бегу.

И ведь не соврала, реально бежала, да так, что только пятки сверкали. Люсёк мне что-то кричала вслед, но было уже не до этого.

Его я увидела сразу же. Аж сердце защемило и дыхание перехватило — до чего красив, элегантен... слов нет. Вот он, мой-мой-мой... родной телефончик, который какой-то здоровенный мужик сжимал в руке. Я спешила к своей детке на всех парах, улыбаясь всему миру и с трудом удерживая себя, чтобы не подпрыгивать, как девчонка, от счастья. Люди от меня шарахались как от больной, наверное, такой я сейчас и казалась. Да пофиг, у меня счастье!

У мужика на лице крупными буквами было написано удивление. Он посмотрел по сторонам, наверное надеясь, что сие недоразумение без тормозов не по его душу, но облом — я именно по его душу. Мужик даже пискнуть не успел, как я выхватила у него телефон и прижала к груди. Наконец-то можно было выдохнуть, ну, я и выдохнула, и тут же почувствовала, как ноги подкашиваются.

«Ну, — думаю, — сейчас сяду, где стою. Мне бы стульчик».

Незнакомец будто прочитал мои мысли, ловко подхватив под руку, потащил в кафе. Так как дышать у меня получалось лишь как у загнанной лошади, возразить ему не могла, а ноги все равно словно ватные были.

В общем, усадил он меня за столик у окна, а сам сел напротив. Тут же, не иначе как из-под земли, материализовался молоденький официант с выправкой солдата со стажем, разве что только честь не отдал.

Незнакомец без вопросов заказал два кофе и какое-то пирожное. Я вспомнила, что кафешка эта хоть и хорошая, но, зараза, дорогая, и меня тут же начала душить жаба. Мужик словно прочел мои мысли — ухмыльнулся.

— Ну, что, давайте знакомиться, — вдруг начал он разговор, — меня Юра зовут.

Знакомиться мне сейчас не очень хотелось, но он нашел мой телефон и отдал его мне. Я попыталась быть культурной. Возможно, конечно, поздно, но лучше поздно, чем никогда.

— Ирина, — почему-то тихо представилась я, что-то меня до жути смущало в этом Юре, но понять, что именно, пока не могла.

— Прекрасно, Ириночка, — тут же он отбросил официоз, — расскажите же мне, каким образом ваш телефон оказался висящим на дереве, на ветке, до которой и я с трудом смог допрыгнуть?

Я покраснела и стала лепетать какую-то ерунду. Юра засмеялся и вдруг его крупная ладонь накрыла мою руку. Сказать, что я удивилась, как ничего не сказать, да у меня глаза чуть в волосы не ушли.

— Да вы не волнуйтесь так. Бог с ним, с телефоном. Это и неплохо, что вы его потеряли. Возможно, то была судьба, и она познакомила нас с вами.

У меня практически челюсть ноги отбила от таких резких поворотов, но тут Юра улыбнулся. Господи, какая улыбка, какие у него ямочки были на щеках, такая красота. Мимо таких мужчин вменяемые женщины не проходят. А чем я хуже их, пусть не до конца, но хоть немного вменяемости во мне есть, и это «немного» плотоядно улыбалось и облизывалось. В общем, это не я, оно само.

Через час мы непринужденно разговаривали, я порой немного по-идиотски улыбалась и скидывала звонки, не глядя кто звонит. Наверное, звонящий все же понял, что мне сейчас не до него, так как телефон замолк и вскоре был напрочь позабыт.

Билеты на самолет Юра сдал, сказав, что не к спеху и можно еще немного отдохнуть от дел. Он проводил меня до дома, когда почти уже стемнело, пожелал спокойной ночи и записал номер моего телефона. Только дома я наконец-то поняла, как устала: ноги гудели не хуже старых труб, но это пустяк, зато была счастлива.

Я уже почти засыпала, когда телефон зазвенел. На экране высветился незнакомый номер, но я точно знала, что это Юра. Так и было, как только ответила на вызов, услышала его голос. Мы проболтали еще час-два, пока я не уснула, прямо так, с телефоном в руке. Наутро увидела сообщение от него:

«Я буду ждать тебя в нашем кафе в пять вечера, очень буду».

— Моя прелесть, — проворковала я над телефоном, трепетно прижимая его к груди, — все же не зря тебя купила, ты оказался таким счастливым. Надо Люське звякнуть и все рассказать.

_____________________________________________

Примечания:

«Мастер нужен в каждом деле. Я на каждой на реке сосчитать могу все мели, словно пальцы на руке». «Это мель первая была». — из к/ф Волга-Волга.

На второй день первым делом я набрала номер подруги, она была мне рада, о чем незамедлительно сообщила в своей привычной хамоватой манере:

— Ирка, курва ты крашеная, ты куда вчера опять пропала? Мы на секунду с тебя взгляд отвели, и, опаньки, ты, шельма, уже свинтила куда-то.

— Люсёк, кто б о крашености говорил, но ток не ты. А вчера я не свинтила, я взяла след моей прелести и пошла по нему, как лучшая ментовская ищейка.

— И чего, нашла прелесть?

— А то, ещё как нашла, да не одну, а целых две. Вторая прелесть держала в руках первую. Собственно поэтому я тебе в такую рань несусветную звоню, чтобы рассказать, а то меня просто разорвет от переизбытка эмоций, если ни на кого их не солью.

— Ну, понятно. Тады лей, я вся превратилась в уши. Давай, давай скорее, — поторопила подруга. В ее голосе явно слышалось нетерпение — как видно, узнать о моих вчерашних похождениях ей хотелось намного больше, чем мне о них рассказать.

— Кто там, мать твою, с утра пораньше? — услышала я недовольный сонный голос Степки в трубке. Ну да, он был совой и работал по большей части ночью, а тут я с новостями.

— Не упоминай маму всуе, — одернула его Люська и добавила: — А то нагрянет как снег на голову посередине лета, и тогда мне придётся вылизать всю квартиру чуть ли не языком, а тебе прибить все, что не прибито, вкрутить все, что не вкручено, и покрасишь все, что не покрашено.

Судя по всему, Степка впечатлился объёмом предстоящих работ, так красноречиво описанных женой, потому как притих, словно его там и не лежало.

— Ну давай, делись, подруга, новостями. Как зовут твою вторую прелесть, и когда у вас второе свидание?

— Вторую прелесть зовут Юра, а свидание прямо сегодня, в пять, в том кафе, где мы вчера виделись.

С этого момента я стала рассказывать подробнее, а Люська не то что не перебивала, она, похоже, и не дышала, прямо как губка — так и впитывала всю информацию.

— Ирок, этот рассказ я должна слышать, глядя тебе в глаза, встретимся через пару часиков в кафешке на углу твоего дома.

— Я не пойду, — прогундел в трубку Степка.

— Тебя никто и не зовёт, медведь мой вечно спящий, закрывай глазки и соси вон свою лапу.

Я посмеялась тихо над их милой беседой и сбросила вызов, услышав возню и сопение совсем иного вида, более… интимного, очень более.

Странная они парочка. Когда Люська так подначивала мужа, мне казалось, что она послана ему за какие-то ну очень плохие дела. Возможно, в прошлой жизни он как минимум был тираном, изводившим свою страну непомерно огромными налогами, несправедливыми казнями и порчей всего, что двигалось, а что не двигалось — пинал и тоже портил. Вот после такого грехопадения ему Люську и могли подсунуть как орудие истязания его нервной системы и мозговой деятельности. Впрочем, как ни странно, Степка никогда не обижался на жену и в пылу особой нежности называл ее мутирующей пираньей. На что она тут же отвечала не менее нежной кличкой: «Долбоклюв чешуйчатый». Обычно после этого они смеялись и целовались так, словно вокруг никого не было, а они уже в собственной постели. Если у их страсти в свидетелях была не только я, но и проходящие мимо мужики, они дружно вздыхали и тянулись к сигаретам. Честно говоря, меня и саму порой посещала та же мысль. В общем, их любовь была нежной, трепетной, страстной и немного экзотичной. Но, похоже, такое дело их устраивало.

«А как будет у нас с Юркой?» — вдруг непрошеной нагрянула мысль, и все — я была потеряна для этого мира.

Глупо улыбаясь, я порхала по комнате и собиралась на встречу с Люськой. Практически на автомате дорисовала своё лицо косметикой; не глядя в зеркало, уложила волосы, прихватила сумочку и выпорхнула из квартиры. В голове крутилась песенка: «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в краю далёком, буду тебе женой…»

А потом она как-то сама собой сменилась на: «Никуда не денешься — влюбишься и женишься. Ла-ла-ла-ла-ла, не отстану я. От меня ты прячешься, только ты мне нравишься. Ла-ла-ла-ла-ла, так что это всё зря».

Наверное, сейчас я действительно выглядела нелепо: улыбаюсь непонятно чему, пою, что мне вообще не свойственно, и танцую, делая такие движения, какие в здравом уме фиг бы стала делать. Вот увидела бы меня сейчас Люсёк и все, не меньше недели бы насмешками изводила. Но… «Любовь нечаянно нагрянет, когда ещё совсем не ждешь, и, подловив тебя с берданкой, в упор по органу шмальнет».

Несмотря на то, что до кафе мне всего два шага, а времени на сборы аж два часа, я так замечталась, что на встречу с Люськой опоздала на пятнадцать минут. О чем та не забыла высказаться:

— Смотрю, сильно тебя приложило, мало того, что опоздала, так вся любовь твоя на лицо или на лице, скорее. Накрасить глаза разными тенями — это, несомненно, круто, смелое решение.

— Что? — «Как разными, как умудрилась-то?»

— Подруга, а ты на себя в зеркало-то смотрела?

— Не особо.

— Оно и видно. Хорошо, что хоть не через весь город так шествовала.

Люська открыла свою сумочку, покопалась в ее необъятных недрах и выудила на свет божий небольшое зеркало, а потом поднесла его ближе к моему лицу.

«Н-да-а-а, картина маслом „Не ждали, а вот она я — представительница внеземных цивилизаций“».

— Мамочка родная! — ужаснулась я и полезла в сумочку за влажными салфетками.

Быстренько стерла с себя всю боевую раскраску бывалого индейца, — и как только умудрилась? — наскоро пригладила волосы расческой и, посмотрев, как тихо ржет подруга, почти обиделась, но потом передумала и тоже засмеялась.

— Ну, бывает и такое. А с кем не бывало-то? — философски рассудила я, пожимая плечами.

— С тобой раньше точно никогда не бывало.

— Все бывает впервые, это любовь.

— Заметно. Ну ладно, рассказывай и в подробностях.

Ну, я и рассказала, в красках, с жестами. И закончила фразой:

— … ну вот так мы и проговорили, пока я не уснула. Он пригласил меня на свидание, в пять. Я даже не знаю…

— Чего ты не знаешь? Не знает она, конечно иди, нет — беги даже.

— Мне надеть нечего, совсем. Я ж уже и не помню, когда последний раз на свидании была. Вот когда? Эх, я все в джинсах да в футболках рассекаю. Из юбок — какие-то старые тряпки, из блузок — только свитер. А платье… Да отродясь я их не носила. И что делать?

— Брать руки в ноги и идти покупать, — решительно настояла Люська, вскочила со стула, сдернула с другого меня и потащила в ближайший магазин шмотья. Уж в этом она разбиралась: шопоголик с многолетним стажем.

В магазине Люська была королевой, я в том смысле, что она точно знала, что где лежит, висит или стоит, как найти лучшее и не налететь на ширпотреб. Продавцы для нее авторитетными советчиками не являлись, верила подруга лишь своим глазам. Когда мы зашли в магазин, Люська безошибочно рванула к платьям моего размера. Из кучи нарядов на любой вкус ею тут же были отсеяны непригодные, кричащие, скучные и нелепые. В результате она сняла с плечиков три длинных платья, четыре короткое и одно ну очень короткое со всех сторон.

«Последнее точно не надену», — мелькнула мысль, и я, чтобы изобразить кипучую деятельность и показать свою заинтересованность, тоже сняла пару нарядов.

Люська хмыкнула, вывалила на меня все, что отобрала, и, развернув на сто восемьдесят градусов, подтолкнула в спину в направлении примерочной кабинки.

— Давай шустрее, жду тебя тут, будем устраивать показ мод.

Я обернулась и увидела, как Люська села в большое кресло и вооружилась толстенным журналом «Гламур». Она посмотрела на застывшую, аки статуя самой себе, меня и сделала мне ручкой, мол: «Давай, чеши в кабинку, что приросла к месту?» Я вздохнула и выполнила молчаливый почти приказ подруги. С ней спорить бесполезно. Проще выполнить, что требует.

В примерочной я разделась до нижнего белья и натянула первое попавшееся под руку платье, с трудом застегнула длинную молнию на спине — думала, руки поломаю и шею сверну. Честное слово, вот лучше б в джинсах пошла.

Я взглянула на себя в зеркало и осталась довольной: вполне себе милое платье, не длинное, чуть выше колен, с небольшим разрезом по правой ноге. Платье было глубокого черного цвета, и не сказать, чтобы сильно закрытое, но и открытым оно не было: неглубокий круглый вырез, длинные узкие рукава… По мне, так платье сидело замечательно. «Вот его-то мы и возьмем, — решила я. — Не придется все это барахло мерить». И вышла под ясные очи подруги.

Люська окинула меня беглым взглядом.

— Дальше, — буркнула она и вновь приступила к чтению, а мне захотелось ее стукнуть этим самым толстенным журналом. Коза.

Когда я надела второе платье и вышла из примерочной, Люська придирчиво осмотрела меня и хмыкнула:

— Тебе еще пучок сделать, в одну руку книгу, а в другую указку, и ни дать ни взять — училка из младших классов, пугающая детей новыми знаниями. Следующее.

Следующий наряд был также сильно раскритикован, и меня вновь отослали переодеваться. На четвертом, — это был одно из тех платьев, которое я сняла не глядя, — Люська ржала в голос.

— Блин, Ирок, тебе в рот яблоко и ты вылитая поросенок в яблоках под винным соусом. Что это за розовый кошмар? Аж глаза режет от яркости цвета. Иди, сними это безобразие.

Ну я и пошла, правда следующее платье тоже было раскритиковано и то, что я надела после него, и после, и после, и после. А потом я не выдержала:

— Блин, Люся, даже в инквизиторах имелось больше жалости, чем в тебе. Поимей совесть, чем тебе последнее не устроило, а?

— Ну, если ты на бал собралась, то ничего, а ты ведь не на бал, а на свиданку, да? И потом, совесть — о чем ты, подруга? Какая совесть и у меня? В наше время она отмирает за ненадобностью. Совесть — это роскошь, которую я не могу себе позволить. Иди давай.

— Не пойду, мы тут уже два часа дурью маемся, — уперлась я.

— Мы тут только сорок минут, и не дурью маемся, а судьбу твою устраиваем.

— Сколько, только сорок?! Вот, ты только посмотри, какое испытание мне устроила, каждые сорок минут идут за два часа.

— Иди-иди, — непреклонно настаивала Люська, и я пошла, а что еще было делать, когда напротив в кресле сидит гестаповец. И как только с ней Степка живет и еще не свихнулся. Памятник нужно мужику поставить, еще при жизни. Потому как спокойно помереть Люська ему точно не даст никогда.

Боже, никогда не думала, что купить платье это такой титанический труд. Люська безжалостно отвергла все, все, все! .. Когда я ей об этом сообщила, она подумала немного и вдруг сказала то, за что мне захотелось ее убить с особой жестокостью, а потом воскресить и убить еще раз.

— То, первое, было ничего, берем его и идем на кассу.

«Вот же, слов нет», — думала я, а потом мне на глаза попался ценник, и я таки нашла слова, много слов, изощренные, длинные и все нецензурные. Если бы меня по телевизору показывали, моя речь состояла б из одних только «пи».

— Мать-перемать, это что, цены у них тут такие? У меня сейчас инфаркт случится, да где мне столько денег взять?

— Ирок, не жмись, а? Первое свидание раз в жизни бывает, тем более с мужчиной твоих грез. Бери платье и иди на кассу. Я отлично знаю, что на твоем счету лежит довольно кругленькая сумма.

Тут она была права, на карточке у меня деньги водились: откладывала на всякие пожарные. Видно, это тот самый пожарный случай, и Люська права — когда решается судьба, жмотничать нельзя.

— Ладно. — Я подхватила платье и под одобрительным взглядом подруги направилась профукивать непозволительно крупную сумму кровно-заработанных денег.

Из магазина Люська вышла довольная донельзя, а я немного хмурая. Оказывается, расставаться с накоплениями я не люблю, словно от сердца отрываю.

— А теперь в салон красоты, — весело заявила Люська.

— Что, в салон, зачем это?! — нахмурилась я. Предчувствие твердило, что кошелек вновь схуднёт.

— За красотой, Ирок, за красотой. Она, как известно, мощная штука.

— Ага и любит жертвы, — угрюмо дополнила я, но в салон пошла, рассудив, что один раз живем и нужно это делать так, чтобы было о чем вспомнить и, хорошо бы, при этом хоть немного становилось стыдно.

Из салона красоты я выходила преобразившаяся до неузнавания и обедневшая до неприличия. В этом салоне со мной чего только не делали, некоторые моменты даже вспомнить стыдно. Люсек воспринимала все с большим пофигизмом; правильно, ведь это не ее деньги таяли, как снег по весне, а мои. Это не ее истязали разными способами, а меня, она же лишь следила за всем с хищной улыбкой, которая мне вообще ничего хорошего не сулила.

— Ну что, Ирок, как тебе поход в салон, как новая прическа?

— Странно, — неопределенно ответила я.

— Почему это?

— У меня чувство, что теперь на голове у меня вместо волос золотой запас маленькой страны. Ничто иное таких деньжищ стоить не могло.

— Да ладно тебе, это даже еще не самый дорогой салон.

— Что-о-о, — у меня голос сорвался чуть не до поросячьего визга, — есть и еще дороже?!

— Есть, — кратко ответила Люсёк, не вдаваясь в подробности, видно, чтобы окончательно не вогнать меня в шок.

— Ну что, Ирок, теперь в обувной?

Я застонала: кажется, подруга все же решила выполнить свою давнюю угрозу и поставить меня на шпильки. Шпильки — это такие штуки, тонкие и длинные, по ошибке принятые кем-то за каблуки. Чаще туфли на шпильках метко называются лодочками. И действительно, если нет умения передвигаться на них без последствий, то походочка очень похожа на лодку во время шторма: коленки дрожат, ступни поворачиваются — вот именно потому при ходьбе шатает немилосердно. За свою жизнь я лишь раз надела это пыточное устройство: на выпускной, и то только потому, что Люська уломала. Смогла дойти в них до школы, просидеть на торжественной части и доковылять до кафе, а потом нервы отказали, и я стащила этот кошмар с ног. Так и просидела до утра за столиком босиком. Было бы странно согласиться на танец и выйти без обуви. Хотя к концу ночи многие дамы были босиком, но к тому моменту я клевала носом, готовая вот-вот уснуть там, где сижу. Издержки любого алкоголя. А что еще делать, когда даже потанцевать не можешь? Только пить, чем я, собственно, и занималась. И вот теперь она вновь замыслила недоброе. Только через мой труп.

В обувном мы спорили до хрипоты. Люська подсовывала мне немыслимые туфли с наворотами, где присутствовали не только проклятущие шпильки, но и платформы, чуть ли не в пять сантиметров. Я твердо отказывалась надевать это издевательство для ног, намертво вцепившись в понравившиеся туфельки на небольшом каблуке.

— Люська, я не буду это надевать. Мне такое грозит не первым свиданием, а моргом или переломом, возможно со смещением, а я уже стара, кости долго срастаться будут.

— Не преувеличивай, они очень удобные и устойчивые. В них твои ноги будут казаться очень стройными и длинными.

— Нет, плевать мне, как и что будет казаться, тем более мне на это будет плевать, если я слечу с лестницы и сломаю шею.

— Тьфу, черт с тобой, бери, что понравилось, и пошли. Я есть хочу, целый день шляемся.

Я обрадованно упорхнула в сторону касс, не обращая внимание на угрюмую подругу, что-то тихо бубнившую себе под нос.

В кафе Люська ела за двоих, а мне почему-то совсем не хотелось кушать; может, перенервничала, а может быть, одолевало сомнение, стоило ли тратить так сильно с таким трудом заработанные денежки. Но если мысли такие скверные, то почему мне так хорошо, словно парю в облаках вольной птицей? Странно… но есть, в любом случае, не хотелось, хотя-я-я… можно побаловать себя мороженым, тем более за соседним столиком малыш с таким аппетитом поглощал холодное лакомство, что вызывал неконтролируемое слюноотделение. Явно вкусно.

Я заказала себе то же, что и у малыша напротив, и стоило официанту принести заказ, как с воодушевлением приступила к трапезе. Глупость сделала. Летом, в жару, мороженое с сладкими кусочками фруктов да на свежем воздухе… Эх-х-х, нужно смотреть, что ешь, а не спешить, словно за тобой кто гонится. Вот не заметила я осу, которая тоже захотела освежиться и решила проделать это в моем мороженом. Как я орала. Ох, как я орала, когда эта вредная полосатая пакость ширнула меня в язык. Как много слов тогда припомнила, которых лучше было не слышать малышу за соседним столиком, но он услышал и явно запомнил.

Люська носилась вокруг меня, официант носился вокруг меня, а я просто орала и делала это очень прочувственно. Самое плохое случилось чуть позднее — язык так разнесло, что говорить я теперь могла только малопонятными словами, напоминающими коровье мычание.

— Блин, ну как тебя так угораздило-то? Да еще и перед самым свиданием?

— М-м-м, — эмоционально промычала я в ответ, давясь слезами.

И так было больно, так еще и при упоминании о свидании совсем хреново стало. Всё, всё теперь испорчено. Ну кому я такая мычащая нужна-то?

— М-м-м, — всхлипнула я и уже хотела стереть слезы рукой.

— А ну руки, фу! — остановил меня на полпути окрик подруги. — Размажешь все к чертям.

— М-м-м, — все тем же словом попыталась узнать у Люськи, а не все ли равно теперь, когда я могу только мычать.

— Ты же не думаешь из-за такого пустяка свидание отменить, правда?

Я думала, я очень думала, даже уже обдумывала план, как именно это сделать.

— По глазам вижу, что думала. Так вот! Выброси все это из головы. Ты пойдешь на свое свидание с мужчиной твоей мечты, или я не я. Будешь молчать — и за умную сойдешь. Только улыбаться и кивать не забывай, глядишь, прокатит.

— Ирка, не ной, все будет хорошо, вот увидишь, — упрашивала меня подруга, когда я дома разглядывала свой язык в зеркале.

Новые попытки сказать внятно хоть слово порождали все то же мычание, при этом моё лицо так перекашивало, что идти на свидания хотелось все меньше и меньше. Люськины уговоры лишь подливали масло в огонь.

— Послушай меня, тебе уже тридцать, не сегодня-завтра стукнет сорок. Тебе пора замуж, родить парочку кактусов жизни и быть счастливой. Сейчас никак нельзя забивать на свидание, тем более с мужчиной мечты. Второго шанса может и не быть. Так что соберись, прекращай истерить и вали к своему принцу.

Ну, может она в чем-то и права, если раскидываться мужиками, да ещё и такими, можно остаться старой девой у разбитого корыта, с двумя болонками и кучей кошек. Такая картина ну очень не радовала.

Я вздохнула, махнула рукой и согласилась с Люськиными требованиями.

В четыре Юра прислал сообщение, что заедет за мной сам, и я порадовалась, что не стал звонить, а то пришлось бы мычать в трубку, а такое даже с умным видом выглядит странно.

Перед самым выходом Люська давала мне ценные указания:

— Будешь мычать, не забывай улыбаться и делай это так, словно знаешь код от сейфа Центрального банка России. В женщине должна быть загадка, но не переборщи, а то он заподозрит тебя в измене родины. Ну, или решит, что ты с приветом. Не будем отпугивать мужика.

Я вяло улыбнулась в ответ и вновь как-то приуныла слегка, все же настроение было подпорчено капитально.

Домофон на подъездной двери заорал раненым в зад индейцем, и Люська перекрестила меня, развернула к выходу и легким пинком отправила на встречу с судьбой.

Судьба стояла на крыльце, сжимала в одной руке букет персиковых роз, а другую уже протягивала ко мне. Как настоящий мужчина, без колебания и лишних слов Юра обнял меня за талию, притиснул к себе и одарил лёгким поцелуем, как бы намекая этим, что дальше в ход может пойти тяжёлая артиллерия, а сегодня, после пчелы, это ну никак нельзя. Я загадочно (надеюсь) улыбнулась, выскользнула змейкой из его рук и погрозила пальцем. Юра засмеялся, вручил мне розы и, обняв за талию, повёл к машине.

Вечер только начинался, и я была уверена, что так просто он не сдастся, а значит мне придётся ещё не раз изворачиваться с умным и загадочным видом. Намечается тот ещё вечер. Впрочем, даже так, при виде Юры в душе все затрепетало, сердце шарахнуло о ребра и, кажется, даже голова закружилась. Все как и положено, если перед вами мужчина вашей мечты.

Молчать очень сложно, даже если говорить не можешь. Это я поняла сегодня, пока кивала и загадочно улыбалась Юре. Он рассказывал мне разные истории из жизни, явно пытаясь разговорить. Но я была тверда как алмаз, в связи с обстоятельствами, мешающими мне не быть твердым камушком. Ах, как бы много я могла ему сказать, поделиться своими историями из жизни, посмеяться вместе с ним, пошутить, но… я только сидела и таинственно улыбалась ему.

— Ирина, Вы сегодня так загадочно-молчаливы, что я теряюсь… Я ни чем не обидел Вас, может, что-то не то сказал?

«Что, да нет!» — завопила я… но в голове, а на деле лишь вновь улыбнулась и покачала головой.

Юра тоже улыбнулся и, чуть поддавшись ко мне, насколько позволял столик между нами, накрыл ладонью мои пальцы. Было очень тепло и приятно. Я так давно не ощущала столь лёгкое и между тем интимное касание, что тут же покраснела и отвела взгляд в сторону. Нет, то было не смущение, просто меня так бесило, что ничего не могу ему сказать, что от злости на саму себя чуть ли не пар из ушей валил. Чайник, как есть.

— Знаете, Ира, а мне даже нравится Ваша молчаливость, это так необычно и так выгодно отличает Вас от других женщин, которые говорят не переставая и слова воткнуть не дают. А Вы такой приятный слушатель, и мне очень нравится этот застенчивый румянец на Ваших щеках. Думаю, сегодня Вы хотите побольше узнать обо мне, вот и предоставляете такую возможность.

Я вновь улыбнулась и порадовалась, что он без моей помощи всему нашёл причины и оправдания. Золотой мужчина, хоть сейчас пойду за него замуж.

Как мне нравилось его слушать, такой голос, так красиво говорил. Нет, определенно, он мужчина всех моих тайных грез, словно кто-то подсмотрел, подслушал и воплотил все мои мечты. Даже страшно — вдруг сглажу чего.

Мы просидели в кафе недолго, потом Юрий предложил погулять по набережной, полюбоваться природой, и я согласилась. Он заплатил по счету, помог мне подняться со стула и галантно предложил свой локоть, за который я тут же уцепилась.

Сегодняшний вечер был чуть прохладным и не пытался вбить людей жарой в горячий асфальт, не жег легкие раскаленным воздухом. Одним словом — хорошо, а с учетом, что я цеплялась за локоть самого лучшего мужчины, можно добавить еще пару слов и сказать — офигеть как же хорошо. Я не заметила, когда он успел мягко обнять меня за талию и прижать к своему боку, но, определенно, это было хорошее решение, которое я не собиралась оспаривать ни в коем случае.

Юра негромко рассказывал мне о городах и странах, в которых успел побывать, о разных необычных диковинках, которые желал бы не только описать, но и показать мне. Иногда он шутил, и я, позабыв обо всем, смеялась открыто и громко, благо для смеха язык не нужен.

— Знаете, Ирина, Вы необыкновенная девушка, мне еще никогда не было так легко и спокойно, как с Вами. Но у меня теперь есть проблема. Мой бизнес стал слегка заброшен, ведь мне так неохота покидать Вас и уезжать.

Помните, в романах часто говорят про бабочек в животе и фейерверки? Не верьте. Кажется, в тот момент во мне рванула бомба, под завязку начиненная тротилом. И так она жахнула, что подкосила фундамент и напрочь сорвала крышу. Осы? Какие осы? Да боги с ними, пусть летят с миром, я сегодня добрая. У меня счастливый день. Ага.

Теперь каждое утро меня будил не будильник, а телефонный звонок. Еще сонная Люська задавала из раза в раз один и тот же вопрос: «Ну, что там у вас?» Еще не проснувшись толком, я вкратце пересказывала историю очередного свидания, не вдаваясь в подробности. Да и во что там было вдаваться, если этот несгибаемый мужчина ни в какую не хотел переходить черту поцелуев. Вот уже два месяца топчемся на ней как малолетки. Я уже и так намекала, что пора двигаться дальше, и этак, а он поцелует так, что в моей голове лишь сквозняк остается, и переводит тему в другое русло. Вот словно и не замечает моих потуг. А может, и впрямь не замечает? Может, как-то решительнее нужно, напористей? Эх, откуда на мою голову свалился такой мужчина-скала? Но хорош, во всем хорош. За мной никогда так не ухаживали: цветы, тихие романтические вечера, ночные прогулки, заботливые касания, интересные разговоры и будоражащие все инстинкты поцелуи.

А как он в первый раз ко мне на работу приехал, да это же отдельная история. К слову, рабочий день был такой же, как всегда, ничего особенного: телефонные звонки, перелопачивание кучи документов, составление договоров и щекотливых доп-соглашений. На улице жара, в офисе жара, а все потому, что кто-то умудрился кондиционер сломать. У кого, похоже, руки не с той стороны вставлены. Мне пришлось открыть дверь кабинета, чтобы хоть немного воздуха попадало из общей комнаты, где сидели экономисты и бухгалтера.

Вначале я услышала громкий вздох, потом экономистка Татьяна охнула:

— Ой, вы только гляньте, девочки, какой мужчина!

Мимо моей двери табуном пронеслись перевозбужденные дамы в направлении окон. Мне стало интересно, что такого особенного могло сдернуть моих подчиненных с насиженных мест и заставить всех разом мигрировать куда-то. Впрочем, мне вставать не хотелось: жарко, лениво, одним словом — влом, но тут…

— Ах, боже мой! До чего элегантен. А-а-а! Девочки! Я б такого! ..

Мне стало интересно, что именно с таким бы сотворили.

— А костюм-то какой, костюм! Вы только гляньте, девочки, это явно не на рынке куплено.

— Угу, и сидит как влитой. Даже отсюда можно взглядом все мышцы прощупать. Ах-х-х…

«Господи! Да кого они там увидели?» — подумала я и все же вышла из кабинета. Стараясь не шуметь, практически на цыпочках подкралась к окну и, так никем и незамеченная, нависла над охающими подчиненными.

— Обалдеть! Вы только гляньте, какой букетище он принес, да в нем не меньше сотни роз.

— Больше, — с завистью проныла бухгалтерша Мария Петровна.

И эта туда же, ну вот куда ей-то, шестой десяток пошел, внук недавно родился, а она все на юнцов засматривается. Никем иным Юра на ее фоне быть не мог, ведь именно он сейчас улыбался, глядя на букет роз. У меня даже сердце дало сбой, а по телу разлилось приятное тепло.

«Что за мужчина — загляденье», — мечтательно подумала я, и губы сами расплылись в дурацкой улыбке.

— Повезло же какой-то мымре, — печально вздохнула Ольга.

И мымра в моем лице с ней полностью согласилась — очень повезло; о чем я незамедлительно всем сообщила:

— Повезло, не то слово. Может, я и мымра, но меня сейчас ждет вот этот шикарнейший мужчина, ходячая мечта, а вас — нет.

Дамы слажено охнули, вздрогнули и отпрянули от окна на пару шагов назад. Я пожала плечами и, наоборот, подошла ближе, а потом, как девчонка какая, легла животом на подоконник, свесились наполовину вниз и помахала рукой вовремя посмотревшему на меня Юре. Чуть не вывалилась от старания; хорошо, сзади кто-то придержал.

Вот таким было первое, но не последнее появление Юры у стен здания моей работы. Он забирал меня, и все свободное время мы проводили вместе, так увлекались разговорами (особенно я), что порой забывали поесть. Если бы не он, так голодной и ходила бы. Я была счастливой до неприличия, а он шикарным до умопомрачения.

Из города Юра так и не уехал. Говорил мне: «Ну куда я теперь без тебя?» Он почти полностью переложил заботу о бизнесе на плечи своего помощника. Лишь иногда я слышала обрывки разговоров, где Юра решал какие-то проблемы и сетовал, что и дня прожить без него не могут. Все свое внимание он сконцентрировал на мне. Да какой дуре такое не понравится? А я ведь не дура. Но что-то, определенно, нужно делать с его твердыми убеждениями, мешающими развить поцелуй до чего-то большего.

Подумав немного, я таки решила применить старый добрый прием по соблазнению. Пригласила его на поздний ужин, который сама и приготовила. Я накрыла небольшой столик в зале, поставила зажженные свечи, включила непринужденную романтическую музыку и расставила повсюду цветы. Этот штрих мне нравился больше всего, тонкий аромат чайных роз настраивал на интимный лад. А чуть резковатый запах сирени подталкивал к решительным действиям. Себя я тоже не обделила вниманием и, потратив снова немалую сумму, прикупила платье, от которого у нормальных мужиков должна случиться стойка. Оно как бы намекало: «Возьми меня, я вся твоя, а то скопычусь скоро я». Можно сказать, немой крик утопающего. Нет, я, конечно, не озабоченная, но ведь живой же человек и уже далеко не девчонка.

Люське решила ничего не рассказывать, может, конечно, зря, она в этом лучше понимала, но хотелось какой-то романтики с тонкой поволокой тайны. Ближе к приходу Юры тайна грозила сорваться, а романтика рухнуть. Уж слишком сильно я переживала за все, издергалась так, что, когда раздался звонок в дверь, подпрыгнула, повалила одну из свечей и чуть не устроила грандиозный пожар. Чудом успела поймать свечу прямо перед тем, как язычок шустрого и коварного пламени лизнул край ажурной белой скатерти. Видно, в отместку за то, что порушила все его коварные планы, огонек больно укусил меня за пальцы. Зараза.

Я, ругаясь, поспешила к двери, попутно выключила свет и запрятала потухшую свечу в ящик тумбочки в прихожей. У меня не возникло даже мысли узнать кто вообще там, за дверью, а ведь кто угодно мог быть: маньяк-насильник (глупый, знал бы к кому лезет, не полез бы), вор какой (хряснет по голове и обнесет все подчистую), убийца (ну, тут совсем хреновый исход). Я открыла дверь, нисколько не задумываясь о последствиях. Вот такая дурная была.

Теплые руки, крепкие объятья и жаркий поцелуй — своего Юру узнаю, не глядя, из тысячи похожих. Только с ним я таю, как мороженое на солнцепеке, и растекаюсь лужицей у его ног. Фраза «я у твоих ног» обретала для меня более понятный и четкий смысл. Разве ж знала раньше, что любовь так оглупляет, и при этом хорошо все понимаешь, а что-либо изменить не желаешь. Добровольно идешь в сети полнейшего безумия.

— Проходи, Юра, — Не дав даже ботинок снять, я увлекла его в комнату, как только закончился наш увлекательно-головокружительный поцелуй.

Юра не стал возражать и последовал за мной. Как только он оказался в полумраке, освещённом лишь десятком свечей, тут же удивленно осмотрелся, потом перевел взгляд на меня и вопросительно изогнул левую бровь. Вопрос я поняла, и говорить не надо — он хотел знать причину такого своеобразного банкета. Ну, в чем-то был прав. Я не знала, что лучше приготовить, и наготовила так, что стол ломился не на двоих, а на десятерых. Нужно было быстро что-то придумать, чтобы выпутаться из этой смешной ситуации, и я не нашла ничего лучше, как ляпнуть:

— У меня холодильник сломался, вот решила все приготовить, пока не испортились.

Не поверил, вот по глазами вижу — не поверил, и я решила закрепить:

— Да, сломался и так не вовремя, я как раз накануне ходила в магазин, продуктами затарилась.

Кажется, я слышала смешок, но он ничего не сказал. Он просто обласкал меня взглядом так, что я почувствовала себя не только раздетой, занимающейся сексом, а уже даже курящей в кровати, тихо обсуждающей глупости, пока он обнимал меня и прижимался горячим, чуть влажным от пота телом. В общем, покраснели у меня не только щеки, но и, кажется, кончики ресниц. А Юра только улыбался, словно все мысли мои прочел.

— Ирочка, ты мало того, что красива, умна, так еще и хозяйственная. Мне стоит опасаться, вдруг кто-то тебя уведет у меня.

Я махнула на его слова рукой, мол: «Да что ты такое говоришь, какие глупости, да кому я нужна?» Но сама счастливо улыбнулась и, кажется, даже состроила ему глазки. Мое поведение меня же уже стало пугать: неужели правда, что любовь оглупляет? Уж очень по-дурацки я себя вела.

— Юра, — спохватилась я, — садитесь за стол, пока все не остыло.

Он не стал спорить, а прошел к столу и занял один из стульев; хорошо, не тот, у которого ножка шаталась, а то вдруг отвалилась бы, вот стыдоба-то. Я-то уже привыкла, с точностью до одного движения знала, как на него нужно садиться.

Ели мы молча. Как видно, сказывалось мое волнение, и вместо слов я старалась как можно больше еды в себя впихнуть. Впрочем, и это выходило с трудом, потому что любимые вкусности просто вставали поперек горла, словно у них отрасли руки и ноги и они ими упирались.

— В какой раз это подмечаю, Ирина, ты так мало кушаешь, словно птичка.

«Нормально я жру в обычных условиях, как оголодавший мужик, а вот при тебе так не получается. Под твоим взглядом сердце отбивает ритм туземных барабанов, горло перехватывает, а желудок скукоживается до размера ореха. Любовь — она такая…»

— Да я пока готовила, тут попробовала, там попробовала, вот и наелась, как видно.

Юра потянулся через столик и опустил свою ладонь на мои — оказывается, комкающие скатерть, — пальцы. По телу сразу такой восторг и тепло разлились, словно меня в воду теплую окунули. Наши пальцы переплелись, и у меня окончательно съехала крышечка.

Я как идиотка плавала на волнах мечты, когда подметила, что Юра как-то сильно раскраснелся (вряд ли от смущения) и потянулся к галстуку, ослабил его. Его дыхание участилось, стало хриплым и каким-то прерывистым. Явно что-то не так — поняла я, когда он стал задыхаться, а из глаз хлынули слезы. Юра вскочил на ноги, пошатываясь добрел до одной из ваз, где стоял букет сирени и застонал.

— Что такое, Юрочка?

— Эти цветы… — прохрипел он.

— Да, это сирень, я очень люблю ее.

— У меня на нее аллергия, — прохрипел Юра и сполз на пол, потеряв сознание.

Ничего себе романтический вечер устроила, ничего себе прониклись страстью. Вместо соблазнения и любовных утех в мягкой удобной кровати — жесткий, местами затертый до дыр диванчик в коридоре больницы. Эх, что ж так не повезло мне? Ну откуда мне было знать, что у Юры именно на эти цветы окажется аллергия? Что за непруха. Что-то раньше меня так глобально невезуха не преследовала.

Ко мне подошел врач, на ходу снимая резиновые перчатки. Я вскочила с диванчика, вытянулась по стойке смирно и с неподдельной надеждой уставилась в его глаза. Врач окинул меня взглядом и дружелюбно похлопал по плечу.

— Не стоит так переживать, с Вашим другом все будет в порядке, Вы вовремя выкинули цветы из квартиры.

Да уж, выкинула. Теперь еще и перед соседом извиняться. Я же с перепугу цветы вместе с вазами с балкона скинула прям точно перед ним. У бедолаги, наверное, вся жизнь перед глазами пролетела в тот миг. Он на меня такими недоуменно-перепуганными и злыми глазами смотрел… Сейчас вспоминаю тот момент, и страшно, аж жуть. Юра в комнате валяется, и с перепугу не поймешь, то ли дышит, то ли нет, но в себя не приходит, признаков жизни не подает. Я в ужасе, не знаю, что делать, и, не сообразив ничего лучше, хватаю вазу, подбегаю к открытому балкону, кидаю ее и только в тот момент смотрю вниз, замираю в ужасе, глядя на неумолимо приближающихся друг к другу вазу и соседа. Еще немного и произойдет состыковка, тогда соседу каюк, а меня посадят. И главное, ведь все не со зла, по чистой глупости.

— Доктор, а я могу его сейчас увидеть?

— Конечно можете, только, помните, часы посещения уже кончились. Не задерживайтесь и ступайте домой.

— Но… — хотела я было возразить, но врач перебил:

— Вернетесь утром, когда сами поспите, а то не ровен час и сами рядом с другом ляжете. Не волнуйтесь и идите. Самое большее, что ему тут грозит, это то, что я перепутаю карточки с недосыпа и случайно ему что-то здоровое вырежу. Но процент такой вероятности небольшой, максимум шестьдесят-семьдесят.

«Ну и шутки у врачей!» — подумала я, но все же нашла в себе силы улыбнуться, заглянуть на пару минут к Юре и пойти домой.

Шла медленно, еле передвигая ноги от усталости, шока и тяжелых мыслей. Дома меня ждал сюрприз — Люська. Прямо с порога она усомнилась в хорошей работе моих мозгов.

— Подруга, ты в своем уме? Это когда ты стала столь щедрой к ворам, что теперь облегчаешь им работу и даже дверь не закрываешь? Да что там на ключ закрыть, ты ее даже не прикрыла, настежь была. Заходите, люди добрые, берите, что хотите.

Я вздохнула, махнула рукой и ничего не сказала, только обошла Люську по дуге. Люська посмотрела на мое понурое шествие, закрыла дверь и направилась следом.

Я сидела в кресле с ногами, смотрела на стол, который все еще ломился от еды, и так на душе тошно становилось, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Люська пару минут постояла надо мной, посверлила меня взглядом «ты глянь, какие мы нежные стали, когда у нас дрын отняли», вздохнула, села на диван и откупорила бутылку красного вина. Она посмотрела на небольшой фужер на тонкой ножке, скривилась, встала и направилась на кухню, помахивая по дороге довольно дорогой бутылкой вина. С кухни Люська принесла две кружки, из которых мы любили пить чай, когда засиживались за разговорами допоздна. Она налила в них вино, чуть ли не до краев, и одну всучила мне. Я взяла чисто механически. Даже не поняла зачем. Люська вновь села на диван, долгим глотком пригубила сразу половину содержимого и молвила:

— Ну, рассказывай, отчего у тебя такой пир простаивает и почему такое убийственное настроение?

— Я хотела соблазнить Юрку, но чуть не убила его-о-о.

Мое былое спокойствие дало трещину, я выпила залпом вино и разревелась в голос. Люська только смотрела и молчала, за что ей спасибо. Минут через пять слёзы иссякли, и я смогла вкратце рассказать о проблемах минувшего дня.

И она ещё называет себя моей подругой… Как она ржала, как ржала, даже с дивана навернулась, но и тогда не заткнулась, а, размазывая слёзы по лицу, продолжала ржать.

— Господи, Ирка, на тебя это совсем не похоже, скорее уж на меня.

— На тебя тем более, ты язва, а не лох, — буркнула я в ответ и хлюпнула носом.

— Тогда на мою сестру, у нее всегда все с ног на голову. В любом случае, это не ты. Девушка напротив, кто Вы и куда дели мою лучшую подругу?

— Смешно… — «Обидеться, что ли?»

— Ладно, утри слезы-сопли и больше не реви, жив же он, и то хорошо.

* * *

Кто-то звонил в дверь, да так настойчиво. Или мы все же с Люськой переборщили с выпивкой вчера. Голова как колокол, и пить охота нестерпимо, но шевелиться в падлу. Может, так уйдут, решат, что дома никого нет.

Я отвернулась к стенке, при этом чуть не свалилась с дивана, и накрыла голову подушкой. В дверь продолжали звонить. Настойчивые какие, словно из налоговой пришли имущество описывать.

Никого нет…

«Дин-дон-дон-дон-дон…»

О боги, еще и давят теперь на кнопку, не отпуская. Угораздило же меня такой дурной звонок установить, а главное громкий, как иерихонская труба.

«Дин-дон-дон-дон…»

Я вздохнула, сняла с головы подушку и кинула ее в Люську, которая спала на раскладном кресле. Она даже не заметила, как спала — так и спала, только всхрапнула слегка и вздохнула, добавляя в без того не самый чистый воздух запахан убойного перегара.

«Дин-дон-дон-дон…» — вновь заорал звонок.

— Люсь, а Люсь, сходи, открой дверь.

Подруга, не открывая глаз, чему-то улыбнулась и с легким сердцем отказала мне.

— Твоя дверь, ты и открывай, не мешай, мне тут сон хороший снится. Я принца уже совратила, сейчас его отца совращать буду.

— А Степка как же? Вот расскажу ему, что ты во сне изменяешь. Люсь, ну открой дверь, ты все равно уже не спишь.

— Твоя дверь, ты и открывай.

«Дин-дон-дон-дон…» — продолжал бузить звонок.

«Реально, что ли, налоговая», — подумала я и с дивана все же сползла. У-у-у, как меня шатало, загляденье: влево-вправо, влево-вправо, одна стеночка — вторая, одна — вторая, оп-па — дверь, жаль, что в лоб.

— Ирок, ты и мертвого способна поднять, не женщина, а некромант со стажем. Такой грохот устроила, — пробубнила Люська и тут же схватилась за голову с тихим: — Уй-ё-ё-ё… Чан пустой, но звон, словно что-то там все же о стенки бьется. Зря вчера еще за бутылкой ходили.

«Дин-дон-дон-дон…»

— Блин, Ирка, да открой ты этому мертвецу залетному. Сразу видно, что жить давно надоело, в такую рань к одинокой девушке приперся.

Я вздохнула, отлепилась от двери, постаралась пальцами разлепить опухшие веки и пошла-пошла-пошла… почти прямо, почти ничего не задела, только о туфли чьи-то споткнулась и чуть бельевой шкаф не снесла. А потом мои руки коснулись двери родимой. Пока я пыталась ее открыть, — раз пять ключ почему-то не хотел вставляться в замочную скважину (это только потом я поняла, что не тот ключ-то, этот вообще от работы), — звонок продолжал надрываться, как истеричка, узнавшая, что муж на Канары с соседкой ездил, а брильянт в кольце, которым он откупался, вообще подделка.

— Да-да-да, сейчас открою, — еле слышно бубнила я.

Наконец-то дверь была открыта и даже распахнута настежь, а потом я так об этом пожалела, обо всем пожалела, особенно о выпитом вчера.

— Хороший букет, — одобрила Люська охапку роз в руках Юры. — Я в ванную, попытаюсь человеком стать.

Я проводила взглядом подругу, и, как только та скрылась в ванной, до меня дошел весь трагизм. Люська заняла единственное место, которое сейчас было мне необходимо как воздух. Зеркало напротив врать не будет.

Ух! Ё-ё-ё! Стою перед мужчиной моей мечты заспанная, со следами подушки на лице, с волосами, напоминающими местами воронье гнездо, а другими местами — ирокез. Косметика смешалась и равномерно распределилась по всему лицу. Глаза как две щелки в полу, и от меня, скорее всего, такой амбре идет — закачаешься, и пить не надо. И все это, как и многое другое, видит он, он, ОН! Что ж так не везет-то мне?!

Я попыталась привести в порядок старенький халатик, но, какое там, он же не просто так стареньким зовется, его еще год назад стоило на помойку отнести. Юрка улыбался, глядя на мои попытки пригладить волосы, то ли это правда выглядело смешно, то ли уже захмелел под действием убойного перегара. Поняв, что без воды все мои потуги тщетны, я ломанулась в ванную, но та оказалась заперта. Люськин что-то пробулькала, одной ей понятное что. Я стала стучать в дверь, при этом косясь на Юрку и виновато улыбаясь.

— Занято, — наконец-то внятно ответила подруга. — Становись в очередь. Я тут первая окопалась.

И тут я поняла, что Люську оттуда не вытащу. А значит ванная в пролете, или, скорее, я в пролете над ванной, как над гнездом кукушки. Ничего не оставалось, как рвануть в кухню. Щетки нет, шампуня нет, но хоть вода, мыло и новый тюбик зубной пасты имеется. Смывала раскраску с лица, теперь реально боевую, очень долго, терла так, что под глазами залегли красные круги. Красота. Зубы чистить вообще пришлось пальцем искосок-наискось. Ну хоть как-то. Наскоро промокнув лицо кухонным полотенцем, я рванула к входной двери. Юрка все еще стоял там, так и не вошел в квартиру, и мял в руках букет.

— Прости, что так, — виновато покаялась я.

— Да ничего, я понимаю.

— А почему ты тут? — вдруг встрепенулась, припомнив события накануне. — Почему не в больнице?

— Сбежал, пока врачей еще не было. Ира, мне сказать тебе кое-что нужно.

И смотрит так на меня, так смотрит, что у меня сердце куда-то в пятки ушло.

— Что? — прошептала я и поддалась всем телом вперед.

Юрка как-то неловко осмотрелся, покрутил в руках букет и просто бросил его на пол, как видно, так и не нашел поверхности, на которую мог бы положить, а мне отдать не догадался. Потом он полез в карман брюк, как-то неловко бухнулся на одно колено и протянул мне раскрытую бархатную коробочку, в которой блестело кольцо с россыпью брильянтов.

— Ира, ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, и в глазах такая надежда. А в моих, скорее всего, такой охренизм чистой воды.

У меня дар речи пропал, смогла только кивнуть и руку протянуть. Он мне перстень на палец надевает, а меня так не к месту мысль посетила: «Ну зачем же так? Мы же в России, тут это совсем не обязательно».

Люська вышла из ванной именно в тот момент, когда я, глупо улыбаясь, смотрела на кольцо. Она подошла к нам, вздохнула и, постучав меня по плечу, так, что я чуть в Юрку не врезалась, пошла в комнату. Вот и пойми, то ли благословила, то ли посочувствовала нам. Ведь от нее и то, и то можно ожидать. Да и плевать, я, вообще, замуж выхожу!

«Мы никогда не найдем его, никогда», — именно так я и думала, когда мы покидали пятый по счету свадебный салон. Сил уже не было, от разных платьев рябило в глазах, но именно моего среди них нет, хоть убей.

— Что ж так опять не прет, через три дня свадьба, а у меня ни туфлей, ни платья. Полный голяк, — вздохнула я, слегка перебарщивая с депрессивными нотками.

— И чем тебе последнее не понравилось? — впервые Люська была недовольна шопингом, хотя она многим была недовольна и в первую очередь сроками, которые были отпущены на устройство свадьбы. Должна сказать, что сроки и правда рекордные — всего неделя.

— Оно не мое, ну просто не мое и все тут.

Подруга вздохнула и полезла в телефон искать через «Googlе» еще один свадебный салон. Будет чудом, если найдет; нет, правда чудом.

— Я вообще считаю, что вы торопитесь. Только познакомились и уже свадьба. Ну ладно бы как все — выждали три месяца, на очереди повисели, нет же. И как твой исхитрился выбить вам место через неделю? .. Вы даже сексом еще не занимались, а уже свадьба.

Все это подруга выговаривала, даже не отрываясь от телефона, в котором шустро шерстила сайты.

— Да ладно, Люсек, после свадьбы все и наверстаем. Секс — это ерунда.

— Ерунда — это замуж выходить с бухты-барахты, а секс немалая доля счастливой супружеской жизни. Я бы сказала, что он львиная доля, иначе вас быт загрызет, как львица раненую лань. А вдруг вы друг другу не подходите вообще.

— Как это?! Нет, правда, ты как загнешь, потом шиш разогнешь. Мы же не сапоги.

Люська наконец-то хекнула, что-то быстро скопировала (скорее всего, адрес салона) и выключила телефон. Она посмотрела на меня взглядом умудренного сединами монаха и тоном учительницы с многолетним (если не вековым) стажем выдала:

— Вот именно, что не сапоги, с ними было бы проще. А ты решила связать свою судьбу с кем-то, не глядя, даже без примерки. Мужчина как эксклюзивная одежда, сшитая на заказ и только для тебя, его сначала нужно примерить, вдруг не подойдет. Зачем же покупать кота в мешке.

— Люсек, блин, у тебя реально стыда нет. Извращенка ты.

— Стыд? Вот сейчас смешно сказала. Какой, в баню, стыд, Ирок? Он отмирает вместе с совестью в наше время, а мне так и вовсе еще при рождении дан не был.

— Ну-у-у Люся-я-я, — потянула просительно я, надеясь, что подруга бросит эти свои нравоучения или, на худой конец, в ней оживет совесть и она не станет омрачать мои дни перед свадьбой нытьем.

— Не нукай, не запрягла, — отрезала она все подступы к собственной совести и двумя словами уничтожила «посланца-некроманта», который эту совесть и должен был оживить. — Лучше поговори с Юркой и отложи свадьбу хоть на месяц. Не нравится мне такая спешка. Вот помяни мое слово, ни к чему хорошему это не приведет.

— Не каркай, не ворона. Он мужчина моей мечты, а ты сама говорила хватать и не разбрасываться такой редкостью.

— Я же не говорю его бросать, просто немного подождите со свадьбой, — продолжала кидаться доводами Люська, но те с разлета врезались в стену моей всепоглощающей и немного оглупляющей любви, а потом тихо стекали вниз, так и не зацепив меня даже на миг.

— Я же его люблю, не представляешь как. Зачем ждать-то? Вдруг уведут.

— Нахрена он тебе тогда нужен, если и месяца потерпеть не может… — Я хмуро уставилась на подругу, та была непривычно серьезной. Потом она вздохнула, что-то тихо буркнула и добавила: — Да ладно-ладно, не хмурься, поехали в другой салон.

В этот салон я зашла уже полная обреченности, даже не надеясь на чудо, но оно взяло и навязалось мне. Прям напротив дверей было оно, прекрасное, с какой стороны ни посмотри, просто само совершенство, если бы не одна досадная деталь… в этом самом совершенстве щеголяла какая-то малолетняя выдра (и это я ещё нежно, в мыслях было иное слово). Дамочка, разглядывающая себя в зеркало, нагло хапала руками моё платье. Да, моё, и мне плевать, что я его ещё даже не купила. Оно мое хотя бы потому, что на мне будет лучше смотреться, чем на этой блондинистой вешалке.

— Ир, чего застыла в дверях? — Люська чуть подтолкнула меня в спину, оттесняя от дверей, у которых я встала, аки дерево, пустившее корни глубоко в землю, вошла в салон и тут же поняла, почему на меня ступор напал. — Это оно, да?

Я только кивнула в ответ, продолжая взглядом раздевать блондинку и без стыда и совести отбирать у неё платье. В мечтах моя преступная персона даже не пожалела своих рук и отвесила блондинке пару ударов в оба глаза, а закрепила красивым ударом с ноги. Слава всему, что лишь в мечтах, а то с такой тягой к членовредительству могла бы вместо свадьбы оказаться на скамье подсудимых.

Блондинка весело щебетала со своей подругой, энергичнее крутилась перед зеркалом, а я сильнее мрачнела. Чувствую, такими темпами вот-вот окажусь без желанного платья.

— Ирок, а ну сделай лицо попроще, ты своим видом испугала продавщицу, ещё немного и та побежит звонить в полицию. Успокойся, посчитай до десяти, дай мне минут пять, и отвоюем платье.

Я вздохнула, кивнула, и Люська вся подобралась, повернулась к продавщице и ослепила ту такой улыбкой, что она тут же ринулась к нам навстречу с любимой фразой всех торговых представителей:

— Я могу вам чем-нибудь помочь, что бы вы хотели?

О, мы хотели, мы очень хотели то, что от нас вот-вот уплывет в блондинистую сторону. Люська, как верная подруга, не могла подобного допустить.

— Мы бы хотели увидеть ваши самые лучшие платья.

— А… — начала продавщица, но Люська её перебила и, мило улыбнувшись, осчастливила:

— Цена не имеет значения.

Продавщица окончательно утонула в счастье и убежала куда-то, явно подсчитывая по дороге свой процент с продажи какого-то мега дорогого, скорее всего, платья.

— А может, все же стоило в другой салон поехать? — громким шепотом предложила Люська. — Ну и что, что ехать дальше, зато платья без «истории».

Я вылупилась на подругу, в упор не понимая, о какой истории речь. Что она имеет против моей прелести?

— Присмотрись вон к тому платью, видишь, слева шов слегка сборит? — все таким же недошепотом продолжала Люська, посматривая в сторону моей еще не сбывшейся мечты.

Я в упор не видела, где и что сборит, мне казалось, что платье идеально, о чем и хотела заявить подруге. И тут увидела ее легкое подмигивание, сильно смахивающее на перекос левой половины лица. Либо подруга все же заработала нервный тик после многочисленных салонов, либо ж она мне на что-то намекала. Я склонялась к последней версии, ибо нервный тик и Люсек как-то несовместимы.

— Присмотрись, — вновь зашептала Люська так, что ее могла слышать не только я, но и девушка, с улыбкой рассматривающая в зеркале мое платье, — это же то самое платье, которое Катюха брала на прокат три месяца назад, помнишь? Мы еще тогда ее пьяную, в слюнях, соплях и хрен знает в чем, через полгорода тащили.

Была у нас такая подруга, и на свадьбе ее мы гуляли, и тащили через полгорода, чего уж там, это правда. Вот только свадебка была пять лет назад и платье точно не это, спутать даже невозможно. Катька готом была, как и ее бывший муж, поэтому она щеголяла в черном, а жених — в белом. Помню, тогда еще старушки на лавках при виде такой невесты крестили ее, жениха, гостей, себя, подъезд и, кажется, даже святой водой спрыскивали дверь ее квартиры, после того как мы отъехали. Сама не видела, друг рассказывал. Запоминающаяся пара, да и свадьбу шиш забудешь. В общем, намек Люськин поняла.

— Платье можно теперь проклятым считать после того, что было, — включилась в игру я таким же громким шепотом, выпучив заговорщически глаза (вроде как по секрету обсуждаем, просто громкость речи не отрегулировали). — Ей же ее козел готский прямо на свадьбе рога наставил с Танькой, да какие ветвистые. А ее предупреждали, что ее Эдик еще ни одной юбки мимо не пропустил, да и брюками не брезговал.

— Это да, — тяжело вздохнула подруга. — Ну, она в долгу не осталась, отомстила аж с тремя. Господи, да это платье… как его только отстирали после той оргии, которую они устроили, и ее валяния в луже позднее. Ирок, может, все же уйдем? Салон несчастливый явно.

— Уже и не знаю, — напустила я на себя горечь воспоминаний.

Краем глаза я поглядывала на девушку. Сначала она делала вид, что не слышит нас, но на оргии ее лицо брезгливо скривилось, она явно иначе увидела свой наряд, а после слов о луже и вовсе пошло красными пятнами. Она забежала в примерочную и громко хлопнула дверцей, а за ней рванула подруга. Нам с Люськой осталось лишь ждать развязки этого замечательного со всех сторон спектакля. Минут десять спустя девушка вылетела из примерочной, скомкала платье, бросила его на пол, пнула ногой напоследок, — хорошо, что не плюнула, — и пронеслась мимо нас на крейсерской скорости, чуть не сбила. Ее подружка повторила маневр, повторно протаранив наши стройные ряды.

— Что это с ними, понос, что ли, прихватил? — удивилась Люська так, словно и не знала о причинах бегства девушки.

Я подбежала к платью, подхватила его и счастливо прижала к груди. Но потом помрачнела — запоздало явилась совесть и отвесила звонкую затрещину.

— Люсь, а Люсь, как-то нехорошо вышло. Нельзя так. Тебя совесть не мучает?

— Какая? — удивилась вполне правдоподобно подруга. — Я же говорила, что никогда ей не пользовалась. И тебе не советую, не то время.

Я вздохнула, моя совесть была на месте и жестоко скреблась в душе, но вместе с тем где-то рядом с ней тусовалось счастье, потому что наконец-то нашелся мой идеальный свадебный наряд. И все же…

— И все равно, Люсь, как-то нехорошо вышло, неправильно.

— Ирок, чего ты мечешься? Тебе нужно было убрать соперницу, мы ее убрали. Мы б и двух убрали, лишь бы быстрее закончить с этим делом и перейти к другому.

Вот именно это время и выбрала продавщица, чтобы вынести платья. Как я поняла, последнее предложение она слышала, ибо улыбка быстро сползла с ее лица, а в глазах появился дикий страх. Продавщица побледнела до цвета только что купленных белых простыней и трясущимися руками протянула нам охапку платьев. Я попыталась исправить положение и улыбнулась, только, кажется, сделала еще хуже, потому как она вздрогнула и попятилась. Положение спасла Люська.

— А мы уже выбрали. Тут у вас покупательница внезапно решила отказаться от покупки платья. Я даже не знаю в чем причина, такая красота, вряд ли она что-то лучше найдет. Но моей подруге понравилось это платье, и она решила купить его.

Мне кажется, продавщица решила, что ту девушку мы убили, а труп прикопали в одном из огромных горшков с фикусами, которые стояли при входе, уж очень усилено она отводила взгляд от нас и таращилась на них.

— Но мы примерим все те, что вы принесли, вдруг нам приглянется какое-то еще больше, — тут же донельзя расстроила меня подруга.

Я скривилась, продавщица снова вздрогнула: как видно, я слегка кровожадно при этом выглядела.

— Я думаю, не стоит, — проблеяла продавщица. — Если что-то пришлось по душе, лучше сразу это брать, пока не взял кто-то другой.

Как пить дать в последние три слова она не верила, но я была ей несказанно благодарна — она спасла меня от мук примерки, пусть и сделала это лишь для того, чтобы мы поскорее ушли.

Десять минут спустя я, счастливая, выпорхнула из салона, нежно прижимая к себе приобретенное платье. Нам еще на него скидочку сделали, это окончательно подняло мое настроение до отметки «небо». А потом Люська взяла и опустила его на грешную землю, всего лишь напомнив:

— А теперь за туфлями. — И я поняла: этот процесс тоже будет долгим.

— Люсь, может, я за ними завтра, одна. Устали мы уже, не ели, а уже вечер. Да и такими темпами нас с тобой скоро в полицию загребут по подозрению в убийстве.

— Не говори ерунду, раз начали, значит сегодня все и закончим.

И мы отправились в обувной.

Интересно, у кого-то так хоть раз было, когда-то, что тебе нравится, тридцать седьмого размера жмет, а тридцать восьмого велико? Вот у меня так было. Стоило хоть что-то присмотреть — так моего размера нет. На другое глаз положила, и вроде размер мой — ан нет, велико, а размером меньше нет. Вот больше — есть, а меньше — нема. Взяла другую пару туфлей, ну, думаю, это-то должно подойти, мой размер-то. Шиш — мало. И в этом случае косяк: меньше — есть, а больше — нет. В результате вокруг меня множество коробок, а выбрать не из чего. Такое ощущение, что кто-то там наверху уперто не желает моего семейного счастья. Обидно.

Домой вернулись поздним вечером. Пока ехали в такси, готова была спичками веки приподнимать, они так и смыкались, так рубило с усталости. Никогда не думала, но, похоже, чтобы обрести счастье и вторую половинку не только перед богом, но и перед людьми и законом, нужно сдвинуть горы, сорвать с неба звезду и повернуть реки вспять. А уж про коня на скаку и горящую избу вообще молчу — это так, мелочи. Эх, столько еще не сделано… прямо огонь, вода и медные трубы.

— Люсь, я ща помру, — простонала я, стягивая с затекших ступней туфли и пытаясь хоть немного распрямить пальцы, а то те форму обуви приняли и в себя — никак.

— Молчи, сама сейчас кони двину. Так можно и шопинг разлюбить.

Мы, не сговариваясь, одновременно отлепились от стенки, привалились друг к другу и плечо к плечу пошли в зал. Диван принял нас в гостеприимные объятья, и мы отрубились тут же, прямо как сидели, так и ушли в сон.

Мне такая чертовщина снилась. Я все время от кого-то бегала, а этот кто-то пытался поймать и цапнуть меня за филейную часть. При этом я даже не знала, кто за мной гонится, но почему-то точно знала, что не к добру: цапнет и не подавится. Вот поэтому я с воплями нарезала круги по песку. Люська в это время лежала где-то в стороне, грелась на солнышке, читала журнал и иногда то ли подбадривала меня, то ли подначивала то, что за мной носилось. В общем, не сон, а полная бредятина.

Разбудил от странного сна меня шум. Кто-то, не жалея кулаков, дубасил в дверь и при этом, не прекращая, жал на звонок. Удивительно, но Люське шум спать не мешал: она подложила руки под щеку и тихо посапывала. Вот что значит крепкий сон. Незваный гость не унимался. Я мельком бросила взгляд на часы, висящие напротив. Полдвенадцатого ночи. Кого ж в такой час ветром надуло в мою берлогу? Я еще раз глянула на Люську, и меня прям осенило догадкой, осталось только проверить права или нет.

Я встала, чуть пошатываясь и зевая на ходу, направилась к входной двери, щелкнула замком и распахнула ее настежь. Бояться? А кого мне бояться? Убийцы, воры и тому подобное? Если б кто-то пришел по мою душу, фиг бы он стал так колотить и шум поднимать. Я на все сто процентов уверена, что соседи проснулись, если, конечно, спали, и уже прилипли к глазкам в предвкушении шоу.

Кстати, я оказалась права: на пороге моей хаты стоял Степа, и счастливым он не казался, хреново как-то выглядел.

— Ир, скажи, что Люська у тебя, умоляю. Она домой не вернулась, а на улице ночь, не отвечает на звонки, ты тоже. Я уже не знаю, о чем думать. Всю округу прочесал вдоль и поперек.

— А сюда заглянуть не судьба?

— Я два раза сюда приходил, стучал, звонил, но никто так и не открывал, это третий.

М-да, хорошо уснули, крепко, а я еще удивлялась на Люську, сама-то первые два раза и не слышала. Бедолага, наверное весь извелся. Еще бы, Люська всегда предупреждала, когда у меня оставалась, а тут… нас раньше срубило, чем мы об этом подумать успели.

— Заходи давай. — Я втащила Степку в квартиру за руку. Он не сопротивлялся, прямо как тряпичный, его ощутимо трясло. — Ты прости, что так вышло. Я виновата. Мы пока все к свадьбе искали, ухайдокались так, что отрубились сразу как вошли, — каялась я, пока он пытался разуться, но у него ничего не получалось: шнурки на ботинках только еще больше запутывались в его дрожащих руках.

Степа выругался сквозь зубы, упомянув и эту мать, и многое еще мне неизвестное, и я сжалилась над ним.

— Плюнь, иди так. — Кажется, в его глазах можно было увидеть целый шквал благодарности.

Он прошел в зал, остановился напротив спящей жены, вздохнул и выдохнул пару раз, а потом нагнулся и нежно погладил ту по раскрасневшейся щеке. Люська, не просыпаясь, улыбнулась и уткнулась губами в ладонь мужа.

«Да-а-а… Вот она самая настоящая любовь», — подумала я. Они подкалывают друг друга все время, почти издеваясь. Иногда кажется, что еще немного и их разговоры перейдут на тонкую грань удушающих приемов. Но это только так кажется, а на самом деле… У них нет и минуты спокойной жизни, но вот сейчас их любовь можно было даже не увидеть — пощупать, от нее воздух, казалось, сгустился. Мне стало завидно, в голове мелькнула мысль: «Будет ли у нас с Юрой так вот через пару-тройку лет?» Найти чувства — это одно, а сохранить их первозданную красоту и дать расцвести — это другое, много сложнее.

Степка поднял жену на руки, так осторожно, словно его вечная язвочка была из хрупкого фарфора, а не из плоти и крови. Я быстро сориентировалась и положила сумочку Люськи на ее живот.

— Донесешь? — участливо спросила проходящего мимо Степку.

— У меня такси внизу.

Что-то мне подсказывало, что даже не будь того такси, он бы на руках донес просто потому, что не хотел будить жену, которая сейчас чему-то улыбалась и доверчиво прижималась к нему всем телом.

Как только за друзьями закрылась дверь, я подхватила пакеты, которые сиротливо стояли при входе в зал, и отнесла их в спальню, здраво решив разобрать все завтра. Сейчас глаза закрывались сами собой, и было не до этого. Спать я завалилась после душа, где, к слову говоря, трижды чуть не уснула. Нет, спать в ванной мне не впервой. Иногда я любила полежать в теплой воде, подремать, опустив голову на бортик, после этого чувствовала себя бодрой и отдохнувшей. В этот раз не тот случай, ибо вместо отмокания в ванной, решила принять душ, а спать стоя… этому еще не научилась, не лошадь же. Поэтому, когда в третий раз глаза закрылись и я уперлась лбом в стену, решила шишек себе не набивать и ползти в кровать. Сон сморил меня тут же. Если я ранее думала, что мне снится фигня, то я погорячилась, ибо по сравнению с теми снами, которые лицезрела теперь, те были очень даже логичными.

Видела я себя словно со стороны. Этакое кино обо мне любимой с элементами полнейшего абстракционизма и такого же полнейшего абсурда. Начнем с того, что мир вокруг был желтый. Вот как есть — весь желтый, отличался лишь оттенками. Причем все эти оттенки были ядреными, аж глаза резало. Я стояла посреди этого яркого безумия, таращилась, топталась на месте и не знала куда податься. Угрозы для себя родимой вроде как не ощущала, пока не произошло Это. Небо цвета зрелого лимона словно расступилось, и на меня уставились холодные зеленовато-серебристые глаза с черными ободками по краю. Эти глаза вдумчиво меня рассматривали, почти взвешивали, словно искали излишки веса. Я почувствовала себя отбивной на тарелке, которую раздумывают: есть или нет, при этом потыкав вилкой. Потом небо вновь разошлось, и возник рот, внушительный такой, с частоколом острых клыков. Он открылся и раздался рев такой силы, что мне заложило уши напрочь. Изо рта хлынул поток пакетов, и все прямо на меня. Я закричала, отпрыгнула в сторону, неудачно подвернула ногу и тут же села на зад. Щиколотка нестерпимо пульсировала болью. Говорят, во сне нет боли, но я ее явно чувствовала. Пакеты упали на землю и открылись, оттуда вывалилось содержимое: все платья и туфли, которые я мерила в салонах за этот день. Туфли стали открывать беззубые, ужасно слюнявые рты и, шамкая ими, поползли ко мне. За ними, не отставая, словно призраки, плыли восставшие в лучших традициях нежити платья. Я закричала, напрочь забыла о боли в ноге и побежала.

«Господи, и во сне покоя нет, все куда-то бегу и бегу», — мелькнула неутешающая мысль где-то на задворках сознания.

Одежда не отставала ни на шаг, а вроде не так быстро и двигалась. Мелькнула мысль, что это я так медленно бегу. С неба продолжали падать пакеты, а из них выползали щетки, фены, заколки, резинки и много еще чего. Все это бежало за мной, явно не с самыми благими намерениями. Иногда они менялись с вновь выпавшими и наблюдали со стороны за марафоном.

Я проснулась с воплями, матами и в холодном поту. Приснится же такое. Сердце так и заходилось от пережитого. Я знаю, что глупо, но не сдержалась и глянула на пакеты с покупками. Те стояли моча, как им и положено, нападать не собирались. Для верности все же погрозила им пальцем, припомнив, как во сне одно платье пыталось меня в кокон спеленать, а туфли в этот момент чего оттяпать. Я выглядела глупо даже в собственных глазах, хорошо, что меня в этот момент никто не видел. Как видно, эта суета и спешка не идут мне на пользу, вон какие кошмарики снятся, и не придумаешь хуже и абсурднее. Может, в чем-то Люська права и стоило бы не спешить, взять немного больше времени, чтобы подготовиться нормально. Вряд ли Юрка сбежал бы от меня за эти три месяца. Куда мы с ним так несемся сломя голову, словно вот-вот опоздаем на поезд? У нас же вся жизнь с ним впереди. Эх-х-х, точно следовало бы притормозить.

Телефонный звон заставил меня подпрыгнуть и опять перевести взгляд на пакеты, словно этот звонок их вина. Стоило мне посмотреть на экран, как улыбка сама по себе расплылась по лицу, а сердце сделало сальто с переворотом на триста шестьдесят градусов и приземлилось куда-то в область пяток.

— Алло, — почти промурлыкала я.

— Как ты, дорогая, как покупки, удачно? Мне так не терпится, так хочу как можно быстрее назвать тебя своей на полных правах твоего супруга.

Я даже не подозревала, что можно так глупо хихикать и хлопать ресницами, но в тот момент именно это и делала.

«Хорошо, что меня никто не видел», — второй раз за утро порадовалась я.

— Все хорошо, мы почти все купили, остались мелочи.

«Зачем что-то откладывать? Глупости. Нужно просто приложить чуть больше усилий и все», — думала я, пока болтала с Юрой, и тихо млела от его голоса. Все же он у него такой особенный, способен всколыхнуть все чувства во мне.

* * *

— Люся, ну где она? — трясла я подругу в прямом смысле этого слова.

— Ирок, так, давай-ка успокойся. Вдохни, выдохни и скажи сама себе, что все будет хорошо.

Я вдохнула, выдохнула, закрыла глаза, сказала все, что подруга попросила, потом открыла глаза и…

— Где она?! Она должна была еще пять минут назад приехать. Мы не успеем сделать мне прическу, и я буду на собственной свадьбе как валха.

Подруга осторожно, словно это бомба замедленного действия, отцепила мои пальцы от жакета своего костюма и, улыбаясь мне как душевнобольной, стала снова успокаивать:

— Даже если на твою прическу уйдет два часа, у нас останется еще два. Времени полно, мы никуда не опоздаем, без тебя все равно никто и ничего не начнет.

Подруга, конечно, права, но где, черт подери, носило эту парикмахершу?

Звонок в дверь не дал мне скатиться с позором в новый виток истерики. Можно сказать, я вышла из этой ситуации с честью, а Люська с малыми потерями: всего-то немного лацканы жакета ей помяла.

— Ну вот, а ты переживала, — бубнила подруга по дороге к двери.

А как тут не переживать, времени в обрез, всего четыре часа до приезда Юры, а у меня еще прическа не возведена, в платье я не упакована, туфлями ноги не натерла. Непочатый край работы просто. Хотя там, конечно, выкуп, еще помучают жениха и его свидетеля разными загадками и заданиями. Прям детский сад, я хотела без всего этого балагана, но Люська не дала, сказала, что все должно быть в соответствии с традициями. Жених обязан выкупить невесту. Как говориться у нас товар у них купец. Лучше б так вот не говорилось, я в тот момент себя как-то нехорошо почувствовала куском мяса на лотке в магазине, который со всех сторон крутят и показывают лучшими, выгодными местами. Но с Люськом спорить, себе дороже, проще кивнуть, согласиться, а в душе поматериться. Что я и сделала.

— Что-то счастливая невеста у нас выглядит не очень счастливой, — покачала головой нанятая парикмахерша.

— Не обращайте внимания, она волнуется. Как сегодня в пять утра встала, так и волноваться начала. И главное, одарила этим «счастьем» лучшую подругу с ее мужем. Как видно, коллективное волнение — оно веселее, да, Ирка?

А я что, я ничего. Ну не спалось мне, а одной не спать и правда скучно. В пять утра звонить в кафе, который мы сняли под банкетный зал, глупо, никто не ответит. В прокат машин — тоже. А Люська — она же дома, стопудово дома.

— Ладно, приедет жених, и успокоится наша невеста. Садитесь, Ирина, приступим к прическе.

Ну, я и села, и понеслось: расчесать, начесать, залачить, расчесать, начесать, залачить, расчесать, начесать, залачить… Через полчаса я напоминала одуванчик-мутант: начес был таким, что все волосы стояли на голове дыбом, образуя большую такую шапку. При мысли, что потом все это придется как-то распутывать, мне поплохело. Но я знала точно: красота требует жертв. Поэтому сжала зубы и только натянуто улыбалась и слегка шипела, когда расческа порхала по начесанным волосам, виртуозно укладывая их в прическу. Прямо на моих глазах рождался шедевр, произведение искусства. Каждая прядь находила свое определенное место на голове и гармонично вплеталась в другую. Завитушка к завитушке. Люська не обманула: эта парикмахер знала свое дело на все сто и один процент. Через час на моих волосах закрепили фату и все было готово, осталось лишь натянуть чулки, влезть в приготовленное платье, надеть туфли и сунуть в Люськину сумочку пластырь. Новые туфли и без мозолей — сказка, рассказанная производителями обуви для лучшей продажи оной. В эту сказочку я давненько не верила.

— Ох, деточка моя, ты такая красивая, даже сердце щемит, — мама сморгнула слезу счастья и перешагнула порог комнаты. — Здравствуй, Люсенька, — улыбнулась она моей подруге, — как родители, как Степа?

— Все нормально, тетя Лена, все здоровы.

— Это хорошо. А что ты, скоро ли осчастливишь всех нас малышом?

Люська немного смутилась и тепло улыбнулась. На самом деле моя мама ее любила как родную дочку, мы же с Люськой с детских колясок дружим.

— Ой, теть Лен, да успеем еще. Какие наши годы?

— Ох, молодежь, молодежь, все-то вы тянете. Чего только ждете…

Мама вновь посмотрела на меня и опять заплакала. Мне почему-то тоже захотелось развести болото. Странно, похоже на реакцию малых детей: когда один начинает плакать, все остальные подхватывают из-за какой-то только им понятной солидарности.

— Ты самая красивая невеста. Я буду молиться за твое счастье.

Мама обняла меня так крепко, что на миг в глазах потемнело. Она хоть и была женщиной невысокой и слегка пышной, но хватка железная порой.

— Лена, ну что ты, право слово, опять сырость развела, — папа подошел к маме, нежно обнял ее, отстранил от меня и мягко поцеловал в уголок губ. Мама зарделась, махнула на него рукой, прикрывая губы ладонью, а он словно и не заметил, лишь пожурил: — Смотри, а то платье испачкаешь дочке. Такую красоту, разве ж можно. Пойдем в зал, не мешай молодым, мне твое внимание нужнее.

Папа нежно улыбнулся мне, подмигнул хитро, и в его глазах промелькнула гордость. Он всегда мной гордился, хоть и никогда о том не говорил. Я просто это знала. И вот сейчас, уходя, он незаметно постарался смахнуть слезы. Папа — самый лучший мужчина в моей жизни. Он мог все, если это нужно было для блага его семьи. Хорошо, что он одобрил Юру, несмотря на то, что о свадьбе мы сообщили родителям за пять дней. Вообще, это был еще тот денёк.

До Юры к родителям я ни одного парня не приводила. Он был первым. Мама тут же замерила километры его тактичности, килограммы вежливости и литры обходительности. Сложив все это, вынесла одобрительные вердикт. Папа был проще, он применил микроскопический метод. Это когда чувствуешь себя микробом под дулом микроскопа, причем огнестрельного микроскопа. Мало кто смог бы выдержать такой взгляд, а Юра не дрогнул, глаз не отвел, за что и был повышен из микроба в млекопитающие. Мама, поняв, что убийств не будет, тут же позвала всех за стол. У нее вообще самая большая цель в жизни — всех и вся накормить. Впрочем, делала она это хорошо, умеючи. Именно поэтому в доме почти всегда были гости, а из кухни доносился аромат свежей выпечки. Вот и тогда пахло шоколадными кексами, моими любимыми.

В общем, знакомство прошло слегка нервно, но тепло и весело ближе к концу. Мама с папой остались довольны Юрой.

«Юра-а-а… м-м-м… Ну где же тебя носит, мужчина моих грез?»

— Люсь, посмотри, они еще не едут? Как бы не опоздать.

Я поерзала на кровати, расправила вокруг себя пышные юбки и посмотрела с надеждой на подругу. Она вздохнула, положила пилочку на тумбочку и закатила глаза.

— Успокойся, еще целый час.

— Ты точно уверена? — не сдавалась я.

— И не только я одна, часы вон тоже уверены.

— А вдруг он вообще передумает на мне жениться? Вот не приедет и все.

— Вот сейчас очень смешно сказала. Он плюнул на здоровье и пришел делать тебе предложение прямо с больничной койки, так? — Я кивнула. — Он договорился и, можно сказать, снял весь ЗАГС, так? — Я опять кивнула, не совсем понимая, куда она гнет, мозг плохо соображал. — Вас женят в четверг, когда обычно не женят вообще, так как для этого существует пятница и суббота, так? — Я опять кивнула, наконец-то врубаясь, о чем это она. — И именно он торопил свадьбу как только мог, так? — Я только хотела кивнуть, но она подняла руку. — Не кивай, и так знаю, что права. К чему я все это? После всего этого вряд ли он кинет тебя. Он же не идиот все же. Так что возьми себя в руки, ноги, да во что хочешь, и успокойся.

— Все, успокоилась.

Соврала, сильно соврала. Успокоилась я лишь тогда, когда замученный выкупом Юрка ворвался ко мне в комнату, как рыцарь в башню принцессы, вручил букет и взял за руку. Все, в тот момент весь мандраж улетучился, словно я приняла целый пузырек успокоительного. Меня даже в ЗАГСе не пробрало, и, когда нам задавали традиционные вопросы, тоже была стеной спокойствия. А уж когда объявили мужем и женой, вообще погрузилась в безмятежные воды пофигизма. Жениху разрешили поцеловать невесту, то есть меня Юрке. Он обернулся ко мне, посмотрел в глаза и вместо поцелуя выдал:

— Моя жена перед людьми, куда я — туда и она, разделит со мной жизнь, семью и мир…

Странное он говорил. Вообще, все было как-то странно: мир вращался, голоса отдалились и остались лишь его глаза, они заполняли собой все, пока не вытеснили даже меня.

«Зря так нервничала, потерять сознание на собственной свадьбе — плохое решение», — успела подумать я, прежде чем упасть в странную темноту, похожую на воронку. Туда-то меня и засосало. Все звуки исчезли совсем. Все, кроме Люськиного вопля, он почему-то стоял у меня в ушах. А потом и он пропал.

Меня куда-то несли, причём как мешок картошки — на плече. В живот нестерпимо давило, прямо под ребра, аж дышать сложно. Двигался этот, не знаю кто, резкими скачками, словно с дерева на дерево. Моя голова при таком передвижении все время билась о жесткую спину несущего, что не способствовало моему хорошему самочувствию. Голова уже нестерпимо болела, а завтрак просился на волю. Мне хотелось заорать, потребовать, чтобы меня отпустили немедленно, прямо как героиня дешевого сериала, но тело не слушалось, слова не шли с языка. Про себя я в панике орала в голос и звала Юру, мужчину моей мечты, который непременно должен был меня спасти. Но вслух так и ничего не сказала.

Тот, кто меня нес, остановился резко, так резко, что я со всей дури проехалась лицом по его спине и застонала.

— Забери, — это голос Юры, я узнала его всем телом, но он был каким-то немного иным, нет, сильно иным. — Я последний раз хожу в мир людей, там отвратительно.

Брезгливо — вот как он говорил. Меня перекинули, все так же, как мешок, в другие руки, столь же незаботливые, какими были до этого Юркины. Если это еще один новый безумный сон, то уж лучше спать без них вовсе.