Игра окончена (гет)

* * *

Чистое голубое небо, на котором блестит золотой диск солнца, — редкость для Лондона. Неоднократно столицу Соединенного Королевства посещают темные, наполненные влагой тучи, погружающие все живое вокруг в серый обезличенный сон, довольно привычный для жителей этих мест. С восходом солнца, прячущегося за облаками, утренний туман исчезает, а взамен ему на дорожных мостовых появляется водяной пар.

Город медленно просыпается. На узких улицах, уменьшая интервал между рейсами, все чаще появляются знаменитые красные двухъярусные автобусы, переполненные людьми, спешащими на работу, учебу или просто по делам. Постепенно все лавки и трактиры города открываются, ожидая своих первых посетителей. Одним из них было и кафе "У Спиди", находившееся по-соседству с квартирой 221 Б по Бейкер стрит, на ступенях которой лежало несколько потрепанных венков, словно украдкой положенных рядом с дверью. Прохожие шли мимо и совершенно не замечали венков, находящихся у входа в дом. Точнее, они не хотели ничего замечать. Людям не было дела до человека, погибшего от своих собственных амбиций, сбросившись с крыши больницы Святого Варфоломея. Гениальность этой личности испарилась в умах горожан, как только им предложили другую информацию, удовлетворяющую их доводы: гений не существовал, а существовала только лгунья и притворщица. А известные чуть ли не на весь мир раскрытые детективом преступления — обычное позерство и игра в незаурядного человека, которого, оказывается, и не было вовсе.

Металлическая обитая черной материей дверь квартиры слегка приоткрылась, и из маленькой щелочки показалось опухшее ото сна лицо миссис Хадсон, домовладелицы квартиры по Бейкер стрит. Опустив свои потускневшие глаза к порогу, она увидела лежащие венки и тут же взвыла писклявым голосом. Дверь мгновенно захлопнулась и дверной молоток сместился в сторону, — именно так его поправляла при жизни Шерон Холмс. После ее смерти прошел уже год, но рана на сердце старушки еще не зажила как следует, чтобы она могла сдерживать свои эмоции при любом упоминании о детективе.

Спустя несколько минут, накинув свой белый парчовый халат, маленькая домовладелица с рыжими волосами заставила себя выйти из дома и закинуть все венки в мусорный пакет. Выкинуть венок, лежащий у двери ближе всех остальных, — была самая тяжелая задача. Дотронувшись до искусственных еловых веток бледной, покрытой морщинами ладонью, миссис Хадсон ощутила болезненное покалывание на коже, и выронила его. Венок скатился по ступеням в лужу, находящуюся прямо под лестницей. Немолодая женщина нервно сглотнула и придерживаясь за перила, спустилась по ступеням на тротуар. Мигом схватив немного намокший венок, она моментально забросила его в переполненный мусорный пакет и выкинула в контейнер, стоящий рядом с домом.

— Миссис Хадсон! — окликнул ее детский голос со спины. От неожиданности женщина вздрогнула и осторожно повернулась.

Перед ней стоял маленький мальчик, лет двенадцати. Он миролюбиво улыбался старушке и протягивал ей газету, на главной полосе которой, красовалась фотография Шерон Холмс, закрывающей свое лицо воротником пальто от назойливой толпы журналистов. Миссис Хадсон схватилась за сердце и не обращая внимание на мальчика, забежала к себе в квартиру, захлопнув дверь на все замки, чтобы внешний мир не напоминал ей о ране, разрывающей сердце на пополам.

А тем временем, дверной молоток, из-за сильного удара дверью, вернулся в вертикальное положение...

* * *

Джон никогда не мог подумать, что напьется до чертиков. Но надоедливые журналисты, караулившие его около дома, своим присутствием вызывали в душе гнев и отчаяние, — горючую смесь эмоций. Каждый час телефон обязательно звонил, и в трубке раздавался муторно-противный голос, пытающийся утешить Доктора Ватсона. Звонили многие. И Грегори Лестрейд, и сестра-пьянчужка Гарри, даже Салли Донован пыталась выжить из себя утешительные слова. Но все эти голоса слились в разуме Джона в один, противно пищащий, похожий на утренний сигнал будильника, — он раздражал и еще сильнее погружал в бездны боли. Днем к нему наведалась Молли Хуппер, от слез которой вся квартира будто бы переполнилась водой, и Джон захлебывался. Доктору было так противно и склизко от постоянных всхлипов Молли, что он не выдержал и выгнал ее из своего дома.

Ватсон пытался разными способами забыть о тяжелом дне. После ухода Хупер, Джону захотелось проветрить помещение, так как ему казалось, что в доме неимоверно душно. Распахнув окно на кухне, в комнату влетел свежий влажный воздух и Ватсон почувствовал облегчение. Но и тут его подстерегали назойливые журналисты, буквально чуть ли не ввалившиеся в распахнутое окно. Идея с проветриванием комнаты тут же провалилась.

Остальное время Доктор Ватсон провел за нервной ходьбой от кухни до гостиной, громко вдыхая и выдыхая воздух. Он не ел и не пил, хотя пытался себя заставить съесть хотя бы кусочек хлебца, лежащего на кухонном столе. Открывая холодильник и видя заполненные чуть ли не до верху полки, к горлу подступала тошнота, словно доктор отравился. Хотя, так и было, он отравился действительностью. До этого дня Джон мог забыться в работе, мог сходить прогуляться с коллегами, даже чуть не завел роман, но эти навязанные утешения, эти таблоидные стервятники, кишащие около его двери в этот день, раздавили шаткое душевное спокойствие. Уже ничего не станет прежним. Прошлое нещадно давило на Джона.

Когда в дверь кто-то постучался, Доктор Ватсон не выдержал. Его зеленые глаза налились кровью, а ладони, сжавшиеся в кулаки, ударились о ближайший дверной косяк. Он схватил черную куртку с кожаными вставками на локтях и выбежал из дома, как будто тот горел и был готов разрушится. Но дело было вовсе не в злополучном доме и не в журналистах, жаждущих его интервью, а в самом Джоне, убегающим от всего, что связывало бы его с Шерон Холмс.

* * *

Раннее утро следующего дня

Состояние Джона Ватсона было отвратительным. Доктор не знал, куда он идет, но ноги несли его все дальше и дальше, словно он не знал усталости. Он плелся по безлюдным улицам, присаживаясь практически на каждую скамейку, попадающуюся на пути. Голова раскалывалась на части. Ему казалось, словно изнутри по ней били боксерскими перчатками, и с каждым ударом боль усиливалась.

Сев на очередную скамейку, Джон прижался к ее спинке, мокрой от дождя, и облегченно выдохнул. Пар вырвался изо рта при дыхании Ватсона и надолго повис в холодном утреннем воздухе. Он обессиленно прикрыл глаза и сложил руки на груди. На секунду ему показалось, что его самочувствие постепенно улучшалось, но неожиданно доктора начал бить озноб. Наверняка сказалась бессонная ночь, проведенная на улице, в дождливую погоду. К счастью для Джона, под утро ливень прекратился и сменился небольшой моросью, которая тоже постепенно пропадала, и взамен ее появлялся туман.

Открыв болезненные глаза, Ватсон подскочил на скамейке. Дыхание перехватила боль, резко возникшая внутри, а скулы на лице нервно задергались. После шока, который Джон пережил в течении нескольких секунд, появилась паника. Дыхание участилось, зрачки у зеленых глаз расширились, а на межбровной дуге появилась складка, которая всегда появлялась при испуге доктора. Он резко вскочил со скамейки и пошатнулся в бок.

Джон всегда старался обходить стороной эту улицу, но сегодня, именно когда ему так болезненно вспоминать события прошлого года, он подсознательно пришел к той квартире, из которой он сбежал на второй день после случившегося с Шерон Холмс. Квартира 221 Б по Бейкер стрит — не лучшее место, чтобы прийти в себя после вчерашнего дня, который даже сейчас не хотел отпускать Джона Ватсона.

Доктор не мог понять, как оказался около двери в квартиру. Странным образом он перешел дорогу, не упав по пути, хотя еле держался на ногах. А боль, клокочущая внутри груди, медленно утихала, хотя, должна была наоборот усилиться при приближении к дому по Бейкер стрит.

Ватсон слышал, как по улице ехали, шумя моторами, машины и бессвязно общающихся между собой прохожих, так как до него долетали только обрывки каких-то фраз. Хоть Джон и был погружен в себя, он осознавал, что какой-то промежуток времени, прошедший с момента его появления на Бейкер стрит, удалился из памяти, словно его стерли ластиком.

Он нервно выдохнул и открыл черную дверь, предварительно поправив дверной молоток, повернув его в сторону. Раздался нервный скрип и Джон зашел в небольшой холл, возвращающий чувство опустошенности внутри.

Дома стояла мертвенная тишина, даже когда-то скрипящие полы не издавали ни звука. Было чувство, как будто со смертью детектива и отъездом доктора, дом умер. В холле, как обычно, не горел свет, но лестницу, по которой когда-то поднимался Джон, было прекрасно видно. Ватсон застыл как вкопанный, разглядывая именно ее. Ничего более не привлекало его взора, как лестница, ведущая к квартире, в которой он когда-то жил по-соседству с первым в мире консультирующим детективом.

Входная дверь резко захлопнулась и, вздрогнув, Джон ожил. Встряхнув головой, которая все еще раскалывалась на части от похмелья, доктор снял мокрую куртку и повесил ее на свободную вешалку в гардеробе.

Первые шаги до квартиры миссис Хадсон давались с трудом, но каждый новый шаг становился увереннее другого. Постучавшись в дверь, украшением которой являлось вставное непрозрачное стекло, Джон с терпением ожидал домовладелицу. Доктор был готов на все. Он перебирал все возможные варианты того, как отреагирует на его появление миссис Хадсон. Но отсутствия старушки Джон даже не смел предположить. Прошло, наверно, около пяти минут, но дверь никто не открывал. Ватсон возмущенно поднял голову вверх и сложил одну ладонь в кулак. Ему сейчас нужна была поддержка, даже писклявый крик миссис Хадсон пошел бы ему на пользу, немного ободрил его затуманенное сознание. Но, нет же. Дом пуст.

Он надеялся, что дверь все еще откроется и простоял еще минут пять около квартиры домовладелицы. Но надежды Джона не сбылись. Разозленный и огорченный, Доктор Ватсон поднялся на второй этаж, гневно стуча по ступеням лестницы ногами. Окончательно вскипев от злости, Джона даже не остановила дверь квартиры, в которой он жил по соседству с Шерон Холмс. Вырвав из кармана брюк ключ, доктор запихнул его в замок. Но, поначалу он перепутал и запихнул ключ вверх-тормашками и пришлось с силой вытаскивать его. К счастью, со второго раза Джону удалось открыть дверь в злополучную квартиру.

Как только дверь открылась, Джон несколько раз чихнул от пыли, скопившейся в гостиной. Все было на своем месте. Первым, что бросилось в глаза Ватсону, были два кресла, стоящие рядом с камином. Он быстрым шагом направился к ним и бухнулся в свое, стоящее спинкой к кухне. Доктор закрыл глаза и глубоко вдыхал пыльный воздух, наполняющий его легкие.

Джон никогда не чувствовал себя так хорошо, спустя год после произошедшего с Шерон. Он столько времени убегал от этого места, пытался его забыть, выбросить из памяти, думая, что так ему станет легче, но на самом деле все было наоборот. Ватсону квартира 221 Б по Бейкер стрит была нужна как воздух, без которого он не мог жить.

Доктор нехотя открыл глаза и увидел пустующее напротив кресло. Боль подкатывала к горлу и хотела вырваться криком, но Джон сдерживал себя. Скулы на его лице опять нервно задергались, а на и без того больных глазах появились красные прожилки. Гнев разгорался с новой силой внутри сердца, а по правой щеке катилась слеза, обжигающая кожу.

— Игра окончена, Джон. Иди домой, — где-то издалека раздался голос Шерон Холмс.

Ватсон тут же обернулся, но ничего, кроме кухни, в которой на каждом свободном месте стояли пробирки или колбы, ничего не увидел. Миссис Хадсон обещала все отдать в какую-нибудь школу, но, видно, не сдержала своего обещания, пойдя на поводу своей сентиментальности.

Джона затрясло от гнева, который достигнул пика. Сдерживать его не было сил. Глаза Ватсона застелила красная пелена, и он не выдержал, соскочил с кресла, да так, что оно перевернулось и упало спинкой на пол.

* * *

Джон ничего не помнил. Голова ужасно кружилась, к горлу подступал уже не гнев, а противная тошнота. Ладони то жгло, то покалывало, а остальное тело Ватсон вообще не чувствовал. Наступило облегчение. Казалось, что еще немного и Джон взлетит от легкости, ощущаемой на душе. Хоть физически он чувствовал себя отвратительно, но эмоционально ощущения были, как будто сбросил балласт, тянущий его на дно.

— Джон! Джон! Что же вы натворили! — услышал он писклявый, но такой долгожданный голос миссис Хадсон. — Вы же разбили все пробирки, Джон! Бог знает, что там хранила Шерон!

Ватсон видел только ошарашенное лицо домовладелицы квартиры 221 Б по Бейкер стрит, которая отчаянно пыталась привести его в чувства, слегка похлопывая ладонями по лицу. Миссис Хадсон начала медленно расплываться перед взором Джона, а потом и вовсе пропала. Джон Ватсон провалился в темноту.

* * *

Подскочив на очередной кочке, Джон проснулся. Поначалу в глаза ударил яркий свет, но позже, когда он потер закрытые веки ладонями, они открылись намного легче. Перед взором Доктора Ватсона открывалась дорога, уходящая под машину, на которой он ехал на пассажирском сидении. Из-за неровной трассы машина слегка подпрыгивала на ухабах, и после каждого "прыжка" Джон ударялся локтем об обшитую дерматином дверцу. Он повернулся в сторону водительского сидения и искренне удивился, издав звук, похожий на усмешку.

— Джон, ты наконец-то проснулся, — смотря на дорогу, ответила на восклицание брата Гарриет. — А я уж думала, что ты всю дорогу до моего дома проспишь! Держись, сейчас будем выезжать на ровную дорогу. Может хорошенько тряхнуть!

Худощавой ладонью женщина толкнула ручник на себя и крепче вцепилась пальцами в руль. Пшеничного цвета волосы, собранные в небрежный хвост, находились в растрепанном состоянии из-за сильного сквозняка, царившего во внедорожнике с открытыми окнами. Гарриет была полностью сосредоточена на дороге и совершенно не замечала удивленный взгляд брата, не отрывающийся от нее.

Джон хватал ртом воздух, пытаясь начать говорить, но у него никак не получалось сосредоточится на вопросе. Оставив всякие попытки что-либо расспросить у Гарри, он облокотился о сиденье и закрыл глаза, пытаясь осмыслить все, что происходит. Недавно он был в квартире на Бейкер стрит, а сейчас он едет в машине со своей сестрой. Перемещения во времени? Провалы в памяти? Это все похоже на бред сумасшедшего...

Машина снова подскочила, тем самым оторвав Джона от своих размышлений.

— Я же говорила. Ну, теперь дорога будет прекрасной! Примерно через двадцать минут будем на месте! — восклицала Гарри, — А ты предлагал ехать по центральной дороге, тогда бы нам пришлось еще около часа ехать. А так мы срезали, хоть и по бездорожью, но все же...

— Гарриет, эм... — выжимал из себя слова Ватсон. — Какой сегодня... С каких пор ты так любезна со мной? В последнее время мы с тобой даже не созванивались!

На загорелом лице сестры появилось искреннее удивление. Она прокашлялась и попыталась что-то ответить, но вышло совсем не то, что она хотела сказать:

— Джон, в последнее время ты совсем раскис. Мне звони миссис Хидсон, она...

— Хадсон, Гарри, Миссис Хадсон. Она была домовладелицей квартиры, которую я снимал вместе с Ше... — он замолчал, не продолжая наполненную эмоциями речь. Доктор Ватсон отвернулся к приоткрытому окну и пытался отвлечь себя разглядыванием пейзажей, проносящимися перед его глазами. Засеянные поля были украшены различными лужайками, покрытыми разноцветными цветками, а вдалеке, рядом с линией горизонта, стояли маленькие теплицы.

— Именно поэтому я решила тебя забрать к себе домой, Джон. Ты совсем потерял покой, хоть и прошло много времени после того...

— Замолчи... — процедил сквозь зубы он и сложил ладонь в кулак, пытаясь усмирить эмоции. К удивлению Джона, сейчас ему удавалось держать переживания внутри.

Гарриет ничего не ответила. Она лишь тяжело вздохнула и полностью сконцентрировалась на дороге, уходящей далеко вперед.

* * *

Проведя неделю у сестры, Джону совершенно не становилось легче. Каждый день в доме Гарриет был похож один на другой: утром она заставляла вставать брата раньше, чем всходило солнце, и пинком выгоняла из дома на утреннею прогулку; днем Джон смотрел телевизор, смотря какой-то жутко затянутый сериал, название которого он даже и не помнил, но он интуитивно понимал, что сюжет кино, по сравнению с его жизнью, был в несколько раз интереснее и увлекательнее; а вечером Ватсон выслушивал громыхание музыки, которая раздавалась из комнаты его племянника, находившееся через стенку от его. Уильям — смышленый парень, но временами бывает слишком болтливым и несдержанным. Однажды, когда Джон высказал ему замечание по поводу громкости музыки, не сдержав свой подростковый максимализм, племянник вспомнил про Шерон Холмс. Ватсон лишь нервно ударил кулаком по дверному косяку рядом с лицом Уильяма и забежал в свою комнату, где провел весь остаток сегодняшнего вечера.

* * *

Доктор лежал на кровати спиной, смотря в темный потолок. Он положил руки за голову и нервно выдохнул, пытаясь совладать с эмоциями. Джон ничего не чувствовал, кроме бешено бьющегося сердца, которое как будто бы сейчас было готово разорвать грудь на несколько частей. Никаких эмоций, лишь пустота и сердцебиение, отдающее в виски.

Дверь открылась, и в комнату вошла худощавого телосложения высокая фигура. Она осторожно прошла к столу, стоящему напротив большого окна и села на стул, который был на против него.

— Прости меня, пожалуйста, — проговорил незнакомец дрожащим голосом. — Я поступил неправильно.

— Включи свет, Уильям. — спокойно ответил Джон и сел на кровать, чтобы ему было видно племянника.

Мальчик сделал так, как просил его дядя. Уильям подошел к двери, с боку которой, на стене, находилась розетка, а рядом с ней и рубильник. Включив свет, который на несколько мгновений ослепил обоих, он быстро сел обратно на стул.

— Мне стыдно. Я перегнул палку, дядя Джон... — тихо говорил мальчик. Он спрятал свое лицо, покрытое мелкими рубцами на щеках, — следствие пережитой оспы в детстве, наклонив курчавую голову вниз. Голос Уильяма слегка дрожал и хрипел. Мальчик пытался всеми силами извинится, но у него ничего не выходило, — это качество было у него семейное.

Джон приподнял брови и слегка наклонил голову в бок, наблюдая за своим племянником. Боль где-то клокотала внутри, но он постепенно учился ее терпеть, иногда бывали случаи, когда он ее подавлял. Его зеленые глаза выдавали эмоции, пытающиеся вырваться наружу.

— Ты хотя бы знал, как все было на самом деле, прежде чем делать выводы, Уильям? — пытаясь спокойно говорить, отвечал Ватсон. — Прочитав газету, которая получила за эту статью хорошие деньги, любой может. Но подумать, поразмышлять, разве это так трудно? Ты не знал этого человека и не имеешь право так говорить о нем. Твое мнение глупо, черт подери, Уильям! Тебе всего четырнадцать лет!

Джон не смог сдержаться и переходил медленно, но верно, на крик. Племянник поначалу вжимался в стул, но через некоторое время оживился и высказал все, что думал о своем "любимом" дяде:

— Я слишком глуп, дорогой дядя, чтобы размышлять. Если хочешь устроить "мозговой штурм", обращайся к этой обманщице, которая два года тебя за нос водила! А потом бросила! Как ты нас бросил с мамой, когда от нас ушел отец! Все возвращается, все! А ты ведь знаешь, что пока ты был в Афганистане, она совершенно сошла с ума! Она начала жить с другой женщиной! Надо мной все еще подшучивают в классе! И только я думал, что ты вернешься после службы в Афганистане к нам домой, как ты опять ушел, забрав лишь телефон, принадлежавший раньше маме! — Уильям нервно встал со стула и показывая пальцем на дверь, продолжил. — Убирайся, поступай так, как ты всегда делаешь!

Парень кричал так сильно, что сорвал голос, а его восклицания услышала мать, которая тут же поднялась на второй этаж дома и забежала в комнату. Джон все так же сидел на диване, нервно сжимая покрывало, а Уильям с гневом смотрел на своего дядю, пытаясь не запустить в него стулом, за который он держался одной рукой.

— Прекратите, оба! — воскликнула Гарриет, хватая сына за запястье. — Не сходите с ума!

Джон молчал, закипая как чайник на плите. Его глаза покраснели, а на руках, сдерживающих покрывало, проявились вены. Он еще никогда не испытывал такой злобы. Но злился он не на молодого парня, так яро восклицавшего пару минут назад, а на самого себя.

Гарри молча увела за собой сына, оставляя брата наедине с самим собой. Она не хотела, чтобы ссоры продолжались и пыталась придумать какой-то выход из сложившейся ситуации, чтобы всем им троим было комфортно в этом доме, ведь здесь они выросли с Джоном. Отправить брата обратно в Лондон — был самый худший вариант, но самый верный для ее сына, которому присутствие родного дяди напоминало о нелегком детстве.

* * *

— Гарри, зачем ты меня вытащила на этот пляж? — прожевывая кусок сэндвича, говорил Джон. Он сидел на деревянной лавочке и смотрел на Ла-Манш, укутавшись в теплый серый плед. — Сегодня ужасная погода. То и гляди дождь начнется!

— У тебя не было выбора, Джон. Если бы ты не пошел сюда, то остался бы без завтрака. И еще, это еще не пляж, а небольшая набережная, — усмехнулась сестра, намазывая себе еще один бутерброд плавленым сыром. — Помнишь это место?

Джон лишь недоумевающе оглядел прибрежную территорию и помотал головой. Он ничего не помнил в этих небольших кустарниках, посаженных рядом с белой оградой, ничего интересного не видел в вымощенной плиткой дорожке, даже сам пролив казался ему таким пустым и безжизненным, что ему захотелось уйти отсюда, а не то, чтобы наслаждаться этим местом. Ватсон никогда не умел пропускать через себя искусство. Война выбила из него все то, что когда-то выдавало в нем человека с тонкой душевной организацией. Бомбежки, пули, разрывающиеся где-то неподалеку снаряды, смерть и реки крови заточили душу Джона.

Но, когда доктор взглянул на небольшой фонтанчик для питья, немного скощенный в бок, в сердце что-то предательски екнуло. Он машинально улыбнулся и в зеленых глазах, до этого момента пустых и измученных, появился огонек. Джон отложил в строну практически съеденный сандвич и посмотрел на сестру, сидящую на против.

— Этот фонтан — твоя неудачная попытка прокатится на большом велосипеде, который тебе купил отец, когда ты был маленьким, помнишь?

Ватсон нервно сглотнул, но продолжил речь сестры:

— Да, помню. Как раз, когда они с мамой ушли на работу, мы залезли в сарай и вытащили от туда совершенно новый велосипед. Здесь мы попытались на него сесть...

— Я сразу же упала, а ты смог доехать до того фонтанчика. Только кривым он был и до твоего "геройского" поступка. Сколько нам тогда было?

— Мне, наверно, было не больше семи. А тебе — четырех.

— Я никогда не забуду, как ты ревел... — засмеявшись, ответила Гарриет. — Мне пришлось одной обратно тащить велосипед, пока ты слезами обливался.

Джон улыбнулся и посмотрел на плитку, выложенную интересным узором. Серый цвет медленно переходил в черный, становясь все темнее с каждой плиткой, находившейся ближе всех к краю набережной. К удивлению для доктора, он, наконец-то, за этот год, ощутил себя счастливым. Словно через него прошел какой-то яркий луч и пронзил насквозь. Только Ватсон что-то хотел сказать Гарриет, как его перебил мужчина, подбежавший к их теплой компании.

— Гарриет, Гарриет! — восклицал запыхавшимся голосом незнакомец, одетый в старомодный костюм, на котором было куча катышков и заплаток. Мужчина держал в руке свое пальто, нервно смятое, словно это была и не одежда вовсе. Его маленький рост, большой пивной живот и непропорционально большая голова, вызывали у Джона ассоциации с шаром, прикатившимся к ним с Гарриет, откуда-то издалека.

— Что случилось, Боб? — не понимая, что происходит, воскликнула Гарри. От неожиданности она выронила корзину с хлебом, который захватила из дома и встала со скамьи. — Что-то опять натворил Уильям?

— Учитель естествознания... Он... Он... Убит! — задыхаясь от долгого бега, говорил Боб, словно не услышав вопрос женщины. На его загорелом в солярии лбу, блестели капельки пота, а пухлые щеки горели красным огнем. — Твоего сына подозревает полиция.

— Как? — тут уже в разговор вмешался Джон, ошарашенный таким заявлением не меньше сестры.

У Гарриет подкосились ноги и она рухнула на скамью, схватившись за сердце. Ее глаза метались, не зная, когда и на каком месте остановится, а сердце, внезапно заболевшее, стиснуло ребра так, что она с трудом дышала. Джон моментально отреагировал на плохое самочувствие сестры и достал из своего кармана успокоительное, которое часто пил перед сном, из-за продолжающейся долгое время бессонницы. Он снял с себя теплый плед и накинул его на плечи Гарриет.

— Почему именно он? — обратился доктор к Бобу, который уже успел тем временем немного отдышаться.

— В то время, когда был найден... тр... ну... — мужчина говорил отрывисто, постоянно протирая свой лоб небольшим синим платочком. — Уильям должен был идти домой с дополнительных занятий по естествознанию. Но, рядом с ... его не оказалось...

Джон с тревогой взглянул на сестру, которая все так же плохо себя чувствовала. Она приподняла свой растерянный взгляд на брата, словно говоря им: "Смотри, что ты наделал своими выходками. Теперь мой сын — убийца!". Доктору становилось жутко от выражения лица Гарриет. Он ощутил тяжелый груз вины, снова, как это было тогда, год назад. Дыхание Ватсона сбилось и стало таким же прерывистым, словно он бежал длинный кросс, а к горлу подступила нестерпимая боль. Ему нужно было говорить, выдавливать из себя спокойные слова, чтобы не сорваться. Джон должен был держать себя в руках ради сестры, которая не могла никак справиться со своими эмоциями. Если он сдастся в плен своим переживаниям, то бой будет окончен не только для него, но и для сестры и племянника.

— Кто вы такой? — надрывно спросил его Джон.

— Я директор школы. Одноклассник вашей сестры, Доктор Ватсон. Мне очень понравился ваш рассказ, про череду самоубийств, которые оказались не самоубийствами... Как же его... А! Этюд в розовых тонах, точно, — Боб уже окончательно пришел в себя и говорил довольно спокойно, но в голосе все еще чувствовались нотки пережитого страха.

— Тогда, если вы читали мои рассказы, то знаете, что я смогу вам помочь. Могу я отправиться вместе с вами в школу, где произошло, эм... — он замялся, пытаясь не упоминать учителя естествознания, побеспокоившись о здоровье сестры. — Я помогу раскрыть преступление... Вы согласны?

Пухлый мужчина усмехнулся и довольно покачал головой, добавив:

— Раскрывали преступления не вы, а Шерон Холмс. Но, я согласен. Все равно наша полиция ни на что не способна, — воодушевился он. — Меня зовут Боб, как вы уже поняли. Боб Стэтхерсон.

* * *

Школа, в которой учился племянник Джона, находилась неподалеку от набережной. Тратить деньги на такси, чтобы доехать до учебного учреждения, Стэтхерсон не стал. За место спокойной поездки на автомобиле, Джон выслушивал рассказы директора о тяжелых буднях работников общеобразовательных школ. Ватсон терпеливо молчал, пропуская мимо ушей речи Стэтхорсона и лишь изредка мотал головой в знак согласия, когда собеседник озадаченно на него смотрел. Ватсон думал лишь о произошедшем в школе, а нудные рассказы директора его совершенно не увлекали.

Джон ушел в себя на столько глубоко, что даже не заметил ступеней, которые вели к школе, находившейся на возвышенности. Споткнувшись о первую ступень, доктор упал на лестницу, разбив в кровь одну из ладоней.

— Ну что, вы, доктор Ватсон, — удивился полный мужчина. — Давайте я вам помогу!

— Не нужно! — немного повысив голос, произнес Джон. Он быстро встал и отряхнул колени и ладони от пыли.

Ступени лестницы были неровно положены, а некоторые из них были покрыты трещинами. Черный гранит, со временем выцветший на солнце до цвета грязного асфальта, слегка блестел, а перила, ведущие от самого подножия холма до его вершины, сделанные из того же материала, что и ступени, покрылись легкой изморосью.

В воздухе было заметно дыхание Джона, быстро поднимавшегося по лестнице. Порядком устав, доктор начал хватать ртом воздух. Ватсон совершенно не хотел останавливаться на своем пути. В голове прокручивались одни и те же мысли, не дающие покоя мужчине. Ведь, когда Джон упал у подножия холма, к нему в голову закрался ранящий сердце вывод: Причина всех бед, обрушивающихся на людей, окружающих его — он сам. И эта мысль постоянно проигрывалась, как старая мелодия, въевшаяся в память и начинавшая разъедать рассудок.

Ватсон не заметил, как поднялся на возвышенность. Он чувствовал себя отвратительно: сильная отдышка и нарастающая головная боль вызвали в надорванной душе Джона раздражение. Доктор пытался всеми силами сдерживать свои эмоции, чтобы не упустить из своих рук дело, которое играло важную роль как для него, так и для его сестры с племянником.

* * *

Общеобразовательная школа выглядела прекрасно. Здание было выложено красным кирпичом в четыре этажа и располагалось в самом центре возвышенности, в форме немного вытянутой буквы "п". Рядом со школой очень много зеленой растительности: от небольших кустарников, аккуратно и с любовью постриженных, до высоких деревьев, не менее пяти метров высотой. Справа от основного корпуса располагалось одноэтажное здание — маленькая копия школы, предназначенная для факультативных занятий. Именно там и нашли тело учителя естествознания.

Стэтхэрсон совершенно не обращал внимание на недовольное лицо Джона. Он постоянно говорил, казалось, еще немного и его разорвет от информации, накопившейся внутри. Директор нервно жестикулировал, словно выступал на сцене, рассказывая какую-нибудь душещипательную историю, иногда резко останавливался и одергивал Ватсона, чтобы он хоть немного обратил на него внимание. Когда Стэтхерсон еще раз остановил Джона, доктор не выдержал и сквозь зубы произнес:

— Мистер Стэтхерсон, вы не забыли, что мы идем на место преступления?

— Нет, что вы, мистер Ватсон, я все понимаю...— немного осунулся мужчина. На его лбу все так же красовались капельки пота, а на полных щеках проявился легкий румянец. — Просто вы не представляете, какая это мука работать с детьми, особенно с неуправляемыми!

Джон лишь нервно выдохнул, сдерживая желание не завыть от раздражения, и прибавил шагу. Дойти до второго корпуса школы оставалось несколько метров и злоба, копившаяся в глубине души доктора, постепенно ослабевала, из-за осознания того, что путешествие с этим неугомонным директором подходит к концу.

* * *

К несчастью для Джона, тело убитого учителя естествознания уже давно увезли в морг, а самого доктора даже не подпустили к месту преступления. Полицейские лишь непонимающе пожимали плечами и не хотели верить в рассказы Джона о существовании консультирующего детектива, раскрывавшего все дела со скоростью ежели не пули, то со скоростью гоночного болида Формулы-1. Ватсон чувствовал себя аквариумной рыбкой, которая открывала рот, но ее никто не слышал сквозь толстые стенки сосуда, под названием непонимание.

Выйдя из корпуса, в котором было от силы три стража правопорядка, Джон осмотрелся. Прямо перед его глазами открывался прекрасный вид на закат. Красное светило медленно опускалось к Ла-Маншу. Казалось, когда солнце коснется воды, то оно тихо зашипит и от него будет исходить пар, словно оно остывает. В стороне, по небу медленно плелись розовые от заката облака, вторя им, летели чайки, нервно гаркая, как будто бы предвещая окончание дня.

— Неужели я так долго пробыл здесь, в школе? — произнес мысли в слух Джон. Он лениво потянулся, да так, что позвоночник слегка хрустнул.

— Джон! Джон! — в стороне раздался голос Стэтхерсона.

Ватсона охватило чувство злобы и неприязни. Его не прельщала компания директора-таратора, постоянно говорящего обо всем и одновременно ни о чем, повторяя некоторые фразы несколько раз. Доктор прибавил шагу и как только его ладонь оказалась на перилах лестницы, его схватили за плечо. Он натянул улыбку на лице, и повернувшись, ответил напряженным голосом:

— Что вы хотели, мистер Стэтхерсон?

— Если это очень важно для вас, то тело увезли в ближайший морг! — восторженно произнес директор, почесывая себя по лысой макушке.

— А ближайший морг... — вытягивая фразу проговорил Джон, терявший терпение. Он сложил руки на груди, тем самым ожидая ответа от Стэтхерсона, который поначалу не вник в суть вопроса. У директора школы, вдобавок, была и некоторая заторможенность. А самым интересным было то, что медлительность Стэтхерсона проявлялась только тогда, когда мужчине задавали вопрос, а говорить он мог бесконечно, ежели его не перебивали в лекции. Ватсон, по своей долгой, а точнее экстремальной врачебной практике в Афганистане, мог с легкостью отличить знатного алкоголика от наркомана. Но, вот, в болезни директора он не был уверен. С одной стороны симптомы относились к алкоголизму, а с другой некоторые из них относились и к легкой форме наркомании.

" Неужели директор балуется и тем и другим в перерывах между уроками?" — иронично заметил в мыслях Джон.

— Вы спрашиваете про адрес? — округлив свои маленькие глазки, ответил Стэтхерсон. — На улице Холборн, 345 дом.

— Спасибо. — быстро спускаясь по ступеням, прокричал сомнительному собеседнику Ватсон.