По закону жанра (джен)

Яркий свет в кромешном мраке манит не только глупых мотыльков, но и умных людей. Силён, ох, силён в нас первобытный страх перед темнотой и одиночеством. Поэтому мы скучиваемся в городах, в окружении неоновых рекламных огней, зажигаем все лампы, до которых можем дотянуться, приглашаем друзей и только после этого чувствуем себя в безопасности. А уж в Зоне даже самые ярые одиночки поневоле тянутся с наступлением ночи к кострам в компанию себе подобных.

Алабама заметил дрожащие отсветы костра издалека, хотя ещё не совсем стемнело. Они манили подобно блуждающим огонькам, подмигивая сквозь сплетение ветвей, обещали что-то надёжное и незыблемое. Блеснув тёмными, словно ежевичные ягоды, глазами, сталкер провёл широченной ладонью по коротким, курчавым волосам и обернулся. В кустарнике бормотало и ворочалось что-то неуклюжее и ворчливое. Алабама негромко свистнул, привлекая к себе внимание. В кустах смолкло, потом из зарослей высунулась широкая, пегая от веснушек ряшка с крупным носом и живыми, внимательными глазами. Из-под чёрной, вязаной шапки выбивались спутанные медные вихры.

— Чего? — недовольно буркнула физиономия. Голос у парня был густой и пронзительный. — Ну, чего ты привязался, чёрная морда?

Алабама не обиделся. Из уст местных обидно звучало только презрительное словечко «пиндос», а Гусак его так не назвал ни разу. «Черножопый», «чурка», «бесовский выкидыш» — было дело, но только в воспитательных целях. А морда и жопа у натовского дезертира Алабамы и, правда, чёрные, чего уж там.

— Там огонь, — сообщил Алабама и для верности ткнул длинным пальцем в указанном направлении.

Гусак выбрался из зарослей, на ходу натягивая и поправляя штаны. Походка у него была смешная: кривые колесом ноги сталкер ставил на землю осторожно, словно боялся потревожить любимую мозоль, отчего переваливался с боку на бок. Небольшое брюшко и длинная шея, вызывающе торчащая из ворота защитного комбинезона, только добавляли сталкеру сходства с хорошо откормленной, домашней птицей. При всей кажущейся неуклюжести двигался Гусак быстро и уверенно.

— Разберёмся, — сказал он, забирая у напарника свой рюкзак.

Так открыто жечь в Зоне костёр рискнёт не каждый. Либо полный баклан, либо небезосновательно уверенный в своих силах человек. В обоих случаях таилась потенциальная опасность. Первый легко навлечёт беду на всех, а второй этой бедой легко может стать. Рискнуть, однако, определённо стоило.

Гусак повёл носом, вдыхая запах прелой листвы, разбавленный вечерним холодком, и уверенно направился в сторону костра. Алабама, практически неразличимый в сумерках, двинулся за ним чёрной, сутулой тенью. Мягко шуршала влажная листва под осторожными шагами сталкеров, причудливо изломанные, чёрные ветви деревьев то смыкались над головами, то открывали густо-фиолетовое небо в ярких крапинках звёзд.

Какое-то время напарники осторожно шарились поблизости, присматриваясь. У костра сидел один-единственный человек. За спиной его щерились гнилыми зубами какие-то руины, поросшие колючим кустарником и молодой, древесной порослью. Человек задумчиво смотрел на танцующие языки огня и производил впечатление скорее баклана, чем боевика. Облачён в длинный, прорезиненный плащ с капюшоном, у ног валялся тощий, словно помоечный кот, рюкзак, а в руках вместо оружия карандаш и блокнот. Ну как есть баклан.

— Эй, дружище! — обозначился Гусак. — Пустишь к огоньку меня и моего напарника?

Мужчина у костра поднял голову и сжал карандаш так, словно это был пистолет. На лице его мелькнула и исчезла потаённая улыбка. Скорее даже намёк на улыбку. Судя по всему, он не боялся.

— Конечно, — негромко сказал незнакомец и, вроде как, хотел добавить что-то ещё, но спохватился и замолчал. Недосказанность повисла в воздухе, оставляя такое чувство, словно этот человек их ждал. Странный тип, ну да в Зоне других не бывает.

Сталкеры вошли в круг света, держа оружие в разведённых руках. Мужчина у костра равнодушно посмотрел на автоматы и уселся поудобнее, вытянув ноги поближе к огню. Напарники осторожно присели на свои рюкзаки и положили оружие рядом на землю. Помолчали. Гусак кашлянул, переглянулся с Алабамой и неловко сказал:

— Меня Гусак звать. А моего напарника Алабамой кличут.

Хозяин костра безразлично кивнул, почиркал в блокноте и в свою очередь представился:

— Автор.

Алабама покосился на блокнотик и спросил:

— Автор чего?

— Пока ничего, — с той же потаённой усмешкой ответил Автор, — но я над этим работаю.

Гусак уважительно хекнул. Читать он не очень любил, но писатели вгоняли его в благоговейный трепет — это ж надо, столько слов сложить в предложения, да так ловко, что толстенная книга с всякими историями получается. Его напарник наоборот презрительно фыркнул.

— Пфф… Вот у нас в Америке писателем может стать любой. Даже самому писать необязательно. Находишь толкового человека, излагаешь ему идею и отстёгиваешь зелёненьких, а он пишет. Тебе потом только имя своё поставить на титульном листе и можно звонить агенту и грести гонорары.

Негр победоносно осклабился. Гусак оторопело переваривал информацию. Автор загадочно молчал.

— Это как же? — спросил Гусак. — А самому-то не стрёмно? Это всё равно, что друга просить свою жену попользовать, потому что у самого не встал.

Автор расхохотался и застрочил в блокнотик. Алабама сразу сдулся и, смущённо пожав плечами, ответил:

— Ну, не знаю… У нас многие так делают и ничего.

— Здесь тебе не там, — наставительно заметил Гусак. — Тут ведь не за столом у себя дома человек пишет, а в Зоне. Понял, бестолочь? Он тут, наверное, один такой.

— Это верно, — кивнул Автор. — Я тут такой один.

«Бестолочь» покаянно молчал и спорить больше не пытался.

— Историй тут гуляет достаточно, — продолжал Автор. — Они только и ждут, чтобы кто-то их записал… или придумал новую.

— Точно, сэр, — кивнул Алабама. — Писать я не умею, но рассказать нам есть что, верно, напарник? Гусак важно кивнул. — Тебе посмешнее или пострашнее?

— Пострашнее! — твёрдо ответил Автор. — Я хоррор пишу.

— Чего? — не понял Гусак.

— Ужасы, — ответил за Автора Алабама. — Это ты по адресу, ведь Зона — настоящая фабрика кошмаров. Я тут всего два месяца, но спать нормально больше не смогу никогда. Я очень боюсь того, что Зона может сделать со мной, потому что видел — что она делает с другими. Был у меня знакомый один из этих… вы их кончеными называете. Глубоко в него Зона проникла, в самые кишки, в кровь впиталась...

Жена сталкера

Он шагал сквозь ночь, по-хозяйски небрежно вспарывая тяжёлое, росистое одеяло на траве. Перемешивал холодную, ночную сырость торопливым дыханием. Судорожный, со всхлипом вдох и короткий, неслышный выдох. Лёгкое облачко пара у губ, лихорадочный блеск в глазах.

Он торопился. Его гнала холодная, равнодушная луна, сурово качавшая головой. Такая невыносимо яркая. Он старался прятаться в изломанных тенях деревьев, но луна находила его и там. Единственное, что ещё поддерживало его — тот самый хорошо знакомый холодок в животе и биение миллионов крохотных иголочек в кончиках пальцев. Это значит, что впереди Зона.

Она поднимает своё уродливое лицо, бесстыдно и призывно улыбается. Он боится смотреть ей в глаза и отлично знает, как смертельна её улыбка, больше напоминающая оскал химеры, но всё равно идёт. Его больше никто не сможет удержать.

Наматывает километры быстрым шагом. Медленно и мучительно отвоёвывает каждый метр пространства у периметра. Подолгу лежит, уткнувшись лицом в холодную землю, и притворяется обычной падалью. Зона смрадно дышит в лицо, норовя поймать его взгляд, зачаровать навеки, превратить в раба, в послушное орудие своей воли.

Раб Зоны. Он вдруг отчётливо и ясно понял, что давно им стал. Сколько раз, глядя в другие глаза, полные обожания, он видел только жадный взгляд Зоны. Проснувшись среди ночи от собственного крика и слушая нежный, успокаивающий шёпот жены, он вспоминал заунывный собачий вой и свист ветра, пахнущего ржавчиной. Даже обнимающие его тёплые, любящие руки так и не смогли растопить тот самый хорошо знакомый холодок в животе. Только Зона могла дать ему ядрёный коктейль из восторга и ужаса. Восторга от найденного редкого артефакта и ужаса при виде истекающей слюной пасти мутанта или смертельной ловушки, разрядившейся в двух шагах. Сталкер упивался этими ощущениями, а при их отсутствии испытывал жесточайшее похмелье.

День сменялся ночью, зима уступала лету. Обожания в глазах жены становилось всё меньше, а вместо него поселилось отчаяние и глухая боль. Взгляд потускнел, стал беспокойным, размытым извечной пеленой невыплаканных слёз. Так смотрит женщина, связавшая судьбу с пьяницей. Такой взгляд бывает у матери наркомана. А ещё такое выражение поселяется в глазах у жён сталкеров.

Он с усилием отогнал от себя воспоминание об этом её взгляде. Она сама виновата, зачем было мучиться самой и мучить его? Он не хотел ей зла. Просто не мог больше выносить этот страшный взгляд, слышать истеричный, плачущий крик «Не пущу!», чувствовать на своём теле её неожиданно сильные руки, бывшие когда-то нежными и ласковыми.

Он хотел, чтоб она замолчала.

Он хотел, чтоб она слушалась.

Он хотел в Зону.

Сталкер сантиметр за сантиметром полз по мокрой траве, чувствуя брюхом каждый болезненно острый камень, каждую ржавую железку. Торопливо глотал отравленный воздух Зоны и улыбался, ощущая тот самый хорошо знакомый холодок в животе и мельтешение миллионов крохотных иголочек в кончиках пальцев. Он уже и думать забыл о доме, где медленно остывала с ножом под рёбрами пустая человеческая оболочка, бывшая совсем недавно женой сталкера.

Алабама замолчал, воцарилась тишина, только тихо урчал огонь, пожирающий дрова, да скрипел карандашом Автор. Далеко на севере глухо громыхнуло, и этот звук вывел всех из оцепенения.

— А что с ним потом стало? — спросил Гусак и поёжился.

— Сгинул как раз перед тем, как я в Зону сбежал. — Алабама придвинулся ближе к огню. Из леса тянуло промозглым холодом. Пахло дождём.

Негр отстегнул от пояса фляжку, хлебнул сам и вопросительно посмотрел на Автора. Тот отрицательно качнул головой. Сталкер, пожав плечами, протянул угощение напарнику.

— Я после того случая чуть мозги себе не разнёс, — сказал вдруг Алабама. — Видел ведь, к чему всё шло, но ничего не предпринимал. Женщина погибла по моей вине.

— Пиндос, страдающий от чувства вины — какое клише, — негромко пробормотал Автор, но сталкеры услышали.

Гусак опустил фляжку и нахмурился, Алабама поскучнел и замкнулся. Раньше он непременно кинулся бы в драку, но общение с местными заставило его уяснить простую истину — не суйся со своим уставом в чужой монастырь. Хозяином тут был Автор, а значит сиди и молчи, либо проваливай в ночь навстречу вечно голодному зверью.

— Обыденно и предсказуемо, — сказал Автор громче. — Не страшно, в общем.

Гусак фыркнул. Не страшно ему! Просто он не смотрел глаза, которые помнил любящими, а ставшие ныне пустыми и бессмысленными. Или того хуже — одержимыми. Хорошо знакомый и горячо любимый человек, кладезь всевозможных достоинств и талантов, весельчак и преданный друг превращается в одержимое ничтожество, склонное к скорейшему самоуничтожению. Это невыносимо. Это страшно.

Тягостную, неловкую тишину нарушил негромкий, дрожащий голос:

— Ребят, можно к вам? Я мирный.

Алабама с Гусаком вскочили, молниеносно схватив оружие, но Автор даже не шевельнулся. Он с усмешкой посмотрел на встревоженных собеседников и крикнул:

— Милости просим.

И снова Автор показался удовлетворённым, словно некий задуманный им план начал осуществляться. Сталкеры уселись на рюкзаки, но оружие убирать не стали. Тьма неохотно выпустила тощего, напуганного салабона. Лет двадцати, не более. Коротко стриженные русые волосы открывали оттопыренные, розовые уши во всей красе. Жиденькая бородка, очевидно, должная прибавить брутальности облику этого парнишки, со своей задачей явно не справлялась. Побелевшими от напряжения пальцами парень стискивал пистолет Макарова. Состояние оружия и дешёвая, ненадёжная снаряга с первого взгляда выдавали в нём новичка.

— Который раз за периметром? — спросил Гусак.

— Первый, — несмело ответил парень. — Меня Вова зовут.

Алабама фыркнул и отложил оружие. Сам он был в Зоне четвёртый раз и считал себя большим экспертом, хоть дальше Свалки не ходил. Гусак покачал головой.

— Даже и позывного ещё нет. Как же ты отважился впотьмах один бродить? Тут хоть и Кордон, а всё равно опасно.

Вова смутился, покашлял немного и с обречённым видом признался:

— Заблудился я. Наладонник почему-то вырубило. Я ходил-ходил, Деревни новичков всё не было. Темнеть начало, ну и увидел костёр.

— Повезло тебе, — загадочно сказал Автор. — А мы тут страшные байки травим. Ты хоть зелёный совсем, но чувствую, и тебе есть, что рассказать.

Новичок закивал. Он неловко присел, стараясь занимать как можно меньше места, положил пистолет рядом на землю и начал рассказывать:

— Я пока ходил, видел неподалёку заброшенный дом. Хотел войти, но убёг оттуда, хоть и очень устал. Вспомнил, что рассказывал мне мой друг Буба. Его мать, тёть Лена, в больнице предзонника работает и сталкеров лечит. Один из них пугал её россказнями о заброшенных домах в Зоне. Она рассказала Бубе, а он мне…

Схрон

Стать сталкером можно по-разному. Способов, причин и возможностей уйма, но правило одно — для начала нужно пересечь периметр. Миновать заграждение из колючей проволоки, минное поле и контрольную полосу. Не попасться на глаза патрулям и мутантам и до темноты успеть найти надёжное убежище, ибо ночная Зона страшна, беспощадна и алчна до крови, словно свихнувшийся серийный убийца.

Жила катастрофически не успевал. Воздух всё сильнее наливался чернильной тьмой, потянуло холодом. Поправив на ноющих плечах тяжеленный рюкзак, Жила ускорил шаг. Сталкер был из тех, кто идёт с хабаром в Зону, а не из неё. Проще говоря, Жила был торговцем. Немного еды, лекарства, водка и курево — вот и весь немудрящий ассортимент, однако в Зоне цены взлетали до небес, и даже такими пустячками можно было недурно навариться. Только для этого нужно было очень постараться, чтобы остаться в живых.

Жила с тревогой глянул на небо, хитро подмигивающее крохотными, жёлтыми глазами. Высоко над головой медленно колыхался исполинский бледный тюльпан — воздушная «карусель». Матёрая и потому хорошо заметная даже в темноте.

Тонко и протяжно взвыли псевдопсы, приветствуя восходящую луну. Большую, жёлтую, масляно лоснившуюся, словно только что испечённый блин. Жила не сдержал нервной дрожи. Ночная Зона не место для людей. Как же хотелось убраться прочь туда, где свет, тепло и гомон людских голосов.

Сталкер отчаянно осмотрелся и вздрогнул, наткнувшись взглядом на мрачную, тёмную громадину. Туман почтительно огибал её и медленно полз дальше. Это был заброшенный дом. Однако не чувствовалось в нём той тоскливости, что обычно насквозь пропитывает брошенное жильё. Первое впечатление — этот дом со своей судьбой не смирился. Старое, но всё ещё прочное деревянное сооружение агрессивно резало острыми углами ночь, потемневшие от времени доски лоснились от сырости. Окна были тщательно прикрыты тяжёлыми деревянными ставнями, не оставляя ночным тварям Зоны не единого шанса, и только толстая дверь оказалась гостеприимно открыта.

Это был поистине королевский схрон. Жила обрадовано устремился к нему, и вскоре заглядывал в тёмное нутро дома. Никто не зарычал, не бросился убивать. Сталкер включил фонарик и вошёл. По углам в панике металась тьма. Было неожиданно тепло и тихо. Абсолютно тихо до ватной глухоты, до тонкого звона в ушах. Не скрипели рассохшиеся половицы, не скреблись в подполе мыши. Жила негромко кашлянул, чтобы разогнать эту мёртвую тишину, и испуганно замер, ожидая ответной реакции. Ничего не произошло, схрон хранил равнодушное безмолвие.

Где-то глубоко внутри затеплилась непонятная тревога. Взглянув на дверь, сталкер обнаружил прочный, стальной засов, запер дверь, и тревога слегка улеглась, но не покинула насовсем. Она пристроилась где-то глубоко в подсознании и время от времени давала о себе знать мерзким звоночком.

Жила с облегчением скинул на пол рюкзак, а сам с пистолетом и фонариком прошёлся по дому. Смотреть особо было нечего. Кухня с печью и общая комната. Пустые углы, на удивление гладкие добротные полы, сухие без единого пятнышка плесени стены.

Убедившись, что всё заперто и в своём схроне он один, Жила устроился у стены, выключил фонарик и принялся пялиться в темноту. В голове мелькали обрывки образов, ощущений и чувств, не складываясь в цельную, оформившуюся мысль. Сидеть вот так, прислонившись уставшей спиной к тёплым доскам, было хорошо и спокойно. Глаза слипались, тишина окутывала, словно уютное одеяло, снаружи не доносилось ни звука.

«Отличный схрон», — успел подумать Жила, голова его склонилась на грудь, и сталкер мирно уснул. А потом что-то случилось. Чуть слышный вздох, шёпот у самого пола, а может просто пробежал по стене паук. Жила вскинулся, долго нащупывал дрожащими руками фонарик, обливаясь холодным, липким потом, и отстранённо удивлялся собственному страху.

Мигнул и загорелся тугой, жёлтый луч, тьма неохотно отступила, но продолжала скалиться из углов. В доме было тихо и пусто, а снаружи шуршал дождь. Он шептался со стенами дома о погасшем давным-давно очаге, о гулкой пустоте, холоде и мраке. Сталкер успокоился и вновь прислонился к стене, вспугнутый было сон осторожно подкрадывался, вынуждал смежить веки и бессильно опустить голову.

Новый звук пробился сквозь дрёму, знакомый и отчего-то пугающий. Размеренный и монотонный перестук, подобно биению сердца, доносился из-под дома и заставлял натужно вздыхать стены. Тук-тук. Тук-тук. Негромко, но навязчиво.

Жила вскочил, силясь разогнать сонный туман из отяжелевшей головы. Сейчас сталкер был совсем не уверен — слышал ли он что-нибудь или этот звук был просто отзвуками сна, которые насылало встревоженное подсознание.

Жила не смыкал глаз, пока небо не посветлело. Загалдели на ветках вороны, захлопали крыльями, посылая привет тусклому солнцу. Где-то неподалёку хрипло ссорились псевдопсы. Хлопнула разрядившая ловушка. Эти жуткие звуки странным образом успокаивали — всё лучше, чем густая тишина, в которой мерещится всякое. Сон придавил веки стремительно, надёжно и крепко. Сталкер, измученный ночным бдением, спал до самого вечера. Его не потревожила ни жаркая перестрелка, прокатившаяся мимо около полудня, ни короткий, но мощный Выброс. И даже когда мимо пробежал псевдогигант, сотрясая дом до основания, Жила продолжал спать, как заколдованная принцесса.

Проснувшись, он с изумлением и досадой смотрел на наглые звёзды, усеявшие темнеющее небо. Продолжать путь было поздно. Справив нужду с крыльца, сталкер вернулся в дом и собрался было ещё поспать, но не тут-то было — давно он не чувствовал себя таким выспавшимся и отдохнувшим. Перекусив, сталкер принялся привычно пялиться в темноту. В голову лезло чёрте что. Память почему-то именно здесь и сейчас решила вытащить из пыльных закоулков все самые неприглядные и постыдные воспоминания. Жила то и дело непроизвольно ёжился и передёргивал плечами, словно пытаясь стряхнуть это бремя.

Тишина в схроне стала живой и мыслящей. Она присматривалась к сталкеру, тихонько придвигалась ближе. Жила бормотал, покашливал, шуршал снарягой и барабанил пальцами по гладким половицам, но тишина только усмехалась. Она глотала эти жалкие, испуганные звуки и просила добавки. Вопреки нараставшему напряжению и нервозности ничего не произошло. Едва забрезжил рассвет, издёргавшийся сталкер сам не заметил, как заснул.

Небо смущённо румянилось, принимая прощальный поцелуй солнца. Чёрные тополя величественно качали макушками. Вечер дышал холодом и сыростью. Проснувшийся Жила со страхом смотрел в окно и всё отчётливее понимал — с его схроном что-то не так. Едва эта мысль как следует оформилась в голове, Жила подхватил свой неподъёмный рюкзак и ринулся к двери. В данный момент ужасы ночной Зоны выглядели для него в разы привлекательнее, чем живая тишина странного дома с неестественно тёплыми стенами.

Сейчас Жила чувствовал себя так, словно находился в брюхе гигантского хищника. До двери было всего с полдесятка шагов. На втором шаге сталкер зацепился ногой за вздыбившуюся половицу и с грохотом рухнул на пол. Ладони проехались по ставшим болезненно шершавым доскам, запястье напоролось на торчащий гвоздь. Хлынула кровь.

Поскуливая от боли и зажимая рану, Жила поднялся. В голову ударил такой ужас, какого он не испытывал никогда. Даже лёжа в канаве под шквальным огнём военных. Даже отбиваясь от стаи озверелых от голода псов. Даже вырываясь из цепких объятий «карусели», которая как-то ухватила его нелепо раздутый рюкзак. Солнце бросило последний луч в окно, раскрашивая нутро дома жёлто-багряными бликами. Чешуя вспученной, побуревшей краски, неровные стены и провисший потолок стали неприятно похожи на осклизлые внутренности, причудливыми буграми расположившиеся повсюду и дрожащие от предвкушения.

Жила содрогнулся и едва не намочил штаны от осознания того, что провёл здесь двое суток. Он снова рванулся к двери. На этот раз сталкер тщательно смотрел под ноги, поэтому не заметил, как зацепился лямкой рюкзака за торчащую из стены проволоку. Дом не желал отпускать жильца, обретённого после стольких лет забвения и одиночества. Взвыв от новой волны ужаса, сталкер отчаянно дёрнулся. Проволока отпустила добычу и Жила со всего маху впечатался в крепкую, дубовую дверь. С хрустом раздробилась переносица, рот наполнился кровью. Ослеплённый болью, дезориентированный Жила осел на пол, сглатывая кровь и пытаясь сморгнуть черноту перед глазами.

Стены тихонько поскрипывали, из подпола доносился едва различимый перестук, напоминающий ровно и спокойно бьющееся сердце. Тук-тук. Тук-тук. Дом ждал.

Сталкер, наконец, проморгался, сплюнул кровавый сгусток на пол и поднялся на ноги, цепляясь окровавленными пальцами за дверь. Потянул ржавый засов, ещё раз, потом дёрнул изо всех сил. Скользкая от крови рука сорвалась, нежная косточка на локте ушиблась об острый косяк. Заорав от новой вспышки боли в измученном теле, сталкер отшатнулся от двери. А позади как раз на уровне затылка тускло поблёскивала в мертвенном, лунном свете тонкая, заострённая арматурина.

Живая тишина жадно поглотила сдавленный стон и последовавший за ним хрип. Умолк перестук в подполе, притихли стены. Дверь гостеприимно приоткрылась, ожидая новых жильцов. Любопытная луна немедля заглянула в схрон, но не обнаружила ни сталкера, ни его хабар. На гладких половицах и потемневших от времени стенах не осталось даже крови. Ни единого пятнышка.

Ветер тонко посвистывал в ветвях. Луна заливала лес холодным светом, серебрила мелкие, тёмные листья. На севере по-прежнему громыхало, небо начало изредка вспыхивать короткими молниями. Надвигалась гроза.

Компания у костра тем временем пополнилась ещё на одного человека. Это была коренастая, крепко сбитая девушка с короткой стрижкой ёжиком. Она вышла из леса, когда Вова заканчивал свой рассказ, настороженно посмотрела на мужчин холодными, серыми глазами и осведомилась:

— Можно к вам?

— Непременно! — хором воскликнули Алабама и Гусак.

Автор улыбнулся, а Вова сказал:

— Привет, Параня.

Девушка кивнула и села, подложив под себя рюкзак. Снаряга у неё была старенькая, но справная, оружие ухоженное. Небольшого росту, но крепкая Параня была того типа женщин, что одинаково хорошо умеют варить борщ и чинить проводку. Или искать артефакты. Выражение лица у неё было не такое потерянное, как у Вовы, сразу видно — девчонка в Зоне не в первый раз.

Дружеское приветствие Вовы всех удивило, кроме, может, Автора. Ну, да он вообще мало говорил и казался совершенно равнодушным. На парня долго вопросительно поглядывали, пришлось пояснить.

— Мы учились в одной школе, только Параня на год старше, — пояснил Вова. — И живём через два дома друг от друга.

Дети предзонника. Рано или поздно большинство из них устремлялось в Зону, лишь считанные единицы спешили уехать подальше от этой аномальной помойки и найти место в большом мире. Это как в семье пьяниц — печальная статистика говорит, что в таких семьях дети чаще всего тоже становятся алкоголиками. Так обстояли дела и со сталкерством — оно было в крови. Проникало в детей задолго до их рождения. Передавалось на генном уровне от поколения к поколению. Зона проникала в большой мир, используя все доступные средства.

Зона-Зона-Зона. О ней шептались украдкой родители, когда думали, что дети их не слышат. Вопили газеты и телевидение. Предостерегали учителя и представители закона. А дети беспечно играли в сталкеров, сначала понарошку, а со временем и всерьёз.

Стало понятно, почему Параня рискнула выйти к костру — наличие хоть одного знакомого, такого же, как она, успокаивало и придавало уверенности. Гусак про себя подумал, как часто подобное чувство безопасности бывало ложным. Никогда нельзя недооценивать противника, каким бы знакомым, слабым, глупым или незначительным он ни казался. Всё в мире обманчиво, всё имеет скрытые ресурсы, дремлющие, пока не возникнет в них надобность. Это было актуально и для Большой земли, но особенно ярко проявлялось в Зоне.

Как раз в связи с этой мыслью Гусак вспомнил один случай. Какими извилистыми путями сталкер узнал эту историю, он уже и не вспомнил бы. Может, в баре каком услышал или Сидорович по пьяной лавочке сболтнул, но врезалась она Гусаку в память и сейчас просилась на язык.

— Кхм… я тут вспомнил что. — Убедившись, что внимание присутствующих всецело принадлежит ему, Гусак продолжил: — Понятия не имею, откуда я узнал про этот случай, но дело было так…

Кошки

Ожидание придумано самим Сатаной, не иначе. Оно выматывает неизбежной скукой и чувством беспомощности, потому что поторопить время не в нашей власти. Только дети могут безбоязненно проводить время в ожидании, у них его ещё много, а взрослый бесится, чувствуя утекающие в никуда драгоценные часы, но ничего с этим поделать не может. Многие готовы продать душу за возможность раз и навсегда избавиться от этого бессмысленного времяпрепровождения.

В отличие от подобных людей Рубель ожиданием не тяготился. Это время он использовал, чтобы подумать. Наёмник свято верил, что отвлечённые размышления упражняют мозг, а этот орган деловой человек, вроде Рубеля, просто обязан держать в тонусе не хуже тела. На сей раз, поджидая пункт первый своего контракта, он думал о работе.

Контракты в Зоне денег приносили не так чтобы очень много. В любой банановой республике отвалили бы в разы больше, но… Рубель любил слышать поблизости родную речь. Да и тропический климат запомнился неистребимым запахом пота, влажной одеждой и истошными обезьяньими воплями в четыре утра. Уж лучше Зона. Небольшая, но бойкая торговля артефактами приносила стабильную, приятную сумму, так что жить можно. Работой своей наёмник не гордился особо, но и стыда не испытывал. Нормальная, в общем, работа, не хуже и не лучше других.

От размышлений Рубеля отвлекло лёгкое, едва ощутимое прикосновение к ноге. Наёмник опустил глаза и увидел вцепившегося в ботинок тощего, ободранного котёнка грязно-белой масти с серыми подпалинами. Непрерывно дрожа и судорожно цепляясь коготками за шнуровку не берце, зверёныш издал хриплое, придушенное мяуканье. Свалявшаяся, жиденькая шёрстка висела грязными сосульками, полными насекомых. В уголках огромных, на полмордочки, глаз запеклись гнойные корки.

Рубель брезгливо передёрнул плечами при виде этого убожества и небрежно отшвырнул котёнка ногой. Тот ударился о ствол дерева, сдавлено вякнул и замер у подножия дерева. Тощие бока мелко дрожали.

Вопреки расхожему мнению кошки в Зоне были. Брошенные когда-то пушистые мурлыки выжили, одичали и мутировали наравне с прочей фауной Зоны. Вот только в отличие от тех же слепых собак кошки не нападали на людей. Прятались себе по чердакам и дуплам деревьев, ловили ворон, крыс и тушканов и плодились потихоньку. Сталкеры, кропотливо примечающие любое потенциально опасное существо, держащихся наособицу кошек в упор не видели.

Котёнок, воспользовавшись тем, что наёмник отвлёкся, собрал свои невеликие силёнки и предпринял новую попытку взобраться на его ботинок. Видать, совсем ошалел от голода. А может где-то глубоко на генном уровне жила в зверёныше память о щедрых человеческих руках, протягивающих еду, о запахе, обещающем тепло, безопасность и ласку. Котёнок заголосил, что есть мочи, и намертво вцепился когтями в плотную ткань штанов Рубеля.

Наёмник с беспокойством глянул вглубь леса, откуда вот-вот должна была появиться его цель. Не хватало ещё, чтобы сделка сорвалась из-за крикливого комка шерсти. Рубель поспешно наклонился и не без труда оторвал тощее тельце от своих штанов. Обернувшись, он высмотрел еле заметную пульсацию воздуха, подмеченную ранее. Размахнулся и швырнул котёнка в центр аномалии. Раздался сочный чавк, взметнулось вверх лёгкое облачко кровавой мороси и медленно осело на землю в виде неровной окружности, отметившей границы ловушки. Рубель удовлетворённо кивнул воцарившейся тишине, а мгновением позже ещё раз, увидев мелькнувший среди деревьев человеческий силуэт. Пришло время выполнять свою работу.

Один негромкий выстрел и короткий вскрик были слишком ничтожным событием в этом воинственном мире, чтобы кто-нибудь всполошился или хотя бы обратил на них внимание. Даже некролог, упавший через пару минут в общую сеть, никого не удивил. В Зоне умирают каждый день, в том числе и от пулевых ранений. Жирный чернобыльский чернозём ещё жадно впитывал пролитую кровь, а наёмник уже уходил, оставляя за спиной отлично выполненную работу.

До базы оставалось ещё километра три, когда Рубель почувствовал настоятельную потребность опорожнить мочевой пузырь. Убедившись, что вокруг никого, наёмник остановился под деревом и принялся поливать чахлую травку. Вокруг было тихо, слишком тихо. Непонятно почему Рубель вдруг почувствовал, как тонкие волоски на затылке встали дыбом. Он резко вскинул голову и тут же увидел в ветвях кошачью морду. Покрытая мокрыми язвами доходяга, полускрытая листвой, сидела на ветке и спокойно смотрела на человека. Грязно-белая шерсть висела сосульками, а кое-где и вовсе отсутствовала, открывая болезненно-серую, тонкую кожу. Обломанные усы шевелились, влажные, жёлтые глаза были неподвижны.

Рубель медленно застегнул штаны и осторожно отступил от дерева. Кошка не шелохнулась, только глазные яблоки чуть повернулись вслед за человеком. Наёмник двинулся дальше, поминутно оглядываясь, а перед внутренним взором медленно оседало на землю лёгкое, кровавое облачко. Нет, Рубель не считал глупую тварь способной на осмысленную месть, но хотелось, тем не менее, проложить между собой и кошкой как можно большее расстояние.

Озорной ветерок дружески толкнул в спину, словно подгоняя, и в ноздри наёмника ударила густая, отвратительная вонь. Из-за спины отчётливо несло кошачьей мочой. Сдавленно ругаясь, Рубель сбросил рюкзак и вскрикнул от отвращения. Проклятая, блохастая тварь обоссала рюкзак! Плотная ткань пропиталась насквозь и невыносимо смердела. Наёмник с ненавистью посмотрел на дерево. Кошка по-прежнему сидела на ветке, свесив вниз ободранный хвост. Чуткие уши подрагивали, вбирая человеческие вопли и проклятия.

Наёмник нащупал пистолет в кобуре и потянул оружие наружу. Мелькнули облезлые, в язвах бока, и кошка скрылась, словно её и не было. Ругаясь на чём свет стоит, Рубель натянул респиратор, но едкая вонь легко проникала сквозь фильтры и забивала ноздри. Уж лучше нюхать испарения «холодца», честное слово! Терпение лопнуло. Рубель содрал с плеч смердевший рюкзак и с силой швырнул в сторону дерева.

— Подавись, сука! — приглушённо рявкнул он и быстро зашагал к базе. Злость клубилась и застилала глаза. В рюкзаке не было ничего особо ценного, но сам факт, что его вещь пометила полумёртвая от голода, мутировавшая скотина, бесил невероятно. Рубель не любил кошек на Большой земле и теперь просто возненавидел их в Зоне.

Не более полутора километров отделяли наёмника от безопасных стен базы. Мелочь, но Рубелю казалось, что расстояние увеличилось втрое. Оборачиваясь, он видел, как качались маковки бурьяна, указывая путь дьявольской твари. Кошка упорно шла по пятам, не пытаясь пока нападать, но с каждым шагом становилась всё наглее.

Наёмник ускорил шаг, обливаясь потом под тяжёлой снарягой. Глаза щипало, дыхание сбивалось. Впереди чернел неровный круг тёмной, намертво спрессованной земли — «плешка». Рубель взял правее, но тут под ноги ему с яростным визгом бросилось тощее грязно-белое тело. Наёмник споткнулся, сунулся носом вперёд и едва не потерял равновесие. Замер, глядя круглыми глазами в мощную плешку, на краю которой балансировал.

Позади послышался лёгкий шорох и на спину сигануло что-то тяжёлое, истошно орущее, раздирающее когтями одежду. Рубель опрокинулся навзничь, пытаясь раздавить зверя, одновременно следя, чтобы ни одна из его конечностей не попала за край ловушки. Извернувшись, наёмник запустил за спину руку, вцепился в дрожащий от ярости меховой клубок и рванул что есть силы. В запястье немедля вонзились мелкие, острые зубы, кожу полоснули двадцать бритвенно-острых когтей. Рубель заорал от боли и швырнул кошку в центр гравиконцентрата. Влажно хрустнуло, вопли стихли.

Наёмник сел, тяжело дыша и постанывая от пульсирующей боли в руке. Он с тоской вспоминал выброшенный рюкзак, где был прекрасный медицинский набор на все случаи жизни. Обезумевшей шавкой вертелась в голове пугающая мысль: насколько разумным было уничтоженное только что существо, раз оказалось способным спланировать и привести в действие свою месть. Наёмник поднялся на ноги, баюкая раненую руку, и двинулся в обход аномалии. В её центре белело несколько костей и клочок шерсти.

— Получила, стерва, — хрипло прошептал Рубель. — Кто тут царь природы?

Послышался шорох среди стеблей полыни, стремительный топоток и шипение. Наёмник обернулся и почувствовал, что сходит с ума. Большая серая кошка, покрытая радиационными язвами, вышла из травы. Уши прижаты к голове, хвост нервно хлещет по облезлым бокам. Колыхнулась трава, мелькнула густо-рыжая шерсть, и к замершему наёмнику вышел ещё один зверь.

— Твари, — потрясённо прошептал человек. — Поганые твари.

Он вытащил пистолет и выстрелил. Рыжая кошка закричала и окровавленными клубком забилась в предсмертной судороге, выдирая когтями клочья жухлой травы. А серая кошка прыгнула визжащим, осатаневшим от ярости сгустком когтей и зубов. Трава качалась, выпуская десятки худых, облезлых, запаршивевших кошек. Мир наполнился сверканием жёлтых глаз, оскаленными пастями и истошным визгом. Кошки зверели, подбирались ближе, норовили вцепиться в лицо и оглушительно орали.

Рубель увернулся от серой кошки и сделал шаг назад на негнущихся, непослушных ногах. Крупная, пятнистая зверюга выметнулась из травы и повисла на бедре, на пару сантиметров промахнувшись мимо предмета мужской гордости наёмника. Прижав дуло пистолета к голове обезумевшей твари, наёмник выстрелил. А потом побежал, как не бегал ещё никогда. Позади тысячей голосов завывала сама преисподняя и бесшумно гнала свою жертву туда, где виднелась еле заметная пульсация воздуха.

Наёмник так ничего и не понял. Сочно чавкнуло, рванулось ввысь густое, кровавое облако, а по краям ловушки расшвыряло несколько окровавленных кусков плоти. Кошки остановились и умолкли, а одна издала призывный звук. Из травы трясущимися комочками шерсти высыпали котята. Урча от голода и жадности, они набросились на сочащееся кровью мясо. Кошки сидели рядом и с невозмутимым видом умывали мордочки, брезгливо стряхивая с лап тяжёлые, красные капли.

Костёр с треском плюнул раскалённым угольком. Вова немного отодвинулся, глядя на Гусака совиными глазами и переживая только что услышанное. История явно произвела на него впечатление. Алабама копался в рюкзаке, Автор задумчиво курил. Налетел озорной ветер, взметнул листья, припорошил ими сидящих людей. Шум грозы слышался всё ближе. Все, кроме Автора, то и дело с беспокойством поглядывали на небо. Звёзды гасли одна за другой, съедаемые тьмой, надвигавшейся с севера.

— Ненавижу кошек, — заявил, наконец, Автор, выпуская облачко дыма. — Наглые, самовлюблённые, эгоистичные твари! Но история неплоха.

Параня покачала головой, но промолчала. Гусак безразлично пожал плечами. Вова сказал:

— А мне нравятся кошки, они забавные. Моя бабушка говорит — кто любит кошек, будет хорошо понимать женщин.

На последней фразе Вова отчаянно покраснел и старался не смотреть в сторону Парани. Гусак понимающе посмеивался. Алабама извлёк из недр рюкзака бутерброд с варёной колбасой и теперь неторопливо жевал, оглядывая всех блестящими глазами. Параня благосклонно глянув на Вову, достала из своего рюкзака пакет с маленькими пирожками и раздала присутствующим. Автор, впрочем, от угощения отказался.

— Как мило, — хохотнул он. — И наивно. В женщинах слишком много от кошек, чтобы кто-то мог надеяться на их верность. Или считать, что понял их. На самом деле тут и понимать нечего! Женщина, прежде всего, стремится обеспечить себе тёплую и сытую жизнь. Всё, что ею движет — чистой воды эгоизм. А все эти рассуждения и сопливая лирика поэтов — от наивности.

— Да неужели? — не выдержала Параня.

— Именно так, деточка! — Автор ухмылялся, очень довольный собой. Он глубоко затянулся и выпустил в лицо девушке клуб дыма. — Женщины — по природе своей самки, озабоченные собой и потомством. Но чаще только собой.

Если целью Автора было вывести Параню из равновесия, то ему это удалось. Девушка подобралась, глаза гневно сверкали, пухлые, кукольные губы кривились от обиды.

— Эй, полегче приятель, — вмешался Алабама. — Незачем так…

— Правда глаза колет? — хитро спросил Автор. — Скажете, я не прав?

Гусак привстал, примиряюще протягивая руки и уже жалея о рассказанной истории. Вова растеряно переводил взгляд с одного на другого и всё хотел что-то сказать, но не решался.

— Не прав! — рявкнула Параня.

— Докажи!

Ветер пригнул языки пламени, сбросил с головы Гусака шапку и с победоносным воем умчался ввысь, где тяжело ворочалась и громыхала исполинская, чёрная туча. По всему видно, дождя не миновать.

— Слышали про Кота и Мышку? — спросила Параня, демонстративно не глядя на Автора.

Алабама недоумённо пожал плечами, Вова отрицательно мотнул головой, а Гусак со свистом втянул воздух и взволнованно кивнул.

— Я слышал. Даже встретил однажды. Ну… его… в основном. Странная история с ними вышла, но подробностей не знаю. Я пришёл в Зону гораздо позже них.

Автор щелчком отбросил окурок в темноту, лениво расправил на коленях блокнот и приготовил карандаш.

— Рассказывай, — разрешил он.

— Я расскажу, — с нажимом сказала Параня. — Мой отец знал их обоих до того, как…

Живое сердце

Глухой рокот аномальной бури, бушевавшей за стенами схрона, постепенно затихал. Рассеялась кровавая муть перед глазами, голова сделалась звонкой и лёгкой, а тело после тяжкого перехода и перенесённого Выброса странным образом наполнялось бодростью и силой. Кот шевельнулся, по очереди напряг мышцы рук и ног, проверяя свою способность двигаться.

— Отлежала? — тихо спросила темнота.

Кот улыбнулся и крепче прижал к себе тёплое, податливое тело, чувствуя, что тьма улыбается в ответ.

— Ничего не отлежала, — сказал он, нащупал на правом плече лицо Мышки и ущипнул за нос. Девушка фыркнула и тихонько засмеялась. Они начали возиться и дурачиться, словно два глупых щенка.

Как спокойно было ощущать над головой надёжные своды подвала, отделяющие хрупкие человеческие пылинки от смертельной энергии Выброса. Каким облегчением было почувствовать, что перевернувшийся мир снова становится на место. Выброс ушёл и унёс с собой угрозу смерти, самое время праздновать жизнь. Ощущать ладонью смеющиеся губы, угадывать в темноте лукавый блеск глаз, прикасаться к тёплой, живой коже и ловить губами тихий стон. Вселенная сузилась до каменных стен подвала, Зона была напрочь забыта. Не стало ни верха, ни низа, только мужчина и женщина, как и было задумано с начала времён.

Над Зоной проносились стремительные ветра, волочащие за собой клочья туч. Далеко на севере ревел и завывал тысячами голосов Гон. Ночь, величественная и невозмутимая, неспешно шествовала над землёй. Маленький, ярко светящийся квадрат вспорол темноту подвала и осветил два сонных лица. Первое принадлежало смуглому парню с пронзительно-зелёными глазами, второе девушке, светловолосой и кареглазой с остреньким, аккуратным носиком. Оба они всматривались в светящийся экран ПДА, который парень держал перед лицом. Второй рукой он обнимал девушку.

— Нашёл что-нибудь? — с любопытством спросила Мышка.

Кот неопределённо пожал плечами. Этот ПДА они ещё вчера сняли с трупа сталкера, найденного на окраине Свалки. Больше ничего при нём не было, но в наладоннике могла быть интересная информация, поэтому девайс захватили с собой. Ничего ценного Кот пока не обнаружил, но продолжал лениво шерстить наладонник. Устаревшая инфа о Выбросах и передвижениях Гона. Куча отчётов о доставке сообщений и некрологи, некрологи… Мышка начала проваливаться в сон, когда Кот вдруг сказал:

— Есть!

Мышка подняла голову, посмотрела на экран и сразу поняла — это он. Тот самый куш, на который надеется каждый, кто идёт в Зону. Тот заветный джек-пот, ради которого люди согласны терпеть грязь, холод и смерть. То, ради чего она и Кот пришли в Зону — обещание богатой, а потому свободной жизни. Можно сколько угодно рассуждать о прелестях аскетизма, о свободе духа и денежном бремени, но настоящую свободу могут себе позволить только очень богатые люди. Так считал Кот, в этом была убеждена Мышка.

Среди хлама, скопленного покойным владельцем ПДА, Коту удалось найти несколько бессвязных, личных заметок и координаты тайника. Текст был написан в расчёте на то, что понять его мог бы только автор, но Кот неплохо умел читать между строк.

«21.04.14

21:22

Накидался, как сука, но оно того стоило. Раввин, жлобяра долго мялся, но инфу слил. Рыбка, Звезда, Грави и Свет. Жарка».

«28.10.14

18:38

Всё собрал, кроме Рыбки. Нигде нет, и давно никому не попадалась. Бляя…»

«06.06.15

12:14

Собрал, закинул, жду. Я идиот. Если Раввин набрехал, спросить не с кого. Какой кретин бросит в аномалию четыре дорогущих арта? Хотя белая вспышка была и хлопок, как еврей и говорил. Ещё четыре часа ждать».

Кот отвлёкся и показал Мышке один из некрологов, заботливо сохранённых владельцем ПДА с прошлого года: «15.10.14 Сталкер Раввин, одиночка. Тёмная долина, жарка».

— Жесть, — прокомментировала Мышка. — И там упоминалась жарка. Думаешь, совпадение?

Кот неопределённо хмыкнул, пожал плечами, и они начали читать дальше.

«06.06.15

17:35

Не могу успокоиться! Получилось ведь!!! Никогда ещё не видел такой красоты!!! А если он и правда с того света возвращает? Короче, арт этот бесценен, я думаю! Я богат!!!»

— Бедняга, — тихо сказала Мышка. — Он так радовался.

Кот сделал скорбное лицо, но особой грусти не испытывал. В глубине души сталкер был благодарен тому парню, что ему вздумалось помереть и оставить такое наследство. Пусть не переводится хабар в его сталкерском раю.

Координаты тайника были так же туманны, как и заметки. Артефакт был спрятан «на той ферме, где псевдособака набросилась, еле пристрелил». Ферм и псевдособак в Зоне было великое множество, и существовала огромная вероятность, что хабар найдёт кто-нибудь другой. Кот, рассуждая логически, решил искать на ферме, ближайшей к месту упокоения владельца ПДА. А если так, то Тёмная долина.

Поутру Коту не терпелось вылезти из схрона и отправиться в путь. Он то и дело подгонял Мышку, которая собиралась тщательно и по-женски медленно.

— Ты бы ещё губы накрасила, — издевался парень, в нетерпении притаптывая ногой у лестницы. — Ну, чего ты копаешься?

Мышка только отмахивалась, тщательно размещая предметы первой необходимости по подсумкам и разгрузке. Проблема переносимого веса была для субтильной девчонки особенно актуальна. Наконец, всё было готово, и Кот поднял крышку погреба.

Утро выдалось ясное и погожее, как всегда после Выброса. Воздух был прозрачным и чуть горьковатым на вкус. Надвинув на лица защитные маски, — полетел жгучий пух — Кот и Мышка взяли курс на Тёмную долину. Стоило выйти на тропу, как исчезла из них интимная игривость, словно смытая, растворённая без остатка этим резковатым воздухом Зоны. Сейчас друг за другом шли напарники, с полуслова, жеста, взгляда понимающие друг друга. Оба были собраны, серьёзны и прекрасно видели смерть, смотрящую на них с обочины, потирающую свои костлявые, сухонькие ладошки, готовую забрать своё.

Но Кот с Мышкой шли хорошо: уверенно, но с опаской, бдительно, но без лишней паники. Со Свалки до Тёмной долины было недалеко, если мерить обычными километрами, но километрами аномальными путь растянулся втрое. Дважды забредали на «язык», с которого потом долго искали выход. Один раз Мышка по пояс провалилась в яму, полную жгучего пуха, хорошо хоть старого, наметённого ещё с прошлого Выброса и растерявшего свои опасные свойства. Девчонка была юркая и проворная и выбралась прежде, чем Кот подоспел на помощь. Пару раз останавливались справить нужду и счистить со снаряги жгучий пух, пока он не превратил комбинезоны в истлевшие лохмотья. А потом снова торопились, подгоняемые видением необычайной красоты, редкостного артефакта, который сделает их богатыми.

— Интересно, — задумчиво сказала Мышка во время очередной короткой остановки, — как это «с того света возвращает»? Там у него так было написано? Неужели и правда мёртвого может оживить?

Кот немного подумал и ответил:

— А чёрт его знает. С этими артефактами ни в чём нельзя быть полностью уверенным. Хорошо бы. Тогда цена на него взлетит до небес.

Мышка подняла голову, словно пыталась рассмотреть в реденьких облаках количество денежных единиц, выданных за артефакт.

— А вдруг мы могли бы оживить того парня?

Кот промолчал, но на лице его было сомнение. Да нечего там было оживлять — вороны хорошо потрудились над лицом, а остальное уже тронуло тление. А даже если и существовала возможность провернуть такое, даже самый сильный артефакт отдал бы себя без остатка и превратился бы в бесполезный булыжник, цена которому банка консервов за десяток. Мышка всё поняла и только вздохнула. Она всегда понимала его без слов.

К вечеру вдали показались щербатые стены фермы с осыпавшимся с одной стороны кирпичным забором. У Кота с Мышкой словно второе дыхание открылось: гудящие от усталости ноги перестали шаркать по земле, согнутые под тяжестью рюкзаков спины выпрямились, глаза заблестели. Они начали огибать небольшое радиоактивное болотце и тут нарвались на толпу полузомби. Редкие и странные твари. Представьте себе человека, перерубленного в поясе. И вот верхняя половина отправилась погулять при помощи рук, которыми опиралась о землю на манер костылей, чтобы перенести вперёд обрубок туловища. Обычно полузомби лежали под водой, игнорируя процессы разложения, и пребывали в состоянии анабиоза, но сегодня недавний Выброс, очевидно, их пробудил. Двигались они молча и совершенно бесшумно, что, в общем-то, несвойственно кадаврам.

Идущая замыкающей Мышка услышала их только благодаря шлёпанью капель воды о землю.

— Кот! — взвизгнула она, пронзая очередью ближайший полутруп.

Кот обернулся и, мгновенно оценив ситуацию, просигналил отступление. Схватив за шиворот подругу, парень буквально выдернул её из смыкавшегося кольца синих, мёртвых тел. Вот вам ещё одна загадка Зоны: полузомби убивали, чтобы пожрать, но на кой им еда, если нечем гадить? Дурацкие мысли лезут в голову в моменты кризиса, того не отнять. Хорошо хоть лезут мимоходом, вспыхивая и тут же угасая, словно лучина.

Бегство особых успехов не принесло, потому что убегать Кот и Мышка могли только шагом чуть быстрее прогулочного, то есть с такой же скоростью, что и нелепые обрубки. А те продолжали преследовать сталкера и его подругу с убийственным упорством. Мутные, широко раскрытые глаза смотрели на убегающую добычу без всякого выражения, из гнилых ртов лилась болотная вода, а руки шустро работали, бросая вперёд безногие тела.

Вскоре стало ясно, что от них никак не отделаться, а искать сокровище, постоянно оборачиваясь и натыкаясь на голодных кадавров как минимум неудобно. Пришлось пострелять. Как можно убить труп? А никак. Можно только лишить его возможности передвигаться, но на это уходила масса патронов. Тут хорошо подошла бы сабля или даже меч, но какой псих станет таскать по радиоактивной местности столько железа? Не говоря уже о том, что эти предметы эффективны только против полутрупов, которые считаются редкостью.

Люди уже оглохли от грохота выстрелов, натруженные за день ноги отказывались совершать прыжки и кульбиты, тела не успевали уворачиваться, а кадавры всё пёрли и пёрли. Мышка увидела, как упал Кот, и на него немедленно навалился один из полутрупов. Она отвлеклась всего на мгновение, но этого хватило, чтобы один зомби вырвал из рук автомат, а другой сбил с ног. Мертвяки рвали на ней одежду, стремясь поскорее добраться до живого мяса.

Мышка не стала тратить силы на призывы о помощи и визг, ведь на поясе в ножнах висел нож. С третьей попытки удалось его извлечь, и Мышка начала беспорядочно всаживать его в мёртвую плоть. Лезвие не извлекало из тел ничего, кроме потоков мутной воды, воняющей болотом и дохлыми лягушками. Постепенно натиск ослабевал, и Мышке удалось отползти и вскочить на ноги. Первым делом она попыталась найти взглядом Кота, но тот был погребён под грудой бледных, шевелящихся тел и, судя по всему, уже не отбивался.

Злость затопила, ударила в голову и вырвалась наружу яростным криком. В обычном состоянии девушка ни за что не рискнула бы подойти к полузомби на расстояние удара ножом, но сейчас страх был напрочь выжжен яростью. Перехватив нож, Мышка начала рубить и колоть, кромсать и отсекать целые лоскутья от полутрупов. Вскоре земля вокруг была усеяна вяло шевелившимися обрубками, а Мышка с натугой волокла Кота подальше от них. Оттащив его, она отыскала оружие и бегом вернулась к распростёртому на земле телу. В пылу драки девушка не заметила, как стемнело. Пришлось доставать фонарик и выяснять, какого чёрта Кот до сих пор не соизволил встать.

Ответом была обширная на горле. Если точнее, то горло у Кота отсутствовало вовсе. Парень лежал, разбросав руки и глядя мёртвыми глазами на холодные звёзды. Мышка хотела закричать, чтобы выплеснуть переполнявшее отчаяние, но только крепче стиснула зубы. Правило не шуметь лишний раз сработало, как часы. И так нашумели уже достаточно. Раздирая ногтями щёки до крови, Мышка тихонько по-бабьи завыла.

Одиночество. Оно надвигалось вместе с темнотой. Выло вдали псевдопсом, шуршало сухими листьями, плакало сереньким дождём. И прежде всего одиночество было молчанием. Мышка гладила окровавленными пальцами неподвижное лицо Кота, застывшее в гримасе боли, а одиночество давило тишиной и тяжким грузом ложилось на плечи.

Потом Мышка вдруг резко подняла голову и посмотрела на темнеющую впереди ферму. Медленно, словно заново пробуя собственное тело, поднялась и зашагала вперёд. Сначала девушка шла медленно, волоча ноги, словно древняя старуха, но постепенно спина её выпрямилась, а в движениях заскользила надежда.

Псевдособака на ферме и в самом деле была и не одна. Мышка взобралась на высокий забор и оттуда перестреляла псин одну за другой. Потом вернулась за телом Кота. Полузомби всё ещё шевелились, но перебитые конечности не давали им подняться. Мышка всхлипнула, но тут же снова себя одёрнула. Подхватила Кота подмышки и потащила к ферме, стараясь не смотреть на его безвольно болтающуюся голову и страшную рану на шее.

Утро застало Мышку заботливо пристраивающей Кота на куче трухлявой соломы в конце длинного хлева. Закончив это занятие и утерев со лба пот, девушка принялась методично обшаривать все укромные уголки, какие только приходили на ум. Напряжение и бессонная ночь сказывались. В глазах мелькали белые мушки, боковым зрением мерещились стремительные тени. Несколько раз она срывалась и бежала к Коту — казалось, что он зовёт её. День прошёл в сонном тумане и бесконечных поисках и в памяти не отложился. Наступал вечер, тени удлинились, а тайник так и не был найден.

Мышка села на солому рядом с трупом Кота и закрыла лицо руками. Её охватило отупение и апатия, сил не было даже на отчаяние. Пустой желудок скрутила судорога, во рту пересохло. Хотелось заплакать, но организм не желал тратить на это занятие остатки сил. Снаружи пошёл дождь. Его мягкий шёпот успокаивал, заставлял слипаться глаза. Мышка уронила голову, но тут же испуганно вскинулась — снова послышался голос Кота.

Девушка потёрла глаза, с трудом поднялась и вышла на улицу. Заново осмотрела двор фермы, и взгляд её упал на ржавую поильную ёмкость, что громоздилась у забора между хлевами. Мышка с подозрением сощурила глаза и решительно двинулась к ёмкости. Оскальзываясь на мокрой, ржавой лестнице, взобралась на поилку и попыталась приподнять люк горловины. Посыпались хлопья ржавчины, но не так много, как должно бы — очевидно люк открывали не так давно. Напрягаясь до дрожи в руках и ломоты в висках, Мышка рывками приподняла крышку, откинула её и заглянула внутрь. В нос ударила волна липкого смрада, вызвав пустые рвотные спазмы. Поилка была до половины заполнена вязкой, вонючей жидкостью, идентифицировать которую не удалось, кроме явного её биологического происхождения.

Девушка нерешительно помедлила, но потом всё же спрыгнула внутрь. У пояса медленно колыхалось вонючее месиво, Мышку всё-таки вырвало. Отдышавшись, что было непросто, она ногой ощупала ближайшее пространство и почти сразу наткнулась на что-то тяжёлое. Присев и стараясь не дышать, нащупала толстый, освинцованный контейнер, схватила его за ручку и не без труда подняла. Пережив ещё одну волну тошноты, Мышка с натугой вышвырнула контейнер наружу, а потом выбралась сама.

Свежий воздух пьянил не хуже выдержанного вина. Дождь смывал со снаряги зловонную жидкость, барабанил по лицу. День умер без остатка. По небу неслись чёрные тучи, дождь зарядил всерьёз. Когда лёгкие очистились от последних миазмов, Мышка подхватила контейнер и вошла в хлев. Села на солому, откинула крышку, и из контейнера полился мягкий, красноватый свет. Внутри лежало… сердце. Артефакт, «сваренный», если так можно выразиться, в жарке из четырёх дорогих и редких артефактов, больше всего был похож на человеческое сердце, переливающееся всеми оттенками красного.

Счётчик Гейгера молчал, поэтому Мышка безбоязненно взяла артефакт в руки. Ощущение гладкого, чуть тёплого образования в ладонях наполняло тело силой. Усталость отступила, сонная муть, ставшая уже привычной, развеялась. Испугавшись, что попусту тратит драгоценную силу артефакта на себя, Мышка повернулась и положила его на неподвижную грудь Кота. Последнее, что она запомнила, прежде чем уснуть — это медленная пульсация артефакта. И, правда, будто настоящее, живое сердце.

Разбудил Мышку мощный, громовой раскат. Девушка была на ногах прежде, чем отступил сон, и она смогла адекватно воспринимать действительность. Над фермой грохотал гром и бушевал ливень. Его барабанная дробь заставила придти в себя и осмотреться. Первое, что бросилось в глаза — куча окровавленной, трухлявой соломы. Абсолютно пустая, Кота не было. Исчез также автомат Мышки, её рюкзак и опустевший контейнер. Не веря своим глазам, девушка смотрела на опустевшую солому. Кот действительно ожил. И ушёл, бросив её одну, без оружия и припасов, но ни обиды, ни досады Мышка не чувствовала. Одна-единственная мысль поддерживала и наполняла светом глаза — зато живой. Радость гнала её сквозь дождь, через Тёмную долину, кишащую зверьём и ловушками. Ликование разворачивалось крыльями за спиной.

Он живой!

«Живой», — победно гремела гроза.

«Живой», — соглашался дождь.

«Живой», — кивала, разворачивая воронку, матёрая карусель.

ПДА завибрировал, оповещая об упавшем сообщении. Кот равнодушно прочёл некролог: «30.06.15 Сталкер Мышка, Тёмная долина, карусель». Кот сидел в их подвале на окраине Свалки, пережидая дождь. В этой его вновь обретённой жизни не было места для Мышки. Это имя для парня больше ничего не значило. Вместе с новой жизнью артефакт дал ему новую память. Впоследствии когда Коту выражали соболезнования по поводу его потери, он только недоумённо пожимал плечами и переводил разговор на другую тему. Он много пил, и прошлая жизнь лишь изредка приходила в пьяном бреду.

Параня посмотрела на Автора тяжёлым взглядом и сказала:

— Однажды напившись, Кот рассказал моему отцу о своих якобы снах, но папа сопоставил одно с другим и сообразил в чём дело. Он пытался объяснить и Коту, но ему было всё равно. К тому времени Кот мало походил на человека. Он умер, отравившись авиационным спиртом.

Параня замолчала, невидящими глазами глядя в пламя костра. Вова вздохнул, Алабама покачал курчавой головой, а Гусак протянул:

— Да-а…

И только Автор хмыкнул и сказал пренебрежительно:

— Ну, и в чём тут верность и самопожертвование? Девчонка просто не хотела терять покровителя и оставаться в одиночестве, вот и всё. Совершенно не страшная история.

Щёки Парани побагровели от гнева. Она открыла рот ответить, но тут вмешался Алабама.

— Да что с тобой, приятель? Как можно быть таким… таким… — Негр никак не мог подобрать нужного слова.

— Мудаком, — выручил напарника Гусак.

Над головой ослепительно сверкнуло, а мгновением позже грохнуло так мощно, что сталкеры втянули головы в плечи. И только Автор не обратил на буйство природы никакого внимания. Весь его вид излучал язвительность и презрение.

— Может я и мудак, но вы все какие-то невыносимо скучные со своими сопливыми байками для младшей дошкольной группы. Не нравитесь вы мне.

Алабама и Параня вскочили, сжав кулаки, с твёрдым намерением вколотить немного хороших манер в этого засранца. Автор по-волчьи улыбнулся и негромко приказал Паране:

— Сидеть. — Потом повернулся к Алабаме. — Ты! Пошёл вон.

Параня плюхнулась на место, а негр, поражённо сверкая белками глаз, убрёл во тьму. Остальные пытались вскочить, но дела у них, судя по всему, не заладились.

— Контролёр! — в панике завопил Гусак.

Автор засмеялся и поднялся на ноги, небрежно помахивая блокнотом. Ветер трепал полы его плаща. Во вспышках молний лицо этого человека казалось маской самого Сатаны. С неба вдруг хлынуло так, словно все небесные хляби разверзлись в одночасье.

— Как банально, — бросил Автор. — Избито, как ваши глупые россказни. У вас есть все подсказки, а вы кричите «Контролёр!». Хотя, в каком-то смысле меня и так можно назвать.

Сталкеры нерешительно переглядывались, пытаясь сообразить, в чём дело. С неба лило, костёр давно потух. Росчерки молний кроили небо над головой, небесная артиллерия грохотала практически безостановочно. Первой не выдержала Параня.

— Что за херню ты несёшь, — спросила она со свойственной ей прямотой. — Совсем от радиации мозги спеклись?

— Я? Я несу херню? — взорвался Автор. — Да как ты смеешь! Я вас всех выдумал вместе с вашими жалкими историями. Я ваш создатель, ваш бог, если угодно. Поняла, тупая сучка?

Гусак изумлённо открыл рот, но, захлебнувшись дождевыми струями, тут же его закрыл. Из темноты вдруг послышался недоверчивый смех Алабамы.

— Ты спятил, — с жалостью сказала Параня.

Эта презрительная жалость окончательно взбесила Автора, но бушевать и выходить из себя он не стал. Наоборот как-то сразу успокоился, словно принял окончательное решение, он подошёл и помахал блокнотом перед лицом девушки.

— Здесь, — сказал он, — ваши судьбы. Ваша жизнь и смерть. Не веришь?

Прикрывая блокнот от дождя, что, впрочем, не сильно удалось, Автор начал читать:

— Удалившись по приказу Автора от своих друзей, Алабама бесцельно бродил во тьме. Он чувствовал себя одиноким и испуганным. Ночная Зона пугала, заставляла человека чувствовать себя ничтожеством перед её кровожадной мощью. Вдруг справа от себя он услышал хриплое рычание псевдопса. Алабама медленно повернулся и увидел смерть, принявшую обличье крупного зверя с влажно поблёскивающей пастью, полной острых зубов.

Автор перестал читать и прислушался. Все вздрогнули, когда неподалёку скрытый ночной тьмой и непогодой закричал Алабама. Его крик, безнадёжный и страшный, прокатился в воздухе, на мгновение заглушив адские громовые раскаты, а потом его перекрыл злобный рык псевдопса. Гусак, Параня и Вова, побледневшие и застывшие, слушали, как истекают последние мгновения жизни чернокожего. Потом всё стихло. Автор с удовлетворением кивнул и победоносно оглядел своих пленников. Его прямо-таки распирало от гордости. Гусак посмотрел на него и процедил сквозь зубы:

— Что ты, урод, сделал с моим напарником? — Губы сталкера сводило от ненависти. — Да я тебя…

— Да-да, — перебил ничуть не впечатлённый Автор. — Порежешь ножичком, которого у тебя нет, пристрелишь из автомата, который даже не можешь поднять, голыми руками порвёшь. Я знаю всё, что ты собираешься сказать или сделать. Не забывай — это я тебя придумал. Что касается негра — я должен был его прикончить, причём первым. Это закон любого хоррора. И потом не нравился он мне. Негр в Чернобыле смотрится так же органично, как корова на льду. Он был ошибкой, но я всё исправил.

— Ты идиот, — вдруг сказал Вова окрепшим голосом. Автор уставился на него с преувеличенным изумлением, словно с ним заговорила грязь под ногами, но Вова не смутился. — Ты называешь нас глупыми, при этом утверждая, что сам нас придумал. Это многое говорит о тебе, как о писателе. И не писатель ты вовсе, а обычный, зарвавшийся графоман с завышенным самомнением.

Гусак и Параня зааплодировали и завопили что-то ободряющее, полностью согласные с товарищем по несчастью. Вова благодарно кивнул. Автор утёр залитое дождевыми струями лицо и сердито посмотрел на небо. Дождь начал стихать. Гроза ещё шумно ворочалась в небе, но постепенно отдалялась к югу. Небо на востоке стало приобретать жемчужно-серый оттенок, звёзды гасли. Приближалось утро.

— Это не завышенное самомнение, а здоровая самокритика, — поправил Автор. Перевернул страницу блокнота, ещё одну и, найдя нужную запись, прочёл: — Неожиданный, плотный порыв ветра опрокинул новичка на землю и закружился вокруг него в отчаянном ритме.

Параня закричала, глядя на воздушную воронку, скрывшую внутри себя Вову. Гусак непрерывно матерился.

— Когда странное явление рассеялось, Вова неподвижно лежал на земле и не подавал признаков жизни. — Автор посмотрел на распростёртое тело Вовы и буркнул: — Не люблю, когда умничают.

— Какой же ты урод, — сквозь слёзы сказала Параня.

Автор отвесил шутливый поклон и начал прохаживаться, рассуждая вслух:

— Законы жанра следует соблюдать, иначе начнётся хаос. Что такое хоррор? Это, прежде всего, смерть во всех своих богатых проявлениях. Чувство страха и безысходности. И никакого хэппи-энда! Должен вас огорчить, ребята, но вы умрёте. Моя история соблюдает все правила, как можете заметить: сначала негр, потом невинный и слабый герой-обаяшка. Кто следующий? По закону жанра это может быть любой из вас, и я великодушно предоставляю вам выбор.

Закончив тираду, Автор благодушно улыбнулся, словно добрый дядюшка, щедро одаривающий любимых племянников. Гусак вдруг расслабился и посмотрел на мучителя с насмешкой. Сталкер вымок до нитки, давно потерял свою шапку и несерьёзные, рыжие вихры облепили веснушчатое лицо. Однако смотрелся он настолько гордо и независимо, что Параня невольно расправила плечи и выпрямилась.

— У тебя, парень, явный дефицит внимания, — хмыкнул Гусак. — Жаль смотреть, как ты выпрыгиваешь из штанов, пытаясь написать что-то при отсутствии способностей. История твоя нелогичная и скучная. Дерьмовая, в общем, история.

Автор побагровел. Он готов был изредка терпеть критику, но только не из уст собственных персонажей. Нервно перевернул лист блокнота, едва не вырвав его, Автор сдавленным от злости голосом принялся читать:

— Гусак почувствовал сильную, стреляющую боль в позвоночнике и тошнотворную слабость.

— Давай-давай, — прохрипел, корчась, Гусак. На лице его выступил пот, сталкер задыхался. — Без своего сраного блокнотика ты просто обычный, заносчивый мудак.

— Очевидно, сам того не заметив, Гусак прошёл накануне через «горячее пятно», — сквозь зубы цедил Автор. — Свет в его глазах стал меркнуть, кожа пошла пятнами, сталкер в агонии упал на землю.

Параня плакала, глядя на Гусака, скорчившегося на земле. Рыжие волосы в одно мгновение потускнели и теперь вылезали целыми прядями. Пытливые глаза слепо смотрели в одну точку. За минуту здоровый и сильный мужчина превратился в гниющий труп.

— Грудь Гусака в последний раз дёрнулась и замерла. Сталкер покинул этот мир.

Автор осторожно — мокрая бумага расползалась под пальцами — закрыл блокнот, подошёл к Паране и присел на корточки. С притворной жалостью заглянул в её залитое слезами лицо и сказал:

— Ну, в чём дело, девочка? Я придумал тебя сильной и смелой, чтобы читатели плакали, читая, как ты умираешь. Вытри слёзы и не вздумай меня разочаровывать.

Параня подняла взгляд, серые глаза холодно сверкнули. Она слегка наклонилась к Автору и прошептала прямо в лицо:

— Пошёл на хрен.

В руке её блеснуло короткое лезвие дрянного, перочинного ножа. Размахнувшись, она всадила его в левую глазницу сидящего перед ней мужчины. Автор заорал, упал навзничь и пополз прочь, отталкиваясь ногами. Его блокнот остался валяться в грязи. Параня легко поднялась на ноги и подобрала его. Текст на промокшей бумаге «поплыл» и сделался совсем нечитабельным. Девушка один за другим выдернула все листы, даже чистые, и разорвала их мелкие клочья. Потом помогла подняться Вове и заботливо поддержала, когда тот снова чуть не упал. Парня шатало от слабости, выглядел он потрёпанным, но вполне живым.

— Спасибо за нож, — сказала Парня. Вова кивнул.

— Как?! — кричал Автор, ползая в грязи и зажимая окровавленными руками глаз. — Как?! Как?!

— Прав был Гусак, — сказала Параня. — Дерьмовый ты автор. Рассуждал тут о законах жанра, умничал. Ты в Зоне, кретин, тут нет никаких законов.

— А уж если вводишь в рассказ себя, — добавил Вова, — случиться может всё, что угодно. И надо было меня убить как-то понадёжнее. Нельзя быть таким небрежным с персонажами.

С этими словами парень подобрал свой старенький пистолет. Автор отпрянул и отчаянно, с мольбой завопил:

— Не надо! Я перепишу вашу историю!

— Мы как-нибудь сами, — сказал Вова и нажал на спуск.

Первые утренние лучи осветили два могильных холмика с крестами, сооружёнными из подручных материалов. Вова нацарапал на кресте позывной и дату смерти Гусака и повесил на перекладину противогаз сталкера. Параня проводила аналогичную процедуру с могилой Алабамы. Тело Автора они, не сговариваясь, бросили непогребённым на радость воронам и мутантам.

А потом дети предзонника подобрали свои и трофейные вещи и ушли, не оглядываясь. Возможно, Вова и Параня составят пару, чтобы дать Зоне новое поколение сталкеров, а может, расстанутся за следующим поворотом. Что бы они ни решили, это уже будет их собственная история. История в жанре хоррора, драмы, любовного романа или боевой фантастики — пока неизвестно. С уверенностью можно сказать только одно — рассказ будет про Зону.