Совет и Одеяло (гет)

Завтра начнётся война.

Гажил понимает, что на этот раз всё серьёзнее некуда. Фейри Тейл вляпался по самые гланды, и непонятно, хватит ли у них тузов в рукаве, чтобы одолеть этого противника.

Дело дрянь — а ведь пару недель назад Гажил и знать не знал об опасности, повисшей над гильдией.

Тогда они с кошаком и мелкой съезжали с квартиры. Даже удивительно, но он за год привязался к этому месту: здесь было славно отдыхать после службы; хоть и тесно, но всё нужное под рукой. Всё и все, гихи.

Пожалуй, это Гажилу и было необходимо после самого кардинального поворота в своей жизни, не считая Фейри, — вступления в Совет, к хитрым слащавым чинушам, в обитель справедливости и правильности до скрежета зубов. Он не раз порывался вбить особо бесячим их улыбочки прямо в рожи, когда они удивлялись, видя его в форме, и намекали: как бы капитан сам за решётку не угодил, с его-то прошлым. Рэдфокс и без их участия прекрасно помнил о своих поступках, но не жалел ни об одном: всё случилось так, как и должно было случиться.

В остальном работа ему нравилась, как ни странно; особенное удовольствие приносили облавы на тёмные гильдии: вот уж где позабавиться можно вволю, наблюдая за их жалкими попытками, под мелодичный хруст сломанных носов и рёбер. Да, Гажилу определённо нравились его полномочия.

Оттого и жаль было бросать капитанский чин, но чего не сделаешь ради долбанутого, родного Фейри Тейл. Прикипел он к ним не на шутку — и не стыдился этого. Что постыдного в наличии семьи, пусть и пришибленной на всю голову?

Помнится, он жил себе этот год спокойно, не думал ни о чем, пока мелкая всю малину не испортила своими слезами и мудрёными вопросами: вот какого лешего ей вздумалось рассуждать, вернётся он в гильдию или нет? Ещё и вырубилась, малахольная; пришлось укладывать рядом — учудит что, не мог он её одну оставить. Причём лицо было такое блаженное, словно сто книжек залпом проглотила. Улыбалась — как вообще можно улыбаться во сне? Нахмурилась слегка, когда он руку на неё положил; и притянуть хотел к себе, да побоялся, что проснётся и сбежит. К тому же, не заснул бы он нормально, и так мучился полночи: то от девичьего тела в нескольких сантиметрах от своего, то от мыслей: действительно, стоит ли возвращаться в Фейри Тейл, если он возродится?

В конце концов, Гажил решил вернуться. Совет Советом, но семью бросать не дело. А мелкая всё равно поскачет стрекозой в числе первых, ну и как он смирится с воссоединением Теневого Механизма? Нет уж, будет рядом и не допустит, чтобы эти болваны опять к ней липли. Тень теперь он, да и механизм тоже — металл ведь. Жирный и борзый пусть идут лесом — вон сколько девок в гильдии, выбирай не хочу!

На этих гневных мыслях он даже руку чуть сжал в локте и задремал. Как оказалось на утро, сон его был чересчур глубоким: Гажил даже не заметил, как Леви исчезла, будто и не приходила вовсе. Он сперва так и подумал — может, привиделось? — но нет, она точно была здесь, постель сохранила её запах. Рэдфокс наивно полагал, что не раз ещё увидит мелкую в своей кровати, но слишком недооценил её упрямство. Одно время он ждал, однако никаких шагов она навстречу не делала. И когда Гажил уже был готов к нарушению законов — правил, которые Леви ввела в начале совместной жизни, — им поручили важное задание. Задание, связанное с Аватаром, чёрт бы побрал этих фанатиков.

Ну а дальше всё закрутилось, как снежный ком. Поезд мчался до Магнолии, и Рэдфокс растёкся по сиденью, сдерживая рвотные позывы, а на краю сознания мелькало: предложить бы ей снова жить вместе. Привычка ведь уже, не так плохо им было в этот год, должна согласиться. Хотя кто её разберёт, мелкую эту с мелкими тараканами в голове, надумает себе ерунды всякой, а ему потом разбирайся, втолковывай, что не маньяк он вовсе и не посягает на её честь и достоинство. Насильственным путём, по крайней мере. Гихихи…

В общем, пока он вяло соображал, волочась по перрону и не отойдя ещё от дорожной пытки, Леви упорхнула к воронке на месте гильдии и постепенно собирающемуся люду. А потом и Гажил с Лили оказались втянуты в бесконечную трескотню, встречи всё новых и новых товарищей, сбредающихся с разных концов страны. Признаться, он был рад видеть старые лица и даже увлёкся рассказами о Совете, довольно отмечая шок тех, кто ещё не знал. Из-за этого он не сразу увидел, как Леви окружили назойливым вниманием два бестолковых поклонника и начали кричать что-то вроде «Теневой Механизм вернулся!». Кричали, пока он не зыркнул предупреждающе — мол, хренушки вам, а не команда, — тут же рты закрыли, не прекратив, правда, увиваться за ней.

Спустя дней пять все были заняты работой: гильдию в который раз приходилось отстраивать своими силами, а Гажил ещё и махаться успевал с местными идиотами. Ностальгия. По вечерам бренчал на гитаре: вдохновение наконец вернулось. В Совете он почему-то не мог сочинять, оставив попытки после двух-трёх неудачных песен, но старые шлягеры напевал иногда, сидя у Леви в комнате: каждый раз перед тем как она выгоняла его взашей, ссылаясь на работу. Не то чтобы его это расстраивало — играть можно и в коридоре, и у себя, благо акустика в их квартирке была отменная.

Потом в его голову затесалась гениальная идея — собрать вновь команду Б. Ну а что, харе уже команде Эрзы всю славу загребать, они тоже не лыком шиты. Вернут Лаксаса и Ко — и охламонов выручать, натворят же делов; особенно огнеупорный, не умеет он действовать скрытно. Главное, деда со спасателями вытащить из этого гадюшника, ну, может, навалять кому по пути, тут уж как повезёт.

Мелких прихватили с собой до кучи: МакГарден и шмакодявку Штраусс; хоть и не участвовали в Играх, а всё равно пригодятся. Кто ж знал, что на горячих источниках случится… кхм… казус.

Не собирался он вовсе её лапать, падать на неё тоже не собирался — во всём виноват этот вонючий подонок Ичия, машущий своим кренделем перед нормальными мужиками. Некоторые мужики, к слову, слишком уж ранимы — как бабы, ей-богу. Разве что кулаками машут будь здоров, нехило ж его, Гажила, вынесло в другую купальню.

Сперва он вообще не понял, что произошло. В полёте его даже укачало немного, а очухался лёжа на ком-то мелком и тёплом, щекой упираясь в упругие полушария. Ещё слышалось сумасшедшее чужое сердцебиение, словно человек под ним сейчас помрёт от приступа.

Естественно, это оказалась Леви, всё по лучшим законам подлости. Может и не подлости — вряд ли он был бы рад валяться на ком-нибудь другом, пусть и посадка вышла бы мягче. Зато состояние мелкой он легко мог представить, даже не глядя на её лицо, как и предугадать последующую реакцию. Ох и визг поднялся...

Хвала небесам, отдельные части его тела не успели среагировать на непосредственный контакт с голой девчонкой, а то завопила бы ещё больше. Будь они наедине, он бы воспользовался столь удачной ситуацией, но несколько пар любопытных глаз вокруг как-то не располагали к интимной обстановке. Поэтому он предпочёл как можно скорее смотаться в раздевалку, оставляя Леви наедине со своим стыдом и слезами на ресницах.

Позднее Гажил извинился, хотя виноватым себя не считал — ух, гамадрил рыжий, попадись только! — скорее чувствовал, что должен её приободрить, всё-таки не каждый день на тебя мужик с неба падает в чём мать родила. Должно быть, она считает себя опозоренной, с её-то заскоками.

— Мелкая. — Она вздрогнула, обернулась и сразу густо покраснела. Он специально поджидал её у выхода с источников, чтобы никого рядом не было. Откашлялся. — Прости. — И замолчал, не зная, что добавить, отводя взгляд куда-то в сторону. Если обида велика, она закроется, как бабочка в коконе, и это откинет их отношения на пару лет назад — точнее, девять, считая Остров. Вот чёрт, придётся начинать всё заново! Он уроет этого…

— Хорошо. Спасибо, Гажил.

Леви улыбалась, робко и ласково, с тем же румянцем на щеках. Он аж опешил, такое добро она излучала — хоть лопатой греби. На него накатило спокойствие, размеренное и тягучее; страшно захотелось прикоснуться к ней сейчас — а то ведь исчезнет, и не узнает он никогда, было это на самом деле или померещилось.

Рэдфокс подошёл вплотную и положил руку на взлохмаченный затылок: она даже пошевельнуться не успела, только в глазах мелькнуло удивление. Рывком он притянул её к себе, наклонившись, и затормозил только когда между их лицами остался какой-то миллиметр, будто решиться не мог на последний рубеж — конечно, он же понятия не имел, как это всё делается. Однако Леви сама сократила расстояние, и он почувствовал лёгкое-лёгкое касание губами. Башню снесло окончательно от этого невинного действа; Гажил заграбастал её в стальные объятия, и поцелуй, или что-то вроде того, стал более грубым и глубоким. Непонятно, сколько он терзал её губы, да только против она явно не была, положила ладони ему на грудь. Тепло от них словно разлилось по всему телу, пульсируя в голове мыслью: его мелкая, только его.

А после времени не было на телячьи нежности: сразу в путь, за Лаксусом, оттуда — на всех парах в Империю. Махина эта, дирижабль, оказалась воистину удобной, главным образом потому, что не укачивало. Драгнилу понравится. Но надо поспешить — никто не знает, из какой передряги придётся их вытаскивать.

Передряга действительно была нехилой. Эта дюжина чертей по праву считается сильнейшей на континенте — даже недалёкий головёшка признал, что давно не встречал таких опасных противников. Правда, потом он добавил, что всё равно их вынесет, и с этим Гажил был согласен: вместе Фейри Тейл справятся с чем угодно, будь то сам дьявол во плоти. После рассказа Первой его уверенность пошатнулась — ради такого ценного трофея Империя всю армию отправит, да он сам бы сделал точно так же. Что одна гильдия может противопоставить многотысячному войску с двенадцатью монстрами? А, точно, ещё и с командиром в лице самого могучего тёмного мага в истории. Охренеть какой удачный расклад. Учитывая, что охотится он не просто за оружием массового поражения, а за телом бывшей подружки, некрофил конченый.

Первая тоже, конечно, хороша: возомнила себя виноватой. Бред. В чём её вина?

Пожертвовать собой, защищая друзей, обречь себя на вечные скитания в попытке сохранить близким жизнь — да она святая. Заслужила поди шанс быть счастливой. С шизиком, способным уничтожить человечество, зато понимающим её как никто другой. Возможно, вместе они бы нашли выход — и померли бы в один день.

Другое дело, когда на руках столько крови, что не отмыть уже; когда во снах порой приходят убиенные, смотрят, шепчут; когда простили те, кому причинил боль по дурости, а сам себя простить не можешь.

Другое дело, когда грешен.

А любовь — единственное, что и за грех-то считать нельзя. Скорее дар, исцеление, глоток свежего воздуха в толще воды. Воздуха, которого он не достоин.

Завтра начнётся война.

Гажил в своём домишке, что они с Лилейным снимают, — валяется на старом диване, закинув руки за голову, и размышляет.

Вероятно, он погибнет скоро. Шанс немаленький, на самом деле, Рэдфокс понимает и это. Однако принять не может — рано ещё, жить хочется, столько всего не успел. Тем более, смерть его не только причинит боль товарищам, но и существенно усложнит победу. В том, что они победят, не сомневается — вот только какими жертвами?

Он должен защитить, способен защитить, он защитит — и повторяет это как гимн, сумрачный, но полный решимости. Умри он — и некому будет спасти, прикрыть спиной, взять удар на себя. Мысли Гажила сводятся постепенно от гильдии к конкретному человеку, больше всего нуждающемуся в его опеке. Никто ведь не заметит, даже если с ней что-нибудь случится, поэтому он дал наказ Лили: охранять её в первую очередь. Мелкая и иксид будут жить во что бы то ни стало, он не позволит им исчезнуть. Собственная участь неважна — давно поставил на себе крест.

Вряд ли у него вообще есть право на какое бы то ни было счастье. За годы в Фейри Тейл он совсем расслабился, с чего-то решил, что груз на плечах стал легче. Нет уж, куда там, не станет он легче даже со смертью. Особенно со смертью — слишком просто. Жить ради чужого благополучия, оберегать его всеми силами, помня каждую секунду, что своего у тебя нет и не будет — вот подходящий вариант для такого как он.

Выходит, что и погибнуть Гажил не может, роскошь ещё более непозволительная. А потому — к чертям могилу, сдохнуть он всегда успеет. Но только не в этой войне.

За окном сумрак, солнце уже село. Лили как убрался куда-то днём, так и нет его до сих пор. Видимо, то таинственное кошачье увлечение вышло за рамки увлечения, и он прощается — в Магнолии эвакуация гражданских. Гажил лениво встаёт с дивана, намереваясь пойти на кухню и заточить что-нибудь съестное, перед тем как ложиться спать, но слышит стук в парадную дверь — не стук, а поскрёбывание. Узнать его владельца не составляет труда, и он, распахнув, видит Леви: с румяными щеками, почему-то сведёнными упрямо бровями и походной сумкой за спиной.

— Куда собралась, мелочь? — спрашивает насмешливо, но вопрос игнорируют: девчонка, хмурясь сильнее, заходит в дом и снимает обувь.

Он совершенно флегматично наблюдает за её бесцеремонностью, прикрыв дверь, и гадает: чего она притопала?

МакГарден же теребит край юбки, гипнотизирует свои босые пальцы ног, а потом сжимает кулаки и выпаливает, поднимая отчаянный взгляд:

— Сегодня я ночую с тобой!

Вот так поворот. Что же она имеет в виду под «ночую»? Гажил озвучивает мысль, прочистив отчего-то охрипшее горло. Краска с её щек расползается по всему лицу, из ушей того и гляди пар повалит. Запинаясь и с трудом подбирая слова — ага, маг-словесник называется, — она выдавливает:

— Ночевать… в смысле спать… спать вместе. П-просто в одной кровати! — добавляет поспешно и машет руками.

Он скалится, посмеиваясь, хотя в голове перебирает проклятия: совсем недавно решил, что кранты личной жизни, а тут мелкая… приходит. С двусмысленными заявлениями. Ну не выгонять же её?

Они ужинают и пьют чай. Леви не замолкает ни на секунду, видимо, от волнения, рассказывает какие-то истории из книжек, о путешествии своих бывших — гихи, правильно! — напарников. Темы предстоящего не касаются; и так ощущение неизбежности витает вокруг. Гажилу на секунду кажется, будто в окне виден чей-то силуэт, светлый и блестящий, но в следующее мгновение он исчезает. Чудится же всякое.

Чай в кружках заканчивается. Оба понимают, что близится «час икс». Над столом повисает тишина.

Леви первая не выдерживает: уносится в ванную, прихватив с собой сумку, и торчит там полчаса. Гажил, исключительно из желания занять себя чем-то монотонным, моет посуду, и это вновь вызывает поток однотипных мыслей.

Чего она добиться хочет своим приходом, малявка дурная, зачем летит к нему прямо в лапы? Совсем уже чокнулась — к мужику на ночь глядя заявляться и говорить, что будет спать с ним в одной постели. Не знай он Леви, подумал бы, что соблазнить пытается, да только дитё это вряд ли способно на такие ухищрения. Наверняка не понимает даже, в какое положение его ставит… А вдруг понимает?

На внезапной догадке посуда заканчивается — и слышен скрип двери ванной. Рэдфокс оборачивается как раз вовремя: в коридоре, переминаясь смущённо с ноги на ногу, стоит мелкая в своей оранжевой пижаме. Ненавистной им пижаме, ибо оголено всё, что только можно. Ещё в прошлый раз намучился, глядя на сползшую бретель и вырез с кружавчиками.

— Дважды нарушаешь свои собственные законы, мелкая. Арестовать тебя, что ли?

В ответ на его нарочито ленивый тон она смешно прикрывает грудь ладонями — было бы что прикрывать, — бормочет:

— Шёл бы ты тоже в душ, утром времени на это точно не будет. Я спать, — и улепётывает.

Гажил окончательно убеждается в том, что ошибся. Вот хитрюга…

* * *

Кожа на шее удивительно тонкая и нежная — он боится, что прокусит ненароком, но сдержаться всё равно не может. Когда мелкая так горячо дышит, а ладони её блуждают в его волосах, он еле контролирует себя. Хочется всего и сразу — но спугнёт, поэтому действует постепенно.

От шеи к ключицам, тонким, выпирающим соблазнительно, от них — к груди, кажущейся меньше обычного, потому как лежит Леви на спине. Майка уже давно улетела куда-то за ненадобностью, и вид Гажилу открывается чудесный в слабом свете фонарей с улицы. Он мнёт, гладит, целует, приноравливаясь к её реакции, играет языком с аккуратными навершиями — она сдавленно стонет, хватаясь пальцами сильнее, однако ноги так и остаются крепко сведёнными: он чувствует это, коснувшись её согнутых коленок.

Гажил старается быть чутким и сдержанным, лаская её грудь и живот, но всё бесполезно — не может она расслабиться. Он возвращается в начало: смотрит в будто застлавшиеся пеленой глаза, видит румянец, заметный даже в полумраке, приоткрытые губы — и накрывает их своими, жадно, нетерпеливо. Получает ответ, столь желанный, и решает идти напролом, чуть ли не рыча от возбуждения: вот же она, мелкая, лежит под ним, ей нравится, очевидно, ну почему он не может её просто взять?

Скользит ладонью к резинке пижамных шорт, лезет под них, дальше и дальше — жарко, очень жарко и влажно, так какого чёрта она напряжена, словно струна? Он принимается гладить там осторожно: она вздрагивает. Ну всё, довольно!

Он прерывает поцелуй, вытаскивая руку, опирается ею на кровать и глядит в испуганные глаза.

— В чём дело? — хрипит, и Леви сжимается ещё больше. Гажил мысленно бьёт себя по башке, повторяя уже более мягко: — Что не так, мелкая? Ты не хочешь?

— Я не знаю, — пищит тихонько, но тут же торопится объяснить: — Завтра… завтра начнётся война, и мы можем… погибнуть, — она всхлипывает. — Это последний шанс… последняя возможность, — жмурится. — Мы должны…

— Нихрена мы не должны, — грубо прерывает он излияния. — Посмотри на меня, Леви.

Теперь её взгляд удивлённый.

— Мы не умрём. Ни завтра, ни послезавтра. Мы победим этих ушлёпков, и впереди у нас будет целая жизнь. Если ты не готова — скажи прямо. Я никуда не тороплюсь.

Гажил предполагает, что она расплачется, но этого не происходит, хотя её сжатые губы дрожат. Кивает — и он понятливо целует её в лоб, ложится рядом и укрывает их обоих сваленным на краю одеялом. А Леви тихонько наклоняется, подцепляя с пола стянутую майку, надевает её и ныряет обратно, к нему под бок.

Он благодарен за это — успокоить тело рядом с неприкрытой грудью было бы гораздо сложнее. И так заснуть вряд ли сумеет после всего случившегося. Точнее, не случившегося. Зато мотивация разделать врагов под орех взлетела до небес — ради её, нет, их счастья Гажил кого угодно сотрёт в порошок. Видать, даже такой как он может надеяться на вселенское прощение.

Приобнимая спящую Леви, он слышит шебуршание в прихожей — Лилейный вернулся.

Спустя час произойдёт нападение.