Недотрога (гет)

Никогда раньше ничего подобного он не чувствовал.

Все вокруг прекрасно знали о том, что Джеймс Поттер был окончательно и бесповоротно влюблен в Лили Эванс. Все изменилось в тот самый миг, когда неожиданно для всех посреди Большого Зала из ниоткуда возникла кудрявая девушка. Она стряхнула пыль с одежды и, бормоча себе под нос что-то о невообразимом идиоте Рональде, которому пора было бы уже научиться слушать других, направилась прямиком к Дамблдору. При взгляде на нее у Джеймса отвисла челюсть, а еда, зачерпнутая им с блюда, полетела мимо рта и шлепнулась жижей на стол. Он едва обратил внимание на противный визг Лили, пялясь на незнакомку.

У той был аккуратный вздернутый носик, спина ее была ровной, а походка уверенной. Она совершенно не обращала внимание на любопытные взгляды, направленные в ее сторону — просто шла прямо к директору. После нескольких секунд разговора Дамблдор поднялся со своего места, и вместе они покинули Зал.

Джеймс был уверен в том, что больше они никогда не встретятся, и это был единственный раз, когда ему довелось узреть этого ангела. Тем не менее, следующим утром она так же уверенно вошла в класс Зельеварения. Едва удостоив Джеймса взглядом, прошла мимо и заняла свободное место. Она ровным счетом не обращала на него внимания, так же, как и на Сириуса, что было, в общем-то, странно. Все девчонки в школе сходили по ним двоим с ума!

Джеймс отметил, что ученицей она была прилежной — уже успела выложить учебники на стол и держала перо наготове. Отвечала на все вопросы и, казалось, знала даже то, о чем никто из присутствующих не имел ни малейшего понятия. Позже, когда Джеймс преградил ей путь с тем, чтобы поздороваться, она обогнула его и пошла вперед, а он так и остался стоять посреди коридора как идиот. Черт! Лили хотя бы раздражалась и останавливалась, когда он так делал. Но Гермионе — так звали девушку — было абсолютно наплевать. И это только раззадоривало его.

Постепенно влюбленность в Лили сошла на нет. Джеймс был в курсе того, что он ее не интересовал. Видел, как она смотрела на Ремуса, и, к своему сожалению, принял это как данность. Не стоило, наверное, так быстро отступать, но было очевидно, что с Ремусом той будет лучше. Лили можно было доверять, более того, она знала его тайну и до сих не выдала ее. Поэтому Джеймс намекнул другу, что тот мог бы пригласить Лили на свидание. Он видел, как Лунатик смотрел на Лили, которая всегда была дружелюбна по отношению к нему. Собственно, и недели не прошло, как они уже были парочкой. Не разжимающей рук и не затыкающейся парочкой. Джеймс уже сбился со счета, сколько раз Сириус просил их прекратить вести эти заумные беседы. Его просто достало то, что они постоянно что-то обсуждали и учились. Вместе.

Питеру Гермиона не понравилась, и это оказалось взаимным. Конечно, она не высказывала ему в лицо все, что думала о нем, и не вызывала на дуэль, но по выражению лица было понятно, какие чувства вызывает в ней Питер. При виде него носик ее сморщивался, а губы сжимались в тонкую полоску. Джеймс считал очаровательным, как мысли отражались на её лице несмотря на то, что Гермиона явно не желала, чтобы все вокруг знали, о чем она думает.

Она была прекрасна. Даже в моменты, когда Гермиона была расстроена, раздражалась или злилась, она была прекрасна. Кудрявая густая грива волос, темно-карие глаза, пухлые розовые губы и самая красивая улыбка, которую ему когда-либо довелось видеть. Джеймс отметил, что она редко улыбалась или смеялась. Чаще всего держалась обособленно, лишь изредка перекидывалась парой слов по поводу учебы. Остальных она избегала, даже Лили. Гермиона ни с кем не хотела иметь ничего общего. Особенно с ним, Джеймсом.

Несмотря на то, что Гермиона с Ремусом почти не общались, он посчитал ее приятной и проницательной, но никак не поразительной. Поэтому одержимость Джеймса его очень удивляла. И все же, он никак не комментировал состояние друга и не старался дать совет — был слишком занят собственными отношениями. Конечно, он никогда не обделял друзей вниманием, и вообще парни всегда придерживались правила «братаны важнее девчонок». Ну, почти всегда. Сириус не пропускал ни одной юбки, у Ремуса была Лили, у Джеймса почти была Гермиона, а у Питера, что ж… у Питера была возможность слушать о похождениях Сириуса, что он и делал.

Бродяга считал, что Гермиона слишком много строит из себя, и Джеймсу уже было пора оставить свои попытки. Он определенно думал, что она того не стоила, определенно не любила веселиться, а уж выходки Мародеров были для нее невыносимы. Из-за всего этого он советовал Джеймсу держаться от нее подальше. Но Джеймсу было все равно. Он не обращал внимания на разговоры друзей и продолжал настойчиво добиваться внимания Гермионы. Сам Сириус на нее даже не претендовал, потому что любая девушка, которая нравилась кому-либо из его друзей-Мародеров была табу для него. Да и сама Гермиона была не в его вкусе, тем более, что особого интереса к его персоне не высказывала. Добросовестно игнорировала его, равно как и всех из их шайки.

Джеймс не понимал, почему же она стойко избегала их компанию. Возможно, услышала что-нибудь нелицеприятное о них от кого-нибудь? В любом случае, справлялась она с этой задачей очень неплохо. Иногда, передвигаясь по замку, Гермиона выбирала такие коридоры и проходы, о существовании которых они даже и не подозревали, будто знала наперед, где они могут столкнуться. Она могла идти навстречу уткнувшись в книгу и, не поднимая взгляда, обходить их компанию. Как будто ее и не интересовало, что происходит вокруг. И все же, если Джеймс оказывался где-то поблизости, весь ее вид говорил о том, что она об этом знает. И это сводило его с ума. Ровно так же, как и интриговало. За четыре месяца Гермиона успела изучить его расписание и старалась посещать различные с ним предметы. Поэтому он подстроил свое под ее. А она снова все переиграла. И ни один из них не собирался сдаваться в этом «перетягивании каната». Джеймс понимал, что в случае победы, награда будет бесценной. Гермиона определенно была ею.

Он снова нашел ее в библиотеке, как и вчера, и позавчера. Волосы ее были собраны в небрежный пучок, стол, за которым она сидела, был завален книгами, а сумка валялась в ногах. Гермиона задумчиво посасывала кончик пера. Вообще, ее любимым лакомством были «Сахарные перья». После того, как однажды Джеймс выяснил сей факт, он стал постоянно присылать ей эти леденцы, в жалких, по мнению Сириуса, попытках впечатлить ее. Джеймсу не нужны были походы в Хогсмид по выходным, обжимания в кладовках и отношения длиной в месяц с драмами и примирениями. Ему просто было нужно, чтобы она обратила на него внимание. Просто посмотрела на него. Потому что сам он постоянно смотрел на нее. На то, как она носит школьную сумку на правом плече, из-за чего оно постоянно болело. На то, как нахмуривала брови во время чтения или прикусывала губу, пытаясь сосредоточиться на занятии.

Джеймс многого не знал о Гермионе. Хотя был бы рад узнать, например, то, что она вполне могла бы составить конкуренцию ему и Мародерам в нарушении школьных правил. Или то, как после полнолуния у нее всегда «случайно» оказывалась в кармане шоколадка, которую Гермиона «не хотела», поэтому она доставалась Лунатику. То, как быстро она сблизилась с их лесничим Хагридом, несмотря на то, что находилась в школе всего четыре месяца. Откуда она? Почему она выбрала Хогвартс? Почему она так ненавидела Питера? И почему при виде Лили и Ремуса она немедленно менялась в лице? Будто тот факт, что они могут быть вместе, совсем сбивал ее с толку.

Несколько раз Джеймс пытался завести разговор, но выглядел совершенно глупо. Сам себе поражался, как это он до сих пор не отступил в попытках обратить ее внимание на себя. Но Гермиона держалась стойко. Он шалил, специально спотыкался прямо перед ней, декламировал восклицания о своей вечной любви к ней — все просто для того, чтобы она взглянула на него. Но ничто не работало. Гермиона всегда проходила мимо, будто ничего и не случилось. Он перепробовал буквально все. Посылал сладости, писал ей стихи, хоть и поэт из него был никудышный. Говорил ей комплименты, приглашал на свидание перед каждым походом в Хогсмид, забирал последнее любимое ею пирожное во время обедов и ужинов, придерживал для нее место рядом с собой в классе и защищал ее перед слизеринцами, когда те к ней приставали. Он делал все это для нее, а она? Она вообще не подала виду, что замечает. Она даже не удосужилась сказать ему простое «спасибо» или улыбнуться. Хоть бы руку пожала, что ли! Но Джеймс не думал так легко сдаваться.

И сейчас Гермиона сидела в библиотеке, окруженная книгами, и очевидно не подозревала о том, что он сидит напротив. Несмотря на то, что он наведывался к ней каждый день с самого того момента, как она появилась в школе.

— Привет, Миона, — поздоровался Джеймс. Она бросила в него сердитый взгляд, на что он только улыбнулся.

Она просто ненавидела, когда он сокращал ее имя, и все же не высказывала недовольства, предпочитая делать вид, что его не существует.

— Много задали, да? — он окинул взглядом кучу книг, лежащих на столе. — Учишь программу на полгода вперед?

Гермиона в ответ только закатила глаза, ее губы дрогнули. Джеймс посчитал это маленькой победой. Она продолжила выписывать что-то на пергамент, но он отметил, как при этом было напряжено ее плечо. Ей определенно стоило носить сумку на другом.

— Хочешь, сделаю массаж? — выпалил он прежде, чем понял, что именно сказал, и удивился собственному нахальству. Меньше месяца назад он с трудом произносил элементарное «привет». Джеймс не понимал, почему именно в ее присутствии он начинал заикаться и нервничать. А ей было все равно!

Она явно была удивлена не меньше него: брови ее поползли вверх, а лицо вытянулось в удивлении. Гермиона наконец посмотрела ему прямо в глаза, и Джеймс снова почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова — язык будто прилип к небу. Ему хотелось пошутить, заставить ее смеяться, просто обратить на себя внимание. Вся школа восхищалась им, так неужели он не может сделать так, чтобы она улыбнулась в его присутствии?

— В эту пятницу квиддич, ты пойдешь? — спросил он. Голос его понизился, от волнения он потирал ладонями колени.

Это даже хуже, чем когда он пытался добиться Лили. Она, по крайне мере, злилась и высказывала все, что думает о нем. Вся школа знала о том, что Джеймс был в нее влюблен, и все просто ждали, когда же она наконец сдастся. Не то, чтобы другие девчонки оставляли попытки завоевать его сердце или просто неплохо провести время с ним. А Гермиона не была похожа на всех остальных девчонок. Свалилась не пойми откуда на его голову. Он не мог себе представить, что она так же неожиданно исчезнет, даже если они не будут вместе или просто поблизости.

Будто именно ее появление повлекло за собой все последующие изменения в их жизнях. Он отстал от Лили, и она наконец-то стала встречаться с Ремусом. Влюбился по уши в другую, чего никогда не ожидал. В ту, что в упор его не замечала. И, что странно, стала с подозрением смотреть на Сириуса, хотя раньше относилась так исключительно к Питеру. Гермиона вообще никогда не говорила с Сириусом. Ни разу не перекинулась парой слов. Просто перенесла свою ненависть с хвостатого друга на всегда такого шутливого и мирного Бродягу.

Гермиона, задрав бровь, метнула недовольный взгляд на Джеймса. Она покачала головой, как бы не веря в то, что вообще мог предложить такое. Он и сам уже готов был врезать самому себе. Знал ведь, что Гермионе нет дела до квиддича! Джеймс не мог понять, в чем причина, но ей определенно не нравилась эта игра. Гермиона предпочитала делать домашнюю работу, нежели выкрикивать речевки с трибун. Джеймс мог вырисовывать узоры в воздухе, выделывать винты, сальто и ловить снитчи — Гермионе было все равно. Его это одновременно и расстраивало, и вдохновляло. Расстраивало больше, конечно.

На протяжении четырех месяцев Джеймс пытался добиться от нее хоть какой-нибудь реакции: улыбки, приветствия, чего угодно. Но все было впустую. Ему нравилась эта игра, но он уже начинал думать, что Гермиона всегда будет на шаг впереди. Она была притягательно, красивой, ловкой и сильной. Однажды ему довелось увидеть ее в сражении. Она участвовала в дуэли, и Гермиона с легкостью разбрасывалась заклинаниями, да еще и успевала защищаться от летевших в нее проклятий. Где семнадцатилетняя девчонка научилась так сражаться? А еще как-то раз в полнолуние она вышла на улицу, и тогда она едва не погибла. Гермиона так и не рассказала, что она делала вне замка ночью…

Была глубокая ночь, полная луна ярко светила на почти черном небе, и словно что-то зловещее витало в воздухе. Сириус, Питер и Джеймс присматривали за Ремусом. Затем они услышали что-то снаружи, и Джеймс оставил друзей одних, а сам пошел проверить, что же это могло быть. Прислушавшись получше, он понял, что слышит бормотание. Слишком знакомый голос, который он узнал бы где угодно. Джеймс подумал, что ему просто послышалось. Он просто слишком часто думал о Гермионе, представляя ее рядом с собой. Его фантазии заставили бы покраснеть даже Сириуса. Но суть была не в этом. В полнолуние никто не рискнул бы покинуть замок, особенно так поздно. Поэтому он уверил себя в том, что ему это точно послышалось. Но как только Джеймс принял свою анимагическую форму, он заметил очертания среди деревьев. Гермиона, нацепив перчатки, аккуратно срывала акониты, бережно кладя их в мешочек. Она резко подняла взгляд, капюшон упал с ее головы, и ветер заиграл в волосах, которые отражали лунный блеск. При виде нее Джеймс забыл, как дышать.

Гермиона явно замерзла — был конец января, а она была слишком легко одета для прогулки по Запретному лесу. Казалось, она совсем не обращала внимания на холодные порывы ветра и горы снега вокруг. Просто аккуратно складывала цветы. Джеймс позволил себе понаблюдать за ней подольше, чего не удавалось в школе. Сейчас она не пыталась казаться сильнее, чем есть на самом деле. Ей не нужно было притворяться. Ей было холодно и страшно, и она не боялась себе в этом признаться. Но Гермиона не поддавалась страху. Она внимательно оглядывалась по сторонам, будто знала, что где-то тут будет бродить оборотень, и нужно быть осторожной.

Наполнив сумку до краев, Гермиона была готова уже поспешить обратно в замок, но плащ ее зацепился за сучок, из-за чего она споткнулась. Джеймс подался вперед — хотел уже было помочь ей — но позабыл о том, что находится в обличии животного, и обнаружил, что вместо руки приподнял копыто. Гермиона подняла на него свои широко раскрытые глаза и приоткрыла рот от удивления. Зубами он помог ей высвободиться. Когда Джеймс повернулся к ней мордой, то понял, что на лице ее не было того безразличия, какое ему приходилось видеть каждый день. Хотя, она ведь не знала, что это был он.

Взгляд Гермионы смягчился, а губы тронула еле заметная улыбка. Из-за холода щеки ее покраснели, а волосы растрепались, но Гермиона не отводила взгляда. Вместо этого она протянула руку и ладонью коснулась его морды. Джеймс чувствовал, что у него подкашивались колени. Она прикоснулась к нему! Улыбалась — ему! В животе что-то оборвалось, сердце было готово вырваться из груди, а разум помахал ручкой.

— Ты… — Гермиона покачала головой. Джеймс почувствовал, как у него в груди что-то сжалось. Ведь не могла же она знать, что это он, так? — … поразительный, — закончила она, проводя рукой у него за ухом.

Он не знал, что и думать, не мог понять, расстроен он или счастлив. Гермиона назвала его «поразительным»! Не то, что мужчина хотел бы услышать в свой адрес, но тоже неплохо.

Джеймс ткнулся головой ей в ладонь, ласкаясь и наслаждаясь близостью. Будучи человеком, он никак не мог добиться от нее внимания, но теперь, когда он стоял перед ней в образе оленя, он полностью захватил ее мысли. А потом случилось ужасное.

В следующую секунду из кустов прямо на них выскочил Ремус и со всей наполняющей его животной свирепостью бросился в сторону Гермионы. Джеймс тут же бросился вперед, преграждая ему путь, но Ремус легким движением отбросил его в сторону и стал рычать на нее. Гермиона в ужасе начала отступать назад, пристально следя за каждым его движением. Она вела себя далеко не так, как он ожидал. Не заплакала, не кричала — просто смотрела на Лунатика. Внезапно Гермиона бросила что-то далеко в сторону, и это отвлекло его внимание. Ремус проследил за ее движением и кинулся за приманкой. В тот же момент Гермиона со всех ног бросилась бежать. Было видно, что она хорошо изучила не только школьные коридоры, но и лесные тропинки. Ловко перепрыгивая через бревна, она бежала так быстро, что даже Питер будучи крысой не мог бы ее нагнать. Оборачиваясь, она видела, как позади следом за ней двигался Лунатик. Гермиона спотыкалась, волосы цеплялись за ветки и в них запутывались листья. В попытке увернуться от яростного удара Ремуса она врезалась в дерево.

Гермионе почти удалось ускользнуть от него, так как Джеймс и Сириус нагоняли друга, пытаясь хоть как-то отвлечь внимание. Очевидно, она пыталась выбирать тропинки, по которым Ремусу было бы намного сложнее ее отследить. Она надеялась, что какой-нибудь лесной зверек приманит его — несколько раз Лунатик отвлекся на кроликов. Джеймс очень старался быть начеку: помогал Гермионе подняться, когда она падала, защищал от атак Лунатика, но это все, чем он мог помочь ей, находясь в своей анимагической форме. А когда он сам упал на бок, явно вывихнув сустав, уже Гермиона помогала ему подняться. Да еще и таким движением, будто он был не раненым животным, а человеком. Другом. Джеймса изрядно помяло во всей этой беготне, но у него даже мысли не было оставить Гермиону одну в опасности. Ремус хоть и был его лучшим другом, превращаясь в оборотня становился поистине устрашающим существом.

В конце концов Сириус смог переманить внимание Лунатика на себя, и Гермионе удалось свободно приблизиться к выходу из леса. Джеймс проводил ее до самого конца пути, чтобы убедиться в том, что она благополучно выбралась. Уже стоя у Хогвартса, она обернулась. Сохатый, запыхавшись, в нерешительности переминался с ноги на ногу и смотрел на нее. Гермиона тяжело дышала, в кудрях ее виднелись веточки и листья, а коленки были изодраны.

— Спасибо, — просто сказала она его, глядя ему прямо в глаза, а затем развернулась и скрылась в школе.

Джеймс провожал ее взглядом и снова чувствовал, что сердце его готово было выпрыгнуть из груди.

«Пожалуйста», — мысленно ответил он.

В этот момент Джеймс очень хотел, чтобы она знала, кого именно благодарила, кто рисковал собственной жизнью, чтобы спасти ее. Тогда бы она точно перестала делать вид, будто его не существует.

Иногда Джеймсу казалось, будто она поняла, что в ту ночь это был он. Потому что после того случая Гермиона стала чуть снисходительнее: когда он пытался обратить ее внимание на себя вместо того, чтобы проигнорировать его, она смотрела ему в глаза. Конечно, она все так же не отвечала, когда он пытался заговорить, но, по крайней мере, не делала вид, будто вообще не слышит его. А иногда ее взгляд менялся. Она смотрела так же, как и в ту ночь в лесу. По-дружески. Не говоря уже о том, что она постоянно украдкой поглядывала на то место, где у него был порез, и на вывихнутую лодыжку. На вопросы однокурсников о том, где он так поранился, Джеймс отвечал, что упал с метлы во время тренировки. Но Гермиона явно не верила в эту историю. Однажды даже раздраженно фыркнула, когда он в очередной раз рассказывал историю про тренировку. Зато когда он повернулся к ней, интересуясь, в чем дело, упорно делала вид, будто его нет.

Джеймс подался вперед всем корпусом и оперся локтями о стол.

— В выходные поход в Хогсмид, — снова предпринял попытку завести разговор Джеймс. Он подарил ей свою самую очаровательную улыбку, ту, от которой девчонки вокруг начинали глупо хихикать. Но только не Гермиона. Вместо этого она задрала бровь и тяжело вздохнула.

Ну что еще он должен сделать, чтобы вытащить из нее хотя бы одно слово! Одно чертово слово — не больше, не меньше.

— Тебя уже пригласили? — тяжело сглатывая поинтересовался Джеймс. Гермиона еле сдерживала улыбку, и он понятия не имел, что это могло означать.

— Если нет, то у меня на примете есть идеальная пара для тебя, — подмигнул он ей.

Она фыркнула и снова покачала головой. Губы ее опять дрогнули, и Джеймс приободрился.

— Он угостит тебя сливочным пивом, подарит свое сердце и будет носить на руках, — он пафосно выделял каждую фразу и выразительно смотрел на Гермиону. В ответ она засмеялась, и от неожиданности Джеймс чуть не вскочил со стула. Вместо этого он широко улыбнулся, а глаза его засветились счастьем.

Гермиона задрала подбородок и посмотрела Джеймсу в глаза. Увидев его реакцию, она стерла с лица улыбку и нацепила непроницаемую маску. Неужели он настолько был ей противен? В чем причина?

Обычно в такие моменты она собирала вещи, вставала и уходила, поэтому Джеймс судорожно пытался сообразить, что такого можно было сказать, чтобы предотвратить это сейчас.

— Лили и Ремус уже четыре месяца вместе, и он собирается сделать ей сюрприз на круглую дату!

Рука с пером замерла над пергаментом, и Гермиона недоуменно посмотрела на Джеймса так, будто ее до сих пор не могла поверить в то, что те двое были вместе. Сам Джеймс до сих пор не понимал ее отношения к этому. Она же почти не общалась с ними, так откуда же ей знать, должны они встречаться или нет?

— И тебя ничего не смущает? — спросила она Джеймса, и тот от удивления чуть не свалился со стула.

Она говаривала! С ним! На самом деле обращалась к нему, а не к кому-то за его спиной. Джеймс даже обернулся, чтобы убедиться наверняка.

— Смущает что? — ответил он вопросом на вопрос, надеясь, что голос не выдавал его волнения.

— То, что Ремус и Лили вместе, — пояснила Гермиона.

У нее был очень красивый голос. Джеймс слышал его лишь однажды, когда она задала какой-то вопрос на занятии. Голос был низкий и хрипловатый. Женский и чувственный. Многие девочки в школе пытались имитировать такой, но у них ничего не получалось. Это было ее особенностью; Гермиона вообще вся была особенная. Внезапно Джеймс вспомнил одну из своих фантазий и неловко заерзал на стуле. Этот голос… будоражил.

— Ну конечно, почему нет? — поинтересовался он таким тоном, будто не имел никакого отношения к Лили. Гермионы и в школе-то не было, когда это все происходило, поэтому упрекнуть его она ни в чем не могла.

— Ты же окончательно и бесповоротно влюблен в нее, разве нет? — напрямую спросила она, сморщив носик.

Джеймс фыркнул.

— Ты что, проспала последние четыре месяца? — выпалил он, поражаясь тому, как… просто с ней было говорить.

Она нахмурилась.

— Естественно, нет.

— Ну, тогда ты должна была заметить, как я преданно охраняю тебя в библиотеке с того самого момента, как ты тут появилась. Я не пишу эссе, не читаю книг. Я сижу напротив и достаю тебя до тех пор, пока ты не уходишь. Если я и влюблен в кого-то отчаянно и бесповоротно, то уж точно не в Лили Эванс.

Гермиона усмехнулась, захлопнула книгу и поднялась со своего места.

— Джеймс, серьезно, ты совсем меня не знаешь, — сказала она, раскинув руки в стороны.

— Ну так позволь мне узнать, — попросил он ее с надеждой в голосе, — и решить самому. Мы выпьем по сливочному пиву, поболтаем, я прокачу тебя на спине — что плохого? — Джеймс не сдвинулся с места.

— Прокатишь меня на спине, — повторила Гермиона, уголки ее губ снова подрагивали.

— Ну, если ты устанешь, конечно, — пояснил он, ухмыльнувшись.

Гермиона закатила глаза.

— Ты ведь даже не влюблен в меня. Я никогда не буду одной из тех девчонок, которые подстраивают расписание под твое ради того, чтобы ты мельком взглянул на них. И тебя это заводит. Тебе нравится сама мысль о том, что можешь добиться кого-то, кто не падает ниц перед тобой.

Гермиона закинула книги в сумку, ей явно все это надоело.

— Ты не любишь девушку, ты любишь охоту на нее.

— Я бы мог полюбить девушку, — возразил Джеймс, вставая со стула, — если бы девушка позволила мне.

Гермиона наклонилась вперед, уперлась руками в стол и повторила с каменным лицом:

— Но ты не знаешь эту девушку.

— В таком случае, — он почувствовал, как ярость начинает наполнять его, — девушка должна позволить мне узнать ее получше. Как, по-твоему, я узнаю ее, если она к себе на пушечный выстрел не подпускает?

Черт возьми, она не давала ему ни единого шанса! Как он мог доказать ей, что из них могла бы получиться прекрасная пара, если она вечно отвергала его?

— Может, девушка хочет этим что-то сказать! — ответила Гермиона громче.

— Ну, тогда девушка может даже не стараться, потому что я не отступлю, — он выделил последние три слова, тыча пальцем себе в грудь, — Завтра я опять приду сюда, а послезавтра в Хогсмиде куплю тебе упаковку «Сахарных перьев», и буду снова и снова звать тебя на свидание. Буду мечтать о тебе днем и ночью, и ты ничего не можешь с этим поделать. Можешь только позволить мне любить тебя!

Джеймс понял, что стоит перед ней, тяжело дыша. Он миллионы раз хотел сказать все это ей, десятки раз проигрывал в голове возможное развитие ситуации, и наконец-то сделал это.

Гермиона отрицательно покачала головой и отвела глаза в сторону.

— Мы не должны быть вместе, Джеймс — сказала она уже тихо.

— В смысле? — он нахмурился, и плечи его поникли, — Откуда тебе знать, должны или нет?

Она снова взглянула не него, в этот раз лицо ее выражало беспредельную грусть.

— Ты встретишь девушку, которая будет подходить тебе идеально, и забудешь обо мне.

— Да никогда! — он сглотнул, кадык его дернулся. — Меня никогда еще никто не интересовал так, как ты. Ты исключительная.

Гермиона снова отрицательно покачала головой.

— Нет, я не…

— Ты прекрасна, удивительна, да слов не хватит, чтобы описать, какова ты в моих глазах. — Джеймс запустил пятерню в волосы, — Я знаю, что это не взаимно. Но, может быть, могло бы стать? Я имею ввиду, ну, возможно…

— Джеймс, — прервала его Гермиона. — Иногда добыча не стоит сил, затраченных на поимку.

Она вложила свои такие теплые и мягкие руки в его, и Джеймс почувствовал, как теплая волна прошла по его телу с головы до пят. Гермиона чувствовала то же самое. Он точно это заметил: дыхание ее сбилось, а вся она слегка покрылась мурашками.

— Я… — она прочистила горло. — Я схожу с тобой на свидание. Один раз. И ты поймешь, что я совсем не такая, какой ты меня себе нафантазировал.

Гермиона погладила большим пальцем его руку, и его сердце пропустило удар.

— Со мной скучно. Я на самом деле люблю учиться. А еще я слишком много говорю.

— Видишь, мы же идеально дополняем друг друга. Я всегда могу развеселить, — его глаза загорелись.

Гермиона покачала головой из стороны в сторону.

— Нет, я… Я упряма и абсолютно невыносима. Тебя начнет раздражать то, что я вечно умничаю. А еще я храплю! — в отчаянии добавила Гермиона и быстро закивала головой в подтверждении своих слов.

И Джеймс расхохотался, просто не смог сдержаться.

— Ну и что, Сириус тоже, но мы до сих пор лучшие друзья, — он пожал плечами. — Я знаю, что ты не идеальна. Это нормально. Я просто… Просто хочу, чтобы ты дала мне шанс. Нам шанс. Нам правда может быть хорошо вместе.

Гермиона вздохнула, очевидно забыв, что руки ее все еще лежали в его ладонях.

— Ничего хорошего из этого не выйдет.

Джеймс улыбнулся, предчувствуя падение стен, которые Гермиона выстроила вокруг себя.

— Всего один вечер: сливочное пиво, прогулка по Хогсмиду, поцелуйчик, если до этого дойдет, — радостно сказал он.

Она смерила его осуждающим взглядом, но в глазах ее плясали искорки.

— Просто подогреваю интерес, — пробормотал он с улыбкой на лице.

— Мой или свой? — поддразнила его Гермиона.

— Оба, — Джеймс подмигнул ей. Любая друга девчонка давно бы уже растаяла на месте, но Гермиона лишь насмехалась над ним.

— Ты… такой самоуверенный.

— Очень.

— И вечно паясничаешь.

— Вечно.

— И не станешь защищать права существ или почитывать вечерами книжки, — пробормотала она уже себе под нос, отводя взгляд и склоняя голову на бок.

— Каких существ? — поинтересовался Джеймс. Ему начало казаться, что разговор уходит не в то русло, — Можешь читать вечерами напролет, а я просто буду наблюдать за тобой.

Лицо его снова озарила улыбка. Он и так занимался этим каждый день, и прекращать не собирался. Гермиона поджала губы.

— И откуда только это в тебе? — спросила она, закатив глаза.

— Талант. Я вижу нечто прекрасное, например, тебя, и слова сами ложатся на язык, выражая только малую долю того, что я на самом деле чувствую.

Гермиона покраснела.

— Ну в самом деле!

— В самом деле, — произнес Джеймс, посмеиваясь. — Сравню ли с летним днем твои черты?

— Все, хватит. Пожалуйста. Иначе нам обоим будет неловко, — Гермиона закатила глаза.

Джеймс снова засмеялся, а потом приложил руку к сердцу и драматично сделал шаг назад.

— Но ты милей, умеренней и краше… [1]

— Хватит! — сказала она, прыснув.

— Не нравится Шекспир? — спросил он, скрестив руки на груди. — Хм-м…

Джеймс призадумался.

— Тогда, — он набрал в легкие побольше воздуха и задрал подбородок:

— Льется жизни поток

в неизвестные дали,

в сны, в него мы бросаем из сердца-цветка

лепесток, и еще лепесток.

Мы их видим вначале, как прекрасны они, отплывают пока.

Джеймс увидел, как лицо Гермионы вытянулось в удивлении, и это заставило его улыбнуться.

— В них и радости цвет, — продолжил он, —

и на них упованье,

распускается роза, мы сыплем ее лепестки;

их грядущий рассвет,

их иное призванье, никогда не узнать нам.

Течением этой реки

прочь стремятся они

и смывают из воды,

далеко за передел, в бесконечность летят.

Остаемся одни,

и торопятся годы,

уплывает цветок, остается его аромат [2].

— Джеймс, — мягко произнесла Гермиона. Она явно противилась чувствам, которые он пробуждал в ней. Глаза ее засияли и потемнели.

— Что, и Лоуэлл не нравится? — беспечно спросил он, задумчиво постукивая пальцем по подбородку. — Какая привереда. О, знаю!

Джеймс склонился к ней. Гермиона не двинулась с места, что очень его удивило. Медленно и нежно он провел пальцем по ее щеке, пробуждая желание в обоих. Наконец-то он смог прикоснуться к ней, ощутить на пальцах ее нежную, молочную кожу. И это было в миллионы раз лучше, чем он когда-либо фантазировал.

К этому времени библиотека успела опустеть, и они остались вдвоем, один на один, и ничто не могло помешать им.

Джеймс решил зачитать одно из стихотворений, которое мама любила рассказывать ему, пока вязала или ухаживала за садом.

— Где-то, где никогда не бывал, даже сверх охотно

любого познания, твои глаза обладают безмолвием:

в жесте легчайшем твоем — все, что меня заточает,

чего невозможно коснуться, ибо слишком близко оно.

Твой малейший взгляд отворяет меня без труда

хоть и как пальцы сжал я себя,

за лепестком лепесток, раскрываешь меня, как раскрывает Весна

(касаясь умело, загадочно) свою первую розу.

А пожелаешь зарыть меня, я и

жизнь моя — мы красиво захлопнемся, вдруг,

как когда сердцевина цветка представляет

снег, сверху падающий осторожно.

Джеймс прочерчивал кончиком пальца путь вниз от ее шеи к плечу; мягко провел по сгибу руки. Он не мог оторвать глаз от нее — еле прикрытых, темно-карих с рыжими вкраплениями.

— Из постижимого в нашем мире не сравнимо ничто

с мощью хрупкости твоей колоссальной: чье сложение

подчиняет цветом своих государств меня,

смерть и вечность с каждым вздохом рисуя.

Наконец он взял руки Гермионы в свои и стал изучать каждую складочку. Пальцы их переплелись.

— Не пойму, что такое в тебе что тебя закрывает

и раскрывает; только что-то во мне понимает

голос глаз твоих глубже всех роз вокруг

ни у кого, у дождя даже, нет таких крохотных рук [3].

1 Пер. С. Маршака

2 Пер. А. Алексеевой

3 Пер. Н. Семонифф

Ресницы Гермионы увлажнились, она грустно покачала головой.

— Ты ведь не меня должен был полюбить. — Она всхлипнула, и по щеке покатилась слеза. — Я очень старалась сделать так, чтобы ничего этого не произошло, очень. Прости меня, я…

— Гермиона, — Джеймс прервал поток ее слов. Он понятия не имел, почему она была так расстроена. Только успел понять, что она считала, будто они ни в коем случае не должны были быть вместе, но почему именно — не мог себе представить.

Ведь он почувствовал, что все было как раз наоборот в ту самую секунду, как она предстала перед ним. Сириус никогда не верил в любовь с первого взгляда, но как тогда объяснить то, что творилось с ним, Джеймсом? Она разожгла огонь в его сердце. Горделивая зануда. Но такая прекрасная. Вокруг нее витало миллион вопросов, а его интересовал ответ лишь на один из них: будет ли она с ним? Он желал ее всем своим существом. Хотел чувствовать ее пухлые розовые губы и целовать их без остановки. Бережно держать ее маленькие ладошки и никогда не выпускать. Запускать ладонь в ее густую кудрявую копну. Любить каждый миллиметр ее мягкого и стройного тела.

Бродяга сказал бы, что он идиот. Питер, наверное, предположил бы, что он совсем сошел с ума. Ремус просто улыбнулся бы и покачал головой. Когда Джеймс сказал, что по-настоящему влюбился, они все посчитали, что он излишне драматизирует. Но ведь это лучшее чувство, которое человек может испытать! Одна ее улыбка возносила Джеймса на седьмое небо от счастья. Голос ее пробуждал неведомые доселе ощущения, а мысли и фантазии выходили далеко за грани положенных. От одного ее прикосновения перехватывало дыхание, а по телу проходила дрожь. И что же это, если не любовь? Самое чистое чувство, открывающее сознанию новые стороны и грани.

— Если ты все еще о Лили, то забудь. Они с Ремусом созданы друг для друга, — успокоил Гермиону Джеймс. — Они — идеальная пара. Я это вижу, они это видят. Жалею, что не понял этого раньше. А что касается нас… С тобой все иначе. Я точно знаю. Чувствую, — он подарил ей одну из своих обаятельных улыбок. — Гермиона, дай мне шанс. Позволь пригласить на свидание, позволь мне влюбить тебя в себя, — Джеймс прижал ее к себе. — Обещаю, ты очень скоро убедишься в том, что я прав.

Последние слова он произнес уже тише. Гермиона провела языком по губам. Джеймс проследил за этим движением и глаза его наполнились желанием.

— Я вообще не должна здесь находиться, Джеймс.

— Где еще, как не здесь? — перебил он ее, заглядывая в глаза. Она стояла так близко, что он мог рассмотреть каждую крапинку в ее зрачках.

Гермиона в поражении вздохнула и опустила плечи.

— Ты поймешь, как сильно ошибался, — прошептала она, не отрывая взгляда от его губ.

В глазах ее отражалось желание. Неужели все это время она чувствовала то же самое? Сейчас она стояла так близко, что он чувствовал ее дыхание на своем подбородке. И он не собирался упускать шанса.

Джеймс коснулся ладонью ее щеки и внезапно почувствовал себя словно первокурсник, который ни разу не целовался с девушкой. Кожа Гермионы была мягкой и нежной. Она потерлась щекой о подставленную ладонь, и Джеймс подумал, что они на самом деле идеально дополняли друг друга. Кудрявый локон упал прямо на тыльную сторону его руки.

Гермиона не отталкивала его. Не убегала и не делала вид, будто его не существует. Она… ждала?

Джеймс колебался какую-то долю секунды. Если она была права, то поцелуй разом развеет его чувства, и он поймет, что последние четыре месяца были потрачены впустую.

Она выглядела так соблазнительно, что Джеймс облизнул губы. Лучше ведь сразу выяснить, да? В конце концов, он был Мародером и не боялся любых последствий. Даже если они предполагали потерю самой желанной девушки в мире. Желудок его сделал кульбит, а сердце забилось, как сумасшедшее.

Джеймс наклонился к ее лицу и слегка коснулся ее губ своими. Простой поцелуй. Такой же, как и с кучей девушек до нее, но при этом совсем ни на что не похожий. Он прихватил губами ее нижнюю губу, провел по ней языком, и в ту же секунду поцелуй из неуверенного перерос в пылкий и страстный. Гермиона откинула голову и прикрыла глаза, позволяя его языку проникнуть в свой рот. Она всем телом прижалась к Джеймсу и, обвив руками его шею, запустила ладони в его шевелюру. Они глубоко дышали через нос, не желая отрываться друг от друга.

Джеймс крепче обнял Гермиону, чуть ли не вжимаясь в нее. Каждый изгиб ее тела идеально подходил его телу. Гермиона приподнялась на цыпочках и углубила поцелуй. Она то покусывала его губы, то проводила по ним языком, вбирая в себя. Целовалась она потрясающе. Коленки Джеймса подкашивались, а руки, бережно держащие талию Гермионы, подрагивали. Затем одной рукой он надавил ей на затылок, пытаясь слиться с ней в единое целое. Ни одна даже самая смелая его фантазия не могла сравниться с реальностью.

Губы Гермионы были сладкими словно малина, и Джеймс решил, что отныне это его любимый вкус. После такого сумасшедшего поцелуя она не посмеет утверждать, что они не должны быть вместе! Он вжал ее бедра в свои и стал медленно подталкивать девушку к столу позади нее. Не глядя, Джеймс смахнул книги и пергаменты со стола и усадил ее на него. Гермиона обхватила его ногами, и в ответ Джеймс только сильнее вжимался в нее. Она хаотично возила руками по его спине, впиваясь ногтями всякий раз, когда Джеймс прикусывал ее язык.

Гермиона еле слышно постанывала. Они так тесно прижимались друг к другу, что она наверняка должна была почувствовать его нарастающее возбуждение. То, как она стонала под ним, покусывала его губы, ее прикосновения — все это пробуждало в нем неистовое желание. Джеймс понятия не имел, сколько времени они провели так, упиваясь друг другом, прерываясь только лишь на мгновение для того, чтобы вдохнуть, и продолжать дальше. Снилось ли ему все это или нет — Джеймсу было все равно, он просто хотел, чтобы это мгновение никогда не кончалось. Не раз он мечтал о подобном, с глупой улыбкой на лице смотря на Гермиону издалека, не смея подойти. Она поднималась со своего места и уходила, а он все также оставался сидеть до самого позднего вечера, пока Сириус не обнаруживал пропажи друга и не приходил за ним. Но как только Гермиона снова чувственно застонала, он понял, что это все происходит на самом деле. Такое просто не могло привидеться: ее запах, вкус — все это было слишком ощутимым.

Их первый поцелуй получился намного более страстным, чем он мог предположить. Он почувствовал, как она пыталась мягко оттолкнуть его, собираясь, видимо, сказать, что ей жаль, но ничего не выйдет, хоть одновременно с этим было очевидно, что ей очень понравилось. Даже слишком.

— Джеймс, — послышалось откуда-то издалека, но он не обратил внимания. Гермиона не могла говорить — ее рот в эту секунду был очень занят. Следовательно, это был кто-то другой, и этот кто-то мог идти на все четыре стороны. Он не собирался отвлекаться на всякие мелочи. Хотя, конечно, была одна «мелочь», которая начинала сильно мешать…

Джеймс положил руку на ее коленку и нежно заскользил вверх по бедру. Кожа Гермионы была теплой и мягкой, а реакция на малейшее его касание выдавала ее с головой. Он усмехнулся про себя. Джеймс хотел вопить от радости, чтобы вся школа узнала, что он наконец-то получил то, чего жаждал так долго. Четыре месяца мучений окупились сполна. Теперь Гермиона была его целиком и полностью. Он мог изучать, ласкать, пробовать на вкус каждый миллиметр ее великолепного тела. Уже пробовал.

— Джеймс! — снова услышал он.

Он махнул рукой в сторону, прогоняя надоедливого приставалу. Неужели не видно, что он наслаждается лучшим в жизни моментом?

Джеймс, тяжело дыша, оторвался от сладких губ Гермионы, но только для того, чтобы провести дорожку поцелуев к ее шее, покусывая нежную кожу и оставляя на ней засосы. Руки Гермионы сильно сжали его плечи, она тесно прижималась к нему. Интересно, почувствовала ли она, как тесно было у него в штанах? Гермиона еще немного отвела ногу в сторону и потерлась о него, и Джеймс понял, что она определенно почувствовала. И ее это ничуть не смущало.

— Джеймс! — снова раздался крик.

Надоело! Джеймс усилием воли заставил себя оторваться от Гермионы и обернуться.

— Черт возьми! — недовольно закричал он. — Какого хрена тебе надо?

Напротив него стоял довольный и радостный Сириус.

— Мадам Пинс уже двадцать минут пытается докричаться до вас! Она пошла за директором. Конечно, вы же тут на глазах у первогодок пытаетесь высосать друг другу мозги. Ну и подвергаете опасности ее драгоценные книги. — Сириус, ухмыляясь, закатил глаза, — Смотрю, мышку наконец загнали, и она укусила кота.

Гермиона фыркнула и недовольно сморщила носик.

— Очень умно, — с сарказмом ответила она.

— Осторожно, милая, мы же не хотим, чтобы твой новый дружок начал ревновать, — ответил Сириус, подмигивая.

— Не переживай, никогда особо не любила собак, — Гермиона скривила губы.

На секунду вся его бравада куда-то испарилась, но Сириус быстро вернулся обратно в свой образ харизматичного парня. Не могла же она на самом деле знать его анимагическую форму?

— Собак? Серьезно? Какое плохое мнение обо мне у тебя сложилось, — сказал он с притворной печалью. — Видимо теперь, когда ты, наконец, поддалась на жалкие попытки ухаживания со стороны Сохатого, мы будем видеться намного чаще, — Сириус скрестил руки на груди. — Если ты конечно не собираешься продолжать и дальше игнорировать нас, таких честных, порядочных людей.

— Порядочных, — повторила она весело. — Немного притянуто, не находишь?

Джеймсу вдруг стало интересно, понимала ли Гермиона то, что ноги ее все еще были обвиты вокруг его бедер, а руки находились у него под рубашкой. Нет, конечно, он не жаловался, хоть ему и не очень понравилась эта словесная перепалка. Не смотря на то, что это был первый раз, когда Сириус с Гермионой обратили внимание на существование друг друга, разговор их звучал очень непринужденно. Стоило начинать ревновать?

Сириус изобразил из себя оскорбленную невинность.

— Вижу, мы поладим, Герм.

Выражение лица Гермионы вмиг изменилось.

— Бедняжка Джим, как же он проживет всю оставшуюся жизнь без лучшего друга?

На лице Сириуса отобразилось удивление.

— Почему без лу…

— Потому что, — перебила она его, — назовешь меня «Герм» еще раз, и я убью тебя, — в голосе явно звучала угроза.

Сириус засмеялся. Он подошел к Джеймсу и потрепал друга по плечу.

— Я был не прав, дружище, тут ты не прогадал.

Джеймс только покачал головой.

— Нужно убираться отсюда, пока Пинс от злости не лопнула.

Он собирался отодвинуться, но понял, что все еще зажат между ног Гермионы.

— Миона, не могла бы ты?.. — произнес он, стараясь не смеяться.

Она смутилась и покраснела.

— Э, да. Конечно. Прости, — сказала она, освобождая его. Гермиона откинула волосы назад и прочистила горло. Слезла со стола и стала собирать в сумку книги.

— Ну так что, — сказал Джеймс, потрепав волосы на затылке, — в эти выходные, Хогсмид, — закончил он с надеждой. Он бросал свирепые взгляды в хохочущего Сириуса, пока ждал ответ. И когда только он начал так переживать при разговоре с девушками?

Гермиона на мгновение замерла и взглянула на Джеймса.

— Ты точно уверен, что с Лили у вас ничего не выйдет?

Он задумался на мгновение, для того, чтобы показать Гермионе, что это было осознанным решением. Лили нравилась ему с четвертого курса и была его Вселенной до появления из ниоткуда Гермионы Грейнджер. Могло ли случиться так, что когда-нибудь его чувства к Лили всплывут снова? Он посмотрел на Гермиону, почувствовал, как губы все еще горят от поцелуев. Вне всяких сомнений, он нашел девушку, которая была предназначена для него. Как и он для нее.

— Уверен, — ответил он, кивнув головой.

Гермиона все еще подозрительно смотрела на него, глаза ее сузились, губы превратились в тонкую линию.

— Ты ведь не влюблен в меня, — сказала она ему резко, таким тоном, будто знала его лучше, чем он сам себя знал.

Джеймс в ответ засмеялся.

— Могу поклясться, что это случится. Сейчас я влюблен в твои губы. И твои руки. И улыбку.

Гермиона вздохнула, стараясь скрыть улыбку.

— Ладно, Казанова. Только одно свидание.

Джеймс широко улыбнулся. Кто сказал, что свидание их когда-нибудь закончится? Он подошел ближе и взял ее руку в свою, поглаживая ладонь большим пальцем.

— Прямо тут, директор! Прямо на столе! — возмущенно завопила мадам Пинс. — Представляете себе? Какая наглость! Это возмутительно! Не могу поверить, что они... Ох, сделайте же что-нибудь!

— Да-да, конечно, дорогая, — мягко ответил Дамблдор.

Джеймс и Сириус обменялись хитрыми взглядами.

— Хочешь побыстрее сбежать? — Джеймс вопросительно взглянул на Гермиону. Интересно, решится ли она? Он знал, что она была паинькой и соблюдала правила. Вообще-то, это был важный момент. Была ли она способна на шалости? Смогла бы она быть на одной волне с Мародерами? Они услышали приближающиеся шаги, и Джеймс уже начал переживать.

Гермиона повернулась к нему лицом и подняла бровь.

— Там справа за последним шкафом есть потайной выход, знаешь? — живо спросила она.

Джеймс усмехнулся. Они точно были родственными душами.

Гермиона взяла его за руку и собиралась уже взять сумку с книгами, как Джеймс перехватил ее. Отныне вместо Гермионы ее будет носить он. Она послала ему благодарную улыбку, и они покинули библиотеку.

Их ждет большое приключение длинною в жизнь, и Джеймс знал точно — вместе им скучно не будет.

Сложно заполучить?

Очень.

Стоила ли она того?

Определенно.