Spes contra spem (джен)

-1-

1689 год, конец октября

Известие о появлении на Тортуге Питера Блада взбудоражило всю Кайону. Несколькими неделями ранее среди «берегового братства» распространился невесть откуда взявшийся слух о том, что знаменитого корсара, ставшего прихотью судьбы губернатором, повесили в Порт-Ройяле. Поэтому всеобщий интерес к неожиданному воскрешению Блада был вполне обоснованным. Все умы занимал главный вопрос: будет ли он набирать команду?

В желающих недостатка не было, однако время шло, а ничего подобного не происходило.

Изредка Блада можно было увидеть в тавернах Кайоны — он заходил туда в утренние часы, до того как разгул успевал набрать силу. Иногда какой-то не в меру любопытный посетитель подсаживался к нему, однако попытки завязать разговор ни к чему не приводили. Блад останавливал непрошеного собеседника несколькими холодными фразами, и тот, сконфуженный, отходил прочь. К угрюмому Волверстону никто тем более не отваживался приставать с расспросами, а его люди отмалчивались или неопределенно пожимали плечами.

Губернатор д'Ожерон также не мог оставить без внимания это событие. С началом военных действий его превосходительство оказался в очень щекотливом положении. С одной стороны, французские власти требовали изгнать английских пиратов, но с другой...

Портовые сборы в размере десятой части добычи означенных пиратов продолжали исправно поступать на счета Вест-Индской компании и лично губернатору, и он закрывал глаза на присутствие англичан на острове. Но и совершенно игнорировать требования властей д'Ожерон не мог, и поэтому строчил длинные и уклончивые ответы на раздраженные письма государственного секретаря Кольбера, продолжая привечать сомнительных капитанов. Впрочем, на мачтах их кораблей не развевался английский флаг — равно как и флаг какой-либо другой страны. И если бы кто-то упрекнул д'Ожерона в нелояльности, он мог бы резонно возразить, что вряд ли эти люди считали себя подданными Английской короны. Но Питер Блад своим появлением нарушал подобие хлипкого равновесия, и, выждав несколько дней, д'Ожерон прислал ему записку.

Мальчишка-посыльный нашел Блада в кают-компании «Атропос», где тот сидел, покуривая трубку. Блад развернул записку и хмыкнул. Губернатор просил «своего дорогого друга» навестить его, а также писал о необходимости обсудить ряд насущных вопросов и о деликатности сложившейся ситуации. Это живо напомнило Бладу лорда Уиллогби, который тоже говорил о непростом политическом моменте. Он догадывался, что хочет обсудить д'Ожерон: присутствие в Кайоне победителя де Ривароля и бывшего губернатора Ямайки было нежеланным.

...Блад задумывался о риске, связанным с его возвращением на Тортугу, еще до того как «Атропос» бросила якорь на рейде Кайоны. Волверстону пришло в голову примерно то же, и он даже высказал идею сразу идти на Багамские острова, заявив, что в последнее время Кайона нравится ему все меньше и меньше. Но для Блада отправиться на Багамы означало вновь примкнуть к пиратам.

— Я покончил с пиратством, Нед, — твердо сказал он, заставив старого волка мученически закатить единственный глаз.

— Слышал уже, — буркнул Волверстон. — Но сейчас-то, Питер? Не задалась у тебя служба ни французам, ни королю Вильгельму. Для таких, как мы, есть только море...

Блад мотнул головой:

— Нет, волк.

— Ведь все было отлично! — с прорвавшимся раздражением рявкнул Нед. — Пока ты не встретился с этой девчонкой на «Милагросе»! Неужто ты все еще надеешься... — Он осекся под жестким взглядом Блада, махнул рукой и угрюмо спросил: — И что теперь?

— Идем в Кайону.

— А чем тебе так приглянулась Тортуга? — криво ухмыльнулся Волверстон. — Один черт, те же пираты.

— У меня остались там неоконченные дела, — ответил Блад, не вдаваясь в подробности.

Волверстон пожал плечами и проворчал:

— Ну-ну. Может, по тюрьме соскучился, а, Питер? Гляди, прихватит тебя наш друг месье д'Ожерон...

Блад размышлял и о таком варианте развития событий, но в ситуации, когда для него нигде не было безопасного пристанища, Тортуга не слишком отличалась в худшую сторону. Он полагался на свое умение разбираться в людях. Даже если бы д'Ожерон не был искренне расположен к нему, он не посмел бы захватить Блада непосредственно в Кайоне — ведь это неминуемо сказалось бы на репутации губернатора среди флибустьеров. К тому же Бладу было необходимо время, чтобы все взвесить и принять окончательное решение. Он приготовился и дальше убеждать Волверстона, но тот неожиданно сдался...

Конечно, Блад мог отправиться в резиденцию губернатора сразу после прибытия, однако он предоставил первый ход д'Ожерону. И вот губернатор просил его о встрече. Блад повертел исписанный листок в пальцах, затем аккуратно сложил его и убрал в карман камзола.

— Передай его превосходительству, что через час я буду у него, — сказал он посыльному.

Тот кивнул и поспешил к выходу. В дверях кают-компании он едва не столкнулся с хмурым Волверстоном.

— Чего хочет д'Ожерон? — неприветливо бросил Нед, узнавший мальчишку, который и раньше приносил записки из губернаторского дома.

— Его превосходительство любезно пригласил меня к себе.

Нед озабоченно наморщил лоб:

— Говорил же — нечего соваться на Тортугу! Черт, как назло, половина команды на берегу. Ну, собрать парней дело нехитрое...

— С чего ты взял, что мне угрожает опасность?

Блад подошел к висящему на переборке зеркалу, расправил кружевное жабо, затем взял с рундука шляпу с пышным плюмажем. Волверстон, наблюдавший за его сборами, настороженно спросил:

— Ты что же, пойдешь?

— Конечно, Нед. Не стоит заставлять его превосходительство ждать.

— А может, он задумал арестовать тебя, как только ты явишься к нему, — упрямо выпятил челюсть Волверстон.

— Будь у него такое желание, ничто не помешало бы д'Ожерону взять меня под стражу еще в первый день.

— Шум не хотел поднимать, — напоследок буркнул Нед, уже понимая, что спорить бесполезно.

* * *

Д'Ожерон принял капитана Блада в библиотеке. Когда Блад вошел, губернатор сидел за столом, склонившись над ворохом бумаг. Услышав шаги, он поднял голову и встал, приветствуя Блада.

Учтиво поклонившись, Питер внимательно посмотрел на д'Ожерона. Выглядел тот неважно. Желтый цвет лица и мешки под глазами свидетельствовали о том, что в последние месяцы жизнь его превосходительства не была ни спокойной, ни беззаботной. Однако на вопрос Питера о самочувствии д'Ожерон небрежно махнул рукой и предложил не обращать внимание на подобные пустяки. Затем указал ему на кресло, стоящее напротив стола, и сел сам.

— Признаться, я не думал вновь встретиться с вами, месье Блад. — На тонких губах губернатора появилась легкая усмешка. — Но я рад видеть вас несмотря ни на что. Хотя ожидал, что вы нанесете мне визит еще на прошлой неделе.

— Я не хотел смущать вас, ваше превосходительство, — вернул ему усмешку Блад.

Д'Ожерон поморщился:

— Да, месье де Кюсси поведал мне о вопиющей недальновидности барона де Ривароля. Мой бог! Все могло бы повернуться совсем иначе... — Он замолчал и задумчиво посмотрел в окно.

Блад тоже молчал. Все могло быть иначе, и он не оказался бы сначала в тюрьме Порт-Ройяла, а потом в бегах без какой-либо надежды вернуться в Англию. Но тогда в его жизни не было бы и тех пяти месяцев, пронизанных светом... Он стиснул зубы, отгоняя от себя воспоминания.

Губернатор несколько минут пытливо смотрел на него, затем извлек из ящика стола бутылку темного стекла и два небольших серебряных бокала. Сдвинув бумаги, он поставил бокалы на стол и наполнил их янтарной жидкостью.

— Aqua vitae из Шаранта. Превосходный вкус...

Прикрыв глаза, д'Ожерон мелкими глотками осушил бокал и наполнил его вновь, удивленно взглянув на Блада, который лишь пригубил свой.

— Согласен, ваше превосходительство, вкус отменный. — Блад поставил бокал на стол. —

Но вряд ли вы пригласили меня только затем, чтобы дать возможность попробовать этот замечательный напиток.

Рассмеявшись, д'Ожерон шутливо погрозил ему пальцем.

— Хорошо, к делу. — Он снова стал серьезен. — До меня дошли сведения и о вашем назначении, и о последующих... неприятностях. И поскольку я имею удовольствие видеть вас здесь, вероятно, вам удалось их разрешить?

— Я бы так не сказал, месье д'Ожерон.

— Понимаю... Могу ли я узнать, чем вы намерены заняться? — осторожно спросил д'Ожерон

— Если вас интересует, вернусь ли я к своему прежнему... роду деятельности, то мой ответ — нет.

— Эта война порядком все осложнила...

Блад кивнул, но не стал ничего говорить, давая д'Ожерону возможность довести свою мысль до конца.

— Весть о разгроме, который вы учинили де Риваролю под Порт-Ройялом, быстро достигла Франции. Его величество был в страшном гневе... — губернатор вздохнул. — Могу вас заверить, что я не собираюсь предпринимать в отношении вас никаких недружественных шагов. — Д'Ожерон допил содержимое второго бокала и потянулся было к бутылке, но на полпути его рука замерла, и он посмотрел Бладу прямо в глаза. — Но я в затруднении. Мой друг, у вас громкая слава. Рано или поздно известие о том, что вы на Тортуге, дойдет до месье Кольбера…

— Что же, обещаю при первой же возможности покинуть Тортугу.

Губернатор снова вздохнул, как показалось Бладу — с облегчением.

— Наверняка вы стеснены в средствах. Те векселя, которые вы оставили мне на хранение, в неприкосновенности.

— От них сейчас мало толку, ведь они подлежат оплате лишь во Франции.

— Со своей стороны обещаю вам изыскать возможность обратить их в деньги.

— Благодарю вас, месье д'Ожерон, — наклонил голову Питер.

— Пустое. После того, что вы сделали для меня... моей семьи... Пока что будьте моим гостем — неофициально, разумеется.

— Разумеется, — уголком рта усмехнулся Питер.

* * *

С парадного крыльца губернаторского дома прекрасно просматривалась вся Кайонская бухта. Блад остановился, пристально разглядывая стоящие на рейде корабли, и невесело улыбнулся: он будто бы надеялся отыскать среди них алый корпус и высокую корму своей «Арабеллы»

Уверенность и выдержка, которые Блад демонстрировал всем, начиная от дона Мигеля и заканчивая месье д'Ожероном, шли вразрез с тем, что творилось в его душе. Блада одолевали самые мучительные сомнения. Уехать? Но Арабелла... Арабелла! Сердце сжалось и глухо заныло. Что она сейчас думает? Сходит с ума от тревоги за него? Боится, что он снова станет пиратом? Если он уедет, то навсегда потеряет Арабеллу. Осознавать это было невыносимо. Но даже если он осядет в какой-нибудь отдаленной колонии Вест-Индии, что это изменит?

Блад один за другим изобретал и тут же отвергал способы увидеться с Арабеллой. Отчаяние рисовало бредовые картины: под покровом ночи он проникает в Порт-Ройял, крадется по большому губернаторскому саду, входит в ее комнату... Арабелла оборачивается к нему от окна, ее глаза распахиваются от изумления и радости...

Она согласилась бы бежать с ним — он знал это.

«А дальше? — спрашивал чей-то холодный и насмешливый голос. — Что будет дальше, какая жизнь ее ждет?»

И видение рассыпалось, оставляя после себя щемящую боль в груди.

Возможно, до конца своих дней ему придется быть изгнанником, скитальцем, даже жить под чужим именем. Разве он вправе принять от Арабеллы такую жертву?

«Месье д'Ожерон весьма кстати упомянул о векселях, — с горькой иронией сказал себе Питер. — За золото можно изготовить все необходимые бумаги».

Он глубоко вздохнул и медленно спустился по широким ступеням. Куда же он уедет? В охваченную войной Европу? И для наемника, и для врача там всегда найдется дело. Затеряется в неосвоенных просторах Новой Англии? Или в самом деле отправится в бескрайние снега Московии, как он то ли в шутку, то ли всерьез сказал дону Мигелю? Ответа не было.

* * *

Прошло около месяца. Волверстон, надеявшийся, что авантюрный дух, царивший в Кайоне, вернет прежнего капитана Блада, мрачнел с каждым днем, видя, что его надеждам не суждено сбыться. Все напоминало ему о событиях годичной давности, за одним лишь исключением — Питер не искал утешения в бутылке рома. Хотя иногда Нед в сердцах думал, что уж лучше бы тот пил: такой Блад, непонятный, замкнувшийся в себе, нравился ему ничуть не больше. Однако сезон дождей был в разгаре, и старый волк решил набраться терпения.

И еще одно вызывало у него беспокойство: участившиеся стычки его людей с другими пиратами. Казалось бы — ничего странного, парни просто измаялись без дела, но в подавляющем большинстве случаев драки случались между англичанами и французами. Хвала Небесам, смертей пока не было, однако Бладу уже пришлось зашивать несколько ножевых ран, и у Неда крепла уверенность, что им надо уходить с Тортуги.

Что касается Питера, вынужденное бездействие тяготило его. В своем выборе он склонялся к тому, чтобы все-таки отправиться в Европу. К примеру, в Португалию, где он мог бы выдавать себя за испанца, родившегося и проведшего всю жизнь в Новом Свете. Когда эта дерзкая идея впервые пришла ему в голову, Питер не без сарказма подумал, что после Картахены, когда, как ему казалось, ничто не властно было разогнать окружающую его тьму, он уже говорил Джереми Питту о готовности предложить свою шпагу королю Испании.

На исходе ноября месье д'Ожерон вновь пригласил его к себе, чтобы передать деньги, вырученные за векселя. У Блада, ставшего обладателем целого состояния в полновесных французских луидорах, возникло подозрение, что губернатор попросту пожертвовал собственными средствами, однако он посчитал, что выяснять это было бы оскорбительно для обоих. Гораздо больше его озаботил изнуренный вид д'Ожерона, который то и дело прикладывал ладонь к правому боку. Блад настоял на осмотре. У д'Ожерона обнаружилось запущенное воспаление печени, и Блад написал ему длинный список рекомендаций, однако у него остались сомнения в том, что губернатор будет их соблюдать.

На «Атропос» Блад возвращался с тяжелым сердцем. Путь был открыт, следовало лишь дождаться идущего в Европу корабля. Но Питеру предстоял еще один непростой разговор. Он видел, что Волверстон не смирился с его выбором. Во взгляде старого волка все отчетливее читался вопрос, и Питер должен был окончательно прояснить ситуацию.

Следующим утром, когда Блад проходил мимо таверны «У французского короля», его окликнули:

— Капитан Блад!

Обернувшись, Блад увидел Джека Финча по прозвищу Красавчик. Финч по праву слыл одним из самых удачливых и бесстрашных контрабандистов Карибского моря. За счет своего изворотливого ума и поразительного чутья он был поистине неуловим. Единственной его слабостью были женщины, и как-то раз Красавчик за это поплатился. Обладая броской внешностью и хорошо подвешенным языком, он неизменно являлся предметом обожания всех доступных и даже не вполне доступных дам Кайоны. Однажды Финча пырнул ножом в живот один весьма скорый на расправу французский капитан, заставший его в постели своей пассии. Провидение сжалилось над Красавчиком, послав ему спасение в лице Питера Блада. Правда, когда раненого принесли, Блад усомнился, что сможет ему помочь. Но и у судьбы Финч также был в любимчиках, поскольку он выжил, а его соперника-француза взяло море.

— Прекрасно выглядишь, Финч — особенно если сравнивать с нашей последней встречей. Все так же срываешь цветы удовольствия?

Финч жизнерадостно ухмыльнулся:

— Увы, прежних высот мне уже не достичь. А не потолковать ли нам, капитан?

— Потолкуем, почему бы и нет, — кивнул Блад.

В таверне, несмотря на ранний час, компания моряков самого разбойного вида спускала деньги, играя в кости. Заказав тушеные свиные ребра и бутылку канарского, Блад и Финч сели за небольшой стол в углу, в отдалении от шумных посетителей.

Красавчик посетовал, что в водах французской части Эспаньолы житья не стало для бедных контрабандистов, и Блад вдруг подумал, что если кто и способен передать весточку Арабелле, так это Финч. Тем более тот не раз хвастался, что знает Порт-Ройял, как свой карман. Кончено, если контрабандист согласится. Но оказалось, что Финчу не чуждо чувство благодарности, особенно подкрепленное звонкой монетой.

Блад, почти не веря в свою удачу, потребовал у служанки принести письменные принадлежности и задумался. Он столько всего хотел сказать Арабелле, но разве может бумага передать его тоску? К тому же, если Красавчик попадется, найденное при нем письмо от беглого губернатора усугубит его положение.

В итоге Блад написал лишь несколько строк, придерживаясь нейтрального тона и даже не обращаясь к Арабелле по имени — о том, что обстоятельства вынуждают его покинуть Вест-Индию и отправиться в Европу. И только в последней фразе он позволил вырваться своим чувствам:

«Ты в моем сердце, в глубине моего существа. И так будет всегда...»

-2-

Письмо миссис Элизабет Картер, урожденной Бишоп, в котором она сообщала о кончине своего супруга, пришло на Ямайку в первых числах ноября. Миссис Картер также писала, что поскольку Господу не было угодно благословить их брак детьми, дом стал пустым и слишком просторным для нее одной. Далее она спрашивала, не согласится ли «малышка Арабелла» пожить какое-то время в Лондоне, сменить нездоровый климат Вест-Индии и, возможно, составить в Англии удачную партию.

По-видимому, в воображении миссис Картер племянница до сих пор не вышла из отрочества, и ей не приходило в голову, что та давно могла быть замужем. В этом не было ничего удивительного: с момента отъезда Томаса Бишопа в Новый Свет им не доводилось видеться, да и письмами они обменивались редко.

Почтенная леди не представляла, насколько кстати окажется ее приглашение для всех заинтересованных лиц...

Невероятное по своей дерзости освобождение Питера Блада привело полковника Бишопа в состояния умоисступления. Он едва избежал удара; срочно вызванному мистеру Лонели пришлось дважды пускать полковнику кровь. Однако придя в себя, Бишоп рассудил, что из случившегося можно извлечь определенную выгоду. Теперь он мог с полным правом утверждать, что Блад, став губернатором, продолжал поддерживать связи со своими людьми. Кроме того, в отношении беглого преступника у Бишопа снова были развязаны руки. Конечно, Блада нужно было еще захватить, но предыдущие неудачи не обескуражили полковника. К своему прискорбию, он все еще временно занимал губернаторский пост. Поимка Блада не только удовлетворила бы безудержную жажду мести, владевшую Бишопом, но и позволила бы ему упрочить собственное положение. Он был готов даже послать на Тортугу наемных убийц, хотя предпочитал, чтобы Блада ему доставили живьем.

Альянс Англии с Испанией давал Бишопу больше возможностей, однако ситуацию осложнял досадный промах с пленением дона Мигеля де Эспиносы. Доказательств, что испанский адмирал повинен в пиратстве, не было. Какого черта Бладу вздумалось тащить испанца с собой? С целью выкупа? Или чтобы изощренно расправиться со своим врагом? Не то чтобы Бишопа тревожила дальнейшая судьба дона Мигеля, однако если бы тот остался в тюрьме, инцидент можно было бы попытаться уладить. Впрочем, полковник полагал, что вполне справится и без союзников.

Письмо от сестры удивило Бишопа, однако затем в его мозгу забрезжила некая мысль. Он был разъярен провалом своих планов в отношении Арабеллы и лорда Джулиана Уйэда, и, насколько ему было известно, лорд Уэйд тоже был весьма разочарован. Бишоп считал, что племянница предала его, согласившись стать невестой Питера Блада, и даже пробовал вразумить ее. Но его увещевания пропали втуне. Более того — дерзкая девчонка продолжала и после ареста Блада упорствовать в своих заблуждениях.

Так что Бишоп решил не только не препятствовать, но даже постараться убедить Арабеллу принять приглашение Элизабет. Если девушка отправится в Англию, ему станет только спокойнее. А о том, что Арабелла в Лондоне, он даст знать Уэйду. Но подумав об Англии, Бишоп вновь пришел в самое дурное расположение духа: ему предстояло также писать министру иностранных дел сэру Чарльзу Тольботу и сообщать о побеге важного преступника...

Надо ли говорить, что отношения Арабеллы с ее дядей, и без того не отличающиеся теплотой, в последние недели совершенно разладились.

Той ночью Арабеллу разбудила перестрелка, сопровождавшаяся пушечными залпами, и первая ее мысль, как и у большинства жителей Порт-Ройяла, была о том, что город атаковали французы. Поднялся переполох, слышались испуганные возгласы и топот ног. Арабелла накинула шаль и вышла в коридор. Слуги бестолково метались по дому, а полковник Бишоп, багровый, в ночном колпаке и длинной рубахе, громовым голосом отдавал противоречащие друг другу распоряжения. Но вскоре пальба прекратилась и выяснилось, что на город напали вовсе не французы, а пираты, и что Питер Блад бежал из разгромленной тюрьмы форта.

Арабелла была потрясена этой новостью. В отчаянии она думала, что побег окончательно перечеркивал надежду на оправдание Питера. Но, с другой стороны, вправе ли она упрекать его, ведь однажды он уже был несправедливо осужден?

Конечно же, дядя постарается обернуть все себе на пользу... И действительно — полковник Бишоп заявил, что побег был спланировал Бладом заранее и что среди охраны у того были свои люди. Хотя расследование ничего не дало, двух офицеров разжаловали в рядовые, а солдат караула нещадно выпороли.

Письмо тети Элизабет явилось ответом на невысказанные молитвы Арабеллы. Если она окажется в Лондоне, возможно, ей удастся добиться, чтобы ее принял лорд Шрусбери, в ведении которого находились дела колоний. Должен же кто-то сказать хоть слово в защиту Питера Блада!

Арабелла отдавала себе отчет, насколько сложно выполнить то, что она задумала. Но разве не это она пообещала Питеру во время их свидания в тюрьме? Она ожидала, что дядя будет противиться ее отъезду, и поэтому была удивлена, когда через пару дней за завтраком полковник Бишоп объявил, что согласен, если она поживет какое-то время в Англии. Арабелла сдержанно поблагодарила его, он в ответ что-то буркнул себе под нос.

Далее завтрак проходил в холодном молчании, однако Арабелла не обращала на это внимания: в ее сердце впервые со дня побега Питера появилась надежда.

Следовало дождаться, когда установится хорошая погода. Арабелле казалось, что время то застыло, то летит стремглав. О Лондоне, как и об Англии в целом, у нее сохранились лишь смутные детские воспоминания. Ее охватывало волнение, когда она пыталась представить огромный город, заполненные людьми улицы... Как ее примет взыскательное лондонское общество? Как ей, без связей и протекции, удастся попасть на прием к лорду Шрусбери? Затем она говорила себе, что еще успеет поразмыслить об этом, а возможно, ей что-нибудь посоветует тетя.

Помимо всего прочего, отъезд Арабеллы влек за собой неприятную необходимость обсудить с дядей ее содержание и способ, которым она будет получать доход с принадлежащих ей плантаций. До сих пор она не особенно вникала в дела, поручая все Уильяму Бишопу и управляющему, мистеру Джеральду, однако у нее было впечатление, что плантации приносят неплохую прибыль. Пожалуй, ей стоит самой написать управляющему.

Пока же Арабелла, справедливо предполагая, что мода в Вест-Индии значительно отстает от Европы, решила заказать себе платье у мадемуазель Ланкло, которая незадолго до начала войны приехала в Порт-Ройял из Франции и сразу приобрела большую популярность в городе.

* * *

— Мисс Эверет!

Хорошенькая девушка, склонившаяся над конторкой, бросила быстрый взгляд в сторону вошедшего в лавку посетителя.

— Ах, это вы, мистер Финч! — Она обиженно вздернула подбородок и отвернулась.

— Полно Мэри, хватит дуться, — рассмеялся Финч, убедившись, что самого мистера Эверета в лавке нет.

— И что же привело вас в наши края на этот раз? — холодно осведомилась мисс Эверет.

— Тоска по тебе, Мэри.

— Так я вам и поверила!

— Клянусь спасением души! Смотри-ка, что я тебе привез! — Он протянул девушке серьги, явно индейские. Они представляли собой серебряные пластинки неправильной формы, украшенные загадочными символами.

— Ох ты, страх какой! И не боитесь вы этакую дьявольщину с собой носить?

Однако, говоря это, Мэри взглянула на Финча уже более приветливо.

— Тебе не нравится? — Он притворно вздохнул, делая вид, что убирает подарок обратно в карман куртки.

— Погодите, мистер Финч. Так и быть, я вас прощаю, хотя и не стоите вы того! — Мэри проворно выхватила у него серьги.

— О, Мэри! Дай-ка я тебя расцелую! — Воспользовавшись этим, Финч скользнул вплотную к конторке и попытался обнять девушку.

— Да стой же ты, Джек! — воскликнула она, уворачиваясь. — Отец в любой миг вернется.

— Когда же, о несравненная?

— Ах, что-то мне подсказывает, что вы воспользуетесь привязанностью бедной девушки и разобьете ей сердце... Сегодня, после шести, где обычно.

— Буду считать мгновения! Как поживает мистер Эверет?

— Твоими молитвами. Ты привез что-то для него?

— Не без этого. Вот улажу с ним дела и...

— И что? Попросишь моей руки? — фыркнула Мэри. Финч слегка изменился в лице, и, вздохнув, она спросила: — А теперь признавайся, Джек, опять тебе что-то понадобилось?

— Я вовсе не поэтому...

— Выкладывай уже!

— К вам же заходит мисс Бишоп? Племянница губернатора?

— А-а-а, — разочаровано протянула Мэри. — Вот оно как...

— Понимаешь, меня попросили передать ей послание...

Мэри шмыгнула носом:

— Знаю я ваше «попросили», мистер Финч.

— Я думаю только о тебе!

— Как бы не так. А вот не буду я ничего передавать!

Расстроенную мисс Эверет непросто было умилостивить, но и Финч не собирался сдаваться так быстро:

— Ну же, Мэри, не будь злюкой!

Вошедший несколькими минутами позже в лавку мистер Эверет застал следующую картину: его дочь, с выбившимися из-под чепчика локонами и пылающими щеками, прилежно выводила на листе бумаги колонки цифр, а Джек Финч скучающе разглядывал товары. Подозрительно оглядев обоих, мистер Эверет подумал, что надо бы получше присматривать за Мэри, и кивнул контрабандисту на дверь, ведущую в кладовую.

* * *

В хлопотах и сборах прошло несколько недель.

Разумеется, кроме платья, Арабелле понадобились перчатки, шляпка и еще масса мелочей, так что она, следуя советам мадемуазель Ланкло, частенько заглядывала в галантерейную лавку мистера Эверета. Вот и сегодня она зашла, чтобы выбрать ленты в тон отделки почти готового платья.

В тот момент, когда галантерейщик убирал коробки обратно на полки, к Арабелле приблизилась его дочь и, приложив палец к губам, поманила ее за собой.

— Отец, я к миссис Риддз, — громко сказала девушка.

— Только не задерживайся, — недовольно буркнул тот.

Недоумевая, с чего бы мисс Эверет нагонять такую таинственность, Арабелла пожала плечами и вышла вслед за ней.

— Мисс Бишоп, с вами хотят поговорить, — шепнула Мэри, когда они оказались на улице.

— Кто же?

— Сейчас сами увидите...

Мисс Эверет привела ее в крохотный дворик позади лавки. Из глубокой тени, отбрасываемой соседним домом, выступил незнакомый Арабелле мужчина, и она удивленно оглянулась на Мэри. Но та покачала головой и попятилась прочь.

— Не бойтесь, мисс Бишоп, я не причиню вам никакого вреда, — негромко сказал незнакомец. — Меня прислал Питер Блад.

Арабелла ахнула и прижала руку к груди.

— Тише, прошу вас...

Он мог и не просить, вряд ли Арабелла была бы в силах закричать. Ее горло сжал спазм, а сердце будто провалилось в бездну. Она молча разглядывала мужчину. Он был одет как простой моряк, но в его красивом лице и манере двигаться сквозило нечто хищное. Может ли она верить его словам?

— Не бойтесь, — повторил он, видя ее неуверенность, и медленно протянул Арабелле сложенный и запечатанный листок бумаги. — Вот, он просил передать вам.

— Что с ним? — одними губами прошептала Арабелла. — Он... жив?

— Вполне. По крайней мере, был, когда я видел его в последний раз.

Арабелла взяла письмо и непослушными пальцами сломала печать. Листок задрожал в ее руке — безо всякого сомнения, это писал Питер, она узнала его почерк. Строчки прыгали перед глазами, а смысл слов не сразу дошел до сознания. Он тоже уезжает в Европу, но, помилуй Боже, куда?!

Она подняла взгляд на незнакомца:

— Питер... ничего не просил передать мне на словах?

— Нет, мисс Бишоп.

Арабелла кивнула и, пытаясь справиться с подступавшими слезами, спросила:

— Будете ли вы так любезны передать ему от меня... одну вещицу? Увы, при себе у меня ее нет... Согласны ли вы подождать?

Финч нахмурился: задерживаться в Порт-Ройяле сверх необходимого не входило в его планы. Солнце уже садилось, а он рассчитывал с вечерним отливом выйти в море.

— Сказать по правде, я спешу... — Он посмотрел в побледневшее лицо мисс Бишоп, в ее полные страдания глаза и тяжело вздохнул: — Ну хорошо, но у вас не более часа. Зайдете снова в лавку мистера Эверета. Мэри будет знать, где меня найти.

-3-

Блад в обществе Джереми Питта сидел в таверне «Золотой берег», когда к ним подошел довольно ухмыляющийся Финч.

— Выполнено, капитан, — с этими словами контрабандист протянул Бладу небольшой прямоугольный предмет, завернутый в провощенную ткань.

Сердце Питера пропустило удар. Он не особо надеялся на ответ — мало ли при каких обстоятельствах Финчу пришлось бы передавать его письмо. Блад развернул ткань и задержал дыхание: Арабелла Бишоп нежно и чуть печально улыбалась ему с миниатюры. На обратной стороне была надпись: «Spes contra spem».

Блад кончиками пальцев коснулся гладкой поверхности портрета. Неожиданный и драгоценный дар. «Без надежды надеюсь». Неужели это все, что им остается? Но и разум его, и душа не желали смиряться...

Кроме миниатюры, в свертке был письмо. Глубоко вздохнув, Блад начал читать, и тут же прервался: Арабелла писала, что через неделю отправляется в Англию на борту брига «Святой Георгий». Блад взглянул на дату: если ничего не помешает отплытию, бриг снимется с якоря послезавтра. Еще дня через два он пройдет Наветренным проливом. А это значит, что Арабелла будет близко, очень близко...

Пусть у него нет ни корабля, ни команды — достаточно кинуть клич, и к вечеру найдется несколько десятков головорезов, готовых идти за ним. Его громкая, как изволил выразиться месье д'Ожерон, слава поможет ему в оставшиеся дни обзавестись и кораблем... Броситься в погоню, захватить бриг, заключить ее в объятия... Искушение было настолько сильным, что

Питер скрипнул зубами и закрыл глаза. К чему? Ведь он все уже решил.

Но зачем Арабелле ехать в Англию? Он стал читать дальше, с каждой фразой изумляясь все больше. Безрассудная, она собирается хлопотать за него! Неужто Арабелла верит в правосудие короля? Какая наивность! На мгновение Блада охватил гнев, но тут же он понял, что восхищается ею, силой ее духа. Демон-искуситель вновь попытался овладеть его мыслями. Усилием воли заглушив его голос, Блад сказал Финчу:

— Благодарю, Финч. Надеюсь, у тебя не возникло затруднений.

— Не больше обычного, — сверкнул тот белозубой улыбкой и крикнул служанке: — Дорогуша, принеси-ка нам лучшего рома, который только есть в заведении!

— Гуляешь, Красавчик? — вставил Джереми.

— Отчего же и не погулять, Джереми. Жизнь-то короткая. Кстати, — Финч обвел их внимательным взглядом, — а ведь «Атропос» нет на рейде.

Блад сдвинул брови, а Питт хмуро буркнул:

— Глазастый ты, Джек.

— В моем ремесле без этого никак.

...Замечание наблюдательного контрабандиста всколыхнуло в душе Блада едкий осадок. Тяжелый разговор с Волверстоном случился двумя днями ранее. Когда старый волк узнал о намерениях Блада, он был взбешен.

— В Европу?! Черт тебя побери, Питер! — орал он. — А не говорил ли ты, что судить тебя должны в Англии? Да знать бы заранее, я...

— Не стал бы вытаскивать меня из тюрьмы Порт-Ройяла, Нед? — прервал его Блад

— А хотя бы и так, — Нед смотрел в упор. — Зачем было возиться, если, того и гляди, ты сам себя доставишь к подножию виселицы!

Несколько минут они мерили друг друга яростными взглядами, потом Волверстон сплюнул и глухо сказал, больше не глядя на Блада:

— Вот тебе мое последнее слово. Я на пару дней выйду в море. Проветриться надо, пока я чего не натворил. Но если за это время дурь у тебя не пройдет, то пеняй на себя, Питер.

— Счастливо, волк, — растянул губы в усмешке Блад.

Ссора, вполне вероятно, положила конец их дружбе, и сердце Блада было полно горечи, даже если он и знал, что их дороги в любом случае расходятся.

К его удивлению, Джереми Питт тоже остался на берегу. На вопрос Блада «почему?» он признался, что сам находится на перепутье. Еще на Ямайке Джереми успел получить весточку из Бриджтауна. У его тетушек все было благополучно, и они звали его домой...

— Поезжай, — сказал ему Блад.

— А как же ты, Питер? — смущенно спросил Джереми.

— Я — дело другое, но тебе ничего не препятствует вернуться в Сомерсет.

Джереми обиженно насупился и ничего не ответил...

Если бы Джек Красавчик не сыпал прибаутками, за столом царило бы угрюмое молчание.

— Месье Блад! — Кто-то тронул Питера за плечо.

Он обернулся и увидел запыхавшегося посыльного д'Ожерона.

— Вот. Это срочно.

На клочке бумаги было несколько торопливых строк:

«Мой друг, вам надо немедленно покинуть Кайону. Только что из Сен-Никола прибыл лейтенант Дюморье, у него ордер на ваш арест. Я постараюсь по возможности задержать его. С глубочайшим уважением к вам».

Блад медленно выдохнул. Произошло то, чего опасался д'Ожерон.

— Что там, Питер? — обеспокоенно спросил Джереми.

— По мою душу прибыл французский лейтенант, — криво усмехнулся Блад.

Его мозг лихорадочно искал способ выбраться из западни.

— Можно пока переждать у мэтра Рене, — Финч, прищурившись, смотрел на Блада. — Я шепну ему словечко. А там видно будет.

— Можно... — задумчиво проговорил Блад, но затем покачал головой: — Нет. Я не буду прятаться.

Он вдруг вспомнил, что у него есть еще один выход, и хмыкнул: кто бы мог подумать, что придется прибегнуть к помощи дона Мигеля де Эспиносы? Он прикинул, сколько времени прошло с момента их расставания. Назначенный доном Мигелем срок еще не истек, и в этом Бладу виделся некий знак свыше. Но коварство испанцев вошло в присловье. Не будет ли непростительной глупостью предаться в руки его «верного врага»? Что же, похоже, ему предстоит проверить это на собственном опыте.

— Что ты задумал? — В глазах Питта тревога мешалась с растерянностью.

— Дон Мигель ждет меня в одной укромной бухте.

— Да ты спятил?! Он заживо сдерет с тебя кожу!

— Нельзя полностью исключать этот вариант, но почему-то я так не думаю.

— Я с тобой! — безапелляционно заявил Джереми.

— Нет, Джереми, — твердо сказал Блад. — В этом нет ни смысла, ни необходимости. Возвращайся в Сомерсет. Я напишу на имя твоих тетушек. Когда смогу.

Питт протестующе замотал головой, и Блад тряхнул его за плечо:

— Уймись, Джереми. Но если ты и вправду хочешь помочь мне… Арабелла. Она едет в Лондон. Попытайся что-то разузнать о ней. — Затем он обернулся к Финчу: — Мистер Финч, могу ли я попросить вас еще об одной услуге?

* * *

1690 год, начало января

Дон Мигель де Эспиноса стоял на юте «Сан-Кристобаля». Волны лениво плескали в темный корпус корабля, на небольшую бухту, окруженную скалами, опускались вечерние сумерки. Окрестности Сан-Фернандо-де-Монте-Кристи изобиловали такими уединенными бухтами, которые издавна использовали корсары и контрабандисты. Недаром почти сто лет назад город был разрушен — как возмездие его жителям за торговлю с пиратами и в назидание прочим. Однако впередсмотрящие «Сан-Кристобаля» заметили нескольких подозрительных оборванцев, прячущихся в прибрежном кустарнике, а значит, эти места все-таки не обезлюдели окончательно. Дон Мигель отдал приказ вести постоянное наблюдение за берегом и морем. Но матросы и так были настороже: никому не хотелось среди ночи проснуться от прикосновения лезвия ножа к своему горлу.

К дон Мигелю подошел его старший офицер, дон Алонсо Гонсалес:

— Какие будут распоряжения, сеньор адмирал?

Дон Мигель не ответил, продолжая созерцать пустынное море. На исходе был десятый день оговоренного с Питером Бладом срока.

— Должны ли мы ждать еще? — снова спросил Гонсалес.

— На рассвете снимаемся с якоря, — нехотя бросил наконец де Эспиноса.

Де Эспиноса уже собирался спуститься в свою каюту, но его остановил крик марсового:

— Вижу парус!

Дон Мигель поднес к глазам подзорную трубу. Действительно, с северо запада приближался двухмачтовый корабль, похоже — шлюп, который держал курс прямиком на бухту. Контрабандисты? Тогда их ждет неприятный сюрприз. Или... Дон Мигель посмотрел вверх. Он загодя распорядился поднять свой личный штандарт на флагштоке грот-мачты. Впрочем, дон Мигель не особо надеялся на появление Блада. Его губы скривились в жестокой усмешке, и он крикнул:

— Приготовиться к бою!

Пропел горн, и на корабле, только что погруженном в сонную тишину, все пришло в движение. Слышались резкие команды, скрипели тали, и в открывающиеся порты выдвигались стволы орудий. Разумеется, с корабля контрабандистов также заметили «Сан-Кристобаль». Примерно в полулиге от берега шлюп лег в дрейф. Дон Мигель, продолжавший наблюдать за действиями контрабандистов в подзорную трубу, увидел, что от него отошла лодка под парусом.

— Сеньор адмирал, прикажете открыть огонь?

— Подождите, дон Алонсо.

Вскоре дон Мигель мог уже рассмотреть находящегося в лодке человека, и его сердце екнуло.

— Не стрелять, — быстро сказал он. — Это тот, кого я ждал.

Гонсалес чуть пожал плечами и спустился на шкафут. Де Эспиноса услышал, как он приказывает матросам спустить штормтрап и приготовить крюки для швартовки.

Сумерки сгустились, и зажженные кормовые фонари бросали на воду рыжие блики. Де Эспиноса неотрывно смотрел на темный силуэт приближающейся лодки. Не прошло и четверти часа, как послышался тихий плеск, и лодка легонько ткнулась в борт «Сан-Кристобаля». А еще через минуту де Эспиноса шагнул вперед и наклонил голову, приветствуя появившегося на палубе Блада.

— Не думал, что вы решите воспользоваться моим предложением, дон Педро, — скрывая под иронией неожиданно охватившее его волнение, произнес он.

— Сказать по правде, я тоже, — ответил Питер. — Однако вы здесь, дон Мигель. Почему же?

Почему? Дон Мигель не знал ответа на этот вопрос. Данное им слово? Но кому — пирату, виновнику смерти Диего?! Или нежелание быть обязанным, пусть даже и своему кровному врагу? Что заставило его не просто привести «Сан-Кристобаль» на место встречи, но и упорно дожидаться Питера Блада? Все было слишком сложно — будто бы привычный ему мир вывернулся на изнанку. Об этом следовало поразмыслить, и он непременно сделает это. Позже. Он посмотрел в синие глаза Блада и сказал:

— Иначе и быть не могло. Теперь же я хочу заверить вас: вы мой гость, и под моим кровом вам нечего опасаться.