Нелюбимая жизнь (джен)

Это моя нелюбимая жизнь, где ты паришь в небесах, а я нет. Я вижу тебя: в полете птицы, внезапно вспорхнувшей с карниза, в зареве заката. Я вижу тебя, и мое сердце переполняет удушливая тоска. Потому что ты существуешь только в моих воспоминаниях. Смотрю в небо, и ты появляешься, такой красивый, сильный, бесстрашный. Крепко обнимаешь меня, твои губы дерзкие и теплые. Потом мы летим, душа разрывается от восторга и горечи, ты улыбаешься и говоришь: «Держись крепко». Я обхватываю твои плечи, на миг закрываю глаза, и… всё исчезает.

Этот жалкий отзвук памяти — единственное, что у меня осталось. Он сопровождает меня повсюду. Иногда я реву от бессилия, оттого что нет ничего, кроме этого обрывка. Ношусь с ним и не хочу, не желаю ничего другого, кроме как лететь с тобой в безоглядную даль. Заставляю себя не упустить момент, когда ты начнёшь исчезать, но, как бы я не старалась, не могу остановить эту секунду. Что случилось, почему тебя вдруг не стало, а главное — кто ты, как твоё имя, отчего я думаю о тебе? Это загадка. Но я знаю точно, что ты мне дорог. А еще у меня есть письма от тебя. Я храню их под подушкой и просматриваю каждый день. Их много.

Птица на карнизе выжидающе смотрит, я улыбаюсь ей. Она взмахивает крыльями, и я уже полностью готова воскресить воспоминание о тебе.

Ты летишь, мы летим, держись крепко!

Потом ты опять исчезаешь, и меня охватывает тоска.

Письма! Я возвращаюсь к ним, запускаю руку под подушку, там они приятно шуршат под пальцами, будто чешуя. Какое забавное слово — «че-шу-я».

Сегодня внезапно вспомнилось что-то: едва уловимое, мимолётное, как движение портьеры, когда проходишь мимо. Запах. Такой смутно знакомый. Вдруг поняла, что он твой. Закрываю глаза — ничего, кроме темноты, но я успеваю запечатлеть в себе этот аромат, он словно отголосок чего-то радостного, связанного с тобой. Теперь у меня будет ещё одно новое ощущение. Сохраню его в копилке воспоминаний. Лишь бы оно не исчезло, как другие. Почему-то они улетучиваются из памяти, хоть я стараюсь удержать их подольше. Ты постепенно ускользаешь из моей жизни, от этого становится грустно.

Снова птица на окне, смотрит, будто спрашивает: «Готова?»

Да!

«Полетели!»

Горло перехватывает, я счастлива, я реву.

У меня для тебя есть подарок — это письмо. Вдруг я отлучусь, а ты придёшь? Тогда ты увидишь моё послание и поймёшь, что я тебя не забыла. В нём спрятаны мысли о тебе, обо мне, о птице, что нас связала.

Закат сегодня очень яркий, цвета крови. Мы летали в таких же алых лучах, они освещали твоё лицо, делая совсем тёплым. Скоро опустится тьма, наступит ещё одна одинокая ночь без тебя: ночью птица спит. Я буду держаться за письма и вспоминать твой запах.

* * *

Просыпаюсь оттого, что кто-то возится в темноте. Не знаю, не помню кто это, и мне страшно. Проверяю на месте ли письма — да, на месте. Возня продолжается. А вдруг этот «кто-то» явился за ними? Так уже было один раз — я проснулась, а писем нет. Ни одного! Потом они появились снова, но не все, не все! Самые дорогие были украдены. Возня затихает. И вдруг темноту прорезает яркий всполох света. Он длится всего мгновение, но я успеваю различить силуэт человека. Он пришёл за моими письмами. Не отдам! Надо их перепрятать. Они легко помещаются в карман, и если кто-то посмеет их тронуть, то будет иметь дело со мной. Раздаются шаги. Он здесь, совсем рядом, я слышу его сопение! В угол! Там я хотя бы прикрыта со спины. Прижимаюсь к стенам, выставляю кулаки, я готова защищаться. Внезапно меня оглушает грохот, словно бьёт по голове. Нет! Это невыносимо! Грохот обрушивается вновь. Я не могу, не могу! Спаси меня! Птица, где ты? Дай мне улететь, верни меня к нему! Она не прилетит. Ночью птицы спят. Запах! Его нет. Я не чувствую ничего. Письма, помогите! Я хочу исчезнуть отсюда, я хочу к нему!

Враг совсем рядом, он шипит, как змея, это шипение доносится отовсюду. Сквозь него слышится ядовитое: «Ис-с. И-исс».

* * *

Снова утро. Я улыбаюсь. Кошмар кончился, как всегда, внезапно. Письма на месте. Я пережила ночь, и сегодня снова прилетит птица. Так много радостных событий на одну нелюбимую жизнь. Но это не всё. На тумбочке новое письмо! Письмо от тебя! Ты не забыл обо мне. Оно пахнет, боже, как оно пахнет! Мне хочется его целовать, кладу рядом и представляю, что ты смотришь на меня. Мы снова будто вместе. Когда-нибудь мы увидимся, ты назовёшь своё имя, которое я уже не забуду.

Вот и птица. Гляжу на неё и вдруг понимаю — что-то изменилось. У неё сломано крыло. Ночной враг нашёл её и покалечил! Что же теперь будет? Как мы будем летать?! Она смотрит на меня, а в глазах тоска. Словно прощается навсегда. Ночной враг добрался до птицы. А через неё — добрался до меня. Хочет вычеркнуть тебя из моих воспоминаний. Он уже отобрал твой запах, потом украдёт письма…

Я не позволю.

Птица со мной согласна. Она ждёт. Мы с ней улыбаемся друг другу, как два заговорщика. Встаю на карниз, птица зовёт меня взглядом, с трудом расправляет крылья и летит вниз. Сжимаю в руке твои письма и бросаюсь в небо. В этой нелюбимой жизни мы наконец-то парим вместе. Слышу, как вслед доносится шипение ночного врага: «И-и-сс! И-исс!»

* * *

Сухонький колдомедик пожал Невиллу руку.

— Присаживайтесь, мистер Лонгботтом, — он с тяжёлым вздохом положил на стол ладони, скрестив тощие, словно куриные, пальцы. — От лица всего коллектива больницы и от меня лично примите наши искренние соболезнования.

— Как это произошло? — отчего-то Невилл не решался посмотреть ему в глаза, лишь пялился на сморщенные пальцы.

— Ночью была сильная гроза, видимо, она очень напугала миссис Элис. Санитары нашли её, забившуюся в угол, плачущую; дали успокоительное. Вероятно, ночной кошмар послужил причиной неконтролируемого выброса магии. Утром она умудрилась открыть окно и…

— Это было самоубийство?

— Трудно сказать. После кончины Фрэнка Элис изменилась. Стала терять память, забывать элементарные вещи. Возможно, она просто не осознавала, что делает. Мне жаль.

Невилл кивнул. В последний раз он был у матери почти две недели назад, на сороковой день после смерти отца.

— У неё остались какие-то вещи?

— Да, конечно, — доктор достал из стола коробку. — Сёстры всё собрали. Тут пустяки какие-то, но вам, наверное, они дороги.

В коробке лежали немудрёные предметы: тапочки, зубная щётка, расчёска, засушенная роза, птичье перо…

— Вот это нашли у неё в руке, — колдомедик протянул свёрток. — Она так крепко их держала, что при падении ничего не разлетелось. Видимо, они многое значили для Элис.

Невилл развернул свёрток — в нём оказались фантики от конфет, которые мать постоянно собирала.

* * *

Он шёл по Лондону, размышляя о том, что испытывала мать в свои последние часы. Какими могли быть мысли старой, давно обезумевшей женщины? Ему было стыдно, что за повседневными заботами он совсем забыл о ней, лишь передавал конфеты.

Бабушка рассказывала, что мать с отцом любили летать вдвоём на одной метле. Они всегда были неразлучны, с самого детства. В школе сидели за одной партой, вместе поступили на курсы авроров, сошли с ума тоже… Умерли один за другим.

Элис лишь слегка припозднилась в конце.