Красная женщина (гет)

Красная женщина

Красная женщина верит в своего бога. Она обрела его в своих страданиях и в своей мрачной жизни. Сначала она брала его огонь вместо свечи и прогоняла так тьму из своей жизни. Но оказалось, что ее сердце достаточно велико, и потому огонь бога поселился здесь и остается до сих пор. Теперь Красная женщина сама светит для других судеб. Теперь огонь горит в ее сердце и питается ее верой, наделяет женщину силой. В свете огня своего бога Красная женщина смогла видеть мир вокруг себя и свою жизнь. Она видит, для чего она живет. Она должна стать рукой своего бога и вести героя. Должна стать проводником воли Владыки, его голосом. Отринуть себя и воплотиться в своем предназначении.

Много лет назад Красная женщина нашла человека, которого приняла за своего героя. Она бросила все свои силы на выполнение пророчества. Вдохновляла и вела, игнорируя препятствия на своем пути. Не задумываясь, убивала и обманывала невинных людей ради того человека. А потом все закончилось. Идеал, который жил в ее голове, вдруг оказался обычным мужчиной, совсем не героем. Она увидела его уставшим, с погасшим сердцем, без семьи и армии. Исчезло пламя, которое Красная женщина усердно раздувала вокруг него, остались только головешки и пепел. Она сбежала. Но сбежала не от человека, а от своей ошибки. Ни смерть принцессы и королевы, ни проигранная битва не волнуют ее.

Мысли Красной женщины всегда монолитны, сосредоточены на одном, все остальное недостойно ее внимания. И если раньше все ее размышления сводились к герою, то сейчас они сводятся к его отсутствию. Подавленная и разочарованная она в одиночестве скачет в Черный Замок. Ей нужен приют и время, чтобы подумать.

* * *

На закате вернувшись в Черный Замок, Мелисандра запирается в покоях, в которых жил Станнис. Лорд-командующий любезно позволил ей занять их и побыть там в одиночестве. Она разжигает камин, зажигает все имеющиеся здесь свечи и факелы. Она беспокойно ходит по комнате от одного огня к другому, вглядываясь в каждый из них. Снова и снова просит Владыку показать Азора Ахая. Снова и снова видит лишь снег. Мелисандра и раньше видела такой ответ и думала, что бог огня просто не желает показывать героя. Сейчас она понимает, на что нужно было обратить внимание в этих видениях. Там никогда не было Станниса. И сейчас тоже нет. А снег — это не отказ отвечать. Это знак. Но о чем он говорит?

Снег может означать что угодно. Красная женщина сама может дать этому сотню толкований. Но это все не то. Владыка не говорит с ней загадками, не изощряется и не вводит в заблуждение. На прямой вопрос он отвечает прямо. И если Мелисандра спрашивает о человеке, то снег должен означать человека. Неужели видения указывают на мальчика. На лорда-командующего Ночного Дозора? Но он так молод… Она снова смотрит в огонь, а из огня на нее глядят глаза юного бастарда. Глаза, в которые она так часто смотрела и не видела того, что видит сейчас. Сердце мальчика пылает даже сильнее божественного огня в ее собственной груди. А Красная женщина не разглядела героя, несмотря на все знаки своего бога.

Мелисандра отводит взгляд от пламени, дышит тяжело и часто. Она растеряна, как растерян человек, очнувшийся от долгого сна. Она снова ходит по комнате, руки ее дрожат: в голове все перемешалось, но сердце полно уверенности, что теперь все встало на свои места. Конечно, кто же еще кроме этого мальчика может быть героем. Она разом вспомнила все, что о нем знает. Каждая деталь, составляющая его образ, вспыхивает в ее сознании как огонек. Сначала он убил упыря. Потом получил меч из валирийской стали. Он спас дозор от нападения одичалых. Убил белого ходока. Огоньки в ее голове соединились в одно пламя, которое заново зажгло ее сердце. Теперь она точно знает, что возрожденный Азор Ахай — это Джон Сноу.

Мелисандра стоит посреди комнаты, полной огня, улыбается, подходит к камину, опять вглядывается в пламя, и улыбка медленно сползает с ее лица, сердце пропускает удар, и она вся как-то цепенеет. В огне Красная женщина видит, как бедный мертвый мальчик лежит на снегу, на его лице застыло выражение обиды, растерянности и разочарования. Страх выгоняет женщину наружу. Она видит, как посреди глубокой ночи с другого конца замка во внутренний двор по лестнице сбегает лорд-командующий. Сир Алисер ему что-то говорит, проводит его к месту, в котором собрались все братья Ночного дозора. Мальчик скрывается за их спинами. И хотя ночь не дает хорошо разглядеть происходящее, Мелисандра знает, что Ночной дозор убивает Джона Сноу прямо на ее глазах, а она ничего не может с этим сделать.

Мысли очень быстро сменяют друг друга в сознании Красной женщины. Она вспоминает слова жреца из Братства Без Знамен, что ни у кого нет способности оживить человека. Только огненный бог может это сделать. Но жрец может молить бога. Значит ей нужно сильно молиться и надеяться, что Азора Ахая огненный бог не отпустит в мир холода. И ей нужно забрать тело. И меч мальчика. И его лютоволка.

Убийцы резко разворачиваются и уходят от мертвого лорда-командующего, оставляя его одного лежать на снегу в луже собственной крови. Нужно подойти к нему. Она медленно и размеренно идет через весь внутренний двор Черного Замка к своему мертвому герою.

Эти люди хмуро провожают ее взглядами, а сир Алисер преграждает ей путь. Она смотрит на него спокойно, без страха и без ненависти. Она говорит с ним. Красная женщина умеет говорить так, чтобы человек повиновался ей. Жрица просит Первого разведчика отдать ей тело Джона Сноу. Она говорит, что хочет провести обряд и сжечь его за пределами Черного Замка. Она напоминает ему, что в теле мертвого лорда-командующего все еще есть древняя кровь Старков. Голос Мелисандры мягко вливается в уши сира Алисера и переворачивает все его нутро. Взгляд Мелисандры затягивает в свою красную глубину, подчиняя своей воле. Руки Мелисандры мягко скользят по ее бокам, привлекая внимание к изгибу талии.

Первый разведчик сглатывает слюну, он дышит глубоко, вдыхая запах Красной женщины, зрачки расширены, и мысли его в совершенном разброде. Совсем не помня себя, мужчина разрешает жрице забрать тело мальчика. Она делает шаг к нему навстречу и, глядя снизу вверх, мягко улыбается. Шепотом женщина спрашивает, не хочет ли милорд, чтоб она поднялась в его покои. Потому что ей нужен еще меч бастарда и его лютоволк. Сир Алисер чувствует ее горячее дыхание на своей щеке, он видит, как красные волосы Мелисандры касаются его плеча, и растеряно кивает на ее просьбу. Она, склонив голову, благодарит его и сообщает, что придет сразу же, как убедится, что ее просьба удовлетворена.

Сир Алисер, объятый теплом женского внимания, вдруг остается один стоять посреди двора, чувствуя себя круглым дураком. Он смотрит вслед Мелисандре, отправляющейся на конюшню. Мужчина понимает, что эта ведьма околдовала его, и он совсем не хочет этому сопротивляться.

* * *

На рассвете из Черного Замка выезжает повозка, в которую впряжена гнедая кобыла. Верхом на ней сидит женщина, вся одетая в красное. Позади рысцой бежит белый лютоволк. В повозке лежит тело юного бастарда, предательски зарезанного этой ночью. И никто в целом мире пока не знает, что, хоть глаза мальчика закрыты, а лицо мертвецки бледно, кровь из его раны уже не течет, и сердце бьется тихо, но ровно.

* * *

Мелисандра спешивается, как только Черный Замок скрывается за горизонтом. Она боится, что потеряла слишком много времени, и что шанс вернуть Джона Сноу к жизни безвозвратно утерян. Она не знает, куда едет, как теперь будет исполнять пророчество. Мысли ее как будто занемели, и ничего, кроме мертвого мальчика, больше не помещается в ее голове. Всю дорогу Красная женщина находилась в сильном напряжении и без устали молила Владыку.

Мелисандра подходит к мальчику и всматривается в его лицо. Ее глаза широко раскрываются в удивлении: на нем она больше не видит печати смерти, и сердце ее, остановившись на краткий миг, начинает судорожно биться в груди. Чтобы убедиться в том, что она не обманывает саму себя, женщина протягивает дрожащую руку к груди мальчика, пытаясь ладонью ощутить биение жизни. Так и есть: сердце Джона Сноу снова стучит. Жрица ощупывает ужасную дыру в его животе и чувствует, что эта рана затянулась. Видимо смерть лечит такие увечья.

Страх и напряжение, снедавшее женщину всю ночь, наконец-то покидают ее, их сменяет облегчение, и она плачет. У нее подгибаются колени, и ей хочется вцепиться в своего героя, чтоб больше не отпускать его в мир холода, но она лишь легко касается пальцами его щеки и нежно гладит по голове. Бедный мальчик: нелегко ему будет возвращаться в этот мир после такой скверной смерти.

Он чувствует ее прикосновения и начинает просыпаться. Веки его дрожат, дыхание становится глубоким, легкие втягивают живительный сухой северный воздух. Расслабленное до сих пор лицо ожесточается, между бровей залегает складка — лицо Джона Сноу приобретает то самое выражение, которое Мелисандра привыкла на нем видеть. Красная женщина понимает, что он вот-вот очнется, и пристально вглядывается в его глаза, с нетерпением ожидая, когда они откроются. Она замирает, затаив дыхание. Мальчик недовольно морщится, издает болезненный стон. Веки его поднимаются, но глаза пока еще не видят утреннее небо, взгляд блуждает, ни на чем не останавливаясь. Он моргает, пытаясь поскорее прийти в себя и увидеть этот мир. Юный бастард рассеяно смотрит на небо, забыв, кто он и где находится. Ему нужна еще минута, чтобы вспомнить. И Мелисандра не мешает ему заново знакомиться с жизнью и терпеливо ждет. Одна ее рука лежит на его макушке, другой она держится за бортик повозки. Женщина, не отрываясь, смотрит на мальчика.

Проводив взглядом снежинку, упавшую на щеку Красной женщины, Джон замечает ее, и недовольство проступает на его лице. Потом он вспоминает, что его убили, глаза его удивленно распахиваются, в них светится непонимание. Он, встрепенувшись, пытается встать. Она осторожно надавливает на его грудь, и он ложится обратно на спину. Женщина говорит ему, что он снова жив, и улыбается, как улыбается мать, глядя на своего ребенка. А мальчик не понимает, что происходит.

Последнее, что он помнит, это Олли, который вонзает нож прямо ему в сердце. Потом слезы застилают его глаза, очертания братьев становятся размытыми, колени ударяются о землю, он падает спиной на снег, кровь хлещет из живота и груди, и тьма смыкается над Джоном Сноу. А в следующий миг эта женщина возникает перед ним. А он сам лежит под открытым небом. Уже светает. Он чувствует тепло чужой руки на своем лбу, а женщина непривычно и неожиданно ласкова с ним. Она была так подавлена, когда прибыла на закате в Черный замок, а сейчас почему-то смотрит на него с непонятной радостью, на щеках ее блестят дорожки от слез. Что же произошло?

Джон совсем не чувствует боли в своих ранах, дышит глубоко и ровно. Немного хочется есть. Он пытается найти в своей памяти боль предательства и потери, вспомнить свою нелегкую жизнь в Дозоре. И хотя он ничего не забыл, воспоминания стали какими-то пустыми. Они больше не могут дотянуться до его сердца. Лица людей из прошлого кажутся размытыми, будто он смотрит на них со дна реки. Однако он ясно видит теплые, полные заботы, обращенные на него красные глаза Мелисандры. Среди снежной тишины слышит ее мелодичный успокаивающий голос. Этот голос говорит ему что-то, от чего согревается его сердце, а тоска понемногу начинает отступать.

Пусть он не понимает, почему эта женщина здесь с ним, почему она так переменилась к нему, что ей нужно от него, ему не хочется ее отталкивать. Он решает не возражать ей. Они ведь куда-то едут, видимо подальше от Черного Замка. Что ж, наверное, не самая плохая идея. Особенно если вспомнить, что братья Ночного Дозора больше не хотят видеть его в живых. Пусть Красная женщина увезет его. Когда они приедут куда-нибудь, он задаст ей все вопросы.

* * *

— Куда мы едем?

Это первые слова, которые он произносит. Женщина ждала этого вопроса. Она теперь едет на козлах, ближе к мальчику, который сидит, опираясь спиной на бортик повозки. На коленях юного бастарда лежит его меч. Оружие придает ему уверенности, которая сейчас нужна ему как никогда. Помутнение в голове, которое заставило его довериться красной женщине, рассеялось. Леди Мелисандра теперь, как и раньше, внушает ему опасение и недоверие. Кто знает, что в голове у этой кровожадной жрицы красного бога.

— В Кротовый городок, — отвечает Красная женщина. — Надеюсь, там есть место, где можно поговорить, ваша милость.

Обращение режет ему ухо. Люди обращаются так к королю. Красная женщина обращалась так к Станнису.

— Почему вы меня так называете?

Он не видит, как она улыбается, но слышит улыбку в ее голосе:

— Потому что вы — мой король.

— Вы говорите загадками, миледи. Я не король. Я — бастард. Убитый своими братьями.

— Но вы не мертвы, не так ли?

— Не мертв, — соглашается Джон. — И мне не понятно, почему.

Он подозревает, что здесь как-то замешано желание Станниса сделать из юного бастарда лорда Винтерфелла. Может Красная женщина собирается сделать его, Джона Сноу, королем севера? Но Станнису лорд Винтерфелла в его лице нужен был, только чтобы занять трон всех Семи Королевств. А вот зачем это леди Мелисандре, Джону не понятно. Почему же он не мертв?

— Потому что Владыка вернул вас. Потому что вы — король.

Итак, круг замкнулся: он король, потому что не мертв, а не мертв, потому что король. Мальчик понимает, что правды сейчас не услышит, и, неожиданно для себя, начинает раздражаться. Ему хватило того, что в разгар наступления зимы и угрозы нападения белых ходоков, братья решили зарезать его. Столько еще нужно сделать, чтобы защитить людей от иных, а он остался один, совершенно беспомощный, да еще и в компании этой женщины.

— Это не ответ, миледи. Вы можете и дальше верить в свои сказки, но, прошу вас, перестаньте морочить мне голову.

— Я говорю вам только правду, ваша милость.

Он согнул и разогнул пальцы на обожженной руке. Она точно сошла с ума от горя. Или просто смеется над ним.

— Мне все равно. Просто перестаньте меня так называть.

— Как мне обращаться к вам?

— Не знаю. А долго вы собираетесь ко мне обращаться?

Может быть, удастся убедить ее, что лучше бы им разойтись и пойти каждому своей дорогой. Хотя куда он может пойти и что сделать, если для всех людей, которые его знают, он умер. Вороны из Черного замка наверняка уже донесли весть о его смерти до тех, кого это хоть как-то волнует. Куда бы он ни пошел, его нигде не встретят с распростертыми объятиями.

— Всю жизнь, ваша милость.

Непонятно, что он ожидал услышать, но точно не это.

— Это долго. Наверное.

— Кто знает. Но я не собираюсь умирать в ближайшую сотню лет.

Джон напрягся. Он слышит тихий смешок и ироничный голос Мелисандры:

— Это была шутка. У меня не получается делать так, чтобы шутки были смешными.

— Это была не самая плохая из тех, что я слышал.

Странно, но речь Красной женщины туманом окутывает мальчика, глушит его раздражение и смягчает настрой. Он пытается быть вежливым, хотя шутка и правда не удалась. Эта женщина все-таки вернула ему жизнь. Хоть и говорит, что не возвращала.

— Спасибо, ваша милость.

— Не называйте меня так.

— Хорошо, ваша милость.

Она точно над ним смеется. Он обреченно вздыхает. Она улыбается.

Солнце медленно поднимается от горизонта, скрытого за лесом, через который проходит Королевский тракт. Некоторое время путники едут в молчании. Призрак предпочел бежать подальше от дороги, и теперь его едва видно между деревьями на белом снегу. Под мерный скрип снега Мелисандра думает, что смерть мало изменила юного бастарда. Он также скептически относится ко всему, что она говорит. Не доверяет ей. Но теперь он легче поддается ее женским чарам. Да и сама Мелисандра странно отзывается на голос мальчика. Когда Джон Сноу говорит, все ее нутро как будто замирает и вслушивается. Она хочет, чтобы они с мальчиком стали близки, но знает, что хитростью и ухищрениями она его расположения не добьется. Хотя Мелисандра и не желает лжи и неискренности, когда это касается юного бастарда. Пусть бы он просто понял и принял ее, не отмахивался бы от ее слов. С ним все совсем не так, как было со Станнисом.

Только сейчас Мелисандра понимает, какими отчужденными и натянутыми были ее отношения с королем. Станнис был очень тверд, но хрупок, как алмаз. Старый вояка, слишком прямой, монолитный и узколобый. А этот мальчик… У него гибкий, изобретательный ум и отважное, но нежное сердце. Без сомнения, Красная женщина полюбит мальчика, а может быть уже полюбила.

— Нам не следует ехать в Кротовый городок,— задумчивый голос Джона доносится из-за спины. — Там сейчас много людей, которые знают меня в лицо.

— Вы правы, — соглашается Мелисандра. — Нужно искать приют в другом месте. Я чувствую, что здесь рядом есть горячий источник. Там вы сможете согреться, и никто вас не увидит.

— Это подойдет, — он кивает, хотя она этого и не видит.

Они сворачивают с Королевского тракта прямо в глухой лес. Джон думает, что это безумие — вот так, ни о чем не заботясь, съезжать со знакомой дороги. В этом лесу люди ходят с опаской. Но, видимо, Красную женщину такие мелочи не волнуют. Джон продолжает беседу: у него все еще много вопросов. Перед этим он настоятельно просит Мелисандру обращаться к нему попроще. Она, кивнув, соглашается.

— Как вы смогли заполучить Длинный Коготь и Призрака? Почему они вообще разрешили вам забрать мое... меня?

— Я попросила, — коротко отвечает она.

По мнению Джона Сноу, сир Аллисер совсем не тот человек, который просто так отдал бы тело ненавистного ему бастарда. Да и остальные братья вряд ли бы просто так согласились. Поэтому он недоверчиво переспрашивает:

— Просто попросили?

— Да.

Джон думает, как и кого она попросила. Леди Мелисандра из тех женщин, которые без стеснения используют свои прелести для достижения цели. А юного бастарда воспитывали в уверенности, что такие женщины не достойны уважения честного мужчины. Он холодно спрашивает:

— Так же, как просили меня присоединиться к Станнису?

— Да. Только сир Аллисер оказался более сговорчивым, чем вы, милорд.

— Сир Аллисер...— он совершенно не знает, как к этому относиться. Она ведь сделала это, чтобы спасти его. Но с Аллисером Торне… Джона передергивает от отвращения.

— Вы считаете мой поступок предательством? — она кидает на него вопросительный взгляд из-за плеча.

— Вы не можете предать меня. Вы не мой друг, миледи.

— Разве сейчас кто-то еще находится рядом с вами? Хотя, вы правы. Вы не мой друг. Вы — мой король.

— Вот опять. Я прошу вас, миледи, держите такие слова при себе. Скажите лучше, неужели сир Аллисер так легко согласился? Ведь есть же обет...

— Обет — это пустяк. К тому же я хорошо постаралась.

Тон голоса Мелисандры совсем не подходит предмету разговора: она будто говорит о погоде или о чем-то столь же незначительном.

— Вы считаете, что добродетельные женщины не могут так использовать свое тело, милорд? — она спрашивает с интересом. Ни капли стыда не слышно в ее словах. Ей просто любопытно, что думает мальчик. Его честь возводит стену между ними, и Мелисандра хочет знать, насколько эта стена высока. — И поэтому я недостойна вашего уважения?

— Я этого не говорил, — слова выходят резкими и жесткими.

Зачем она спрашивает его об уважении, если ей нет до этого никакого дела? Мелисандра слышит его недовольство ее словами. Наверное, чтобы не отталкивать мальчика еще дальше, ей следует дать ему другое объяснение. Она говорит мягче, словно уговаривает дитя:

— Мне было необходимо забрать вас как можно скорее. И это был лучший путь.

Джон медлит с ответом. Он понимает, что она уступает ему и подстраивается под него. Это, наверное, хорошо, но немного сбивает с толку. Она, конечно, странная, но это не повод грубить. Он старается говорить учтиво:

— Стоит ли мне спрашивать, зачем вам было нужно мое тело и как вы меня вернули?

— Позже, милорд, — женщина дольна, что мальчик прячет свои колючки. Ему, значит, вместо непристойностей подавай доброту и ласку. Ну что же, если он этого желает, то — пожалуйста. Мелисандра подпускает в голос немного загадочности: — Я расскажу вам все, но позже.

К полудню снегопад заканчивается. Небо становится ясным. Солнечные лучи отражаются от лесного снега и ослепляют мальчика. А Мелисандра встречает дневное светило широкой улыбкой, она смотрит на солнце, не щурясь, глубоко вдыхает свет, чувствуя, как сила и жар наполняют все ее тело. Нигде в мире она не ощущала в себе столько могущества, сколько ощущает здесь, на заснеженном севере. Зима близко, а ночь темна и полна ужасов, поэтому огонь в ее груди, защищающий и питающий, горит ярче, чем всегда.

Рука Владыки ведет ее к горячему источнику, порождению ее бога, чтобы согреть там мальчика. Он совсем замерз, недвижно сидя в повозке. Жрица чувствует, что от мороза и от тоски кровь едва движется в нем. Поэтому Мелисандра подгоняет лошадь, и вот уже деревья расступаются, выпуская путников из леса на опушку. Здесь землю и снежный покров прорезают вышедшие на поверхность твердые породы. Некоторые валуны, узкие и высокие, как каменные колонны, возвышаются над низкими и широкими камнями. На этих монолитах не лежит ни одной снежинки: они горячие, словно вобрали в себя тепло лета и солнца. Между больших камней вглубь земли врезается воронка, в которой накапливаются воды источника. Они шипят и пенятся от горячего подземного фонтана.

Джону это зрелище немного напоминает пещеру, где он был с Игритт. Только в пещере вода была чуть теплая, и воздух был северный, холодный. А здесь над водоемом клубится пар, который даже в нескольких шагах от воронки обдувает теплом. Мелисандра сходит с повозки и, приближаясь к мальчику, говорит:

— Полезайте в воду, милорд. Вам нужно погреться.

Она отходит, чтобы пройтись вокруг источника и найти место, где можно разжечь костер. Наконец-то она может сосредоточиться на видениях в огне и спросить Владыку, куда следует направить свой путь.

Джон совсем не в восторге от того, что ему нужно обнажаться в присутствии этой женщины. Все это странно и как-то неловко. Он хочет спросить, будет ли она тоже греться в воде, но не спрашивает. Она, чего доброго, еще подумает, будто он в этом заинтересован. Тогда он хочет спросить, что она собирается делать, но опять не спрашивает. Зачем ему спрашивать о том, что ему вовсе не интересно. Поэтому он в полном молчании встает на снег, встряхивая руки и ноги, разминает затекшие мышцы. Подходит к краю воронки и некоторое время просто стоит, привыкая к горячему воздуху.

Леди Мелисандра пропала из виду, и Джон спокойно раздевается. Оставив одежду и меч на большом плоском валуне, мальчик спускается в горячую воду. На этой стороне она едва доходит до коленей, по спине и рукам бегут мурашки, и Джон спешит к другой стороне источника в надежде, что там дно будет ниже.

Он долгое время стоит в самом глубоком месте, погруженный в воду по грудь, упирается руками в стенку воронки, позволяя горячей воде отогревать его. За спиной, на противоположном краю водоема он слышит тихий всплеск и резко оборачивается. Это леди Мелисандра заходит в воду с пологого берега. Она медленно погружается в глубину и идет к Джону. Клубы пара скрадывают ее нагое тело, поэтому Джон лишь едва различает ее силуэт. Взгляд задерживается на изгибе тонкой талии, скользит по линиям стройных ног. В голове у него вспыхивают воспоминания о ее нежной белой коже на груди, которой он уже касался. Он тогда быстро отдернул руку. И правильно сделал. И сейчас он резко отворачивается и пытается унять охватившее его возбуждение. Делает глубокий вдох и выдох, сжимает и разжимает пальцы на обожженной руке.

Он так очарован ее женской красотой, что на секунду даже забыл, кто она такая. Он со злостью напоминает себе, что это же леди Мелисандра. От нее надо держаться подальше. Недавняя расслабленность уступила место сосредоточенности, все чувства обострились. Совсем как охотник, поджидающий в лесу дикого хищника. Тихий плеск становится ближе, на Джона набегают волны от ее приближения, и дрожащий воздух, всюду сопровождающий Красную женщину, уже достиг его спины. Он вздрагивает, когда хрупкая ладонь ложится на его плечо, обжигая сильнее огня. Через мгновение рука исчезает, и Джон понимает, что надолго задержал дыхание. Он снова делает глубокий вдох и выдох. И снова сжимает и разжимает пальцы на обожженной руке.

Если бы он сейчас видел лицо Мелисандры, то очень бы удивился: до того она озадачена. Неужели он ее боится? Жрица и сама испугалась такого отклика, потому так скоро отняла руку. Она видит, что мышцы на его спине сильно напряжены, что он борется со своим возбуждением. Что ж, если он так настроен, она не станет настаивать. В конце концов, она уже убедилась, что приманивать его на красивое тело — неудачная затея. Пусть возьмет ее, когда придет время. Она проводит рукой по его волосам, показывая, что и целомудренные ласки ей не чужды. Мелисандра медленно делает шаг назад, разворачивается и уходит к другому берегу.

Выйдя из воды, она снова облачается в свой красный наряд, который оставила рядом с одеждой мальчика. Верно, она поспешила предлагать ему близость, снова пошла по привычному пути соблазнения мужчины. А с Джоном Сноу все иначе. Он же нравится ей. Правда нравится. Нравился бы, даже не будь он ее королем. Ведь не просто так ей сейчас горько от того, что он не желает ее. Надо бы скорей развести костер и поискать в нем знаки Красного бога, помолиться, успокоить чувства. Она садится на горячие камни спиной к воде, чтобы не смущать мальчика, и ждет, когда он закончит греться. Ах, она смогла бы согреть его лучше, чем это сейчас делает вода. Но на все воля Владыки. К ней подбегает Призрак и кладет голову ей на колени. Хороший, умный зверь. Она улыбается, гладит его и почесывает за ухом. Волк довольно щурит глаза и прижимает уши. Еще чуть-чуть и станет вилять хвостом.

Когда Джон выходит из воды, то, одеваясь, недовольно косится на своего питомца за то, что тот польстился на мягкие руки леди Мелисандры. Мальчик подходит ближе, горячие пары источника уступают холодному лесному воздуху, который возвращает юному бастарду сосредоточенность. От чего-то он совсем не чувствует неловкости и смятения, охватившего его в воде. Он снова ощущает дрожание воздуха вокруг женщины, сейчас оно его не настораживает, а расслабляет, как расслабляет любого человека горящий камин в зимнюю морозную ночь.

Леди Мелисандра поворачивает голову в его сторону и смотрит на него. Хотя она и не улыбается, в ее лице Джон читает внимание, дружелюбие и приязнь, которые ставят мальчика в тупик. Ни одна взрослая женщина не выражала таких чувств к юному бастарду. Но ее участие и теплота сейчас лишь бередят старую рану: напоминают о его детстве, лишенном материнской любви и опеки. Она молчит, ждет, что он скажет. Джон хмурится: питать к этой женщине враждебность и подозрительность уже, конечно, не выходит, но ставить его в тупик и делать из него дурака она будет еще долго. Он удрученно вздыхает и говорит:

— Думаю, нам стоит разжечь костер, миледи?

* * *

Небо на севере никогда не бывает голубым как в южных землях. Иногда оно серое как морские жемчуга, иногда серое как дворовая грязь. Солнечный диск здесь не имеет четких очертаний, он сливается со своими собственными лучами, словно глядишь на него сквозь мутное стекло. Зато снег от солнечных лучей сверкает как горный хрусталь. Жрица красного бога не может любить снег, потому что он вечный спутник смертоносной зимы, но его красотой она любуется как все обычные люди. Она видит, что мальчик, не отрываясь, глядит на языки пламени с тех пор как поджег сухие ветки костра. Может быть, им пора немного поговорить.

— Что вы видели там, милорд?

Мелисандра сидит на камнях, снег вокруг ее ног медленно тает. Над костром висит заячья тушка, которую женщина прихватила из Черного Замка.

— Там — это ... в мире мертвых? — Джон тоже сидит на камнях, в его руках бутыль с водой, из которой он время от времени отпивает.

— Да, — кивает Мелисандра. Он не видит ее: смотрит только на танцующий от ветра огонь.

— Ничего. Наверное, я там не был, — он медленно проговаривает свой ответ, словно неуверен в своих словах, — Я увидел ваше лицо через миг после того, как закрыл глаза в Черном Замке.

Это был, пожалуй, один из самых странных моментов в его жизни: так быстро переменились тогда его чувства. Как если бы за один глоток он выпил целую бочку самого крепкого вина. Хорошо, что он быстро пришел в себя, и сейчас, слава богам, мыслит вполне трезво. А Мелисандра вспоминает мертвого мальчика и его пустые бессмысленные широко раскрытые глаза, которые она сама осторожно закрыла дрожащей рукой. Слегка встряхнув головой, женщина смахивает дрожь неприятных воспоминаний.

— Неужели мира теней не существует... — слова обращены скорее к себе, чем к мальчику. Она смотрит на него внимательно, цепко схватывая малейшие изменения в лице, и спрашивает, — Что вы чувствуете сейчас? Человек, который, как и вы, вернулся оттуда, сказал мне, что оставил там часть души.

— Наверное, я тоже что-то оставил там. Мне так кажется, — Джон не хочет говорить этой женщине, что он оставил в мире мертвых. Он-то прекрасно знает, что. Совсем, совсем забыл он свою Игритт. Глубокая печаль искажает его лицо на краткий миг. Он сжимает и разжимает пальцы на обожженной руке, заставляя себя собраться, и, переводя тему разговора, спрашивает леди Мелисандру, — тот человек тоже был королем, и поэтому вы вернули его оттуда?

— Он не король, милорд. И я не возвращала его. К тому времени, как я встретила того человека, он возвращался в этот мир уже шесть раз. У него есть свой жрец Красного Бога.

Джон некоторое время молчит, пока снимает зажаренного зайца с вертела. Аппетитный запах заставляет мальчика сглотнуть слюну, а желудок — заурчать. Леди Мелисандра заблаговременно отказалась от кушанья, поэтому Джон поглощает свой обед в одиночестве. Не смотря на то, что заяц оказался тощим, а мясо жестким, трапеза приводит юного бастарда в более благожелательное расположение духа, и он возобновляет разговор.

— Тот жрец, наверное, очень хорош. Никогда бы не поверил, что можно столько раз воскресать, если бы...

— Жрец не возвращает. Жрец просит Владыку, а Владыка возвращает, если на то его воля.

— Значит, меня вернули не вы, миледи?

— Не я, милорд. Я молилась. Владыка ответил на мои молитвы, и вот вы снова здесь. У вас в этом мире еще остались дела.

Джон благоразумно решает не спрашивать, какие совместные дела у него могут быть с жестоким божеством, в которого он не очень-то сильно верит. Он полагает, что леди Мелисандра сама все расскажет, когда сочтет нужным. Все-таки в недостатке мудрости эту женщину упрекнуть нельзя. Мальчик задает другой интересующий его вопрос:

— Так, тот человек, который возвращался шесть раз, он достоин был того, чтоб его возвращать?

— Только Владыка знает, кто достоин. Но тот человек — грабитель и убийца. Вы об этом спрашивали, милорд?

— Да, — отвечает он, при этом задаваясь вопросом, какими соображениями руководствуется этот ее Владыка, когда выбирает, кого воскрешать. Нельзя сказать, что бог леди Мелисандры предпочитает праведников: ни тот человек, ни сам Джон к их числу не относится.

— Вас это удивляет?

— Я совсем не понимаю ни Вас, ни вашего бога.

— Для этого у вас есть я, милорд. Я буду связывать вас с Владыкой и передавать вам его волю.

— И почему же мне нужно знать его волю?

— Потому что вы его сын — Принц Света, герой, что спасет нас от тьмы.

— ... Простите, миледи, но я снова вас не понимаю. Вы опять морочите мне голову.

— Ничего ты не знаешь, Джон Сноу.

— Прекратите, — он спокоен, он совершенно спокоен.

— Простите, милорд. Это опять была несмешная шутка.

— Это была худшая шутка, которую я когда-либо слышал, миледи.

Джон подкидывает в костер еще сухих веток, и треск огня ненадолго усиливается. Мальчик, щуря глаза, вглядывается в лесную чащу: ищет Призрака, который убежал куда-то по своим волчьим делам. Когда рядом есть лютоволк, он спокойнее переносит присутствие леди Мелисандры. Когда они вдвоем, Джону кажется, что эта хрупкая женщина заполняет собой все пространство, будто красный дым, окружает и стелется вокруг него. Но не от леди Мелисандры Призрак защищает, нет. Он защищает мальчика от самого себя. Потому что красный дым не пугает и не давит на него. Красный дым нравится Джону. Он хотел бы вдыхать его, сжимать пальцами, целовать губами. Так и делал бы, если бы красный дым не был олицетворением леди Мелисандры. Такие внутренние волнения заставляют мальчика метаться, как беспокойный зверь мечется в клетке. Куда же делся Призрак.

Джон осторожно косится на женщину, брови его удивленно поднимаются: он еще ни разу не видел, как жрица смотрит в огонь. Леди Мелисандра будто застыла как изваяние и впилась взглядом в пламя, почти не дыша и не моргая. Едва заметное трепетание воздуха вокруг нее немного усиливается, и снег под ее ногами теперь тает чуть быстрее. Мальчик думает, что эта женщина сейчас позволяет ему увидеть частицу ее ведьминского могущества. Еще мальчик думает, что эта женщина сейчас удивительно красива: страсть к своему богу определенно красит ее. А может быть, ее красит не страсть к богу, а то, что она молчит и сидит на месте: так она его вовсе и не раздражает. Пусть бы она чаще так молчала, а он бы смотрел на нее, как люди смотрят на огонь и не могут оторваться.

Наверное, его мать была такой же изящной и грациозной, как леди Мелисандра, иначе лорд Эддард не нарушил бы свой брачный обет, данный леди Старк. Если бы Джон провел свое детство подле своей матери, сколько любви и ласки он получил бы, как она убаюкивала бы его, рассказывала бы сказки о смелых рыцарях и их прекрасных дамах.

Сегодня утром ему представилось, будто мать приголубила его, будто ее ласковые руки касаются его лица, а это оказалась леди Мелисандра. Мальчик досадливо сжимает губы при мысли об этой своей ошибке. Как он мог принять такую женщину за свою мать. Однако же, кто знает, какой на самом деле была его мать.

Мысли юного бастарда текут равнинной рекой, плавно переходя одна в другую, ничем не ограничиваемые, никуда не ведущие. Начавшиеся с Красной женщины, они летят над густым северным лесом, останавливаются в Винтерфелле, вызывая в памяти картины из детства: они с Роббом упражняются в фехтовании под бдительным оком наставника или носятся наперегонки на своих скакунах в окрестностях старого замка, Бран, словно белка, дни напролет не слезает с деревьев, малютка Рикон на шатающихся ножках хвостиком ходит за старшими братьями или за непоседливой Арьей. Внутренний взор Джона летит дальше на север и падает на суровый и холодный Черный Замок, покружив над ним, переваливается через Стену и ветром проносится по землям вольного народа. Где-то там Игритт скачет на лошади и целится из своего лука, чтобы подстрелить какую-нибудь живность к ужину. Она будет скакать вечно, и ветер будет вечно развевать ее солнечные волосы, и глаза ее будут вечно светиться добрым блеском, и она будет вечно ему улыбаться, как всегда улыбалась. Мысли Джона, описав широкую петлю, возвращаются туда, откуда начали свой путь. К Красной женщине.

Уже прошло много времени, а жрица все сидит и смотрит в огонь. Ни разу она не шелохнулась. В нетерпении мальчик встает с теплых камней и, пройдясь туда-сюда, останавливается прямо перед леди Мелисандрой, стараясь привлечь ее внимание. Женщина, заметив движение краем глаза, мелко вздрагивает и выныривает из транса. Ее рассеянный взгляд фокусируется на фигуре Джона, лицо отмирает, вся она приходит в движение и слегка расслабляется. Она часто моргает, пытаясь унять резь в глазах. Она смотрит на мальчика внимательно и слегка подозрительно, решая, что ему сказать и как. Он, видя такое промедление, подталкивает ее:

— Вы увидели что-нибудь важное, миледи?

— Я знаю, вы не доверяете тому, что открывает мне Владыка света, ваша милость. Но…. — она медлит, подбирая нужные слова. — Он никогда не лжет. Нужно внять его указаниям.

— Говорите, — мальчик хмурится, потому что ожидает услышать что-то неприятное после такого начала.

— Южнее нас, там, где заканчивается лес, есть обитель человека достойного и благородного, туда ворвались безбожные люди. Они убили человека, а его дочь оставили для потехи. Она сейчас там, еще живая, рядом с ними, — Мелисандра поднимает голову и пытается для большей убедительности поймать его взгляд. — Ваше благородное сердце не может остаться равнодушным к этой женщине.

Джон не прячет глаза, он смотрит твердо, так, словно уже принял решение, и сумрачно произносит:

— Сколько там мужчин?

Она выдыхает, когда понимает, что он не собирается спорить, и с улыбкой наблюдает за его сборами: он тушит костер водой из бутыли и идет к источнику за новой порцией.

— Там их трое. Их умы уже давно в тумане, она совсем потеряли человеческий облик.

— Где этот дом? — он идет к повозке, укладывает туда некоторые вещи, проверяет упряжь на лошади.

— Нам нужно ехать в том направлении, — она указывает рукой на деревья, которые ничем не отличаются от своих соседей, и потому являющиеся плохим ориентиром. Джон недовольно сморит на нее. Мелисандра, предупреждая упрек и вопрос, убедительно произносит: — Ваш волк знает, куда идти. Мы не сойдем с нужного пути.

Джон недоверчиво смотрит на нее, но кивает и, направляясь к лошади, говорит:

— Полезайте в повозку. Призрак! Сюда, дружище.

* * *

Они подъезжают к кромке леса, за которой начинается снежное поле. Чуть дальше от леса стоит небольшой крестьянский дом, окруженный покосившимся забором и кучкой разномастных пристроек. На вид этот дом когда-то принадлежал зажиточному и хозяйственному человеку, но сейчас приходит в упадок. Как и говорила леди Мелисандра, дом не пуст и не заброшен: из окон льется тусклый свет, из трубы на крыше идет дым, и слышно, как несколько мужчин громко и развязно смеются. Джон сжимает и разжимает пальцы на обгоревшей руке и коротко выдыхает. Он спрыгивает с повозки, достает из нее меч и закрепляет его на поясе. Выглядит мальчик мрачнее обычного.

— Если я не вернусь через полчаса, уезжайте, — он говорит не терпящим возражений тоном, твердо и сурово глядя ей прямо в глаза. Привыкнув отдавать приказы в свою бытность лордом-командующим, он и от нее требует полного повиновения. — Идем, Призрак.

Лютоволк, подчиняясь команде, подбегает к мальчику, и они уходят. Она тоже слезает с повозки и становится под деревом. Наблюдает, как он со своим волком приближается к дому.

Солнце клонится к закату, окрашивая небо и снег в теплые цвета, пока Мелисандра прогуливается между деревьями в ожидании Джона Сноу.

Она думает, что он уже вполне освоился в своем новом положении, хотя еще и дня не прошло с тех пор, как он вернулся из мира теней. Уж что-что, а умение приспосабливаться к сложившемуся положению он там не оставил. Жрица ни на секунду не сомневается, что из этой драки мальчик выйдет победителем. Она совершенно не волнуется, даже не смотрит в сторону дома. Слишком мало там людей, чтобы они могли стать угрозой герою. По ее мнению, этот бой даже не должен быть продолжительным. Она оказывается права.

Он отсутствовал недолго: она едва успела обойти дюжину елей, когда увидела его фигуру, приближающуюся к лесу.

Джон подходит к ней, останавливаясь на расстоянии нескольких шагов, и заговаривает не сразу, словно неуверен в том, что хочет сказать.

— Вам надо пойти к дому. Я сложил тела за воротами. Сожгите их.

Он, не дожидаясь ее согласия, берет лошадь под уздцы и уводит вместе с повозкой в сторону постройки. Он заметно прихрамывает, из свежего пореза на животе капает кровь, оставляя редкие красные капли на снегу. Она идет за ним, останавливаясь у ворот и рассматривая тела четырех мертвецов. Трое мужчин и одна женщина, как она и увидела в огне. Мужчины в ужасном состоянии: совсем заросшие, осунувшиеся, от грязной сильно поношенной одежды исходит отвратительный запах. У всех глубокие раны, оставленные мечом Джона. Одному мальчик даже отрубил руку, которая валяется тут же. А женщина в относительно свежем, но напрочь изорванном платье, волосы сильно растрепаны, на руках и лице синяки — ясно, что над ней жестоко надругались. На виске у нее свежий кровоподтек. Наверное, в драке ее сильно ударили обо что-то головой. Пока Мелисандра разглядывала трупы, Джон успел завести лошадь во двор и сходить в дом. Он возвращается к ней, припадая на левую ногу, и протягивает горящую головешку, которую, наверное, достал из печи.

— Вам нужно принести хворост, или у вас покойники и так горят?

— Владыка дает мне силы избавлять этот мир от порождений холода. Мне ни к чему лишние вещи.

Джон хмыкает, усмехнувшись каким-то своим мыслям, и ковыляет во двор, чтобы распрячь и поставить лошадь в стойло. Его безразличное и отстраненное отношение ко всему происходящему постепенно пропадает, уступая место свойственной ему собранности и сосредоточенности. Видимо, эта драка, какой бы бессмысленной она ни была, вывела его из внутреннего оцепенения. Мелисандра, держа в руках горящее дерево, наслаждается жаром огня, как наслаждается глотком воды жаждущий в пустыне. Она поджигает трупы и стоит неподалеку, пока они горят.

Наблюдая как языки пламени обхватывают тела мертвецов, она горячо молится и воздает хвалы Красному богу. Густой серый дым поднимается в небо, разнося по ветру запах горелой человечины, а Мелисандра все смотрит и смотрит на огонь. И ее Красный бог говорит с ней. Она видит в огне маленького человека, руки которого обхвачены пламенем, словно этот человечек держит в руках горящую звезду. Теперь она видит черепа, много черепов с холодными голубыми глазами. Они быстро пропадают, и вот перед ней ее мальчик. Он почему-то стоит посреди моря, волны разбиваются о его ноги, а соленые брызги достигают головы, заставляя его щуриться. Жрица моргает, и видения исчезают, оставляя ее глядеть на красно-оранжевый танец костра и гадать, что значат картины, посланные Владыкой. Нужно подумать.

— Миледи? — голос юного бастарда звучит неожиданно громко, выталкивая женщину из забытья. Мальчик беспокойно и вопросительно вглядывается в ее лицо. Мелисандра часто моргает, успокаивая уставшие глаза: от долгого взгляда в огонь они сохнут. Она осматривает мальчика. Он стоит без своего плаща и кожаной куртки, холщевая рубаха едва греет его. Поврежденная нога перевязана прямо поверх штанов, а рану на левом боку он крепко зажимает рукой. Сколько же она тут простояла? Каждый раз, смотря в огонь, она теряет счет времени. Жрица поднимает глаза к небу и видит, что уже настала глубокая ночь. Она рассеянно переводит взгляд на мальчика и спрашивает:

— Вы что-то сказали, милорд?

— Я говорю: мне нужна ваша помощь, миледи.

Не дожидаясь ее ответа, он разворачивается и хромает в сторону дома. Мелисандра, кинув взгляд на пепел, оставшийся от четырех покойников, идет за ним. Они заходят в дом. Внутри жарко и светло: в дальнем от двери углу топится большой очаг, на столе и у единственного окна стоят зажженные сальные свечи. Много огня — это хорошо. Рядом с очагом находится деревянная кровать. Посреди комнаты стоит длинный стол, по бокам от него — две узкие скамьи. Кроме трех кубков и кувшина с вином ничего не говорит о том, что здесь развлекалась шумная компания. Видимо, те люди пришли сюда не так давно. Джон подходит к ближней скамье и тяжело садится на нее. От напряжения и боли на лбу у него выступил пот, а рубашка на боку насквозь пропиталась кровью. Рядом с ним на скамье лежит разорванная простыня, часть которой мальчик пустил на повязку для ноги.

— Подставился, — объясняет Джон, кивая на свою рану. — Хотел спасти ту женщину, и сам едва не помер. Она, наверное, осталась тут одна. А они пришли сюда и надругались над ней. У нее такие глаза были несчастные, когда она меня увидела. Чтоб их всех...

Он исступленно бьет кулаком по столу и раздраженно встряхивает головой. Слова вырываются из него будто против воли, сами по себе. Это так несвойственно Джону: он всегда так сдержан и так хорошо владеет своими чувствами. Он впервые так откровенен с ней, впервые делится своими переживаниями. Мелисандра облизывает пересохшие губы. Вот время когда он готов принять ее теплое слово, главное не упустить момент. Она спешит оправдать оказанное им доверие и потому осторожно говорит, подбирая слова:

— Эта женщина была добродетельной. Жаль, что ее постигла такая участь. Но Владыка забрал ее в лучший мир, там она обретет покой.

Джон не смотрит на нее, но внимательно слушает. Что ж, значит она на правильном пути. Ей кажется, будто она на ощупь идет по тонкому льду, по которому проходит путь к его сердцу. Она продолжает со всей мягкостью, на которую способна:

— На вас не никакой вины, милорд. Даже если бы вы спасли ее тело, то не спасли бы израненную душу. Она умерла тогда, когда те люди пришли сюда. А то, что случилось сегодня, стало ее избавлением от мучительной боли, которую она была уже не в силах терпеть.

Мелисандра замолкает и ждет его отклика. В наступившей тишине слышно, как потрескивает огонь в камине. Джон коротко кивает, показывая, что принимает ее слова и сочувствие, и говорит:

— Подойдите и перевяжите мою рану.

Он хмур и мрачен.

Мелисандра медленно подходит и садится на скамью позади него. Она знает, что он быстрее расслабится, если не будет видеть ее. Она осторожно помогает ему снять окровавленную рубашку, стараясь как можно меньше касаться его оголенного тела. Женщина и так рада, что он попросил ее о помощи, потому решает не нервировать его без надобности. Она смотрит на его широкую спину перед собой, на сильные мужские плечи, как они поднимаются и опускаются, втягивая и выпуская воздух. Вверх и вниз, вверх и вниз. Она, завороженная, сама начинает дышать в такт: вдох и выдох, вдох и выдох. Втягивает его запах. Мальчик пахнет потом и кровью, немного своим зверем, снегом и, почему-то, орехами. Странная смесь, пожалуй, слишком резкая, но приятная. Она бессознательно сглатывает слюну. Мысли стучат в голове как горох в пустом кувшине.

Мелисандра делает глубокий вдох и выдох, берет в руки широкую полосу материи и левой рукой аккуратно прикладывает ее к ране под ребрами, правой рукой она перехватывает материю с другой стороны его туловища, почти заключив мальчика в свои объятия. Ни единого соприкосновения, лишь ее широкий рукав задевает его бедро. Несколько раз обернув ткань вокруг груди мальчика, она отстраняется, затягивая узел на спине, а мальчик тихо шипит от боли. Будто забыв о Мелисандре, он выплевывает несколько ругательств. Звуки его низкого голоса разносятся по комнате и, отражаясь от стен, со всех сторон попадают прямо в Красную жрицу, волной прокатившись по ее телу. Кровь приливает к щекам женщины, руки мелко подрагивают, груди налились, и слегка тянет внизу живота. Как ей хочется положить ладонь на его не по-мальчишески сильное плечо. Хочется губами и щеками ощутить его живое тело.

Без сомнения, это Владыка света послал ей такую нечеловеческую, почти животную тягу к мальчику. Чтобы она не покинула его и служила ему всю свою жизнь. Такова воля Красного бога и таково ее предназначение. И сколь сильны ее влечение и волнение, столь же сильна горечь от его отстраненности и недоверчивости. Мотнув головой, чтобы вытряхнуть нежелательные мысли, Мелисандра быстро отходит к очагу, чтобы посмотреть в огонь и успокоить душу и тело.

Она стоит спиной к мальчику и спустя пару глубоких вдохов она говорит ровным голосом:

— Вам нужен отдых, милорд. Ложитесь спать. Завтра я расскажу вам все, что вы хотите знать, но вам нужна свежая голова.

Она слышит за спиной его тяжелые шаги и скрип кровати, прогибающейся под его весом. На минуту все затихает, слышен только треск поленьев в камине. Мелисандра думает, что он уже заснул, когда слышится его сонный голос:

— А вы, миледи?

Шурша платьем, женщина опускается на пол возле камина, придвигаясь к огню на столько близко, на сколько это возможно, и отвечает:

— А я буду молиться Владыке, пока вы спите.

Он молчит, женщина оглядывается и видит, что мальчик спит. Она тепло улыбается, наблюдает за ним какое-то время: у него такое безмятежный вид во сне. Мелисандра надеется, что этой ночью у него будут приятные, добрые сны. Ему так не хватает радости в жизни, он так редко улыбается. Она разворачивается обратно к огню и, повторяя про себя слова молитвы, находит в языках пламени образ своего бога, чтобы провести с ним эту темную ночь. Но просидев так час или два, она слышит странные звуки, вытягивающие ее из объятий Владыки света. Что это такое? Она поспешно встает и обводит взглядом всю комнату, чтобы понять, что случилось. Мелисандра взволновано хмурится и подходит к постели, на которой лежит Джон Сноу.

Он спит беспокойно, мечется из стороны в сторону, из-за чего кровать тихо поскрипывает. Изо рта вырываются громкие короткие выдохи, руки его сжаты в кулаки, на лбу выступили капли пота. Это лихорадка или ужасный кошмар, пришедший к нему из мира теней. Мелисандра быстро отходит к столу и сразу возвращается, держа в руках тряпицу, оставшуюся от простыни. Женщина промакивает его лоб и шею, раздумывая, что же предпринять. Она осматривает повязки на обеих ранах и приходит к заключению, что дело, скорее всего не в ранах, и это не лихорадка. Значит, все, что ей остается, постараться отогнать ужасы ночи, забравшиеся в голову к юному бастарду.

Жрица садится в изголовье и кладет ладонь на лоб мальчика, чтобы провести остаток ночи здесь, вознося молитвы Красному богу и охраняя мальчика от кошмаров. Не сразу, но Джон Сноу перестает метаться в постели, начинает дышать ровно, проваливается в спокойный глубокий сон.

Ему снится, как он без сил лежит в Северном лесу. Только что он выдержал жестокий бой с полчищем уродливых и мерзких химер. Некоторые из них были упырями, такими же, как те, с которыми он сражался в Суровом Доме. Их пустые глазницы выжигали душу Джону, а костлявые ручонки пытались сомкнуться на его горле. Каждое их прикосновение холодило хуже самого лютого мороза в Вольных землях.

Другие химеры не были сухими скелетами, а были настоящими людьми. Теми, которых Джон когда-то знал, но не мог вспомнить в этом сне. И теми, кого он помнил прекрасно и мог узнать в любое время. Лорд Эддард с холодными равнодушными глазами утверждал, что Джон вовсе не его сын, что он знать его не желает, такого никчемного мальчишку. Робб отвратительным скрипящим голосом насмехался над ним и выкрикивал, что только он сам достоин стать лордом Винтерфелла, а Джон не имеет права даже мечтать об этом, потому что он лишь грязный ублюдок. Игритт с развевающимися огненными волосами кричала ему, что он предатель-ворона, которого она никогда не простит и будет проклинать вечно. Ярость и злоба исказили ее лицо до неузнаваемости. Мейстер Эйемон презрительно выговаривал ему, что Джон — глупый самонадеянный мальчишка, безосновательно вообразивший себя лордом-командующим Ночного дозора. Сэм, ухмыляясь, говорил, что у него нет друга с именем Джон. Все эти химеры больно ранили сердце Джона, заставляя его бежать, падать на снег, кричать, умолять их остановиться. Он закрывал уши ладонями, чтобы не слышать обидных слов, но все равно слышал все до последнего гадкого слова.

Таким беззащитным он себя никогда прежде не чувствовал: он всю жизнь сносил насмешки чужих людей, но противостоять выпадам людей, которых он любит, оказался не в силах. Через какое-то время он начал сдавать позиции своим обидчикам и в конце концов упал на снег без сил, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Холод стал наваливаться на него снизу, от ног, постепенно добираясь до груди, чтобы навсегда заморозить его сердце. Ну и в пекло все это! Все равно ему нечего уже делать в мире живых.

Холод поступал все ближе, а Джон перебирал в уме причины бороться с ним. В это время что-то тихонько звенело на краю его сознания, чей-то образ брезжил где-то глубоко. Так глубоко, что Джон никак не мог сосредоточить на нем свое внимание. Звон в голове стал усиливаться, принося с собой мысль, что кто-то все-таки ждет его на поверхности, ждет, когда он вынырнет из этого сна. Интуитивно Джон понимал, что нужно поймать этот образ, позвать его. Ну же! Лови! Что ты такое? Как тебя разглядеть? Как тебя вспомнить? Нет. Нужен какой-то простой вопрос. Как он выглядит, этот образ? Еще проще. Какого он хотя бы цвета? Да, вот оно. Джон знает ответ.

Он красный.

Образ будто ждал только этого: весь Северный лес, в котором лежал и умирал Джон Сноу, пошатнулся и как-то задрожал и замерцал. Звон из головы мальчика вырвался наружу и стал красным дымом, который со свистом разнес всех химер и отшвырнул их далеко-далеко. Лежа на дне этого страшного кошмара, Джон наблюдал и чувствовал, как красный дым плотным коконом окутывает его, согревая и защищая от химер. Медленно жизненные силы начали возвращаться к нему. Он смотрел на красноту перед глазами и пытался вспомнить, как она связывает его с миром живых. Нежность, с которой краснота касалась его лица, наводила на мысли о женщине. Дым словно услышал его мысли и мгновенно из кокона сложился в женский силуэт, но без лица, так, что невозможно было бы узнать в нем какую-то определенную женщину.

Загадочная леди села прямо на снег и, аккуратно переложив голову мальчика на свои колени, странно знакомым движением провела рукой по его волосам. Будь у нее лицо, она улыбнулась бы ему, посмотрела бы ясными теплыми глазами, сказала бы доброе слово. Почему-то Джон был уверен, что леди выведет его из кошмара, нужно только понять, кто она такая. Но мысли разбегались, стоило ей наклонить свою прекрасную голову или как-то по-особенному коснуться его щеки изящными пальцами. Может быть, если бы он услышал ее голос, то вспомнил бы, но она не может ничего сказать. На краткий миг Джон подумал, что это его мать, и сердце его от волнения чуть не выпрыгнуло из груди. Но леди в ответ на его мысли покачала головой: нет, она не мать, думай еще, Джон Сноу.

— А если я не вспомню, кто ты, то останусь здесь?

Леди кивнула, а мальчик пробормотал, причем, скорее себе, чем ей:

— Возможно, это не так уж плохо, если ты останешься здесь со мной.

Вокруг будто зазвенели подводные колокольчики, Джон улыбнулся: наверное, он единственный человек во всем мире, кто слышал, как смеются женщины, сотканные из красного дыма.

— По-твоему, мне нужно вернуться? — он указал пальцем наверх.

Леди снова кивнула и сжала руку на его груди. Джон понял, что она настаивает.

— Хорошо. И чтобы вернуться, мне нужно узнать кто ты?

Она кивнула опять. Джон решительно поднялся, сел напротив нее и взял ее ладони в свои. Они оказались очень горячими. Мальчик еще раз вгляделся в красный дым, струящийся внутри ее силуэта, и спросил:

— Что-то, связанное огнем?

Леди в ответ вся замерцала языками пламени. И исчезла. Джон вскочил на ноги, побежал, сам не зная куда, и проснулся.

Вот он лежит в кровати, в которой засыпал накануне. Ему кажется, что с того времени прошло не меньше сотни лет. Он оглядывается, отмечает развороченную постель. Леди Мелисандра, собиравшаяся открыть входную дверь, застыла на пороге в странной позе и смотрит на него вопросительно и выжидающе. В руках у нее лоскут простыни, которую Джон извел на повязки. Все это очень странно, и Джон спрашивает жрицу, хотя хотел сказать что-то совсем иное:

— Куда вы собрались, миледи?

Леди Мелисандра какое-то время молчит, кажется, будто она растеряна, но потом она берет себя в руки, встает прямо и направляется к скамье у стола, говоря на ходу:

— Я хотела позвать вашего волка, милорд. Я надеялась, что он поможет вам проснуться, но теперь это, очевидно, ни к чему, — она садится на скамью лицом к мальчику и осторожно продолжает, подбирая слова. — Вы очень беспокойно спали. Сначала я думала, что у вас открылась лихорадка из-за ран, но вы успокоились и просто лежали. И почти не дышали. У меня не получилось вас разбудить, поэтому я пошла за волком.

Джон откидывается на подушку и, упирая взгляд в потолок, говорит:

— Мне приснился кошмар. Это самый страшный кошмар из тех, которые я видел. Там были упыри. И мой отец, и Робб. И Сэм, и Игритт. Их было много. Они все говорили… Седьмое пекло! — Он подносит руку к голове и усиленно трет лоб, пытаясь успокоиться, — Лучше бы я этого не слышал.

Мелисандра сидит, замершая и вся обратившаяся в слух. А Джон заставляет себя продолжить:

— Там еще было чертовски холодно и темно. Сначала я сражался с ними, а потом упал и не мог даже и руку поднять. Думал, никогда оттуда не вернусь. Я и не хотел возвращаться.

Он переводит дыхание, участившееся после стольких откровений. Она молчит, не решаясь прерывать его рассказ.

— Что, по-вашему, это было, миледи? Просто сон?

Она отвечает после недолгих размышлений, уверенно и твердо:

— Это были ужасы ночи, милорд. Вы слишком близко знакомы со смертью, поэтому они легко забрались к вам в голову. В словах, что они говорили, нет ни капли правды, не верьте им. Они хотят лишить вас спокойствия и здорового сна, не дайте им сделать это. Если вы проявите волю, они отступят, потому что ужасы ночи слабы против благородного человеческого сердца. У вас есть ваша отвага, живой ум, желание жить и любовь. А все, что есть у них — это лишь смерть и ложь.

Только сейчас, когда она сказала это, он понимает, как необходимо было ему такое утешение. Он кивает, сжимает и разжимает обгоревшую руку и хмуро спрашивает:

— Так будет каждую ночь?

— Возможно, да, — на минуту задумчивая тишина поглощает их обоих. Подумав, Мелисандра продолжает. — Вы сказали, что не хотели возвращаться. Почему?

— Я не мог вспомнить, кто меня ждет, — он отвечает отрывисто, словно боится вложить в свой ответ слишком много чувства.

— Вам казалось, что вы не нужны здесь? — Она спрашивает осторожно и тихо.

— Нет. Я знаю, что есть дело, ради которого я должен сражаться. И я буду сражаться. Только… это сложно объяснить… — мальчик тяжело вздыхает и в замешательстве проводит ладонью по лбу. — Я не привык жаловаться, миледи, но поймите: мой отец мертв, своей матери я никогда не знал, Робб тоже мертв, дядя Бенджен, скорее всего, тоже мертв, мои младшие братья неизвестно где, возможно, я их больше никогда не увижу. Как и мои сестры. Игритт тоже мертва. Сэм, конечно мой лучший друг, но у него есть Лилли и маленький Сэм. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Он бросает на нее короткий вопросительный взгляд, но, дождавшись ее кивка, снова отводит глаза к потолку.

— Я понимаю, милорд. Любовь дает жизнь людям. Она и должна была вернуть вас, — сейчас он говорит громче, растягивая гласные, словно озвучивает одно из своих пророчеств.

В ответ на это Джон Сноу лишь хмуро хмыкает и сумрачно соглашается:

— Наверное, да.

— Что ж, раз вы здесь, значит вспомнили, из-за кого стоит возвращаться, — она, напротив, от чего-то чувствует прилив бодрости, хорошо, что у юного бастарда осталась еще привязанность в мире живых.

— Наверное, да, — он повторяется, только в этот раз говорит совсем отстраненно. Возможно, он недоволен своей откровенностью и желает закончить разговор. Она понимающе кивает и ободряюще говорит:

— Тогда ужасы ночи не смогут напасть на вас, если вы не будете забывать того человека, милорд. И вы будете спать спокойно.

Они снова замолкают, и каждый думает о своем. Мелисандра наблюдает за мальчиком, который все также неотрывно изучает потолок. Она думает, он стал спокойнее после разговора, и рада, что смогла ему помочь. Каким бы смелым и сильным он ни был, но ужасы ночи могут проникать в самые стойкие сердца и пугать людей до смерти. Она оглядывает комнату, останавливается на камине. Нужно не дать огню погаснуть: жрица идет к камину, перемешивает угли и кладет еще пару поленьев, огонь послушно вспыхивает ярче. Она довольно улыбается воплощению Красного бога и поворачивается к мальчику, чтобы спросить заживают ли его раны, но он опережает ее:

— Там были вы.

Она удивлена, но быстро понимает, о чем он говорит. Но женщина хмурится: неужели смерть от ее лица наговорила мальчику гадких слов. Но такого не может быть. Она Красная жрица, она не может быть ужасом ночи.

— Я тоже нападала на вас, как отец или брат?

— Нет, — его голос звучит очень странно, он поворачивается на кровати, чтобы найти ее взгляд, — это вас я не мог вспомнить, миледи.

Мелисандре кажется, будто что-то тяжелое ударило ее по груди, вся кровь бросилась к сердцу, от чего лицо бледнеет, а сердце заходится в бешеном ритме. От этого внезапного признания руки ее дрожат, и мысли разбредаются. Женщина с трудом понимает, что он говорит:

— Я не понимаю почему, но это вы отогнали тех химер. Сначала я даже подумал, что вы моя мать. Я проснулся, потому что вы пропали. Вы хорошо знаете, что я никогда не искал вашей дружбы и не предлагал вам свою. Это потому, что я не понимаю вас. И вашего бога тоже не понимаю. Вы до сих пор не рассказали мне то, что обещали. Поэтому, я не доверяю, миледи. Между нами нет любви, про которую вы только что говорили. Но там, во сне… там точно были вы. Поэтому я готов… постараться поверить.

Чувствуя себя так, словно она решилась прыгнуть с высокого утеса в бушующее море, Мелисандра резко встает и мгновенно оказывается сидящей рядом с ним на кровати. Совершенно неизвестно, к чему приведет эта импульсивность, может быть, Джон Сноу снова оттолкнет ее, но если сейчас она ничего не сделает, потом будет сокрушаться. Поэтому Мелисандра нежно берет его лицо в свои ладони, обжигает взглядом и гипнотизирующим грудным голосом ударяет его прямо по сердцу:

— Не отворачивайтесь от меня. Смотрите на меня. Вдыхайте, пейте меня. Будьте со мной и во мне. Доверяйте мне.

Все произошло так быстро, что Джон даже не успел растеряться. Она снова была этим красным дымом, увлекающим, манящим и соблазняющим. Он даже позабыл, что она отвратительная злодейка. Здесь и сейчас он видел лишь ее бездонные красные глаза, ее нежную кожу на щеках и ключицах, он чувствовал запах каленого железа, и дрожащий воздух, порождаемый ее внутренним жаром, окутывал все его тело. Завороженный ее чувственностью, он разомлел, как если бы улегся в ванну с теплой водой. Все его мысли словно растворились и горячей кровью побежали по жилам. Она наклонилась к нему близко-близко, опустилась алыми губами на его щеку. Соприкасаясь с ней так тесно, за запахом огня можно почувствовать ее запах женщины. Тонкий, едва уловимый.

Она отстраняется, чтобы внимательно и пытливо, словно сомневаясь в чем-то, вглядеться в его глаза. Неизвестно, что она в них ищет, но находит то, что, видимо, искала. Она опять наклоняется к нему и останавливается, чуть касаясь его губ своими губами. Положив ладонь на ее талию, он с силой проводит ею вдоль ее позвоночника, останавливаясь на затылке, надавливает, приближая ее лицо к своему. Его поцелуй выходит неожиданно напористым и решительным. Она ожидала, что он будет больше сомневаться. Не прерывая поцелуй, он садится на кровати, заставляя ее выпрямиться. Она кладет ладонь на его плечо и невольно сжимает пальцы на твердых мышцах. Другой рукой она перебирает его черные кудри на макушке. Он целует ее горячо и сильно, так, что она плавится на его губах и в его руках. Он гладит ее по бокам, избегая прикосновений к ее груди, останавливает руки на животе у застежки ее платья. Она замирает, выныривает из поцелуя и вопросительно вглядывается в его лицо, правильно ли она поняла его намерение. Этот мальчик совсем лишил ее уверенности в своей проницательности. Но он смотрит уверенно, прямо, и недоволен тем, что она остановилась. Лицо его чуть раскраснелось, дышит он глубоко. Хвала Владыке, она наконец-то может раздеться перед ним, не боясь все испортить. Сверкнув глазами, она аккуратно убирает его руки, встает и отходит на два шага от кровати, не отпуская его взгляд. Он опускает ноги на пол и садится поудобнее, вопросительно подняв брови. Она расстегивает свое платье и эффектным жестом сбрасывает его с плеч на пол. Мелисандра знает, что у нее красивое тело: любой мужчина теряет голову, когда она обнажается. Любой, но не этот. Ничто не дрогнуло в лице Джона Сноу. Даже его взгляд не сменил своего направления. Он просто сидит и сморит ей прямо в глаза.

Какой он упрямый: отчаянно пытается сохранить лицо и трезвый рассудок, хотя мужские инстинкты сейчас бушуют внутри него и рушат бастионы здравомыслия, как бы он им ни сопротивлялся. Она усмехается про себя и делает шаг навстречу, протягивая к нему руки. Но он строго и требовательно останавливает ее.

— Стойте смирно, миледи.

Она замирает и опускает руки вдоль тела. Неужели мальчик все-таки передумал? Он снова оставляет ее отвергнутой и одинокой? О, Владыка! Что она сейчас сделала не так? Она стоит в душной комнате перед этим мальчиком, из одежды на ней только ожерелье с рубином и туфли, все начиналось так хорошо, а сейчас Мелисандра чувствует себя до невозможности глупо.

Все свечи уже догорели и потухли, поэтому леди Мелисандру освещает только огонь в камине. Пляшущие языки пламени отражаются в зрачках жрицы и гипнотизируют Джона. Спасаясь от ведьминских глаз, он опускает взгляд ниже. Он не первый раз видит нагое тело леди Мелисандры, но нынешние обстоятельства отличаются от прошлых. В первый раз все было слишком неожиданно, и в причинах ее поступка не было искренности, а был только расчет. Это была попытка заставить его сделать то, чего он делать не хотел. Он почти презирал ее за это, и, возможно, ненавидел. За ее отрешенность от человечности и попрание женской добродетели. Не такой должна быть женщина. Не такой он хотел ее видеть. Не этого он втайне от самого себя надеялся получить от взрослой женщины, обладающей таким особенным характером, которым обладала леди Мелисандра. Поэтому воспоминания его смазались смешанными чувствами. А во второй раз, на источнике, он и вовсе не успел и не сумел ее разглядеть, так быстро он отвернулся и такой густой был пар.

Сейчас же она стоит перед ним в бархатном полумраке, и теплый свет огня обнимает ее и дрожит на ней. Она не двигается, как он и велел. Ничто не может помешать разглядеть ее всю. Взгляд Джона, на миг зацепляясь за ожерелье с рубином, скользит по ее тонкой шее, по выступающим ключицам, останавливается на плечах. Они совершенно не похожи на крепкие плечи Игритт, которая проворно и много двигалась и отменно стреляла из лука. Нет, плечи Красной женщины узкие и трепетные, созданные скорее для красивых нарядов и сверкающих украшений, чем для упражнений и нагрузок. Трудно поверить, что на них лежит ответственность за судьбы многих людей, за смерть, на которую эта женщина обрекает своих жертв.

Отгоняя неприятные мысли, Джон разглядывает ее дальше. Он переводит взгляд на ее упругую, полную грудь, и мрачные мысли разлетаются сами по себе. Да уж, каждый мужчина, знающий леди Мелисандру, жаждет наслаждаться красотой, какой обладают ее прелести. Они притягивают взгляд Джона, заставляя грезить об их мягкости и шелковистости, которые хочется ощутить ладонями и губами. Красный туман, исчезнувший на какое-то время, вновь проникает в голову юного бастарда, спускается в сердце, а оттуда вместе с кровью перетекает ниже, принося с собой нарастающее возбуждение, зажигая тяжелое мужское желание в глазах. Он переводит взгляд на тонкую талию, которая составляет приятный глазу контраст с полной грудью и широкими бедрами. Бархатная кожа на животе имеет, как помнит Джон, цвет слоновой кости, но сейчас освещенная желтым пламенем камина светится легким персиковым оттенком. Джон глядит очень внимательно, не желая пропустить ни одной детали. И чем дольше он смотрит, чем больше видит, тем больше в нем уверенности, что магия этого ее Красного бога надежно хранит тело леди Мелисандры от старости и телесных изъянов. Совершенство, которое проступает во всех изгибах и округлостях, в слегка выступающих тазовых косточках, волнует его все сильнее и сильнее. Взгляд юного бастарда скользит по внешней стороне бедра, чуть задержавшись на коленке, оценивает всю форму стройных длинных ног жрицы и останавливается на лодыжках. Это что еще такое? Как она вообще на них ходит? Такие тонкие и хрупкие, Джон уверен, что без труда обхватит их пальцами, и еще место останется. Взгляд его поднимается по внутренней стороне бедер и останавливается пониже живота. Леди Мелисандра стоит прямо, поэтому, не смотря на наготу, та часть ее тела, в которой сосредоточена женская сущность, остается скрытой от зорких глаз юного бастарда. Желание и любопытство подталкивают его, и Джон встает, опираясь на здоровую ногу.

Он делает два неровных шага и оказывается так близко к обнаженной ведьме, что снова чувствует запах раскаленного железа. Трепещущий воздух вокруг жрицы, всегда рождавший в душе Джона смешанные чувства, сейчас вытягивает из глубины его души желание обладать женщиной. Он чувствует на губах ее жар и с шумом вдыхает ее запах. Его ладони ложатся на тонкую талию леди Мелисандры, от чего жрица напрягается, ее брови на миг приподнимаются, а взгляд теряет изрядную долю осмысленности. Джону нравится такая реакция, в нем самом осмысленности сейчас не найдется совсем. Он инстинктивно сдавливает женщину в своих руках, а сама она приникает к нему теснее и, обхватив руками, утягивает в долгий поцелуй. Совершенно непередаваемые ощущения рождаются в нем от того, как упираются ее нежные груди в его торс. Руки Джона скользят по ее спине, едва коснувшись лопаток, устремляются вниз, с силой обхватывают круглые ягодицы. В попытке показать леди Мелисандре свое желание, он прижимает ее к себе так сильно, что узелки от завязок на его штанах больно впечатываются в нежную кожу женщины. А она, чувствуя животом его твердость, чуть выгибается в огненном томлении и едва слышно ахает в его губы. Необходимость в глотке воздуха заставляет Джона прервать поцелуй и отдышаться, склонившись к ее шее. Мелисандра всем телом ощущает, как вздымается и опускается его грудь от вдохов и выдохов. У нее самой подкашиваются колени, поэтому она усиленно цепляется за широкие плечи Джона Сноу. Судорога сводит ее внутренности от сильнейшей страсти, и Мелисандра бессознательно чуть-чуть разводит бедра.

Все вдруг приходит в движение, когда юный бастард, подхватив жрицу на руки, возвращается к кровати. Мелисандра оказывается лежащей на постели, мальчик нависает над ней, упираясь руками по обе стороны ее головы. В глазах его плещется один лишь огонь, истребляющий все мысли, оставляя одни инстинкты. Ни Мелисандра, ни Джон не смогли бы сейчас ответить, кто такая она, и кто такой он. Поэтому, совершенно не задумываясь, что он делает, Джон целует женщину куда-то в шею, проводит губами по ключицам, опускается на одну грудь, целуя ее, легко коснувшись языком отвердевшего соска, обхватывает его ртом. Жрица выгибается от удовольствия, подставляясь под его ласки, запускает руки в его кудрявую шевелюру. Царапая шелковую кожу жесткой щетиной, Джон устремляется к другой груди, обхватывает ее ладонью, втягивает сосок в рот, чуть прикусывая зубами. Ее груди на ощупь и на вкус оказались такими, как он ожидал: мягкие, бархатные и теплые. Он держит их в ладонях, гладит языком и губами. Стон, сорвавшийся с губ леди Мелисандры, и ее пальцы, сжавшие в кулак волосы юного бастарда, распаляют мальчика еще сильнее. В глазах мутнеет так, что кроме красоты Красной женщины, он ничего не видит, а в ушах кровь стучит так громко, что кроме рваных вдохов и стонущих выдохов Красной женщины, он ничего не слышит. Губы юного бастарда спускаются ниже, целуют мягкий живот, тазовые косточки. Желание подарить ласку и удовольствие женщине борется и постепенно уступает под натиском голодного и твердого мужского инстинкта.

Джон, выпрямившись, встает на коленях и с высоты ловит взгляд леди Мелисандры. Она выговаривает одно слово: «Быстрее». И широко и призывно разводит ноги, ничего не скрывая и не стесняясь. Юный бастард, поглощая глазами шелковистость и нежность между ее ног, душераздирающе краснеет и непослушными пальцами развязывает штаны. Он наклоняется к ней, опираясь локтями в подушку и чувствуя, как она крепко обнимает его за шею. Она сдавленно ахает и выгибается, вжимаясь в его грудь, когда Джон проникает в нутро Красной жрицы. Мелисандра сгибает и скрещивает ноги у него на пояснице, вталкивая его в себя еще глубже, наслаждаясь тем, как его твердость и горячность распирает ее изнутри. Он замирает на пару мгновений, от избытка чувств прикусывает ее шею и начинает двигаться в ней, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Мелисандра запрокидывает голову, сильные толчки сотрясают все ее тело и выбивают из нее неровные выдохи. Каждый раз, когда он полностью входит в нее, Джон медлит и неохотно подается назад, чтобы снова нетерпеливо толкнуться вперед, все глубже и глубже. Леди Мелисандра в его руках словно сама огонь: она трепещет и дрожит, всепоглощающая и обжигающая. На краткий миг в глазах юного бастарда оживает его сон, и жрица вспыхивает языками пламени, ослепляет его ярким светом. Джон моргает, и видение, вынырнув из глубин воспаленного сознания, возвращается в небытие. Он снова сжимает в объятиях человеческую женщину, разгоряченную, открытую, принимающую его. Что-то огромное и тяжелое приближается к ним обоим. Что-то беспощадное и рокочущее, стремящееся взорваться и вырваться наружу рождается в нем. Что-то заставляет леди Мелисандру широко раскрыть глаза, лишает ее движения и выгибает позвоночник дугой. Джон тоже замирает, вдавившись в жрицу до упора. На пике ярчайшего наслаждения он запрокидывает голову и с тихим гортанным рыком выпускает беспощадное и рокочущее. Протяжный низкий стон Красной женщины ласкает слух, Джон улыбается и расслабляется, падая на спину рядом с ней. Они оба дышат глубоко и часто, яркий румянец играет на щеках леди Мелисандры. Юный бастард не замечает, что не может оторвать глаз от нее.

Рассвет проникает в дом сквозь застекленные окна, ослепляя двоих, лежащих на постели. Тишина и безмятежность, которую никому из них не хочется нарушать, наполняется солнечным светом. Мелисандра внутренне благодарит Красного бога за новый день, избавивший их от призраков ночи. Она перебирает в голове слова, которые можно было бы сказать мальчику, и ничего не приходит ей на ум. Когда молчание превращается из благодатного в нелепое, она все же заставляет себя сказать:

— Вам нужно сменить повязку, милорд.

Мелисандра указывает глазами на кровавое пятно, расползшееся на боку Джона Сноу. Высокопарный тон ее голоса ледяной каплей прокатывается по его хребту и безжалостно разрушает хрупкую близость. Джон закатывает глаза, недовольно кивает и чувствует, как внешний мир, о котором он позволил себе забыть на это утро, снова ложится неумолимой тяжестью на его плечи. Нет, он не трусит и не бежит от ответственности. Он с рождения не спорил с судьбой и сейчас покоряется, как и всегда. Но теперь, как бы мрачен и труден ни был грядущий путь, он больше не может считать себя несчастным. Какую бы чушь ни говорила Красная женщина, как бы сильно он на нее ни злился, какими бы далекими и чуждыми ни были их мысли, огненная леди из сна никогда не покинет его. От этой мысли тяжесть на плечах стала на самую малость, но легче. Им со жрицей предстоит еще о многом поговорить, прежде чем они по-настоящему подружатся. Поэтому Джон Сноу встает с постели и идет к деревянной скамье у стола, на ходу завязывая штаны, и ровным голосом обращается к Мелисандре:

— Тогда одевайтесь, миледи, и приступайте. И я все еще жду вашего рассказа, который вы мне обещали.

Мелисандра довольно улыбается, легко поднимается с простыней и поднимает с пола свое платье. Одетая, она садится позади юного бастарда, как накануне вечером. Только сейчас ее руки не дрожат, не избегают касаний, движения уверенные и твердые. Накладывая свежую ткань на рану, она начинает свой долгий рассказ:

— Существует пророчество о возвращении того, кто однажды уже побеждал Иных. О принце света. Его звали Азор Ахай…