More (гет)

Марлин МакКиннон.

Сириус не помнил ее до седьмого курса. Не замечал? Ни одного воспоминания о девушке, изменившей до неузнаваемости весь его последний год в Хогвартсе. Ни одного воспоминания о том, была ли она вовсе маленькой девочкой или появилась сразу взрослой свободолюбивой девушкой. Проходила ли она отбор Шляпой? Была ли рядом со своей подругой Лили на первых курсах? Ничего. Пусто.

Только ее голос.

Порой я так устаю,

Что ищу только угол, чтобы преклонить голову.

Именно этот голос привлек его тогда. Какое-то бесшумное сборище, только звук волшебной гитары и ее голос. Это был первый день последнего учебного курса. Первая ночь. Она не вытягивала ноты, пела тихо, но в ее голосе было столько веры в слова, столько страсти, что Сириус не мог уйти. Он мог лишь слушать зачарованно. Тогда он еще не знал, что это ее голос. Голос Марли.

Тогда я поднимаю взгляд к небу

И чувствую, как теплый свет меня успокаивает.

Он сумел незамеченным пробраться к маленькой пустой учебной комнате. Это крыло Хогвартса казалось заброшенным, и, если бы не бессонница Сириуса, которая вела его куда глаза глядят, лишь бы не скучать, он бы даже не подумал заглянуть сюда. Она была тесной, пыльной, прокуренной — здесь были и когтевранцы, и пара пуффендуйцев, словом, ничем не примечательные парни, обязанностью которых было лишь играть на гитаре. Один из них наигрывал мелодию, которая и без него чувствовалась одним лишь голосом Марли. Тогда он увидел ее. Смотрящую куда-то сквозь потолок, раскинувшую руки, она крутилась посередине комнаты, не замечая никого кругом.

Я видел прекрасные высоты,

Они напомнили мне о том, что я жив, я не хочу умирать,

Я больше не хочу тратить впустую ни день, ни ночь.

Она пела их тише, но сила ее сердца, поющего эти слова, делала их громкими, сильными, красивыми. Ее светлые волосы были в полном беспорядке, словно в своем неистовстве исполнения песни она трепала их, как придется. Ее одежда была такой яркой, что, кроме нее, никого невозможно было заметить. Невероятно яркий оранжевый топ, какой-то плетеный черный платок поверх, такие же черные шорты и подстать цветом топу колготки. Ее наряд граничил с безумием маггловской моды, но ей шло. Только ей. Любая другая выглядела бы клоуном, но только не Марлин. Она пела, не смотря ни на кого, и ее движения были полны той жажды жизни, того стремления найти ее смысл, о чем пелось в песне. Она вдруг убрала волосы наверх, обнажив массивные круглые серьги того же неадекватного цвета.

Я знаю, есть что-то большее,

Чем наша повседневная рутина,

Я читаю это по звёздам, я чувствую это на побережье.

Я знаю, есть что-то...

Последние слова она почти проговорила. Ее взгляд был пуст, и она замерла так, держа волосы в руках, и никто не смел двинуться, пока она наконец не рассмеялась. Ее смех мог показаться безумным, но Сириусу казалось, что именно в тот момент она была абсолютно, бесподобно счастлива, как только может быть счастлив человек, который нашел песню, в нескольких словах выражающую все, что составляет его личность. Она вдруг подхватила свой маленький рюкзак и вылетела из комнаты, ни с кем не прощаясь. Сириус не успел отойти, а она не успела среагировать. Марли налетела на него, словно поезд на полной скорости, снося его с ног, но при этом в ней едва ли было килограммов сорок пять.

— Неужели ты шпионишь за мной, Блэк? — она снова засмеялась. Ее смех был очень легким, негромким и, конечно, абсолютно нетрезвым. — По-моему, я перебрала. Не говори Лили, она такая ханжа!

— Тебе стоит поспать, — произнес Сириус с какой-то злобой тогда, как будто его и в самом деле застали на месте преступления. От нее пахло алкоголем, впрочем, очень слабо, и чем-то сладким и пряным.

— Предлагаешь? — хихикнула она. Наконец Марли перекатилась на каменный пол рядом с Сириусом. — Отлично лежим. Ты, наверное, и не лежал никогда с девушкой просто так, да? — Она потерла лицо. — О нет, вообще не хочу об этом думать. Вот до тебя было отличное настроение, какого хрена ты тут вообще нарисовался?

— Мимо проходил, — буркнул Сириус, поднимаясь на ноги. Каким-то чудом он не ударился ничем, кроме ягодиц, которые теперь неприятно ныли. Ну, это лучше, чем на локти.

— Стоял. — Марли посмотрела на него сквозь пальцы.

— Почему я вообще должен отчитываться перед тобой? — вспылил Сириус. Ночь, пьяная девушка — и так хватает моментов для поддержания его не очень хорошей репутации. — Вставай.

— Да хрена с два, тут отлично. — Она заложила руку за голову. — Вали отсюда уже, — произнесла она через минуту, пока Сириус стоял над ней, скрестив руки на груди. — Нет, ты, конечно, вполне ничего, но свет не загораживай. Я загораю.

— Дура, — но уйти не смог. Она бросала ему вызов. Вызовы Сириус любил. Он опустился на одно колено — Марли снова засмеялась — а потом взял ее на руки. Она демонстративно колотила его по плечам, но особо не вырывалась.

— Так вот чем ты берешь невинных девушек в беззащитном пьяном положении, — прошептала она ему на ухо. — Пользуешься ими, как хочешь. — Сириус предпочитал ее не слушать. Его делом было просто доставить Марлин в гостиную Гриффиндора. Он оправдывал это тем, что если ее найдут в таком положении, а, может, и в худшем, то Гриффиндор пострадает целиком. — Хотя нет, они же сами вешаются, — задумчиво произнесла она. Сириус вздрогнул, когда она провела по его щеке холодными пальцами. — Ты красивый, но пустой. — Сириус посмотрел на нее с непониманием. Что она несет? — У тебя нет этого главного вопроса к жизни. Тебе не нужно идти вперед, чтобы искать ответ.

— Давай сама, короче, — вспылил Сириус, ставя ее на ноги. — Я это выслушивать не обязан.

— А можно было бы в тебя влюбиться. Ну, знаешь, чтобы голову занять, — вдруг произнесла она.

— Обойдусь. — Она была какая-то сумасшедшая. Все очарование ею вдруг исчезло. Неадекватная. Абсолютно.

И все же… Все же Сириус приходил туда снова в надежде снова услышать ее песню. В следующий раз удача ему улыбнулась лишь через неделю. Песня была той же, голос — тем же, но в ней почему-то не было этих волшебных эмоций, этой силы. Не нужно было быть психологом, чтобы понять, что что-то не так. Она не была навеселе. Она даже не обратила внимания на Сириуса. Марли пронеслась мимо, не издавая ни звука. Ее щеки показались Сириусу красными. Но была еще одна деталь, которая не осталась без внимания Сириуса: ее одежда была абсолютно черной. Сириус не думал над тем, что хотел тогда сделать, просто поймал ее за руку и прижал к себе. Этим утром Пророк публиковал первый список погибших авроров. Темные времена ощущались все сильнее. Многие в школе вели себя подобно Марли в этот день.

— Кто? — только и спросил Сириус. Ее плечи были каменными, казалось, она даже не дышит.

— Брат, — раздался тихий ответ. Ни слез, ни истерики, только беспомощное отчаяние. — Аврор, — добавила она, как будто это требовало объяснения. Ее голос даже не дрожал. Это хуже, чем биться в истерике, истерика — лишь способ избавиться от боли. Слезы помогают залечивать раны, у Марлин их не было вовсе. Только тупое, иссушающее горе. Она вырвалась, и Сириус не стал ее удерживать.

В следующий раз он столкнулся с ней в Запретном лесу. Наступающие холода сделали его тихим и блеклым, и больше не было никакой радости в том, чтобы носиться с лаем по нему в образе Бродяги. Остался лишь один запах для всего леса — запах холодной сырости. Ветки ломались с неприятным хрустом, земля была такой твердой, что долгая пробежка причиняла боль лапам, и тогда Сириус думал о том, что это его последняя прогулка в этом году. Его привлекли яркие вспышки.

Он не узнал Марлин поначалу. Темная мантия и темный шарф на голове отлично скрывали личность. Она в ярости посылала одно заклинание за другим, поражая деревья и землю вокруг. Она плакала. Она кричала. Весь воздух был полон запахом жженой земли, поврежденной коры и отчаянием, которое больше не выражается словами. Наконец все силы оставили ее, и девушка упала на колени. Настоящие слезы пришли к ней на третий день, но теперь они не лечили. Теперь они лишь бередили испытанную боль. Шарф слетел с ее волос, и только тогда Сириус узнал ее. Перед ним тогда стоял один вопрос: стоит ли ему вообще подходить к ней. Но желание помочь пересилило.

— Перестань за мной везде ходить, — довольно зло проговорила Марлин, стоило ему подойти ближе. — Дай угадаю, мимо проходил?

— Ну почти. — В который раз Сириус испытал слепую злость. Как она со своей способностью извращать добрые намерения вообще оказалась на их факультете? — Может, помощь нужна, лес, вечер, все дела.

— Не волк же меня притащил, сама пришла, сама уйду! — Гнев исходил от нее ощутимыми волнами. — Почему так? Почему кто-то хороший погибает молодым, а тварь живет до старости? Не надо только мне впаривать, что Там, — она подняла палец к небу, — они нужнее. Он мне нужнее! Мне! — с этим она вскочила на ноги. Ее мантия оказалась в грязи. Лицо горело, и в отличие от первой встречи с ней, на ней не было никакой краски и украшений вовсе. Такой она казалась Сириусу почти понятной.

— Ладно, успокаивай меня, — вдруг произнесла она. Сириус аж задохнулся от возмущения. Нет, никакого понятия, эта девушка невыносима. — Ладно, я просто пытаюсь шутить, — вдруг сказала она обычным голосом, без иронии и сарказма. — Мне не нужно еще и драмы на личном фронте. Я не собираюсь спать с тобой, Блэк, даже если магглы штурмом возьмут Хогвартс.

— Ты озабочена и эгоцентрична, — покачал головой Сириус. Заморосил мелкий дождик, это Сириус помнил отлично. Именно этот дождь сделал чертов неожиданный поцелуй от нее таким мокрым и холодным.

— Не очень приятно такое слышать, но тебе то уж точно не привыкать. — Марлин отстранилась от него так, словно ничего не было. Словно не ее холодные губы искали ответа. — Просто пообещай, что не влюбишься в меня и не начнешь за мной таскаться. Тьфу, продолжишь таскаться.

Сириус не выдержал ее давления. Он попросту перекинулся в Бродягу и побежал по скользкой, но все еще твердой земле. В ту секунду он просто решил держаться от нее подальше. Только тогда, когда какая-нибудь девчонка решалась сама подсесть к нему, он начинал задумываться о том, имеет ли это смысл. Никакого настоящего интереса. Они одинаковые. Что эта блондинка, что та брюнетка — от них не остается имени, потому что общения тоже нет. Если бы он сказал об этой проблеме любому из своих друзей, они бы отправили его лечиться. Во всяком случае, они бы не поняли его. Он бы не понял сам.

История с ней была так запутана, так обрывочна. Что случилось потом? Как оказалось вдруг, что она постоянно была рядом, а ее образ стал вдруг до боли знакомым? Какой из тысячи разговоров с ней привел к тому, что она вдруг оказалась так важна? Она не спрашивала, можно ли ей вдруг оказаться рядом, но и Сириус не просил ее об этом.

Может быть, это случилось в один из разговоров в общей Гостиной, когда на диван было так приятно развалиться в полный рост, согнав младшекурсников. В тот год они были старшими. За семь лет обучения они стали семьей. За семь лет Джеймс смог покорить Лили Эванс, и эта история должна была стать основой для романа, ведь такое точно не случается с каждым учеником Хогвартса. Сириус относился к ней тепло, как к младшей сестре. Они болтали о будущем, о настоящем, о Пожирателях, которых нужно остановить. В один их таких разговоров она и пришла. Как своя, никто не спрашивал ее, имеет ли Марлин право просто присоединиться к ним. Она залезла с ногами на диван, который занимал Сириус, и просто спросила, за что каждый из них готов умереть.

Это был самый тяжелый разговор в этой гостиной. Они все были готовы умереть, защищая близких. За каждого из них.

— Я не хочу умирать, — прошептала она тогда, когда все вдруг разошлись по своим делам или же увлеклись друг другом. Она легла рядом, на абсолютно неудобную оставшуюся часть дивана. — Никто не хочет. Может быть, я так люблю жизнь, потому что скоро умру? — Ее лицо было невыносимо близко. Ее глаза были хамелеонами, то голубыми, то серыми, а может, и изумрудными. От нее все так же пахло чем-то сладким, но сама она уже была другой. Пережившей потерю. Осознавшей страх смерти. Готовой принять ее. Что осталось от той девушки, что так не хотела умирать, а теперь понимает, что это реально и в отношении нее тоже.

— Ты не умрешь, — довольно уверенно произнес Сириус. Тепло ее тела было таким легким, таким ненавязчивым.

— А что, ты обещаешь? — игриво спросила его Марлин, оказываясь с ним абсолютно нос к носу. Сириус терял нить разговора.

— Обещаю, — произнес он, лишь бы этот разговор кончился, лишь бы эта близость перешла, наконец, во что-то более реальное. Но это случилось не там, однако же тогда. Она повела его за собой, куда-то в каменную сеть коридоров, где никто не смог бы узнать, что происходит между ними. Эти моменты были самыми спутанными. Она не была похожа на остальных девушек. Она не сдавалась, не отдавала контроль. В ней не было напускного стеснения, и простой поцелуй значил больше, чем секс. Ее близость была ценнее. Она что-то значила.

Каждый поцелуй был только ее милостью. Каждый разговор — лишь ее инициативой. Он был слушателем, гостем в мире ее фантазий.

— Почему нельзя стать птицей и полететь? Я бы просто улетела отсюда, чтобы смотреть, как живут остальные люди, не только волшебники. — Марлин смотрела тогда с Астрономической башни куда-то вдаль, куда было одной только ей известно. — Но я не могу. Я знаю, что не могу. Я прикована сюда. — Ее волосы, кажется, были завязаны в хвост. Юбка была провокационно короткой, а длинные гетры только подчеркивали стройные ноги. Минуло достаточно времени, чтобы она снова смогла носить яркую одежду. — Я постоянно думаю о том, кто мешает мне сбежать прямо сейчас. Зачем мне образование, если я умру? Зачем сидеть здесь и ждать? Пойдем отсюда, Сириус. — Она так отчаянно тянула его к себе. — Уедем куда-нибудь. Можно жить без волшебных палочек, можно жить и без этой войны. — Она обнимала его так сильно, что Сириус не хотел рушить ее мечты, не хотел спорить с ней. — Сколько всего мы не замечаем из-за этой магии, — прошептала она. Каждое ее слово Сириус помнил теперь так, словно это было вчера.

Иногда она шла к нему с одной-единственной целью. Ей невозможно было отказать ни в чем, особенно тогда, когда она убеждала его, что Сириус нужен ей. Все ее эмоции, ее чувства били через край. Если кто-то нужен, то как воздух. Если она чего-то хотела, то так, что умрет, если не получит. Если она хотела гулять вместо пары, она просто уходила. Ее невозможно было удержать. Каждый раз Сириус обещал себе, что больше не станет следовать за ней, оберегать ее.

Но иногда… Иногда она сдавалась. В эти моменты она теряла все свое бесконечное стремление куда-то подальше отсюда, она становилась мягкой, слегка рассеянной, и в этом своем состоянии она нравилась Сириусу до безумия. В этом состоянии все было гораздо медленнее, гораздо осознаннее. Ее женственность побеждала безумие. В эти моменты она никогда не одевалась броско, дерзко. Ее блузки, гораздо более закрытые, чем короткие топы, делали ее куда более желанной. Тогда отсутствие абсолютно бессмысленных массивных украшений на шее только подчеркивало ее красоту и крайнюю беззащитность. Эта девушка была настоящей Марлин. Но ее всегда скрывал страх, которого Сириус не понимал, вызов, который она бросала миру.

В эти мгновения она болтала о чем-то совершенно девичьем, она могла краснеть и смущаться, ее смех был более нежным, нежели дерзким. Даже ее белье менялось с простого и практичного на крайне красивое. В ней жило две девушки. И Сириус не знал, с какой встретится на следующий день.

Кажется, такой она была в первый раз, когда Сириус действительно захотел ее именно так, как она всегда шутила над ним. Именно ее спокойствие и смущение что-то сделали с ним, перемкнули обычную схему желания. Она много раз спала с ним после — она, не он. Он спал с ней лишь один раз. Этот раз был гораздо более важен, чем остальные. В ту ночь он был готовы поверить, что даже много лет спустя такая Марли все равно будет для него так же желанна. Даже если бы она изменилась, даже если бы была беременна — это семнадцатилетнему Сириусу казалось кошмаром, и Марли, впрочем, тоже — или, когда родила (почему они вечно толстеют?), она все равно была бы так же притягательна. В этом не была виновата ее грудь или ее бедра. В этом были виноваты ее глаза, ее бесконечно преданный и искренний ответ, ее смущение и стыд, который в ней еще каким-то образом сохранился. Никто и никогда не привлекал Сириуса ничем, кроме тела.

И теперь это тело безжизненно лежит в прихожей собственного дома. Он не слышал ее голоса полтора года. Он не видел ее год. Она стала еще красивее, чем это возможно было. Она сражалась. При входе они нашли убитого Пожирателя Смерти. Его попросту изрезало ее заклинанием. Но умирала она без страха и удивления, только смирение выражалось на ее лице. Сириус закрыл ей глаза.

Что было бы, если бы он помог ей? Если бы не устал от бесконечных истерик, от того, что она постоянно пила, постоянно пропадала где-то без его ведома? Страх все больше овладевал ею. Откуда она могла знать, что все закончится так? Неужели она действительно чувствовала все правильно, действительно знала, что смерть придет за ней так быстро? Мог бы Сириус уберечь ее, если бы увидел в ней этот страх, а не счел ее пустой тратой времени? Он мог увезти ее куда угодно. Но в них обоих никогда не было трусости. Они остались бы здесь. Скорее всего, он бы просто лежал здесь вместе с ней. По крайней мере, это было бы правильно, ведь часть его умерла вместе с ней. Его часть, которая любила ее без всяких вопросов и сомнений.

Ему не нужно было ничего ей говорить сейчас. Марли больше не было в этом теле. Если бы он хотел, он бы сказал ей все раньше, но жизнь — это череда упущенных возможностей и сомнительных выборов. Она жила в страхе перед смертью, и она призвала ее. Сириус жил в страхе, что она ненормальная, но она оказалась самой адекватной. Ее страх был самым естественным.

Она просто хотела жить. Ведь есть что-то большее, чем то, ради чего мы живем, но никто не думает об этом до тех пор, пока не становится слишком поздно.