Сначала было слово печали и тоски... (джен)

То есть сначала она была только у него, принадлежала ему одному, со всеми своими морями и океанами, со всеми дорогами в далекие прекрасные земли, с белыми стенами и гулким эхом колокольного звона, что разносится по всем улицам Города. Эти волнительные картины он присвоил себе давно, и был уверен, что никого и никогда не допустит в эту сияющую невозможность.

Пока в его жизнь не пришла она. Анна.

Казалось, это было вечность назад. Потому что даже представить себе, что однажды она исчезнет так же легко, как появилась, было мучительно. Что значит: исчезнет? Не вернется из поселка, в котором оставалась жить с непонятным упрямством, сколько он ни предлагал ей уйти с ним? Тогда он сделает с поселком то же самое, что с тем отвратительным местом, которое мама заставляла называть домом, а сама плакала. Он давно забыл и это слово, и все, что там происходило когда-то, и даже имя свое предпочитал не вспоминать. Тем более Анна придумала ему другое, лучше.

Она тогда обиделась на него — первый раз. «Не хочешь, можешь не говорить» — пробурчала себе под нос и убежала, не попрощавшись. А он не додумался за ней погнаться. Он решил, что это — конец, что это навсегда. А как жить без этой весенней зелени глаз, без россыпи веснушек на бледной коже, путаницы солнечных лучей в облаке кудряшек — этого он не знал больше. Оттого не смог заснуть и целую ночь просидел, скорчившись на холодной земле, не будучи в силах даже костер развести, и только думал о каждом мгновении, проведенном в ее обществе. Пойти в поселок ему тоже в голову не пришло — он не желал никого видеть и ничего больше знать. Он давно привык быть один, и ему это нравилось. От людей не бывает ни пользы, ни радости — только боль и неприятности. Он много лет бродил по лесам, и ни одно животное, ни одно дерево или река не причинили ему столько зла, сколько человек, с которым он когда-то жил под одной крышей. Это хорошо, если людей больше не осталось, считал он. Надо было убить его раньше, не ждать. Может быть, и мама тогда прожила бы дольше.

Анна вернулась утром.

— Ветер, — сказала она.

Он сидел, уткнувшись подбородком в согнутые колени, и не сразу понял, откуда этот свет и тепло.

— Эй, — чуть громче окликнула она, — тебе не нравится? Это имя для тебя. Ветер. Ты похож.

Ему нравилось — ещё как!

Это был равноценный обмен: у него была Книга, множество пройденных тропинок, виденных чудес, нереализованных мечтаний. У нее — веснушки, кудри, звонкий смех и тёплые руки. Она садилась рядом, укладывала голову ему на плечо и рассказывала, как провела день. А он вдруг понимал, что, кажется, ему очень нравятся люди. Внезапно.

* * *

Читать Анна не умела. Совсем.

Поэтому читал он, а она смотрела на него, распахнув восторженно удивительные свои глазищи, и шёпотом повторяла за ним каждую строчку. Иногда она что-то переспрашивала — даже слишком часто, пожалуй. Она знала мало слов. Он объяснял подробно и с удовольствием, так как когда-то для него самого делала мама.

У них был Город. Один на двоих он вздымал к небесам белые свои башни где-то там, на дальнем западном берегу, где вода смыкалась с небом, а солнце, обрушившись за горизонт, уступало место серебряному свету луны. Если подняться по широкой лестнице, ведущей от основания холма, на котором был построен Город, к самой его вершине, можно было увидеть Белое Древо. Его ветви прорастали сквозь ночную тьму, подпирая небосвод, его листья шептались с далекими звездами о вещах, которые смертным не дано слышать, невозможно понять.

Ветер читал снова и снова, Анна повторяла беззвучно, пока не выучила наизусть.

— Что же мы будем делать теперь? — с лёгкой досадой спросила она, когда это произошло. — Теперь ты мне не нужен, ведь я могу рассказывать о Городе сама?

Тогда он построил качели.

Это было не так уж и трудно, ведь у него были качели в детстве.

Анна взлетала на них выше и выше, так, чтобы достать босыми ногами облака, и заливисто смеялась.

Когда качели замедлялись, ей нравилось прыгать с них ему в руки. Он всегда ловил, даже когда самому из-за этого приходилось падать.

— Небо — совсем как море, да? — говорила она. — Облака — это паруса кораблей, как в Книге, далёких-далёких.

Он улыбался.

— Кем бы я была в небе, Ветер? — спрашивала она.

Он замирал на мгновение, потом чуть касался губами пушистых волос и говорил неизменное:

— Солнцем.

* * *

— Это называется «косы», — с важной улыбкой отвечала Анна, видя его замешательство по поводу того, что она сотворила с солнечным облаком кудряшек. — Это означает, что я уже совсем взрослая, скоро меня можно будет брать в жёны.

Если бы она его вдруг ударила, это и то было бы менее болезненно. Он и дёрнулся — как от удара.

— Что с тобой? — недоумевающее спросила она. — Я пришла пригласить тебя на праздник. Там все-все будут, и ты наконец-то их увидишь.

Он скривился.

Её навязчивое желание втянуть его в этот круговорот поселковой жизни его раздражало. Он не понимал, для чего бы это было нужно, но при этом совсем не умел ей сопротивляться. Однажды он даже послушно пришёл к её дому в назначенное время, но кроме древней старухи и копошащейся во дворе малышни, за которой она присматривала, все были в поле. Он тогда подумал, что всё только к лучшему, а вот Анна расстроилась.

Теперь она хотела, чтобы он попробовал снова.

— Ветер, — улыбнулась она, — мы просто должны это сделать. Иначе они никогда не поверят мне, что ты существуешь. Они говорят, что этого не может быть. Ты же знаешь, меня считают выдумщицей.

О да, это он знал. Он вообще не понимал, что она делала среди них: золотое солнышко среди замшелых камней, до половины вросших в землю. Впрочем, он и про себя когда-то так же не понимал.

Она легко коснулась его растрепавшихся волос, привычно заправила за ухо седую прядку.

— Ветер, не молчи. Это очень важный день для меня.

Что он мог ей сказать? Как — чтобы не напугать, не обидеть, не оттолкнуть? Если до сих пор голос дрожал от невыразимой словами ярости и руки тряслись, и горячая волна гнева застила взгляд совершенно.

Но молчать он не мог тоже — потому что сейчас промолчать, это означало позволить ей совершить непоправимое.

Потому что эти её косы, и этот праздник навсегда отнимали у них колокольный звон и белые стены Города, похожего на корабль и облако сразу, плывущего в опаловом свете взаимных грёз.

Ведь косы так легко намотать на кулак, чтобы, не видя слёз и не слушая просьб, ткнуть нежное светлое лицо в пропахший гнилой соломой тюфяк. Кажется, это и называется «брать в жёны», так? А того, кто попробует вмешаться, не рассчитав детских своих силёнок, ринется на помощь, этого недотёпу следует швырнуть головой в стену, а когда очухается, добавить от души — чтобы знал своё место.

Вот только даже недотёпы и паскудные сопливые щенки иногда вырастают. Жаль — поздно.

— Ветер… — Анна обхватила его руками, вот прям так, как он сидел сейчас, сгорбившись и сжавшись в комок боли и ненависти. — Ветер, ты, правда, убил его, да?

На золотых ресницах блестели слёзы, как у мамы, когда та ещё могла плакать.

— Да. Только слишком поздно. Она уже умерла.

А потом он сжёг их так называемый дом, из которого взял только тёплую одежду и Книгу, и ушёл в неизвестность. Мама говорила, что когда-то давно людей было много, но теперь не осталось совсем. Что-то случилось, из-за чего это произошло. Больше ничего она рассказать не успела, но ему и не нужно было — ведь она научила его читать.

Он был вполне счастлив своим одиночеством, тишиной и тем, что он полагал свободой. Целый мир у него остался — в котором были отныне лишь он и колокола Белого Города, звучащие для него одного, стоило ему раскрыть нужную страницу.

— Это с тех пор у тебя, да? — тонкие пальчики Анны путались в его волосах, особенно задерживаясь у серебряной прядки, не дававшей ей покоя с самого первого дня.

— Наверное, — безразлично пожал плечами он.

Он и в самом деле не знал. Это она объяснила ему, что все волосы у него чёрные, как угли, а у виска — будто пеплом присыпанные. Анна сказала, что так бывает у стариков, а Ветер, если и казался взрослее, чем она сама, то ненамного.

— Ты и моего мужа убьёшь? — с интересом спросила она.

Он отвернулся. Можно подумать, она не догадывалась об ответе.

— Не, ты не сможешь, — сказала она уверенно. — У нас в посёлке все мужчины сильные, крепкие, вон какие камни и пни ворочают. А ты худой слишком и бледный. Ты с ними не справишься. Что тогда будет?

Он рассказал. В подробностях.

Она уставилась на него с ужасом.

— Нет! Ветер, нет! Я не хочу, чтобы они тебя били, чтобы они тебя даже разок тронули! Нет!

Он зло усмехнулся.

— Ну и что ты предлагаешь взамен?

Анна не знала ответа. А вот он — знал.

— Мы уйдём отсюда. Сегодня.

Она слабо улыбнулась.

— Куда?

Он хотел сказать, что ответ не имеет значения, но для неё это было бы неправдой.

— К морю. В ту сторону, куда заходит солнце. Мы построим корабль с парусами, как облака, и уплывём.

Веснушчатое личико просветлело.

— Туда? Где белые башни и колокольный звон бродит по узким извилистым улочкам?

Он радостно кивнул.

* * *

Много ли нужно, чтобы уйти навсегда?

Вовсе нет. Тёплые вещи, удобная обувь, огниво и оружие. Особенно, когда ты уже не один. Когда ты больше никогда в жизни не будешь один.

Анна даже не стала возвращаться к своим, только утащила с плетня, окружавшего посёлок, чью-то одежду.

Они спешили. Для этого у них было несколько причин, и боязнь погони — далеко не самая важная из них.

Ветер выбирал самые удобные пути, потому что это для него не имело значения, через какие препятствия продираться, Анне же все было внове и трудновато с непривычки. Но она не пожаловалась ни разу. А он был счастлив. Она засыпала у него на плече, а по утрам причесывала его спутанные волосы своим гребнем. Она твердила строки из Книги, перед тем, как заснуть и повторяла сразу же, стоило ей открыть глаза. Город ждал их, Город звал, требовательно и неотступно.

А потом с ними случилось море — гораздо ближе, чем они могли себе вообразить. Всего пять дней пути от посёлка.

— Ветер, — прошептала она. — Ветер, это то, что я думаю?

Глаза слепило.

Синева сползала с небес на землю и разливалась от края до края. Она дышала горечью и солью, свежестью и чем-то незнакомым ни одному из них.

Анна села на землю и разрыдалась.

— Что? — встревожено бросился он к ней. — Что не так?

Она смеялась и плакала.

— Ветер, оно всё время было здесь — так близко. И я могла прожить всю жизнь, так никогда этого и не узнав.

Он бросил все вещи и подхватил её на руки.

Потому что сейчас не было ничего важнее, чем добраться поскорее до лазурной полосы, коснуться, убедиться, поверить…

Когда Анна выскользнула из его рук и смогла идти сама, они бросились бежать.

Оно было.

Оно шумело, шуршало, шелестело, накатываясь на берег волна за волной, пенными языками облизывая рыжеватые обломки скал и круглые разноцветные голыши между ними.

Ветер достиг его первым, но подождал Анну, остановившись за шаг до воды.

— Ветер, оно живое… — рассмеялась Анна. — Смотри, оно живое и огромное! Будто небо опрокинулось на землю, да?

Было страшно, и странно, и невозможно. Они сделали это, взявшись за руки. Вместе.

А когда наступила ночь, они сидели у костра, сушили одежду, согревались сами, пекли на огне яблоки, которые он сорвал с дерева у дороги, когда возвращался за вещами. Языки пламени взвивались в ночное небо, лунный свет отражался в волнах, а мир казался ещё чудеснее, чем любые слова, даже в самой лучшей книге.

— Мы построим корабль, Ветер, — говорила Анна, засыпая. — Уже скоро мы будем плыть между звёзд, тех, что в небе, и тех, что отразились в море.

* * *

Здесь, на побережье, тоже жили люди.

Это было неприятно, неожиданно и разрушало почти всё. Так ему показалось. Он даже не пошёл с ними разговаривать, Анна сделала это одна. Потом упрекала его. Говорила, что там есть только несколько стариков, помнящих ещё мир до катастрофы.

— Я не желаю знать, — угрюмо отвечал он.

Он на самом деле не хотел: ни про стариков, ни про катастрофу, ни про мир до неё, когда они были маленькие и счастливые. Нет, и про их единственную внучку тоже не желал. Он хотел только одного: чтобы они все исчезли.

Потому что Город ждал, Город звал, и у них с Анной оставалось всё меньше времени, чтобы успеть.

Но реальность врывалась в его безмятежное счастье с неумолимой настойчивостью. Анна, поначалу с такой радостью присоединявшаяся к нему в работе, теперь часто уходила к ютившимся на пригорке халупкам, всё меньше становилось от неё поддержки. Если сначала она воспринимала новых знакомых только как людей, способных помочь им в воплощении их планов, расспрашивала о море, приносила от них чертежи и инструменты, то потом что-то окончательно разладилось. Словно в ней погасла какая-то искра. Она больше не повторяла нараспев строки из Книги, и даже, когда он снова стал читать ей у костра, оставалась безучастной.

Он торопился. Он работал с яростным воодушевлением, и не мог думать ни о чём, кроме того счастливого дня, когда их корабль сможет отплыть. На запад. Туда, куда падает солнце, где вода смыкается с небом.

— Ветер!

Крик Анны вырвал его из трудового угара, в котором он пребывал, мгновенно.

Он отбросил всё и оказался рядом с ней, готовый схватиться со всем миром, если понадобится.

Она не плакала, как ему показалось. Она смотрела на него с ненавистью.

— Ветер, это всё неправда! Ничего нет.

Он по-прежнему не понимал.

— Всё, что ты говорил, всё, чему я так верила. Это неправда, Ветер.

Он замер, больше не пытаясь обнять её, утешить. Да она и не ждала ничего такого от него.

— Кто тебе сказал? — спросил он.

— Марко, — пожала она плечами. — Они, как всегда, расспрашивали о тебе, обо мне, о том, что мы планируем делать дальше. Я рассказывала. Они все слушали всегда, улыбались, говорили, что молодым часто приходят в голову странные вещи, но, может быть, так и надо. А потом пришёл Марко.

— Кто такой Марко? — слова были чужими, и голос чужим, и даже её прекрасное лицо с золотистыми веснушками было чужим, незнакомым и неприятным.

— Старейшина. Он когда-то просил меня показать ему книгу, помнишь?

Конечно, он помнил. Но Книгу взять не позволил.

— Я пересказала ему всё, что помнила. Всё, Ветер, до последнего словечка. Он сказал, что мы с тобой делаем чудовищную ошибку. Города нет, и никогда не было. И нас раньше не было в этом мире. Мы прилетели на большом корабле, оттуда, со звёзд.

Он молчал. С этим всем ещё надо было сжиться. Вот так. Не на западе, не на далеком берегу — где-то на той стороне облаков. Кажется, он построил не совсем правильный корабль.

— Ветер, ответь мне. Ты и сам этого не знал, или обманул меня, чтобы я ушла с тобой?

Солнечные кудри, россыпь веснушек, мягкая улыбка — где они были, когда они были? Мамино отражение стояло перед ним — укором и вечной виной.

— Что ты намерена делать?

— Вернусь домой. Ты со мной?

Он отшатнулся.

— Ветер, Города нет. А я есть. Смотри: я живая, настоящая, тёплая. У меня там мать, которая часто болеет. Мой отец уже почти старик. Им трудно теперь. У меня там жизнь.

— Тогда почему ты вообще пошла со мной?

— Я думала, мы найдём это всё. Город, улицы, сады и колодцы. Никому больше не пришлось бы голодать, мы бы все могли жить там, понимаешь?

Он представил и — содрогнулся. Пустить их всех на извилистые, полные звёздного света улицы его снов?

— Нет.

Она заплакала.

— Ветер, ты даже можешь быть моим мужем. Что ты будешь делать тут один?

— Приделаю своему кораблю крылья, — улыбнулся он. — Всего лишь.

— Это не поможет, — грустно покачала головой Анна.

— Отчего ты так полагаешь?

— Марко сказал, что там, откуда наши предки, там его тоже нет. Понимаешь, наши предки его придумали. Они любили так делать — придумать что-то хорошее и записать. Чтобы рассказывать друг другу долгими зимними вечерами, чтобы читать детям, а потом внукам, а потом внуки своим внукам, понимаешь?

Он рассмеялся. Он стоял и думал о крыльях. О том, как и из чего их лучше смастерить.

Анна что-то говорила ещё, а потом топнула ногой и убежала.

Первый раз, после такого долгого времени, он спал один, и ему снились белые башни среди звёзд.

* * *

Наутро явился Марко, что-то объяснял, доказывал, убеждал. Ветер его не слушал, а продолжал свою работу. Всё полезное, что он уловил из навязчивого бормотания, укладывалось в два слова: Анна ушла.

Город вздымал белые башни, пронзая перламутровые облака, среди бесчисленных звёзд плыла, раскинув тонкие руки, хрупкая фигурка с волосами цвета солнечных лучей.

И то, и другое никогда не существовало. Просто люди любят придумывать сказки, чтобы не так тоскливо жилось длинными зимними вечерами.

— А крылья можно сделать из дерева и листьев одного растения, если хочешь, я покажу, где можно его найти.

Он стоял в воде, крепил часть борта. Голос, раздавшийся совсем близко, был ему незнаком.

Он поднял взгляд.

Девочка сидела на камне, по-птичьи склонив голову к плечу. Совсем не такая, какой была Анна. Бледная, худенькая почти до прозрачности, с коротко стриженными тёмными волосами и в мешковатой одежде.

— Ты ещё кто? — недоуменно спросил Ветер.

— Селин, — улыбнулась она, встала и подошла ещё ближе к воде. Одно плечо у неё было выше другого, а ещё она заметно хромала.

Ветер понял, кто она — та самая внучка обитателей посёлка.

— Почему ты говоришь со мной об этом? Кто тебя попросил?

Она мотнула головой.

— Никто. Просто я знаю, как можно сделать. А ты — нет.

— И зачем бы тебе мне помогать?

И так немалые глаза новой знакомой стали совсем огромными от удивления.

— Как зачем? А как же Город, белый-белый, с башнями и колоколами, с деревом на холме? Я же слушала, как ты читаешь, каждый вечер приходила и слушала из темноты.

Он ужаснулся. Как же он расслабился здесь, возле моря, если не заметил чужого присутствия в такой опасной близости.

— И давно ты это делала?

— С первого дня, — снова улыбнулась она.

— Почему же ты ни разу не подошла ближе?

— Разве непонятно? — на бледном личике застыло искреннее непонимание. — Тогда у тебя не было нужды во мне, раз у тебя была она. А теперь ты возьмёшь меня на её место?

Ему показалось, что она издевается.

— Куда брать? Разве ты не поняла? Нет Города! Это просто сказка для детей, книжка с далёкой звезды!

Она покачала головой.

— И что собираешься делать ты?

— Я? — он впервые задумался об этом всерьёз. — Строить корабль.

— Вот ты и ответил.

Он растерялся.

— Но ведь Города нет в этом мире.

— Тогда мы сделаем крылья и полетим в другой.

— А если его и там не окажется? Если там ничего нет?

Она спрыгнула в воду рядом с ним, босые пятки подняли фонтан брызг.

— Ты не ответила. Если Города нет, ни там, на западном берегу, ни на другом краю облаков — нигде? Что тогда?

— Всё очень просто, Ветер. Тогда мы построим его.

Он взял её руки, на миг с благодарностью сжал исцарапанные ладошки, а потом подхватил её под мышки и легко забросил на палубу.