Пара слов о магических ритуалах (джен)

Летучка в кафе у Бабушки, призванная найти решение очередной вселенской проблемы, противодействие для очередной страшной напасти, была уже делом почти обыденным, и всё-таки Эмма нервничала. Более того — её ощутимо трясло, и она от души надеялась, что этого никто не заметит. Ни к чему волновать друзей и близких, которые искренне надеются, что она опять всех спасёт. Вот только как? Внезапно и неизвестно как оживший Голд бегал по Сторибрукским лесам и полям; Нил, вполне вероятно, охотился на отца и прочих жителей города в образе летучей обезьяны; Генри, кажется, не доверял ей уже ни на цент; и никто по-прежнему не помнил, что произошло в Зачарованном лесу за минувший год. Ну, и ещё угроза в виде голодных гномов, готовых снести дверь кафе с петель, если они не закончат летучку вовремя.

Крюк раздражал неимоверно — в первую очередь тем, что пытался делать ту работу, которую обычно делала она: заставить людей думать, предлагая различные версии и идеи. Родители раздражали своим вселенским спокойствием, проявлявшимся, на взгляд Эммы, когда не надо. Раздражал запах жарящегося бекона и слишком идеальная белая чашка — и даже собственная куртка раздражала, вдруг чересчур туго обтянув плечи. Пытаясь подавить внезапно нахлынувшее бешенство, Эмма, провожаемая сочувственными взглядами, вышла на крыльцо почти сразу за Региной. Та, вопреки минуту назад заявленным намерениям порвать ведьму-самозванку на кусочки, стояла всего в паре шагов от ступеней, запахнувшись поплотнее, и вдыхала свежий и сладкий утренний воздух.

— Это мой город, и я никому не позволю нарушать его покой, — произнесла она, услышав шаги за спиной.

— Можно, я с тобой к дому ведьмы? — предложила Эмма, вдруг почувствовав, как недавнее напряжение спадает, словно его и не было.

Регина, усмехнувшись, одарила ее понимающим взглядом.

— Боишься сорваться ненароком? Знакомо.

— Что? — изумилась Эмма. — В смысле — сорваться?

— А то, — ласково пояснила Регина, будто маленькому ребенку, — что у вас, мисс Свон, пару минут назад было такое лицо, словно вы желаете убить всех и каждого в этом милом маленьком кафе.

— Быть не может! — возмутилась Эмма, старательно пряча глаза. — Так заметно было?

— Мне — да, — успокоила ее Регина. — Возможно, ещё и вашему приятелю-капитану. Сомневаюсь, что остальные обратили внимание.

— Спасибо.

— Не за что пока. А теперь слушай внимательно, — почти прошипела королева. — Сейчас не время рефлексировать, как и не время крушить все вокруг. Ты должна взять себя в руки и начать думать и действовать — и именно в таком порядке, а не в обратном, как обычно делают твои уважаемые родители. И если ты будешь думать и действовать достаточно успешно, возможно, мы все доживём до конца дня.

— Почему я? — оторопела Эмма, сбитая с толку внезапной сменой тона.

— Потому что ты можешь. А вовсе не потому что тебя назначили спасительницей.

Новое «спасибо» так и не прозвучало.

* * *

Отвечая на недоверчивые обвинения сына, Эмма всерьёз опасалась, что в один прекрасный момент, пока она занимается решением чужих проблем, Генри возьмёт да и рванёт обратно в Нью-Йорк. Он ведь однажды проделал то же самое с Региной — вдруг решит повторить подвиг? Эмма не обольщалась по поводу того, что её сын ещё ребёнок, а в Нью-Йорке его никто не ждал. Там были его друзья, там был дом, к которому он привык — там была вся жизнь, которую он знал сейчас. Она не была уверена в том, что сын дождётся возвращения настоящей памяти, и обещание рассказать ему всё было совершенно искренним. Но как при этом не травмировать — и как объяснить всё, чтоб Генри не решил, будто у матери поехала крыша?

О том, что её сын, получив от Регины фальшивую память в подарок, вдруг стал крайне подозрителен ко всем сказкам, Эмма додумывала уже на больничном крыльце, где её ждал отец.

— Это точно Нил? Он жив, он в порядке? — посыпался из неё град вопросов.

— Пошли, сама посмотришь, — ответил Дэвид.

На входе в отделение их даже не остановили, чтобы вручить халаты — к бесцеремонности семейки шерифов медперсонал привык давно. У поворота к палатам Эмма сама схватила отца за рукав куртки:

— А он не обезьяна?

— Это уж тебе видней, — усмехнулся тот.

Нил не был обезьяной, как с облегчением заметила Эмма, и был вполне себе живой — только изрядно обескураженный, словно к нему только что вернулось сознание. Наверное, так выглядели все жители Сторибрука, когда оказались здесь посредством нового проклятия. Только Нил прибыл чуть позже. Подтверждая её мысли, он произнес:

— Последнее, что я помню — это исчезающий вдалеке жёлтый "Жук".

Это немного успокоило Эмму, непонятно почему, а вот странная метка — язык не поворачивался назвать это уродство шрамом — напугала. На ум приходили картинки из статей про сатанистов, которые так любили печатать жёлтые газеты. Поэтому, отправляя фотографию метки Белль, чтобы та могла покопаться в книгах, Эмма заодно поставила в копию сообщения Регину. В конце концов, при недоступности главного специалиста по тёмной магии, который имелся в Сторибруке, оставалось только обратиться к его ученице.

* * *

Регина давно подозревала, что Румпельштильцхен, хоть и будучи самоучкой, являлся одним из самых образованных Тёмных — и потому непрестанно пыталась догнать его в этом. Получив сообщение от Эммы, она сразу поняла, что уже видела ранее эту метку. Не в состоянии ни найти каких-либо следов в доме ведьмы, ни вспомнить больше, она попросила Робина подвезти её до дома, по дороге заглянув в склеп и взяв с собой несколько старых и очень ценных свитков.

Поскольку она полагала, что именно Нил приложил руку к воскрешению отца, пусть и не представляла, какой это каламбур, начать нужно было с той немногочисленной части книг, в которой упоминались ритуалы возвращения с того света.

Вопрос мотивации перед ней не стоял — делать всё равно было больше нечего, а так — глядишь, и продвинется. К тому же, Регине очень не нравилась печать. Она опасалась, что парень, заработав такое, мог вляпаться во что-то очень нехорошее. Будучи тем ещё идиотом, Нил оставался родным отцом Генри, а чувства странной нелогичной солидарности с семьей Регина лишена не была.

* * *

Через пару часов, потраченных на бесполезное перелистывание страниц и перекладывание пыльных книг, Регина в который раз за день пожалела, что рядом нет сына, щедрого на идеи — пусть иногда и совершенно дурацкие, но в конечном итоге действенные.

Варя себе кофе во время передышки, она пыталась представить, как поступил бы Генри на её месте, задавалась вопросом, что бы предпринял он. Вдруг вспомнилось его: "Мам, ты всегда всё усложняешь" — и Регина, ухватившись за эту мысль, произнесла вслух:

— Как можно найти то, не знаю что?

Зеркало за спиной голосом Румпельштильцхена ответило: "Неправда! Ты знаешь, что ищешь, дорогуша!" — и Регина резко обернулась, чувствуя, как от испуга застучало сердце. Нет, конечно, не от испуга, тут же одёрнула она себя, и зеркало не могло говорить вообще ничьим голосом — в конце концов, ею и было заколдовано.

— Дорогуша, время поджимает! — снова пропело зеркало всё тем же голосом, когда Регина отвернулась к кофеварке, и она снова дёрнулась обратно.

Но в зеркале было только её собственное отражение, и оно молчало. Мысленно обругав своё разыгравшееся воображение — стресс, не иначе! — Регина вдруг поняла, что она точно знает, что ищет. Прежде она впустую пыталась вообразить темномагический ритуал или заклятие, что могло бы оставить подобную печать — но вдруг сам рисунок был связан с чем-то ещё? Единственное слабое воспоминание, которое содержало образ, схожий с тем, что прислала ей на телефон Эмма, относилось к Тёмному замку. Так была ли эта печать каким-то образом связана с самим Тёмным, учитывая, что появилась на руке его сына?

Торопливо выпив кофе, Регина снова зарылась в библиотеку, но уже более целенаправленно, и вскоре дошла до труда некоего врача, на протяжении долгих лет странствовавшего по Зачарованному лесу. В книге были собраны различные сведения о Тёмных, принадлежавших кинжалу задолго до Румпельштильцхена, и большую часть этих сведений Регина скорее отнесла бы к сказкам, чем к были — пока не обнаружила рисунок, изображающий склеп Тёмных. С той самой печатью на крышке, что нынче была выжжена на ладони Нила.

Регину заинтересовало имя врача, поскольку дальше излагалось много подробных сведений о Тёмных, но автор пожелал остаться безымянным. Он писал, что, за редкими и неизвестными ему исключениями, Тёмный может умереть лишь от кинжала, но и так — не окончательно. Это заставило Регину задуматься над тем, чего всё-таки хотел Румпельштильцхен, всадив себе кинжал в грудь: умереть, лишить Тёмное орудие силы или просто взять отсрочку? Ведь Тёмный, по словам автора книги, мог вернуться в мир живых — но лишь в случае, если его место ещё не занято кем-то другим. Читая это указание, Регина почувствовала себя дурно от посетившей её разум догадки. Голд был жив вовсе не потому, что произошло некое неведомое чудо, и не потому, что он Тёмный, как она предполагала ранее — вернее, не только поэтому. Он был Тёмным, и у него был сын, готовый на всё ради близких людей, самоотверженный, глупый мальчишка!

Ещё раньше, чем автор написал это в тексте, Регина догадалась: Румпельштильцхен вернулся с того света благодаря жертве Нила. Тот должен был умереть, едва коснувшись склепа Тёмных — так как вышло, что они оба живы?! Наскоро просматривая последующий материал, Регина одновременно звонила Крюку: её вдруг одолело сильнейшее желание убедиться, что сын Румпельштильцхена всё ещё греет больничную койку, а не отправился куда-нибудь — например, на поиски отца, — чтобы найти на свою голову новых проблем.

* * *

Эмме было страшно настолько, что кровь шумела в ушах. Ей ещё не успело стать горько и больно, она ещё не успела понять, что всё кончено, что бы она ни пыталась сделать. Каких-то пару часов назад она увидела Нила на больничной койке и была счастлива, что он выжил — а теперь он умирал у неё на руках. Каких-то пару часов назад она обещала Генри, что, когда всё это закончится, она расскажет ему правду — а теперь ей придётся объяснять сыну, что его отец погиб, и что он был очень хорошим человеком. Каких-то пару минут назад ей позвонила Белль и объяснила, что это именно Нил воскресил Румпельштильцхена, отдал свою жизнь взамен жизни отца, чтобы они смогли победить — и потому что любил его. Несколько мгновений назад она использовала всю магию, какую только имела, чтобы исполнить его последнее желание и разделить отца с сыном на разные тела — ведь, оставшись едиными, они погибли бы в конце концов оба и погубили бы общее дело. А теперь они были перед ней — ещё не до конца живой Румпельштильцхен и проживающий свои последние минуты Нил.

Тёмный говорил ей что-то про Зелину, Злую ведьму Запада, что-то очень важное и нужное, но это могло подождать. А вот Нил ждать не мог.

— Ты ведь можешь его как-то спасти? — с надеждой спросила Эмма; Тёмный был всемогущ, не было ситуации, с которой он бы не справился, из которой не нашел бы лазейки.

Но тот отстранился, вставая, и горестно покачал головой:

— Слишком поздно.

И Эмма, не желая видеть ужасной правды, всё же поверила ему — столько боли было в этой паре слов и столько отчаяния. Мир рушился вокруг неё, и в этот момент произошло нечто, как будто явившееся из-за другой грани реальности — в кармане куртки Эммы зазвонил телефон.

— Возьми, — слабеющим голосом попросил Нил. — Вдруг что-то важное.

Эмма кое-как вытащила мобильник и ответила. На том конце говорила Регина. Говорила, так быстро бросая слова, что Эмма едва её понимала.

— Свон, немедленно бросай свои дела и помоги мне найти сына Голда. Это он воскресил своего отца, пожертвовав собой, как того велит подобная магия. Не вполне понятно, почему он ещё жив. Он сбежал из больницы, пока Крюк отвлёкся. Нужно срочно его отыскать и понять, что произошло в Зачарованном лесу.

— Регина, подожди, — выдавила Эмма, сжимая телефон почти так же крепко, как другой рукой обнимала Нила. — Уже ничего не нужно.

— Что произошло? — раздался обескураженный голос с другого конца трубки.

— Я разделила их. Нил умирает, — срываясь на слезы, пробормотала Эмма, и не надеясь, что Регина её поймет — но она поняла.

— Где вы, Свон? Я сейчас буду.

— Чуть правее, чем сворачивает северная тропа, — сказала она, окончательно разревевшись и прижав к себе Нила в последней попытке обогреть, защитить, спрятать от смерти.

Регина оказалась рядом с ними мгновенно, не дав Эмме погрузиться в горе. Голд посмотрел на бывшую ученицу так, словно ей здесь было не место.

— Давно? — спросила она у Эммы; та в ответ помотала головой, но вид Нила, дыхание которого уже прерывалось, а сердце билось еле слышно, говорил сам за себя. — Тогда приступим немедленно! — велела она, взмахнув рукой — и на лесной поляне сам собой очертился огненный круг, в центре которого оказались Эмма и Нил.

Румпельштильцхен рванулся к сыну, одновременно с тем, как Регина приблизилась к нему.

— Что ты собираешься делать?! — спросил он ведьму, почти закрывая Нила собой.

— Есть один старый способ, — призвав на помощь всё своё терпение, ответила она. — Я припасла его для Генри, но, похоже, придётся употребить сейчас. Это ритуал, который позволяет разделить годы, отпущенные одному человеку, с другим, если тот оказался на грани смерти. Я — колдунья, и годы мои в любом варианте судьбы будут долгими. Ничего не случится, если я укорочу их, пусть даже и вдвое. Чтобы ритуал сработал, оба его участника должны быть членами одной семьи. Нил — биологический отец Генри, а я назвала себя матерью и была ею всю его жизнь. Понадеемся, что магии этого окажется достаточно. А теперь, мистер Голд, мисс Свон, попрошу вас отойти за пределы круга. Ритуал не терпит посторонних и работает только в случае, если человек не успел умереть.

* * *

Голд ухватил её за плечо, не давая ступить ближе, чем за метр от круга, и Эмма чувствовала его костлявые сильные пальцы, и не понимала, держит он её или держится сам. Она бы с радостью на что-нибудь опёрлась, но было не на что. Время тянулось, как патока, хотя на самом деле Регина действовала быстро. С помощью магии она разрезала свою ладонь и ладонь Нила, чья остывающая кровь еле проступила из разреза. Затем Регина соединила их ладони так, чтобы кровь смешалась, и запела заклинание низким, тягучим голосом на языке, которого Эмма не знала — и, судя по лицу, так же не знал Голд. Он лишь сильнее вцепился в её плечо, бессильный чем-то помочь сыну.

— Она справится, — прошептала Эмма, пытаясь успокоить не то его, не то себя. — Она сильная и умелая колдунья.

— Она всего лишь моя ученица.

— Тогда вам следует ею гордиться, — возразила Эмма, желая поделиться своей надеждой; внезапно она поняла, насколько не чужим был ей Голд; она поняла, что такое семья; если бы только она могла сделать хоть что-нибудь!

Регина пела надрывней и протяжней, глубже окунаясь в магию, трава в ритуальном кругу зеленела, распускались цветы и созревали ягоды, а лицо Нила обретало краски, морщины на нём разглаживались, волосы темнели, теряя раннюю седину.

И вдруг — Эмма даже не знала, когда именно — всё остановилось. Светило солнце, пели птицы, дул прохладный ветерок — огонь ритуального круга погас, Нил присел, поддерживая ослабевшую Регину, а Голд отпустил плечо Эммы.

— Всё? — спросила она непонятно кого, боясь войти внутрь ритуального круга, словно волшебство должно было развеяться от её прикосновения — но вот она уже подле Нила, ощупывая и осматривая его, пытаясь увериться, что это реальность.

— Живой я, живой, — произнёс Нил, погладив её по руке; Эмма в ответ только шмыгнула носом и бросила взгляд на Регину.

— Можете не благодарить, мисс Свон. Просто подкиньте меня до дома. Чувствую себя так, будто половину крови потеряла.

— Это почти так и есть, дорогуша, — прокряхтел Голд, помогая бывшей ученице подняться на ноги; казалось, будто пережитое потрясение отняло у него много сил. — Ты зеленее того французского сыра, что покоится у тебя в холодильнике.

— Спасибо на добром слове, — Регина попыталась устоять на ногах, но опора всё ещё была ей необходима.

— Мисс Свон, вы сможете довести их обоих до своей машины? — обратился Голд к Эмме. — Мне нужно отправляться на встречу с Зелиной и выиграть для вас время — столько, чтобы хватило на подготовку к битве. И это при том, что мой кинжал находится у неё.

Эмма кивнула, но тут встрепенулся Нил.

— Я сам пойду! — заявил он и в подтверждение этого, пошатываясь, встал. — Видите?

Его отец усмехнулся одновременно с Региной, а Эмма поучительно возразила:

— Гномы точно так же говорят, когда напьются бабушкиной медовухи, и мне, коль скоро я шериф, приходится развозить их неподвижные тела по домам. Так что ты обопрёшься на мое плечо справа, а ты, Регина, слева — и потихонечку пойдём. Ох, и получит у меня Крюк…

— Мисс Свон, будьте осторожны, — напутствовал её Голд.

— Вы тоже, — ответила она. — И удачи вам.

— Удачи всем нам.

Эмма кивнула, и он растворился в воздухе. Впереди было много дел.

* * *

Когда всё закончилось, они победили Зелину и запечатали открытый ею временной портал, когда отпраздновали рождение наследника Прекрасных и установление мира — кто знает, насколько длинного на этот раз? — Румпельштильцхен решил воспользоваться промежутком покоя и отправился в гости. Он припас подарок для Регины, чтобы её отблагодарить — подарок, вполне достойный того, что она совершила. И, что не менее важно, его интересовали детали проведенного ею ритуала.

— Выглядишь лучше, — сказал он, когда мадам мэр подала чай.

— Я пользую слишком дорогой косметикой, чтобы плохо выглядеть, — пошутила она, но затем стала серьёзной. — Магия пока что скверно даётся мне после всего произошедшего. Сражаясь с сестрой, я исчерпала силы окончательно. Даже свечку сейчас поджечь не могу.

— Это пройдёт, — понимающе ответил Румпельштильцхен. — К тому же у меня есть кое-что, что поднимет тебе настроение. А бодрость духа, как известно, положительным образом сказывается на восстановлении сил. — Он поставил на столик между ними флакон и пояснил: — Я знаю, что однажды ты выпила отраву назло матери, отказавшись от возможности иметь собственных детей. Так вот, это зелье, — он коснулся флакона, — заставит зацвести даже иссушенную пустыню.

Регина схватила пузырёк, часто заморгав от волнения, и Румпельштильцхен, смутившись, добавил:

— Избавь меня от трогательных сцен. Я всего лишь не люблю незавершённых сделок. Жизнь твоих будущих детей за жизнь моего сына.

— Я могу что-то ещё для тебя сделать? — спросила Регина, пряча зелье в сейф.

— Не отправляй дочерей ко мне в ученицы — что-то мне не везёт на женщин из вашей семьи, — поморщился маг, вспоминая Кору с Зелиной.

— Это будут девочки? Ты видел девочек, Румпель?!

— Да, я видел девочек! — раздосадованный, что проговорился, воскликнул он. — В вашем роду, если хочешь знать, всегда будут одни девочки, от которых будет много головной боли для их учителей. А теперь давай оставим эту тему. Я ещё хотел бы взглянуть на текст ритуала, которым ты воспользовалась, спасая Бэя.

Регина уже потянулась рукой в сейф, но спросила:

— Зачем тебе?

— Хочу избежать неприятных последствий, которые ты могла упустить.

— Я заучивала его почти десять лет! — разозлилась Регина.

— А я посвятил магии почти четыреста! — передразнил её Румпельштильцхен, получая свиток.

Пергамент был стар, а руны на нём — ещё старше, но текст разобрать оказалось возможно. Дочитав до конца, Тёмный маг и гроза всего Сторибрука почувствовал, как у него дрожат руки — не то от волнения, не то от гнева.

— Ну, Кора! Ну, стерва! — воскликнул он, с размаху ударив ладонью по столу.

Регина от неожиданности вскочила.

— Присядь рядом со мной, дорогая, — попросил её Румпельштильцхен, похлопав около себя по дивану, и понимая, что со стороны выглядит странно.

— Когда это я превратилась из дорогуши в дорогую? — усмехнулась Регина, тем не менее выполнив просьбу.

— Напомни мне, кто учил тебя руническому письму? — продолжил маг.

— Ты же и учил, больше никто, — ответила она, не понимая, куда идёт разговор.

— Тогда, видимо, я плохой учитель, — нервно вздохнул Румпельштильцхен, кладя развёрнутый свиток перед ней, — потому что, прочитав этот текст правильно, ты никогда не решилась бы на ритуал, спасший жизнь Бэю.

— И много ошибок я допустила? — вскинулась Регина.

— Всего одну. Взгляни вот на эту руну, — он указал вниз свитка, где описывались условия участия в ритуале. — И скажи: что именно она означает?

— Она означает «один круг», — послушно ответила Регина, вернувшись во времена своего ученичества. — Здесь объясняется, что оба члена ритуала должны быть связаны семейными узами.

— Почти, но не совсем верно, — поправил её Румпельштильцхен. — В данном контексте она означает «одна кровь», что, правда, в конечном итоге тоже приводит нас к понятию семейных уз. Отсчитай-ка мне, пожалуйста, девять месяцев с зимнего солнцестояния.

— Это будет конец сентября, — она пока что не понимала, куда клонит учитель, но начинала подозревать. — Я родилась двадцать третьего сентября, если брать местное исчисление. Не хочешь ли ты сказать?..

— Я хочу сказать, что в своё время мы с твоей матушкой славно отметили Йоль, а через девять месяцев, о чём я не задумывался до сего момента, родилась ты. И, учитывая детали данного текста, — он потряс свитком, — и недавно проведённый тобою ритуал, а также склонность покойницы Коры к сокрытию фактов…

— Ты хочешь сказать, что я твоя дочь, — Регина нахмурилась, пытаясь освоиться с этим фактом.

— Именно, — подтвердил Румпельштильцхен, не способный произнести более ничего.

Им обоим было настолько не по себе от совершённого открытия, что в голове не помещались мысли обо всех людях, которым предстояло сообщить новость. А на другом конце Сторибрука, на скамеечке у городского пруда, Эмма и Нил самозабвенно целовались, даже не подозревая, какие изменения произошли в их большом и дружном семействе.