Брешь в броне (гет)

У меня все было не так, как хотелось бы.

Не те друзья: только «уважаемые» и «авторитетные», с которыми я на самом деле был почти не знаком, а при встрече мог обменяться лишь парочкой положенных фраз.

Не та работа: я бегал министерской крысой, вместо того чтобы заниматься зельями.

Безвкусное подобие дома вместо мэнора, жесткая кровать, вредная домовиха.

Рядом со мной находилась не та женщина.

Чтобы я не провел свои дальнейшие пять лет жизни в стенах Азкабана, Грейнджер формально стала мне женой. Моя мать умоляла ее сделать это. Буквально умоляла.

За пару дней до суда Грейнджер пришла в мэнор и вывалила на стол все необходимые документы, среди которых оказались ее письмо к Кингсли Брустверу и его личный ответ. Тот всегда относился к одной из лучших волшебниц нашего поколения с особой теплотой, поэтому с горем пополам засчитал брак с Героиней войны веской причиной для испытательного срока — от встречи с Визенгамотом меня это, впрочем, не освобождало.

Вот Грейнджер-то и была слишком правильной. Но не правильной для меня, а сама по себе; как упрек и постоянное напоминание об абсолютно не сложившейся жизни.

Названная супруга почти не смотрела на меня, пока они с мамой и нашим семейным адвокатом перепроверяли пергаменты с печатями. Да что там, меня даже не спрашивали. И так было ясно, что Грейнджер — далеко не женщина моей мечты, но союз с ней я предпочту гниению в тюремной камере.

Меня лишили права на наследование Малфой-мэнора и проживания в нем, так что, когда Визенгамот дал мне свой издевательский «испытательный срок», я отправился в двухэтажный особнячок, где не было ни души — только старая домовиха. Конечно, Грейнджер не пошла со мной. Она помогла, официально стала моей женой, оправдала этим и своими показаниями перед судом и вполне справедливо полагала, что совершённым ее обязанности ограничиваются. Хотя, позвольте заметить, на самом деле у нее вообще не было перед нами никаких долгов.

Просто мы связались с добренькой, сочувствующей, правильной Грейнджер, прибегающей по первому зову ко всем, кто мало-мальски «помог» ей и дружкам. Я тысячу раз прокручивал в мыслях сцену, как мама обманывает Волдеморта, заявляя, что Поттер мертв. Пытался представить те мгновения в деталях и хотел выстроить для себя в аккуратный ряд грейнджеровские чувства, подтолкнувшие ее согласиться на формальный брак. И бесился, потому что ничего не получалось.

Я иногда ужинал с матерью и теми людьми, на которых мне указывали пальцами, — нужными, законными «друзьями». Так прошло полгода.

А потом я просто устал. И решил, что пару дней никуда не буду выходить, но незаметно для меня самого эти два дня вылились в неделю, потом в две. Мама забила тревогу. После того как я не ответил на десяток ее писем и каминных вызовов, она аппарировала ко мне домой. Высказала все возможные претензии, потом заметила, что я ужасно выгляжу, крепко обняла меня и расплакалась. Я пообещал ей, что приду на очередной ужин.

А на следующий день, угадайте: кто ко мне заявился? Грейнджер. Прискакала к восьми утра и приготовила завтрак. Я проснулся с мыслью о том, что у меня поехала крыша, когда ощутил аромат жареного бекона. Грейнджер как ни в чем не бывало сидела за моим кухонным столом и пила кофе. Даже пожелала доброго утра. Мне хотелось высказать все, что я думал о ее визите, но не смог, потому что, дементор подери, она уже полгода была моей женой. Она пошла на это, лишив себя права на официальное счастье с Уизли, чтобы я не зарос мхом в Азкабане.

Упрямая доброта на ножках.

На следующий день Грейнджер пришла снова, но ближе к обеду, и сотворила вполне приличный мясной бульон. Я даже сказал спасибо — она едва заметно улыбнулась и опустила глаза. А потом молча ушла.

И не приходила ровно неделю.

Мы виделись в Министерстве. Иногда она предлагала сходить пообедать вместе, чтобы не вызывать у коллег и начальства подозрений по поводу брака. И я, конечно, соглашался, потому что у меня не было выбора.

Во время одной из таких посиделок в министерской кафешке я спросил, как это Уизли до сих пор не отрубил ей палец с обручальным кольцом. Это был первый вопрос по существу — не о погоде или работе. И когда Грейнджер замешкалась, я решил, что она не станет отвечать. Но прозвучало «мы расстались», и я чуть сам не бросился яростно распиливать фамильное колечко с помощью местного туповатого ножа.

Потому что, скорее всего, в этом тоже была виновата наша брачная афера, хотя Грейнджер и спешила убедить меня в обратном.

— Жизнь после войны не совпала с мечтами.

Дурацкий аргумент, посчитал я. В одном ряду с «не сошлись характерами».

Мама как-то проговорилась, что приглашала Гермиону в мэнор, но та неизменно отказывалась. А вот в одну из пятниц Грейнджер снова пришла ко мне домой, чтобы приготовить ужин.

Я твердо решил не есть ничего из состряпанного ею. Грейнджер долго и терпеливо ожидала меня за накрытым столом, а потом наконец поднялась в маленькую библиотеку на втором этаже, чтобы снова позвать есть. Даже не отводя глаз от неинтересной книги, я сказал, что не нуждаюсь в жалости и подачках. Она все еще стояла, и я все-таки поднял голову — с целью послать женушку к черту.

Грейнджер отрешенно глядела куда-то в сторону, а по ее щекам текли слезы.

Я знал, что делать с плачущей матерью, но как в подобном случае поступать с Грейнджер, понятия не имел. К тому же я совершенно не понимал, по какому поводу водопад: не съеден греческий салат?

Она стерла слезы тыльной стороной ладони и обронила:

— Прости, что пристаю. Ты прав, мне нужно уйти.

Следующие месяцы мы виделись только в Министерстве. Грейнджер напросилась на стажировку в Отдел магического правопорядка; там, а конкретно в аврорате, был Поттер. Теперь они частенько выходили на задания вместе, и у Грейнджер оставалось все меньше возможностей пообедать со мной.

Когда подобный случай все-таки представился, она пожаловалась на кучу бумажной работы, для которой ей срочно нужно было найти помощника. Черт меня за язык дернул вызваться добровольцем.

— Супруги, в конце концов, должны поддерживать друг друга.

В эту фразу не удалось вложить должного сарказма. Грейнджер встрепенулась (как будто забыла, что мы женаты), еле сдержала нервный смех и, как это ни странно, согласилась.

Она правильно сидела, правильно писала, чертила идеально ровные линии между столбиками чисел. Я диктовал ей какую-то бесполезную информацию с пергаментного свитка. Прошло несколько часов, прежде чем Грейнджер стала совсем бледной, сжала пальцами виски; мне подумалось, что было бы потрясающе хотя бы выпить чаю. Она согласилась.

Когда я вернулся с кухни, где долго давал наставления глухой на одно ухо домовихе, Грейнджер, скромно подтянув под себя ноги, дремала на краю моей кровати. Я не стал будить — таким измотанным людям вообще бы почаще спать. Проведя так всю ночь (наверное, снились министерские отчеты), утром Гермиона улизнула совершенно незаметно.

Грейнджер была такая правильная. Плакала, когда обижали невинных, и глазом не моргнув бросала проклятия в воров, маньяков, убийц.

Спустя какое-то время магический Лондон захлестнула мощная волна преступности, и Грейнджер с Поттером, конечно, были на коне. Пару раз мне даже удалось прочитать в министерской газете отчеты об их миссиях, и в голове все равно крутилась единственная, с шипением прожигающая мозг мысль.

Грейнджер такая правильная. Просто, мать ее, идеальная.

И тем не менее она заключила со мной брак, спасла придурка от Азкабана. Наша золотая девочка всерьез считала это логичным поступком?

Грейнджер не могла жить без смертельной опасности — в этом была причина перевода на стажировку в другой отдел. Потратив какое-то время на борьбу со злом, она стала зависимой от дикого адреналина. Сначала пыталась отвлечься, закопаться в бумажной работе. Поттер все понял сразу, потому и пошел в аврорат, Грейнджер — обходными путями — просто присоединилась к бесконечной прогулке по острию ножа чуть позже.

Еще ее мучила фактическая потеря родителей. Об этом я узнал потом, когда Грейнджер — физически абсолютно здоровая, но полумертвая душой — сидела в моей гостиной под колючим пледом и дрожащими руками заливала в себя какао.

А пока я всего лишь наблюдал за ней и от скуки пытался изучить.

В Министерстве Грейнджер, безусловно, уважали, но кроме этого к ней испытывали раздражение. Молодая, ответственная, инициативная, Гермиона завладевала вниманием начальников и получала похвалу вместо многих опытных коллег, но никогда не могла искренне радоваться этому. Я смотрел внимательно: совсем не могла. Что-то в этом было не то.

Неправильное.

Нарцисса очень настаивала, чтобы я лично позвал Грейнджер в мэнор на обед со всеми нашими «добрыми друзьями». Я знал, как поздно супруга уходит с работы, поэтому зашел в кабинет в десятом часу вечера… и не ошибся. Только вот сначала я даже не узнал ее.

«Выжатая как лимон» прозвучало бы по отношению к Грейнджер невероятным преуменьшением.

— Надеюсь, у тебя глаза на мокром месте не из-за непутевого муженька, — это все, на что я оказался способен.

Грейнджер не работала, а просто сидела за столом, опустив голову на руки, и вздрогнула, когда услышала мой голос. Долго всматривалась, будто не узнавая, а потом едва слышно спросила:

— Ты что-то хотел?

Я передал ей просьбу Нарциссы, и Грейнджер, все еще медлительная, кивнула, сказав, что придет.

Домой я вернулся слегка потрясенным.

* * *

— Я так радуюсь, когда вы находите время заглянуть в мэнор, Гермиона.

Она улыбалась Нарциссе и всем гостям, а я с удивлением обнаружил круги под ее глазами, которые не в силах была скрыть даже волшебная косметика, дрожь в пальцах, отстраненность во взгляде. Я держал Грейнджер за ледяную руку, когда мы приветствовали едва знакомых волшебников. Она послушно стояла рядом, и время от времени мне даже казалось, что Гермиона не осознавала, где находится.

— Переночуйте здесь, — тихо сказала мама.

Но тогда нам пришлось бы провести ночь в одной комнате и постели, поэтому под бдительными взорами гостей мы вместе аппарировали к моему особнячку. Там я проследил, как Грейнджер покачивалась, пытаясь глубоко дышать, но все же сосредоточивалась для очередной аппарации — в свой дом.

— Тебе лучше остаться у меня.

Она с недоумением опустила взгляд на мою руку, схватившую ее за запястье.

— Промахнешься и утонешь в каком-нибудь болоте.

Это прозвучало как угроза, и уголки ее губ, по-моему, слегка приподнялись. Пришлось настаивать, хотя я и не до конца понимал, зачем делал это.

В конце концов Грейнджер оказалась в моем кресле. Некоторое время мы просто молчали, потом она сказала, что замерзла; я отыскал где-то старый плед и протянул ей. Когда, чуть смутившись, она попросила какао, я и вовсе впал в ступор, но оказалось, что баночка стояла в одном из кухонных шкафов.

Какао и еще кучу всего, похоже, Грейнджер приносила сюда, пока меня не было дома, и некоторые продукты я потреблял не задумываясь.

— Почему вы с Уизли расстались?

Этот вопрос долго мучил и беспокоил меня. Сейчас, ощущая, что Грейнджер слабее, чем обычно, и не сможет бросить какое-нибудь проклятье, я не сдержался и задал его.

Она перевела на меня свой кошмарный тоскливый взгляд, от которого побежали мурашки.

И тогда Грейнджер чуть приоткрылась, словно маленькая музыкальная шкатулка. Рассказала, что чувствовала, когда они с Уизли оказались посреди невоенного мира, где нужно было что-то делать, — не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы жить. Как они наблюдали за Поттером и девчонкой Уизли, торопившимися сыграть свадьбу, а сами понимали, что кроме теплоты и нежности вряд ли испытывают друг к другу что-то еще. И когда Уизли, лежа с ней рядом, как бы между прочим спросил, не стоит ли им пожениться, Грейнджер не одобрила эту идею. Уизли не уговаривал. Он вздохнул с облегчением.

Они становились все дальше и дальше друг от друга, а потом Уизли встретил какую-то другую девушку.

Гермиона не была одна. Дружба их троих «осталась такой же крепкой», но все-таки что-то изменилось — в первую очередь, в ее жизни. У Грейнджер больше не было родителей.

Тем, что она стерла им память о себе, она с мясом вырвала из себя большую и важную часть души. Когда нужно было все время бежать — за крестражами, от Пожирателей, от смерти, — боль, раз ударив под дых, притупилась. А теперь, в закладывающей уши тишине мирного времени, оказалось, что нет ничего страшнее этой боли.

Нарциссе, если можно так выразиться, повезло с ее «положением». Она была матерью, защищающей сына, и Грейнджер раздумывала всего сутки, прежде чем сказать ей, что пойдет на это. Заключит с Драко Малфоем брак, чтобы его, «попавшего в ловушку, не совершившего ничего страшного», как выражалась сама Нарцисса, не посадили в Азкабан. Грейнджер почему-то считала, что сама-то совершила много всего ужасного. Эти глупые мысли сделали ее склонной к оказанию помощи всем слабым существам подряд.

Конечно, некоторые вещи Грейнджер не говорила мне напрямую, но я легко читал между строк.

Этой ночью она снова спала на моей кровати, а я долго ворочался в попытках уснуть на маленьком неудобном диванчике.

* * *

Я уже дважды не позволил Грейнджер идти на задание с Поттером. В первый раз путем нехитрой манипуляции ее ленивым коллегой: заставил его напроситься на миссию. Грейнджер не скрывала, что расстроилась, и даже несколько дней не разговаривала с Героем магического мира, потому что тот не настоял на ее участии в разговоре с начальством.

Ее буквально трясло, когда срывалась возможность проклясть очередного врага.

Во второй раз пришлось действовать открыто. Грейнджер провела всю ночь в своем кабинете и, возможно, не спала вовсе, а наутро по Министерству разлетелся слух о двух убийствах — каких-то особо жестоких, к тому же не первых в подобном стиле. Только сейчас удалось вычислить преступников; оставалось отправить защитников правопорядка, которым нужно было их обезвредить и постараться самим не пасть жертвами.

Лишь частично похожая на живого человека и совсем нет — на готовую к опасному поединку волшебницу, Грейнджер вызвалась одна из первых. Поттер аккуратно наклонился к ней, спросил, уверена ли она, и получил на это торопливый утвердительный ответ.

Благо у меня была возможность поймать их двоих в коридоре. Я сжал запястье Грейнджер (сильнее, чем планировал) и запретил куда-либо идти. Она рассмеялась почти истерически. Намекнула на отсутствие у меня права приказывать ей.

На пару с Поттером, который не пытался ничего предпринять, будучи сам не в состоянии слишком долго жить без проблем, они вывели меня из себя. Я не отпускал Грейнджер. Она злилась, едва сдерживалась, чтобы не накричать на меня при всех, и возмущенно шипела, что у нее онемела рука. Но мне было плевать. Пусть лучше бы эта храбрая дура осталась без кисти, чем попала под Аваду.

Поттер с нескрываемым удивлением наблюдал за этим спектаклем и спустя пару минут наконец сказал:

— Знаешь, Гермиона, может, он прав. Тебе бы отдохнуть.

Конечно, мистер Тормоз, я был прав.

Грейнджер опять чуть не разревелась, когда Поттер попрощался и вместе с другими аврорами, в том числе заменившим Гермиону добровольцем, аппарировал. Как только все любопытные разошлись, она перевела на меня мечущий молнии взгляд и убийственным шепотом спросила:

— Какого черта ты делаешь, а, Малфой?!

— Я твой муж, ясно? — почти не думая, ответил я.

Грейнджер незамедлительно вздернула бровь. Я осознал всю абсурдность своего аргумента и даже ослабил хватку. Она сразу же выдернула руку, толкнула меня в плечи так сильно и неожиданно, что я отшатнулся.

— Это не твое дело, — говорила Грейнджер, наступая и постепенно повышая тон. — Не лезь!

В итоге мы стояли так близко, что достаточно было едва слышно бросить:

— Не ори. А то подумают, что мы собираемся разводиться.

Идиотские доводы, по крайней мере, не давали Грейнджер возможности остроумно ответить. Она сделала глубокий вдох, резко развернулась и зашагала прочь. Создавалось впечатление, что если бы кто-то или что-то возникли у нее на пути, то они мгновенно прекратили бы свое существование.

В этот день Грейнджер ушла с работы поразительно рано. С одной стороны, можно было порадоваться за нее, а с другой… Любая странность в поведении этой сумасшедшей становилась потенциальным поводом для волнения.

Но следить за ней было бы совсем дико.

Следующим утром я высматривал Гермиону в Министерстве и долго не мог найти. Когда она все-таки попалась мне на глаза, спешащая куда-то со стопкой пергаментов, я понял, что могу наконец расслабиться. Чувство беспокойства за Грейнджер мне не нравилось. Меня вдруг стало занимать, где она, как она, жива ли вообще, и это немного бесило.

Неужели ни один из ее верных дружков не видел, что даже всемогущая Грейнджер стала совсем… неправильной?

Больше месяца она не появлялась в моем доме. Какао стояло нетронутое, а вот сахар, бекон, яйца и другие продукты стремительно заканчивались и почему-то не восстанавливались сами собой.

Грейнджер помирилась с Поттером. К тому же в ее кабинет стал все чаще наведываться Уизли.

«До них наконец-то дошло?» — думал я, но от этого — очень странно — мне не становилось легче.

Теперь мы почти не общались даже в Министерстве. Я уже забыл, что подобное может вызвать какие-то подозрения, когда на одиноком обеде вдруг услышал из-за соседнего столика насмешливое: «Они поругались?..»

До меня даже не сразу дошло, что это говорили о нас с Грейнджер. На секунду я запаниковал, но легко успокоился: по сути, мы с чистой душой могли бы развестись прямо сейчас. Вряд ли меня засунули бы в Азкабан спустя столько времени только из-за разрыва с Героиней войны.

Если, конечно, Грейнджер не наплетет суду сказку о пяти убийствах и пятидесяти насилиях, якобы совершенных мной за время совместной жизни. И не добавит, что ничего против моего исправления в самой ужасной камере не имеет.

Но Грейнджер, несмотря на ее отношение ко мне, не станет так смехотворно врать. Ведь она такая честная и правильная.

Или нет?..

Если начистоту, у меня постепенно складывалось впечатление, что Гермиона Грейнджер только и делала, что обманывала сама себя и систематически нарушала собственные правила.

— Драко, за целый год вы даже не подружились?

Мама была обеспокоена больше, чем позволяла себе показывать. На такие вопросы я отвечал ей быстро и четко, так что нельзя было даже усомниться в искренности.

Нет, мы не подружились.

Да, возможно, однажды она захочет развода.

Да, мама, я ей это позволю.

Потому что она, похоже, снова спит с Уизли, а значит, сложилась… весьма необычная ситуация, знаешь ли.

Последнее я не говорил матери, но то и дело повторял мысленно, как будто это могло мне чем-то помочь.

— Драко, у тебя закончились продукты?

Я обернулся к Грейнджер, рядом с которой оказался случайно на инструктаже в Министерстве.

— Ты используешь легилименцию?

Грейнджер в ответ приподняла брови и поинтересовалась, каждый ли раз при ней я думаю о еде. Я съязвил что-то в ответ и по ее выражению лица понял, что опять остался с пустыми кухонными шкафчиками. Я думал об этом и следующим утром, скрепя сердце высыпая в чашку кофе последний сахар, и во время обеда, когда просил упаковать с собой несколько блюд и закуски в одном довольно приличном ресторане.

И я, конечно, совершенно не ожидал, что вечером Грейнджер будет стоять в моей кухне, с неодобрением глядеть на сделанные запасы и бурчать: «Ты же знаешь, что это непрактично».

Я ничего не ответил. Продолжал наблюдать за Грейнджер и теперь уже в буквальном смысле — так что ее в конце концов начали раздражать мои долгие косые взгляды.

Тем же вечером, помешивая что-то в котелке, она потребовала, чтобы я перестал таращиться.

— Тебе бы детей завести, что ли.

Потому что мне подумалось, что Гермиону Грейнджер, похоже, так и тянет о ком-нибудь позаботиться.

Она сначала помолчала, изумившись такому заявлению, а потом спокойно выдала:

— Верно. Нужно обсудить этот вопрос с супругом.

Но и в этот раз я не осмелился заговорить о разводе.

Дальше все начало складываться неожиданным и не самым лучшим образом. Я не стал отговаривать и ограждать Грейнджер от очередной боевой операции. Понадеялся на Поттера, который, казалось, осознал нездоровую тягу старой подруги к смертельной опасности. Но тот ничего не сделал. В компании ее и еще пяти авроров он аппарировал прямо из Министерства, лишь напоследок бросив на меня странный взгляд.

Там, в полуразрушенном поместье, Грейнджер направила проклятье на преступника, но волшебник в последний момент отпрыгнул, и луч прилетел в грудь маленькой кудрявой девчонки. Ребенок был заложником. И теперь это безобидное создание находилось в больнице Святого Мунго, между жизнью и смертью — и скорее ближе к последней.

На следующий день половина моего этажа увлеченно обсуждала, как Грейнджер, уверенно стуча невысокими каблуками, прошла к Брустверу в кабинет, положила на стол документы и попросила увольнения, потому что непосредственный начальник увольнять ее отказался.

Кингсли, говорят, был готов. Он отреагировал мгновенно: закрыл дверь кабинета, дав знак секретарю и лишив особенно любопытных возможности наблюдать за развитием событий из коридора или приемной. Разговор у них был долгий. Могу предположить, министр убеждал свою подопечную, что по ней страдает необъятная куча бумажной работы, а с бумагами работать совершенно безопасно.

К концу этого эпизода я и сам, почти бессознательно, подобрался к кабинету министра поближе, хотя уже знал, чем это закончится. Грейнджер вышла решительно. Она не из тех, кого в подобном случае можно было переубедить.

Спустя считанные минуты у нее в руках оказались подписанные пергаменты, сумка, палочка и синяя кружка с чуть отколотым краешком. Гермиона Грейнджер собрала пожитки и с этого дня не была ни помощником секретаря главы Отдела международного магического сотрудничества, ни аврором-вечным-добровольцем.

Я серьезно задумался: что она будет делать? Грейнджер без учебы и работы — не Грейнджер вовсе, а жалкое подобие, слабая пародия на этого амбициозного, целеустремленного человека. Впрочем, ничто не мешало ей заниматься самообразованием и тому подобным, но я догадывался, что ее саму такие скудные перспективы не устраивали.

Я видел, как быстро Гермиона исчезла в камине: так, что даже Поттер не успел поймать ее для задушевной беседы. В обеденное время атриум почти пустовал. У нас с Поттером была возможность переглянуться, многозначительно помолчать и разойтись в противоположные стороны, будучи не в силах что-то исправить в этой ситуации, раз уж сама Грейнджер не смогла.

* * *

Полтора месяца о Гермионе не было никаких вестей. Коллеги из соседнего кабинета поговаривали, что она вернулась в маггловский городок, Бруствер никогда не отвечал на вопросы о бывшей сотруднице прямо, по-видимому, сам обладал ничтожным количеством информации и сильно переживал.

И только потом Поттер сказал мне, что Грейнджер собирается связаться со мной, чтобы оформить развод.

Местом встречи снова был отцовский кабинет в мэноре. Здесь опять расположились молчаливая Грейнджер и документы, которые она оформила, не поинтересовавшись моим мнением, только теперь уже — о расторжении брака.

— В последний раз видимся, миссис Малфой?

Грейнджер стояла, чуть ссутулившись, крепко сжимала кожаную спинку стула для посетителей и внимательно смотрела сначала на мою руку с пером, замершую прямо над местом для подписи супруга, а потом — в глаза.

— Магическая Британия не такая большая, какой кажется, так что волей-неволей иногда мы будем сталкиваться, — глухо отозвалась Гермиона.

Я поинтересовался, не вернулась ли она в свой родной дом, и Грейнджер ответила, что была там только раз.

В этот момент я и сам осознал, что всего лишь тяну время. У меня не было для этого причин. Мы, как выражалась мама, которая нервно пережидала этот момент в гостиной, не подружились. Мы не стали друг другу близки, не обрели общих милых воспоминаний, не помогли друг другу излечиться от уныния и пессимизма, если уж говорить о глобальном.

Мы остались чужими. Я только увидел, какая хрупкая и неправильная на самом деле Гермиона Грейнджер, а та, похоже, не пыталась понять меня. Впрочем, в этом не было ничего страшного.

Я решительно поставил на бумагах подпись.

Медленно, с глубоким вздохом встал и аккуратно сложил документы. Обошел стол, чтобы протянуть их Грейнджер, и, когда она выпрямилась, поцеловал ее.

Поцелуй был поверхностным и длился буквально пару секунд, но видели бы вы ее лицо! В еще большее замешательство бывшую жену приводило то, что я изо всех сил старался выглядеть невозмутимо.

— Что ж, до следующего столкновения, снова Грейнджер.

Предварительно одарив меня изумленным взглядом, она моргнула и поспешила к выходу.

— Скажи, ты ведь изменяла мне?

Я проклинал себя за это. За то, что остановил ее прямо в дверном проеме, за то, что задал именно этот наиглупейший вопрос, за то, что искренне хотел знать ответ.

Мазохист, ей-богу.

Когда она обернулась, я уже догадывался, что услышу.

— Мы никогда не были мужем и женой. Ты заигрался, Драко.

Грейнджер ушла, по пути вежливо попрощавшись с Нарциссой, а я не мог выйти из кабинета еще около часа. Хотелось все ломать и крушить, кричать и биться головой о стену — впервые это пассивное недовольство собственной жизнью просилось наружу, бурлило, царапалось, оставляя крупные шрамы.

Это не я заигрался. Заигрались со мной.

Из меня сделали человека, который не узнает впредь, что представляет собой заключение в Азкабане, но и не вернет ни детство, ни контроль над собственным настоящим и будущим.

Впрочем, это всего лишь капризы, не так ли?

* * *

Никого не удивил наш развод. Как это часто случается, для большинства формальность союза была настолько очевидна, что это оказалось неактуальной темой для сплетен даже после его официального разрушения.

Должность третьего помощника одного крайне «серьезного» начальника претила мне все сильнее. Раздражали бумаги, дурацкие задания и время от времени поглощающее безделье. То-то я обрадовался, когда к себе вызвал сам заместитель министра, но оказалось, зря.

— Вы остались в хороших отношениях со своей бывшей супругой, мистер Малфой? — спросили меня в лоб.

Я ответил, что отношения дружеские, — просто потому, что не мог подобрать другого, более подходящего слова.

Заместитель министра удовлетворенно кивнул и соизволил передать просьбу Кингсли Бруствера, который все еще надеялся вернуть ценного сотрудника в Министерство.

Даже самый демократичный министр в истории не захотел поговорить с такой мелочью, как я, лично. Но больше меня удивляло то, что сомнительного бывшего мужа в качестве посредника все-таки предпочли Поттеру — лучшему другу Грейнджер и, в общем-то, не чужому самому Брустверу человеку.

Разгадка нашлась без труда: две самые близкие Грейнджер семьи, посовещавшись, решили, что ей ни к чему возвращаться на работу.

Кажется, я немного перестарался, когда убеждал Поттера в необходимости моего разговора с Гермионой, так что в итоге был приглашен аж на полугодие Джеймса Сириуса. Не знаю, принципиально ли для них было переносить все торжества в дом Уизли, но мне пришлось нанести визит именно туда — в шумный душный дом, из которого, однако, все гости высыпали в подготовленный для пира двор. Поттер на мое появление к середине празднества отреагировал с завидной скоростью. За локоть утащив меня в маленькую комнату, принялся объяснять, почему они не выполнили просьбу министра магии.

Гермиона в порядке. Она справилась. Кингсли можно понять, но ей не стоит возвращаться туда, где все напоминает о несчастьях, где куча поводов для лишних беспокойств.

Я иронично ввернул, что и в Норе многое напоминает о несчастьях, чего же они пускают сюда подружку?

— Ты можешь поговорить с ней, — ответил мне Поттер, неодобрительно сверкнув глазами и немного помолчав. — Просто помни о моих словах.

Я сказал, что для меня большая честь получить его разрешение.

Очередной раздражающей сложностью оказалось найти саму Грейнджер. Она не нянчилась с именинником, не обнималась с Уизли, не участвовала в громких беседах. Я проталкивался через рыжих и не рыжих, обходил бесконечные столы в попытке где-нибудь, но уже отыскать наконец бывшую жену. И только собственная потребность отойти от оглушающего веселья хотя бы на десяток метров привела меня на краешек леса, где, методично раскачиваясь в гамаке и загадочно вглядываясь вдаль, сидела Грейнджер.

Я поборол сомнения, примостился рядом с ней и, похоже, остался незамеченным. Мое «привет» прозвучало как-то не к месту.

— Здравствуй, Драко, — ответили мне тихо.

Почему-то молчание ощущалось как нечто более подходящее, чем положенные по этикету фразы, и некоторое время мы ничего не говорили друг другу.

А потом Грейнджер проронила, что очень любит это место и в теплую погоду просиживает здесь по полдня.

А я спросил, не хочет ли она вернуться на работу в Министерство.

Грейнджер повернула голову, чтобы направить на меня долгий, внимательный взгляд, но я выдержал его, и она нахмурилась, снова уставилась на деревья.

— Не хочу, наверное.

— Что же, ты не уверена?

Гермиона пожала плечами и глубоко вздохнула. Не совсем по своей воле, но я все-таки пообещал Поттеру не давить на его извечную подружку по несчастьям, поэтому тщательно подбирал слова, подвешивая в воздухе долгие паузы между малозначащими репликами.

Мы сидели в гамаке до самого заката, и за все это время я лишь сказал Грейнджер, что было бы довольно эгоистично запирать собственный ум от всей магической Британии и заниматься бездельем. Она внимательно слушала. Когда я закончил последнюю короткую фразу (так и не исполнил, наверное, данное Поттеру обещание), Грейнджер еле заметно улыбнулась и вдруг повернулась, коснулась моей руки холодными пальцами.

— Сейчас идет набор в Академию зелий. Почему бы тебе не попробовать?

Мне было сложно поверить своим ушам, а потом не менее тяжело — пересилить себя и спросить, как она узнала о… о том, что сидело исключительно у меня голове.

Да, она ведь проводила время в моем доме. И видела, что там собрано много соответствующих книг, куча моих собственных записей с рецептами разбросаны по комнате. А на официальной работе я всегда был в ужасном настроении.

Под конец этого разоблачительного пояснения Грейнджер без должного удивления спросила, как я оказался в Норе. Уже уходя, я просто ответил, что пришел ради нее.

После трансгрессии, оказавшись дома, я понял, что сказал этим слишком много.

* * *

Бруствер знал, какую ошибку совершил в прошлый раз. Младший аврор Поттер просто умел находить проблемы и опасности повсюду, а для Гермионы Грейнджер изначально низкая должность оказалось роковой. И сколько бы теперь ни бродило едких слухов, министр назначил ее заместителем начальника уже привычного ей Отдела международного магического сотрудничества.

Грейнджер даже заслужила несколько добрых слов в свой адрес от коллег, что заставляло ее вполне искренне улыбаться. Признаться, меня несколько пугало, что, наблюдая ее радостной и польщенной, я сам не мог сдержать улыбку и пару раз в такие моменты пересекался с Гермионой взглядом.

На обеде один из нас обычно подсаживался за столик к другому, так что окружение совсем запуталось. Обсуждали, развелись ли мы на самом деле, поженились ли снова или просто периодически спим вместе.

Сплетни оставались для меня единственным развлечением на нелюбимой работе. Но я все-таки последовал совету Грейнджер и вечерами торопился на занятия по зельям, где, осознав уровень, чувствовал себя одновременно горе-зельеваром Долгопупсом и почти счастливым человеком. Гермиона спрашивала, как мои успехи, и я, если честно, всегда немного приукрашивал.

Но за пределами Министерства у нее была другая жизнь. Грейнджер аппарировала после работы прямо в лапы Уизли, и они отправлялись домой или в какой-нибудь уютный полутемный паб — в «Мариэль», например, где я видел их пару раз.

Она выглядела вполне довольной жизнью. Спокойная, умиротворенная.

А я испытывал острый недостаток в заботе.

— Не говори, что для тебя это ничего не значило, — как-то заявила мама, и мой хмурый взгляд только послужил для нее лишним доказательством.

В тот день Гермиона сидела с Уизли за столиком, где раньше всегда обедала со мной. По какой-то причине это помешало мне вечером в очередной раз притвориться перед матерью, что я вовсе не неудачник, умудрившийся влюбиться в Грейнджер, когда та была еще Малфой.

Мне не нравилась идея мамы затеять с бывшей супругой серьезный разговор и выдать все как на духу. Я, может быть, трусил, а возможно, просто прислушивался к разуму. Нет никакого смысла в искренности, когда момент упущен.

Хотя это все равно смахивало на оправдание.

Словом, время шло, посиделки и болтовня с Грейнджер не без моих усилий сходили на нет, а о ней как о специалисте рождались легенды. Я решился пригласить на ужин коллегу из соседнего кабинета, которая давно и упорно напрашивалась мне в напарники каждый раз, когда это было необходимо и не очень; все как-то закрутилось, завертелось и, казалось, приходило в относительную норму.

Меня невероятно повеселило, когда однажды Грейнджер застыла в атриуме, уставившись на меня и коллегу, которую я приобнял за талию во время очень забавной беседы.

На следующий день Гермиона выбрала удобный момент, чтобы состроить невинные глазки и в многолюдном коридоре на ходу поинтересоваться:

— Ты нашел себе девушку?

Я чуть было не расхохотался от этого бесталанно сыгранного «просто любопытства», но мне удалось сдержаться и ограничиться приподнятой бровью.

— Это были не самые долгие поиски в моей жизни, если честно.

Затем поток министерских служащих разделил нас, мы потеряли друг друга в толпе, и во мне не осталось веселья.

Позже, когда коллега Хейли целовала меня у дверей своего дома и предлагала зайти, я отказался.

Через час, правда, удивился собственному идиотизму и вернулся к ней с бутылкой чудесного эльфийского вина.

Все шло своим чередом. И я искренне недоумевал, почему после этого так некстати заданного вопроса мою болезнь под названием «Гермиона Грейнджер» сменило осложнение — в виде непреодолимого стремления заманить самого себя в такие условия, где не сказать всё бывшей супруге я бы просто не смог. Это была довольно затейливая подсознательная идея, поэтому я просто бился, как птичка в тесной клетке, но не мог найти выход.

— О чем ты думаешь, милый? — спрашивала Хейли, разгуливая по спальне в красивом белье и подкрашивая ресницы.

Я отвечал что угодно, только не правду.

Через два дня после того коридорного «происшествия» я услышал от начальника долгожданную фразу: «Получаете повышение, Малфой!» Сначала я высказал благодарность, а потом принес заявление на увольнение: меня приглашали лаборантом в больницу Святого Мунго, и я без колебаний предпочел тяжелую карьерную лестницу пустым обещаниям процветания на нынешнем месте работы.

— Зачем ты это делаешь? — поражалась Хейли. — Уходишь из Министерства, когда дела пошли в гору!

А Грейнджер увидела меня с коробкой и чрезвычайно довольным выражением лица, подмигнула и в шуршащем, топающем атриуме одними губами пожелала удачи.

Освободившись через пару часов, я написал ей письмо с просьбой встретиться и поговорить. Наивно ждал, вышагивая по комнате и поминутно проверяя, не прилетела ли сова Грейнджер вслед за вернувшейся моей.

Но никакого ответа, ясное дело, не последовало.

Мама была счастлива.

Я стал часто бывать в Малфой-мэноре после работы, чтобы нормально поужинать, потому что с собственной домовихой общего языка так и не нашел. Мать вообще настаивала, что прошло достаточно времени и я мог бы вернуться домой насовсем. Но как раз когда я собрался сделать это, ко мне заглянула пара чиновников из Министерства. Провели допрос насчет развода и убедились в том, что мне и дальше приходится одиноко ютиться в своем «особняке».

Благо все обошлось подозрительными взглядами, однако маме пришлось согласиться, что пока я ночую не в мэноре, мне живется спокойнее. Ей, в конце концов, было вполне достаточно моих восторженных рассказов о работе и блестящих глаз.

У меня даже появились… друзья. Ники Рэдли и Себастьян Рок работали со мной в одной лаборатории, и сначала никакая дружба у нас не заладилась. Они придумывали шутки о моей Черной Метке и предполагали, что я пробрался к зельям, исключительно чтобы вывести ее бледные остатки с кожи. Я реагировал на это довольно остро.

Но потом у нас случился инцидент с Веритасерумом: в спешке мы зажгли огонь не под тем котлом, и сыворотка правды быстро выпарилась. Мы работали в авральном режиме целый день: Ники и Себастьян периодически подшучивали над моим сосредоточенным видом, а я на них дулся. И вдруг во время одной из бесед Рок заявил:

— Ники, когда мы расстались, моя сестра успокаивала меня тем, что ты готовишь просто ужасные куриные ножки. Она говорила: «Надо же умудриться так испортить мясо!»

— Себастьян! — завизжала Рэдли и, похоже, всерьез обиделась.

Минут через двадцать мы с ней потянулись за одной и той же колбой, столкнувшись пальцами, и она громко сказала:

— Малфой, хотела бы я, чтобы твое сердце оказалось свободно. Ты чертовски притягателен!

Рок уставился на Ники, выпучив глаза, а я заподозрил, что в нашей лаборатории что-то неладно.

И эти двое тоже догадались, но решили, очевидно, в первую очередь воспользоваться ситуацией, а уж потом заниматься нашими общими проблемами.

— Ну что, Малфой, — затянул Себастьян с гадкой улыбочкой, — свободно твое сердце?

— Я… — тут же сорвалось с губ. Выхода у меня не было, слова сами выбирались наружу. — Не взаимно.

Коллеги посмотрели с сочувствием и пообещали, что в пятницу выпытают у меня подробности в баре. Никуда я не денусь, сказали они.

Нам серьезно попало от начальства. Ближайшие шесть недель нам предстояло отрабатывать чуть ли не по полторы смены, но ни это, ни даже угроза увольнений не отменяло моих «пыток» в «Голодном Дементоре».

Ники и Себастьян так незаметно втерлись в доверие, что через месяц, когда я услышал, как Грейнджер окликает меня в больничном коридоре, коллеги знали о ней почти столько же, сколько знал я. И практически так же были удивлены ее визиту.

В больничной мантии, накинутой поверх уличной, она торопилась ко мне и звала по имени. Рок с Рэдли дружелюбно поздоровались и тут же скрылись за дверью лаборатории, оставляя нас наедине. Грейнджер смущенно помялась и пояснила, что в Мунго попала какая-то ее подруга (полоумная Лавгуд, если не ошибаюсь), но с той уже все в порядке, и она подумала заглянуть ко мне на работу. Потом спросила, как мои дела. Я искренне ответил, что все хорошо. И тут Гермиона предложила посидеть с ней в кафе-мороженом неподалеку.

Я подумал примерно: «Какого черта ты появляешься, когда у меня все налаживается?!», но вслух произнес:

— Да. Увидимся там через час.

Изумленные Ники и Себастьян слушали мое лепетание, затем Рэдли всплеснула руками и заявила:

— Бог мой, конечно, мы тебя прикроем! Иди, красавчик, не трусь.

И я пошел, в который раз задумавшись, не мазохист ли я часом.

* * *

Мы сидели у большого окна и оба помешивали давно растворившийся сахар в чашках с чаем.

Грейнджер выглядела неплохо, даже как будто похорошела, только не исчезли окончательно мешки под глазами. Я собирался сказать ей комплимент, но как раз в тот момент Гермиона тоже заговорила, и в итоге беседе мы предпочли неловкую тишину.

— Ты еще не стала министром магии? — выдавил я через несколько минут.

Она рассмеялась и ответила, что нет, пока не стала, но по этому поводу много шуток. Я поделился с ней сожалением о расставании с остроумными министерскими слухами, а Грейнджер, чутко уловив в этой фразе иронию, подтвердила, что и слухи по мне соскучились.

Потом мы снова молчали. Я сгорал от любопытства: неужели она до сих пор встречается с Уизли? Кольца на пальце не было.

— Мне не хватает помощника, Драко, — мягко заметила Гермиона.

У меня даже слегка дрогнули пальцы. Я заполучил явную паранойю: в каждой фразе Грейнджер искал скрытый смысл, второе дно и надежду, которая уже давно должна была задохнуться во мне и умереть.

— Устаешь? — выпалил я.

И в ответ прозвучало:

— Очень.

Она выдохнула и мгновенно напомнила мне ту почти сдавшуюся, потрепанную жизнью Грейнджер в моей гостиной. Я не контролировал себя, а потому, наверное, все эмоции читались по лицу, как в открытой книге.

— О чем ты задумался, Драко?

Она задала этот вопрос очень вовремя. С языка сорвалось:

— Я всегда считал, что ты с ног до головы покрыта непробиваемой броней.

Грейнджер улыбнулась, но как-то несмело. В ее глазах поблескивало удивление.

Я признался: меня частенько злило, что ее практически невозможно было задеть словесно. Грейнджер вечно успокаивала своих дружков и ограждала их от перепалки со мной; только однажды я добился слёз гриффиндорской заучки — а потом на нее не действовало даже самое обидное оскорбление.

— Больше не произносишь это слово? — поинтересовалась Гермиона с ироничной усмешкой.

Но я не уделил внимания ее реплике. Я был в замешательстве. Почти напуган этой неправильностью Грейнджер, и сейчас представился редкий удобный случай высказать все и потребовать ответов. Я не хотел тратить время на обмен колкостями.

— Где твоя броня, Грейнджер?

Казалось, все застыло. Гермиона сидела, сохраняя на губах эту странную грустную улыбку, а за большим окном затихла даже листва на деревьях.

— Моя броня сплошь из брешей, — сказала Грейнджер наконец. Затем немного помолчала и добавила, склонившись над столом: — Как и твоя. Как и любого человека. Все мы притворяемся.

Я кивнул. И сказал Гермионе, что люблю ее.

* * *

Ники и Себастьяну не хватало только маггловского попкорна, который они однажды притащили на обед. Пока я пытался рассказать, как все прошло, коллеги раз пятнадцать по очереди ахали и охали и постоянно качали головами. Под конец я немного затормозил, и Себастьян в нетерпении кинул в меня мешочком с сушеными скарабеями.

— Не томи!

После моего признания Грейнджер была в замешательстве. Сначала хотела переспросить, потом передумала, и к тому моменту я сто десять раз пожалел о собственных словах.

— Скажи, что все закончилось хорошо! — в ужасе воскликнула Ники.

В итоге Грейнджер попросила всего одного — времени. И мы разошлись, а я до сих пор оставался в неведении, не ждал ли Гермиону дома ее рыжий дружок.

Рэдли принялась доказывать мне, что, если бы ждал, Грейнджер незамедлительно поведала бы мне об этом.

— Точно, — подтвердил Рок. — Или ты для нее настолько важен, что она сомневается в необходимости упоминать об их с Уизли отношениях.

Эта парочка пыталась меня приободрить, но мало что помогало. На предложение провернуть фокус с Грейнджер и Веритасерумом я поспешил ответить твердым отказом. Было еще несколько идей по злоупотреблению служебным положением и одновременному завоеванию Гермионы — все это отметалось, и мы пришли к выводу, что действовать придется старыми методами. Теоретически мы дали Грейнджер не так уж много времени, после чего меня должны были отправить к порогу ее дома с большим букетом ромашек.

Конечно, все пошло не по плану.

* * *

Через четыре дня я пришел в мэнор на обычный ужин. Но чтобы я оказался в состоянии, близком к обмороку, достаточно было фразы:

— Драко, у нас сегодня Гермиона в гостях.

— Что ты делаешь, мама?! — воскликнул я за секунду до того, как Грейнджер появилась в прихожей.

Она несмело поздоровалась, и все мы как ни в чем не бывало отправились в столовую.

Все прошло довольно мирно. Маме, как оказалось, понадобилась помощь «ответственного министерского работника», но для меня самого навсегда останется тайной, так ли уж она нуждалась в Гермионе.

После ужина Грейнджер попросила поговорить. В голове прокрутилась чертова куча мыслей, но я только кивнул и провел ее в гостиную.

— Драко, я тут подумала… — начала Гермиона, но я ее перебил.

— Скажи мне одну вещь, Грейнджер. Ты сейчас с Уизли?

Она смущенно замолкла. Ответила «нет», потом добавила:

— Не совсем.

— Значит, у меня есть шанс, — пришел я к выводу, и Гермиона на это премило улыбнулась.

Но радовался я недолго, потому что у Грейнджер в голове были свои идеи. Она обронила, что Нарцисса рассказала ей о Ники и Себастьяне. Гермиона попросила позвать их на прогулку, а сама она могла бы пригласить Гарри и Джинни.

— Давай без Поттеров, — взмолился я, скривившись.

Грейнджер посмеялась и согласилась, но познакомиться с моими друзьями все еще хотела. В конце концов я посчитал это неплохим предложением. Все-таки иногда в компании Грейнджер я был чересчур нервным, а Рок и Рэдли умели запросто начать веселую отвлеченную беседу. Кроме того, они бы никогда мне не отказали.

* * *

Мы гуляли в парке, обсуждали прохожих, старых знакомых и политические новости. Рок и Рэдли шутили напропалую, а когда настал удобный, по мнению Грейнджер, момент, она под каким-то глупым предлогом увела Ники на соседнюю тропинку.

На следующий день в лаборатории я выпытывал у Рэдли, о чем они шептались, но она за все время ограничилась лишь тем, что Гермиона абсолютно ее очаровала. Я вслух проклинал женскую солидарность, а Себастьян меня поддерживал — из солидарности мужской.

— Периодически она довольно нудная, — вдруг заявил Рок, имея в виду новую знакомую.

Я сначала хотел возмутиться его прямотой, но потом подумал и сказал, что я тоже. Себастьян расхохотался и поспешил согласиться.

— Точно. Вы либо идеальная пара, либо поубиваете друг друга.

Я бы предпочел первый вариант, но не стал делиться этим.

В целом я был рад, что Ники и Себастьян отнеслись к Грейнджер более чем благосклонно. Это почему-то было для меня важным. Наверное, действительно потому, что они были моими… друзьями.

Когда мы выползали из лаборатории, отработав свои последние сверхурочные часы, Ники просто сказала мне, что, если я напишу Грейнджер и приглашу куда-нибудь, та обязательно согласится. Я поблагодарил ее и, следуя совету, даже пожертвовал пунктуальностью, с которой всегда приходил на ужин в мэнор.

«Грейнджер, я хочу убрать с твоего лица эти пятна усталости. Знаю одно место на возвышении с чудесным видом и чуть разреженным воздухом. Предлагаю провести там субботнее утро. Если ты согласна, напиши, куда за тобой зайти».

Я и вправду не знал, где она живет, когда не с Уизли. И все еще немного опасался, что встречу рыжего на пороге и получу кулаком в глаз, стоит мне только попытаться вытащить Грейнджер на свидание.

Немного поразмыслив, я добавил к письму постскриптум:

«Пожалуйста, никаких Поттеров. И Ники с Себастьяном в это время заняты».

Молодая сова глядела на меня в ожидании, и через некоторое время я все-таки решился отправить ее к адресату. Спустя адские двадцать минут птица вернулась с ответом. Грейнджер написала адрес, а в постскриптуме указала, что моей компании ей будет вполне достаточно.

Пытаясь успокоиться, я даже немного перекормил сову печеньем. Наконец, когда меня чуть отпустило, отправился в мэнор и весь проведенный там вечер своим радостным оскалом, пожалуй, мало напоминал истинного Малфоя.

Мама была счастлива.

* * *

Два месяца спустя

— Драко… что?

Отец пережил свой недолгий срок в Азкабане, уплатил гигантские штрафы, сдал следствию всех своих бывших «друзей». Теперь он, значительно похудевший, сидел во главе стола и демонстрировал, что отчаянно надеется на слуховые галлюцинации.

— Встречается с Гермионой Грейнджер, — терпеливо повторила мама и поднесла ко рту кусочек индейки на вилке.

Отец отложил приборы и перевел на меня прожигающий самые надежные преграды взгляд. Он поинтересовался, не хочу ли я рассказать об этом поподробней, а я спросил, какой срок дают за убийство сына. Люциус отодвинул тарелку.

— Пусть домовики подают десерт, Нарцисса.

На этом разговор был отложен до вечера. Я провел у Люциуса в кабинете добрых два часа, и за это время понял, что отец немного изменился. Он, конечно, не одарил нас с Грейнджер благословением, но больше молчал в раздумьях, чем угрожал. Мы закончили тем, что отцу надо было побыть немного на свободе, чтобы понять, как у разных семей обстоит дело с репутацией. И тогда, говорил он, можно будет подобрать хорошую чистокровную ведьму в жены.

— А жениться второй раз на одной и той же грязнокровке — просто смешно.

Но я уловил что-то в его глазах и интонации. Люциус так внимательно вглядывался в меня, что мог бы увидеть то, что я хотел ему показать. Он ни разу не сказал «ты — Малфой», только раз назвал Гермиону грязнокровкой и больше никак ее не оскорблял.

— Господи, ты жив! — воскликнула Грейнджер, когда мы увиделись.

Я сказал, что мама после моего разговора с отцом встретила меня точно так же.

— Ты, кстати, тоже пока жива, — отметил я.

Гермиона с некоторым опасением отнеслась к этому «пока», но я посчитал, что вправе пообещать ей еще долгие годы жизни. Когда мы шли вдоль новых магических построек, она продолжала хмуриться — до самого Министерства. У меня был выходной, а ее обед заканчивался.

— Знаешь, что я хочу сказать, Грейнджер?

Мы остановились у камина, через который можно было попасть в атриум. Гермиона взволнованно подняла на меня глаза и вздохнула, как будто зная, что услышит. Но моего «подожди, все будет хорошо» больше не последовало.

— Ты самая большая брешь в моей броне, — заявил я, и Грейнджер начала меняться в лице. — Но я от этого только чувствую себя живее.

— Долго ты это придумывал? — спросила она с легким сарказмом в голосе.

— Само вчера ночью в голову пришло.

Гермиона рассмеялась и уткнулась лбом в мое плечо.

Жаль, что нельзя было принести этот смех в хрустальной вазочке отцу как веский довод в пользу «повторного брака с грязнокровкой». Неважно было, в конце концов, насколько Грейнджер правильная и как хорошо каждый из нас притворялся непробиваемым. Гермиона была со мной рядом, и мне хотелось надеяться, что именно это служило причиной ее участившихся контрударов на дружеские подколы.

Еще она с легкостью осаживала конкурентов на работе, и я иногда даже жалел, что ушел из Министерства и не мог наблюдать это постоянно.

Себастьян замечал, что Гермиона становится все большей занудой. Я отшучивался, что и сам меняюсь в том же направлении. Ники была по-прежнему очарована новой подругой, а однажды посмела признаться, что и Уизли ей нравится.

Чета Поттер предпочитала что-то между благосклонным ко мне отношением и игнорированием нашего с Грейнджер возможного общего будущего. Героя магического мира Гермиона держала в крепкой узде и затыкала либо меня, либо его, когда атмосфера общих посиделок накалялась. Его женушку контролировать было невозможно. Поначалу я еле успевал отражать нападки Джиневры (Поттер в это время противно улыбался), а потом мы договорились о квиддичном матче и с той поры всю злобу от конфликтов выражали в атаках. Даже составам команд уже не уделялось особого внимания: однажды вся моя состояла из семейки Уизли.

Отец продолжал пребывать в раздумьях. А когда я затащил-таки Гермиону в мэнор на ужин, Люциус спрятал улыбку за бокалом вина, слушая амбициозные планы Грейнджер касательно карьеры, выраженные уверенным потоком слов. По крайней мере, ее непосредственный начальник уже собирался на пенсию, и министр магии как-то намекнул…

Грейнджер сказала, что тоже любит меня, после нашей первой ночи. Я все смеялся над Гермионой: стало ясно, как добиться от нее любых признаний. Она злилась, обижалась, а потом как-то так все провернула, что в другую ночь и утром после я тоже готов был признаться в чем угодно и даже клялся, но половину из этого делал в бессознательном состоянии. Пришел черед Гермионы подкалывать меня при первом удобном случае.

— Если ее не сбросят с поста заместителя начальника отдела, ты можешь покрутить роман, — говорил отец. — А там посмотрим.

Но все это сильно затянулось, и еще через полгода никто, похоже, не был против того, что я заказал почистить фамильное кольцо еще разок.

Грейнджер сказала «да», мама ограничилась лаконичным «что ж, как пожелаешь», а отец опять порекомендовал моей старой-новой жене укреплять влияние в Министерстве, иначе наш брак потеряет для него всякий смысл.

Все шло своим чередом. И, похоже, жизнь налаживалась.