День, который я запомню... (джен)

Один из вечерних поездов до Кони-Айленда был пуст как никогда. Ещё бы, сегодня вечер четверга, и непонятно, чем таким интересным заняться всего за день до уик-энда. Парк аттракционов и колесо обозрения уже не работают, а дельфины в аквапарке заслуженно отдыхают, устав от шумливой публики и сложнейших воздушных сальто. В сухом остатке оказываются таксисты. Большинство из них отправляется домой, а некоторые, махнув рукой на неудачный день, заглядывают в приглянувшиеся кабачки ради кружки свежего пивка и порции копчёной рыбки. Лишь самые стойкие, свято уверовавшие оптимисты призрачно надеются на запоздалых гуляк с пачкой долларов в кармане или же на случайных прохожих, внезапно заторопившихся в аэропорт или куда-нибудь ещё.

— Шанс всегда остаётся! — пристально наблюдая за выходом с перрона, невесело хмыкнул темнокожий паренёк с копной колоритных дредов. Его желтый «шевроле» с эмблемой местного таксопарка устал жариться на солнце, и чувак с тоскливой надеждой провожал взглядом редких прохожих. Вот семейная пара с маленьким ребёнком, вот группа развесёлых молодых людей, вот троица загорелых, обветренных мужчин, шагающих вразвалочку, вот... Ямаец откровенно сбился со счёта, гадая, кто же его последний клиент, но перрон опустел, а на удачное завершение рабочего дня не появилось ни малейшего намёка.

— Дьявол, нет в мире счастья! — незлобиво поправив ворот липнувшей к телу рубахи, таксист запустил мотор, собираясь отъезжать, как вдруг из-за угла станционного здания появились двое. Средних лет мужчина и девушка, взявшись за руки, двигались по направлению к одинокому такси, приткнувшемуся у обочины. Мужчина был облачён в строгий костюм и белую рубашку с галстуком, девушка — в тёмное глухое платье и чёрные туфли на низком каблуке. Не дойдя до машины около десяти шагов, пара остановилась. Бережно обняв спутницу, мужчина осторожно привлёк её к своему плечу, заботливо поглаживая стройную спину и хрупкие плечи. Тёплый ветерок слегка шевелил его русые, с едва заметной проседью волосы; выразительно складывая узкие прямые губы, мужчина что-то неторопливо говорил, а его спутница лишь безразлично пожимала плечами.

Со своего места водитель хорошо рассмотрел лицо незнакомца. Мрачное и осунувшееся, с мешками под глазами, оно вызывало невольное сострадание. Казалось, мужчина испытывал сильнейшую душевную боль, и, похоже, не он один. Обхватив свои узкие плечи, девушка подставляла лоб и щёки под его трогательные поцелуи. Немного отстранившись, она понуро склонила голову, и ямаец явственно разглядел неровную линию волос на её затылке. Как будто она сама себя постригла. Затем мужчина вновь прижал девушку к своей груди и поманил нетерпеливо вытянувшего шею водителя. Обрадовавшись, ямаец поспешил приблизиться, пока клиенты не передумали.

— До пирса довезете? — мужчина устало нагнулся к открытому окошку, ощутимо дохнул алкоголем. В ответ шофёр с готовностью кивнул, и когда пассажиры расселись, уверенно нажал на газ: маршрут был привычен, как никогда. Теперь даже и не скажешь, скольким клиентам пришлась по вкусу эта поездка. Золотистые песчаные россыпи, раскидистые пальмы и синеющая вдали гладь моря не на шутку притягивали к себе внимание, но припозднившимся пассажирам было всё равно. Крепко сцепив руки, они безразлично смотрели перед собой, и водитель смог наконец-то получше рассмотреть незнакомку, обликом схожую со своим спутником.

Красивое, с правильными чертами, но опухшее от обильных слёз лицо, бесцветные, искусанные до крови губы и потухший взгляд подтверждали догадку о невосполнимой утрате. Кажется, и сейчас девушка плакала, но незаметно прикладывая к глазам скомканный платок, всеми силами старалась это скрыть. Мужчина тоже крепился, но глаза, покрасневшие от алкоголя и скупых мужских слёз, выдавали его состояние.

Почувствовав себя неуютно, водитель горестно вздохнул. Его жена, преждевременно схоронившая мать, в день похорон выглядела так же, как и эта юная леди. Что поделать, утрата близких — это трагедия для любого человека, и поэтому он не станет драть с них три шкуры. Разве только десятку на бензин, а на пиво найдётся и у себя. Притормозив у пляжа, начинающегося от самого пирса, ямаец молча высадил пассажиров и даже немного удивился, получив тридцатку, но возражать не стал. Развернувшись, «шевроле» покатил обратно, а отец и дочь, не расцепляя рук, побрели к полосе прибоя.

Словно в насмешку погода была прекрасна. Ласковые лучи солнца, уходящего за горизонт, прощально скользили над неспокойной морской гладью. Набегая, игривые зеленоватые буруны сталкивались с отмелью и, теряя силу, временно отступали, чтобы через несколько мгновений снова накатить на податливый песок. Движением волн море упорно выбрасывало на берег различный мусор: смятые пластиковые бутылочки, обломки деревяшек, измочаленные обрывки шпагата и даже поплавок от рыбацкой сети, выцветший от времени и морской соли. Как бы намекая: «Это ваше, люди, возьмите, может пригодиться», море возвращало неблагодарному человечеству его материальные грешки.

«Красота природы умеет завораживать!» — опустившись на мелкий горячий песок, Кейт невольно вспомнила любимую фразу мамы, но сейчас она была не в состоянии оценить великолепие морского пейзажа. Когда-то, выезжая всей семьёй на уик-энд, они не уставали любоваться дикой красотой и неповторимостью горных вершин, облачённых в кучерявые шапки облаков, выискивали объективом величавые корабельные сосны и прозрачную синеву озёр, чтобы потом, тщательно отобрав удачные снимки, поместить их в домашний фотоальбом.

— Дом... Мама... — горько вздохнула Кейт. Она почувствовала, как заново перехватывает дыхание, а крупные тяжелые капли непроизвольно срываются с ресниц. Казалось бы, и позавчера, и вчера, и сегодня, девушка уже выплакала всю свою боль, но от каждого сдавливающего грудь воспоминания слезы начинали катиться вновь. Подтянув колени к груди, Кейт уткнулась в них лицом и разрыдалась. Её хрупкие плечи под чёрным платьем мелко тряслись в такт душевным стонам.

«Почему, мама, почему? Кто посмел поднять на тебя руку? Господи, помоги пережить эту боль! Господи!»

На Джима тоже было жалко смотреть. Опустошенный, подавленный, беспомощно наблюдающий за плачущей навзрыд дочерью, он не знал, чем ей помочь. Слова были бесполезны, и взгляд Беккета рассеянно скользил по гребням волн в белых точках чаек, устремлялся за далекий горизонт и снова возвращался к полосе прибоя и к той, от чьих страданий так болело сердце.

«Господи, помоги нам пережить этот день!»

Ссутулившись и держа руки в карманах, Джим устало побрел к ласкающей глаз кромке моря. Сегодняшний день навсегда отделил их безоблачное прошлое от гнетущего будущего, и теперь он знал наверняка, что деятельная натура его дочери, избрав новое течение жизни, уже никогда не позволит ей стать юристом по гражданским делам. Правда, это будет потом, позже, но как же поступить сейчас, как её поддержать? Джим до боли закусил верхнюю губу, смахнул скупую слезу. Гнетущие воспоминания останутся на всю жизнь, и эта услужливая «дама» — память старательно сохранит их скорбь. Может быть, сделать дочери небольшой подарок? Но не будет ли он неуместным в такой момент? Джим недовольно нахмурил брови. Пусть лучше это будет памятный знак, символ их осиротевшего семейного союза, маленькая частичка приятных воспоминаний в трагичном, беспросветном прошлом. Сей добрый знак со временем обязательно пригодится, когда справедливость восторжествует и успокоится душа.

Немного приободрившись, Джим скосил взгляд на дочь. Кейт уже практически успокоилась, лишь изредка всхлипывала, неподвижно созерцая комок водорослей у своих ног. Джим побрел вдоль берега, подбирая всякую всячину и стараясь не начерпать воды в ботинки. Разгулявшись не на шутку, его фантазия руководила расчётливыми действиями. Набрав полные руки, Джим присел рядом с дочерью, спиной к спине, и принялся что-то мастерить.

Через несколько минут поделка была готова. Бережно держа её двумя пальцами, Джим пересел сбоку и осторожно тронул хрупкое плечо, привлекая внимание.

— Что это, папа? — безразлично поинтересовалась девушка, отрешённо глядя на странную фигурку из веточек, коры и обрывков шпагата, которую протягивал отец. — Что это такое?

— Скромный символ добродетели, дочка, — тяжко вздохнул Беккет. Каждое слово давалось ему с трудом. — Раз этот день навсегда запомнится, должно быть в нём хоть что-то чистое и светлое.

Девушка положила фигурку на ладонь, долго и неопределённо смотрела на неё и вдруг несмело улыбнулась вымученным движением губ.

— Да, папа, это будет день, который я навсегда запомню, — медленно проговорила девушка, бережно оглаживая фигурку. Отец смастерил её на совесть. Тонкий палец Кейт осторожно прошёлся по прутикам-ножкам, обвёл по неровному контуру голову из кусочка коры, скреплённую с «телом» обрывком шпагата. — И ты прав, папа, на сто процентов прав. Мы и наш внутренний семейный мир уже никогда не будем такими, как раньше, и поэтому глупо говорить о прежних планах на жизнь. Раз я перед мамой в неоплатном долгу, то твёрдо решила поступать в полицейскую академию. Чтобы найти и покарать убийцу, другого выхода нет.

Джим горестно склонил голову: упорства и целеустремлённости его дочери не занимать.

— Я принимаю твой выбор, Кейти, но что если погоня за справедливостью растянется на много лет? Не на год или два, а навсегда? Ведь нельзя же жить вечно натянутой как струна и мучиться под тяжким грузом несовершённой мести. Так можно сломаться и никогда не разглядеть своего счастья.

— Я не жду от будущего ничего хорошего, — упрямо закусила губу Кейт, осторожно поглаживая фигурку, — но знай, папа, что мне по силам всё выдержать, иначе я не буду сама собой.

Прикрыв ладонями лицо, Джим грустно вздохнул.

— Надеюсь, что теперь у тебя останется хотя бы одно приятное воспоминание о дне, который ты навсегда запомнишь. Единственная вещь, на которую молюсь и уповаю: пусть рядом с тобой когда-нибудь обязательно появится преданный, любящий человек, способный принять тебя такую, какая есть, со всеми достоинствами и недостатками. Обещай мне, Кейти, что ты покажешь ему этого человечка и расскажешь всё без утайки. Почему-то я уверен, что он тебя поймет.

— Я обещаю, папа!