Иные (гет)

* * *

Не безбожники, а ревнители благочестия послали Христа на Голгофу.

Гертруд фон Лефорт

«Не промахнуться бы на старости лет. Главное, сгруппироваться. Ох, едва не забыла, очки обязательно снять и в очечник их, а то мало ли... Без глаз можно остаться. Надеюсь, магглы к ним как не захаживали, так и не захаживают, чаи не распивают. Не хватало еще неприятностей с магоправами [1].

Минерва МакГонагалл никогда не любила аппарировать. У анимагов такой способ перемещения редко удавался на славу, но делать было нечего: оставалось только зажмуриться по привычке, глубоко вздохнуть, сосредоточиться, представив себе конечную точку и...

— Аппарейд.

Жесткий вихрь привычно всосал в себя хрупкое тело, жестоко сплющив каждую клеточку. Одна, две, три секунды... До чего же долго они длятся, когда из спадающихся легких словно ударом выбивает весь воздух; кажется, что кости перемалываются в крошку, а от мозга не остается ничего, кроме крошечной точки, вбирающей в себя на эти секунды все возможные ощущения и всю память. Эта точка такая тяжелая... Очень. Она разрастается, притягивая к себе всё, что в обычном состоянии зовётся внутренностями, и за время аппарации смещается из черепной коробки в район пупка.

«У магглов это зовется третьим законом Ньютона», — почему-то именно эта мысль выплеснулась первой в тот момент, когда точка, разросшаяся до размеров пузыря, лопнула, извергнув содержимое. Оно мгновенно расправилось, как маггловский надувной плот, после чего медленно и верно начало оттекать к положенным природой местам, пока аппарационная воронка захлопывалась с громким треском.

«А вот и Давина...»

Первый вздох был особенно болезнен. Как в минуту рождения. Ноги дрожали и подгибались.

Досточтимая супруга члена магистрата Инвернесса, никак не ожидавшая такой оказии, вздрогнула и, несмотря на почтенные годы, громко взвизгнула. Волшебная палочка, при помощи которой она собиралась зачаровать сито для просеивания муки, едва не выпала из рук. Несмотря на то, что завтра Давине должно было исполниться семьдесят, её резкие порывистые движения никуда не делись, а крутой разворот на месте, от которого брат Минервы Роберт в своё время потерял голову, не утратил изящества и стремительности.

— Кто здесь? Ой!.. — хозяйка всплеснула руками и, машинально бросив на стол палочку, кинулась к Минерве. — Минни! Да что ж это?.. Да как же так? Ни я, ни Роберт даже не предполагали, что ты сегодня прибудешь, ждали к самому празднику.

— Неужели? Я же посылала сову и передавала, что буду сегодня-завтра, разве не так?

— Так-то так, но мы уже привыкли, что наша дорогая сестрица[2] не может расстаться с работой до последнего.

— Дэви, сама подумай, какая сейчас работа? Лето же.

— Ну и что. Пусть детей в Хогвартсе и нет, но разве «Трансфигурация сегодня» может хоть месяц без твоей статьи обойтись? — Давина крепко сжала золовку в объятиях.

— Ох, Дэви, пусти, задушишь! — улыбнулась Минерва, снимая высокую остроконечную шляпу и расстегивая шелковую изумрудно-зеленую мантию, под которой пряталась высокая стройная фигура, неправдоподобно великолепная для женщины неполных семидесяти семи лет.

— А ты не меняешься, — чинно произнесла Давина, окидывая золовку завистливым взглядом.

Минерва не стала спорить. Сегодня утром она дольше, чем обычно, разглядывала себя в зеркале. Вроде всё, как всегда, но впервые за долгие годы ей захотелось выглядеть сногсшибательно — элегантно, утонченно и, главное, с лоском. Зачем, Минерва и сама не понимала, ведь с юных лет одежде она придавала даже не второе, и не третье, а, дай Мерлин, десятое значение. Главное, чтобы всё было в чистоте и порядке, а модные фасоны лучше стать не помогут. Да и зачем? Кого ей покорять? Очаровывать мужчин нужно в молодости, а её время ушло — окончательно и бесповоротно. Она поняла это, как только похоронила Элфинстоуна, побыв замужем неполных три года. Всего-то! Вышла в сорок семь, овдовела в сорок девять. Так для чего строгой здравомыслящей директрисе Хогвартса собираться к брату и невестке, словно на выпускной бал? Да, ей очень хотелось выглядеть красиво, но... неизвестно почему, и это смущало Минерву больше всего. Она терпеть не могла, если что-то не поддавалось объяснению, и, тем не менее, тщательно подобрала наряд из самых лучших своих вещей. Одевшись, Минерва вновь взглянула в зеркало и улыбнулась. Неожиданно собственное отражение ей очень понравилось: длинная, почти до самых щиколоток, узкая юбка из родового зелено-баклажанового тартана МакГонагаллов[3] мягко облегала стройную талию, простая белая блузка с длинными рукавами и эмалевой брошкой в виде цветка чертополоха освежала строгое умное лицо со следами былой привлекательности. Неумолимое время всё ж успело коснуться и его: испещрило узорами из тоненьких, словно паутинка, морщинок кожу вокруг глаз, грубо, будто неумелым резцом, углубило носогубные складки, безжалостно опустило уголки некогда упрямых тонких губ.

«И никуда от этого не деться...»

— ...разве что седых волос прибавилось, — голос невестки звучал где-то далеко, словно в другом измерении.

Минерва сконцентрировалась на этом голосе и постаралась вынырнуть из омута грустных размышлений о собственной жизни, в который последнее время погружалась всё чаще. Самое странное, что случалось это непроизвольно: первая мысль мелькала вроде как по делу, за ней — другая, после — третья, и вот уже она глубоко в себе. В такие минуты Минерва не слышала, что ей говорили, не видела никого и ничего вокруг, а вспоминала, вспоминала... Всё важное, нужное, ценное — это, оказывается, прошлое, то, что хранится в памяти. В настоящем всё ровно и, что уж греха таить, буднично. Оно, конечно, тоже очень важно, ведь в нем — сотни мальчишек и девчонок, что учатся в Хогвартсе, все те, за кого она отвечает головой. И в будущем тоже будут только они. А в прошлом... В прошлом тоже были дети, но тогда жизнь всё же кипела, буйствовала, была полна красок, переживаний и впечатлений. И каждое оставило свой след. Вот почему Минерва упорно отказывалась сливать воспоминания в думоотвод. Они слишком много значили для неё и должны принадлежать лишь ей.

— Да уж... — усмешка ей самой показалась печальной и... горькой. — Никто из нас не молодеет. Вот и ты завтра на восьмой десяток перескочишь. Кстати, как вы тут поживали без меня? Как дела у Роберта?

— Всё хорошо, Мерлин сохрани. Жив-здоров твой братец, по-прежнему заседает в магистрате и занимается нуждами порта.

— И что, ни разу не прокололся?

— Ну, Минни, обижаешь... — обиженно надула губы невестка, взяв со стола палочку. — Роберт всё же не маленький мальчик. Да и привыкли мы за столько лет с магглами бок о бок работать. Что поделать, приходится быть начеку.

— Ну и хорошо, — Минерва присела на табурет и прикрыла глаза, по привычке потерев тонкими суховатыми пальцами переносицу. — Не забывайте только Репелло Маглеум регулярно обновлять, а то мало ли что.

— Ой, Минерва, прекрати нудеть, — хихикнула Давина. — Не забывай, Брюс — сотрудник Отдела Тайн. С ним не забалуешь и не расслабишься.

— Ох, как давно я его не видела!.. — Минерва достала очки и привычно водрузила их на нос. — Никак не пересечемся. В последнее время он мне совсем мальчишкой вспоминается. Он и Грир. Никогда не забуду, как они уминали оладьи с ежевичным сиропом, что Эл готовил. За обе щеки уписывали. За ушами трещало на весь Хогсмид.

Она подперла рукой остро выступающий подбородок и вздохнула. Невестка тоже присела рядом.

— Сильно по Элу скучаешь? — осторожно спросила Давина, не надеясь на ответ. Обычно Минерва не любила разговоров о покойном муже, терялась, давилась и спешила перевести разговор на другую тему, но сейчас она подняла голову и устремила на Давину колючий испытующий взгляд.

— Нет. Сейчас уже нет.

«А всё потому, что в последнее время всё чаще думаю о другом. О том, чьей судьбой, как и своей, распорядилась одним махом: и сама ничего не объяснила, и его выслушать не пожелала. И ничего теперь не исправить, потому что...»

Минерва тихо всхлипнула, вспомнив мамины письма. В первом Изабель МакГонагалл писала, что «хорошенький соседский мальчишка» Дугал МакГрегор через три месяца после её отъезда в Лондон женился на пухлощекой хохотушке Сондре — дочери Улика Линдси, местного фермера, чьи угодья граничили с владениями МакГрегоров. Минерва тогда проплакала целый день, а на все вопросы обеспокоенного её состоянием Элфинстоуна лишь скупо цедила сквозь зубы какую-то ерунду о семейных проблемах. Второе мать написала в декабре восемьдесят первого, незадолго до собственной смерти, видно, хотела исповедоваться любимой дочери, покаяться. Ведь Минерва не знала ни того, что Дугал МакГрегор погиб, покончив с собой, ни причины, по которой он это сделал.

«Он, как овдовел, пришел ко мне и потребовал твой лондонский адрес, сказал, что хочет поговорить с тобой и узнать, почему ты с ним так поступила. Я была в шоке, ведь ты перед отъездом даже не намекнула о ваших с ним отношениях. Прости, Минерва, но я испугалась. Я всегда боялась, с того самого момента, как вышла замуж за твоего отца. Боялась, что о том, кто мы, станет известно магглам. А правда в таких делах — самая большая глупость, из-за неё вся наша с Робертом супружеская жизнь разбилась вдребезги. Твой отец перестал доверять мне, всё время боялся огласки. Еще бы! Где ж такое видано — пастор, и вдруг женат на ведьме? Самой настоящей!.. Я до сих пор обливаюсь холодным потом при воспоминании об этой... мерзости... О строках из Священного Писания, будь оно неладно! Отец же с детства тебе его каждый вечер читал, ты должна помнить. «Ворожеи не оставляй в живых». Ну, каково, а? Дальше — больше: «Если найдётся среди тебя... мужчина или женщина, кто... пойдёт и станет служить иным богам, и поклонится им, или солнцу, или луне, или всему воинству небесному... то побей их камнями до смерти»? И еще не лучше — «Если твои родные призывают тебя поклоняться иным богам… то убей их… побей их камнями до смерти». Мордред побрал бы этот Ветхий Завет со всеми его напутствиями! Что отцу было делать? Поступать согласно Писанию или по велению сердца и разума? Вот он и разрывался — между верой и любовью к семье. Ты же помнишь, как отца бесил и пугал каждый стихийный выброс у Мака и Робби. Эти переживания и доконали его раньше времени. А Дугал тоже... из той же когорты. Своей судьбы я не пожелала бы тебе никогда, так что ты — молодец, всё сделала правильно. Спасибо Мерлину, что надоумил тебя и избавил от маггла-фанатика. Мне пришлось сказать Дугалу, что ты занимаешь важную секретную должность в Лондоне, замужем и очень счастлива. Прости, Минерва, у меня не было другого выхода. Видела бы ты его лицо! В секунду посерело, и ничего человеческого в нем не осталось. Через день МакГрегор сбросился со скалы в море. Тела так и не нашли, но свидетели видели, как в ту ночь он долго стоял на утёсе и во всё горло выкрикивал проклятия. А потом исчез. Его особо и не искали. Родители умерли, детей у них с Сондрой не было, а Гленне, его сестрице, — не знаю, помнишь ли ты её, — не терпелось прибрать к рукам ферму: земли у Дугала было много, особенно если учесть приданое жены. Так что маггловская полиция замяла это дело. Самоубийство, и точка. Многие не верили, что Дугал покончил с собой. Слишком уж религиозным он был, а тебе ли, дочери пастора, не знать, что Библия считает самоубийство тягчайшим из грехов. Что бы там ни было, но вот уже год прошел, а твоего МакГрегора нет как нет. Значит, вправду, любил тебя, раз на такой шаг пошёл. Мне до сих пор не по себе. Надеюсь, ты простишь меня. Я искренне раскаиваюсь в том, что всё так вышло, потому как знаю, что одной ногой в могиле. А перед лицом смерти не лгут...»

* * *

— Минерва, эй... Минерва! Да что с тобой? Ты вдруг побледнела, как поганка. Плохо себя чувствуешь? Ну, прости меня... Я нечаянно про Эла ляпнула. Не подумав. Да приди в себя, наконец!

Надо же, оказывается, Давина с такой силой трясла её за плечо, что тугой узел на затылке, утыканный шпильками, немного растрепался, а она даже не почувствовала. Совсем ничего.

Минерва встала.

— Прости, Давина, мне нужно отлучиться, а вы обедайте с Робертом без меня. Я не голодна.

— Ты что придумала? Куда собралась?

— У меня в ваших краях есть одно дело, не законченное два года назад... — Невестка нахмурилась при этих словах, а Минерва продолжала: — Помнишь, я рассказывала вам с Робом, Маком и Катрионой о магглорожденной девочке из Нэрна? Вы еще переглянулись и начали бормотать про какую-то секту. Меня до сих пор совесть терзает, что не сумела убедить её родителей. Они, как пить дать, жуткие фанатики, и боюсь, что за два года эти... инквизиторы её до сумасшествия довели, бесов изгоняя. Ну, разве может необученная волшебница грамотно запирать магию, если та настроена на любые сильные эмоции и всё время грозит выплеснуться? Никогда не забуду, как трёхлетний Малькольм во время грозы перекрасил волосы у родителей. Это он настолько испугался, дурачок. Нет, держать в себе эти всплески нельзя ни в коем случае. Это как не позволять человеку в туалет ходить: чем больше давит, тем страшней последствия. Ведьма должна колдовать, это её природа, суть. Знаешь, однажды мы с Альбусом разговаривали по душам, и он рассказал мне историю своей семьи. И о своей сестре — тоже. Ты же в общих чертах знаешь, что там за дело с Арианой Дамблдор было, книжку ритину все, кому не лень читали. Так вот, бедняжку до смерти напугали маггловские мальчишки: подсмотрели, как она колдует, и решили на костре сжечь, как заповедали им их пасторы. После пережитого она и стала иной: из-за страха перед собственной природой, перед магическими выплесками у неё помутился рассудок. Малышка раз от разу копила-копила в себе эту магию и... взрывалась от переизбытка. Однажды случилось ужасное — она прикончила собственную мать. Кто знает, что там за два года случилось с Чирсти Максвелл. Я, помню, просила Роберта с Малькольмом приглядеть за ней. Хотя бы узнать, как она живёт, что с ней творят родители. Мне страшно за неё, Давина. Она ж совсем ребёнок. Если эти идиоты вздумали выбивать из неё магию силой, рано или поздно случится непоправимое, и кто-нибудь серьёзно пострадает. Или, того хуже, погибнет.

— Ты права, — отозвалась Давина. Минерва заметила, что предпраздничное настроение невестки сдулось, как маггловский воздушный шарик. — Роберт пробовал узнать насчет малышки, но ничего не вышло. Известно только, что обычную пресвитерианскую общину превратил в секту фанатиков некто преподобный Дюг. Он негласно заправляет всем в Нэрне. Никто из посторонних его не видел и не знает, а местные боятся его, как огня, и во всём ему подчиняются. Роберт не решился вмешиваться. Сама понимаешь, Статут и законы, написанные по нему, не позволяют. Магглы — сами по себе, мы — тоже.

— Но Чирсти — не маггла. Она волшебница, пойми! — расстроенно воскликнула Минерва. — Я должна была убедить родителей ребенка, но не смогла.

— Никто не смог бы, Минни. Этот распроклятый Дюг уже три с лишним десятка лет терроризирует всех в том городишке. Из его цепких лап еще никто не уходил. Он там бог и господин.

— Посмотрим-посмотрим... — зло пробормотала Минерва, поднимаясь с табурета. — Я разузнаю, что там за одержимый хозяйничает и, Альбус мне свидетель, если понадобится, вырву малышку из его лап. Конечно, не обойтись без мракоборцев, но не беда: отдел возглавляет Гарри Поттер, а уж он пойдет мне навстречу. Гарри до сих пор не забыл, как его ужасные родственники-магглы издевались над ним...

— Издевались? — перебила Давина, ахнув.

— Да. Всё норовили вытравить из него магию унижениями и выморить голодом. После победы он мне много чего порассказал. Я как чувствовала насчет этих Дурсли. Очень уж не хотелось отдавать малыша в их семейку, да разве с Альбусом поспоришь. Что уж сейчас говорить об этом... Словом, если я попробую объяснить ситуацию мистеру Поттеру, думаю, он не откажется разобраться в ней.

— А как ты докажешь, что над девочкой издеваются и изгоняют из неё дьявола беззаконными и у магов, и у магглов способами?

— Нет ничего проще! И почему я тогда, два года назад, не догадалась о такой элементарной вещи — обернуться кошкой и проникнуть в дом тайком? Да любой член Визенгамота, лишь взглянув на мои воспоминания в думоотводе, даст добро на изъятие ребенка из этого ада.

Давина вздохнула.

— Да, хитро, ничего не скажешь, только, наверное, и девочку неплохо бы спросить: а ей это нужно? Может, она сама хочет избавиться от этой, как там магглы выражаются, дьявольщины? Может, семья и бог ей дороже всего? Кто ты такая, чтобы лишать её права выбора?

— Ты не понимаешь! — кипятилась Минерва, едва сдерживаясь. — Ей так и так нужно учиться контролировать магию, обращаться с нею по всем правилам и законам, а то до беды недалеко. Ладно, если б она родилась в семье волшебников, но кто её научит управляться с такой силищей у магглов?

— Что ж, — пожала плечами невестка, — делай, как знаешь, только умоляю, будь осторожна. И прости, но я должна буду о твоих планах рассказать Роберту, иначе он пустит меня на ингредиенты для зелий.

— Рассказывай.

* * *

Минерва не смогла бы объяснить самой себе, с чего вдруг после мыслей о Дугале она вспомнила эту девочку — Чирсти Максвелл, и почему ни с того, ни с сего так противно засосало под сердцем. Неужели она такая же, как тот самый таинственный преподобный Дюг? Он ревностно ограждает свою паству от всякой непотребной для ума и сердца истинного христианина чертовщины, наверняка грозит карами небесными, а она тоже... собирается вырвать маленькую волшебницу из рук этих благочестивых святош, не зная ни о её желаниях, ни об убеждениях. А вдруг Чирсти откажется? Ведь в законах об отношениях с магглами чётко прописано о свободной воле магглорожденного ребенка самому выбирать свой путь. Да и право определять судьбу своего чада у родителей никто не отбирал. Правда, и отказов до злополучного позапрошлого лета Минерва не помнила ни одного.

«Нет... Нужно хотя бы узнать, что обо всем этом думает сама девочка. Её никто не спрашивал о том, чего хочет она, а ведь мисс Максвелл — волшебница, и должна хотя бы узнать об этом. А еще уяснить, что её магия — это дар, а не проклятие. И уж, тем более, никакая не бесовщина. К тому же, не умея контролировать себя, она будет опасна для окружающих и себя самой. Решено, попробую еще раз, только теперь буду действовать иначе».

* * *

Минерва не знала, есть ли поблизости от территории общины, где проживали родители Чирсти, удобная для конечной точки аппарации подворотня или пустынный переулок; к тому же еще одно перемещение просто доконало бы её. Минерва решила не рисковать и, обменяв у невестки десять галеонов на фунты, попросила Давину вызвать такси.

Через полчаса она оказалась на окраине Нэрна, у высокого забора, за которым начиналась территория общины пресвитерианской церкви преподобного Дюга. Расплатившись, Минерва осмотрелась, решая с какой стороны подступиться к этому чертовому забору, казавшемуся неприступным. Высотой он был не менее восьми футов, так что неизвестно, получится ли у неё в кошачьем теле запрыгнуть на него.

«Вряд ли сумею. Нужно бы дерево поискать».

Через десять минут променада вдоль восточной стены Минерва МакГонагалл наконец обнаружила то, что ей было нужно: высокий вяз с раскидистой кроной красовался прямо у забора. Она внимательно взглянула по сторонам: магглов поблизости не было. Тут Минерва вспомнила, что для охраны частных владений магглы частенько устанавливают видеокамеры, о которых на праздновании десятилетия победы в Министерстве ей все уши прожужжал Артур Уизли, и взглянула наверх.

Так и есть. На заборе как раз рядом с толстой веткой вяза, раскинувшейся в сторону территории Дюга, примостилась эта маггловская штуковина. Она едва слышно жужжала и поворачивалась ярко блестевшим на солнце объективом в разные стороны.

«Придется поискать какое-нибудь укромное местечко».

Она перешла улицу и уверенной походкой направилась к мясному магазинчику, сверкавшему неоновой вывеской.

Через пять минут из-за заборчика, скрывающего задний дворик, заставленный мусорными ящиками с помятыми коробками и полиэтиленовыми пакетами, выбежала полосатая кошка с забавными отметинами вокруг глаз, напоминавшими очки. Она подбежала к вязу, присела рядышком и принялась внимательно наблюдать за видеокамерой, обозревавшей окрестности. Как только объектив камеры отвернулся в сторону, кошка мгновенно взмыла вверх по стволу. На несколько секунд она замерла на ветке, внимательно осматривая территорию, а в следующий миг была уже внизу.

* * *

«Так, вроде бы всё запомнила. Дорожка, клумбы... теперь налево... Ага, вот и дворец Дюга. Неудивительно, что добрая половина его адептов тут обитает. Наверное, пол-Нэрна запросто разместится с комфортом».

Все звуки в кошачьем обличье различались намного отчетливей, чем в человеческом. До Минервы донеслись отголоски пения псалмов. Изо всех кошачьих сил она бросилась к крыльцу, на котором по стойке «смирно» стояли два огромных охранника со сложенными на груди руками — блондин и брюнет. На поясе у каждого поблескивала новенькой кожей кобура.

«Придется надувать этих господ при помощи кошачьего обаяния».

— Мя-я-яу, — жалобно протянула Минерва, стараясь придать мордочке побольше трогательности.

— Смотри, Бакс, какая киса! — кивнул товарищу блондин. — Откуда она тут взялась?

— Не знаю, может, через забор перебралась. Ну-ка, кошечка, иди сюда, посмотрим, не навесили ли на тебя приспешники сатаны микрофонов или еще какой-нибудь гадости.

Не успела Минерва опомниться, как брюнет подхватил своей огромной пятерней её под брюшко и принялся внимательно осматривать каждый дюйм полосатой шкурки.

— Вроде ничего нет, обычная кошка. Гляди, Мэт, как она смотрит на меня, будто негодует от возмущения. Господь свидетель, никогда еще не видел кошку с таким взглядом.

— Она, наверное, голодная, вон, какая худая. Разве господь не заповедал нам заботиться о братьях наших меньших? А сегодня как раз преподобный распорядился всей охране на завтрак молочка отпустить. Я за завтраком не выпил, боюсь, что оно прокисло. Выливать — грех, молоко — результат трудов праведных примерных слуг господних, а киска, думаю, обрадуется.

— Наливай. Не пропадать же добру и божьей твари.

Минерва сидела, едва дыша, на руках у своего «благодетеля», и пока он доставал молочник с полки, наливал молоко в блюдечко, старалась не шевелиться.

«Только бы он вышел обратно на крыльцо».

Так и случилось. Не успел охранник прикрыть входную дверь, как Минерва опрометью ринулась вверх по лестнице.

Звуки псалмов прекратились. Теперь она ясно различала тонкий детский визг и свист хлыста.

«Да тут, похоже, регулярные экзекуции устраиваются», — внутри у Минервы всё перевернулось от гнева и возмущения.

Она остановилась рядом с огромными стеклянными дверями, за которыми раздавался уже крик подростка. Через минуту он перешел в хрип, а еще через секунду послышался рокочущий властный голос:

— Так будет с любым нечестивцем, дерзнувшим опорочить меня, наместника господа нашего! Бог даровал мне святость, как и пророку Елисею. Вспомните, что случилось с маленькими глупыми безбожниками, чьи грязные языки повернулись назвать пророка плешивым! Елисей проклял гадёнышей именем всевышнего, и бог услышал его! Он наслал на богохульников медведиц, и они растерзали поганцев в клочья, превратили их греховные тела в куски мяса.

«Четвертая книга Царств, глава вторая, стихи — двадцать третий-двадцать четвертый! — машинально вспомнила Минерва, мелко трясясь от ужаса и негодования. — Мерлин великий! Клянусь, что прекращу этот произвол, неприемлемый ни по божьим, ни по британским законам! Альбус, ты всё видишь и слышишь, помоги мне!»

Двери распахнулись. Минерва отскочила в сторону и увидела как двое высоких мужчин вытащили под руки бесчувственного мальчишку лет пятнадцати. Вся спина его напоминала кровавое месиво. У Минервы перехватило дыхание, а шерсть на загривке встала дыбом.

«Ну, преподобный Дюг, сейчас ты узнаешь, что такое настоящая сила! Не призрачная, придуманная кем-то когда-то, а та, что дана высшими силами и, может, даже твоим богом таким, как мы! Не тебе, а мне и другим волшебникам!»

— Что? Опять! В её руках взорвалась чашка? — взревел по-звериному тот самый голос. — Тащите сюда это бесовское отродье — Чирсти Максвелл! Сегодня я лично займусь этой ведьмой! Отныне в моём доме, омытом божественной благодатью, любая дьявольщина будет нещадно караться, и я каленым железом и плетью освобожу это грязное греховное тело от лукавого!

У Минервы сжалось сердце.

— Нет! Оставьте её! Она ребенок! Что вы делаете?! Пустите! Это всё из-за меня! Меня, накажите меня! — рыдала какая-то женщина. — Вы убьёте её!

«Это же мать Чирсти! — вспомнила Минерва. — Значит, она против того, чтобы находиться здесь! Против всех этих кошмаров, но... раз так, значит, отец Чирсти — клеврет этого деспота Дюга. Нельзя терять ни минуты, промедление смерти подобно. Нужно поскорее вызывать мракоборцев, а уж они знают, кого из магглов привлекать к этому делу».

И вновь пронзительный детский визг вперемешку с истошным женским плачем достиг чувствительных кошачьих ушей Минервы. Не теряя времени, полосатая кошка ринулась прочь из этого ада.

* * *

Никогда еще Гарри Поттер не видел, чтобы почтенная директриса Хогвартса, героиня Второй магической войны, несгибаемая Минерва МакГонагалл рыдала в голос. Как только Главный мракоборец получил от своего бывшего декана сообщение с Патронусом, немедленно собрался и при помощи официально полученного коллективного портключа добрался со своей командой до Нэрна. Адрес Минерва сообщила через свою серебристую кошечку. Второй Патронус направился в дом её брата Роберта, который тоже был на месте через пятнадцать минут. Младший из МакГонагаллов, Малькольм, прибыл чуть позже.

— Профессор, вы абсолютно уверены в том, что видели? — Гарри говорил четко, размеренно, стараясь контролировать эмоции. В глубине души он знал, что Минерва говорит правду, и когда услышал, каким издевательствам ежедневно подвергаются дети в логове преподобного Дюга, внутри у него заклокотала ярость. Он, отец троих детей, и представить себе не мог, что в маггловском мире в двадцать первом веке возможны такие вещи.

— Мистер Поттер, я клянусь вам!.. — Минерва совершенно обессилела. Мало ей было увиденного и услышанного, так в придачу ко всему в её словах сомневался любимый ученик.

— Я уже сообщил обо всём министру Кингсли. Он знает, с какими государственными службами необходимо связаться в данном случае, но, сами понимаете... — он потер лоб в том месте, где когда-то, давным-давно, гнездился крестраж Волдеморта, — ...мы не имеем права просто так вмешиваться в дела магглов.

— Мистер Поттер, речь идет о магглорожденной. Девочка, о которой рассказал вам мой Патронус, волшебница. Эти изуверы могли забить её до смерти. Прикончить! — голос её сорвался на взвизг. — Я боюсь, мы опоздали. Прошел уже час. Кто знает, чем закончилась та экзекуция, и сколько детей пострадало от рук этого преподобного тирана!

— Хорошо, — в голосе Поттера зазвенела сталь. Он оглядел своих людей и дал сигнал к готовности номер один: — Внимание, ребята! — он огляделся кругом. — Палочки не выпускаем из рук. Разбиваемся на группы. Итак, парни Рика блокируют все входы и выходы, Адам, вы вычисляете лейб-гвардейцев преподобного и нейтрализуете их, а им самим я займусь лично.

Уже смеркалось, и это было на руку волшебникам. Поттер, окруженный мракоборцами, незаметно наложил на площадку, с которой предстояло аппарировать, Репелло магглеум. Теперь маги были невидимы для глаз магглов.

— Гарри, я с вами, — дыхание Минервы сбивалось. Слёзы высохли, спина выпрямилась, а в светло-зеленых глазах, неправдоподобно огромных из-за очков, засверкала решимость.

— Нет, профессор, в эту змеиную яму вам соваться не с руки. Они могут быть вооружены. Маггловское оружие не менее опасно, чем волшебная палочка, уж поверьте.

— Гарри, я знаю об огнестрельном оружии. Я ведь выросла в семье маггловского пастора, и у моего отца было охотничье ружьё. Давайте, я тогда хоть расскажу вам, где стоят охранники, и сколько их у Дюга... И прошу, умоляю... Я хочу посмотреть в глаза этому нелюдю и сказать ему пару ласковых. Да... вот еще что... Я должна переговорить с матерью девочки и убедить её, пока еще есть время, что ребенку необходимо обучение в Хогвартсе.

— Девочка и её мать будут в вашем распоряжении, профессор, но Дюга я вам обещать не могу. Он преступник и понесет наказание по всей строгости закона.

Через пять минут обе группы были полностью готовы. Мракоборцы наложили на себя дезиллюминационные чары и с тихими хлопками аппарировали.

* * *

«Все задержанные были доставлены в штаб-квартиру мракоборцев, на второй уровень. Пастор Дюг оказался крепким орешком и попытался сопротивляться, а затем и улизнуть, но меткий Петрификус Тоталус самого Гарри Поттера уложил преступника наповал. Из лап помешанного преподобного пастора Дюга доблестные служители магического закона освободили более трехсот человек. Среди них — сквиб Аделаида Максвелл, урождённая Уоррингтон, и её тринадцатилетняя дочь, магглорожденная волшебница Чирсти Максвелл...»

Минерва отбросила в сторону «Ежедневный пророк» и прижала ладони к пылающим щекам.

«Значит, вот как... Преподобный Дюг!.. Сильно же мой камень ударил по тебе, Дугал МакГрегор. Жаль, что не зашиб до смерти. Тварь!.. Негодяй!.. Ты совершил преступление в отношении волшебницы и проведешь остаток своей никчемной жизни в Азкабане. В вашем мире ты одинок и никому не нужен. И вообще давным-давно мёртв, — она достала белоснежный платочек и утерла слезы, лившиеся в два ручья по тонкой сухой коже щек. — Мерлин, благодарю еще раз, что надоумил меня порвать с этим негодяем тогда... Кем бы я была теперь?.. Жалкой забитой фермершей? Ходила бы в синяках и дрожала ежесекундно о том, что мои дети — это и его дети. Этого психа!.. Ах, молодость, молодость!.. Ну, почему она ослепляет нас, заставляет видеть только то, что мы хотим, почему не дает разглядеть суть человеческую, ту, что таится в глубине души?..»

Минерва всхлипнула. Сколько бессонных дней и ночей провела она в юности, страдая от вынужденной разлуки с Дугалом, тогда еще любимым и единственным! Сколько времени потеряла! А ведь Элфинстоун делал ей предложение не раз и не два, когда она была молода. Только сейчас Минерва попробовала представить, что было бы, выйди она замуж за Эла не в сорок семь, а в двадцать с небольшим. Вместе, рука об руку, они занимались бы любимым делом, думали одинаково, до конца понимали друг друга, ничего не скрывали и не боялись будущего, засыпали и просыпались в объятиях друг друга долгие годы. У них непременно родились бы дети, не боявшиеся быть разоблаченными. Мальчики или девочки (а может, мальчишки с девчонками вместе) по фамилии Урхарт никогда не узнали бы жестокости и несправедливости. По крайней мере, от родителей. Но ничего уже не вернуть... Ни-че-го!

«А ведь это твой камень в меня, Дугал... Ты тоже загубил мою жизнь, появившись в ней. Не знаю, что было у тебя на уме тогда, когда мы...»

Поздний вечер, горы, покрытые сизой дымкой тумана, цветущий вереск под ногами, молочно-серебристая луна в небе и они... Лишь они, и никого кругом на многие мили. Мирным сном праведников, не подозревая ни о чём, почивали в своих постелях Роберт и Изабель МакГонагаллы, Гавин и Маргарет МакГрегоры, а их дети в ту секунду не думали ни о чём, кроме друг друга. У них была одна-единственная ночь, принадлежавшая только им. Каждый из них долгие годы помнил всё, что случилось тогда: частое дыхание, нежные руки, дотрагивающиеся до всего того, что трогать... нельзя, поцелуи, будоражащие кровь... Потом пришла очередь страхов, сомнений, терзаний, но разве способна хлипкая плотина благоразумия сдержать молодость и бурлящую от любви кровь. И вот уже Рубикон пройден, а дальше... А дальше — блаженство, море блаженства, тихий шепот, умоляющий потерпеть, сплетение двух юных обнаженных тел, утопающих во мху, слабый вскрик и стоны... стоны... Мольбы приникнуть поближе, сделать ТАК ещё раз... Она будет помнить, как дрожащие натруженные пальцы запутывались в её длинных разметавшихся волосах, влажных от утренней росы и тумана, он не забудет девичьи губы, легко прикасавшиеся к аккуратной круглой родинке на его левой щеке.

Потом настало время благодарных объятий — таких нежных и правильных...

А после был еще раз... И еще.

И в самом конце — слёзы счастья, страстный взгляд, оглушительное признание в любви, когда он ловко, точно истинный джентльмен, встал на одно колено и предложил ей стать его женой.

Под самое утро тихо-тихо, стараясь не шуметь, Минерва пробралась в свою комнату. И вот тогда всё рухнуло. Она достала из-под подушки волшебную палочку и, прижимая её к сердцу, заплакала навзрыд, понимая, что должна отказаться либо от любви, либо от магии. Её бог — волшебный мир — оказался сильнее; он настойчиво призывал её хранить верность ему, а для этого нужно было отринуть всех остальных, будь то Дугал МакГрегор или Иисус Христос. И она не посмела ослушаться.

Он изменился. Очень. Что поделать, такова участь всех семидесятисемилетних старцев — не быть такими, как в восемнадцать. Она тоже не стала моложе и прекраснее. Его вывели, держа под руки, мракоборцы, чтобы отправить в тюрьму Министерства, и их взгляды встретились. Совсем недолго, всего несколько секунд они смотрели друг на друга, но и их хватило, чтобы Минерва узнала его, а он — её.

Его глаза пылали ненавистью и злобой. Она зашипела точно кошка и тоже вперила в него взор, полный презрения. Почему-то он упёрся в ту самую злосчастную родинку на левой щеке. Маленькое пятнышко страшно разрослось, стало огромным и покрылось отвратительной торчащей в разные стороны растительностью. Длинные седые патлы преподобного поднялись от ветра над блестящей лысиной, словно пушинки огромного уродливого одуванчика.

— Ведьма! Проклятая ведьма! Всю жизнь мне испортила!.. Я узнал, кем ты была! Узнал! Я видел... Я подсмотрел в окно, как твоя мамаша, эта старая карга, наколдовала стакан из воздуха и налила в него воды из какой-то палки. И ты — такая же. Всех ведьм, вроде вас, нужно сжигать на кострах. Жаль, что большую часть вашего дьявольского племени не пережарили ещё тогда, в средние века!..

— Маггл! Жалкий презренный никчемный маггл! Это ты!.. Всё из-за тебя!.. Ты же хотел, чтобы тебя считали мёртвым, так что ж не сдох по-настоящему?! А твои обожаемые святоши — идиоты! Пережгли сотни, тысячи обычных ни в чём не повинных женщин! А нас нельзя сжечь! Нельзя! Для настоящей ведьмы сожжение на костре — лишь приятная процедура вроде массажа. Понял, ты, полоумный болван?!

Камни летели и летели в обе стороны, пока окончательно не погребли под собой милого трудолюбивого паренька и очаровательную остроумную девушку — их прежних, какими они были в восемнадцать лет.

* * *

Возраст, что ни говори, неумолимо брал своё; теперь после встречи с Дугом пропали все сомненья, что терзали душу в течение стольких лет, осталась лишь горечь. Сколько было упущено, сколько слёз пролито зря. Теперь смыслом жизни Минервы МакГонагалл до самого её конца будут чужие дети, их судьбы, их мечты и надежды.

Кстати, о детях. Минерва встала с кресла и, набросив на плечи клетчатую шаль, подошла к зеркалу. Ну, конечно, глаза заплаканы, красные, как у Волдеморта, но это ничего. Главное, она сумела защитить своего бога, то, что стало её сердцем и душой.

Спустившись по лестнице из кабинета директора, Минерва МакГонагалл направилась в башню Гриффиндора.

В спальне девочек третьего курса было тихо, тепло и уютно. На одной из кроватей спала худенькая девочка, укрытая одеялом до подбородка. Она мелко вздрагивала, постанывала во сне, время от времени вскрикивала и звала маму.

Конечно же, её мать была рядом. Женщина сидела на постели, держа ручку ребенка в своей ладони, нежно поглаживала пальцами запястье, где под тонкой детской кожей часто бился пульс, и сквозь слёзы шептала дочери слова утешения, говорила, что весь ужас позади, и теперь у них всё будет хорошо.

— Как вы, миссис Максвелл? А как Чирсти? Как она себя чувствует?

Женщина обернулась. Глаза её сами собой наполнились слезами.

— Спасибо, директор МакГонагалл... — она шмыгнула носом. — Уже лучше, гораздо лучше. И поблагодарите от меня мадам Помфри, она воистину искусница. Спинка у Чирсти уже почти зажила. Я ведь думала, что эти звери ей позвоночник перебили...

Миссис Максвелл не выдержала и заплакала навзрыд.

— Успокойтесь, Аделаида. Главное, мы успели вовремя. Представляю, сколько времени стиратели памяти из Министерства возились со всеми жертвами МакГрегора. Наверное, до самого утра всех магглов обрабатывали. Ох, а сколько проблем было у мистера Поттера и министра Шеклболта... Им ведь пришлось с господами из маггловских органов безопасности объясняться. Словом, расхлебывать кашу, заваренную МакГрегором, еще долго придётся.

Женщины помолчали какое-то время, пристально разглядывая спящую девочку.

— Знаете, миссис Максвелл... — Минерва постаралась придать голосу твердости, — ...я понимаю, что вам очень тяжело, но сейчас самое время поговорить об одной важной вещи.

— О чем? — миссис Максвелл отерла глаза рукой.

— Вы же понимаете, что Чирсти должна учиться. Она, конечно, очень отстала, почти на два курса, но думаю, в оставшиеся три недели мы успеем кое-что нагнать. Мы с профессорами Хогвартса все вместе будем заниматься с ней. Чирсти справится. А потом вместе с ней и с вами побываем в Косом переулке, купим ей волшебную палочку и всё, что необходимо для учебы.

— А я? Что будет со мной? Простите, профессор, мне некуда идти, и если мне нельзя будет остаться здесь, значит, я заберу с собой Чирсти и...

— Не говорите глупости. Это ваш мир. Что-нибудь придумаем. В Хогсмиде, думаю, подыщем для вас несложную работу.

Аделаида снова разрыдалась.

— Спасибо, профессор... Знаете, я ведь думала, что мне никогда не удастся взглянуть на Хогвартс хотя бы издали и хоть одним глазком, а тут — такое... Если б я была волшебницей, разве позволила бы мужу так обращаться с собой? Мне этот преподобный сразу не понравился. Злобный, жадный, сластолюбивый. Говорят, он появился откуда ни возьмись в Нэрне лет тридцать пять назад и сразу же начал проповедовать. Уже через год добрая сотня прихожан готова была ему в рот смотреть. Я всё с ужасом ждала, когда у Чирсти начнутся выбросы...

— Ждали? — приподняла бровь МакГонагалл.

— Да, ждала. Почему-то я была уверена, что моя малышка в отличие от меня, сквибом не окажется. Так и случилось... — несчастная женщина захлебнулась слезами. — Вот тут-то преподобный и начал капать на мозги моему мужу. Насчет ведьмы. А Чарльз — он ведь дурачок, к тому же такой впечатлительный. Всему верил. Он тоже боялся преподобного, как огня. Пастора Дюга все боялись.

Лицо Минервы Макгонагалл помрачнело. Она строго взглянула из-под очков на мать Чирсти и покачала головой.

— Прекратите, мисс Уоррингтон... простите, миссис Максвелл, называть этого преступника пастором. В нем от пастуха, воистину пекущегося о своём стаде, одно название. Обычный преступник, — мадам директор, совсем не ожидая от себя такого, злорадно хохотнула. — И за расправу над несовершеннолетней волшебницей этот старый упырь закончит свои дни в Азкабане, заодно расплатится и за остальные свои злодеяния. Он и маггловских ребятишек постоянно тиранил. Я ведь так поняла, что ему доставляло удовольствие видеть, как секут детей. Тварь! Какая же он тварь!..

— А разве можно маггла упрятать в Азкабан?

— Конечно. Законы меняются. Если волшебник пристрелит кого-нибудь из пистолета или собьет пешехода, будучи за рулём под мухой, его будут судить маггловским судом. Мистер Дугал МакГрегор издевался над волшебницей за то, что она волшебница, стало быть, предстанет перед Визенгамотом.

— Профессор, а?.. — она запнулась.

— Что, Аделаида?

— А как мы будем разубеждать её? — женщина взглянула на дочь и тяжело вздохнула. — Ей ведь паст... простите, этот Дюг и мой муж головёнку полностью промыли. С этим Писанием. Чирсти и впрямь верит, что она отродье сатаны.

Макгонагалл осторожно присела на краешек постели и легонько погладила миссис Максвелл по тыльной стороне кисти.

— Успокойтесь, всему своё время. Пусть вначале девочка выздоровеет. А уж после... Ну, попробуем убедить её, что бог — это любовь и доброта, а не ненависть к тем, кто с ним не согласен. Истинный бог созидает и направляет, а не уничтожает. Она ведь христианка, а христианский Бог не может призывать убивать родных и близких только за то, что они имеют собственное суждение о вещах, собственные взгляды и желание идти по жизни своим путём. Да еще как — камнями побивать! Вы же понимаете, что все эти священные книги — страшное оружие в руках преступников, не желающих понимать глубины слова божьего и видящих только то, что выпирает на поверхности.

— Вы думаете, у нас получится? — всхлипнула миссис Максвелл.

— Должно получиться. Мы обязаны не только сказать ей правду, но и показать. Пусть посмотрит, как просты и незатейливы библейские чудеса для настоящего волшебника.

С этими словами Минерва взяла молодую женщину за руку и подвела к столу.

— Ведь нет же ничего проще, — улыбнулась она. — Агуаменти.

В стеклянный стакан, стоявший на скатерти, полилась чистая холодная вода.

МакГонагалл за плечи пододвинула Аделаиду к себе и заставила обхватить свою кисть с зажатой в пальцах палочкой из пихты с сердечной жилой дракона внутри.

— Давайте, мисс Уоррингтон, вы же росли в чистокровной семье и знаете, что нужно говорить.

— Глаз крысы, струна арфы?.. — робко спросила миссис Максвелл, часто дыша от волнения.

— Конечно! Давайте, побудем совсем чуть-чуть на месте нашего господа Иисуса Христа.

Через несколько секунд дамы угощались вином. Сангрия вышла просто божественной.

__________________________________________

[1] Автор предположил, что Минерва Макгонагалл, два года проработавшая в Департаменте магического правопорядка, вполне могла так называть своих коллег: ведь большая часть законов магического мира разрабатывается сотрудниками именно этого отдела.

[2] В английском языке родство по мужу или по жене выражается понятием -in-law. Значит, золовка, то есть сестра мужа — это сестра через закон (sister-in-law)

[3] Автор точно не знает, каким мог быть родовой тартан МакГонагаллов и потому ориентируется на кинон (кадр из фильма — http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/%D0%A2%D0%B5%D0%BC%D0%B0:36855)