Огнём объятая (гет)

Он умирал, как трус. Капая кровью изо рта на грязный, перемешанный сотней ботинок снег, судорожно пытаясь вдохнуть поглубже, как будто этот глоток воздуха мог еще чем-то помочь, Джон Сноу умирал, стоя на коленях у ног своих предателей.

— За Дозор, лорд Сноу. Это за Дозор, — все нашептывал, словно не веря в то, что только что сделал, Боуэн Мурш. Кровь с острия кинжала лениво стекала на черный, блестящий от влаги на спине плащ, который мгновенно деревенел от мороза.

Было и вправду ужасно холодно. Настолько, что лицо краснело и обветривалось, руки мерзли даже в толстых, утепленных мехом перчатках, а ноги не грели и черные высокие сапоги. Каждый выдох вырывался из легких наружу облаком густого, будто дым, пара, а у Джона выдохи становились все более мелкими и рваными. Мертвенный, обмораживающий холод тек по позвоночнику и бокам, подбираясь к грудине. Едва удавалось сжимать в огрубевших пальцах комья снега, который все падал и падал, делая происходящее еще более странным, ненормальным, как сон.

— Мы убили лорда-командующего, — прошептал в ужасе молоденький стюард, отшатываясь прочь от неподвижного, но пока еще живого тела. — Убили!

— Тише ты, щенок, — Мурш крепче сжал кинжал в руке.

Ледяной ветер начал задувать сильнее, крупные хлопья снега мельтешили перед лицом, запорашивая темную лужицу крови на земле.

Мурш, борясь с подступающим волнением и размышляя, что делать теперь, обернулся, слыша движение позади, да так и замер, отведя в сторону подрагивающую руку с кинжалом.

Вот уж кого он точно не ожидал и не хотел тут увидеть — приспешники Станниса ему были точно ни к чему.

Но Красная жрица, тем не менее, стояла чуть поодаль и бесстрастно разглядывала его, опустив изящные руки вдоль тела. Ее алые струящиеся одежды развевались на ослепляюще-холодном ветру, влажные от мгновенно тающего снега волосы спускались на плечи, рубин на груди отсвечивал всплесками алого. Она сама была похожа на этот всплеск — будто кровью по девственно-белому холсту черкнули.

Стюард, заметивший жрицу, тоже вовсю пялился на нее, приоткрыв рот, на что та лишь прищурилась.

— У вас не хватило смелости добить его? — с насмешкой спросила Мелисандра, сделав шаг вперед. Мурш вздрогнул от этого движения и непроизвольно заметил, что ноги ее босы, но кожа так и осталась бледной, будто снег голых стоп не касался. — Так дайте же мне кинжал!

Холодная решимость тронула властные черты ее лица, и черный брат, растерявшись, застыл, даже не понимая, что от него требуется. Отдать кинжал? Зачем?

Но стоило Мелисандре подойти вплотную к едва живому юноше, скорчившемуся на земле, касаясь длинными юбками черного одеяния, Мурш же покорно протянул дрожащую руку с кинжалом.

Жрица мигом приняла оружие, с интересом разглядывая рукоятку и лезвие, замаранное кровью, словно ржавчиной, с какой-то надменной насмешкой оглянулась на Мурша, сверкнув безумной алой радужкой глаз. От этого черному брату захотелось отступить подальше, на безопасное расстояние, но он продолжил стоять, молча ожидая того, что будет потом.

Ветер вдруг дунул с новой силой, взметая в воздух едва упавший наземь снег, и в этом ослепительно-белом сиянии Мелисандра присела, опускаясь коленями на ледяной настил. Замахнулась, чтобы в следующую секунду с силой вонзить лезвие под левую лопатку бывшему лорду Сноу, и тут же потянула его обратно. Оружие упало в снег, пачкая его в насыщенно-алый, а жрица приложила мгновенно покрасневшую ладонь к ране, на мгновение прикрыв глаза.

Боуэну Муршу показалось, что она сошла с ума.

— Мертв, — еле слышно произнесла вдруг жрица, взглянув на Мурша снизу. Тот воровато-пугливо оглянулся, ища взглядом хоть кого-то из своих, но черные братья нынче предпочитали отсиживаться в скудно отапливаемых комнатах, наглухо заперев окна и двери. Как бы ему сейчас хотелось оказаться среди них!

Лишь стюард так и стоял, дрожа то ли от страха, то ли от холода, переводя испуганный взгляд с мертвого тела на жрицу, что до сих пор прижимала ладони к одеревеневшей спине.

— Прежде, чем вы созовете сюда весь Дозор, исполните одну мою просьбу, — Мелисандра посерьезнела, натянув маску бесстрастия на лицо.

— Смотря какую, леди, — вежливо и сдержанно ответил ей Боуэн Мурш, слегка склоняя голову. Теперь он вел себя так, словно бы сам застал Мелисандру за кровавой расправой, а вовсе не наоборот. Хотя на все это можно было посмотреть с разных углов. Все они — убийцы.

Жрица одобрительно кивнула, ловко поднимаясь, и повела рукой в сторону оружейной, за которой притаилась каморка покойного Донала Нойе.

— Помогите мне отнести тело лорда-командующего в его скромные покои, — объясняя, женщина отряхивала от налипшего снега юбки и рукава. Ладони, перепачканные кровью, она вытирать не стала.

Мурш, помявшись на месте, шмыгнул раскрасневшимся носом и вновь оглянулся на теряющие четкость из-за густо идущего снега очертания Черного Замка. От Мелисандры эта потерянность не укрылась.

— Вы не способны оказать своему лорду последнюю честь?

— Он нам не лорд, — сплюнул Мурш сквозь зубы. — Мозгов для такого маловато.

И склонился над телом, подав знак замешкавшемуся стюарду.

— Хватай живее, давай! Не то вместе с ним околеем.

* * *

Сознание возвращалось какими-то толчками. Яркими картинами, сотнями проносившимися в мыслях, неопределенными звуками, странным жаром в теле. Веки были налиты свинцом, дыхание давалось с трудом, но сквозь ватную завесу в ушах слышался приглушенный толстыми стенами вой ветра, а где-то совсем рядом сухо потрескивали горящие дрова.

Джон с трудом раскрыл глаза, полуслепо уставившись в мутно-сероватый каменный потолок, а когда удалось немного сфокусировать взгляд — огляделся, осторожно поворачивая голову с потяжелевшим затылком.

В бывшей каморке оружейника толком ничего не изменилось: она была все такая же тусклая, сыроватая и немного запыленная, но аккуратная, в чем-то даже уютная. По крайней мере, более комфортная, чем все остальные помещения, в которых Джону приходилось жить во время своего не такого уж и длительного пребывания на Стене.

Только одно не вписывалось в мрачный вид комнаты — яркое красное пятно шелковистых одежд жрицы, что сидела на его постели, покорно сложив руки на коленях. Пламя играло бликами на многогранном рубине, висящем на массивной цепочке, отражалось в зрачках.

Джон дернулся, поднимаясь на жесткой койке, но спину и лопатки тут же свело ледяной болью, из-за чего он вновь опустился обратно, морща лицо и неровно дыша. Глубоко и надрывно, хрипло.

То, что произошло, он помнил смутно. Только покрасневшее от мороза лицо Боуэна Мурша, густо падающий снег и холод. Страшный, насквозь пропитывающий, что хотелось обхватить себя руками в бесплодных попытках согреться и хоть как-то прийти в себя. А еще тот длинный кинжал с гладкой рукоятью, который Мурш без конца вертел в руках, будто отпечатался в памяти.

— Что происходит? — глухо и хрипло спросил Джон, скосив на Мелисандру глаза. Вопрос о том, что жрица делает в его покоях, по сравнению со всем остальным несколько мерк, хотя сей момент тоже немало настораживал.

— Рглор вернул вас обратно из чертогов Иного Бога, — тягуче ответила женщина, улыбаясь кроваво-алыми губами. В какой-то момент она даже почудилась ему призраком, жутким и сумасшедшим.

Джон беспомощно пошевелил рукой, снова морщась, но вынудил себя признаться в том, что не понимает. Ровным счетом ничего. И в голове пусто и звонко, будто он едва родился.

— Позвольте, — жрица изящными пальцами перехватила его ладонь, сжимая, и этот жест вызвал какое-то странное ощущение. От рук Мелисандры кожа потеплела, но сама близость этой жуткой женщины не то, что испугала, но… — Вы ведь помните то, что произошло не так давно? Ваших предателей, поступок трусов? Вас убили, милорд, но этого не должно было произойти.

Джон, не отдавая отчета своим действиям, сжал ладонь жрицы в ответ сильнее и медленно неуверенно кивнул, потому что все это вместе едва уложилось в голове.

Убили, но что сейчас? Он ведь жив, ощущает ведь тело?

— Я видела вас в огне, — снова произнесла Мелисандра, глядя на Джона живо и заинтересованно. — Милорд вершил правосудие над созданиями Тьмы, и погибать сегодня ему было бы не ко времени.

— Вы говорили, что не всегда понимаете видения верно, — хмуро возразил юноша, щурясь, хотя в этих словах не было никакого смысла. То, что он жив — уже подтверждение ее правоты. Перед глазами всё было самую малость нечётким, но с каждым мгновением становилось лучше. — Если вы ошиблись и в этот раз?

— Если так, милорд не лежал бы сейчас в полном здравии. Мною была исполнена Божья воля, только и всего, — туманно изрекла жрица, буквально прочитав его мысли. И вдруг, совсем неожиданно подалась вперед, плавно, как дикая кошка, и ее красные кудри рассыпались по груди Джона, прикрытой одной холщовой рубахой. И как он только не замерз?

Только сейчас почувствовалось, что от Мелисандры пахло какими-то благовониями, мягкими и пряными, и немного, едва ощутимо — п?том.

Она нависла над лежащим юношей, замерев, вгляделась в глаза, и единственное, что хоть как-то двигалось в образовавшейся тишине — завитки пламени в камине да увесистый алый камень, покачивающийся на золотистой цепочке.

Джон упрямо держал непонятный, упорный взгляд, понимая, что это уже длится слишком долго, но на ум вдруг пришли воспоминания об Игритт. Игритт… В груди что-то неприятно сжалось.

Она была целована огнем, а Мелисандра им объята — обе пылали, не желая гаснуть, из любви к жизни, к себе. Игритт чадила неровно, вскидывая языки пламени к небу, мечась неспокойно, бросаясь искрами — огонь же, медленно снедающий жрицу, спас Джона, но покинул ту, что более других желала жить. И все это было так несправедливо и неправильно, глупо.

— Задумались, милорд? — вдруг спросила негромко женщина, касаясь щеки Джона теплой рукой. Тот и не дрогнул, лишь вдохнул слишком шумно. Лицо Игритт в памяти тускнело, смазывалось, сменяясь новыми образами, и он старался вытеснить из груди душное чувство вины, держащее его за сердце гниющими пальцами.

— Как… как вы это сделали? — его голос дрогнул.

Жрица тихо усмехнулась в ответ, гладя скулу Джона подушечкой большого пальца.

— Моей заслуги здесь нет. Рглор велел мне вернуть вас, дал такую возможность, и я ей воспользовалась, — зрачки Мелисандры расширились, поглощая алый отблеск радужки. — Способ, думаю, не будет вам противен.

Она еще пару минут пристально поглядела Джону в глаза, а затем порывисто опустилась ниже, припадая к мягким губам.

Джон не вздрогнул даже — только замер.

В голове проскользнуло подобие опасения, ведь Мелисандра — женщина Станниса, которому он и так во многом перешел дорогу, королева, носящая чужую корону.

Опасная и своевольная женщина, вьющая веревки из самопровозглашенного короля.

Мелисандра, будто прочитав его мысли, отстранилась, позволив себе в который раз насмешливо улыбнуться.

— Милорд боится?

— Леди не кажется, что подобное — недопустимо? — серьезно ответил Джон, нахмурив лицо.

— Милорд желает прикрываться правилами, — тонкая бровь Мелисандры взлетела вверх, и этот жест неприятно кольнул — над ним насмехаются.

— Обеты, данные мной…

— …уже ничего не меняют, — терпеливо перебила жрица, качая головой. — Вы дали их перед ложными богами и не раз нарушили. Зачем вспоминать о них теперь?

Джон замолк, на секунду прикрыв глаза. Отец нашел бы, что ответить.

— Ну же, лорд Сноу.

И вновь она наклонилась, и дыхание у нее было обжигающе, горячее, как и руки, уже крепко обхватывающие молодое лицо.

Она просто терпеливо ждала, пока Джон, крепко закрыв глаза, наспорится сам с собой, и когда тот все же посмотрел на нее — несмело, все еще с сомнением — чуть приподняла уголки губ.

И Джон решился. Поднялся на локтях, накрывая губы жрицы своими, подтянулся по перине вверх, опираясь на сверток шкур; освободившимися руками обхватил Мелисандру за талию, притягивая, прижимая к себе.

А все дальнейшее осталось в памяти каким-то ярким, смазанным и жарким всполохом, потому что огонь во плоти буквально плавил нервы, разжигая возбуждение.

Джон, наверное, задохнулся бы во всем этом, потому что то, что происходило сейчас, ни капли не было похоже на то, что было у него с Игритт.

Были страстные живые поцелуи, от которых все нутро скручивало дрожащей пружиной, были размашистые, рваные движения, от которых кожа покрывалась испариной. Джону казалось, что он сгорает в существе этой женщины, и даже тот страшный холод, снедающий его обычно, сделать с этим ничего не мог.

* * *

Джон молча сидел, опираясь тихо ноющей спиной о холодную каменную стену, и наблюдал. Внимательно, запоминая, будто бы — а может, и правда, — в последний раз разглядывал бесстыдно оголенные части идеального, зрелого женского тела. Аккуратную грудь, которая умещалась в его широкой ладони, мягкий изгиб талии и округлых бедер, едва видные ямочки над ягодицами и долгую ложбинку позвоночника, тянущуюся вверх, к лопаткам, расходящимся в ровные плечи.

Даже тут Мелисандра отличалась от Игритт — не было в ней той холодной, будто из камня вытесанной жесткости, жилистой силы мышц, угловатости — лишь плавные переходы, точёные черты, приятные глазу.

Мелисандра будто не замечала того, что происходит вокруг: стояла посреди комнаты нагая, подставляясь оранжевому пляшущему свету камина, неторопливо надевала юбки, одергивая струящиеся алые ткани, поправляла вьющийся беспорядок волос, чуть повлажневших на затылке, вот уже зашнуровывала умелыми пальцами корсет…

И все в полной тишине, как всегда — лишь потрескивание сырых, но уже подсыхающих поленьев да шумное, стихающее с каждой секундой дыхание Джона, который откинул в угол постели шкуры, чтобы дать телу хоть немного остыть.

— Рглор не ошибся, избрав вас, — рассмеялась Мелисандра, глядя на юношу через плечо. — Прикройтесь, милорд, за дверью ожидают гости.

И вышла она все так же, босиком, тряхнув красными волосами, что так легко, мешая со взметнувшимся снегом, подхватил ледяной ветер.