Всё было хорошо (джен)

Осень в этом году настала как-то внезапно. Утро первого сентября выдалось солнечным и холодным, воздух был свеж и прозрачен, а под ногами шуршали первые опавшие листья. Множество людей шли по дороге к огромному зданию, и шумный вокзал встречал новых знакомых и в который раз приветствовал старых.

«Интересно, а который уже раз я прихожу сюда, — думал глава маленького семейства, уверенно продвигающегося в толпе по направлению к платформе девять и три четверти, — прошлый год, позапрошлый, семь лет Хогвартса… И каждый раз — как впервые».

Столько лет жить в мире магии и всё равно каждый раз задерживать дыхание, проходя через зачарованный барьер. Потому что где-то в самой глубине сознания до сих пор таится сокровенный страх — что при свете дня его волшебная сказка рассыпется осколками безумно реалистичного сна и он снова проснётся в маленькой и тёмной каморке.

Мужчина раздражённо тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и уверенно шагнул в каменную стену вслед за женой и детьми, спустя секунду оказавшись на заполненной людьми платформе. Вокруг бегали и кричали дети, ухали совы, громко разговаривали родители. Заметив новоприбывших, волшебники и волшебницы тут же начинали улыбаться и радостно приветствовали семью Поттеров. Весь этот шум дико действовал на нервы, но деться от него было некуда, да и за столько лет Национальный Герой Британии уже привык к ажиотажу, который вызывало его появление на людях. Ещё бы! Он же Мальчик-который-выжил, Подросток-который-с-Ним-сражался, Юноша-который-Его-победил. Гордость страны, сокровище нации, защитник отечества... И уже почти два года как Министр Магии.

Кингсли Шеклболт семнадцать лет стоял во главе магической Британии, сделав за это время очень многое для общества. Умер он прямо на рабочем месте, как и подобает преданному своей работе и стране Министру. Колдомедики, спешно вызванные испуганной секретаршей, констатировали инфаркт миокарда с осложнением в виде разрыва сердца. Ничего необычного и криминального, в конце концов, Шеклболт был уже далеко не молод, но работал как проклятый. А перед магическим миром встала необходимость избрания нового Министра.

На самом деле особой необходимости в выборах не было. Зачем, когда уже есть идеальный кандидат, и его победа не вызывает ни малейших сомнений?

Гарри Поттеру месяц назад исполнилось тридцать пять лет, семнадцать из которых он проработал в Аврорате: девять в качестве сотрудника и восемь в качестве Главы. Он пользовался колоссальным авторитетом среди коллег и подчинённых, покойный Министр всегда советовался с ним, пресса ела у него с рук, а простые волшебники были готовы на руках носить своего Героя. Его послужной список, начавшийся с победы над самым опасным волшебником того времени, год от года рос и ширился, и теперь во всём волшебном мире не нашлось бы человека, который ничего не слышал о Гарри Поттере. А ещё он был примерным семьянином, верным мужем и отцом троих детей, входил в Совет Попечителей Хогвартса, являлся членом Визенгамота. Идеальный вариант, с какой стороны ни посмотри. Разве что слишком молод, но едва ли кто-то рискнул бы упрекнуть его в этом. Только не после того, что мистер Поттер успел совершить за свои годы. 

Выборы прошли без эксцессов, и результат их был предсказуемым и ожидаемым. Спустя неделю состоялась торжественная инаугурация, и Гарри Джеймс Поттер обосновался в кабинете Министра Магии. За почти два года, проведённые в должности, он умудрился не только не растерять свою популярность, но даже усилить народную любовь к своей персоне. Из него вышел прекрасный политик, хотя когда-то никому и в голову бы не пришло, что Поттер может добиться успеха в данной сфере.

"Но времена меняются и мы меняемся вместе с ними", — Министр улыбнулся своим мыслям — пожалуй это выражение подходило ему как никому другому. За минувшие годы он в корне поменял многие свои взгляды и принципы.

От размышлений его оторвал раздражённый голос младшего сына.

— Не буду! Не буду я в Слизерине! — возмущался Альбус Северус Поттер, подначиваемый старшим братом. Джеймс уже третий год был студентом Гриффиндора и очень гордился этим фактом. Рядом с братьями хлюпала носом Лили Луна, расстроенная не возможными результатами распределения, но тем, что ждать его ещё целых два года.

Джинни принялась утешать и обнимать дочь, а сама выразительно посмотрела на мужа. Тот устало потёр виски и понимающе кивнул.

— Джеймс, ты, кажется, хотел поискать Рона и Гермиону?

— Но... — начал было подросток, но под тяжёлым взглядом отца счёл за лучшее промолчать и ретироваться.

Собственный первенец порой ужасно его утомлял. С Альбусом всегда было проще и интереснее. Но с этими глупыми факультетскими стереотипами следовало бороться. Чтобы успокоить сына, пришлось произнести целую речь о свободе выбора и важности человека, а не факультета, упомянуть об известных слизеринцах, напомнить о двойном имени. Ведь не просто так младшего Поттера назвали в честь двух директоров Хогвартса, первый из которых был гриффиндорцем, а второй — слизеринцем. Хотя, на его взгляд, они вполне могли поменяться факультетами. В Северусе оказалось на удивление много безрассудства, храбрости и благородства. А по господину директору с его поклонением общему благу и привычкой не жалеть никаких средств ради великой цели давно Слизерин плакал.

С именем вообще забавно вышло. С двумя другими своими детьми он так не сомневался. Первый мальчик и первая девочка в любом случае должны были стать Джеймсом и Лили. Это было логично, это было понятно, это было ожидаемо. С Сириусом тоже вопросов не возникало, а Луной он просто восхищался. А вот Альбус Северус...

Кажется, Джинни была уже на восьмом месяце. Он тогда в очередной раз заперся у себя в кабинете с кучей отчётов и думосбором (только что завершилось очередное долгое расследование, и должность заместителя Главы Аврората обязывала), и сам не заметил, как заснул прямо за рабочим столом. Такое с ним редко, но всё же случалось. А ночью пришли они. Почему-то к нему всегда приходили именно эти двое, хотя было множество других, чей приход был бы куда более логичен. Даже он так ни разу и не пришёл. А эти двое приходили постоянно. Говорили, просили, упрекали, извинялись, требовали. Иногда он отвечал им, пытался что-то объяснить, доказать. Просыпался на следующее утро с дикой головной болью и ненавидел весь мир и этих двоих в первую очередь. Хотя ненависть была далеко не самым превалирующим чувством. Хватало места и восхищению, и разочарованию, и удивлению, и насмешке. И даже какой-то извращённой благодарности. А ведь они хотели убить его... С благой целью, разумеется... Но он всё равно выжил. Опять. Прямо дурная привычка какая-то. Совсем как у него. Всё-таки права была старая шарлатанка, у них действительно было много общего. Пожалуй даже чересчур много.

Хотя в отношении к этим двоим они бы вряд ли сошлись.

Тогда он снова проговорил с ними всю ночь и проснулся с твёрдым решением назвать сына Альбус Северус. Джинни негодовала, Невилл возмущался, Рон и Гермиона делали вид, что всё понимают, хотя ни черта они не понимали, на самом-то деле. Просто привыкли во всём доверять ему и всегда принимать его решение, за что он их очень ценил. Пресса строила предположения о его душевных травмах, а двадцать седьмого мая на свет появился Альбус Северус Поттер. Пожалуй, Ал был самым интересным из всех его детей, так что в душе он надеялся, что сын всё же попадёт на Слизерин, хотя это и понесёт за собой определённые сложности.

Ярко-алый "Хогвартс-экспресс" испустил очередной гудок, платформа всё больше и больше тонула в густых клубах белого пара. И ему казалось, что он сам тонет в этом тумане. Он кому-то кивал, с кем-то здоровался, пожимал руки родственникам, друзьям и коллегам, даже, кажется, успел поспорить с Гермионой о последней реформе, регулирующей маггло-магические отношения. Но с каждым мигом всё меньше воспринимал реальность. Потому что среди всех раз, когда он оказывался на вокзале Кинг-Кросс, самым важным был один. Тот самый, которого может быть и не было, когда всё так же, как и сейчас, утопало в густом тумане и сияло белизной, когда их было здесь всего трое.

Гарри Поттер, осколок души Волдеморта и Альбус Дамблдор. Как же ему надоел этот старик! Вечно суёт свой нос не в своё дело.

Он внимательно слушал всё, что тот говорил, но когда Дамблдор наконец ушёл, вздохнул с облегчением.

— Ну что, Гарри Поттер, вот и снова остались мы один на один? — ухмыльнулся он.

Поттер покосился на него с опасением.

— Ты мертв и уже ничего не можешь сделать, — как будто мальчишка пытается убедить в этом самого себя.

— Это тебе Дамблдор так сказал? — насмешливо выплюнул он. — Не обольщайся, Поттер, я жив ровно настолько же, насколько и ты.

— Значит, мы оба мертвы! И если мне придётся остаться здесь ради того, чтобы ты не смог вернутся, то я согласен на это!

— Какая горячность! Какая самоотверженность! А ты не подумал, что твоя смерть ещё не означает конец войны? У меня много сторонников, и они верят в моё бессмертие. А вот жалкие остатки "Ордена Феникса" и кучка школьников ни на что не способны без веры в свой символ. Да и с ней они уже почти проиграли. Ты должен благодарить меня за то, что я дал вам час передышки, иначе Хогвартс уже давно бы пал.

— Ни на что твои сторонники не способны без тебя, первая война показала! А мы уже уничтожили все хоркруксы кроме Нагайны, но и о ней знают Рон, Гермиона и Невилл, так что скоро и ей придёт конец! — сверкнул глазами Поттер.

— Даже если не учитывать Нагайну, остаётся ещё как минимум один хоркрукс, — заметил он.

Сначала мальчишка смотрел на него с недоумением, а потом на его лице отразилось понимание.

— Но... Он же мертв! Дамблдор сказал, что Волдеморт сам себя убил!

— Ты и твой Дамблдор просто дураки! Он — это я! А Тёмный Лорд просто валяется на поляне в глухом обмороке после того, как его "Авада Кедавра" выбила нас из тела. Ведь что делает это заклятие? Разделяет душу и тело. Заметь, Поттер, одно тело и одну душу. И вот ведь какой парадокс, у нас их здесь две. Значит, одна должна вернуться. Вопрос только, какая?

— Моя, — ответил Поттер, но сказано это было с изрядной долей неуверенности. — Ведь это моя душа и моё тело. А ты просто... паразит, обманом сюда вселившийся!

— Так-то оно так, но ведь это ты, а не я, добровольно пошёл на смерть. И это тебя, а не меня, хотел убить Лорд Волдеморт. Так что получается, что это ты умер, а я — нет.

— Ты просто опять пытаешься задурить мне голову! — воскликнул Поттер, но по нему было видно, что он боится.

— Проверим? — ухмыльнулся Том. И вокзал Кинг-Кросс заволокло белым туманом.

Он тоже боялся, до безумии боялся смерти. Он был не готов умирать. Может поэтому и не умер.

Поттер был готов к смерти, Поттер добровольно на неё пошёл, вот она его и забрала. А причём здесь Том? Он ведь и не осознавал себя до этого момента. Считай, и не жил. А умирать сразу после того, как родился, как-то обидно. И это даже не учитывая тот факт, что он всё ещё до безумия боялся смерти. Ну уж нет, он ещё потанцует!

А дальше всё было просто.

Двум Тёмным Лордам в одной Британии будет тесно, тем более, что один из них никакой и не Лорд. А просто Гарри, Гарри Поттер. И ни одному из них не суждено жить спокойно, пока жив другой. Значит... Удачно всё же, что именно он стал хозяином Бузинной палочки. (Прости, Северус. Но, справедливости ради, ты заслужил.)

Убивать себя было странно, страшно, но необходимо. Пожалуй, хоркруксы всё же не самый удачный способ добиться бессмертия, ему стоит задуматься о другом варианте. Ведь если он смог убить другую часть себя, то зачем ему плодить новые сущности? Чтобы они, в свою очередь, убили его? Ну уж нет! Он придумает что-нибудь другое.

Он и придумал. И когда вся эта свистопляска наконец закончилась, вернулся в Запретный лес. Пришлось поползать по той самой поляне, разыскивая втоптанный в землю камушек, но в результате он всё же добился того, над чем веками бились многие волшебники. Он собрал у себя все Дары Смерти. Он стал её Повелителем.

А дальше... Дальше началась новая жизнь и решительно затянула его в свой хоровод. Сначала похороны, потом суды, затем свадьбы. И везде было не обойтись без него. Он приносил соболезнования, говорил речи, обвинял, защищал. Проблем с исполнением нужной роли у него никогда не возникало, а тут в его распоряжении была ещё и вся поттеровская память. Хотя почему поттеровская? Его. Ведь это же он жил в этом теле семнадцать лет. Он был частью Поттера, а сейчас Поттера нет, сейчас он — Поттер. Так что всё это его, только его.

Его друзья, его невеста, его победа, его мир.

Кто сказал, что завоевывать власть обязательно нужно силой? Победителю вселенского зла её принесут на блюдечке, нужно будет лишь немного подождать. И к чему опираться на безумных фанатиков и лицемерных ублюдков, когда есть верные друзья? Фанатики с ублюдками, конечно, тоже пригодятся, талантливый руководитель каждому найдёт применение, но с друзьями по ценности им не сравниться.

А уничтожение магглов и грязнокровок и превосходство чистокровных волшебников... Не в них ведь дело, положа руку на сердце. Он уже давно не ребёнок с травмой детства, а сыграть на идее всеобщего равенства можно ничуть не хуже. С учётом нынешних обстоятельств — даже лучше.

Да и сами грязнокровки куда талантливее некоторых чистокровных волшебников. Ту же Грейнджер взять — умна, расчётлива, преданна, всегда соблюдает правила, но ради благой цели готова послать их к чёрту. Ну а что есть благая цель... Всё относительно в нашем мире, главное задать людям нужные ориентиры.

— Гарри! Гарри! Ты слышишь, что я говорю?

— Слышу, Гермиона, слышу: ты предлагаешь не тянуть с заседанием Визенгамота и провести его через два дня. Я с тобой согласен. Если весь материал готов, то откладывать дальше не имеет смысла.

— Да? — подозрительно сощурилась Гермиона. — Ну хорошо, а то мне показалось, что мысленно ты улетел в какие-то совсем далёкие дали.

— Просто задумался. Обстановка навевает, знаешь ли.

— Угу, — фыркнул Рон. — Это великое место! Здесь всё началось, здесь всё и закончится.

Гермиона и Джинни рассмеялись, Гарри улыбнулся.

— Да, здесь всё началось, здесь всё закончится. Что-то в этом определённо есть.

По всему поезду захлопали двери. Дети поспешно заскакивали в вагон, махая родителям и посылая воздушные поцелуи на прощание. Алый экспресс издал последний гудок и тронулся с места. Какое-то время он шёл по платформе рядом с поездом, а потом остановился и замер, глядя ему вслед и рассеяно касаясь рукой лба.

Шрам не болел уже девятнадцать лет. Всё было хорошо.