Сделка с Вельзевулом (джен)

— Папа! Мне нужен новый велосипед.

На обед был мерзкий, густой, неопределенного цвета фасолевый суп, состряпанный Зигзагом по какому-то недоразумению, и Гусёна мрачно смотрела в тарелку — поднять глаза на отца, сидящего по другую сторону стола, было выше её сил.

— Боюсь спросить, что ты сделала со старым? — со вздохом пробурчал Кряк, не отрываясь от газеты.

Гусёна нерешительно гоняла ложкой в бурой жиже одинокую разваренную фасолину.

— Он того… ну, немножко сломался.

— Что значит «немножко»?

— У него, это… погнулся руль. Нечаянно.

Кряк сердито посмотрел на неё поверх газеты.

— Вот прямо «нечаянно»? Взял и погнулся? Сам по себе, да? Куда ты на нем въехала, Гусёна? В бетонную стену? В витрину магазина? В мчащийся на весь парах поезд? После такого я бы на его месте тоже, знаешь ли, немножко погнулся!

— Но… я же правда нечаянно… что же мне теперь делать? — Гусёна съежилась на стуле. — У нас скоро велогонка в школе, соревнование между параллельными классами… если у меня не будет велосипеда, я не смогу принять в ней участие…

Кряк не слушал.

— Гусёна! Сколько можно думать о всякой ерунде? Займись наконец уроками вместо того, чтобы сломя голову гоняться по улицам! Велогонка у неё… Ты написала сочинение о Теодоре Квайзере, которое вам задали на выходные?

— Нет! Не написала!

— Вот иди и напиши. — Он сурово помолчал, дабы вескость и непреклонность его повеления внедрились в сознание дочери в полной мере, потом добавил мягче: — Ладно, будет тебе велосипед… если закончишь триместр на «хорошо».

— Триместр? — Лицо Гусёны обескураженно вытянулось. — Но у нас велогонка… во вторник…

— Раньше надо было об этом думать. Гусёна, я не миллионер, и не могу покупать тебе по велосипеду каждые два месяца! Почему ты так наплевательски относишься к своим вещам? И к себе — тоже? Ладно велосипед рассыпался — но если бы с тобой что-нибудь случилось, а?

Спорить было бесполезно. На Кряка напал демон нравоучений и морализаторства, а это было всерьез и надолго, и Гусена решила не связываться — молча вылезла из-за стола, оставив в супе недораздавленную фасолину, и поплелась в свою комнату. Щелкнула ногтем по чертику, висевшему на абажуре настольной лампы, пинком отправила в угол подкатившийся к её ногам футбольный мяч. Будет тебе велосипед, если закончишь триместр на высокий балл… Триместр! На высокий балл! Да разве с миссис Шкафф закончишь триместр на «А» или на «В»*, она же совсем не понимает элементарных шуток… И потом, окончания триместра еще так долго ждать…

За окном темнело. Гусёна сидела за столом, подперев щёку рукой, и бездумно перебирала свои сложенные в картонную коробку сокровища, в поисках утешения выкладывая из них затейливые узоры. Ложились на стол наклейки с монстрами, бусинки, шарики, резиновые пауки, разноцветные ракушки, гладыши с берега залива. Серый камешек с прожилками, стеклянный глаз, голубой цветок, алый кристаллик, высушенная птичья лапка, еще какие-то забавные финтифлюшки, подаренные в последний уик-энд Морганой… ну ладно — не подаренные, а позаимствованные Гусеной самостоятельно в целях проведения неких «магических экспериментов». Ну да, Гусёна уже давно мечтала создать заклинание/волшебное существо/потустороннюю сущность, которая жила бы у неё под кроватью и делала бы за неё домашку и уборку в комнате, но пока (увы!) это не очень-то получалось.

А еще это проклятое сочинение, пропади оно пропадом! Ф-фух… Гусёна со вздохом открыла тетрадь и в поисках вдохновения принялась яростно грызть и без того обкусанный колпачок шариковой ручки.

«Теодор Квайзер — виликий классик американской литературы. Он радился в городе Терре-Хот в 1871 году…» Она остановилась. Что-то в этой фразе было не так, но что именно — Гусена понять не могла. «Теодор Квайзер»… «классик»… «радился»… Да лучше бы и вообще не рождался, тогда головной боли у школьников было бы меньше! Гусена сердито захлопнула тетрадь и сунула её в сумку. Ладно, про этого старого хрыча она успеет написать и завтра на перемене. Позаимствует у Гоги реферат… Сейчас у неё абсолютно нет настроения…

Она забралась в кровать, натянула одеяло до самого подбородка, отвернулась к стене и долго лежала, всхлипывая, водя пальцем по линиям на обоях. Не видать ей ни велосипеда, ни победы в велогонке… а она так надеялась утереть нос этому нахалу Мяврику из четвертого класса! Ни в какой поезд она, разумеется, на въезжала: просто улица, ведущая от школы, шла под уклон, а за поворотом внезапно очутился лежащий на асфальте кирпич, и Гусёна не справилась с управлением, и вместе с великом нырнула в канаву, причем пострадавшей стороной оказался именно велосипед. Интересно, откуда этот кирпич там, в конце улицы, вообще взялся? Наверно, гад Мяврик его и подложил, чтобы вывести из игры потенциальную соперницу, он же знал, что Гусёна из школы возвращается этой дорогой… Но папе-то этого не докажешь. Ему вообще ничего не докажешь, он привык сначала обвинять, а потом думать, в каждом видит преступника и правонарушителя, радетель за безопасность мирных граждан, блин. Нет чтобы всё выслушать и разобраться в обстоятельствах, так нет же — сразу ругать, обвинять и наказывать! И заставлять писать дурацкие сочинения! А ты теперь страдай тут… всеми отверженный и непонятый… зарывшись лицом в подушку… и, главное — без велосипеда… и безо всякой надежды его в ближайшее время заиметь... вот совершенно безо всякой надежды, н-да…

* * *

…Гусёна проснулась и поняла, что в комнате кто-то есть.

Было темно. Только на столе что-то светилось нежным голубоватым сиянием. И пахло вокруг как-то странно — не то дымом, не то сажей, не то нагретым камнем. Кто-то ходил по комнате, шуршал, шаркал, вздыхал, кряхтел, пыхтел и сопел, обо что-то спотыкался, и шмыгал носом, и опять кряхтел, и что-то едва слышно ворчал под нос… Кто это?! Папа? Да с чего бы ему так по-старчески кряхтеть, сопеть и шаркать? Гусёна испуганно съежилась под тонким одеялом, и первой её мыслью было: «Ой, мамочки!»

А может, в дом забрался грабитель? Такой дряхлый, неуклюжий, одышливый, страдающий насморком несчастный вор…

Она осторожно протянула руку и нащупала лежавшую под кроватью хоккейную клюшку. Не бог весть какое оружие, но всё-таки.

— К-к… кто здесь? — Она с удовлетворением отметила, что ей удалось справиться с голосом, и он почти не дрожит. Да в самом деле, с чего это она должна трястись и бояться — в своем собственном доме? Уж кто-кто, а Гусёна Лапчатая всегда сумеет за себя постоять! К тому же невидимый ночной посетитель был, кажется, изумлен и введен в недоумение не меньше неё.

При звуке её голоса он ошалело шарахнулся в сторону.

— Кто тут? — Во мраке вспыхнул красноватый (магический?) огонек, и в его неверном мерцающем свете обнаружилось стоящее на середине комнаты причудливое (даже по меркам Сен-Канара) невысокое существо. У него была шишковатая голова с красным, как кирпич, лицом (мордой?), огромный нос с вывернутыми ноздрями, жидкая клочковатая бороденка на остром подбородке, большие уши с кисточками и широкий выпуклый лоб, под которым прятались маленькие, подслеповато моргающие красноватые глазки. Вместо рук у существа имелись когтистые лапы, вместо ног — копыта, а по полу, задевая за ножки стульев, волочился длинный чешуйчатый хвост. Но самым странным было даже не это… а то, что диковинное существо было облачено вовсе не в меха/кожу/железные латы, как ему это вроде бы полагалось, а в совершенно домашний, пушистый махровый халат омерзительно-нежного розового цвета.

— Э-э, — пробормотала Гусёна. Как ни странно, ночной посетитель был ей смутно знаком, где-то она его уже видела…

И он Гусёну, похоже, тоже.

— А, так это ты меня вызвала, малявка… — Выпятив нижнюю губу, он придирчиво осмотрел Гусёну с головы до ног и, недовольно морща нос, покачал головой. — А я-то думаю, что за чёрт… Лежу себе спокойно на диване перед магическим шаром, никого не трогаю — и вдруг на тебе, вызов! Кому это, думаю, я там спонадобился…

— К-к… какой вызов? Я никого не вызывала…

— Ну как же! А кто магический круг собрал? — Ночной гость кивнул на стол, где все еще мягко светились разложенные на столе гусёнины сокровища. Ах вот оно что… видимо, перебирая амулеты так и этак, Гусёна, сама того не ведая, и сложила их в «магический круг», вызвав сюда этого… этого… да это же Вельзевул, внезапно вспомнилось ей. Не столько страшный, сколько зловредный и пронырливый демон из сен-канарского филиала преисподней.

Вельзевул тоже смотрел на Гусёну внимательно, чуть прищурившись, и его большие уши странно шевелились, а кончик длинного чешуйчатого хвоста едва заметно подрагивал. Он фыркнул и как-то быстро, жадно и суетливо потер друг о друга ладони, будто муха, увидевшая перед собой особенно аппетитную кучу мусора.

— Постой, постой, я тебя знаю, рыжая. Ты же эта малявка, которая вечно путается у всех под ногами… «хвостик» Черного Плаща, точно, точно.

— Почему «хвостик»?

— Да таскаешься за ним повсюду, потому и хвостик. А что, — он понимающе пошевелил бровями, — этот фигляр так злодеев по-прежнему и ловит, ага?

— Ну да… а что?

— Плохо. — Вельзевул тяжко вздохнул. — Он их значит, ловит, сажает в тюрьму и они там исправляются, а? Облагораживаются душой?

Насчет последнего Гусёна была отнюдь не уверена, но спорить не стала. Похоже, Вельзевул не очень-то отчетливо представлял себе реалии бренного подлунного мира.

— Этот выскочка в плаще лишает меня клиентуры, — мрачно добавил Вельзевул. — Мне заблудшие, пропащие души нужны, а отнюдь не облагороженные! Если все вокруг облагородятся, кого я на адских сковородках-то поджаривать буду, а? А ты, — он посмотрел на Гусёну, — зачем меня вызвала? Тебе чего надо-то?

— Ни… ничего.

— Правда, ничего? Враки! Всем чего-то надо. Кому-то денег, кому-то — славы, кому-то — любви, кому-то — новый «мерседес-бенц». А тебе чего?

— Велосипед, — буркнула Гусёна.

— А, ну, это уже лучше… это понятно… велосипед — это да… — Вельзевул хмыкнул вроде бы добродушно и сочувственно, но глазки его при этом засветились хитро. — Что, предки не покупают?

— Покупают… Но мне сейчас надо! Срочно. У меня велогонка во вторник.

— Ай-яй-яй, беда-то какая… Во вторник? Ну-ну. Чую, останешься ты без велосипеда, малявка. И гонку не выиграешь. И папаше своему, Черному Плащу, подарок не сделаешь…

— Откуда вы знаете, — пробормотала Гусёна, — что Черный Плащ — мой отец?

— Да ты же сама только что призналась, детка. — Вельзевул ухмыльнулся. Поймал в руку кончик своего хвоста и принялся задумчиво разглядывать ворсинки на кисточке. — А догадаться-то было нетрудно, раз уж ты за ним как приклеенная бегаешь… совсем нетрудно… А какой тебе велосипед нужен? Вот такой? — Он щелкнул пальцами — и на середине комнаты ниоткуда, словно бы из воздуха соткался изящный, золотисто-белый спортивный велосипед марки «Трек Юниор». Именно такой, какой стоял в витрине магазина «Мир спорта», и на какой Гусёна, сказать по секрету, уже давненько заглядывалась…

Она ахнула от восторга. Господи, да она о таком и мечтать не могла! Это же птица, а не велик! Пять скоростей, аэродинамический руль, улучшенная система подвеса, стильный современный дизайн… Не машина — сказка!

— Такой, да? Я угадал? — Позёвывая и как будто не обращая на Гусёну никакого внимания, Вельзевул равнодушно разглядывал свои когти. — Нравится, а? Хочешь такой? Могу с этим помочь.

— Помочь? Ну да, конечно! — Гусёна скептически хмыкнула: обмануть её было не так-то просто. — В обмен на мою душу?

Вельзевул устало, с сожалением вздохнул — с видом существа, порядком утомленного непроходимой тупостью непонятливого собеседника.

— Ну почему же сразу — на твою душу… Ну что за дурацкие стереотипы… Ну вот зачем мне твоя душа, а? Что ж, у нас кроме твоей души и в залог взять нечего? Да вот тебе договорчик, зачти. — Он небрежно вынул из воздуха лист бумаги, исписанный витиеватым малоразборчивым почерком. — Разве тут что-то есть про твою душу? Видишь, кровью по пергаменту: «Предметом договора является бессмертная субстанция вышеуказанной личности, нематериальная сущность, обуславливающая жизнь, способности ощущения, мышления, сознания, чувств и воли». «Нематериальная сущность», поняла? А ты мне талдычишь про какую-то душу…

По правде говоря, Гусёна ровным счетом ничего не поняла, к тому же (то ли стоявший в комнате сумрак был тому виной, то ли мелкий неразборчивый почерк составителя, то ли еще какая-то неведомая причина) строчки договора расплывались и прыгали у неё перед глазами, и смысл их от неё ускользал, а велосипед был здесь, рядом, настоящий и осязаемый, более чем реальный: отличный, новенький, с изящными стремительными очертаниями, с блестящими спицами, с рельефным узором на шинах, еще не стёртых об асфальт, со стильной красочной эмблемой на руле… Он так и просился на велосипедную дорожку, в гонку за призом, за ветром, за скоростью и адреналином, и устоять перед его мощным властным призывом было абсолютно невозможно…

Вельзевул, видимо, уловил её настроение, ловким движением вынул из воздуха пышное перо и, едва заметно ухмыляясь, подал его Гусёне:

— Подпиши вот здесь: «Безоговорочно согласна со всем вышесказанным». И велик — твой.

«И велик — твой!» Гусёна черканула, не глядя. Прыгнула к велосипеду, погладила упругое кожаное сиденье, положила руку на руль… Мечта, а не велик! С таким железным конем победа в гонке ей обеспечена!

— Так он теперь — мой? Правда, мой?

— Конечно, твой! — Вельзевул вдруг захохотал. Глазки его засверкали злобно, и доселе устало-снисходительная улыбка сменилась широким торжествующим оскалом. — А душа твоего злосчастного папочки — моя!

Гусёна обомлела.

— Ч-что?

— А то! Ты же сама все подписала! «Нематериальная сущность, обуславливающая жизнь, способности и тэдэ и тэпэ», и есть душа, поняла? Но кто сказал, что мне нужна твоя душа? Я внес в договор душу Черного Плаща! А ты написала, что согласна продать её безоговорочно! Молодец, малявка! Осталось только зарегестрировать договор в Адовой Канцелярии и — вуаля! Пока, детка, желаю тебе… удачи!

— Нет! Стой! Ты… ты… Ты меня обманул! — Гусёна попыталась схватить Вельзевула за край халата, но куда там! Он только взмахнул хвостом, и был таков, и свечение на столе разом погасло, и утих в отдалении злорадный торжествующий смех… Гусёна осталась в комнате одна — наедине с темнотой и проклятым велосипедом. Если бы его не было, Гусёна, наверно, могла бы поверить, что ничего не случилось, что ей всего-навсего приснился глупый кошмарный сон — но велосипед был здесь, рядом с ней, приятно пахнущий резиной и краской, материальный как никогда, и… и…

Она стояла, несчастная, пораженная, растерянная, глотая испуг, обиду и горячие злые слёзы. Это что, получается, она по собственному неразумению только что продала Вельзевулу душу отца? За какой-то поганый велосипед?! И… И что же теперь будет? Что теперь будет, а?! Получив резолюцию «Адовой Канцелярии», этот проклятый демон… что? Явится изымать папину душу?!

Она не успела как следует проникнуться этой мыслью: в следующий миг откуда-то снизу раздался грохот — и такой жуткий, душераздирающий, леденящий кровь вопль, точно чья-то душа сей момент расставалась с телом…

Вот оно, мелькнуло в голове Гусёны. Началось!

— Папа!!! — Она схватила первое, что подвернулось под руку — хоккейную клюшку — распахнула дверь и, путаясь в длинных полах ночной рубашки, сломя голову бросилась вниз по лестнице. Скорее, скорее!.. Если этот Вельзевул вздумал взыскать с Черного Плаща проданную душу, он об этом пожалеет! Ему придется иметь дело с Гусёной Лапчатой, черт побери! Она — всего лишь маленькая и слабая девятилетняя девочка, а он — хитрый и коварный могущественный демон, но если он хоть пальцем посмеет тронуть её любимого папу, то она за себя не отвечает, и тогда… тогда… Она остановилась.

В крошечном чулане, расположенном в дальнем углу гостиной, горел свет. Валялась на полу опрокинутая стремянка и какие-то бумаги, коробки, старые кассеты и газеты; Кряк сидел на полу возле стены и, болезненно морщась, кряхтя и охая, потирал ладонью спину. Услышав в гостиной торопливый топот ног, он поднял голову.

— Гусёна! Ты чего? Я тебя разбудил, да?

Гусёна окинула его быстрым встревоженным взглядом. Бледное перекошенное лицо, разорванный рукав, наливающийся на щеке синяк, но все остальное вроде на месте… А душа? Тоже на месте? Или… нет?

— Папа! Что с тобой? Что случилось?!

Черный Плащ не успел ответить: в дверном проеме показалась испуганная, помятая со сна физиономия Зигзага. Он смотрел на Кряка недоуменно.

— ЧП! Ты… чего это, а?

— Да ничего. — Все еще болезненно морщась и потирая спину, Черный Плащ медленно поднялся, сел на ближайший табурет и окинул разбросанные на полу коробки и бумаги унылым взглядом. — Я тут… хотел принтер найти в чулане, полез на верхнюю полку, а стремянка возьми и опрокинься непонятно отчего… Ну, я и упал. Чуть богу душу не отдал, черт побери…

— О, господи! Зачем тебе понадобился принтер? — простонал Зигзаг. — Да еще ночью?

— Да я хотел кое-какие бумаги перепечатать. Ну… — Кряк замялся. — Типа подработку взял на дом. Из ШУШУ. Гусёне же нужен новый велосипед…

— Папочка! — прошептала Гусёна. Глаза её вдруг защипало, и горло мучительно сжалось — что-то вдруг царапнуло его изнутри, так горячо и остро, что от участия и жалости к неловко улыбающемуся отцу у неё перехватило дыхание. — Папочка, ну зачем ты… да не надо, правда… да ладно тебе, обойдусь и без велика…

К тому же у меня уже есть один… Который я выторговала за твою душу. И, наверно, ты именно поэтому упал со стремянки…

Гусёна замерла от мысли, внезапно пришедшей ей на ум. И — похолодела. Так вот оно что… Кряк упал и отделался синяками и ушибами, но ведь все могло закончиться намного, намного хуже! «Я чуть богу душу не отдал…» Чуть душу не отдал — и даже не богу, а черту! Но ведь не отдал же! Не отдал же, в конце-то концов! Похоже, что-то у Вельзевула явно не срослось, что-то пошло не так… Но что? Как? Почему?

Вскоре Гусёна получила ответ на свой вопрос.

* * *

Потому что Вельзевул — все в том же нелепом розовом халате, запачканном сажей — ждал её на пороге комнаты. Он в буквальном смысле дымился от ярости, ноздри его неистово раздувались, из них валили струйки сизого пара, а сам он весь трясся от гнева, досады и неописуемого возмущения.

— Смотри, что ты написала! «Бизаговорочно сагласна со всем выши сказанным»! «Бизаговорочно»! «Сагласна»! «С выши сказанным»! Ну что за тупые орфографические ошибки! И даже в собственной фамилии накосячила — «Лапчитая»! В официальном документе, да как это можно! Подпись недействительна! Канцелярия не одобрила! Не поставила резолюцию! Договор аннулирован! Учи уроки, грамотейка! Не будет тебе никакого велосипеда! — Он швырнул Гусёне в лицо злосчастный договор, бешено взмахнул руками и, прежде чем Гусёна успела вымолвить хоть слово в ответ (по правде говоря, ей не очень-то и хотелось), исчез в клубах алого, пахнущего се́рой вонючего дыма — вместе с велосипедом…

__________________

*«А» или «В» — В США принята буквенная система оценок