Пока я нужна (гет)

Гермиона спорила сама с собой. Она должна была сейчас быть в спальне с Джинни, но вместо этого стояла здесь, боясь даже пошевелиться. Она говорила себе, что зашла сюда случайно, но правда была в том, что все, что касалось Сириуса Блэка, уже не было случайным. Она вздохнула и выглянула из-за двери. Сириус сидел на кровати в своей комнате, спиной к ней, очевидно, опираясь локтями о колени. Он не двигался последние минут пять, пребывая в глубокой задумчивости. Когда он наконец пошевелился, Гермиона вздрогнула и спряталась за дверь. Черт возьми, ну почему она вообще это делает? Пятнадцать лет исполнилось, а мозгов не прибавилось, подумала она про себя с грустью. Дело было ведь не в мозгах, ей просто не хотелось признаваться даже самой себе…

Она снова выглянула. На фоне уличных фонарей Лондона Сириус казался лишь темным силуэтом. Он поднялся на ноги и принялся раздеваться. Гермиона постаралась убедить себя, что теперь она точно выглядит глупо и пора сматывать удочки, но большая ее часть уйти не могла. Она была попросту прикована взглядом к Сириусу. Он расстегнул пиджак и бросил его на стул. Рубашка расстегнулась еще быстрее, после чего отправилась туда же. В его движениях была уверенность в себе и в своем теле, какой не было ни у одного студента Хогвартса. Это признак взрослого человека. Это признак, который так запал в душу Гермионе.

Все началось в тот момент, когда она только приехала в этот дом. Это была середина лета, и по каким-то причинам семья Уизли пригласила ее погостить… в доме Блэков. Она стояла на кухне, разговаривая с Молли, когда с ней поздоровался хозяин дома. Гермиона не смогла сразу понять, что этот мужчина и истощенный заключенный Азкабана — один и тот же человек. Он выглядел гораздо более здоровым, осознающим себя в пространстве и совсем не таким сумасшедшим. Вообще не сумасшедшим. Сириус Блэк еще даже не поздоровался с ней, но внутри Гермионы что-то перемкнуло. Она смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Наконец он ее заметил и поклонился ей слегка. Поклонился! Гермиона потеряла дар речи, не понимая, в шоке ли она от его попросту волшебного преобразования или причина этому совсем в другом.

— Гермиона, привет! — отвлекла ее тогда радостная Джинни, утаскивая за собой наверх. Гермиона покорилась, не в силах подумать о чем-либо другом.

Если бы этот момент ее слежки был первым! Гермиона провела почти неделю, изучая Сириуса, но он появлялся лишь на обедах или совещаниях и никогда ничего не ел. Теперь она увидела и признаки отсутствия сна, и какое-то глубоко скрытое отчаяние. Может быть, все это ей казалось, а может, к концу недели этого идиотского зацикливания на нем она в самом деле научилась смотреть сквозь отлично выдержанную маску Сириуса Блэка. Ей безумно хотелось верить в последнее. Но она видела его… официально слишком мало раз, и потому вскоре обнаружила себя шпионящей за ним. Сколько раз она пыталась сказать себе, почему она это делает, и каждый раз заставляла свой внутренний голос заткнуться, потому что если это прозвучит, то Гермиона осознает всю нелепость ситуации и потеряет это приятное волнение.

Иногда оно переходило в ранг неприятного, слишком сильного, когда ей удавалось оказываться слишком близко к Сириусу. Когда Гарри появился в этом доме, и Сириус обнял его, не скрывая своей любви к крестнику, так, словно до сих пор никому не был так рад до этого, Гермионе казалось, что больше всего на свете ей хочется оказаться на месте Гарри. Эта мысль буквально потрясла ее, и Гермиона попросту приказала себе перестать думать о всяких глупостях. Это сработало, может быть, на полчаса. Когда они собирали совещание сразу после обеда, Гермиона требовала остаться на кухне так же, как Гарри и Рон, но она мгновенно потеряла нить разговора, когда стоявший за ней Сириус в пылу спора положил руку ей на плечо, подтверждая, что он считает всех достойными остаться, а не только Гарри. Если до сих пор Гермиона казалось невероятным ощущение «сердце вдруг остановилось», то теперь она в полной мере это испытала. Это только переключение с парасимпатической системы на симпатическую, это никак не могло быть вызвано иными эмоциями, просто ее молодой организм еще только учился регуляции внутренних органов. Но даже если ее устраивало это объяснение, она все равно связывала его с Сириусом. Это определенно стресс вызывает подобную реакцию. Невыносимо приятный стресс.

К концу недели Гермиона устала от всего этого. Каждый вечер она тенью отправлялась во двор, где Сириус уже сидел на бетонной стене, отгораживающей двор Блэков от остального города. Ей так хотелось узнать, что он видит там. Кажется, в последний раз она подумала, впервые отстранив себя от этого детского чувства, что Сириусу Блэку действительно нужна помощь, несмотря на внешнее благополучие. Он сбежал из одной клетки, чтобы попасть в другую, поудобнее, побольше, с родными людьми, но все еще клетку. Теперь ее волнение почти свелось на нет, сменившись диким желанием помочь ему любым способом не чувствовать себя… ненужным. Гермиона была абсолютно уверена в том, что именно так он себя и чувствует.

Во всяком случае, когда она увидела среди фотографий Гарри молодого Сириуса, она только и думала о том, что иной молодой человек с его внешностью, способностями и радужным будущим, потеряв все, не смог бы вынести и Азкабан, не то, что сидеть здесь. Но он послушно сидел, потому что верил, что должен отомстить. Но кроме желания мести его ничего не держало здесь. Гермионе становилось слишком тошно думать об этом дальше.

И сейчас она стояла, прижавшись к стене в темном коридоре, рискуя быть обнаруженной в любой момент, потому что хотела этого. Хотела сообщить ему, что ей не все равно, но для этого нужно было гораздо больше смелости, чем было у нее, гораздо больше, чем было у Гарри. Подойти самой — это был поступок из разряда невозможных. Их не связывает ничего, кроме придуманной Гермионой косички из детского чувства, жалости и горячего желания помочь, эгоистичного, если подумать, ведь это повод оказаться рядом. Будь ей семнадцать, изменилось бы что-нибудь в этой ситуации? Хоть тридцать, если это волнение детское, оно никогда бы не позволило бы ей подойти. Его нужно было убить! Подойти к Сириусу, чтобы он его убил! Она была готова сделать шаг.

— Кричер, прекрати вонять здесь! — рявкнул Сириус так, что Гермиона подпрыгнула на месте, теперь ее сердце билось от неожиданности, застигнутое врасплох.

— Грязнокровка, хозяин Сириус, — проблеял старый домовик. — Грязнокровка следит за вами, сэр. — Последнее слово, как всегда, он произнес с ненавистью, какую не должно испытывать подобное существо.

— Какая грязнокровка, что за бред ты несешь? — с подозрением спросил Сириус. Гермионе нужно было уходить, но пол коридора здесь слегка скрипел, и он выдал бы ее в мгновение ока! От ужаса она приросла к месту, не представляя, как отреагирует Сириус на ее присутствие.

— В этом доме только одна грязнокровка! — прошипел домовик в ярости, брызжа слюной.

— Гермиона? — Ее имя заставило девушку по-настоящему запаниковать. Она мечтала аппарировать, провалиться сквозь пол, улететь отсюда. Сириус встал и направился к двери, не обращая внимания на проклятия Кричера. Гермиона резко согнулась, схватившись за живот. Где ее хваленая гриффиндорская смелость? Она бы сейчас разом постигла анимагию, лишь бы стать мышкой. — Что-то случилось? Что-то с Гарри? — спросил ее обеспокоенно Сириус, едва увидев за дверью.

Гермиона замотала головой. Она вдруг стремительно покраснела, осознав, что из всей одежды на Сириусе только штаны. Какой же он худой, его спасала только одежда.

— Я просто шла, — она махнула в конец коридора, чувствуя себя полной идиоткой, — а тут слишком тихо, я решила проверить… — Она бессильно замолчала. А вроде до сих пор считала себя вполне сообразительной. Она с мольбой посмотрела на Сириуса, надеясь, что он поймет ее проблемы и сразу поставит все на свои места, высказав ей все, что думает о маленьких девочках с их большими идиотскими чувствами! Но он явно не собирался даже думать о ней, просто пошел обратно к своей кровати, словно ее и не было. Гермиона растерянно осталась стоять на месте. Он вообще ее слышал? Если бы она пришла так к любому другому взрослому мужчине, профессору Люпину или Снейпу — от этого предположения она вздрогнула, — они бы еще с порога развернули ее куда подальше, один мягко и аккуратно, а другой такими словами, что и представлять не хотелось.

Она вдруг поняла, что стоит здесь уже минут пять, в то время как Сириус достал из шкафа какую-то вазу или что-то похожее и поставил ее на кровать. Гермиона зачем-то сделала пару шагов вперед. Хорошо, что Кричер сразу же исчез, а то она бы снова выслушала все про свою грязную кровь. Она обнаружила, что перед Сириусом — думосбор, но он абсолютно пуст. Без палочки Сириус не смог бы при всем желании наполнить его воспоминаниями.

Гермиона не успела даже как следует подумать. Сириус посмотрел на нее как-то отстраненно, словно вообще не понимая, кто протягивает ему палочку. Идиотский поступок, считается плохим тоном отдавать кому-то свою палочку, это в сотни раз хуже зубной щетки. Она может вовсе отвергнуть Сириуса, даже если он просто возьмет ее, обжигая его или отбрасывая. Но теперь уже поздно, она стояла перед ним молча и протягивала свою палочку.

— Я не возьму, — покачал он головой. — Я даже у Ремуса не беру. Это слишком неприятно.

Гермиона едва не улыбнулась. Теоретически, неприятно. Но если палочку возьмет тот, кому хозяин... симпатизирует и доверяет, это будет не так страшно. С этими условиями у Гермионы более чем в порядке.

— Я переживу, — пробормотала она. Нужно срочно что-нибудь сказать про Гарри! Это его точно успокоит. — Это же для Гарри, да? — наобум ляпнула она. Сириус мгновенно переключился на мысли о своем крестном сыне, мгновенно теряя мысль о чужой палочке. Он взял ее, больше не задумываясь. Гермиона едва смогла промолчать. Его магия, сдерживаемая столько лет без палочки в одном лишь теле, не имевшая выхода, нахлынула на нее. Она схватилась за столбик кровати, удерживающий полог, не понимая, что происходит. Это ощущение нельзя было описать. Его нельзя было испытать полностью. Гермиона не могла дышать, не могла думать, все внутри нее горело пламенем, которое было ей незнакомо. Ее буквально выкручивало адской пыткой ощущение, которое в малой своей дозе было приятным. А теперь оно было невыносимо, непередаваемо приятным. Ей хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратить это, что-нибудь, чтобы продолжить… Так не должно быть. Это должно было быть просто неприятно, как вторжение в личное пространство, так почему же ее руки и ноги дрожат от… удовольствия? Оно постепенно уменьшалось, и Гермиона смогла отдышаться. Все это время Блэк даже не замечал того, что с ней происходит. Вся его магия уходила на перенесение воспоминаний в этот сосуд. Гермиона едва понимала, что ей нужно делать вид, что ничего не произошло. Но вся его сущность, вся его магия прошли через нее, оставляя ощущение, что она была с ним близка. Это не должно было быть ей знакомо в пятнадцать, но она абсолютно не жалела. Это все равно, что пробыть с ним год, получив возможность… прикасаться. Это все, что возможно получить, от близости с ним. И даже если Гермиона об этом вообще не думала, она это пережила, не подвергнув их неловкой ситуации.

Хуже всего было то, что ей хотелось еще и еще.

— Не стоит этого больше делать.

Он отдал ей палочку. Гермионе хотелось кричать, чтобы он оставил ее себе, лишь бы это повторилось. Но она лишь молча взяла ее и направилась к двери, пытаясь идти ровно. Она едва добралась до своей комнаты. Ей так хотелось пережить это снова, это невыносимое чувство.

— Гермиона, ты в порядке? — Джинни села на край ее кровати. Гермиона застонала и накрыла голову подушкой. Она не могла уложить это в голове, не могла до сих пор осознать.

— Возьми мою палочку, пожалуйста, — попросила она Джинни. Та не понимала, зачем, и Гермиона пришлось попросить ее еще раз. Джинни с сомнением взяла. Легкий прохладный ветер от ее магии, слегка отдающий электричеством, оказался не очень приятным. По сравнению с испытанным от Сириуса это вообще было ни о чем.

— Гермиона, что случилось? — повторила Джинни, выпуская палочку из рук с видимым облегчением.

— Джинни, я схожу с ума здесь, — простонала Гермиона. Стоило ей закрыть глаза, как ей казалось, что Сириус Блэк рядом с ней. В ней. Слишком тяжелые мысли для нее, слишком… опасные. Он опасен. Что она вообще наделала? Зачем она пошла к нему? Лучше бы она и дальше страдала от своей идиотской детской влюбленности, уехала бы в Хогвартс, и дело с концом! От этого нельзя было уехать.

— Спорим, не так, как Сириус? — Джинни забралась с ногами на кровать. — Эй, — испуганно позвала ее Джинни, когда Гермиона застонала. — Да ладно тебе, все влюбляются в мужчин постарше, — хихикнула она. — Мне на первом курсе Снейп нравился!

— Тебе что? — От удивления ей стало слегка легче. Переживая снова и снова, ей начинало казаться, что Сириус касается ее. Давай поговорим о Снейпе!

— Смешно, правда? Просто он такой… наигранно злой! И опасный! — Она засмеялась и упала на спину. — Вообще-то я бы хотела на выпускном сказать ему об этом. Хочу видеть его лицо! — Она погладила Гермиону по голове. — Да ладно тебе, Сириус правда очень красивый, я тебя понимаю, — добавила она тихо. — Мы уедем в Хогвартс, и это пройдет!

Нет, не пройдет, думала Гермиона, ворочаясь в постели. Ее тянуло из этой комнаты, тянуло туда, где она совершила такую глупость, отдав ему палочку. Это больше не было идиотской влюбленностью маленькой девочки во взрослого мужчину, как всегда бывает. Это было нечто, что маленьким девочкам знать совсем не обязательно. Она не смогла уснуть. Она больше не правила собой. Ее ноги сами понесли ее в темный коридор, ей не приходило в голову, что она в пижаме, она просто шла, куда звала ее… ее магия.

Он не спал.

Больше она не боялась подходить. Это чувство было иным. Оно сочетало в себе его отчаяние и ее поддержку. Это не было односторонним, он должен был знать, что произошло.

— Я должен спросить Люпина, как это убрать, — глухо произнес Сириус, хотя снова сидел к ней спиной. Она молча подошла, садясь на кровать рядом. Он на нее даже не смотрел, но это было ей не нужно.

— Я не хочу убирать, — ответила она.

— Ты даже не представляешь, о чем говоришь! — взорвался он. Его глаза горели яростью, когда он наконец посмотрел на нее. Это не была ярость, адресованная ей, это был его гнев на самого себя. Гермиона улыбнулась. Теперь ей знакомо все в нем. Его магия доверила ей все, что составляло Сириус Блэка изнутри. Его боль, его нежелание жить, все, что угнетало его здесь. Все, о чем она даже не догадывалась в своем супергеройском желании ему помогать. Она села на колени на кровати, касаясь руками его головы, после чего прижала его к себе. Так случилось. Какая разница, кто виноват, если сейчас она действительно знает все, что ему нужно? Он даже не шелохнулся. Гермионе казалось, что она делала так много раз, ей все было привычно. Она гладила его по волосам, не желая уходить ни на секунду. Что сделала с ним ее магия? Обрушилась таким же ураганом, как на нее? Мягко укутала? Что произошло с ним?

— Это неправильно, — произнес он едва слышно. — Тебе всего пятнадцать. Так не должно быть.

— Какая теперь разница, если я нужна? — так же тихо ответила она, прижимаясь носом к его макушке. Магия никогда не следовала никаким законам, никаким правилам морали. Она тянула ее к Сириусу с такой силой, что оспаривать ее было бесполезно. Сириус наконец обнял ее, и это лишь добавило… правильности. Больше ей ничего от него не нужно, она хотела отдать и отдала вместе с палочкой больше, чем ожидала. Он принял, не зная об этом, и теперь их обоих вдали друг от друга терзали сомнения, но сейчас… сейчас было просто так, как нужно им обоим.

— В этом мире все неправильно. — Гермиона думала о Гарри, сироте, который нужен остальным лишь для того, чтобы закрыться им от монстра. Думала о Седрике, погибшем ни за что. Она думала обо всем, что происходило с ними за эти четыре года. Вот как не должно быть, вот это неправильно. Ее раннее взросление — лишь следствие этого.

— Тебе нужно идти.

Нет, ему не нужно, чтобы она уходила. И ей не нужно. Но рассвет так близко, что вскоре остальные начнут просыпаться. Они не поймут. Гермионе пришлось отпустить его.

* * *

Весь день прошел для нее как в тумане. Она помогала приводить в порядок комнаты этого мрачного и неприветливого дома, но мысли ее были слишком далеко. Ее рациональная часть доказывала, что все это нереально, неправильно и должно быть прекращено, но другая жаждала испытать подобное еще раз. Ей казалось, что Сириус буквально у нее за спиной, его магия обманывала ее, она же давала ей ощущение защиты. Она взглянула в сторону коридора, где Сириус разговаривал с профессором Люпиным. Люпин посмотрел на нее с интересом, смешанным с волнением. Гермиона поспешно отвернулась. Она не больна, чтобы ее лечить! Ничего же не произошло, когда ее палочки, скажем, коснулась Джинни. Дело не в палочке, ей что, у всех тут попросить, чтобы профессор Люпин не смотрел на нее, как на больное животное?

— Гермиона, могу я поговорить с тобой? — раздался его голос пятью минутами спустя. Гермиона сжигала паутины в углу комнаты. Она посмотрела на него напряженно, но отказать не могла при всем своем желании. Он повел ее наверх, в пустую комнату, где на стенах красовалось семейное древо.

— Что-то случилось, профессор? — спросила она, внешне оставаясь спокойной. Он хотя бы не взял Сириуса с собой.

— А ты не хочешь сама об этом рассказать? — Он не смотрел на нее. По крайней мере, не осуждал, хотя за что было ее винить, если все произошло почти случайно? — И я не профессор больше, Гермиона, можешь меня звать просто Ремусом.

— Мне нечего вам рассказывать. — Гермиона смотрела на свои руки, покрытые пылью.

— В отличие от него я понимаю, что ты достаточно умная девочка, чтобы усвоить, что палочки не дают кому попало, — мягко произнес он. — Я не об этом хотел с тобой поговорить.

— Тогда у меня нет ни одной идеи, о чем, — пожала плечами Гермиона. Она смотрела на то место, где были выжжены имена Сириуса и Тонкс. Ее что, будут отчитывать за детскую влюбленность, которая толкнула ее на это? У нее нет права влюбляться, в кого захочет? Да и какая разница, этой влюбленности уже нет в том виде, в какой она могла бы существовать, но ему об этом знать необязательно.

— Гермиона, Сириус — не тот человек, который тебе нужен, — наконец озвучил свою главную мысль Люпин.

— Я чувствую, что где-то нарушаются права человека.

Гермиона поспешно обернулась. В дверях стояла Тонкс, сложив руки на груди. Она гневно смотрела на Люпина. Его же лицо выражало лишь досаду.

— Нимфадора, я хотел бы поговорить с Гермионой наедине.

Однако его протест для Тонкс ничего не значил, она подошла к Гермионе и положила руку ей на плечо.

— Не называй меня так, — почти прорычала она. — Можешь указывать мне, но не ей. — Гермиона непонимающе посмотрела на Тонкс. Она мало что знала о ней, но ее проницательности хватало, чтобы определить в этом споре их личное дело. — Это что, была идея Сириуса?

— Ты ничего об этом не знаешь, — совсем с отчаянием возразил Люпин. Тонкс только усмехнулась.

— Я знаю достаточно, чтобы не дать тебе внушить ей очередную глупость. — Она нажала на плечо Гермионы, словно звала ее за собой. — Пойдем, Гермиона, он не скажет тебе ничего стоящего. Это их страх, не наш.

Гермиона послушно пошла за ней. Тонкс вела ее куда-то вглубь дома. Она молчала до тех пор, пока не остановилась у какой-то свечной лампы и не повернула свечу вниз. На Гермиону мгновенно подул свежий летний ветер. Так вот как Сириус попадал на эту стену! Тонкс провела ее к наиболее широкому месту.

Вниз с холма уходила оживленная автострада, по ней неслись автомобили, не зная, что там, впереди, пробка из горящих огней и бензинового марева. Гермиона смотрела на крыши домов, уходящих куда-то вниз, супермаркет, людей с пакетами и тележками, на детскую площадку и многочисленные балконы. Здесь можно было сидеть днями тому, кто не выходил никуда двенадцать лет.

— Расскажешь? — Тонкс запустила камешек бетона вниз, на дорогу. Ее щеки раскраснелись, а волосы приобрели ярко-рыжий цвет.

Сперва Гермиона не была уверена в том, что это стоит делать, но что-то в Нимфадоре располагало к этому. Она рассказала больше, чем хотела. Она рассказала, не испытывая стыда.

— Отличный способ, — усмехнулась Тонкс, опускаясь на стену. — Но что-то мне подсказывает, что ты не знала, что такое возможно.

— Нет, откуда? В учебниках не пишут. — Гермиона села с ней рядом. Тонкс болтала ногами в воздухе. — Я даже не знаю до конца, что это такое.

— Согласие и одобрение вашей магии, мне кажется. Правда в том, что он вот, — Тонкс ткнула в сторону, откуда они пришли, очевидно, имея в виду Люпина, — ничего не сможет с этим сделать. И Сириус не сможет. Вообще никто не сможет. Так совпало. Хотела ли ты, чтобы все случилось так — другой вопрос. Может быть, не в пятнадцать. Хотя я не знаю, мне в пятнадцать вообще Малфой нравился, тоже мне, любовь на всю жизнь, — фыркнула она.

— Что… что бы ты сделала? — неуверенно спросила ее Гермиона.

— Воспользовалась бы, — ни секунды не думая, ответила Тонкс. — Но у меня ни стыда, ни совести. Поэтому ему вот не выстоять. — Гермиона улыбнулась, затем засмеялась. Смех снял с нее напряжение всей последней недели. — Знаешь, чем хороша магия? Мой отец говорил мне, когда я в детстве что-то разбивала или ломала, что магия — это просто отличная отмазка, — подмигнула она Гермионе. Та все еще улыбалась, смотря вдаль, на далекие силуэты лондонских высоток. — Ладно, пойду я, но, если что… если что, можешь сказать, что это я на тебя плохо влияю. Мне не стыдно. — И она поспешно поднялась на ноги, скрываясь в открытом проеме, ведущем в коридор. Гермиона вздохнула. Пока она была здесь, далеко… далеко от Сириуса, все казалось проще. Постепенно влияние его магии ослабевало, и Гермионе показалось, что она сможет с этим справиться.

— Там, где была Тонкс, разумные доводы бесполезны, я прав?

Она едва взглянула на Сириуса, возникшего тенью в проеме. Он смотрел на нее как-то иначе, а может, просто смотрел, оттого Гермионе было не по себе. До сих пор внимания Блэка она не удостаивалась.

— А подсылать профессора Люпина — тоже не совсем смело, — вдруг вырвалось у Гермионы, хотя она никогда не замечала за собой стремления к хамству. — Почему так не сказать? — Она встала, выпрямляясь. Ну уж нет, она не умеет страдать молча, она вообще страдать не умеет, все должно иметь свой ответ, без него Гермиона попросту не может жить спокойно.

Он не ответил. Не знал, что сказать, или знал, но не мог? Как не может она? Ей пятнадцать, но не двенадцать, дело не в возрасте, по крайней мере, теперь. Она ни о чем не просит его, так почему должна получать отказ? На что?

— Потому что я не отвечаю за свои слова, — тихо ответил он. Гермиона шла к нему, словно во сне.

— А я отвечаю.

Ее вела вперед магия, все осталось бы как прежде, не отдай она ему свою палочку. Случилось бы это так же с любой другой, или сыграло роль ее желание помочь?

— Что-то мне подсказывает, что нет. — Он едва заметно улыбнулся. — Я знал, как поступать правильно, тринадцать лет назад. И тогда не знал, мне это не нужно было. — Она смотрела на него снизу вверх, будучи ниже ростом. В ней больше не было глупого волнения, всяких замираний сердца. В ней была лишь спокойная уверенность в том, что она может делать все, что захочет, потому что Тонкс подарила ей отличную отмазку. — Мне тридцать пять, — напомнил он. — Вероятно, как твоему отцу.

— И что теперь? — наконец ответила Гермиона. — Это теперь имеет какое-то значение?

И все же… все же она не могла даже прикоснуться к нему сейчас, при свете дня, как бы ей ни хотелось. Сейчас все казалось иррациональным и нереальным, сейчас ей просто было нельзя. Или можно, но ей не хватало смелости, чтобы сделать хоть что-то.

— Справедливо, — склонил голову Сириус. Гермиона не смогла отвести взгляд от его глаз. Он не отпускал ее, никак не касаясь ее. Его это… забавляло.

Она снова протянула ему палочку. Сириус поднял бровь, не сдержав усмешки.

— Я думаю, эти воспоминания для Гарри будут самыми ценными на свете, — произнесла она, стараясь говорить уверенно. Это выглядело так, словно она намеренно отдавала себя ему, на этот раз вполне осознанно.

— Я не уверен, можно ли это считать самопожертвованием.

Он протянул руку, касаясь ее палочки. Гермиона закрыла глаза. Никакого урагана. Только ровное, спокойное ощущение бесконечной правильности происходящего. Какая разница, что говорит Люпин. Какая разница, кто вообще что скажет.

Ей хочется испытывать это снова и снова.

* * *

Гермиона собиралась выйти из спальни так, чтобы Джинни не услышала.

— Ты серьезно думаешь, что я слепая и глухая? — Джинни села на кровати. — Гермиона, это не шутки. Он слишком… слишком взрослый.

— А то я не заметила, — фыркнула Гермиона. Она пребывала в эйфории всю неделю. Она отдавала ему палочку каждый вечер, каждый вечер ей казалось, что он касается ее самой, а не палочки. Ей этого хотелось больше всего на свете, хотелось сравнить, так ли это на самом деле. Но каждый раз… каждый раз он останавливал ее. Гермиону это раздражало и злило. Почему ей можно было обнимать его, но не целовать, черт возьми? Ей хотелось этого так, что кружилась голова.

— Гермиона. — Джинни мрачно смотрела на нее. — Даже я знаю, что бывает со взрослыми мужчинами.

— Не бывает. Мне запрещено. — Гермиона посмотрела на нее раздраженно. Ее это не пугает. Ее вообще ничего в Сириусе не пугает. Но ей нельзя, нельзя, потому что он сам запрещает! Это так неправильно. Или правильно. Все путалось в голове.

— Гермиона, я должна сказать кому-нибудь, если ты не перестанешь уходить. — Джинни сжимала в руках одеяло. — Это неправильно, и я боюсь за тебя.

— Люпину скажи. Хотя нет, без меня не говори, хочу видеть его лицо. Мне плевать, Джинни. — Это Гермиону веселило. Столько лет послушания, столько лет правильного поведения, чтобы это чертово лето заставило ее перейти столько границ! Чтобы он заставил ее стать другой. Свободнее. — Я не сплю с ним. Как бы мне этого ни хотелось. — И с этими словами она вышла из комнаты. В тот момент она была уверена, что не поедет в Хогвартс следующим вечером. Никакого Хогвартса.

Гермиона зашла в его комнату свободнее, чем в свою. Она тихо села на кровать, наблюдая за тем, как Сириус переводит свои воспоминания в думосбор. Ей безумно хотелось заглянуть в него, но она решила, что посмотрит, если разрешит Гарри, потому что, в общем-то, это весьма личная для него вещь. И для Сириуса. Его тоже стоило спросить.

— Их осталось так мало. — Наконец Сириус отдал ей палочку. Гермиона подсела чуть ближе, когда он убрал думосбор на тумбочку.

— Кого? — тихо спросила она.

— Воспоминаний. Я их так берег от дементоров, что попросту забыл. — Он устало лег на спину, разглядывая потолок. — У Ремуса получится лучше. Попрошу его добавить.

— Мне кажется, это лучший подарок для Гарри.

Она осторожно легла рядом, повернувшись на бок. Между ними оставалось вполне приличное расстояние.

— Да, это все, что я смог для него сделать. Маловато для крестного отца, — невесело усмехнулся он. — Сейчас он здесь, и я спокоен, но завтра он уедет, а я останусь здесь переживать. Больше мне переживать не за кого. Да и ему не нужен человек, бросивший его на двенадцать лет.

— Это же не по вашей… твоей воле, — запуталась Гермиона. Как она может его называть? До сих пор этот вопрос не вставал перед ней настолько явно.

— Какая теперь разница.

Он закрыл глаза предплечьем, подняв руку. Он выглядел слишком потерянным. Гермиона не представляла, что может вообще взять и просто так уехать. Она осторожно пододвинулась ближе, положив голову ему на плечо. Сириус даже не шевельнулся.

— Мне нужен такой человек, — прошептала она, искренне веря в свои слова.

— Ты еще не знаешь, что тебе на самом деле нужно.

Он вдруг повернулся к ней боком. Гермиона оказалась словно в ловушке меж его телом и его руками. Такая ловушка ее полностью устраивала. Она уткнулась носом ему в шею выше воротника, думая о том, что никакая волшебная сила ее от него не заберет. От него исходило теплое и спокойное тепло. Ей не хотелось двигаться вовсе, она позволила себе слегка задремать. Она резко очнулась тогда, когда его рука задела ее щеку.

— Я бы все отдал, чтобы вернуть свои пятнадцать. Но я бы поступил точно так же. — Гермиона была прикована к месту его взглядом. Ей не верилось, что он так близко, что он касается ее волос и ее щеки. — Ты вырастешь замечательной девушкой. — Гермиона не могла даже дышать. Она лишь смотрела ему в глаза, на его волосы, на его губы и боролась сама с собой: ей так хотелось поцеловать его самой, но она никогда никого не целовала и боялась этого. — Я не могу воспользоваться тобой, даже если тебе кажется, что ты этого хочешь. — Он отвернулся от нее, разрушив весь момент. Гермиона едва не застонала разочарованно, теперь уже будет поздно.

— Я не хочу в Хогвартс, — пробормотала она, теряя всякую надежду понять его. Ей так хотелось остаться здесь, в его комнате, хотя бы, скажем, навсегда? — Можно мне остаться здесь… с тобой?

— Нет, Гермиона. — Ее имя, произнесенное его голосом, звучало невероятно красиво. — Нельзя.

— Почему, из-за идиотского возраста? — Ее бесило, что он не видит то, что она взрослее своего возраста. Все видят, а он нет!

— Из-за того, что такие, как я, долго не живут.

Одна мысль об этом возмутила Гермиону. Она мгновенно села на кровати, смотря на Сириуса сверху вниз. Это давало ей преимущество, ведь он, похоже, был серьезен.

— Почему? — получилось у нее обиженно. Она осторожно прижала ладонь к его щеке. — Что может тебе угрожать здесь?

— Я сам. — Даже лежа он умудрился пожать плечами. От руки Гермионы он не отстранился, только закрыл глаза. Это ощущение подходящего момента появилось снова, и Гермиона колебалась. Она не смогла осознать, что в конечном итоге все же толкнуло ее сделать это, но результат был один: она поцеловала Сириуса Блэка первой.

Она не ожидала его стремительной реакции. Он перехватил ее поперек талии и опрокинул на спину. В его глазах читалось что-то, что Гермиону пугало, что-то, с чем она была незнакома. Он держал ее руки, больно прижимая к кровати.

— Не надо играть с огнем, — наконец произнес он, отпуская ее. — Я не подхожу для идиотских школьных романов.

— А если я не боюсь? — Она врала, но не могла остановиться. В его стремительных движениях было что-то не только пугающее, но и многообещающее, он на какие-то мгновения прижал ее к себе всем телом, и в этом новом опыте Гермиона растерялась, испугавшись. Она должна была бы думать головой, но мысли исчезли.

— Мужчины, который не видел женщины лет тринадцать? Ты сумасшедшая, Гермиона, и тебе лучше уйти сейчас. — Сириус сел на кровати, устало потирая глаза. — Ты ребенок, я не трону тебя. — Он посчитал, что она все еще испугана. — В воспитательных целях, — добавил он.

— Даже если ребенок попросит? — Могла ли Гермиона сказать, что была целиком и полностью адекватна? Абсолютно нет. Она говорила то, что никогда бы не смогла произнести вслух, но в этой комнате все было иначе. Не успел Сириус ответить, как Гермиона стремительно оказалась рядом, лишь секунду поколебавшись, прежде чем сесть к нему на колени, смотря на него все еще слегка сверху. — Очень попросит? — Гермиона не думала о том, как она выглядит, ей нужно было… Она не знала, что. Ей хотелось снова увидеть выражение его лица… смысла которого она не понимала, но принимала на свой счет крайне положительно. Она готова была умолять его, лишь бы остаться здесь.

— Гермиона, нет.

Больше его это не веселило. Он аккуратно положил руки на ее талию, собираясь снять ее с себя, но Гермиона проявила упрямство, скользнув вперед, еще ближе к нему.

— Пожалуйста, — прошептала она почти на ухо Сириусу, испытывая что-то похожее на томительный восторг от его рук на своей спине. Похоже, ей удалось добиться своего, и Сириус снова посмотрел на нее этим взглядом. Она едва не застонала, когда его руки прошлись по ее спине, оказываясь на бедрах. Гермиона обняла его за шею, не представляя, ее ли это смелость толкает Гермиону на это. Ей нужно было… больше.

— Просто уйди, пока не поздно, — едва слышно произнес он у самой ее шеи. О чем он? Гермиона не могла осознать ни слова. Его губы слегка задели ее кожу. Ей было жарко.

Как же чертовски обидно было оказаться за дверью. Он буквально вынес ее на руках, не сказав ни слова. Гермиона была в ярости. Ярость помогла ей отступить. Ярость помогла ей уехать.

* * *

Гермиона словно существовала и одновременно нет. Школьная рутина заменяла ей жизнь, тогда как все внутри нее ныло. Глупо. Невероятно. Иррационально. Ныло потому, что ей безумно хотелось увидеть Сириуса. Джинни пробовала разговаривать с ней, но эта тема вызывала у Гермионы ярость. Не нужно указывать, что ей делать. Все, что думают окружающие, — только их чертовы проблемы.

Ее волновала лишь ее тоска. Она изматывала Гермиону, стирая имеющиеся воспоминания с помощью времени. Осень прошла, но ее обсессия — нет. Становилось лишь хуже, и Гермиона с трудом засыпала. Учеба. Учеба. Учебники. Сочинения. Зубрежка. Кажется, она настолько ушла в это, что готова была снова просить Маховик времени. Сейчас она начинала ворошить старые воспоминания, понимая, что это — максимум глупости, но ничего не могла с собой поделать. Дело было не в палочке, ведь какая бы магия там ни была, она не способна существовать так... долго без поддержки.

Она просто влюбилась в Сириуса Блэка, и это чувство вызывало в ней ненависть и отчаяние. Она ненавидела себя за слабость. Ненавидела себя за необходимость увидеть его. День проходил ха днем, и Гермиона пыталась… пыталась не думать. Водоворот ее воспоминаний и чувств становился слишком опасным. Ей нужно было… найти выход. Самой. Самой признать, что у этого нет будущего, даже если ей кажется, что быть рядом с Сириусом — нужно. Необходимо. Как же чертовски хотелось его увидеть. И одновременно хотелось избежать этого. Нужно делать вид, что ничего не случилось, но она даже в зеркале видела себя как будто больной.

У нее получилось найти слабый всплеск жизни, когда она приняла предложение Рона прогуляться не как друзья. Ее измученному сердцу хотелось обмануться, ведь она хорошо знала Рона, и его теплая робкая привязанность к ней помогла Гермионе не думать о Сириусе совсем.

Черт.

Нет. Она все еще думала.

Она сравнивала.

В робких прикосновениях Рона к ней не было ничего волнующего, ничего, что заставило бы ее сходить с ума. Гермиона позволяла ему обнимать себя, но в этом было не больше чувств, чем объятие с Гарри, который для нее навсегда останется просто другом. Она обманывала Рона, потому что хотела... хотела нормальности. Ей казалось, что она справляется. Рон не был ей противен, даже приятен в некоторых моментах, он отлично шутил, вполне тепло обнимал ее, но это было… словно гуманитарная помощь. Никакого урагана эмоций. Ничего, что сделало бы ее… сумасшедшей. Гермиону разрывало от желания быть нормальной и снова ощутить это сумасшествие. Дело не в том, что Рону не тридцать. Дело в том, что все ее существо, вся ее магия желает другого человека, и с этим нельзя бороться. Можно только скрыть.

Можно лишь надеяться, что время поможет.

Гермиона смогла оправиться лишь под Рождество. Даже Джинни обронила фразу по поводу того, что Гермиона отлично справляется. Внешне все так и было, внутренне... Гермиона признала это сном. Ярким, жарким, желанным сном, который так хотелось увидеть после пробуждения, но уже нельзя.

Нельзя, потому что это всего лишь сон.

Нападение на мистера Уизли потрясло всех. И Гермиону в том числе, она была с Роном все это время, была с ним у директора, в Норе, в Мунго. Она держала его за руку и каждый раз повторяла, что все будет хорошо. Она лицемерила. Лицемерила, потому что возвращение в дом Блэков заставило ее вспомнить все с нужной яркостью. Едва лишь оказавшись там, она пыталась дышать спокойно, пыталась признать, что просто боится его увидеть. Это страх, это не желание.

Но это было ее искренним чувством, здесь не было никакой магии, и волшебная палочка была… Нет. Она сыграла свою роль, но все это заслуга самой Гермионы. Она выносила это чувство, превратив ее из детской влюбленности во что-то абсолютно взрослое.

Ей показалось, что она умрет в ту секунду же, стоит ей снова увидеть Сириуса Блэка. Ей казалось, что окружающие и сам Рон сразу все поймут по ее лицу.

Но она лишь опустила взгляд. Продолжала жить. Продолжала врать. Потому что его появление вернуло ей и желание оказаться рядом, несмотря ни на что.

Может быть, Джинни заметила. Может быть, нет. Может, уже этим утром миссис Уизли или Люпин попросят ее вежливо отпраздновать дома. И все будут смотреть с таким пониманием, как будто хоть раз в жизни влюблялись так. Даже больше, чем влюблялись.

Гермиона не смогла ничего сказать, только стуком обозначив свое присутствие. Его спальня была полностью темной. Но он был здесь. Кажется… знал, что она придет. Ей хотелось сказать, что она пыталась. Сказать честно, хоть никогда всем сердцем не желала исцеляться. Она не была больна. Возможно, она была здоровее многих здесь присутствующих. Она хотела исцелять сама и верила, что могла.

— Гермиона, я все еще склонен говорить тебе «нет».

Гермиона кивнула в темноте, получается, сама себе. Ничего другого она не ждала. На самом деле она начинала осознавать, что это нереально. В другой вселенной, в другом мире она имела бы право любить его. Но в той вселенной он не был бы сломлен. Не был бы потерян.

— Я не буду больше ни о чем просить.

Она села на край его кровати. Кажется, с таким чувством вообще нельзя ничего сделать. Только похоронить. С этим чувством не выходят замуж. Оно заставляет перегорать. Сейчас Гермиона осознала, что перегорела. Он был нужен ей, но как-то отстраненно. Кажется, это можно пережить. Полгода в Хогвартсе она сопротивлялась этому, но сейчас, стоило увидеть его, как она поняла, что это пройдет. Не сейчас. Не через год. Но однажды она проснется свободной от него.

— Тогда зачем пришла? — резонный вопрос. Убедиться? Осознать? Получить его одобрение? — Рон — отличный парень. Не рискуй им.

— Я ничем не рискую. — Не надо приплетать сюда Рона! Это ее дело. И дело Сириуса.

— Тебе так кажется. — Сириус лег на спину. — Мне больше всего хочется воспользоваться тобой, и меньше всего у меня на это прав. Я не стану тянуть тебя за собой.

— Я справлюсь. — Она протянула руку, коснувшись его волос. Он закрыл глаза. — Можно мне быть хотя бы другом?

— Смысл не меняется, — возразил он.

— Я хочу быть рядом, пока я нужна, — твердила Гермиона. Она нужна, она это чувствовала. Во имя гриффиндорского желания помогать, она постарается справиться, но для этого она должна сделать это при нем! Сириус снова закрыл глаза. Гермиона бездумно гладила его по волосам. Это помогало ей справиться с той черной дырой, что образовалась в ее груди. Она затягивалась. Она привыкала. Она отстранялась. Теперь все будет хорошо. Она справится.

* * *

Гермиона увидела его за секунду до падения в Арку. Все в ней мгновенно дернулось за ним, Гермиона побежала. Гарри хотел бежать первым, но Ремус удержал его. Гермиона бежала, хотя Арка скрыла его, унося в неизвестность. Гермиона бежала так быстро, как только могла. Ее перехватил Рон, она выбивалась, отталкивала его, била куда видела, но Рон все равно не отпускал ее. Ей хотелось кричать. Безумный смех Беллатрикс до сих пор стоял в ее ушах. Гермиона зажала их руками, но он не исчезал. Его лицо стояло перед ее глазами. Его больше нет. Сириуса нет. Эта мысль рвала пополам все ее сознание. Ее любовь к нему разбилась об эту арку. Его больше не существовало. Гермиона хотела послать заклинание в Рона, но кто-то успел ее опередить. Она отключилась за считанные мгновения.

Первым, что она испытала, очнувшись, была лишь пустота. Она ощутила пустоту прежде, чем головную боль. Воспоминания приходили медленно, словно кто-то отпускал их дозированно. Гарри. Полет. Отдел тайн. Ловушка. Сириус. Арка. Сириуса больше нет. Гермиона резко села на кровати, надеясь, что это был лишь сон. В дверь постучали. Гермиона поспешно натянула одеяло на плечи. В ее комнату осторожно вошел Рон. Он молча мялся на пороге, держа что-то в руках. Впрочем, ей плевать что. Ей хотелось остаться одной, осознать то… что случилось. Его смерть казалась ненастоящей. Словно он снова сбежал. Она больше никогда не сможет его увидеть. Вот эта мысль дается ей тяжелее, в нее легче поверить. Гермиона не стала реагировать на приход Рона. Плевать. На все плевать. Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни думать.

— Гарри сказал, что это предназначено тебе. — Рон тихо поставил маленький думосбор. — Сириус оставил это тебе.

Гермиона посмотрела на него. Удивительно, но не было слез, не было желания сделать что-нибудь с собой. Кажется, возвращалась знакомая ей, правильная и рациональная Гермиона. С его смертью исчезла их связь. Да. Пусть будет так. Нужно отложить эту мысль как можно дальше. Ей нужно жить дальше. Нужно отрезать себе пути назад, пока она ничего не чувствует, пока она способна сделать что-то, о чем будет жалеть, но что может спасти ее. Она может навсегда остаться в болоте любви к нему, переживая все, что он решил ей оставить.

А может снова стать свободной. Нормальной. Но не сразу.

— Я побуду с тобой, если хочешь. — Рон неуверенно протянул руку, коснувшись ее волос. Гермионе показалось, что он… понимает. Что он знает. И все равно хочет остаться.

Сириус просил ее не рисковать им.

Не веря в то, что она делает, Гермиона столкнула думосбор с тумбочки. Он разлетелся на множество осколков, заставляя исчезнуть оставленные ей воспоминания. Боль нельзя заглушить сразу.

Но можно отрезать ей все пути к существованию в будущем.