Просто еще один день на Кайриле (джен)

Капрал Михаил Денов спешил в главный офис. Запас времени, чтобы успеть сделать необходимое, у него был обычно невелик; надо надеяться, что он не опоздал. Он кивнул сержанту, сидевшему за столом в приемной возле кабинета.

— Я вовремя?

Сержант Андрей Бакунин ответил таким же кивком:

— Едва успел. Давай, займись.

Михаил поспешил внутрь, прямо в львиное логово. Он строевым шагом подошел к столу и откозырял:

— Сэр.

На столе уже стояла бутылка, а рядом с ней — налитый до половины стакан. Есть надежда, что этот стакан — пока первый за день.

Комендант моргнул затуманенными глазами:

— Что?

Нет, наверное, это уже второй. Или третий.

— Ежедневные приказы, сэр. Вам на подпись.

— Да? И что я должен приказать им сегодня, Михаил?

— Обычное поддержание порядка, сэр. А еще необходимо подключить заново погодные датчики на западной станции, провести осмотр скатов и устроить инвентаризацию запасов на продуктовом складе, сэр.

— Я просто зверь, раз так загружаю их работой, а? — Комендант нетвердой рукой потянулся за пером, нацарапал свою подпись на верхнем листе в стопке, отпихнул в сторону и принялся за следующие. — Все эти приказы... а ты знаешь, что бывает две разновидности приказов, а, Михаил?

Капрал, сгребая разбросанные листы, молчаливо вздохнул. Приехали.

— Да, сэр?

— Законные и незаконные, — Форкосиган набрал воздуху в грудь, заводя свою любимую обличительную речь.

"Законные, незаконные и идиотские", — мрачно подумал Михаил, вытягиваясь перед столом командира в уставной стойке, чтобы переждать обрушившееся на него словесное наводнение.

Наконец Форкосиган иссяк и прервался, чтобы добавить еще того пойла, которым он себя сегодня травил. К несчастью, во хмелю речь ему отказывала последней. Он уже сейчас не мог бы удержаться на ногах без посторонней помощи, а вот говорить мог бы часами. Мог и собирался. Но воспользовавшись паузой, пока Форкосиган схватился за стакан, Михаил быстро произнес:

— Мне пойти и прямо сейчас передать ваши приказы, да, сэр?

Он оказался за дверью прежде, чем тот успел ответить.

Его стол в приемной стоял немного ближе к выходу, чем стол Андрея — в четком порядке старшинства. Это так важно — сохранять четкий военный порядок хоть в чем-то, когда вокруг полный бардак. Набрав текст приказов на этот день на комм-пульте, Михаил их отправил и откинулся в кресле.

— Ну и здоров же он говорить. Снова завел про эти свои "преступные приказы".

Андрей поднял взгляд.

— Он хоть не поет. Как прошлый, да еще без голоса.

Михаил поморщился:

— И не приказывает нам пить вместе с ним, как позапрошлый.

Михаил был на этой базе единственным трезвенником. В их маленьком замороженном мирке это давало ему безграничную власть. Он не злоупотреблял ей. По большей части. Не считая того случая, когда этот деревенский олух Калоринос украл фруктовые корзиночки, которые Михаилу прислала на день рождения жена. С тех пор Калориносу доставались все наряды по кухне. И прочистка труб тоже. А также любая грязная работа на открытом воздухе, какую Михаил только мог для него найти.

С минуту оба сидели молча, размышляя о предыдущих начальниках лагеря и проблемах, которые они приносили с собой. Пьянство не в счет, здесь все пьют. Этот комендант был много лучше остальных — по большому счету, кроме... что же, никто не идеален. И он это делал не так уж часто. А мальчишки потом приходили в себя, рано или поздно.

— Пока он еще соображает, одному из нас лучше пойти туда. Твой орел или решка? — Андрей полез в карман за монеткой, чтобы бросить жребий, но тут звук тяжелых шагов в коридоре заставил обоих поднять головы.

Тяжело топая, в приемной объявился сержант Чернски, а с ним двое караульных из комендантского взвода, которые почти что волокли за собой какого-то несчастного в насквозь мокрой и перепачканной глиной рабочей форме. Сержант мотнул головой на дверь кабинета:

— Он там?

— Конечно, — кивнул Андрей.

— В сознании?

— Пока да.

— О черт.

— А что стряслось? — Откинувшись в кресле, Андрей изучал жалкого перемазанного типа, которого караульные просто свалили на пол, прежде чем удалиться.

Чернски осторожно потыкал провинившегося носком сапога.

— Эта тупая греческая деревенщина не умеет читать карту. И не умеет слушать приказов — видимо, поскольку вообще еле буквы разбирает. Так что вот этот идиот, — он ткнул лежащего снова, тот жалобно заскулил, — только что доложил мне, что взял скат и припарковал его прямо в центре трясины. Грязевая область, в которой тонут скаты, отмечена на каждой карте. Он сам расписался в своей тупости.

Капрал оглядел нарушителя.

— Какой-то у твоего рядового неопрятный вид.

— Чертов кретин чуть было сам не утонул. Но то, что он потерял скат, много хуже. Потребуется целый день, чтобы его откопать, а привести в порядок окончательно уже не удастся. Скатов у нас всего полдюжины. А вот запас тупых греческих деревенщин неисчерпаем. — Он кинул на стол Михаила чип с рапортом и снова пнул нарушителя, но не слишком сильно. В его голосе звучала скорее злость, чем презрение. — Ладно, ребята, вы можете внести доклад о том, что натворил этот идиот, в рапорт и подсунуть... ну, ему на подпись? А беспокоить его... не надо.

Все трое покосились на закрытую дверь и как один вздрогнули при воспоминании о судьбе рядовых, чьи имена попадают в рапорт и привлекают внимание коменданта.

Андрей покосился на Михаила:

— Возможно, мы в состоянии, ну, потихоньку вставить этот пункт в приказы на завтрашний день.

— Я посмотрю, как это сделать...

— Посмотрите, как сделать — что?

Андрей с Михаилом вскочили на ноги и вытянулись по стойке смирно, Чернски — тоже. Провинившийся рядовой, с трудом разогнувшись и поднявшись на ноги, оказался высоким тощим молодым парнем; лицо у него было унылое, а грязь покрывала его с ног до головы,

— Так что вы собираетесь смотреть? — повторил Форкосиган, прислонившийся к косяку. Михаил неслышно вздохнул — ну у него и слух, как у летучей мыши. А еще он снова смазал дверные петли. Комендант ненавидел закрытые двери и предпочитал, чтобы они открывались очень тихо.

Андрей с Чернски переглянулись, обменявшись сообщениями на телепатической сержантской волне. Андрей сделал шаг вперед:

— Небольшое дисциплинарное нарушение, сэр. Мы в состоянии с ним разобраться.

— Дисциплинарное?

Когда прозвучало это слово, в комнате застыли все — исключая Эйрела Форкосигана и покрытого грязью рядового. Андрей заставил себя кивнуть:

— Так точно, сэр. Мелкое нарушение, сэр. Очень мелкое. Мы не стали вас беспокоить.

Ответная улыбка Форкосигана была хищной — явно появляющейся на морде тех хищников, что лежат в засаде за песчаным холмом в ожидании ничего не подозревающей жертвы:

— О, но мне нравится, когда меня беспокоят, сержант. Это приятная перемена на фоне моего обычного распорядка.

Никто не посмел заметить, что согласно своему обычному распорядку комендант напивается к полудню до полной отключки.

— Капрал! — Михаил расслышал сталь в голосе Форкосигана и вытянулся еще более ревностно. — Заполните таблицу дежурств и принесите ее мне. — Он повернулся идти, обернулся снова. — И еще кофе. Сержант! — с усмешкой выкликнул он. И Чернски, и Бакунин напряглись одновременно. — Нет, вы оба. Пусть этот несчастный вымоется и переоденется в чистую форму. Затем доставьте его ко мне. Для наложения дисциплинарного взыскания.

Наконец он вернулся к себе. Все подождали и, лишь удостоверившись, что комендант наконец-то уселся за свой стол, самую малость расслабились. Чернски покосился на нарушителя:

— Извини, парень, я сделал все, что мог, но ты явился в неудачное время.

Они вышли из приемной, вслед за ними — Андрей, сообщив напоследок:

— Выйдет как в прошлый раз. А то и хуже. Просто помни, парень, что ты сам себе это устроил. И что рано или поздно это кончится. Пусть эта мысль тебя поддерживает.

Михаил вздохнул, уселся на свое место, вставил чип и принялся вносить данные в комм. Вот бедолага, совсем молоденький парнишка, даже не представляет, что его ожидает.

Полчаса и целый кофейник спустя Форкосиган выглядел бодрым и собранным, что на самом деле значило: он по-прежнему пьян как сапожник, но контролирует себя. Доставка кофе, расписания дежурств и прочих важных вещей заняли все время Михаила. Форкосиган сменил свою обычную меланхолию на напряженное предвкушение.

Топот сапог возвестил возвращение сержантов вместе с арестованным. Отмытым тот смотрелся куда лучше: симпатичный парень, совсем недавно в учебке, смуглый, темноглазый, с черными волосами, отросшими настолько, что они начали завиваться в колечки. Вид у него был беспокойный, и не зря. Сержанты наверняка уже предупредили, что ему предстоит, хотя поделать ничего не могли. Судьба нарушителя была предрешена.

Втроем они вошли в кабинет коменданта и откозыряли.

— Арестованный доставлен по вашему приказу, сэр! — ровным голосом произнес Андрей.

— Арестованный... Коропулис. Христо. Вы были отмечены в рапорте за преступную халатность и повреждение имперского имущества. Это серьезные обвинения. — Форкосиган гневным взором уставился на молодого человека, который пытался не переминаться с ноги на ногу. — Вы можете что-либо сказать в свое оправдание?

Под напряженными взглядами обоих сержантов парень сглотнул:

— Нет, сэр.

— Вас доставили сюда для наложения дисциплинарного взыскания. Молодежи определенно требуется прививать понятие о дисциплине. К счастью для вас, я могу с этим помочь. — Он посмотрел на сержантов. — Можете идти.

Неохотно, стараясь не глядеть на арестованного, Бакунин с Чернски откозыряли и вышли.

— И дверь за собой закройте!

Андрей тихо прикрыл створку. Чернски поморщился:

— Говоришь, он не любит закрытых дверей?

— Это... особый случай.

— И на столько это... может растянуться?

Андрей пожал плечами и тяжело опустился в кресло.

— Не на один час. Время у него есть. И он всем этим по-настоящему наслаждается.

Чернски покосился на обоих.

— А с вами двоими... он такого не делает?

Михаил покачал головой.

— Нет, мы уже не в том возрасте. Он предпочитает оставлять силы для тех, кто помоложе.

— А от нас что теперь требуется?

Андрей поморщился:

— Ждать. Пытаться ничего не слышать. Когда все закончится, забрать парня... и привести в чувство. Обычно наказанным требуется время, чтобы... от этого оправиться. Если им вообще это удается.

Чернски покачал головой и повернулся, чтобы идти.

— Надеюсь, что бедный парень выдержит. Ближайшие несколько дней я буду присматривать за ним. Отведите его в казарму... после.

Какое-то время в приемной царила тишина. Андрей и Михаил мягко стучали по клавишам комм-пульта, притворяясь, что заняты важным делом. То и дело из кабинета доносились звуки: придушенный крик, скрежет отодвигаемого стула, удар кулаком по стене. Они старательно делали вид, что ничего не происходит.

Наступил обеденный перерыв, но оба не ушли со своих мест.

Прошло несколько часов, прежде чем дверь молча открылась, и в приемную, шатаясь, вывалился совершенно пришибленный солдат. На его лице были видны следы слез, мальчишка дрожал так, словно вконец замерз. Андрей без слов поднялся, взял его за руку и повел в казармы.

Михаил заглянул в кабинет. Форкосиган уже отключился — лежал, уткнувшись лицом в стол, и тихо похрапывал.

Обычный день.

Михаил покачал головой. У каждого коменданта были свои маленькие странности. Каждый из них попадал сюда не просто так, и причина их перевода была такова, что мало кому захотелось бы ее узнать. А в случае Форкосигана...

Человек блестящего ума, опустошенный вконец и упрямый как черт; гений, ходячее бедствие и почти волшебник. Если бы он только перестал вытворять это с мальчишками... После этого они уже никогда не становились прежними. Он забирал их в свой кабинет и...

Когда это случилось впервые, и парнишка вывалился из кабинета в шоке, слишком ошеломленный, чтобы произнести хоть слово, они с Андреем решили поставить в кабинет небольшое записывающее устройство, чтобы понять, что там происходит. Так что во второй раз они смотрели и слушали.

Поэтому они сами видели, как Эйрел Форкосиган крадет души. Он расхаживал по комнате и говорил, говорил, разобрав до мелочей собственную карьеру, остановившись на ее наивысших точках — на беспримерном опыте адмирала Форкосигана, взявшего Комарру. Он проговаривал каждую совершенную им ошибку, каждую политическую манипуляцию, устроенную его врагами. Он уходил глубже в прошлое, к Резне Юрия и последующей за ней гражданской войне. И еще глубже — к цетагандийской войне и примерам блестящей стратегии своего отца-генерала. Он рассказывал о том, как поступал на самом деле и как ему следовало бы поступить, он разворачивал картину удивительных стратегических решений и смертельных ошибок. Солстисскую бойню он описывал так, что желудок выворачивался наизнанку даже у бывалого сержанта. А затем он заговаривал о будущем и о том, каким может стать и станет Барраяр, поднявшись вровень с галактическими державами. Удар, который он наносил по незащищенному разуму этих мальчишек, оказывался почти катастрофическим.

И эти часы, посвященные стратегии и тактике, анализу битв в космосе и на земле, победам и горьким поражениям, триумфу и горю, давали всегда один и тот же эффект. Мальчишки выползали из кабинета Форкосигана, пылая воодушевлением. Отныне им было мало служить просто рядовыми. Они записывались на обучающие курсы, просили о переводе — все, что было в их силах. Последняя его жертва, Куделка, подал рапорт об обучении на офицера. Он прошел экзамены, но его вдовая мать не могла себе позволить плату за офицерское училище, поэтому он записался в армию рядовым. Но Форкосиган не только зажег душу парня, он вдобавок оплатил его обучение. Вот так они потеряли еще одного. Когда Форкосиган закончит здесь служить, он, должно быть, расшевелит всех пехотинцев на базе до единого.

От одного воспоминания о том, что рассказывал Форкосиган, Михаила самого затрясло. Ужас и боль. Об этом он никогда не забудет. Тот говорил и о триумфах, но каждый имел горькое послевкусие, стоило лишь задуматься о его цене. Неужели Форкосиган не понимал, насколько жестоко то, что он творит? Эти парни могли бы сделать совершенно удачную, успешную карьеру, отслужить свои двадцать или два-по-двадцать, заработать несколько нашивок на рукав, дорасти до теплого местечка на кабинетной работе, а там уже уйти в отставку. На этом пути их не ждали бы никакие ужасы. Но нет, надо было их взбудоражить и отправить в большой мир, где они станут искать для себя самую тяжкую, опасную и грязную работу. Слава и боль. Этими двумя словами описывалась собственная карьера Форкосигана, и эту жажду он сеял в душах всех вокруг.

Порой Михаил задумывался, а не стоит ли слава боли. Но до сегодняшнего дня он ухитрялся гнать от себя эти мысли. Стоит начать об этом думать, и сразу попросишься на корабельную службу — ведь ходят шепотки о том, что надвигается нечто грандиозное, и там будет шанс совершить подвиг...

Его пальцы лениво забегали по клавишам, вызывая на экран бланк запроса на перевод. Как легко его заполнить и подложить в пачку других распечаток, отправляемых Форкосигану на подпись. Тогда он окажется на корабле, в ожидании своей возможности стать героем...

Или погибнуть. Слава и боль.

Он смотрел, как по нажатию одной клавиши за другой его имя появляется в клеточках бланка.

Эйрел Форкосиган — опасный человек. Но... он крадет твою душу, нашептывая тебе на ухо искушение славой до тех пор, пока давно отмершие амбиции, вздрогнув, не воспрянут снова. Да и, кроме того, что такого ужасного может случиться? Даже если перевестись служить на корабль, прямо сейчас ничего не намечается. Может, несколько патрульных полетов вокруг Комарры станут самым волнующим опытом в его службе.

Михаил поглядел, как из печатного устройства выползает заполненный бланк. И положил лист со своей судьбой в стопку бумаг на подпись.