Нет причин (гет)

У Бел­ла­ми нет при­чин впа­дать в деп­рессию.

У Бел­ла­ми нет при­чин за­сунуть се­бе в глот­ку ду­ло пис­то­лета.

У Бел­ла­ми нет при­чин по­весить­ся на ору­жей­ном по­ясе, нет.

Так, по край­ней ме­ре, он го­ворит до­тош­ной Ок­та­вии.

Уби­вать лю­дей ока­залось слиш­ком неп­росто. Бел­ла­ми но­чами про­сыпа­ет­ся в хо­лод­ном по­ту, за­дыха­ет­ся, при­кусы­ва­ет язык, не кри­чит. Ру­ки хо­дят хо­дуном, а сер­дце бь­ет­ся быс­трее, чем обыч­но, ра­за в три.

Он ча­ще дру­гих зас­ту­па­ет на ноч­ной до­зор, вос­па­лен­ны­ми гла­зами про­чесы­вая лес­ную ча­щу. Не спит. Ухо­дит от кош­ма­ров.

Ок­та­вия прис­та­ет с воп­ро­сами о его са­мочувс­твии, и у Бел­ла­ми уже гор­ло сад­нит от­ве­чать.

«Да, Ок­та­вия, со мной все хо­рошо. Нет, Ок­та­вия, я уже по­ел».

Бел­ла­ми врать не хо­чет, хо­чет рас­ска­зать, но у сес­тры и сво­их проб­лем вза­шей. Ос­та­ет­ся лишь пус­тая бол­товня и тя­желый ка­мень внут­ри.

* * *

Кларк в оче­ред­ной раз при­носит ему су­хие бу­тер­бро­ды на вах­ту. Ру­ки у нее хо­лод­ные, мо­роз­ные буд­то. В гла­за Бел­ла­ми не смот­рит ни ра­зу, слов­но скры­ва­ет что-то. Блейк и сам ста­ра­ет­ся ни с кем взгля­дом не встре­чать­ся. Стыд­но.

— Что с то­бой?

Го­лос у Гриф­фин, буд­то про­курен­ный, низ­кий и с хри­пот­цой. Бел­ла­ми дев­чонки с та­кими го­лоса­ми ни­ког­да не прив­ле­кали. До Кларк.

— Ты о чем?

Блей­ку ка­жет­ся, что она зна­ет его сек­рет. Зна­ет о его по­минут­ном су­мас­шес­твии. Но он с за­вид­ным хлад­нокро­ви­ем стро­ит ду­рач­ка, ух­мы­ля­ет­ся. Кло­ун. Ли­цемер.

— Бел­ла­ми… Ты зна­ешь.

— Нет, не в кур­се, прин­цесса.

Бел­ла­ми ви­дит — Кларк вздра­гива­ет. «Прин­цесса». Вос­по­мина­ния — дур­ная шту­ка, слиш­ком уж мно­го бо­ли они при­носят. Блейк ма­терит­ся на се­бя в го­лове и вслух ки­да­ет: «прос­ти».

— За что? Ты же ни­чего не сде­лал. И во­об­ще речь не обо мне. Воз­вра­ща­ем­ся к на­шим ба­ранам: что с то­бой?

Бел­ла­ми хму­рит­ся. Кларк храб­рится, го­ворит, буд­то ра­ны и нет. Буд­то Фин­на не бы­ло.

Блейк и сам не по­нима­ет, по­чему це­лу­ет ее. Он ус­пе­ва­ет лишь за­метить удив­ле­ние в гла­зах Гриф­фин, ког­да его паль­цы птич­кой про­лета­ют по ее ще­ке, а его су­хие гу­бы нак­ры­ва­ют ее, раз­би­тые, пот­рескан­ные. Бел­ла­ми язы­ком про­водит по за­сох­шей ко­роч­ке на ниж­ней гу­бе, сли­зывая выс­ту­пив­шую кровь. Це­ловать та­кую Кларк, ока­менев­шую, Блей­ку ка­жет­ся неп­ра­виль­ным и он от­ры­ва­ет­ся. Цеп­ля­ет­ся взгля­дом и ждет.

Гриф­фин мед­ленно за­водит ру­ки за спи­ну — тря­сут­ся слиш­ком, гла­за у нее рас­фо­куси­рован­ные, бе­га­ют.

— Не. Смей. Так. Боль­ше. Де­лать.

Кларк го­ворит с рас­ста­нов­кой, ко­люче.

Бел­ла­ми ста­новит­ся хо­лод­но.

* * *

Блейк по­нима­ет, что со­вер­шил ошиб­ку уже на вто­рой день. Гриф­фин, буд­то сте­ной, от не­го от­го­ражи­ва­ет­ся, чуж­да­ет­ся. Они про­водят мно­го вре­мени вмес­те, но не ря­дом. Ок­та­вия при­щуре­но наб­лю­да­ет и все вре­мя ле­зет с воп­ро­сами, до­водит.

У Бел­ла­ми к кон­цу не­дели нер­вы на­тяну­ты по­туже стре­лы. Кош­марные сны до­бива­ют по­чище Зем­лян. Блейк в ре­зуль­та­те бес­со­вес­тно аг­рится на сес­тру, сры­ва­ет­ся. Ок­та­вия кри­вит гу­бы и по­сыла­ет его к чер­тям. Ухо­дит, не ог­ля­дыва­ет­ся, и Бел­ла­ми на­чина­ет не­нави­деть се­бя пу­ще преж­не­го.

Оче­ред­ные вы­лаз­ки да­ют Блей­ку воз­можность вып­леснуть всю злость и не­нависть к се­бе. Кларк с ни­ми не бы­ва­ет, хо­дит с дру­гими пат­ру­лями. Бел­ла­ми вы­бира­ет опас­ные опе­рации, для Гриф­фин же осоз­нанно ос­тавля­ет что-то бо­лее-ме­нее бе­зопас­ное. Он зна­ет, Кларк злит­ся, но тер­пит, не хо­чет быть с ним. В од­ной ко­ман­де, име­ет вви­ду.

Мер­фи в оче­ред­ной раз тор­мо­зит его, спа­сая от при­митив­ной ло­вуш­ки. Блейк ска­лит­ся и го­ворит не лезть.

— Псих ты, я го­ворю. Я его спа­саю, а он ме­ня по­сыла­ет. Бел­ла­ми, ты чок­ну­тый, от­ве­чаю.

Блейк ру­кой ма­шет, зат­кнись, мол.

Зем­ля­не вы­лета­ют, буд­то из бес­ко­неч­но­го лар­ца. Блей­ка пру­жинит, ког­да кто-то да­ет ему ку­лаком в че­люсть. Он су­мас­шедшим ура­ганом ле­тит в са­мую гу­щу бой­ни, стре­ля­ет хлад­нокров­но, раз­ма­зыва­ет чью-то кровь. У Бел­ла­ми в гла­зах дво­ит­ся, ког­да его ружье сно­сит го­лову низ­ко­рос­ло­му ди­кому маль­чиш­ке. Он сме­ет­ся, гром­ко-гром­ко, за­дыха­ясь, по­ка не чувс­тву­ет, что уп­лы­ва­ет. Ру­кой тро­га­ет за­тылок — мок­рый, го­рячий. Кровь.

— Черт…

Мер­фи хва­та­ет его за ши­ворот, кук­лой та­щит с по­ля боя. Бел­ла­ми тря­сет­ся, раз­ры­вая шум воз­ни ди­ким сме­хом. Кто-то за­жима­ет ему рот ру­кой, и Блейк чувс­тву­ет не­дос­та­ток кис­ло­рода, от­клю­ча­ет­ся.

Кларк…

* * *

У Бел­ла­ми впер­вые та­кой длин­ный сон. От­кры­вать гла­за ему страш­но, на­до­ело.

-… сбрен­дил! Мне его от­клю­чить приш­лось, что­бы он сме­ять­ся пе­рес­тал! Псих ка­кой-то. Он уже дав­но та­кой, оду­рев­ший.

Мер­фи. У Блей­ка ску­лы сво­дит от нап­ря­жения, а сер­дце под­ска­кива­ет, ког­да Кларк рез­ко пе­реби­ва­ет его и выш­вы­рива­ет из ла­заре­та.

Мож­но и гла­за от­крыть.

Гриф­фин на­виса­ет над ним, и Бел­ла­ми впер­вые так близ­ко к ней за пос­ледние две не­дели. У Кларк — све­ден­ные бро­ви и опу­щен­ные угол­ки губ.

— Ты как?

Блейк уп­ря­мо мол­чит. Бо­ит­ся ска­зать.

— Бел­ла­ми, не ду­ри, ска­жи, как ты?

Кларк от­ве­та не по­луча­ет, злит­ся. Ры­чит сквозь сжа­тые зу­бы и по­рыва­ет­ся уй­ти. Блейк не вы­дер­жи­ва­ет, ру­ками ее ох­ва­тыва­ет, сбра­сыва­ет на се­бя. Гриф­фин пла­чет, сле­зы жгут ему ко­жу, разъ­еда­ют.

У Бел­ла­ми сры­ва­ет пло­тину, и он го­ворит. Го­ворит о бо­ли, об уби­тых им, о том маль­це, ко­торо­му он снес го­лову, о са­мо­убий­стве, о всем. Кро­ме са­мой Кларк, ко­торая раз­ры­ва­ет жи­вую цепь его объ­ятий и ру­ки под­ни­ма­ет к его ли­цу. Ее паль­цы ба­боч­ка­ми ле­та­ют, еле за­девая ко­жу, раз­жи­гая.

— Кларк, я люб­лю те­бя.

У Гриф­фин на ли­це боль, и гу­бы шеп­чут ду­рац­кое: «прос­ти». Прос­ти, что я не люб­лю те­бя.

Бел­ла­ми заж­му­рива­ет­ся, до ра­дуж­ных то­чек заж­му­рива­ет­ся. И па­да­ет, па­да­ет, па­да­ет.

Теп­ло про­пало.

Кларк уш­ла.

* * *

Бел­ла­ми спит спо­кой­но вот уже шесть дней. Вы­гова­ривать­ся, ви­дать, по­лез­но. Ночь его уже не пу­га­ет, ра­ду­ет, ско­рее. Звез­дное не­бо да­ру­ет ему поч­ти что сво­боду.

Он да­же улы­бать­ся нор­маль­но мо­жет (бо­лее-ме­нее).

С Ок­та­ви­ей они ми­рят­ся еще до его вы­пис­ки из ла­заре­та. Сес­тра за­сыпа­ет его воп­ро­сами, на ко­торые он уже от­ве­ча­ет, не скры­ва­ясь. Он рас­ска­зыва­ет ей обо всем, за­пина­ясь и пре­рыва­ясь, но рас­ска­зыва­ет.

— И те­бе сей­час не хо­чет­ся… точ­нее те­бе же хо­чет­ся жить сей­час, да?

У Ок­та­вии — гла­за за­болев­ше­го оле­нен­ка и под­ня­тые воп­ро­ситель­но бро­ви.

— Да, те­перь да.

У Бел­ла­ми и вправ­ду нет при­чин уби­вать се­бя. По­ка у не­го есть его лю­бовь к Кларк.

Од­нажды он бу­дет для нее тем, чем она есть для не­го сей­час. Он уве­рен.