Прости меня, пожалуйста, Касл! (гет)

— Эй, а где Касл?

— Ушёл! — зайдя в совещательную комнату, где меня дожидались парни, я неприязненно передёрнула плечом. Как бы разом возненавидя всё то, что ещё некогда связывало нас с Каслом.

Детективы ничего не сказали, только обменялись взглядами: непонимающим — Эспозито, и дико сожалеющим — Райан, но я не заострила на этом внимание, ведь я напала на след. И поймите же меня правильно, парни, — на тот самый реальный, долгожданный след! И пусть ребята, обмениваясь мыслями, строят себе всяческие предположения, между НАМИ с Каслом, скорее всего, уже ничего не исправить. Четыре года, четыре долгих и сложных года мы вместе с ним расследовали убийства, и любой здравомыслящий скажет, что это громадный срок. И коль захотите уточнить: «Что означает — вместе?», то ответ, естественно, не заставит себя ждать. Нет, мы не были любовниками в известном смысле, мы просто друзья и коллеги, ещё совсем недавно защищающие и поддерживающие друг друга, и вот теперь Касл ушёл, ушёл совсем, и я стараюсь не думать об этом. Да мне, по сути дела, и некогда об этом думать, раз тот самый, возникший на горизонте киллер оказался впутанным ещё в одно дело. И убийце нужно отдать должное: осторожность и расчётливость у него в крови, но нашей встречи всё одно не избежать. Практически тринадцать лет прошло со дня смерти мамы, но с чем до сих пор я так и не смогла смириться — так это с невозможностью найти и покарать убийц, хоть и недаром говорят, что время лечит. Просто, кажется, это совсем не мой случай, и всё было бы, конечно же, по-другому, если бы не он, Касл…

* * *

Ты влез без спросу в это дело, Касл, и меня опять измучили кошмары — так память «услужливо» подкидывала то, что я так тщетно пыталась забыть. Сначала — гибель мамы, за ней — Роя, а потом и тот самый роковой, фактически уничтоживший меня выстрел. И чтобы собраться с мыслями, чтобы хоть как-то прийти в себя, мне срочно понадобилось время. Конкретно сколько — я и сама тогда не знала, потому что даже за два, целых два месяца в доме своего отца так и не смогла найти ответа на столь очевидный и столь же важный для меня вопрос:

«Как быть и куда мне (нам?) дальше двигаться?»

Конечно же, я взрослая девочка и в советах папы особо не нуждалась, но как-то всё же шутила, улыбалась, радовалась, постоянно делая вид, что всё отлично, и хуже, больнее уже быть не может. Правда так, к сожалению, не могло продолжаться вечно, раз у меня есть долг, обязательства перед обществом и друзьями. Лейни, Райан, Эспозито: зримо или незримо, но я всегда была с ними, пока средь нас не нарисовался некий Ричард Касл.

Да, Рик, ты был тот ещё «фрукт»: авантюрист, фантазёр, выскочка и далеко, далеко не прост. Влезал, совался повсюду и везде, достав вконец со своим ребячеством, и потому-то все попытки пробраться за барьеры моей души были изначально обречены на провал. Они лишь вызывали отторжение и злость, но этим тебя было не смутить. Хотя бы потому, что ты доставал меня лишь только для того, чтобы хоть как-то расшевелить. Один Господь, наверное, ведал про твои «потуги», но лишь спустя четыре года нашего знакомства во мне, наконец, что-то сдвинулось. И далеко, признаться, не в худшую сторону! И пусть не всё меня в тебе устраивало, а вернее сказать — злило, мы как-то нашли общий язык. Наверное, потому, что во многом были схожи, но полное единение душ и тел казалось чем-то из области фантастики. Вот только Лейни, моя лучшая подруга, почему-то благоволящая к тебе, была в корне недовольна: обижалась, фыркала, читая нравоучения, увещевала пожить и для себя, но неистребимая тяга господина Касла к "слабому" полу лишь только упрочила мои опасения. В итоге осталась работа, работа и работа — и ничего более, а потом, примерно с год назад, судьба закинула нас в ЛА. По скорбному делу, не ради праздника, но мне памятна каждая минута из тех суток. И опять я встряла на полдороги: сомневалась, недоговаривала, боялась откровений, а стоило задать себе несколько вопросов, как вероятность сближения практически отпала. Лишь только тогда, когда добрая порция латте согрела измученную душу, а внутренний зажим слегка поослаб, я всё-же рискнула отпустить себя. Ну, просто представила себя, что ли, чуть более раскованной, мягкой и женственной, умеющей и желающей идти на компромиссы, с тобой, и… Но нет! Не будем, пожалуй, так далеко заглядывать, хоть и жаловаться на тебя, Касл, было грех. Взять хотя бы случай с «грязной» бомбой, или другие, не менее драматичные моменты, по исходу которых меня и поджидал сюрприз: Ричард Касл, открытый совсем с другой стороны. Трезвость ума и мудрость суждений, остроумие и находчивость, молодецкая удаль и завидное хладнокровие (ну, вот только про собак давайте не будем!) Неясно только, откуда в этих круто-мачо типа Касла берётся столь вопиющая доверчивость. И логика, кстати, тоже, и последовательность во всём, касаемом хоть наших дел, хоть твоей семьи. И насыщаясь ежедневным кофе из твоих рук, я вдруг словила себя на том, что невольно уважаю, доверяюсь и даже не побоюсь сказать — симпатизирую тебе. Да-да, по-настоящему и безо всякой иронии тебе говорю. И мне уже не составляло труда мягко, добро, а иногда — и с сочувствием тебе улыбаться, дружески и без дела подталкивая локтем в бок, или беспечно трепаться в «Старом логове» об итогах дня. Да, всё это было, и вдруг всё рухнуло в одночасье, обратившись в прах, безжалостно, безудержно и бесповоротно. Этот след, неуловимого доселе снайпера, вдруг оказался настолько осязаем, что никакая в мире сила не сбила бы меня со следа. И будучи уже в шаге от подонка, я вдруг с изумлением и горечью узнала, что ты, Касл, поручкался с дьяволом за моей спиной. И как во мне тут всё взыграло! Да как ты мог так поступить со мной, Касл?! Ты — мой напарник и друг! Не посоветовался, не спросил! Да ты, по сути, предал и продал меня, Касл, и откуда тут взяться доверию, а? Да нет его, нет — и больше не будет, как нет и чувств, и нет никаких «нас». И зря ты посчитал меня беззащитной, как дитя, девчонкой, за которой нужно следить, чтобы она куда-нибудь не влезла. А я ведь не ребёнок, я сильный духом и уверенный в себе коп, и я сумею постоять за себя! И если ублюдки хотят войны, то они её обязательно получат! С доставкой на дом, прямо к своему порогу, к чему я уже давно и основательно готова! И раз вы так ничего и не поняли, мистер Касл, то всё! Всё кончено, Касл! И нашему партнёрству — тоже! А теперь проваливай на все четыре стороны, а меня поддержит Эспозито: и прикроет, если чего, и подскажет, но вот Райан…. Он в жутком шоке от наших замыслов и хочет поделиться ими с капитаном Гейтс, но тут уже против я! Я, Кевин, категорически против! Потому что это только моё дело, моя жизнь, и раз пришла пора поквитаться за себя и за маму, то меня уже никто и ничто более не остановит.

* * *

Мы сидим вместе, втроём, и разбираемся с отрывками данных, всецело уповая на результат. Мы знаем лицо убийцы, знаем имя и конкретно в теме про его убежище. Я делаю знак головой Хавьеру, намекаю глазами. Тот одобрительно кивает в ответ, но Райан, видя наши вопрошающие взгляды, лишь хмурится и отрицательно покачивает головой. Значит, его нам точно не переубедить, как и ему нас отговорить — тоже, потому что я уже всё окончательно решила. Потому, что случайностей не бывает. Потому, что подобного случая может больше не представиться и, сжигая за собой мосты, я твёрдо иду до самого конца. И мне уже плевать и на реакцию Гейтс, и на пустые хлопоты Касла обо мне, ведь всё это грязь и муть, и я не размениваюсь на никчемные сомнения.

* * *

Мы с Хавьером выдвигаемся, а Райан остаётся в участке. Пустынный закоулок Бронкса, обшарпанный мотель и неприветливый портье, что нехотя впускает в номер. Это тут мы выискиваем типа, известного как Коул Мэддокс, и сейчас внутри темно, тихо, и нудно поскрипывают половицы. На беглый взгляд, комната кажется пустой, но первое впечатление всё-таки обманчиво: как чёрт из табакерки, Мэддокс выпрыгивает на свет и резким толчком в спину сбивает меня с ног. Удар! — и жёстко приземляюсь на четыре точки, коленки прошибает боль. Оружие громко стукает об пол, а рядом, держа ладони у лица, уже сдавленно стонет Эспозито. Он явно в обмороке и не владеет собой, но кто-то же должен настичь и покарать убийцу! Во что бы то ни стало, во имя всех святых! И не говорите мне, что не в курсе кто!

«Я!.. И только я!.. Это моё дело… и моя боль! И где бы набраться сил… да уровнять шансы….»

Саднит расквашенный локоть… В глазах двоятся радужные круги…. В висок шибает болью, но руки уже вышаривают пол… И вот она, сталь… Надёжная и увесистая… Ещё не остыла от моего тепла и рулит, возвращая в строй… К полной концентрации сил и чувств… Перекатиться… Подскочить… Задержать дыхание… Быстро, всем телом развернуться, и плоская мушка, выцеливая чужую спину, уже смещается по дуге… Левее… Чуть выше… Ещё левее, и едва клейкий от пота палец нервно давит на спуск, в ступеньку вгрызается свинец. Однако ноги Мэддокса там уже нет, и лишь вверх, по лестнице, дробно перестукивают его шаги. И крупными скачками я поднимаюсь следом.

А вот и крыша, и лёгкий ветер набегает в грудь. Где бы замереть, да осмотреться, но при канатом натянутых нервах об опасности как-то не думается. А сейчас я и сама, как тот звенящий нерв, и едва вдали мелькает тень, в рту тот час же появляется знакомый, солоноватый привкус... Средний рост и тёмная, в обтяжку, куртка… Быстрота движений и безоглядный бег… Сомнений нет — это он!

…в карьер срываюсь практически с места, но Мэддокс имеет фору и ловкости ему не занимать: уверенно лавируя меж ящиков и антенн, играючи подныривая под растяжки, он стремительно скрывается за вентиляционной шахтой. Её я достигаю лишь пару минут спустя — и вот, зубами исхожу на скрип. Да к дьяволу! Крыша неожиданно пуста, кособокая дверца провисла в петлях и заперта на огромный, ржавый замок… И ничего более… Совсем ничего.

«О хляби небесные! О чёрт!» — это всё нервы и злоба, но кругом царит тишина. Она так мертва и подозрительна, что слышится только моё дыхание и мои же осторожные шаги… Один, другой, третий… Воронёный ствол навскидку выцеливает куда-то в горизонт, как вдруг меня сзади кто-то атакует. Мощно, грубо и откуда-то сверху, мигом увлекая за собой. И, даже обронив ствол, я всё же не желаю отступать: захват за вражескую куртку, рывок — и закипает битва! Тычки и удары, финты и блоки — в ходу у нас богатый арсенал, но едва Мэддокс хватается за «глок», как жёсткое кольцо моих пальцев смыкается у него на горле. Давлю, что есть мочи, на этот влажный, пружинящий кадык, но мощным, тренированным рывком Мэддокс отшвыривает меня куда-то вбок — и в глазах от удара темнеет. Всего на какую-то секунду, но руки уже нашарили оружие и заученно наводятся на цель. Ещё небольшой доворот — и алым запульсирует кровь, но грубый ботинок врезается в запястье и не отставляет мне шансов на успех. И…

…снова ничего в руках, но испуга как не было, так и нет. Подскок с колен, быстрый разворот — и удары сыплются на врага, но у Мэддокса отменная защита: блоки и отходы, уклоны и отвороты, и даже резкий "маваси" в голову не причиняет ему вреда. Соперник лишь дерзко ухмыляется и чётко поставленной «тигриной лапой» сбивает меня с ног.

«Упс!» — и спину обжигает болью, и словно прессом придавлена грудь. От нервной тряски слабеют руки, горло першит и раздирает кашлем, и каждое движение убавляет сил. Сейчас я стою на четвереньках и, жадно хватая грудью воздух, смотрю на Мэддокса в упор. Кто знает, что хотелось бы прочесть в его глазах, но это не подавленность, не сомнение и не испуг: убийца совершенно спокоен, и ровная, дружелюбная улыбка приклеилась к узкому лицу. У Мэддокса крупные, правильные зубы и странный, неприятный взгляд: глаза прозрачные и холоднее льда, они будто видят меня насквозь, и враг упивается явным превосходством. Но неужели и на кладбище, ловя меня в оптику прицела, Мэддокс всё так же хладнокровно и незатейливо улыбался?

Да будь он проклят, гад! И я буду не я, если не сотру с его рожи эту поганую ухмылку! И меня переполняет злоба, и мир сузился до размера его лица. Я ненавижу его и презираю, и пусть же не радуется, сволочь, думая, что одолел, ведь я привычна к боли, и правда сейчас на моей стороне...

...и боль опять отступает, но враг и не подумал уходить. Слегка расставив ноги, он стоит недалеко от края и в неторопливой разминке, сжимая-разжимая, браво поигрывает кулаками, неспешно вращает шеей и энергично поводит плечами. Своим олимпийским спокойствием Мэддокс вгоняет меня в отчаяние, но назад пути уже нет.

— Скажи просто: кто нанял тебя? — задаю такой важный и назревший для меня вопрос, совсем не уповая на честность, и улыбка врага становится ещё более радушной и открытой. Он смотрит на меня, невозмутимо склонив голову и, видимо, что-то прикидывает.

— Какая вам разница, детектив? Вы зря теряете время! И вы ведь даже и не знаете, против чего боретесь!

— Ты тоже!

Пружинистым толчком, с опорой на ногу, бросаюсь на него, слегка пригнувшись, и стараюсь попасть плечом в живот, но быстрым вращением корпуса враг пропускает меня мимо себя и, перехватив в полёте моё тело, придаёт ему дополнительный импульс. И... О, Боже! Я лечу без остановки кувырком, и перед глазами мелькает желтый парапет… Удар, удар, ещё удар — и я повисаю на краю, впиваясь пальцами в бетон...

— Помогите! На помощь! — отчаяния вырывается крик, но его никто не слышит, кроме Мэддокса, и неспешной походкой враг приближается ко мне. Его взгляд жёсток и бескомпромиссен, он словно пронзает меня насквозь, добавив гнетущее ощущение к холодку, и без того намертво засевшему внутри сердца.

— Вообще-то, мы знаем, против чего мы боремся, — во взгляде Мэддокса чудится укор, его голос, будто всей жизни приговором, звенит и разносится в ушах, и от этого лишь крепче безысходность и.... Господи, неужели это всё?

— Господи, нет! Ради бога, только не так! — носки ботинок царапают кирпич, ища и не находя опоры. — Ради всего святого, хоть малый выступ, хотя бы выбоину в стене!

Но Мэддокс победно уходит, а я остаюсь одна. Кто поможет, кто подаст мне руку? Меня неуклонно тянет вниз, костяшки рук белеют, теряя кровь, ладони покрывает пот. Господи, на помощь! И я не заслужила столь глупой смерти! Да пусть это будет другая пуля или автокатастрофа, но только не такой конец! Нет! Нет! Нет!

Вокруг по-прежнему безмолвие, лишь ветер наедине со мной. Он треплет волосы и чёлку, не подозревая о беде, а меня бросает в дрожь. И когда, затравленно озираясь, смотрю с содроганием вниз, на серый асфальт и на эти жёлтые стены, сердце чуть не прорывает грудь... И этим стенам нет ни конца и не края, и они не застыли на месте, а с бешеным нарастанием кружат и кружат, невольно возвращаясь к прошлому....

Память — будто напрочь разбитое зеркало… Как собрать, с какого кусочка начать клеить? Вот перед глазами — мамины похороны, вот общение с отцом, но видения так мимолётны и размыты, что сливаются в единый фон. И из последних сил напрягая разум, я вдруг вижу среди мерцающих картинок прошлого твоё лицо, Касл. И ты так пристально смотришь на меня, словно пытаешься о чем-то спросить, и тут меня прошибает натуральный шок. Господи! Господи! В ЭТОТ момент я подумала о тебе! Даже расставшись, я подумала о тебе! Да что же это такое, чёрт возьми? Наваждение? Нет?! Нет, это просто безумие, раз единственное слово, приставшее к побелевшим от ужаса губам, звучит как: «Касл!» Господи... Господи... Значит, я давно уже взываю к тебе, незримо крича о помощи, в надежде, что ты услышишь…. Меня.

В усталости каменеют мышцы, тяжкой судорогой выкручивая тело, и жгучими иглами страха пробивает мозг.... Меня жутко лихорадит,

в призрачной надежде на хороший исход, но когда уже повисла на волоске, на самых кончиках пальцев, сгодилось бы любое плечо... И лучше бы твоё, но ведь мы же расстались, Касл, расстались навсегда, поддавшись эмоциям и не внимая разуму. И моё сердце, моё израненное сердце полностью презрело саму возможность смирения и компромисса. И теперь я пожалею о содеянном, крича от бессилия до тех пор, пока…. Пока земля не призовёт к себе меня.

— К-а-а-с-с-л-л!!!

В ответ — ни звука, лишь жуткое безмолвие и гнетущий страх. Слабеет и повисает тряпкой правая рука, и теперь уже осталось немного, совсем немного до нашей… с мамой….

— Нет! Господи, нет! — сдавленно хрипя, я всё ещё хватаюсь за жизнь, но уже невозможно что-то изменить... Ни единого, ни единого шанса...

— Беккетт!

«Господи, голос Касла! Неужели это ты, Рик?! Сюда! Скорее! Ради всех святых!»

— Касл!!! Я здесь!!!

— Беккетт!!

Голоса слышаться всё ближе, но мозг уже воспалён и не воспринимает никаких доводов рассудка... И неминуемая развязка так близка.

— К-а-а-с-с-л-л-л!!!

Полукрик-полухрип отчаяния вырывается из сдавленной ужасом груди, и, как в замедленном кино, мои пальцы срываются с края. И содрогаясь всем телом и душой, я смотрю на это удаляющееся голубое небо, уже не надеясь на хороший исход. И тут через край перевешивается рука: в бесплодной пытке помочь, она хватает воздух, затем скользит по влажной коже моего запястья, касаясь будто на прощание, и через долю секунды наши пальцы расходятся.

Тринадцатый этаж.

Мне откровенно приходит конец, и стекло бесстрастно отражает мой скользящий мимо силуэт, но я упорно смотрю вверх. И вижу не тебя, а Райана, с искажённым от боли лицом, со страхом и отчаянием в глазах. И он будет краток в рассказе обо мне, и с замиранием сердца я говорю "Прощай!", дико сожалея о прекрасном, но не в силах ничего изменить. И если все-таки смогла бы, то я сама бы пришла к тебе, Касл, и недаром люди говорят, что прощения иногда заслуживают даже самые заклятые враги, но разве ж я тебе враг? Я твой друг, слепой, замкнутый и упрямый, зацикленный только на себе и в упор не замечающий ответных чувств. И теперь меня покарают за слепоту, холодной тьмой и вечным одиночеством. И, о Господи, что я говорю! Ведь я не себя накажу, я НАКАЖУ ТЕБЯ! Прости меня, пожалуйста, Касл!

Седьмой этаж.

Стремительно улетаю в бездну, но силюсь напоследок задать единственный вопрос: «Ну почему же я избегала счастья, а осознала его уже в конце? И почему же я погибаю, так и не встав рядом с тем, с кем и сама хотела бы быть?»

Извини, Касл, но не смогу ответить честно. Ведь я поступила опрометчиво, сломав обе наши жизни, и унесла с собой целый пласт несбывшихся надежд. Я навсегда омертвила твою душу, превратила сердце в камень, и с подкатившими к горлу слёзами я надрывно взываю к тебе, говоря:

«С любимыми так не поступают! Прости меня, пожалуйста, Касл!»

Четвёртый этаж.

Всего лишь футы до земли, и скоро мы встретимся с мамой. Голова пуста, страх высосал меня до донышка. Об одном лишь прошу тебя, Касл: перед тем, как навеки проститься, верни мне, пожалуйста, мою красоту, а потом, когда всё закончится, налей себе побольше виски и пей его огромными глотками, терзаясь воспоминаниями и одновременно пытаясь забыться.

А ещё, любимый, похорони меня рядом с мамой. Ведь я никогда больше не навещу её, а ты — ты сможешь. Приходи к нам всегда, когда захочешь, а я с радостью и любовью буду наблюдать за тобой со стороны. Жарким лучиком солнца тебя пощекочу, лёгким, шаловливым ветерком, путаясь в шевелюре, мимо пролечу, неслышно выдохнув прямо в любимое ушко: «Я люблю тебя! Прости меня, пожалуйста, Касл!»

Вот и всё: тело расплющено в кровь, сознания больше нет. Душа застыла в коконе забвения и спряталась в подземном царстве вечной темноты. И я прощаюсь с тобой, навсегда. Прости меня, пожалуйста, Касл!