Clair de lune (джен)

Из соседнего кабинета доносились какие-то звуки, Себастьян не сразу понял, что это музыка, которую он слушает уже несколько минут. За окном смеркалось, шёл дождь и, по всей видимости, уже долго, поливая мостовые, пытаясь затушить пожар из габаритных огней, стоп-сигналов и мигающих подворотников на шоссе внизу.

Себастьян снял пиджак и повесил его на спинку стула. Мгновение назад он покачнулся, удерживая равновесие, и тяжело опустил ладони на подоконник. Мгновение назад ему показалось, что он только открыл глаза, очнувшись от странного сна. Образы его ускользали, не позволяя растерянному разуму понять, что только что с ним произошло. На столе среди стопок бумаг возвышалась ополовиненная бутылка виски и два стакана, в одном из которых ещё стояла янтарная жидкость.

Джозеф снова будет укоряюще коситься на него, как памятник благоразумию. Джозеф всегда всё делал правильно и по совести. Такие люди в этом несовершенном мире долго не живут.

Себастьян прислушался к мелодии, плывущей по казённым коридорам полицейского участка. Она была приятной и что-то напоминала. Какой-то неизвестный пианист с лёгкостью скользил по клавишам, ему аккомпанировала скрипка, мелодия то взлетала ввысь, словно паря над облаками, замирала на мгновение, а потом плавно опускалась вниз, заставляя невольного слушателя слегка покачиваться, прижавшись плечом к стене.

А Себастьян всё смотрел на то, как по стеклу бегут потоки холодной воды, размывая город, искажая его силуэты. На секунду ему показалось, что перед ним уже совсем другой город. Жизнь потеряла краски, а потом окрасилась алым и золотым, цветом пламени и серым — золы, белым — бинтов, в которые была замотана Лили, когда он увидел её в последний раз, и чёрным — угольно-чёрным цветом платья Майры на похоронах.

В конторе не было слышно обычно громких голосов, телефонных звонков. Будто участок погрузился в огромный аквариум. Себастьян закрыл глаза и ударился лбом о холодное стекло.

Телефон вдруг разразился резким пронзительным звоном. Сейчас этот звук мог убить. В висках Себастьяна он отозвался циркулярной пилой.

— Детектив Кастелланос слушает.

— Детектив, вы нужны на месте преступления! На пересечении Main Street И Washington Ave загорелся дом. Пожарные уже локализовали возгорание, но есть погибшие.

— Я еду... — захватив пальто, он выскочил из своего "аквариума" и тут же попал в водоворот голосов, шагов, звонков. Джозеф едва не налетел на него, появившись из-за угла, и чудом спас два одноразовых пластиковых стаканчика с крепким чёрным кофе, который так любил Себ, и Джозеф тоже. Пришлось полюбить.

— Вызов? — короткий кивок в ответ. — Я сейчас.

Чёрные глаза последнее время будто спрятались за стёклами очков и стали холоднее. А ведь когда-то он тоже любил смеяться. Едва заметные морщинки в уголках глаз напоминают о том времени, когда они с Майрой заканчивали один курс в университете, первая практика в полиции обыкновенными патрульными, а Себастьян уже тогда был младшим следователем и расследовал свои очень важные по тем меркам дела. Джозеф смеялся, слушая, как влюблённый Себастьян рассказывает Майре очередной анекдот или забавный случай, сидя в мчащейся по такой же дождливой улице полицейской машине с очередного вызова.

Промокшие и счастливые, они создавали впечатление легкомысленных и молодых, вчерашних студентов.

Теперь отличник и перфекционист Джозеф садился за спиной Себастьяна, стряхнув капли воды с намокшей чёлки и смотрел, как в небе появляется кратковременный просвет, оказывается, что и не сумерки вовсе, и солнце ещё высоко, и оно слепит патрульного водителя, тот недовольно щурится и опускает козырёк на лобовое стекло.

Себастьян коротко улыбается, взглянув в зеркало заднего вида. Это почти не заметно, только уголки губ дёргаются, но Джозеф узнаёт улыбку, не усмешку. И отвечает лёгким прищуром, чувствуя, как теплеет на поверхности глаз.

Водитель включает мигалку, надеясь прорваться через пробку. Не сразу, но ему это удаётся, и на условленном пересечении улиц они оказываются вовремя.

Полицейские сразу замечают крыльцо, покрытое слоем пожарной пены, а выше уже нет почти ничего, потолок первого этажа обвалился и догорает.

Через несколько минут Себастьян ругается с пожарными, смывшими все улики к чёртовой матери, а Джозеф осматривает прилегающую к дому дорогу. Когда даже через день они заходят внутрь через более надёжный чёрный ход, запах гари ударяет прямо по мозгам. Джозеф надевает респиратор, Себастьян берёт второй из его рук, но только вешает себе на шею, пристально вглядываясь в самые тёмные углы и закоулки, освещая свой путь фонариком.

— Думаю, можно разделиться. Ты сходи наверх. А я посмотрю в подвале... — плитка на полу потрескалась от высокой температуры и теперь хрустела и хлюпала под ногами.

Себастьян останавливается возле одной из бывших квартир, дверь почти цела, но не это настораживает полицейского, на двери прибита некогда позолоченная табличка с номером 171, и, как заворожённый, он осторожно толкает дверь, отрывая бумагу с печатью и сургучом. За окном становится светлее. Себастьян хватается за дверной косяк. Сжимает опалённое дерево до побелевших костяшек.

Из детской доносится тихое пение. Любимая песня Лили. Майра часто пела дочке песню о том, как мост над Темзой рухнул вниз. Под это пение они играли во что-то понятное и интересное только маленьким девочкам.

Шаг, ещё шаг даётся с трудом. Себ прикоснулся к своей голове, пытаясь понять, что происходит. Чувство дежавю било тревогу, он снова шёл по обгоревшему паркету к той же двери, от которой остался лишь обгоревший каркас.

— Лили?

Пение прекратилось, когда он заглянул в комнату, где на покрытом золой полу сидела белокурая девочка, замотанная в широкие бинты. Густые мягкие волосы Лили покрывали только левую сторону её головы, правая была скрыта бинтами. Она улыбалась, несмотря на покрытое ожогами лицо, её зелёные глаза были единственным нетронутым огнём местом. Перепачканный в золе медведь без одной лапы и с обгоревшим ухом танцевал под напеваемую малышкой мелодию.

Себастьян охнул, когда подкосились его колени.

Лили умолкла и подняла на него глаза.

— Папа! Папочка!

* * *

Эксперты заявили, что возгорание произошло из-за короткого замыкания. Доклад был кратким и лаконичным. Слишком лаконичным. Себастьян же не собирался упускать ни одной детали.

Тусклый свет от фонаря освещал ему дорогу. Джозеф осторожно пробирался к электрическим щиткам, сверяясь с прихваченным планом здания, по колено в грязной чёрной жиже из воды и пены, которой тушили пожар, смешанной с золой и обгоревшими опилками. В некоторых местах приходилось окунаться по пояс, но вскоре ему удалось взобраться на металлические ящики перед щитком и передохнуть, выливая зачерпнутую резиновыми сапогами жидкость, вытряхивая опилки, которые норовили попасть под одежду и впиться в чувствительную кожу.

Верхняя крышка щитка с противным лязгом отворилась. Белое пятно фонарика заскользило по проводам, частью сгоревшим, оплавившимся. Щелчок фотоаппарата, вспышка ослепила на пару мгновений. Потом ещё одна.

Джозеф снял очки и достал чистый платок, протирая глаза, в которые по ощущениям бросили горсть песка. Вскоре зрение вновь привыкло к темноте, и он продолжил осматривать место происшествия. Посветил фонариком за ящик и заметил что-то белеющее в воде. Надел одноразовые резиновые перчатки, которые несколько минут назад едва не забыл в машине.

Чтобы достать находку, пришлось почти лечь на ржавый ящик. Рукав тут же намок, но пальцы зацепили что-то мягкое. Джозеф потянул и направил фонарик, рассматривая промокший длинный белый бинт. Топот мелких ног раздался откуда-то сверху. Он поднял голову, и с потолка на него посыпалась почерневшая штукатурка.

— Лили! — голос Себастьяна, звук его шагов.

Холод подступил к горлу. Джозеф сжал находку и поспешно спрятал в стерильный контейнер для улик, а потом закрыл сумку и спрыгнул с ящика, ноги не достали до пола, дно будто просто исчезло. От неожиданности он нырнул под воду, наглотавшись грязной жидкости. Респиратор тут же пришёл в негодность. Избавившись от маски, он стал загребать руками, пытаясь выбраться из грязного "омута". Но ноги словно налились свинцом, будто их держал кто-то со дна, казавшегося бездной. Только избавившись от сапог, Джозефу удалось глотнуть спасительного воздуха. Очки тоже оказались потеряны. Выплывая, он ударился коленом и забрался на пол, тяжело вздыхая и выкашливая вязкую жидкость из глотки.

* * *

— Лили!

Она поднялась и со своим звонким смехом побежала по коридору вперёд.

— Догони меня, папочка!

Пол становился всё хуже. Сквозь решётчатое окно проглядывало солнце, оставляя на чёрном от золы полу яркие квадраты света. Лили бежала, прижимая к себе покалеченного медведя, и смеялась, звала своего отца.

— Поиграй со мной, папочка! Хотя бы немного... Я так скучаю по тебе... Мост над Темзой рухнул вниз, рухнул вниз...

Себастьян замер, борясь с собой. Но ведь это Лили, его маленькая девочка...

— Постой! Ты расшибёшься...

— Я не расшибусь! Я так хочу тебя обнять! Догони меня, ну же, папочка!

Маленькие босые ножки бежали по превращённому в труху полу, не боясь заноз и боли.

Себастьян не выдержал и побежал за ней в надежде поймать, обнять и не отпускать никогда.

— Мост над Темзой рухнул вниз.

Он уже решил, что сумеет её догнать, за поворотом посреди коридора была узкая доска, по которой Лили пошла медленно, как по канату, расставив свои маленькие руки в стороны. Но, стоило мужчине ступить на хрупкий пол, как он обвалился, осыпавшись трухой на нижний этаж.

— Лили!

* * *

— Себ! — Джозеф поднял голову и увидел своего напарника, пробирающегося по тонкой доске на верхнем этаже.

— Лили, подожди меня, милая, я сейчас... — в его глазах стояли настоящие слёзы. Джозеф не видел его таким раньше.

Доска могла обвалиться в любой момент. А потолок здесь был высотой не меньше четырёх метров. Лили стояла на другом конце, прижимая к себе медведя, и не отводила глаз от отца.

— Вернись, Себастьян! Ты разобьёшься!

— Я не могу! Я не могу её оставить... — резко ответил он, даже не удивившись и не сводя глаз с пустого пространства впереди. Джозеф оглянулся и, найдя полусгоревший диван, кинулся к нему, подтаскивая под тонкую доску, на которой едва держался тяжёлый взрослый мужчина и умудрялся продвигаться всё дальше.

— Её нет, Себ! Она умерла! Её здесь нет! — пытался увещевать его, не бросая двигать диван.

— Девочка моя, тебе больно?

Лили покачала головой и посмотрела вниз, сделав ещё шаг от отца.

— Её нет, Себастьян! Ты разобьёшься! Вернись! — Джо продолжал кричать, подтаскивая всё, что могло смягчить падение к середине комнаты.

— Неправда, дядя Джозеф! Я здесь! — пронзительный детский крик достал до ушей Джозефа, и он замер, стараясь выбросить его из головы и не поддаться чужому сумасшествию. — Я не хочу оставаться здесь, папочка! Забери меня отсюда... Я хочу снова жить с тобой и мамой.

— Моя девочка... — он наклонился, пытаясь дотянуться до ребёнка, но Лили ловко увернулась от прикосновения. Себастьян покачнулся, но не упал. Джозеф замер, перестав дышать.

— Это галлюцинации, Себ. Ты слишком долго дышал продуктами горения, — тихо и напряжённо произнёс он, понимая, что добежать наверх не успеет.

Доска скрипнула, прогнувшись. Себастьян рывком кинулся на ребёнка, схватил её, прижав к себе, и рухнул вниз прямо на полуразвалившийся диван и Джозефа, который кинулся к нему, смягчая падение. Когда Джо смог хоть немного сфокусировать своё зрение, то увидел, что его рука неестественно вывернута, и лишь после этого почувствовал резкую боль. Себастьян лежал на нём спиной и прижимал к себе сгоревший труп маленького ребёнка.

— Без очков ты совсем на себя не похож, будто и не ты это... — Себастьян покосился на затянутую в бинты руку напарника. Тот близоруко щурился, отводя взгляд, и уставился в окно на пролетающие мимо них дома, улицы, жёлтые фонари.

Они не говорили о том, что произошло с Костеланосом, не говорили и о том, что Джо слишком сильно сжал плечо напарника, когда он вправлял ему руку. И не говорили о том, как в руках Себастьяна оказался труп чужого ребёнка. Ни один из них не мог найти нормального объяснения всему, что с ними сегодня произошло.

— Завтра закажу новые.

— Хорошо, потеряшка. Всё равно на завтра у тебя больничный. Отдохни, я справлюсь один, — он вновь покосился на перемотанную руку Джозефа и вернулся к дороге.

— Дома скукотища, я всё равно приду в участок, — Джозеф не смотрел на напарника, но чувствовал, что тот не сможет так просто забыть сегодняшнюю встречу с чем-то... С призраком?

— Как знаешь.

— Я не буду писать об этом в рапорте, — щурясь, он посмотрел на Себастьяна и заметил, скорее, почувствовал, как тот напрягся, а потом коротко кивнул.

— О чём ты?

— Ни о чём.

— Вот и хорошо.

В соседней квартире кто-то включил классическую музыку. Если бы это была одна из дешёвых современных композиций, Джозеф давно бы попросил сделать потише, но это был волшебный Клод Дебюсси. В окно светила полная луна, иногда скрываясь за густыми облаками, которые неслись по тёмному небу, подгоняемые диким ветром, гуляющем где-то в атмосфере. Джозеф смотрел на размытое белое пятно на тёмно-фиолетовом фоне и пытался выгнать из головы весь прошедший день. Как не хотелось оставлять Себастьяна одного, но пришлось, когда он буквально выставил его из своего дома.

Оптики, где он заказывал свои старые очки, на углу у его дома не оказалось. Да и многое почему-то показалось другим. Без очков было непривычно, просто невозможно. Себ был прав.

Он почти задремал, сжимая пальцами край одеяла, когда на тумбочке резко зазвонил телефон. Промахнувшись мимо трубки, он слепо постучал по деревянной лакированной поверхности в поисках очков, понял свою оплошность и дотянулся до трубки, с трудом попадая по нужной клавише.

— Джозеф Ода слушает… — в трубке раздался незнакомый голос. — Что? Себастьян? Где он? Хорошо. Я приеду.

Одной рукой завязывать себе шнурки или застёгивать рубашку не очень удобно. Он вызвал такси и надел на себя только то, что не требовало бы работы десяти пальцев — футболку, свитер, джинсы и классические ботинки без шнурков. Отражение казалось нелепым, особенно расплываясь в зеркале. Несколько махов расчёской, и на телефон пришло сообщение о подаче машины. Внизу у подъезда его ждал форд цвета яичного желтка. В машине было неуютно и резко пахло спиртным. Пришлось привыкать, несмотря на отвращение.

Себ обнаружился на диване в холле бара мертвецки пьяным.

— Если бы я не знал, что он полицейский, то давно бы вызвал патруль, чтобы его забрали. Поосторожнее с ним. Он нёс всякую околесицу, — сотрудник охранной службы передал ему телефон и документы бесчувственного тела без тени уважения.

— Да, спасибо. Простите за неудобства… — Джо склонился над напарником и потряс его за плечо, позвал, похлопал по щекам, но все попытки привести его в чувства были тщетны. Он лишь единожды приоткрыл глаза и протянул к нему руку, которая через пару мгновений расслабленно упала. — Пожалуйста, помогите мне дотащить его до такси.

Пришлось заплатить охраннику, который, хотя и ворчал, что это не его обязанности, но, получив деньги, очень умело довёл не знающего меры клиента до такси и ещё придержал ему голову, усаживая на заднее сидение, чтобы тот не ударился.

Глаза Джозефа слипались, Себастьян ехал рядом и тихо похрапывал у него на плече. Хотелось, чтобы эти минуты не бежали так быстро, а то и не заканчивались совсем. Хотелось, чтобы Себ не был так пьян и соображал хоть что-то.

— Себ… — такси остановилось у дома Кастелланоса, водитель заглушил мотор.

— М? — он дёрнулся и качнулся, отстраняясь от тёплого плеча, потёр лицо большими ладонями.

— Мы приехали, — Джозеф подавил зевок и достал деньги.

— Я не хочу домой... — взмахнув рукой, Себ упал обратно к нему на плечо и глубоко вздохнул.

Помолчав немного, Джо прикрыл глаза и попросил водителя отвезти их обратно к его дому.

У чужого подъезда Себастьяна вывернуло. Джозеф отвернулся и закрыл глаза. По лестнице Себ продвигался медленно, отказываясь от любой помощи друга. Луна светила им в спину, дублируя фонарь у подъезда. Джозеф открыл дверь — она скрипнула, и вызвал лифт — он издал тихую трель, прежде чем распахнуть двери, а потом повернул ключ в замке с характерным щелчком и включил свет в коридоре, клацнув выключателем.

Себастьян упал на диванчик в прихожей, слабо пытаясь стянуть ботинки. Джо опустился на корточки и помог ему, потянув за пятку, а потом аккуратно поставил ботинки в уголок у двери.

— Тебе необходим душ, а потом ляжешь на мою кровать, предложил, подняв на него глаза.

— Скажи, Джо, ты видел её? — голос Себастьяна был почти трезвым, Джозеф вздрогнул, вспомнив происшествие в сгоревшем доме.

— О ком ты говоришь? Я никого не видел, — он пожал плечами и взялся за лацканы его пиджака, собираясь помочь ему избавиться от верхней одежды.

— Но она была там! — Себастьян вдруг схватил его за воротник и прижал к стене, решительно уставившись в полузнакомое лицо. Без очков он был трудноузнаваем.

— Хорошо, послушай, — испугавшись сперва, Джо крепче сжал его одежду. — Я потерял очки. И с такого расстояния мог и не увидеть… — он был так близко, что их тела соприкасались в нескольких местах, Джозеф напряг лоб, не желая показывать, как неприятен ему запах перегара. Это было пустяком по сравнению с близостью так долго желанного тела. Себ не сказал больше ничего, он молча отпустил его и развернулся в поисках ванной. Джо обогнал его и показал душевую в конце коридора, прилегающего к кухне, пряча незащищённые глаза. Принёс полотенце и ушёл на кухню, заварил чай с мятой и позвонил дежурному, чтобы утром машина пришла за детективом Кастелланосом по другому адресу.

Пока из ванной доносился приглушённый звук льющейся воды, в соседней комнате всё играла та самая мелодия, что не давала ему заснуть пару часов назад.

Когда Майра оставила Костелланоса одного, Джо в душе осуждал её, но пытался понять. Он ведь знал Майру, как решительную, умную и добрую девушку. Он знал её дольше, чем Себастьян. Что могло произойти в её душе после смерти дочери? Она опустела с потерей ребёнка и потеряла даже любовь к мужу? Не хотелось сейчас думать о Майре и Лили. Но даже память о них прочно закрывала Себастьяна в своём собственном мире, где мёртвые дети не отпускают своих отцов, а молодой мужчина тонет в вине, потому что теряет всё, ради чего жил...

Когда он вышел из душа в одном полотенце на бёдрах, Джо сидел перед ним, крепко сжимая чашку с остывшим чаем. Себастьян отвернулся и прошёл мимо него, не глядя взял чашку, делая пару больших глотков, оставил недопитый чай на столе, а потом упал на диван и накрыл голову подушкой.

Джозеф поднялся со стула и принёс одеяло. Накрыл его, в душе радуясь и огорчаясь тому, что не может рассмотреть каждый дюйм этого тела.

— Иди спать. Не стоит возиться со мной… — огрызнулся Себ.

Вздохнув, Джо опустил руки и развернулся, но запястье оказалось в теплом плену чужой руки. Мурашки покрыли кожу, побежали по лопаткам и плечам, заставив зажмуриться. Он бросил взгляд на обнажённое плечо напарника, его белые лопатки, с которых ещё не успела испариться влага. Сглотнул пересохшим горлом и вырвал свою руку из чужой ослабшей хватки.

По дороге к спальне заглянул в ванную и, обнаружив там брошенную одежду, аккуратно сложил брюки, пиджак, расправил скомканный галстук. Что-то тихо упало на пол. Нагнулся и протянул руку, но тут же отдёрнул её. Очки… Посмотрел на дверь, за которой тихо спал Себастьян. Поднял очки и ополоснул их под проточной водой, а потом надел, вновь становясь собой в зеркале. Снял. Опустил взгляд на рубашку и поднёс её к лицу, прижал к губам, вдохнул чужой запах — табака и пота. Сжал её так крепко, как смог, и осел на пол, уткнувшись коленями в холодный кафель.