Спящая красавица (джен)

Никто не хочет обсуждать со мной маму. Я пробовала говорить с папой, но он вечно слишком занят. Ещё — с мистером Саммерсом, но он вечно не в настроении. Профессор умер, так же как и Джин, жена мистера Саммерса. А мисс Монро…у неё свои заботы. Мир очень изменился, но временами находятся фанатики, жаждущие и готовые стереть с лица Земли всех мутантов.

Единственный, кто готов говорить со мной о маме — это Росомаха. Он жутковатый. Он часто путает меня с мамой, но это…это, типа, в порядке вещей. Мне так кажется. Он же ничего с собой поделать не может. Особенно когда пьян. Тем не менее, лучшее время, чтобы предаться с ним воспоминаниям — именно когда он сидит перед крыльцом с хорошей сигарой и стаканчиком старого виски.

— Мари?

Этот момент в нашем общении я ненавижу. Он слепой. Слепой, как летучая мышь, хотя остальные чувства так же остры, как и в те дни, когда он был моложе.

— Нет. Только я.

— Анна? Я бы мог поклясться, что… Как дела, малыш?

Он быстро меняет тему разговора. Не любит выглядеть сбитым с толку, хотя совсем недавно он ошибался чаще. Росомаха настаивает на том, чтобы участвовать в миссиях наравне с молодой командой. И обычно так и происходит. Прошлая неделя не исключение. Он сильно зашиб голову, чем, похоже, задел и мозг. Он и от удара-то толком не отошел ещё.

— В порядке… Всё в порядке, дядя Логан. — Я устраиваюсь рядом, кладу голову ему на колени и одной рукой обхватываю его за ногу, как делала множество раз прежде.

— В школе нормально?

— Нормально.

Я преподаю в младших классах. Математику и английский язык. Росомаха… Думаю, сейчас он меня тоже считает первоклашкой. Ещё немного — и он отправит меня спать.

— Тебя что-то беспокоит, Анна?

— Нет. То есть, да…Да нет, ничего…

Жестоко и низко использовать так потерянного старика. Я уже чувствую напряжение в его теле.

— Чушь собачья. Выкладывай.

— Я скучаю по маме. Вот и всё.

— О… — Крупная ладонь ложится на мою голову.

Он вздрагивает — и выражение его лица меняется. У меня короткие волосы. В детстве они были длинными, заплетенными в две косы. Ощущение щетины под пальцами, похоже, помогает ему вспомнить кто мы и в каком году живём.

— Я тоже по ней скучаю. Иногда…я чувствую, что она всё ещё здесь. Как будто стоит протянуть руку — и я поймаю её. Запахи…звуки…

И чья в этом вина? Мне постоянно говорят, какое зеркальное сходство у меня с мамой.

— Можешь…рассказать мне о ней? — Я подняла на него взгляд. Он посмотрел в ответ. В смысле, не буквально. Его глаза совсем ненадёжные, но лицо обращено ко мне.

— О чём ты хочешь услышать?

— Какой она была? Папа никогда не рассказывает о ней. Да и никто не рассказывает.

— Да уж. Это потому, что… Они очень по ней скучают.

— Но не ты!

— Только с тобой, малыш. Только с тобой. Но не сегодня. Уже…уже поздно. Мне пора.

С этими словами он поднимается и переступает через меня. Плавно спускается по ступенькам и исчезает во тьме сада. Спустя несколько минут на мгновение загорается спичка. Он у могил. Их могил. Джин, профессора Ксавьера и маминой. Он опускается на колени перед могилой Джин и ставит маленькую свечу у надгробия. С надгробием профессора Ксавьера он поступает так же. А с маминой — нет. На её могиле никогда не горят свечи. Лишь любящее ласковое прикосновение к гладкому граниту перед тем, как вызвать такси.

Иногда я отправляюсь следом за ним. До самого института. Не знаю, в курсе ли он, что я сидела у палаты и слушала. Наверное, в курсе, потому что после тех ночей он избегает меня. Я ничего не могу с собой поделать. Иногда мне хочется зайти в ту комнату вместе с ним. Зайти, сесть в углу и наблюдать, но я слишком труслива. Однажды, когда на двери ещё было окошко, я заглянула в него. Мне хватило. Хватило одной украденной секунды.

Всё выглядело вполне обычно. Логан сидел рядом с кроватью. На ней лежала девушка. Она выглядела спящей. Длинные каштановые волосы с белыми прядями раскинуты по подушке. Руки аккуратно сложены на животе, пальцы сцеплены. Я слышала, он что-то говорил. Низким тихим голосом он рассказывал девушке всё, что можно было рассказать о событиях из нашей жизни. И он плакал. Его голос не дрожал и не прерывался, только слёзы текли по щекам.

Моя мама.

Мертва для всего мира.

Мертва для всех.

Кроме Росомахи.