Всегда твоя... (джен)

Всегда твоя…

Ее вещи бережно сложены в строгие стопки. Я невольно замираю, опасаясь прикоснуться к ним.

Я столько времени не был здесь…

Пальцы осторожно касаются рукава серой куртки. Ее любимая, еще от отца осталась. Даже в одиннадцать лет Китнисс таскала ее, буквально утопая в слишком большой для девочки вещи.

В горле встает ком, я обессиленно закрываю глаза. Но даже так передо мной пляшет образ маленькой сероглазой девчонки с решительным взглядом.

Глубокий вдох, и я беру куртку в руки. Она так знакомо пахнет…

Прижимаю к груди и внезапно вздрагиваю. Шелест. Такой издает обычно лист бумаги. Неужели?

Желая подтвердить безумную догадку, расстегиваю молнию и запускаю руку во внутренний карман. Когда-то Китнисс сама прорезала его в подкладке. Пальцы нащупывают что-то, и я бережно достаю находку.

Конверт из серой бумаги. Руки трясутся, пока я пытаюсь поддеть клапан.

Она не успела отправить это письмо. Но не хотела, чтобы его нашли посторонние.

Кому Китнисс писала эту записку?!

Клапан наконец поддается, и я достаю лист бумаги, весь исписанный торопливым почерком.

«Здравствуй, Гейл!»

Сердце бешено колотится. Я словно наяву вижу лукавую улыбку Китнисс.

«Я уверена, что это письмо нашел именно ты. Больше никто не знает про этот карман. Помнишь, как я прорезала его охотничьим ножом?»

Я невольно улыбаюсь. Такое не забудешь. Перед глазами сама встает картина:

…худенькая двенадцатилетняя девочка, закусив губу и чуть не отрезая себе пальцы, сосредоточенно режет подкладку куртки.

— Давай я разрежу! — наконец не выдерживаю я.

Та поднимает упрямый взгляд:

— Я сама!...

Я сама… Как часто я слышал от маленькой девчушки эту фразу…

«Я знаю, что ты удивился, когда я решила порезать самую ценную для меня вещь. Ты же знаешь, что я очень дорожу памятью об отце. Причина в том, что папа всегда говорил мне следующее: «у тебя всегда должен быть свой сокровенный уголок. Место, где никто не сможет найти твои вещи». Слова отца для меня всегда были своеобразными заповедями. Именно поэтому я решила соблюсти папино правило, связав его с папиной курткой. Я хотела порадовать его… Глупо, да?»

На миг опускаю руку с листком. Я ведь действительно размышлял над этим. Китнисс не расставалась с той курткой. Каждое пятнышко грязи она оттирала буквально до скрипа. И тут вдруг: сама прорезала в ней дыру!

«Гейл, я знаю, что была неправа. Я знаю, что ты не виноват в смерти Прим. Кто мог знать, для чего Коин применит твою ловушку?»

Я вздрагиваю. Смерть Прим… До конца своей жизни Китнисс не смогла простить мне этого… Я и сам не могу простить себя…

«Но это я понимаю сейчас. А тогда не могла перестать винить тебя. Какой же я была глупой, Гейл! Я буквально оттолкнула тебя, когда ты пытался приносить продукты. Наверное, ты делал это по привычке? Ведь мы в продуктах не нуждались…»

По привычке? Я приносил тебе твою любимую еду, Кискисс! Я так старался загладить свою вину… Но переехать в Двенадцатый не смог. Я бы не вынес твоего потухшего взгляда. Мне казалось, что после смерти Прим огонек жизни окончательно исчез из твоих зрачков.

«Прости меня. Хотя я знаю, что ты уже простил. Ты просто не смог иначе. Ты всегда был слишком добр ко мне. Я не заслужила такого обращения. Ты стал мне больше, чем друг. Ты стал мне старшим братом. А вовсе не кузеном.»

Старший брат? Китнисс, ты больше чем моя сестра! Как же поздно я это понял! На Арене, когда ваши с Мелларком губы соприкоснулись...

А вот ты, по-моему, так и не смогла это понять. Пит стал для тебя всем…

«Гейл, помнишь, какими мы были счастливыми, когда свергли Капитолий? Мы думали, что теперь наступит новая жизнь. Я поняла, что она не наступит, когда увидела костер на месте своей младшей сестренки. На тот момент мне было все равно на дальнейшую жизнь. Я мечтала сгореть вместе с ней. Я знала, что не смогу жить полноценно без своего утенка.

Счастье жителей дистриктов длилось восемь лет. А потом дистрикты вновь были захвачены.

Больше всего на свете я боялась, что мои дети отправятся на Игры.

Но Власти пощадили меня. Просто приговорили к смертной казни. У нового президента явно не было такого таланта, как у Сноу, играть в кошки-мышки.

Пита, к моему безграничному счастью, оставили в покое. Опасна была только я.

Хотя знаешь, у меня был выбор. Я могла убежать, ведь меня даже не держали под замком.

Но тогда мои дети и Пит погибли бы. А ты не хуже меня знаешь, что это означало, что выбора у меня не было. »

Я опускаю голову. Что толку, Китнисс? Пит все равно погиб. Получил ожоги в своей любимой печке. Он часто размышлял о тебе, тогда его глаза потухали, и он полностью отрешался от происходящего. Кто же знал, что это его погубит?

Я даже не знал, что ты была для него смыслом жизни.

«Гейл, я буквально вижу сейчас твое выражение лица. Интересно, сколько времени прошло, прежде чем ты переступил порог моего дома и нашел это письмо? Сколько сил тебе для этого понадобилось?

Пожалуйста, прошу тебя только об одном. Помоги Питу. Стань для моих детей вторым отцом.

Я знаю, что ты и так заботишься о них. Ты просто не можешь иначе. Я знаю тебя, Гейл Хоторн.

Пусть мои малыши знают, что мама думает о них. А ты знай, что я думаю о тебе.

Всегда твоя, Китнисс…"

Всегда твоя… Знай, что я думаю о тебе…

Пальцы дрожат, письмо отчаянно шелестит. Кажется, теперь и у меня появилась величайшая драгоценность…

— Дядя Гейл!!! — звонкие голоса доносятся с улицы. — Дядя Гейл!

На подкашивающихся ногах двигаюсь к выходу и распахиваю дверь. Встаю на пороге.

— Дядя Гейл!

Двое детей. Девочка с серьезным взглядом Китнисс и мальчик с ее неподражаемой улыбкой…

Девчонка замирает и недоверчиво смотрит на меня.

— Почему ты плачешь? — подозрительно спрашивает она.

Плачу? Неужели я правда плачу? Кажется, все слезы, пролитые после смерти Китнисс, решили пролиться вновь…

— Все хорошо, — я пытаюсь улыбнуться и маню к себе детей. — Прим, Боггс, я хочу рассказать вам одну историю. Я хочу рассказать вам про вашу маму.

Стань для моих детей вторым отцом… К сожалению, я могу стать для них только первым, Кискисс…