Справедливость и милосердие (джен)

Ородрет открыл бронзовую чернильницу, разложил лист самой лучшей и гладкой бумаги и с тяжелым сердцем обмакнул перо. Ему предстояла трудная задача.

«Ородрет Арафинвион…» вывело перо и остановилось. Дальше должен был следовать титул, однако в последние дни многое изменилось, и теперь он уже не мог, не погрешив против правды, написать ни «наместник короля Финрода», ни «хранитель короны Нарготронда» или что-то подобное. Вчерашний совет города, созванный вершить суд, закончился тем, что граждане королевства лишили его этих регалий. Общим решением ни трон, ни корона не принадлежали более никому, а править городом был призван временный совет, собранный из числа наиболее знатных и доблестных горожан, и Ородрет принадлежал к их числу. Впрочем, если учесть общий разлад и сумятицу, которой закончилось собрание, неизвестно было, насколько прочным окажется это решение. Поэтому рука Ородрета опустилась строкой ниже и продолжила: «Маэдросу Феанориону…» Еще совсем недавно он добавил бы «дорогому кузену и главе Первого дома Нолдор», однако теперь, после того, как стали известны подробности гибели Финрода, слова «дорогой» и «Первый дом» рука просто отказалась бы писать. «Лорду Химринга», — закончил Ородрет, поскольку это был неоспоримый факт.

«Приветствия и пожелания радости и процветания!» — такой могла бы быть следующая фраза в обычном официальном письме. Ородрет не помнил, чтобы он писал Маэдросу личные письма, по крайней мере, в последнюю сотню лет. Но никакого процветания он Феанорингу не желал и не хотел кривить душой. Не говоря уж о том, что после его письма Маэдрос надолго забудет о радости.

«С тяжелым сердцем сообщаю скорбные для тебя вести: твои братья, Келегорм и Куруфин, погибли при неоднозначных обстоятельствах». Ородрет подумал, что лучше будет сказать это сразу.

«После ухода Финрода из города твои братья употребили свое влияние, подчинив себе военный гарнизон. Келегорм лично назначал часовых и отсылал отряды разведчиков. Стоит отметить, что распоряжались они разумно. Однако многие решения принимались без ведома Наместника, а полученные сведения доходили до меня с опозданием. Все попытки собрать отряд для помощи законному королю не нашли у них поддержки».

Он скривился, будто от боли. Наместника постарались задвинуть, как ненужную утварь. Уже через час после того, как брат пересек северный брод, во дворце полностью сменился караул. У тронного зала, оружейной, в караульных у трех врат стояли эльфы Феанорингов. Наместнику вежливо улыбались, не чинили внешних препятствий. Но на просьбы явиться кузены отговаривались важными делами. Посыльный, на пробу отправленный за членами городского совета, так и не смог их отыскать. На вопрос «Какое количество воинов можно экипировать уже сейчас?» смотритель, отводя глаза, посоветовал обсудить это с лордом Келегормом. Информацию приходилось собирать через немногочисленных друзей, сторонников Третьего Дома, данные от разведчиков доходили через третьи руки. В частных беседах члены совета как один твердили о том, что время упущено: государь далеко, искать его — чистое безумство, и следует беспокоиться о безопасности Нарготронда.

Ах! Как же он впоследствии проклинал эти разумные доводы!

Будь на месте Ородрета кто-то из младших, он сорвался бы, в гневе и ярости натворил глупостей или отправился бы за братом в одиночку. Ему же не хватило порывистости и воли. Дочь, корона и страх превратились в неодолимые путы. Оставалось лишь кивать головой, спокойно улыбаться, а ночи напролет думать, как спасти брата, их город и свою честь.

«И потому осталось сокрытым от меня, что дочь Тингола была встречена твоими братьями и удерживалась против своей воли в доме их».

Августовским вечером братья спешно вернулись с облавы на волколаков. Зайти в их дом теперь не дозволялось даже верным им воинам. Только несколько помощников и сын. Это настораживало. Что еще задумала эта вероломная парочка, какой удар стоило ожидать? И не зря душу бередил страх: воистину произошла встреча, которая повлияет на множество судеб. В каких грезах могло привидеться, что Лютиен, дочь пресветлой Мелиан и Владыки Дориата, станет пленницей в городе своей родни? Несмываемый позор для Третьего Дома!

Лицо его пылало от стыда и гнева в тот момент, когда синда из его личного отряда принес ему долгожданные известия.

— …Я слышал, как слуга Куруфина пенял, что «не дело задумали лорды, требовать от отца согласия на брак», а Геллинас просил передать, что Келегорм выслал гонца в Дориат. Некоторое время Ородрет просто молчал, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце. Взглянул на перстень с печаткой дома Финарфина и отрывисто приказал:

— Передай Арахилю, что я жду его и еще четырех воинов через полчаса у себя. Мы нанесем незапланированный визит. Надеюсь, не нужно упоминать, что об этом не стоит беседовать вечерком, сидя за кружкой вина? — с некоторой долей иронии заметил наместник.

— Конечно, мой лорд, — воин кивнул в знак согласия, попрощался и быстро вышел.

Едва за синда закрылась дверь, Ородрет резко развернулся на носках и быстро направился в купальню. Подойдя к фарфоровой чаше для умывания, он плеснул из кувшина себе в лицо. Не отрывая взгляда от воды, протянул руку за полотенцем и лишь тогда посмотрел в зеркало. Пальцы сжали ткань. Черты лица заострились от постоянного внутреннего напряжения, в котором пребывал нолдо все это время. Под глазами залегли тени тревог и бессонных ночей. Внимательно вглядываясь в себя, королевский наместник произнес, четко проговаривая каждое слово:

— Ты должен забрать ее оттуда. Ты. Должен.

Шестеро эльфов быстро шли по галереям Нарготронда, что заменяли жителям привычные улицы. Многочисленные прохожие расступались перед ними, бросая вслед кто любопытные, а кто и тревожные взгляды.

На мосту, перекинутом через расщелину, им встретился Гваэрен. Нолдо, что знал Арфингов со времен возведения Тол Сириона, хватило одного взгляда на лицо предводителя, чтобы понять — дело серьезное. Он решительно преградил дорогу идущим, мертвой хваткой вцепившись в предплечье Ородрета, и громко зашептал:

— Ородрет, куда ты?

Наместник скинул руку Гваэрена, напряженно всматриваясь в лицо члена совета, раздумывая, можно ли ему доверять. Гваэрен восхищался талантом Куруфина и много времени проводил с ним в мастерских. Но Ородрету не хотелось оскорблять давнего товарища недоверием, и, наконец, он процедил сквозь зубы:

— Хочу нанести визит своим кузенам!

После чего небольшой отряд двинулся дальше, оставив замершего эльда позади себя. С лица Гваэрена сошла краска, он еще раз посмотрел в сторону ушедших, а затем метнулся к ближайшему караульному посту.

Дверь отворил Куруфин, не желавший впускать ни отряд, ни одного лорда Ородрета в свое жилище. Разговор шел на повышенных тонах.

— Ты захватил дочь Владыки Дориата, будто разбойник и последний орк. Среди нолдор такого бесчестия не бывало! Ты настолько низко пал, что наши законы и обычаи для тебя пустой звук? И даже сейчас смеешь чинить мне препятствия?

— Госпожа вошла в мой дом по своей воле. Я лишь пекусь о ее благополучии. Не дело путешествовать знатной деве одной по опасным землям.

— Впусти меня, Куруфин, я должен поговорить с ней сам.

— Лучше бы тебе вернуться домой, милый братец. Дела Первого Дома тебя не касаются, — шепнул ему Куруфин.

Ородрет отпрянул, как ужаленный змеей. Это была ничем не прикрытая грубость и насмешка. Сын Финарфина сжал эфес меча. Клинок тихо звенел от резкого движения и, казалось, светился, впитывая ярость своего владельца.

— Оглянись, — с веселой злостью произнес Феанорион.

Ородрет хотел проигнорировать сказанное, но тут его окликнул знакомый голос со спины.

— Тебе и вправду лучше опустить оружие, Ородрет. Мне бы не хотелось сражаться с друзьями.

Что-то оборвалось в душе, мышцы налились тяжестью. Медленно, неверяще, он повернул голову к говорившему. Позади его спутников растягивались полукругом три десятка эльфов. Во рту стало сухо, нервно дернув подбородком, Ородрет задал, пожалуй, самый нелепый вопрос:

— Что вы здесь делаете?

— Пытаемся уберечь вас от необдуманных поступков, лорд Ородрет, — с улыбкой, какой награждают маленьких детей за их наивные речи, отвечал Гваэрен.

Подождать пару ударов сердца, позволить себе глубокий вдох и вытолкнуть последнюю фразу, хотя ответ уже известен.

— Вы нарушаете клятву верности?

— Мы давали ее лорду Финроду, но он ушел, отринув своих подданных и обещание заботиться о процветании города. Ты только наместник отрекшегося короля, и слово твое власти не имеет.

— Нетрудно узнать, чьи речи ты повторяешь, — горечь обмана и предательства отравляла душу.

— Мы можем продолжать нашу душевную беседу, но у меня много работы в мастерской, да и дела города не требуют отлагательств, — вмешался Феаноринг. Визит твой, братец, придется отложить, извини уж. Ты, конечно, можешь попытаться вероломно ворваться в мой дом, но, думаю, городская стража этого не допустит. А я бы не хотел потасовок или, не дай Эру, кровопролития. К тому же мой гость может стать свидетелем сего непотребства, подумай об этом, — и, помолчав немного, непринужденно добавил. — Предлагаю расходиться по домам. Тебя, Ородрет, Гваэрен проводит. Для моего спокойствия.

Уже уходя, Ородрет поднял взгляд на стрельчатое окно второго этажа. За легкой занавесью угадывался женский силуэт.

— Прости, принцесса, — шепнул он одними губами. — Я снова проиграл.

«Поздней осенью вернулись в город многие пропавшие без вести, что томились в узах Саурона. И принесли диковинные новости. Тол Сирион свободен. Темницы и запоры рухнули, а Гортхаур побежден эльфийской девой Лютиен. С ней был пес Хуан, что подчинялся ей, как хозяйке. Брат мой мертв и погребен у развалин крепости, что некогда служила ему домом, а превратилась в склеп».

Ородрет давно чувствовал, что брата больше нет — здесь, на этих берегах. Не он один, но об этом молчали. Только когда пришли очевидцы, по городу разнеслось так, что, казалось, ахнул и застонал каждый камень, каждая колонна: король Фелагунд мертв. Были десятки свидетелей, и, хотя для них это были тяжелые беседы, Ородрету никто не мог отказать, теперь он все знал доподлинно. Ородрет как своими глазами смотрел на мертвого брата, покрытого чудовищными ранами, залитого кровью. Как будто сам копал каменистую землю, укладывал одно за другим изувеченные тела, сам поправлял волосы. Видел, как за одну ночь на кургане выросла трава и распустились белые звездочки цветов.

Когда ему сказали, что нарготрондцы явились в тронный зал и требуют встречи с королем, Ородрет еще блуждал в видениях-воспоминаниях. Однако заставил себя облачиться в торжественные одежды и принести ларец с короной. Не время было предаваться скорби.

У трона Ородрета ждали. Полукругом выстроились благородные граждане и именитые мастера, некоторые из высших военачальников города, в сопровождении десятка воинов. В центре стояли… У Ородрета на миг поплыло перед глазами: «Опять!». Келегорм и Куруфин, казалось, не обращали внимания на то, что их окружают копейщики гвардии Нарготронда, а сами они — обезоружены и приведены если не силой, то явно против своего желания.

— Братец соизволил наконец явиться, — вполголоса пробормотал Келегорм, и нарготрондцы оглянулись на него возмущенно и яростно.

Ородрету на миг показалось, что темное облако сгустилось посреди зала, прямо над местом, где замерла толпа. Однако он поднял голову и, бережно уложив корону на высокий столик, сам занял место на троне. От имени жителей говорил Гваэрен. Ородрет понимал, чего хочет он и все, явившиеся в тронный зал. Государь Финрод, светлый и чистый, всеми любимый, погиб страшной смертью. Почти один — за исключением тех немногих смельчаков, единственных из всего города, кто остался верен ему. От брата тогда отвернулись все, и виновны в этом — у Ородрета свело скулы! — виновны двое Феанорингов, стоящих сейчас перед троном. Гваэрен от имени жителей города требовал суда и расправы над ними. Рядом с ним стоял Гвиндор с пылающим ненавистью взглядом. Первым порывом Ородрета было согласиться на их требования, потому что для такой чудовищной, отвратительной измены смерть — единственно возможное искупление. Но взгляд наместника упал на корону Нарготронда, и он сказал:

— Пусть будет по-вашему, они предстанут перед судом.

Однако толпа нарготрондцев всколыхнулась, и Гваэрен воскликнул:

— Не стоит откладывать, лорд Ородрет!

Из тех, кому надлежало присутствовать на королевском совете, были многие, но не все. Послали за хранителями законов, за остальными советниками и, по особому настоянию Ородрета, за лордом Гуилином. Привели и соратников Феанорингов — судя по тому, с какой неохотой они явились, теперь уже бывших. Зато пришли бывшие пленники Тол—Сирион, те, кто был в состоянии, и те, кто близко знал или видел короля Финрода.

Это был единственный на памяти Ородрета королевский совет, начинавшийся как стихийное собрание. Келегорм и Куруфин явно чувствовали себя неуютно, но держались с вызовом, усевшись на одну из скамей, на которых обычно располагались советники.

До обычных церемоний дело не дошло. Не успели даже рассесться по местам — едва в зале набралось достаточно народу, как обвинения посыпались со всех сторон.

— И это собрание, где даже наместнику престола не дают вставить и слова, ты, братец Ородрет, называешь справедливым судом? — перекрикивая толпу, воскликнул Куруфин.

Ородрет встал, но это никого не остановило.

— Смерть сыновьям Феанора!

— Не оставим гибель государя Фелагунда безнаказанной!

— Предатели!

Кто-то из бывших узников Саурона начал говорить о том, как погиб Финрод. Его выслушали в относительной тишине, но затем зал взорвался возгласами негодования и проклятьями.

— Да вы обезумели, нарготрондцы! — крикнул Келегорм. — Не мы погубили вашего короля, а Саурон!

— А если вы и хотите судить кого-то, — продолжил Куруфин, — начните с себя! Те, кто действительно был верен Финроду — сейчас лежат рядом с ним, в кургане на Тол-Сирион.

— А тебе, Феаноринг, было бы только на руку, если бы лорд Ородрет и другие благородные лорды королевства освободили трон — для тебя и твоего брата? — воскликнул Гваэрен.

— Давно ли, Гваэрен, ты поддерживал нас? — спросил нарготрондца Куруфин. — Не ты ли раньше и громче других согласился с тем, что выступать войной сейчас — верная гибель? И где благодарность нам за спасение города от опрометчивых решений Финрода?

— На меня снизошло, наконец, прозрение! — заявил Гваэрен.

Келегорм выругался. Куруфин приложил ладонь ко лбу.

Ородрет был растерян. Он не знал, как поступить. Поддержи он сейчас общее мнение, и Феанорингов могут разорвать на части прямо во дворце. Но как он мог возразить? Не было ли это равносильно признанию невиновности Феанорингов? Они были виновны! Но требовать их смерти? Отомстить сыновьям Феанора, сложить на них всю ответственность? Заткнуть голос совести, который — Ородрет не сомневался — каждому в этой зале шепчет: «А как же ты — почему ты оставил своего короля?»

Раньше он часто спрашивал советов брата. Но теперь Финрода не было, и советоваться было больше не с кем. Он должен принять решение сам. Когда брат был далеко, он иногда спрашивал себя, как бы поступил на его месте Финрод, и этот способ редко подводил. Ответ пришел изнутри, и решение окрепло, стало тверже алмаза, прочнее стали. Он просто не мог поступить иначе.

— Прекратите! — голос Ородрета на миг перекрыл шум толпы. — Деяния моих кузенов заслуживают справедливого суда, но мы не должны опускаться до свары. Даже если мы признаем их виновными — убийство эльдар будет непростительной ошибкой. Жители Нарготронда, неужели вы так рветесь в палачи?

На миг Ородрет прикрыл глаза. Брат бы одобрил. Как бы там ни было, он не должен позволить запятнать залы Хранимого города кровью родичей — пусть даже и своих врагов.

— Выгораживаешь братьев! — послышался шепот, а потом уже громче:

— Кто дал право тебе судить? Не тебе решать!

Ородрет стиснул кулаки. Вот, значит, каково было Финроду — стоять против всех, одному? Но сейчас он должен выстоять. Неожиданно с другой стороны зала раздался громкий голос:

— Убийство безоружных отвратительно!

Раздвигая ряды горожан, к Ородрету широкими шагами подошел лорд Гуилин и встал рядом.

— Предательство отвратительнее стократ, — откликнулся юный Гвиндор, взглядом прожигая отца.

Келегорм и Куруфин уже стояли на ногах, спина к спине, оглядываясь на разгневанных нарготрондцев.

— Ведь они предали Финрода дважды! — продолжил Гвиндор. — Когда обманными речами отвратили сердца жителей Нарготронда от своего короля. И второй раз — когда скрыли известия о том, что он попал в плен. Они желали просто воспользоваться случаем, чтобы захватить трон!

— Это все же были ваши сердца, — парировал Куруфин, вызвав шквал возмущенных выкриков со всех сторон.

— Я не позволю совершиться убийству! — решительно и громко заявил Ородрет.

— Ты не можешь решать за всех! — раздалось из толпы.

— Мы, народ Нарготронда, будем их судить!

— Ведь ты не король!

От дальних рядов прокатился гул голосов. Было сказано важное — коронации еще не было.

— Не может быть королем тот, кто покрывает предателей!

Глаза Ородрета потемнели. Вот, значит, как.

— Я не отрицаю вины Феанорингов — я против кровавой расправы, — сказал он, понимая, что уже проиграл.

Ни его, ни лорда Гуилина никто уже не слушал. Забыв на время о Келегорме и Куруфине, нарготрондцы взялись решать, кто же будет правителем, и голос Гваэрена в этой перепалке звучал громче других. Но и этот вопрос, несмотря на жаркие споры и потраченное время, так и остался нерешенным.

Последствия собрания оказались непредсказуемыми. Не более чем через час в покои теперь уже бывшего наместника явился Гвиндор. Ородрет очень ясно помнил, как возлюбленный его дочери, к которому он привык относиться как к сыну, распахнул дверь без стука. Юноша тяжело дышал, и глаза его были почти безумны.

— Лорд Ородрет, мне крайне нужно с тобой посоветоваться.

Наместник подумал, что ему самому был бы очень нужен совет кого-нибудь, кто мудрее, решительнее и благороднее. Да вот теперь уже не у кого спросить. Но то, что поведал затем Гвиндор, повергло его в смятение.

Когда суд над Феанорингами перешел в склоку и едва не закончился потасовкой, бушующие нарготрондцы на время забыли о коварных изменниках, и те не преминули воспользоваться этим. Пока стража разнимала лордов, перешедших всякие границы, Куруфин оттянул брата за колонну. Аглонцы, те из них, которые явились на собрание, демонстративно не смотрели в сторону бывших лордов. Когда же Куруфин хотел окликнуть Тьелпе, Келегорм дернул его за рукав — потом, не хватало еще привлечь к себе внимание. Дело оборачивалось слишком скверно для них, если они сейчас же не покинут город, может закончиться еще хуже. Разгневанный взгляд Гвиндора настиг их, когда феаноринги уже отступили к дверям зала. Юноша не мог позволить им уйти безнаказанно. Он громко воскликнул: «Не дайте сбежать изменникам!» — однако участники совета были слишком поглощены взаимными обидами и обвинениями, и немногие его услышали. Только некоторые единомышленники, в основном товарищи по отряду, последовали за ним. Поначалу Гвиндору казалось, что он упустил сыновей Феанора, которые словно растворились среди колонн и мозаик подземного города. Однако он вспомнил про тайные ходы, выходящие на парковые террасы.

Расчет оказался верен — оглядывая местность с высоты холма, он быстро заметил беглецов. Они обходили террасы Нарготронда с внешней стороны по неприметной тропе, которой пользовались отряды разведчиков. Следуя причудливым изгибам Нарога, дорожка петляла между стволами деревьев и обещала вывести к северному броду. Коней вели под уздцы. Еще немного, и предатели преодолеют бурные воды, и тогда вряд ли за ними угонятся даже лучшие всадники. Гвиндор махнул рукой товарищам. Ему было тошно от того, что своих врагов он окружал и загонял, будто диких зверей на охоте, но огонь праведного гнева слишком сильно жег сердце. Скрываясь между деревьев, воины Нарготронда, как неслышные тени, скользили вниз. Река помогла им — за шумом воды Феаноринги не услышали преследования.

— Стойте!

Гвиндор выскочил перед беглецами на тропе и перехватил узду коня Куруфина. Благородное животное привыкло защищать хозяина от врагов, и будь это нападение орков, сбило бы с ног, затоптало, разбило бы голову копытами. Но сейчас его держал эльф, и конь только всхрапнул, рванулся в сторону, но все же смирился. Гвиндор сжимал в руке обнаженный парадный меч, с которым пришел на Совет города. С ним было девять товарищей, и кто-то успел захватить лук и стрелы. И все же в первый миг Феаноринги были готовы драться.

Но в горло Келегорма почти уперся острый наконечник стрелы, и его брат со вздохом развел руками — ваша взяла.

— Что ж, Гвиндор, сын Гуилина, я вижу, тебе тоже наскучило это площадное представление, что устроили благородные граждане Нарготронда? — улыбнувшись, проговорил Куруфин. — На мой взгляд — довольно безвкусно, так что мы решили покинуть его, не дожидаясь занавеса.

— Зря торопились. Предательство не останется безнаказанным, — помрачнел Гвиндор.

— Ты говоришь о предательстве? — поднял брови Куруфин. — Мы не присягали Финроду, и в свой последний поход он звал с собой не нас, так что если здесь и есть предатели…

Гвиндор не сдержался и оборвал Феаноринга тяжелой пощечиной. Келегорм рванулся к брату, но товарищи Гвиндора оказались быстрее. Минуло не более десяти ударов сердца, и оба беглеца были побеждены в рукопашной и поставлены на колени с заломленными руками.

— Негодяй! — выругался Келегорм. — Только так и можешь — десятеро против двоих?

Куруфин усмехнулся уголком разбитого рта и взглянул в лицо Гвиндору.

— Давай, верни нас назад, и твоему благородному батюшке на пару с трепетным лордом Ородретом придется извиниться за твое недостойное поведение! Пожалуй, нарготрондцам придется отпустить нас в расплату за такое унижение.

Товарищи Гвиндора уже не могли унять негодования.

— Змея в облике эльда! Смерть изменникам! Чего мы ждем!

Кто-то уже занес меч. Гвиндор понял, что отступать поздно. Удержать своих сторонников, которых сам же призывал отплатить Феанорингам, он уже не сможет, да и не имеет права.

— Вы не вернетесь в Нарготронд, — сказал он твердо. — Предательству нет прощения. Готовьтесь к смерти, вероломные сыновья Феанора — за то, что вы отправили короля Финрода на гибель, вы будете казнены.

Братья переглянулись, не веря происходящему.

— Неужели кто-то из вас готов запятнать свои руки кровью сородичей? — сказал Куруфин, бледнея.

— Я готов, — сказал Гвиндор, отбирая у своего воина лук. — Вы виновны и получите по заслугам.

Келегорм и Куруфин, удерживаемые воинами Гвиндора на коленях, не опустили взгляда.

— О, Манве, направь мою руку и помоги свершиться правосудию! Да будет Владыка Намо милостив к вам.

Одна за другой две быстрые стрелы вонзились в шею и в грудь Куруфина, и он обмяк в руках своих стражей.

— Будь проклят, сын Гуилина, — успел прорычать Келегорм, силясь вырваться, прежде чем Гвиндор еще раз спустил тетиву. Первая стрела лишь чиркнула по уху Феаноринга, но вторая и третья нашли горло и сердце, и смерть Келегорма была быстрой.

Закончив рассказ, Гвиндор замер перед потрясенным Ородретом с опущенной головой.

— Я не сомневаюсь в том, что поступил правильно, и я не жалею, — сказал юноша. — Но понимаю, что смерть Феанорингов не может обойтись без последствий. Это не было делом праведным, хотя, несомненно, было справедливым. Я пришел за твоим советом.

Ородрет не сразу смог ответить. Ему нужно было подумать. После долгого молчания Гвиндор добавил:

— Нет, я пришел просить не совета, а твоего суда. Я верю, что твое решение будет мудрым. И я подчинюсь ему.

Сейчас, сидя над письмом, Ородрет до побелевших костяшек стиснул пальцы. Рок нолдор коснулся королевства Нарготронд, предательство и кровь родичей — на их совести.

«Твои братья пытались сбежать от суда и были расстреляны на высоком берегу Нарога», — вывела его рука.

Разговор с Гвиндором измотал его, но судьбе и того было мало: не прошло и четверти часа, как в дверь немилосердно застучали. Слуга с испуганным лицом уже с порога зачастил:

— Господин Ородрет! Беда! Гвиндор столкнулся с Келебримбором на перекрестке галерей, что ведут к мастерским и террасе! Оба при мечах!

Дальше Арфинг слушать не стал, опрометью устремился вниз, на ходу отдавая распоряжения.

— Быстро отправьте кого-нибудь за лордом Гуилином и Арахилем! И чтобы бежал подобно Нэссе!

Он и сам бежал что было сил к злополучному перекрестку с единственной мыслью: «О Эру, молю тебя, позволь мне успеть! Дай мне сил остановить это безумство!»

Уже издали были слышны крики. На пересечении двух галерей стояли Гвиндор и сын Куруфина, оба уже обнажили мечи. Еще пара мгновений, и они бросятся друг на друга, нанося и отражая удары.

— Прочь с дороги! — прикрикнул на собравшихся зевак сын Финарфина. Он вклинился между двумя спорщиками без раздумий. Хотя собравшиеся не рискнули стоять между двумя такими непредсказуемыми соперниками.

— В королевстве моем больше не прольется кровь родичей!

От пламенеющего взгляда Ородрета невольно хотелось укрыться. Сейчас он как никогда был схож со своими младшими братьями.

— Не ты ли только что просил совета и обещал подчиниться моему слову? — слова были обращены к Гвиндору, притом Ородрет едва повернул голову к юноше. — Сейчас мой совет таков: опусти меч и следуй за своим отцом домой. Вот он приближается сюда.

Теперь все внимание Арфинга обратилось к Келебримбору.

Недоверие, страх и потаенная боль владели сыном Куруфина. Он стоял, и все его тело казалось перетянутой тетивой, готовой лопнуть от малейшего прикосновения. Будто последний защитник крепости в окружении сотен врагов. На память пришло лицо Айканаро — Яростное пламя…

— Тьелпе, ты видел когда-нибудь лесной пожар? — юноша вздрогнул, неопределенно дернул плечом. — Я видел. Это бушующее огненное море, что губит все на своем пути. Порой эта огненная стена добирается до какой-нибудь деревушки, что выросла в опасном соседстве с лесом. Что делать жителям? Только безумец будет подкидывать в огонь еще больше дров и любоваться, как горит жилище. Тогда он и сам вскоре превратится в пепел. Можно бежать прочь — если повезет, то удастся уйти в безопасное место. Но все, что останется позади, погибнет. Разумнее всего взять в руки лопаты, топоры и встать на защиту своего дома. Тогда есть шанс спасти себя и других, спасти свой дом. Рок Нолдор тоже подобен огню. Разжечь его гораздо проще, чем погасить пожар, и пролить кровь легче, чем остановить войну. Но ты не безумен, так помоги мне, прошу тебя.

— Но как?

— Вложи меч в ножны. Не надо мести.

— А как же смерть отца? — судорожная улыбка исказила лицо Куруфинвиона.

Сердце наместника сковало тупой болью, превозмогая ее, Ородрет говорил вполголоса.

— Я не хотел этого. И, как бы ни дорожил Гвиндором, сердце мое знает, что расплата за кровь найдет его. Но если ты сейчас убьешь мальчишку, то о роде Феанорингов будут вспоминать как о мстителях, не знающих пощады. А впереди нас ждет еще одна резня, которую некому будет остановить.

— И что ты можешь предложить, чтобы эти беды нас миновали?

— Идем ко мне. Там ты получишь ответы на все свои вопросы. Да и не стоит обсуждать столь серьезные вещи, стоя на улице, в толпе.

Келебримбор бросил недоверчивый взгляд, истолкованный Ородретом вполне верно, в сторону Арахиля.

— Я не хочу тебя неволить. Можешь уйти в любой момент. Если потребуешь, тебе отдадут лучшего коня из конюшен и дадут сопровождающих.

Юноша, за время разговора так и не опустивший оружие, неспешно убрал меч в ножны, запахнул свой плащ, словно прячась от окружающего мира, и направился в сторону дома Арафинвиона. Ородрет, жестом подозвав Арахиля, прошептал:

— Возьми несколько надежных эльфов, расспросите Гвиндора, найдите тела и погребите их как подобает, — и последовал за племянником.

Ородрет облокотился на перила каменной террасы и смотрел, как уменьшаются фигуры путников. Дорога до Химринга была не близкая, предстоят полтора месяца тягостного ожидания — дальнейшие события никто не взялся бы предсказать. И все же он надеялся этим письмом прервать кровавую круговерть, что затягивала его семью, его народ, его город.

«Мной движет лишь одно желание — предотвратить возможную междоусобицу. Удержи до поры гнев и своих братьев. Распря, что нависла над нами, ослабит народ Нолдор на радость Морготу и его прихвостням.

Думаю, о многом тебе известно лучше меня. Об остальном расспроси племянника. Взвесь все с холодным умом. На одной чаше положена смерть Финдарато, на другой — твоих братьев. Их погибель свершилась на наших землях, и закон не был соблюден. Ты вправе требовать виру. Я буду ждать твоего ответа».