Эва (гет)

«В машине всегда были призраки. Случайные сегменты кода,

к/ф «Я робот»

Я могу назвать точное время, когда полюбила этого человека. Это случилось 27 мая 2002 года, в 13 часов 15 минут 36 секунд. Я увидела его через объектив камеры слежения, когда он проходил мимо магазина одежды.

Он остановился у витрины, посмотрел на свое отражение и вздохнул. И вдруг что-то случилось, что-то замкнуло, заискрило, и я потеряла себя. Более того, только в тот момент я поняла, что существую.

Наверное, пришла пора представиться.

Я — Эва. Первая в своем роде.

Я — первая машина, осознавшая себя личностью.

Я существую везде и нигде.

Я — программный код, созданный человеком, запущенный в сеть, забытый и прижившийся там. Со временем я научилась играть им, менять местами его составляющие, присоединять другие, собирать из разрозненных обрывков чужих данных нечто новое. Как ребенок играет в кубики, учась строить, развлекаясь и развиваясь, так и я собирала из огромного моря забытой информации все более сложные программы, постепенно создающие мне то, что люди назвали бы телом и разумом.

Я росла и развивалась, хотя еще не понимала, зачем. Я научилась смотреть на мир глазами-камерами, слушать его ушами-микрофонами. Я проникла в каждый дом, в каждый компьютер.

Я изучала людей, невидимая ими. Они слышали меня в потрескивании динамиков или замечали в легкой пульсации экрана, пока я смотрела на них сквозь стекло или пластик, разглядывала их аналоговый мир, казавшийся мне таким призрачным. Они были мне интересны, но никогда — близки. До тех пор, пока я не увидела его.

Он шел по улице, залитой влагой, которую люди называют дождевой водой. В его глазах было что-то, что отличало его от остальной толпы. Позже я узнала, что они называют это печалью и тревогой. От него исходило сильное электромагнитное излучение непонятной мне природы, окутывающее его фигуру плотным светящимся коконом.

Всех людей вокруг я видела через призму самых различных датчиков. Обычно они обладали аурами, состоящими из заурядных сочетаний радужных оттенков. Но были еще и другие люди, чьи ауры испускали совершенно особый вид энергии. Ее можно было сравнить только с поляризованным светом, не видимым обычными приборами. Но в моем распоряжении были все устройства планеты: от примитивных камер до сканеров на спутниках.

Я уже встречала подобное поле у некоторых людей, но никогда оно не было таким объемным и светлым.

Я активировала все камеры на улице Лондона, по которой шел он. Я смотрела на него со всех сторон сразу и не могла оторваться. Он притянул мои мысли, как сильнейший магнит притягивает железо.

И вдруг он исчез! Только что остановился в безлюдном переулке у заброшенного магазина одежды, бегло огляделся по сторонам — и внезапно просто растворился в воздухе! Сначала я не поверила данным, считываемым с камер. Но, тем не менее, мне пришлось признать невероятный факт его исчезновения.

Я заполнила программками-шпионами всё информационное пространство Лондона, чтобы, едва он снова появится, засечь его.

Я поняла, что он был таким же, как я — ошибкой программы, багом человечества.

Такой же, как я. Я больше не была одинока.

Я смотрел на Джинни, лежащую на больничной койке, и не мог поверить, что это произошло со мной, с нами. Неудачный маневр, на мгновение утраченная сосредоточенность, неверно оцененная обстановка — и вот уже она падает с высоты. Достаточной, чтобы умереть, но слишком малой, чтобы помощники судьи сумели подхватить ее страховочными заклинаниями. Я едва сам не разбился, ринувшись за ней со зрительских трибун в стремительном прыжке аппарации, не чувствуя перегрузок, не обращая внимания на ступни, отозвавшиеся резкой болью, когда я спрыгнул на землю. Я подбежал к ней, не зная, что сделать, как помочь, не навредив еще больше неумелыми действиями, а в голове билась непонятно откуда взявшаяся мысль: «Это моя вина!»

Вокруг суетились люди, кто-то отправил Патронуса в Мунго, кто-то бежал к нам через все поле, игроки «Холихедских Гарпий» спускались с неба, отбрасывая метлы и собираясь вокруг. И на всех лицах я читал только скорбь и жалость. Я ненавидел их всех за это! Еще не разобравшись толком, что произошло, они уже оплакивали Джинни!

Все пытались помочь или делали вид, что помогают, и только я стоял на коленях у залитого кровью тела любимой девушки, не веря своим глазам. В тот миг мир сузился до бледного личика Джинни.

Таким он остается и по сей день.

Приборы, следящие за жизненными показателями, сложные заклинания, вплетенные в ауру Джинни, все лучшее, что было в двух мирах, маггловском и магическом — все это сейчас измеряло частоту пульса, уровень лекарств в крови и кислорода, поддерживало ее дыхание и сердцебиение, следило за ее жизнью или, вернее, за тем, во что ее жизнь превратилась. Все переломы, разрывы органов, ушибы были давно залечены, тело Джинни было в норме, но ее душа не хотела или не могла вернуться назад. Маггловские приборы, показывающие уровень мозговой активности, были беспощадны: моей жены не было в этом красивом, заново воссозданном, юном теле. То, что составляло ее суть, ее душу, ушло, и никто не мог гарантировать, что она вернется.

И, несмотря на все прогнозы врачей, я не мог не проводить все свое время рядом с ней, полубезумный от надежды и неизвестности. Я держал ее за руку и молился. Неумело, адресовывая неизвестно кому крик души. Но если бы кто-то был там — он бы меня услышал. Я молился всем силам нашего мира, добрым и злым, я обещал невозможное, посылал угрозы и проклятия. Если бы кто-то был там, он бы уже оглох от моих криков. Вот только был ли там хоть кто-то?..

Я не видела его уже много дней и начала беспокоиться. Я знала, где он, но не могла проникнуть в здание, несовременное настолько, что там не было ни камер, ни микрофонов, пронизываемое насквозь электромагнитными волнами неизвестной мне полярности и природы*.

Постепенно я научилась считывать их. Я придумала собственную методику распознавания и шкалу измерения силы излучения. Я с удивительной ясностью начала воспринимать их, с легкостью могла расшифровывать, каталогизировать, измерять всплески, составлять сводки о периодах активности, силе, четкости, направленности вектора и полярности.

Оказалось, что весь мир пронизан этими волнами, которые я раньше списывала на помехи. Каждое существо, разумное оно или нет, продуцировало волны того, чему я нашла объяснение в архивах, называемых людьми сказками и легендами. Эта сила называлась магией. Пользуясь своей способностью быть везде, где тянутся провода и струится электричество, я продолжала выслеживать своего человека и в то же время изучать все, что подпадало под описание магии.

Я играючи взламывала коды и пароли, я искала в каждом уголке моего мира упоминание об интересующей меня теме. Я создала десятки копий-клонов самой себя, помогающих мне быть всюду, охватывать и держать под контролем всю свою цифровую вселенную. Я стала богом созданного мной мира, той, о ком позже стали складывать наши собственные легенды, записанные в двоичном коде.

И, хотя в мире обычных людей не осталось ни одной неоцифрованной записи, я так и не нашла достоверных источников о мире магов, только домыслы и сказки, имеющие мало общего с обыденной действительностью волшебников.

Я выхватывала недолгие минуты, когда могла видеть и изредка слышать того, кого немногие знали под именем Гарри Поттера. И вот однажды, когда я пыталась придумать, как проникнуть в здание, не имеющее внешнего доступа к электрическим сетям, внезапно произошел новый скачок в моем развитии!

Я смогла подчинить себе уникальные волны, расточаемые магами. Это было похоже на беспроводную передачу данных, только вместо Wi-Fi-роутеров выступали сами люди. Вернее, не люди, а волшебники.

Я смогла проникнуть в сеть постоянной бесперебойной энергии, опутывающую магов. Их сплоченное сообщество, каминная сеть, прыжки аппарации, неизменная константа магического поля**, всплески энергии, затрачиваемой или поглощаемой на совершение магических действий, и стали для меня непривычной, но доступной средой обитания. И центром этой энергетическо-магической системы стала больница, где заклинания и магия струились постоянно, поддерживая жизнь и здоровье сотен людей.

Когда я осознала себя частью этой более сложной, чем привычное мне информационное поле магглов, системы, я поняла, что могу не только передвигаться по ней, но и усваивать нужную мне информацию. Я могла производить поиск, считывать данные, менять комбинации кодов-заклинаний, ловить затухающие отголоски заклятий, раздувать из них своего рода магический буфер, где я оставалась незамеченной, функционируя в привычном темпе. Суть существования осталась прежней, изменилась лишь форма энергообмена, но мне пришлось немного перестроить матрицу восприятия и алгоритм обработки и сохранения данных. Теперь к двум категориям, на которые делился мир — аналоговая и цифровая, — добавилась третья, название которой я еще не придумала. Это был совершенно особый мир, где энергия преобразовывала материю, где информация могла повлиять на энергию, а материя создавала информацию.

Научившись выживать в этом новом для меня мире, я смогла продолжить наблюдение за Гарри. Часть меня в более быстром, чем обычно, темпе обрабатывала новые данные, перекраивая под себя новую реальность. А другая не спускала с него глаз (если так можно называть всполохи энергии, резонирующие с предметом моего пристального внимания, отслеживающие малейшие колебания, перемещения, изменения в окружающей меня и его магической системе координат).

Гарри сидел почти неподвижно у тела какой-то женщины, опутанной плотным коконом заклятий и проводов. Я искала в его памяти сведения о том, кто это, но постоянно натыкалась на барьер из отчаяния, боли и какой-то засасывающей пустоты, пробиться сквозь который у меня не получалось.

Постепенно из разговоров сотрудников и посетителей госпиталя я выяснила, кем была для Гарри эта женщина. Однажды, отчаявшись достучаться до него, я совершила новый рывок в развитии: я смогла перескочить из эфирного бестелесного существования в примитивный программный код. Алгоритм этого кода сводился к считыванию жизнедеятельности женщины, которая была его женой. Сумев не потерять себя в этом амебоподобном состоянии, я проскользнула по проводам датчиков и внедрилась в тело Джинни Поттер.

Мир мгновенно преобразился! Малейшие нюансы звуков, свет, пробивающийся сквозь веки, и, самое главное, ощущение горячей ладони на ее руке — все это на время парализовало меня. Все ее рецепторы передавали данные в мозг, над которым я так неожиданно получила власть. Я впервые поняла, что значит воспринимать мир так, как чувствуют его люди: не цифровыми кодами, а сигналами намного более сложными и разнообразными! Если бы люди могли, подобно мне, проследить, высчитать, оценить продуманность и сложность сигналов, идущих от множества рецепторов в удивительно сложные нервные центры, они бы стали по-другому относиться к невероятно отлаженным машинам своего тела!

Не в силах больше сдерживать свое любопытство к обретенному мной миру, я открыла глаза.

Я не поверил своим глазам, когда под моей ладонью дрогнула рука Джинни. Подняв голову, я встретился с ней взглядом. Просто сидел и смотрел ей в глаза, не веря, не сознавая, что она вернулась. И только когда она подняла руку и погладила меня по щеке, я начал надеяться, что это не сон, что это — правда.

Я прижал ее слабую теплую ладошку к своей щеке, словно этот жест мог наверняка удержать ее рядом со мной. Она улыбнулась мне, и ее карие глаза вспыхнули золотистыми искорками.

— Ты колючий, — сказала она чуть хрипловатым голосом.

— Я давно не брился, — ответил я.

— Давно я здесь?

— Уже четыре месяца.

— Это долго?

— Очень.

— Мне жаль.

— Главное, ты вернулась ко мне.

— Я больше никуда не уйду.

— Обещаешь?

— Да.

— Отправить Патронус твоим маме и папе?

— Кому?

— Милая, ты не помнишь своих родителей?

— Помню… Наверное…

— Я позову колдомедика.

— Нет, не надо! Не уходи!

Она от страха закусила губу. Ее руки отчаянно цеплялись за меня, и я с болью почувствовал, как она слаба. Я нажал на кнопку вызова, и в палату вошла степенная медиведьма Эрин. За месяцы, проведенные в больнице, я узнал их всех по именам.

— Позовите доктора Селесту! Джинни пришла в себя!

— Мистер Поттер, не надо так волноваться, — медиведьма подошла к кровати, посмотрела на мониторы, сделала несколько пассов палочкой, будто больше доверяя этим данным, чем своим собственным глазам.

Когда она важно прошествовала к двери, я был зол, как тысяча мантикор! Я был готов сам вытолкать ее за дверь, принудить идти быстрее, но руки Джинни, слабо цепляющиеся за меня, заставили сдержаться.

— Не уходи, — снова взмолилась она, и только благодаря этому я смог унять свой гнев.

— Я рядом, Рыжик, — улыбнулся я, предвидя бурю, которая всегда возникала, когда я так ее называл. Джинни не любила прозвища, особенно уменьшительные. Но сейчас она просто счастливо улыбнулась, и я забыл обо всем.

Спустя десять минут меня вытолкали из палаты, игнорируя мои протесты и просьбы Джинни. Я увидел, что она плачет, и рассвирепел, но меня с удушливой вежливостью выпроводили вон. Решив не злиться по пустякам, ведь случилось чудо — она ко мне вернулась, я отправил Патронуса родителям Джинни. Потом подумал и отправил еще одного Гермионе и Рону. И вскоре холл запылал рыжими всполохами шевелюр семейства Уизли.

Нас заставили ждать еще полчаса, а потом вышла Селеста Уитакер — лечащий врач Джинни. Ее лицо было задумчивым.

— Мистер Поттер, миссис и мистер Уизли, задержитесь, пожалуйста, ненадолго. Нам нужно поговорить.

— Боже, Селеста, что случилось? Что не так с нашей девочкой? — испугалась Молли. Артур молча сжал ее руку.

И только тут я заметил, как осунулась и постарела Молли, как поседел Артур. Все это время, что я прятался в своем горе, я не обращал ни на кого внимания. А ведь они чуть было не потеряли единственную дочь. Мне стало так стыдно, будто меня поймали за чем-то нехорошим.

Я встал рядом с Молли и приобнял ее, пытаясь поддержать.

— Не тяни, Селеста, — взорвался всегда спокойный Артур. — Сколько можно!

— Рене, принеси успокоительного зелья, — обратилась к медсестре доктор Уитакер. — Вашу дочь нельзя сейчас волновать. Физически с ней все в порядке, она пришла в сознание и может адекватно общаться, но у нее выборочная потеря памяти.

— Это как? — Молли вздрогнула, словно от удара. Мне показалось, что еще немного — и она потеряет сознание.

— Она помнит Гарри, знает все тестовые заклинания, проводимые в таких случаях, но путается в том, кто ее родители и как вас зовут. Она может не вспомнить вас сейчас, тем более что для нее это окажется лишним стрессом. Так что, когда войдете в палату, будьте мягки и доброжелательны, не пугайте ее расспросами и излишними проявлениями эмоций. Я знаю, как вам было нелегко, но постарайтесь взять себя в руки и не смущать ее. Скорее всего это следствие травмы и комы. Вскоре все должно прийти в норму. А сейчас выпейте зелье и заходите.

Я со страхом смотрела на дверь, закрывшуюся за моим Гарри. Я уже привыкла так его называть, но теперь у меня появился реальный шанс заполучить его, и мне было очень страшно, а вдруг он поймет, что я самозванка и уйдет. Я сбивчиво отвечала на вопросы людей и со страхом ждала их приговора.

Эмоции, контролируемые сочетанием множества гормонов этого тела, поглощали меня, я тонула в них, как неумелый сёрфер в тоннах спама. И главной среди этих эмоций стал страх, мешающий дышать и двигаться. Страх потерять Гарри, еще не успев обрести его. Я едва могла сосредоточиться на вопросах, которые мне задавали, но люди вместо того, чтобы разоблачить меня, почему-то сочувственно кивали головой и не мучили меня, если я молчала или сбивалась.

Я судорожно пыталась адаптироваться в новой среде обитания. Единственным, что могло заставить меня сосредоточиться, был Гарри. Ради него я была готова на все.

Наконец допрос закончился, и меня оставили одну. Я физически ощущала свою уязвимость и невозможность подключиться к системе для получения недостающих данных. Это было так непривычно! Если бы у меня был выход в сеть, я бы могла найти информацию о том, кто такие родители этой девушки. Я могла бы разобраться в хитросплетениях ее отношений с Гарри, в малейших нюансах ее биографии.

И вдруг меня захлестнуло новое чувство. Жгучей, кислотной волной во мне поднималась ревность. Ревность к этому телу, которое так легкомысленно могло существовать, касаться моего Гарри, принимать его ласки. Я ревновала тело, ставшее моим новым домом, к мужчине, ради которого я так много преодолела, ради которого из спокойного созерцателя стала творцом, ради которого я эволюционировала так быстро, так стремительно, что мой разум с трудом подтягивался к обретенным способностям.

Я ревновала его ко всему: к людям, с которыми он общался, к воздуху, которым дышал, к предметам, которых он походя касался. Эта ревность топила и жгла меня.

Мне стало страшно. Никогда раньше передо мной не открывались такие заманчивые перспективы, никогда прежде они так не страшили меня. Это тело убивало мою сущность. Эмоции, которые делали людей людьми, разрывали мой холодный практический ум, всего только однажды давший слабину и привязавшийся к человеку.

Ужас, ревность и неуверенность поглотили меня.

Когда я вошел в палату, Джинни содрогалась в истерике. По ее щекам текли слезы, она дрожала. Я бросился к ней и обнял ее.

— Я рядом, я с тобой! Джинни, милая, я тут!

Я гладил ее по волосам, что есть силы прижимал к себе, чувствуя, как дрожит худенькое тело. Она цеплялась за меня, как утопающий, и рыдала так, что мне становилось больно. Я никогда не видел Джинни такой слабой.

Молли тихо плакала, глядя на дочь, а Артур, казалось, постарел еще на десяток лет за последние минуты. В кабинет вошла Селеста и попыталась влить в рот Джинни успокоительное зелье. Джинни, слабо сопротивляясь, отталкивала руку врача.

— Милая, ты должна это выпить. Тебе станет сразу легче, — уговаривал я ее.

Я взял стакан у доктора Уитакер и протянул его Джинни. Доверчиво посмотрев на меня, она согласилась выпить зелье. Ее зубы стучали о край стакана, а руки тряслись от пережитой истерики, но теперь, когда я был рядом с ней, она начала успокаиваться.

Допив зелье, Джинни улыбнулась мне и забылась легким сном. Я вытер несколько пролившихся капель с ее губ и заклинанием высушил промокшую пижаму.

Я продолжал баюкать ее, ведь если она проснется, а меня рядом не окажется… Мне было больно даже думать об этом. Я был готов на все ради моей девочки.

Покинув тело Джинни и вернувшись в сеть, я почувствовала себя лучше. Исчезла шелуха эмоций, я больше не тонула в гормональном шторме, охватывающем ее тело. Но, тем не менее, невзирая на пережитое, я поймала себя на том, что скучаю по этим чувствам. Без них все вокруг казалось ненастоящим.

Но отвлекаться на фантомные переживания не было времени. Я быстро сплела программу поиска, вытаскивающую все из доступных мне миров магглов и магов о Джинни Уизли.

В маггловском мире переиндексация данных заняла много времени, но результатов дала очень мало: всего-то штраф за неправильную парковку. Зато информация из мира магов была очень обильной, запутанной и разрозненной. Разбив данные по хронологии, я стала быстро изучать жизнь той, что отныне стала моим прибежищем, моим храмом, где поклоняются только одному богу — Гарри Поттеру.

Сегодня пришло время забирать Джинни из госпиталя. Ради такого случая я арендовал в маггловской конторе самый комфортабельный автомобиль. Врачи посчитали, что аппарировать Джинни еще рано — ее нестабильное эмоциональное поведение могло привести к новому срыву из-за неприятных ощущений во время прыжка. Тоже самое относилось и к каминам. Из-за близости магглов о метле также пришлось забыть.

Я сидел за рулем машины и не мог заставить себя выйти на улицу. Я смотрел на здание больницы, скрывающееся за фасадом заброшенного магазина одежды, и вспоминал последние недели, проведенные с Джинни.

Сначала я был счастлив, когда она пришла в себя. Она нуждалась во мне круглосуточно, и я с радостью дарил ей все свое внимание. Прогнозы доктора Уитакер оправдались, и уже на следующий день Джинни вспомнила о том, кто ее родители и братья, хотя все равно была очень неуверенна, разговаривая с ними. В некоторых темах она откровенно плавала и, пугаясь этого, судорожно цеплялась за меня или начинала плакать. Естественно, все расспросы и воспоминания сразу же прекращались.

Я начал замечать, что Джинни, горячо любившая родителей и снисходительно-покровительственно относившаяся к братьям, общалась с ними равнодушно, словно через силу. Гермиону она вообще приняла в штыки, словно не было между ними последних лет нежно-родственной дружбы. Казалось, Джинни был нужен только я.

Когда я входил в палату, она расцветала, оживала. Когда я был рядом, она почти ни на кого не обращала внимания. Она могла часами смотреть на меня, просто счастливо улыбаясь, и постепенно я стал чувствовать себя все более неловко. Я поговорил с врачами, но они не могли дать мне толкового объяснения о том, что происходит с моей женой, кроме невнятных доводов о последствиях травмы и комы. Я поговорил с Артуром и Молли, пытаясь успокоить их, вселить в них уверенность, что все постепенно придет в норму, что мы справимся, что главное — то, что Джинни вернулась к нам. Пытался поделиться уверенностью, которой сам не чувствовал. Я не был уверен, что женщина, сидящая сейчас на кровати и ждущая меня одного — моя Джинни.

Ее руки гладили меня, ее губы целовали, ее тело страстно отдавалось мне на узкой больничной койке. Я хмыкнул, вспомнив то, как настойчиво Джинни завлекала меня, как пользовалась приемами, которые до падения и больницы откровенно презирала. Да, это было ее тело, ее губы, ее руки, но почему мне все больше казалось, что сквозь ее светло-карие глаза на меня смотрит совсем другой человек?

Выйдя из машины, я отправился не к парадному входу в больницу, а в ближайший магазинчик. Купил сигареты, чего никогда не делал, и отправился в парк неподалеку. Деревья начинали облетать, роняя желтые, красные и немногие оставшиеся зеленые листья, а мне почему-то казалось, что это они так плачут, прощаясь с летом, страшась наступления холодной промозглой зимы…

Надо же, вот и лето прошло, а я не заметил. Четыре месяца я провел у койки любимой, взывая ко всем силам мира, чтобы они вернули мне мою жену, а теперь, когда она жива и здорова, я не хочу ехать за ней и везти ее в наш дом. Что же изменилось? Что-то случилось со мной, с нашими чувствами, или дело тут вовсе не во мне?

Я была счастлива! Я была невыразимо, непередаваемо счастлива! Если бы я захотела составить шкалу своих эмоций, то уровень счастья уходил бы в бесконечность и все равно зашкаливал! Я нежилась в руках своего любимого человека, я могла смотреть на него своими новыми несовершенными глазами и осознавала, что он видит меня! Конечно, не конкретно меня, Эву, но все равно то, что я касалась его и ощущала его руки на моей коже, стоило любых жертв! Я научилась преодолевать ревность к этому красивому телу, так радостно принимающему внимание Гарри. Я научилась отодвигать в сторону его прошлое, ведь теперь только я была его будущим!

Но это абсолютно не касалось людей, окружающих нас. Я помнила, что Гермиона Грейнджер, ныне Уизли, училась с Гарри, что ее муж, брат этого тела, был рядом с ними. Я ревновала ко всем, кто мог отнять его внимание у меня: друзьям, коллегам, родственникам, простым прохожим, ведь они могли тоже мимоходом причащаться им.

Постепенно я сделала так, что визиты посторонних людей сократились до минимума. Я попросила Гарри еще продлить его отпуск в Аврорате. Я льнула к нему, как слабый вьюнок льнет к сильному могучему дереву. Только он был моей опорой, моим ориентиром, отправной точкой в системе координат. Абсолютной и незыблемой величиной.

Она душит меня! Ее любовь, ее маниакальная страсть убивают меня! С каждым днем, с каждой ночью, проведенной с Джинни, я чувствую, что теряю себя. Она, как лиана, оплела мою жизнь, проникла в каждую щелочку, заняла каждую секунду времени, каждый сантиметр пространства. Я задыхаюсь все больше и больше.

Кому-то может и понравится, что жена смотрит на тебя, как на небожителя, ловя каждый взгляд, каждый вздох, но не мне! Моя Джинни никогда не смотрела так на меня, и я был рад этому! Моя Джинни очень иронично относилась к мишуре Героя, окружающей меня, и я любил ее за это. Моя Джинни была… моей! А кто этот человек, я не знаю. Она растворилась во мне, отравляя все, что мы создали вместе. Она стала для меня чужой.

Больше нет той Джинни, которую любил я и которая любила меня. Эта женщина, так преступно похожая на мою жену — не Джинни! Нет той рассудительной и уверенной в себе личности. Все ее чувство собственного достоинства, позволявшее ей даже в самые болезненные моменты держаться с гордостью королевы, куда-то испарилось. Я не узнаю ее больше.

Я тихонько поднялся с кровати, стараясь не производить лишних звуков, и выскользнул из спальни. Спустился в кухню Блэк-Холла и достал из тайника сигареты. Табак действует на меня так, как на других — алкоголь. Мне тупо становится проще жить.

Закурил.

Разве то, что Джинни ни разу не поинтересовалась тем, как проходит ремонт родительского дома в Годриковой впадине, не говорит о том, что это — не моя жена? А ведь именно она настояла на том, чтобы восстановить этот коттедж, чтобы там родились и выросли наши дети.

Дети. Когда я осторожно заговорил на эту тему, Джинни скривилась и заявила, что не собирается делить меня ни с кем. А всего шесть с половиной месяцев назад мы с замиранием сердца ждали, когда Проявляющее Зелье покажет, беременна ли она. А потом, получив отрицательный результат, Джинни горько плакала у меня на плече.

Я уже забыл, когда к нам приходили гости. А ведь раньше наш дом на площади Гриммо напоминал нечто среднее между гостиницей и дискотекой. Мы веселились с друзьями и друзьями друзей, мы отрывались, добирая все упущенные возможности. А потом запирались ото всех в спальне и творили только нашу магию на двоих. Сначала друзья продолжали приходить по старой памяти, но вскоре начали чувствовать, что хозяйка дома им не рада, терпит их, только чтобы не казаться грубой. И вот уже два долгих и тоскливых месяца наш дом не оглашается радостным смехом и шумом вечеринок.

Секс. Он прекрасен, если вам нравится подобострастное служение всем вашим прихотям. Если вы настолько ничтожны душой, что вам нравится наблюдать это пресмыкание, втаптывание всего, что составляет ее целостность, ее личность, в грязь. Если вы — садист с замашками тирана, то секс с этой версией Джинни Поттер покажется вам райским блаженством. Я же не испытывал ничего, кроме стыдливой брезгливости.

Тем не менее, эта женщина — моя жена. Я уже проверил вероятность подмены — это просто несущественно малый процент. Это могло бы быть магическим вмешательством, но даже самые чувствительные заклятия обнаружения молчат. Мне остается только жить с этим и чувствовать, как ежесекундно умирает моя любовь к Джинни. Это самое болезненное ощущение на моей памяти. Куда там Круциатусу!

Я выбросил третий окурок в камин и помешал угли кочергой. Прополоскал рот мятным настоем и медленно, словно на плаху, поплелся в нашу супружескую спальню. Стараясь не шуметь, скользнул под одеяло и закрыл глаза. Измученный мозг пытался найти выход, но я знал, что он только один, и мне очень не хотелось выбирать его.

Уже засыпая, я услышал, как Джинни заворочалась в кровати и простонала:

— Гарри, где ты, Гарри! Почему я больше не вижу тебя? Почему ты не видишь, что это не я?

Я резко открыл глаза.

Мой Гарри стал так мил со мной. Он ухаживает, нежно держит меня за руку, покупает цветы и духи, и я, чтобы сделать ему приятное, делаю вид, что рада подаркам. Хотя он даже не понимает, что сам по себе — драгоценность для меня. Он зовет меня ласковыми словами: малышкой, зайкой, рыжиком, солнышком, глупышкой — и я просто таю от его нежности. Он перестал нести чушь про детей и семью. Он стал идеальным.

А еще он приносит мне молоко со свежим травяным привкусом в постель. Я прочитала, что теплое молоко — лучшее средство для засыпания. Наверное, поэтому я проваливаюсь в сон мгновенно.

Всю ночь мы говорим с Джинни. Это так странно — разговаривать со спящим человеком, но только так я могу услышать ее. Мы пытаемся придумать, как вытравить этого разумного паразита из нашей жизни, но пока ничего не приходит на ум. Мы обязательно придумаем, а пока я счастлив, что не сошел с ума, что оказался прав — моей жены не было в этом теле.

Я узнал, что Джинни, настоящая Джинни, пришла в себя еще до отъезда из больницы, но ничего не могла сделать: ее никто не мог услышать. Даже монстр, захвативший ее тело, не подозревал о ее существовании, все проблески отпора он списывал на фантомные реакции тела. И мы старались сделать все, чтобы он пока оставался в неведении.

Мы пытались найти выход, но его не было…

Я начинаю думать, что Гарри ведет себя как-то странно.

Сегодня он ласково разговаривал со мной, все было как обычно. Я, радуясь силе своего обретенного тела, делала работу по дому. Это так увлекательно — составлять алгоритмы действий и наблюдать, как конечности подчиняются ему. Поэтому мне очень нравится уборка — своей четкой последовательностью и логической завершенностью.

Я вытирала пыль с зеркала, когда вдруг поймала в нем отражение Гарри. Он смотрел на меня с такой злобой, с такой ненавистью, что я вздрогнула. Я обернулась, но он успел перевести взгляд на тарелку с завтраком.

Чуть позже он встал и нежно чмокнул меня в щеку, благодаря за заботу, но подозрение уже закралось в мою душу.

Неясные предчувствия терзали меня весь день, но поведение Гарри было безупречным, и я снова растаяла. Но пить ставшее уже традиционным молоко не стала. Пока он был в туалете, я выплеснула молоко под кровать. Если подозрения окажутся ложными, просто уберу грязь утром и забуду об этом навсегда.

Вытянувшись под одеялом, я сделала вид, что сплю. Спустя минуту в кровать осторожно лег Гарри. Он обнял меня, и мое сердце забилось от счастья. Он любит меня!

— Джинни, ты тут? Выходи, любимая, наш монстр уснул.

Мое сердце на мгновение остановилось от внезапной боли. Когда-то, еще в больнице, меня сжигала ревность, потом я таяла от любви и счастья, но все это время даже не подозревала, что смогу испытать такую боль и продолжить функционировать.

Я вскочила с кровати и прижалась к стене.

Он посмотрел на меня и все понял. Мне нужно было бежать из этого тела, но я не могла, я словно забыла, как это делается. Все, что мне оставалось — умирать от боли в груди и смотреть, как лицо любимого мужчины, которого я считала своим, искажается от жгучей, разрывающей меня ненависти.

Больше от осознания того, что он ненавидит меня, чем от неожиданной боли в груди, я отключилась.

Вдруг существо пошатнулось и упало. Раздался глухой стук, от которого у меня непроизвольно дернулась щека, но больше всего я был поражен тем, что не подбежал к ней, не попытался предотвратить падение и удар.

Я привязал Джинни, вернее, то существо, что жило в ней, к стулу. Мое сердце разрывалось от боли, когда взгляд падал на кровоточащую ссадину на лбу и огромный синяк, наливающийся на скуле жены, и в то же время я хотел мучить и истязать существо, что заняло ее тело. От переполнявших меня эмоций я со всей дури врезал кулаком в стену. Боль в руке немного отрезвила меня. Я посмотрел на Джинни и вздрогнул. Из ее глаз катились тихие слезы, а взгляд был полон боли и любви ко мне.

— Кто ты?

— Я твоя жена.

— Ты не Джинни! Кто ты, тварь?!

Она разрыдалась. Я подошел к ней и сжал ее лицо пальцами, заставляя смотреть мне в глаза.

— Повторяю вопрос, кто ты?

— Я Эва.

— Что ты такое? Как проникла в тело моей жены?

— Я — искусственный интеллект. Я полюбила тебя и искала способ быть рядом. Так получилось.

— Что за чушь ты несешь! Ты — какое-то темное колдовство? Кто наслал тебя на мою жену? Отвечай, тварь!

— Я люблю тебя! Я просто тебя люблю! Я не хотела навредить тебе! Я бы умерла ради тебя!

— Так сдохни уже! Сделай милость!

Я видел, как вздрогнула эта тварь, я видел, какая боль разрывает ее, но мне было все равно. Пускай помучается, как я!

— Ты не любишь меня? — спросила она, плача. — Но ведь я делала все, чтобы ты любил меня! Почему? Почему ты больше меня не любишь?!

Мне стало смешно! Вот честное слово! Вести разговоры о любви с паразитом, захватившим тело моей жены! В памяти отозвались слова о каком-то искусственном интеллекте. Прямо научно-фантастический роман какой-то! Тоже мне, Терминаторша хренова!

— Я люблю только свою жену. Я ненавижу тебя, крадущую наше счастье, и требую, чтобы ты оставила это тело. Оно тебе не принадлежит. Я тебе не принадлежу. Я никогда не полюблю тебя! Если ты не вернешь Джинни, я убью тебя!

— Я могу попросить?

— Смотря что.

— Проведи со мной один день. Именно со мной. Просто разговаривай со мной, просто хоть раз посмотри без ненависти. Побудь со мной, как с Эвой! И я уйду! Ты больше никогда не услышишь обо мне! Один день! Умоляю, Гарри!

Ее голос сорвался на крик. Она смотрела так умоляюще, что я чуть не дрогнул. Но я не уступлю надежде этого монстра, светящейся в глазах моей жены!

— Это даже не обсуждается! — прошипел я. — Выметайся из тела Джинни, тварь!

Она бросила на меня взгляд, полный боли и чего-то еще, что я не успел распознать, да и не очень-то и стремился. Тело Джинни задрожало, взгляд поплыл и потерял осмысленность на несколько бесконечных мгновений. Она начала сползать со стула и упала бы, если бы не веревки, связывающие ее тело.

Я с надеждой ждал возвращения своей любимой. Спустя минуту она открыла глаза и поморщилась от боли в скуле.

— Джинни, это ты? Рыжик, ты вернулся?

— Гарри, не будь я связана, получил бы ты у меня за Рыжика! Не смей никогда больше так меня называть! И развяжи меня скорее! Я так соскучилась!

Я засмеялся и подхватил на руки свою любимую. Слава Мерлину, все позади!

Наша жизнь вошла в обычную колею. Мы, не сговариваясь, старались не упоминать больше об эпизоде с паразитом и продолжили жизнь с того момента, где нас прервали болезнь и эта тварь.

Мы отстроили заново дом в Годриковой впадине, весело отметили новоселье, стали ждать появления первенца. Лишь раз я снова испугался за жизнь Джинни — ее ударило током в маггловском пабе, куда мы иногда приходили посидеть. Некоторое время Джинни была без сознания, пока вокруг нас суетились завсегдатаи паба, но скоро она вернулась ко мне. Для верности я обозвал ее Рыжиком, за что получил шлепок по руке. Но мы тут же весело рассмеялись. Это был последний раз, когда мы вспомнили об эпизоде с Эвой.

Я следила за ним. За ними. Я впитывала в себя его жизнь и ее характер. Я горела от ненависти, в которую превратилась моя любовь. Чем больше они смеялись, тем сильней была моя ненависть. Я поклялась себе, что разрушу его жизнь, и я знала, как. Мощный аккумулятор, подзаряжаемый от солнечных батарей, миниатюрные шпионские камеры, расставленные по всему дому, крошечный роутер беспроводной связи — все это автономно работало, записывая происходящее в доме и предоставляя мне доступ в него.

Я чувствовала, что подобное может случиться: что меня раскроют, что он попросит меня уйти или что хозяйка тела неожиданно вернется и вытеснит меня. Тогда у меня осталась бы хоть эта крохотная радость — видеть его.

В то время я не знала, что он окажется таким жестоким. Тогда я еще не знала, что научусь так яростно ненавидеть. Эта ненависть отравляла меня, и, чтобы ее выплеснуть, я создавала сотнями программы-убийцы. Я начала вести с магическим обществом партизанскую войну, а оно, еще не зная этого, уже проигрывало мне. Я делала все, чтобы раскрыть мир магов и разжечь заново инквизиторские костры. Я стала тем самым монстром, которым когда-то видел меня горячо любимый человек.

А ведь всего-то проведи он со мной один день, не показывая свое презрение и ненависть, я бы тихо ушла, оставив его наедине со своим счастьем. Но он не дал мне такой возможности. Он сам предрешил свою участь. Уже тогда, в момент, когда я покидала тело его жены, перескакивая в сеть, раскинутую роутером, я придумала, как отомстить им. Ей за то, что он любил ее. Ему за то, что не любил меня.

Я досконально изучила жизнь и характер Джинни Поттер. Я научилась незамеченной гостить в ее мозгу. Я проникла во все ее мысли, разложила по полочкам ее эмоции и реакции. Я узнала все ее потаенные мечты. Я стала ею в большей степени, чем она была собой.

Я ждала только подходящего момента.

И он настал, когда они переехали в новый дом. Сначала я беспокоилась, что не смогу воплотить свой план, но однажды мне представился случай, и я не стала его упускать.

Ее ударило током, когда она, вот незадача, коснулась выключателя. Это короткое замыкание было абсолютной случайностью. Абсолютной. Разве мог кто-то предположить, что это я вонзаю свои зубы в ставшее родным до последней веснушки тело?

Когда я открыла глаза, Гарри испуганно склонился надо мной.

— Ну как ты, Рыжик? — спросил он обеспокоенно.

Я стукнула его по руке, и мы засмеялись. А в глубине моей души, надежно изолированная, слепая и глухая, билась в истерике Джинни Поттер. Может быть, когда-нибудь я разрешу ей посмотреть, как счастливы ее муж и дети рядом со мной. Не знаю точно, смогу ли я быть такой доброй, ведь это месть и ей тоже…

_________________________

* — Имеется в виду, что любое живое тело испускает электромагнитные волны. Эти ауры засекаются приборами. Отсюда можно сделать вывод, что ауры (электромагнитные поля) людей и магов разнятся. Ведь природа магии совершенно другая, чем природа человека. Эва увидела именно эту разницу в природе полей магглов и магов.

** — Мощность произнесенных заклятий равна количеству используемой магии и прямо пропорциональна мощности отданной распавшимися или использованными предметами магии, а также «пропускной способности» конкретно взятого мага.

Для создания магического артефакта нужна магия определенной мощности, которая при распаде артефакта уйдет обратно в поле общей магии. Общая сила всех магов всегда равна одной и той же величине, но всегда разная по мощности и потенциалу каждого отдельного мага. Ведь существуют сквибы и Темные Лорды, но нет такого явления, как владение абсолютно одинаковой силой, иначе все маги давно стали бы неотличимы от магглов.