Бессердечная (джен)

Из ночи в ночь Кейтилин видит один и тот же сон — страшный, мерзкий, невыносимый. Он мучает ее, терзает, забирается в самое сердце и пускает в нем свои черные, гнилые корни.

Бастард Неда правит в Винтерфелле, в то время как Робб — нет.

Кейтилин просыпается в поту, с немым криком на губах. Она знает, что это лишь сон, но внутри нее гнездится беспокойство. Убедить себя, что сон — только сон, пустая фантазия и полуночный, разогретый летним солнцем, бред, — непросто.

Она ненавидит Джона Сноу всей душой.

Нед, теплый и родной, мерно сопит рядом, но Кейтилин от этого не легче. Она смотрит на него спящего, внимательно и долго, рассматривает каждую черточку. Он это он, такой же, как и всегда, но все же в душе Кейтилин зреет росток сомнения. А тот ли это мужчина, что пообещал ей все, саму свою жизнь, много лет назад, в богороще Винтерфелла? Этого ли храбреца она провожала на войну?

Ее Нед никогда не притащил бы домой бастарда. Он никогда бы этого бастарда не завел.

Кейтилин откидывается на подушки и закрывает глаза. Дышит, дышит, дышит, громко и рвано, стараясь хоть немного успокоиться.

Она совсем этого не заслужила. Нед должен это понимать, но почему-то не понимает. Он просит ее полюбить мальчика, стать ему матерью, которой по воле богов у него давно уже нет, но Кейтилин не может. Она неспособна, слишком черства, обижена и зла. Ее любви хватает на родных детей, но на бастарда — нет. Ни капли.

Еще эти сны.

Кейтилин просыпается рано и в рутине дел на время забывает обо всем. Днем ей полегче, днем не до того. Она хозяйка замка и леди Винтерфелла. Она — а не женщина, что родила Неду сына, похожего на него больше, чем все сыновья Кейтилин вместе взятые.

Иногда Вилла мерещится ей по углам тенью, темным наваждением, которое не изгнать, не вытравить, сколько ни пытайся. Никто ее больше не видит, но Кейтилин-то знает, что она всегда неподалеку, всегда рядом и приглядывает за Джоном.

Сама бы она вернулась из самого пекла, если бы Робб, Санса, Арья, Бран или Рикон нуждались в ней. Вернулась бы, не задумываясь.

Так чем же мать Джона хуже?

Только тем, что она была, есть и будет потаскухой.

Кейтилин не хочет замечать, но все же замечает, что с годами Нед все чаще и чаще уходит от нее: пропадая на охоте за одичалыми и дезертирами сутки напролет, сидя у тлеющего очага и осатанело, не моргая, глядя в огонь, уводя Джона в сторону от других детей, чтобы о чем-то пошептаться.

В такие моменты Кейтилин слышит хрипловатый и далекий женский смех и ненавидит, ненавидит, ненавидит обоих.

Она знает, что в Винтерфелле сядет Роб, но все же боится Джона как огня. Не может не помнить, как сам Нед стал лордом замка. Не может забыть о том, что был еще и Брандон.

Кейтилин знает, что ее жизнь с Брандоном была бы хуже и сложнее, но все же иногда, тяжелыми и темными ночами, мечтает, чтобы Эйерис убил Неда вместо него. Она любит мужа, глубоко и по-настоящему, но одна мысль о том, что не будь Неда, не было бы в ее доме и Джона, заставляет ее страстно желать ужасного, невозможного.

Кейтилин готова на все, чтобы избавиться от бастарда, и когда Джон вдруг заболевает, она не вызывается дежурить у его постели. Она обходит его покои стороной, всеми силами стараясь удержаться и не наделать глупостей, которых Нед не сможет ей простить. Всего миг — и то темное, что живет и крепнет в ней годами, возьмет верх, и она сделает Джону больно. Так больно, как только сможет. И она ничего, ровным счетом ничего, не сможет с собой сделать.

Кейтилин слаба, зависима, перепугана. Во снах Джон, повзрослевший и сильный, бродит по крипте Винтерфелла, у могил всех ее сыновей.

Кейтилин просыпается, подвывая. Взглядом она молит Неда проснуться, но тот спит легко и крепко, ему нет дела до ее подозрений и снов. Он любит Джона не меньше, чем Роба, Брана или Рикона. Он любит Джона даже больше, словно его мать дороже Кейтилин, дороже, чем все, что было у него до и будет после.

Кейтилин одевается и выскальзывает в коридор. Вилла, или как там ее звали, тенью следует за ней. Темноволосая, тоненькая, окровавленная. Семенит рядом и шепчет, шепчет. Кейтилин кажется, будто она уже видела ее лицо раньше, будто они встречались в далекой, позабытой уже жизни.

Вилла просит, молит о пощаде — не для себя, но для сына. Кейтилин не хочет ее слышать. Слишком поздно, сложно и больно. Так больно.

Она долго стоит над Джоном, будто не зная, зачем явилась. Хотя она, конечно, знает. Знает и боится.

Ей непросто.

Шаг в сторону ребенка, еще шаг. Он и вправду всего лишь ребенок, маленький мальчик, которого она, бессердечная, ненавидит. Просто за то, что он есть, за то, что дышит, бормочет и ворочается во сне. Лихорадочном, горячем, страшном сне.

Кейтилин слышит, как Джон хрипит. Его горло отекло, он едва дышит. Чем бы мейстер его ни отпаивал, это не помогает. Хорошо. Дрожащими пальцами она касается его лба, только чтобы удержаться и не сомкнуть пальцы на шее. Жар. Какой же он горячий.

Кейтилин понимает, что может задушить Джона, тихонько уйти в свои покои и забыть обо всем. Ее никто не заподозрит. Кроме Неда. Кейтилин представляет себе его живой, пытливый и очень-очень грустный взгляд. Он поймет, едва взглянув на нее, поймет и не простит.

Из-за приоткрытой двери тянет холодом. Кейтилин прикрывает ее с другой стороны.

В ее сердце один только лед. Колется изнутри, болит.

Мальчишка никогда не сядет в Винтерфелле, даже подумать об этом смешно. Недаром у нее три сына, каждый из которых — лорд, пусть пока и маленький. Ее сны — это просто сны, хоть и страшные.

Кейтилин идет искать мейстера. Пусть ищет новое лечение, это совсем не помогает.

Сердце бьется в груди Кейтилин, словно птичка. Кричит, стучит, мечется. Могла бы — вырвала его, не жалея. Стала бы бессердечной, мертвой, спокойной, словно статуи в крипте. Если бы только могла.