Затянувшаяся авантюра (джен)

— Антонин, я прекрасно понимаю и вижу, что вы — выдающийся волшебник, но ваша молодость ставит меня в тупик. По всем критериям, кроме возраста, вы подходите как учитель в нашей школе, но возраст, возраст. Вы слишком юны, уж простите.

— А разве возраст помеха, если мне хочется учить детей тому, что знаю? — спросил я возмущённо, смотря на директора Дурмстранга, в чьём кабинете проходил разговор. — Или существует некий возрастной ценз, о котором я даже и не слышал?

Лица с гобеленов, которыми были увешаны стены, смотрели на меня строго, требовательно и слегка иронично. Хотя, в последнем я не был уверен. Возможно, это была просто игра света на старой ткани.

— Антонин, возрастного ценза у нас нет…

— Ну и почему тогда вы не хотите взять меня на должность преподавателя?

— Вам всего восемнадцать, Антонин, у вас нет опыта работы с детьми. И… — на последней фразе директор замялся, но все же произнёс то, что пугало его в молодом человеке с того момента, как он переступил за порог директорского кабинета, — …ходят слухи, что вы использовали Темные искусства в непозволительных для любого волшебника ритуалах.

— Ах, вот в чем кроется основная причина вашего отказа? — сверкнув глазами, рявкнул я и быстрым шагом вышел из кабинета, напоследок хлопнув дверью.

Наверное, будь это не гобелены, а волшебные портреты, я бы сейчас услышал гомерический хохот бывших директоров Дурмстранга. И, признаться честно, мне было бы сложно понять, над кем они смеялись бы больше — надо мной или над тем, кто только что отказал мне в месте. После всех тех слухов о том, что в Дурмстранге изучают Темные искусства. Это действительно выглядело очень смешно.

Выйдя во двор школы Дурмстранг, откуда уже можно было аппарировать, я несколько минут стоял, нервно теребя волшебную палочку и прозябая под холодным ветром. Наконец, поняв, что чуда не произойдёт и директор не изменит своего решения, я аппарировал в Бухарест.

Там, среди извилистых улочек Маленького Парижа, находился дом, где восемнадцать лет назад появился на свет Антонин Долохов, сын малоизвестной чистокровной пары румынских волшебников, с тех пор так и проживавший здесь.

Пройдя в гостиную, я вытянулся на диване и остервенело ударил по подлокотнику. Уже довольно давно я жил один, с тех пор как отец и мать погибли в результате неудачного магического эксперимента. От прежней обстановки осталось немного. Мои исследования, одного упоминания которых так пугались добропорядочные волшебники, требовали денег. К тому же зачем мне столько мебели? Я ценил уединение и не собирался принимать гостей.

Спустя несколько минут неожиданно раздался звонок в дверь. Ругая себя, что так и не удосужился приобрести домового эльфа за два года после смерти родителей, я, поднявшись с дивана, прошёл к двери и открыл её.

На пороге дома стоял светловолосый мужчина, широко известный всей магической Европе как Геллерт Гриндевальд, тайный создатель «Аненербе» и оккультного общества Туле.

Несколько секунд я и Геллерт смотрели друг другу в глаза, после чего Гриндевальд изобразил глубокий поклон и спросил:

— Антонин Долохов? Я могу войти?

— Да, на оба вопроса — да.

Вместе с ним мы прошли в гостиную, где я удобно расположился на диване, а Геллерт вольготно уселся в кресло, стоящее у камина. У стены темнел старый письменный стол отца. С ним бы я не расстался ни при каких обстоятельствах. Мне стало неловко, что я принимаю гостя в такой спартанской обстановке, но эта неловкость ушла меньше, чем через мгновение. Не в мебели счастье. Хотя у меня не было даже книжного шкафа, и книги лежали у стен, у камина, у дивана. Можно сказать, что книги были везде. В последнее время я стал находить это удобным.

— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросил я.

— Думаю, представляться будет излишним?

— Да, я прекрасно знаю, с кем имею честь беседовать! Но мне неясны мотивы вашего прихода ко мне.

— Вы прекрасно обучены этикету, Антонин. Склоняю голову перед вашими учителями. Насколько я знаю, вы не заканчивали Дурмстранг, а прошли домашнее обучение, не так ли? — сняв зелёные перчатки, Геллерт вытянул руки над огнем камина.

Пламя потрескивало так весело, словно сегодня был сочельник. Блики играли на тёмном полированном дереве письменного стола, отражались от подлокотников кресла. Невольно залюбовавшись игрой пламени, я не отвечал несколько секунд.

— Да, я обучался у домашних учителей, но это касается только магловских наук. Все, что я знаю в магии, это заслуга моего отца и лично моя, — ответил я, спохватившись, после того, как Гриндевальд деликатно кашлянул, призывая меня очнуться от раздумий.

— Тем самым, вы поражаете меня глубиной своих знаний. Конечно, я в курсе того инцидента с темным ритуалом. Насколько я понял, вы пытались использовать ритуал запретной некромантии? У вас кто-то умер, уж простите за наглость?

— Да, мои родители. Это была нелепая и бесплодная попытка вытащить их с того света.

— Примите мои соболезнования. Мне хотелось бы сказать, право, но я не знаю, как вам это преподнести…

— Говорите, как есть!

— Некромантия — это прошлый век. Знаете ли вы, что существует артефакт, способный вернуть ваших родителей?

— Такого артефакта не существует.

— Вы не правы, он есть. Воскрешающий камень, артефакт, созданный Кадмусом Певереллом для возвращения из небытия его возлюбленной, внучки Салазара Слизерина.

— Этот артефакт — выдумка! Как, впрочем, и сам его создатель. Нет никаких достоверных фактов, что семья Певереллов вообще существовала. Я думал, что такой великолепный волшебник, как вы, должен это понимать.

— Я бы так не сказал, — усмехнулся Гриндевальд и, вынув свою волшебную палочку из кармана, продемонстрировал её мне. — Что скажете о моей палочке, Антонин?

— Довольно неплохая работа. Изящно выполнена, но из-за длины, думаю, ею не очень удобно пользоваться, — бросил я оценивающий взгляд на палочку в руках Геллерта и внезапно понял: — Постойте, это надеюсь, не розыгрыш, я действительно вижу это?

— Да, это Старшая палочка. Палочка, созданная Антиохом Певереллом. Но ваши знания в науке о волшебных палочках поражают. Немногие смогли распознать её с первого взгляда.

— Это не так уж сложно. Хоть я и считал до этого момента Старшую палочку выдумкой, но не распознать её? Насколько я помню, данная палочка существует в единственном экземпляре. Только она сделана из цельной ветви бузины и пряди из хвоста фестрала. Другие так называемые копии этой палочки с ней и рядом не лежали. Но откуда она у вас?

— Пусть это останется моим маленьким секретом. Утверждать, что я потомок Певереллов, я не смею, — улыбнулся Гриндевальд.

— Что ж, хоть я и убедился в существовании Жезла Смерти, но мне до сих пор неясно, зачем вы здесь.

— Да, палочка существует, как и остальные Дары. И я хотел бы вас спросить — вы бы воспользовались Воскрешающим камнем, чтобы вернуть ваших родителей?

— Это сложный вопрос. Первое — хотя я вижу перед собой Старшую палочку, но ваше утверждение о существовании остальных так называемых Даров все равно кажется мне сомнительным. Второе — даже не окажись у меня в руках камень, Воскрешающий или нет, я бы попытался все равно, так или иначе, воскресить своих отца и мать. Но все же вы не ответили на мой вопрос. И я повторю его в последний раз — зачем вы здесь? Если вы не ответите или попытаетесь ускользнуть от ответа, я выставлю вас за дверь!

— Дорогой Антонин, я поражён вашей настойчивостью. И буду рад ответить на ваш вопрос. Я здесь, чтобы позвать вас с собой. Я знаю, вы молоды, амбициозны и полны сил. А мне такие нужны. Возможно, именно с вами мы найдём то, что мои друзья ищут специально для меня — Воскрешающий камень и Мантию-Невидимку. Если такое случится, я с превеликим удовольствием дам вам исполнить вашу мечту — вернуть ваших родителей к жизни. Буду честен, я немного знал их. Они были блестящими волшебниками и во многих моих взглядах на жизнь волшебного сообщества были со мной заодно. Надеюсь, их сын также станет мне верным соратником.

— Прошу меня простить, но мне кажется, я не гожусь на роль вашего соратника. За последние годы я привык идти своим путём, не опираясь ни на чьё плечо.

— Вот это мне как раз и нравится в вас, Антонин. Но я не хочу сделать вас своим слугой, если вы о таком подумали, а хочу, чтобы стали моим соратником и другом.

— Что значит — другом? — удивился я.

— То и значит, Антонин. Как вы наверное знаете, я пытаюсь создать общество, где маги наконец забудут о секретности, и не будут оглядываться на маглов. Да, я создал общество Туле при помощи двух маглов, но управляют им мы, волшебники. И все это только ради всеобщего блага.

— И все-таки прошу меня простить, но я хочу подумать над вашим предложением.

— Хорошо, мой друг, я приду завтра в это же время. Надеюсь, вы все же согласитесь! — с этими словами Геллерт Гриндевальд поднялся с кресла и позволил мне проводить его до двери.

Закрыв за Гриндевальдом дверь, я прошёл на кухню и приготовил себе кофе. Предложение, которое он представил мне, нужно было обдумать со всей тщательностью. С одной стороны, огромные возможности и, главное — шанс воскресить родителей — подкупали, но меня все-таки что-то тревожило. Не знаю, что, но это не давало мне покоя. В словах Геллерта Гриндевальда невозможно было усомниться, но моё нежелание верить в людей говорило мне одно — Гриндевальд хочет использовать мои таланты, и даже попадись ему в руки Воскрешающий камень, он никогда не даст воспользоваться им никому из так называемых соратников и друзей.

Но все же, обдумав все за и против, я решил принять предложение Гриндевальда. Преподавателем Дурмстранга стать мне было не дано, поэтому можно было пуститься в авантюру, лишь бы она не слишком затянулась.

Гриндевальд, как и обещал, зашёл за ответом на следующий день.

— Здравствуйте, Антонин. Надеюсь, вы подумали над моим предложением?

— Да, Геллерт. Кстати, я могу называть вас так?

— Конечно, Антонин. Но к Мерлину любезности, я хочу знать, что вы решили.

— Конечно, это авантюра, и мне она видится глубоко бессмысленной, но все же я решил принять ваше предложение дружбы и союза.

— Прекрасно! — улыбнулся Гриндевальд. — Тогда не смею отвлекать вас от забот и очень жду вас завтра в саду Чишмиджиу.

— Во сколько мне там быть?

— О, лучше вам прибыть пораньше, часов в восемь вечера. Я познакомлю вас со своими соратниками и мы приступим к разработке новых идей и планов.

— Я буду, не сомневайтесь!

На следующий день в точно указанное время я пришёл в центр Бухареста, к саду Чишмиджиу.

В этот сад я ходил в последний раз примерно лет пять назад, вместе с матерью, которая хоть и была очень строгой и крайне суровой, но, как и все женщины, обожала цветы. Также она очень любила этот сад и рассказала мне его историю.

После русско-турецкой войны тысяча восемьсот двадцать девятого года и заключения мирного договора в Адрианополе русский генерал Павел Дмитриевич Киселёв стал руководителем русской администрации в румынских княжествах.

Он много сделал для благоустройства Бухареста. Так, в тысяча восемьсот тридцатом году он приказал осушить «болото» и создать на его месте городской сад. Вот как описывается «болото», о котором идёт речь, в материалах, относящихся к началу девятнадцатого века, — оно было «топким, с никогда не высыхавшими подземными родниками. На нем рос камыш и папоротник, водились дикие утки. Для облегчения сообщения между обоими берегами были сооружены дощатые настилы на забитых в озеро сваях».

Работы по осушению болота были начаты в тысяча восемьсот тридцать седьмом году, но сад Чишмиджиу был открыт лишь в тысяча восемьсот шестидесятом году.

Сад создавался по плану немецкого архитектора-пейзажиста Вильгельма Майера. Место, о котором я вам рассказываю, находится сейчас приблизительно на таком же расстоянии от площади Объединения, как и парк Свободы, но значительно севернее его, в самом центре Бухареста. Именно здесь и расположен сад Чишмиджиу — маленький зелёный оазис в самом центре шумного города, с историей которого он органически связан. В саду множество живописных уголков: озеро, терраса роз, фонтаны и так называемый «римский круг», где стоят бюсты выдающихся румынских поэтов и писателей — Николае Бэлческу, Иона Луки Караджале, Михаила Эминеску и многих других. Известные скульпторы Корнел Медря, Оскар Хан, Ион Жаля, Константин Бараски и другие вложили немало сил и таланта, чтоб эти великолепные статуи великих людей органически сочетались с не менее потрясающим пейзажем этой достопримечательности Румынии.

Дойдя до римского круга, я остановился у пруда, любуясь красотами окружающей меня природы. Даже окультуренная человеком, она словно дышала свободой. С улыбкой поглядывая за весело ныряющими утками, которым я щедро бросал отломленные куски хлеба, специально купленного для них, я не заметил, как ко мне со спины подошёл человек. Лишь только когда он положил руку мне на плечо, я обернулся, выхватив и наставив палочку на него.

— Успокойтесь! Я пришёл проводить вас к мастеру. Он ждёт вас, — подошедший ко мне мужчина в плаще и надвинутом на лицо капюшоне успокаивающе поднял вверх руки.

— А мастер — это кто? Гриндевальд? — настороженно спросил я.

— Да, — лаконично ответил он и, повернувшись ко мне спиной, спросил. — Вы идёте? Или сначала закончите кормить уток?

— Нет, что вы! — забросив остатки булки подальше в пруд, я поспешил вслед уже уходящему мужчине. — Простите, но как вас зовут? — спросил я, поравнявшись с ним.

— Это не важно. Но вскоре, если вы станете соратником мастера, узнаете моё имя.

В этот момент мы подошли к римскому кругу, мужчина остановился и, указав на лежавший посреди тротуара неизвестно как здесь оказавшийся кирпич, произнёс:

— Беритесь за него. Это портал.

— А вы? — спросил я.

— Я вместе с вами, — кивнул он; мы вместе ухватились за кирпич, и нас завертело в вихре портала.

Я не особо любил пользоваться порталами, предпочитая трансгрессию или, на худой конец, банальные метлы.

Поэтому я не был удивлён тем, что когда наш полёт завершился, я больно ударился о землю, не успев вовремя сгруппироваться. Повернувшись к спутнику, я увидел, как он отбрасывает кирпич в кусты, росшие неподалёку от того места, где мы приземлились. Из-под рукава на краткий момент показалась кисть в зелёной перчатке, и я не смог сдержать удивлённый восклик:

— Гриндевальд?

Мужчина посмотрел на меня из-под капюшона, секунда промедления, и он откинул его. Перед мной и вправду стоял, улыбаясь, Геллерт Гриндевальд. Он произнёс, все ещё улыбаясь:

— Да, это я. Антонин, надеюсь, вы простите мне невольную хитрость? Времена нынче такие, что не знаешь, кому можно доверять!

— Хорошо, я прощаю вам вашу хитрость, Геллерт, но позвольте узнать, где мы? — оглядевшись по сторонам, спросил я. Кроме невзрачных кустов, куда Гриндевальд выбросил отработанный портал, я не видел ничего. Все заволокло таким плотным туманом, что у меня не было сомнений, что он волшебный.

— Ах да, — картинно взмахнул руками Геллерт, словно только сейчас увидел окружавший нас туман. — Это ещё одна моя невольная хитрость. Как я уже говорил, многие волшебники мечтают увидеть мою голову на колу, поэтому предосторожности не помещают. Хоть я и вполне сильный волшебник, но всегда найдётся дурак, что в этом усомнится и бросит мне вызов. Сейчас же мне лишние смерти совсем ни к чему.

Он взмахнул рукой, по его лицу было видно, что он предельно сосредоточился. Миг — и туман начал расползаться, явив мне местность, которую я не чаял и увидеть.

— Костница! — выдохнул я в восхищении. Часовня, что особо почитается тёмными магами всех мастей — как некромантами вроде меня, так и демонологами.

Часовня Костница являлась одной из самых парадоксальных достопримечательностей не только маленького городишки Кутна-Гора, в котором была расположена, но и всей Чехии. Её нынешний облик создал Франтишек Ринт, но чем он руководствовался, когда создавал часовню из костей уде, никому доподлинно неизвестно. Вложенное автором воображение в это сооружение найдёт эмоциональный отклик в каждом человеке. Многие будут восторгаться и испытывать покой, находясь в часовне, но также многие будут переживать абсолютно противоположные эмоции, лицезрея уникальную часовню на костях в монастыре Седлица.

Со второй половины тринадцатого века начинается история этого места. А именно в тысяча двести семьдесят восьмом году король Чехии Отакар II отправил в Палестину аббата Йиндржиха. Когда тот вернулся на родину, завершив дипломатическую миссию, он привёз с собой немного земли с Голгофы, которая была рассыпана неподалёку от города Кутна-Гора, где вскоре было основано кладбище.

Во все концы Чехии и соседние страны разнеслась весть, что кладбищенская земля стала святой, и если похоронить там человека, то процесс разложения трупа начнётся только на третий день. И поэтому многие знатные и простые чехи, а также иностранные вельможи, захотели быть захоронены именно здесь.

С пришедшей в тысяча триста восемнадцатом году чумой начались массовые захоронения в Кутна-Горе. Около тридцати тысяч погибших от чумы людей были здесь погребены. Немногим позднее убитые протестантами католики также были похоронены на этом кладбище. С течением времени кладбище было упразднено, так как на более чем четырёх гектарах земли просто не осталось места. В это же самое время было принято решение извлечь кости и сложить их пирамидой в костёле Всех Святых в часовне Душевной агонии Иисуса Христа.

По распоряжению императора в тысяча семьсот восемьдесят четвёртом году монастырь Седлица был закрыт. Все движимое и недвижимое имущество было передано роду Шварценбергов. Они-то и наняли Франтишека Ринта, которому доверили расчистить часовню от костей и создать в ней готический интерьер.

Хоть с тех пор прошло и много времени, но интерьер часовни сохранился в первозданном виде до наших дней. Созданные из костей и черепов различные элементы, такие как вазоны, люстра и т.д. поражают всех без исключения посетителей склепа до глубины души.

Пирамиды из костей в виде колоколов являются одними из основных элементов Костницы. Каждая из пирамид имеет систему вентиляции, а также увенчана короной, которая олицетворяет победу человека над смертью. Общее число костей, использованных на возведение всего великолепия часовни, подсчитать невозможно, но существует мнение, что было затрачено около 40-50 тысяч костей разных людей.

Как раз по этой причине — из-за того, что была создана из костей умерших людей, чьи души после такого надругательства не знали покоя — эта часовня так высоко ценилась темными магами. Многие, очень многие волшебники, да и я в том числе, приходили сюда для медитации или совершения темных ритуалов. Когда я первый раз пытался воскресить своих родителей, я провёл в Костнице три дня и три ночи. Хоть я и не почувствовал какого-либо всплеска магических сил, я все же попытался провести ритуал воскрешения, который, к моему величайшему сожалению, не удался.

— Узнали? — прервал мои размышления Гриндевальд.

— Да, конечно, Геллерт. Костница многое значит для темных волшебников и таких как я. Но зачем вы привели меня сюда? Не затем ведь, чтобы полюбоваться на эту часовню, хоть она в высшей степени этого слова прекрасна?

— Да, мы прибыли сюда не для того, чтобы любоваться убранством часовни, а чтобы познакомиться с вами поближе и дать возможность узнать нас.

— Нас? Кого это нас? — удивился я, осторожно оглядевшись. Я никак не мог привыкнуть к тому, что существуют ещё люди кроме меня, поэтому большое количество людей, тем более волшебников, меня несколько пугало.

— Нас, это то есть меня и моих друзей-соратников. Среди которых, я надеюсь, вы вскоре окажетесь и займёте подобающее место для волшебника вашего уровня.

— Простите, но чем вам не нравится то место, которое я занимаю сейчас? — забыв об осторожности, вскинулся я.

— Антонин, успокойтесь, я не хотел вас обидеть. Просто ваши попытки стать преподавателем в Дурмстранге заставили меня понять, что вы не знаете своего могущества полностью. Да, да, вы, именно вы не видите, что вы — блестящий волшебник, который хотел спустить свою карьеру некроманта под откос. Но позвольте заметить, я не склонен разбрасываться такими талантами, как ваш, поэтому хотите вы или нет, но я вас не отпущу. Вы слишком ценны, чтобы позволить вам загубить вашу жизнь в преподавании неучам, которых вы не научите и половине ваших знаний.

— Прекрасная речь, Геллерт, — счёл нужным поаплодировать я, — но несколько пугающая меня. Вы не находите, что несколько раз остановились совсем близко от границ прямой угрозы моей свободе?

— Да, не скрою, я несколько… как бы это сказать… хватил лишку. Конечно, вашей свободе никто не будет угрожать. Хотя я прошу, именно прошу, а не требую, от своих соратников точного исполнения моих просьб и за нарушения наказываю жестоко. Вплоть до лишения жизни. Но, смею вас заверить, вам это не грозит, Антонин, по ряду причин.

— И каких же, позвольте узнать? — разговор и предложение Гриндевальда все больше мне напоминало сумасшедшую авантюру, и я с трудом сдерживался, чтобы не погрязнуть в ней, выискивая в планах Геллерта явные недочёты, что не устраивали меня. Пока таких было немного. Хотя заявление о том, что он может лишить жизни за недолжное исполнение его просьбы, мне в корне не понравилось. Конечно, я был некромантом, магом смерти, но как и любой некромант, да и вообще, наверное, человек, я очень любил свою жизнь.

— Вы хотите, чтобы я их перечислил? — удивлённо сморщил лоб Гриндевальд. Его зелёные перчатки так и мелькали перед моими глазами, потому что он ни на миг не прекращал жестикулировать руками, словно они не могли у него долго находиться без движения. Я мог бы заподозрить, что он плетёт заклинание, но не чувствовал движений магических потоков ниоткуда, кроме Костницы. Она вся была пропитана высшей магией.

— Да, безусловно, и надеюсь, вы сможете аргументированно мне доказать их, — усмехнувшись, ответил я.

— А вы наглы! — удовлетворённо отметил Геллерт, на секунду задумался и начал приводить затребованные мной причины. — Во-первых, как я уже говорил, вы — блестящий волшебник, и ваша сила не должна растрачиваться, по моему мнению, попусту, на такие дела, как преподавание. Это слишком низко для вашего уровня и несомненно послужит оскорблением ваших безвременно ушедших родителей. Которые были прекрасными людьми и великолепными магами, одними из лучших, кого я знал. Очень жаль, что они так любили рискованные эксперименты. Надеюсь, вы в этом деле не будете столь поспешны, как они. — Он остановился перевести дух, но, заметив, что я хочу ему возразить, продолжил: — Позвольте, Антонин, я закончу. Простите, если я невольно оскорбил вас и вашу память о родителях. В моих мыслях не было ничего оскорбительного, но если вы считаете иначе, то прошу простить и дать мне продолжить.

— Хорошо, продолжайте, — собравшись с мыслями, попросил я.

— Прекрасно, благодарю вас. Во-вторых, вы — некромант. И безусловно, один из лучших малецифистиков, каких я знаю. Именно на вас у меня огромные планы. Ваши знания в малецифистике, сиречь злодеянии, мне очень нужны. На этом у меня все. О других причинах, позвольте, но расскажу, только если вы все-таки примете моё предложение и пройдёте со мной в часовню. Наши соратники уже заждались нас.

Я вновь ненадолго задумался. Гриндевальд был настоящей лисой, он умел льстить, и мне очень уже хотелось ввязаться в эту неизвестную авантюру, которую он мне предлагал.

Решившись, я твёрдо произнёс:

— Пойдёмте, Геллерт, не будем заставлять наших друзей ждать.

— Как наши дела, Антонин? Вам понравилась лаборатория? — спросил Гриндевальд, зайдя в тускло освещённую комнату, где я, воспользовавшись его позволением, устроил себе читальню.

Вот уже несколько недель прошло после достопамятной беседы в Костинице, где я не только познакомился со многими соратниками Геллерта, но и, заручившись его поддержкой, приобрёл возможность дни напролёт проводить в его обширной библиотеке и не менее шикарной лаборатории. Не знаю, какие средства потребовались Гриндевальду, чтобы собрать фактически все знания по Тёмным искусствам в одном месте, но ему это удалось. Здесь можно было даже полистать «Толкование всего презлейшего» — книга, что была запрещена на всей территории магической Европы, книга, единственный известный мне том которой хранился в Запретной секции Хогвартса. До этого момента я считал, что больше нигде её нет, но, как оказалось — я ошибался. Но главным потрясением для меня в библиотеке Гриндевальда, формально принадлежавшей Аненербе, было найти полное собрание сочинений моего отца. Оно было тоже запрещено к публикации всеми магическими издательствами, поэтому даже у меня в доме не сохранилось ни одной отпечатанной страницы из работ моего отца, лишь его старый дневник, который я смог спрятать после смерти родителей до прихода цензоров. Цензорами в магическом научном мире называли особый мракоборческий отдел, занимавшийся в основном уничтожением неугодных магическим правительствам публикаций и работ одарённых магов, которых чаще всего после этого клеймили незаслуженно «тёмными».

Хотя, не скрою, мои родители, особенно отец, были именно такими «тёмными» волшебниками, которых побаивалась магическая Европа. Именно благодаря отцовским дневниковым записям я смог стать мастером малецифистики.

— Кхе, кхе, — осторожные покашливания прервали мои размышления, и я недоуменно воззрился на Гриндевальда, совершенно забыв к тому времени, что он здесь.

— Антонин, как вам моя лаборатория? — вынужден был переспросить меня Геллерт.

— Прекрасно, но я не могу понять одного. Неужели вы назвали меня другом, чтобы я утоп в эйфории при виде всего этого? — задав вопрос, я обвёл рукой лабораторию, которая, к слову, и правда была создана из передовых технологий магической части человечества.

— Ну что вы! — усмехнулся Гриндевальд. — Конечно, это всего лишь верхушка айсберга, и пригласил я вас не только для того, чтобы вы перечитали мою библиотеку и разбили несколько колб в лаборатории. Как я говорил, у меня на ваши умения большие планы. Поэтому сейчас я прошу отвечать вас как никогда честно.

— Хорошо, я слушаю вас! — отложив книгу, которую все это время держал в руках, подобрался я, усевшись поудобнее на диванчике.

Геллерт присел рядом и несколько секунд пристально смотрел мне в лицо молча, пока я не ощутил словно лёгкую щекотку у себя в голове.

Тряхнув шевелюрой, я сбросил зрительный контакт и, вскочив, произнес, выхватывая палочку:

— Легилеменция? Чего, чего, от вас я такого не ожидал, Геллерт!

— Вы должны понимать, Антонин! — даже не поднявшись и не смотря в мою сторону, ответил Гриндевальд.

— Что именно, Геллерт? То, что мы друзья по вашему заверению, и вы спокойно роетесь в моих воспоминаниях?

— Что вы, Антонин! Уберите палочку, она вам не нужна. Да, я использовал легилеменцию, но прошу меня простить. У меня очень трудное время, мне постоянно мерещатся враги. И вас я стал проверять по въевшейся весьма зловредной привычке. Так не должно вести такому, как я. Такой специалист, как вы, просто не мог стать моим другом. Это кажется вам бессмысленным? Да так оно и есть! Я привёл вас сюда, называя вас другом, и я же боюсь вас.

— Вы? Вы боитесь меня? — переспросил я, поражённо уставившись на Гриндевальда. — Позвольте, но это бред, Геллерт. Многие ваши идеи кажутся мне моими, поэтому я и считаю вас своим другом. Вы, видимо, слишком устали, поэтому сейчас я вынужден вас попросить провести мне экскурсию по этому великолепному замку. Я здесь уже несколько недель, а ничего не видел, кроме лаборатории и библиотеки, которые, к слову, не перестают меня удивлять. Как вам удалось достать собрание сочинений моего отца? Их же уничтожили цензоры, даже в моем доме не сохранилось ни одной записи.

— Ах, это? Не сочтите за хвастовство, но много, очень много исследований в области малецифистики ваш отец провёл для меня. Поэтому самый первый экземпляр своих опубликованных рукописей он вручил мне.

— Мой отец работал на вас? — от шока я не нашел ничего лучше, чем усесться на диван рядом с Гриндевальдом.

— Да. Позвольте, но пока я сохраню в тайне большую часть этой истории. Вы хотели увидеть замок?

— Да, — тихо проговорил я, глядя куда-то вдаль и силясь поверить в услышанное. Мой отец работал на Гриндевальда. Возможно, даже благодаря заказу Геллерта он и погиб.

— Ваш отец был смелым человеком, он не гнушался использовать так называемую тёмную магию для общего блага, — словно поняв, что сейчас происходит в моей голове, произнёс Гриндевальд. — Смею вас заверить, Антонин, к его смерти я не причастен. И скорблю вместе с вами. Это была инициатива вашего отца. Даже использовав все мои немалые возможности и проведя полномасштабное расследование, я до сих пор не знаю, чего ваш отец хотел достичь в том злополучном эксперименте.

— Он хотел создать… — начал я отвечать, повернувшись к Геллерту, но неожиданно сам для себя замолк, а после секундной заминки попытался перевести тему: — Вы покажете мне замок, или мы так и будем предаваться горьким воспоминаниям?

— Хорошо! — усмехнулся Гриндевальд. — Но к этому разговору мы ещё вернёмся. Пойдёмте!

Он поднялся с дивана и прошёл к двери. Открыв её, он с удивлением посмотрел на меня:

— Вы идёте или нет?

Улыбнувшись своим мыслям, я поднялся и тоже прошёл к двери. Повернувшись лицом к Геллерту, я произнёс:

— Пойдёмте!

Через несколько минут ходьбы по бесчисленным прямым коридорам Гриндевальд привёл меня в зал, который не только поразил меня своим убранством, но также заставил крепко задуматься. Само устройство этого зала было странно — двенадцать колонн высились в восьмиугольной комнате, на полу которой было выложено мозаикой «чёрное солнце», древний тибетский символ, который ныне очень часто путали неизвестно почему с тёмной магией. Посреди мозаики горел огонь, по языкам пламени было видно, что он не был сотворён маглами.

— Нравится? — спросил Гриндевальд, с лёгкой улыбкой смотря на меня, восторженно озирающегося вокруг.

— Да, очень красиво. Как называется этот зал?

— Зал баронов. Вы, наверное, заметили «чёрное солнце»?

— Да, древний тибетский знак возрождения. И удивлён, зачем он здесь.

— Неужели вы до сих пор не поняли, что любые виды магического воскрешения привлекают меня, Антонин?

— Геллерт, но почему именно здесь?

— Ответ кроется в подвалах этого замка. Здесь покоится Ариминий — вождь, когда-то сокрушивший Рим. Мало кто знает, что он был волшебником, намного могущественнее, чем даже пресловутый Мерлин!

— Такого я не знал. Я помню, что именно под предводительством Ариминия были сокрушены легиона Рима в Тевтобургском лесу, но то, что он был магом, я слышу впервые. И вы хотите его воскресить?

— Нет! — словно удачной шутке, улыбнулся моему вопросу Гриндевальд. — Конечно же, нет. Он нужен мне для иных целей. Одно из исследований вашего отца нашло решение совершенно непостижимого ранее дела. Теперь, благодаря ему, мы можем отбирать магическую мощь у давно мёртвого мага. Видите огонь? Вас не удивляет его цвет? Даже магический огонь имеет совершенно иной оттенок.

— Как-то раньше не замечал. Я редко балуюсь огнём. Но как такое возможно?

— Дух Ариминия был поднят и перевоплощён в лича, которого сковали словами древней магии. Теперь он источник огромной мощи, больше ничего. Но я всё-таки хотел поговорить с вами о другом. Так что же пытался создать ваш отец в последнем своём эксперименте? Артефакт? Или новое магическое существо?

— Я не знаю, как вам ответить, Геллерт. Это сложно.

— Не вижу ничего сложного, Антонин.

— Артефакт, Геллерт, артефакт. Он пытался повторить святой Грааль.

— Значит, Грааль?! Как я мог не догадаться! — тихий голос Гриндевальда после нескольких минут гулкой тишины, создавшейся после моего заявления о цели отцовского эксперимента, заставил меня содрогнуться.

Я оглянулся и увидел, как Геллерт, обхватив голову, уселся на пол и словно сумасшедший или оборотень в преддверии лунного цикла, завыл, покачиваясь и мотая головой.

— Геллерт, что с вами? — удивлённо воскликнул я, присаживаясь на корточки рядом с ним.

— Во имя Мерлина, простите меня, Антонин! Это я виноват в том, что случилось с вашими родителями. Теперь я понял всё!

— О чём вы говорите? В чём вы вините себя?

— Целью эксперимента вашего отца послужило воссоздание Грааля, то есть чаши, из которой испил Христос, человек, который был воистину величайшим магом во все времена, богом среди богов. И это я подтолкнул вашего отца к этой дурной затее. Как вы знаете, меня влекут к себе знания о воскрешении и вечной жизни, я собираю артефакты, именуемые Дарами Смерти, или схожие с оными по свойствам. Одним из таких был Грааль, к сожалению, ныне утерянный. Так вот, я нашёл древний манускрипт, который был написан сэром Ричардом, одним из трёх братьев, ранее владевших Граалем, но это был совсем не тот документ, из которого можно было узнать его местоположение. Второй манускрипт был намного значимее и, как я теперь вижу, намного опаснее. Трое братьев были такими же, как мы, волшебниками, и весьма огромной силы. Разобравшись в свойствах Грааля, они создали — вернее, создал сэр Ричард, так как он единственный из братьев владел письменностью — манускрипт, в котором был поведан способ создания идентичного по мощи артефакта. Ранее этим искусством владели кельты, они придумали Чашу Огня задолго до того, как Иисус создал Грааль. Но свойства и сила Чаши Огня так и не поддались ни одному волшебнику, по крайней мере, я не знаю таких, что могли управлять им. Ибо он, в отличие от чаши плотника, обладал своим собственным интеллектом…

— Геллерт, полагаю, вы отвлеклись! Что с моим отцом? Почему вы всё-таки вините себя в его гибели? — нахмурившись и скрестив руки на груди, спросил я.

— Да, да, простите. Так вот, если не вдаваться подробно в историю, я отдал найденный мной манускрипт вашему отцу, зная, что он блестящий артефактолог и один из самых могущественных тёмных магов-учёных, что были мне известны. Ваш отец, Антонин, мгновенно загорелся идеей создать этот артефакт. В то же время я нашёл ещё один манускрипт, вышедший из-под пера сэра Ричарда, в котором было недвусмысленное предупреждение о том, что ждёт того, кто возьмёт на себя наглость сотворить такую могущественную вещь, как Грааль. Я поспешил предупредить вашего отца и, как мне тогда показалось, убедил его оставить этот эксперимент. Как вы уже поняли, это было неверной мыслью, ваш отец был слишком самонадеян и горделив. Он продолжил эксперимент, хоть и был предупреждён, что цена любой, даже самой малой ошибки — жизнь. Что случилось дальше, вы знаете лучше меня, посему я готов выслушать ваши упрёки и даже спокойно приму Круциатус. Я это заслужил. Ну что вы стоите, бейте, кричите на меня! — вскочив на ноги, Гриндевальд встал напротив меня с опущенными вниз руками и полностью безоружный. Палочку он демонстративно положил на пол в тот момент, когда поднялся.

Я же, неожиданно увидев себя его глазами, понял, почему Геллерт повёл себя так в конце своего монолога. Мои пальцы судорожно, до треска, сжимали палочку, на надкушенной губе выступила капелька крови. Глаза пылали так, что пламя души Ариминия поблекло бы на их фоне. Возможно, я немного напугал Гриндевальда своим видом, но он выбрал крайне неправильную тактику. Хоть я был больше искушён в малецифистике, которая предполагала сложные и длинные ритуалы, но и боевая тёмная магия стояла на одном из первых мест среди моих познаний.

— А если всё же не Круциатус? А что-то посерьёзнее? Например, Первое Непростительное?

— Не думаю, Антонин, не думаю. Вы крайне способный маг, мой друг, но Убивающее проклятье… Вы должны действительно этого хотеть. Хладнокровно хотеть меня убить, а не пылать огнём отмщения. В вашем случае подойдёт любое огненное заклятье, тоже Адское Пламя, но никак не Заклятье Смерти.

— Вы так спокойно рассуждаете о том, как я могу убить вас? В тот момент, когда я держу вас на прицеле своей волшебной палочки? — удивился я.

— Ну, под прицелом вы меня не держите. Хотя не скрою, я убеждён, что палочкой вы владеете отменно и даже, не побоюсь этого слова, виртуозно, но вы не успеете её поднять, мой дорогой друг. Оглянитесь, Антонин!

Я не спеша повернулся и встретился лицом к лицу со спокойно улыбавшимся мужчиной лет сорока или, быть может, чуть старше. Он стоял, нацелив на меня свою палочку. Позади него, буквально в шаге, стояло ещё двое, и один из них, к моему удивлению держал в руке обычный магловский пистолет.

— Не удивляйтесь, Антонин, — вновь обратился ко мне Гриндевальд, — Смею вам напомнить название этого зала — Зал Баронов. Здесь и только здесь собираются люди, которых я называю баронами мира. С сегодняшнего дня, если вы наконец успокоитесь и послушаете меня, вы станете одним из нас. Румынским бароном.

Сказать, что я был ошеломлён, это ничего не сказать. Прошло несколько минут, руки на палочках и пистолете начали подрагивать от напряжения, когда я наконец собрался с мыслями и смог кивнуть.

— Что означает ваш кивок? — мгновенно отозвался на моё движение Геллерт. — Вы принимаете моё предложение?

— Да, Геллерт, я принимаю его. И прошу баронов опустить оружие. Вы, наверное, устали столько времени держать меня на прицеле. Будем знакомы. Я — Антонин Долохов, родом из Румынии, малецифистик и некромант.

— Адольф Шилькгрубер, ныне — Гитлер, — представился человек с пистолетом.

Я поражённо уставился сначала на него, потом на Гриндевальда. Геллерт стоял, потирая руки в перчатках, и задорно ухмылялся. В его глазах словно плясали черти. Но он ничего не сказал о человеке, которого я столь удивлённо разглядывал сейчас. Среднего роста, со странной формы усами и причёской, он ни в коем случае не походил на того, кого так сильно боялись и проклинали фактически все страны магловской Европы. Среди магической общественности ходили упорные слухи, а в этот момент я получил им подтверждение, что Гитлер лишь марионетка, за спиной которого находился весьма могущественный маг в зелёных перчатках.

— Видкун Квислинг, — представился следующий из баронов, опустив палочку.

— Генрих Люшков! — убрав волшебную палочку в задний карман брюк, неожиданно отдал честь мне третий.

Вновь я встретился взглядом с Гриндевальдом и задал ему глазами немой вопрос, на который он мне ответил, как это ни странно, вслух:

— Да, Антонин, все остальные бароны нашего Совета, кроме нас с вами — маглы. Их волшебные палочки — бутафория, нисколько не опасная. Приняв статус баронов, они попросили о такой малости, и я не смог им отказать. И, кстати, сегодня на собрание прибыло всего трое из них, а на самом деле, не считая нас с вами, их семеро. Но, думаю, друзья, нам пора начинать! — обратился Гриндевальд уже ко всем присутствующим. — Времени слишком мало, а сделать нужно так много!

Через несколько часов долгих речей и жарких споров я уже собирался покинуть Зал Баронов вместе с остальными соратниками Гриндевальда, но меня остановил оклик Геллерта:

— Антонин, вас я попрошу остаться!

Я повернулся к нему и, изучая «чёрное солнце», сейчас, в полусумраке казавшееся из-за огня Ариминия чем-то живым, больше смахивающим на осьминога, чем на древний тибетский символ, произнёс:

— Геллерт, хотя сегодня был крайне тяжёлый день, но я готов послушать вас ещё немного. Что вы хотели мне сказать?

— Не сказать, мой друг, а представить вам ещё одного человека, который, надеюсь, будет вам небезынтересен, — ответил мне Гриндевальд и повернул голову в сторону одной из дальних колонн: — Вы можете войти.

Открыв потайную дверь, в Зал вступил грузный, довольно немолодой человек, осанка которого выдавала заключённую в нём древнюю дворянскую кровь. По его лицу было видно, что он происходил из венгерского рода. Мужчина подошёл к Геллерту и Антонину и, степенно наклонив голову в приветствии, представился, обращаясь к последнему:

— Стефан Баторий.