Мираж (гет)

1942 год, Кастел

Услышав стук каблуков в соседней комнате, Итан выглянул в коридор, и замер, выжидая её появления. Он специально договорился с Уиллом, чтобы поселиться рядом с бывшей комнатой командира, где сейчас обитала Эндрейст, не без материальных потерь — отдать пришлось немало, но Итан об этом не жалел. Можно было чаще видеть её и при этом не выглядеть идиотом, следующим за ней по пятам.

Эндрейст обычно носила туфли на мягкой, плоской подошве, делающие её шаги по настоящему неслышными, словно кошачьими, но сейчас по полу отчётливо был слышен перестук набоек.

«Значит, собирается», — вздохнул про себя Итан. Он любил и ненавидел эти вечера, ненавидел, потому что она, нарядно обряженная, завив белокурые пряди и накрасив губы красной помадой, игривой, несвойственной ей походкой, выпархивала за дверь. Выпархивала легко, чтобы вернуться, неся туфли в руках, растрепанная, с остатками помады в уголках губ.

Итана мучили противоречивые чувства, когда он видел её такой, под утро. С одной стороны, она была невообразимо привлекательная в своём беспорядке, рождая мысли и фантазии о том, как она провела этот вечер, и от этих мыслей становилось тягуче-неловко, и жарко, настолько, что не терпелось поскорее запереться у себя. С другой же, когда Эндрейст подходила ближе, он, жадно втягивая носом воздух, ясно чувствовал как. Этот запах сложно было с чем-то перепутать, и он отрезвлял, заставляя наконец уйти к себе, да только чтобы схватиться за голову, вцепившись в волосы, и сжать зубы так, что те скрипели.

«Она с ними трахается! Трахается, трахается! Стелется под них, как последняя шалава!»

Ни в чем не повинная подушка снесла уже не одну сотню ударов, и терпеливо сносила ещё. Выдохшись, он падал на кровать, и, зажмурившись подносил у губам ноющие костяшки.

«С этими скотами...»

Воображение услужливо всякий раз подкидывало живописную картинку, от которой легче не становилось: Эндрейст, полуобнаженная, в накинутом на плечи кителе, оседлав кого-то, чьего лица не разглядеть, да и к дракклам оно не нужно, двигается в бешеном темпе, и злодейски хохочет. Вот она запрокидывает голову, и Итану мерещится, что в её глазах цвета полыни отражается сам дьявол.

Итан приоткрыл глаза и повернул голову, но видение не отступило, лишь изменилось, и теперь Эндрейст лежала рядом, в своей сорочке, не отрываясь смотря не него и прижимаясь всем телом. Белая прядь устроилась...

«Нет, так не пойдёт», — решил он, моргнув.

... чёрная прядь устроилась в вырезе ночнушки, украшенной розовым кружевом, и Итан представил, как убирает её оттуда, заменяя своими губами...

Этого хватило, чтобы дёрнувшись, и огладив себя сквозь рубашку по груди, он, не сдержав рваного вздоха, кончил. Отведя взгляд со своей испачканной руки, которую он, поморщившись, за неимением лучшего вытер о пододеяльник, Итан подкосился на койку рядом, где ещё недавно ему виделся прекрасный мираж. Увы, мираж истаял, словно и не было, как отступила и злость. Он попытался про себя повторить то, о чем думал ещё недавно, но обвинять Эндрейст больше не выходило.

Услышав скрип двери и коварное цоканье каблуков к выходу, Итан оторвал голову от постели, приподнявшись на локтях, понимая, за что любит вечера, подобные этому. Борьба с собой была недолгой, и, твёрдо решив, что это в последний раз, встал с кровати и тихо ступая, направил палочку на дверь Эндрейст. Пароль он подслушал, а она, видимо, думая, что кроме неё его ни одна душа не знает, пароль не думала менять.

Её комната встретила Итана темнотой, рассеиваемой лишь проникающим сквозь окошко под потолком светом луны. Сначала он хотел зажечь Люмос, но передумал, решив не изменять традиции — быть здесь в полутьме казалось ему более правильным, более... личным. Окинув беглым взглядом идеально прибранный стол, он прошёл туда, где было гораздо интересней. В отличие от стола, где все подчинялось своему строгому порядку, постель её была отражением хаоса — развороченное белое.

Проведя ладонью по успевшему остыть хлопку, он не устоял перед тем, чтобы вдохнуть аромат, что хранила ее подушка. Он был незатейливым, всего лишь душистое мыло — Эндрейст не любила сильных запахов, но почему-то именно он казался Итану самым приятным, самым изысканным из возможных. Образ Энди, что ассоциировался с ним, той, что он видел каждый день, в простом платье, с забранными на затылке в аккуратный пучок волосами, строгой, как начальник, с нервами, натянутыми, как струна, плохо вязался с той, что периодически исчезает, чтобы прийти за полночь, той, от которой пахнет помадой и другими мужчинами.

«Можно еще здесь побыть. Время есть...» — сказал он себе, когда его тяжелую, измученную мыслями голову приняла жесткая подушка. Итан неодобрительно покосился на тумбочку, где валялось содержимое выпотрошенной косметички, и невольно поморщился, отвернувшись к стене.

Он ушел незадолго до появления Эндрейст, убрав после себя любые мельчайшие детали, что могли выдать его нахождение в ее комнате. Он не видел ее в этот предрассветный час, не мог знать, как долго после каждого своего возвращения она яростно намыливала лицо, стирая краску — румянец с щек и кровавую красоту губ, словно не веря, что та отмоется, как не видел и то, сколько после этого она смотрелась в свое отражение, не веря, что смотрит на себя. Если бы Итан направился к себе, он мог бы лишь слышать, как тяжело стукнули о пол набойки брошенных в угол туфель, и только, но к себе он не пошел, направившись в ванную, желая опередить соседей, раз уж все равно не спит.

Только притворив и закрыв за собой Коллопортусом дверь, он понял, что в ванной не один. Возмущенный вздох-вскрик который он услышал за спиной, заставил его шокировано вытянуться и осторожно оглянуться через плечо. От увиденного стало неловко и безотчетно захотелось отвести глаза: у противоположной стены, рядом с набранным тазом мыльной воды стояла Джули, наспех прикрывшись руками. Лиф её простого льняного сарафана болтался на талии, открыв взору не очень аккуратной формы пупок. Именно на этот пупок Итан и уставился, замерев, как вкопанный, потому что стоило ему хоть чуть-чуть поднять взгляд, удушливая горячая волна накатывала, словно ошпаривая, заставляя уши пылать — под правым локтем скрещённых на груди тонких рук виднелся самый низ белого полукружия, увенчанный розовым торчащим соском.

Итан, не удержавшись, задержал внимание на нем дольше обычного, чем вызвал насмешку со стороны Джули.

— Я, я... — дар речи на время покинул его.

— Вижу, что ты, — фыркнула она. — Ты перепутал, командирша твоя сюда вообще-то в другое время ходит.

От этих слов ему показалось, что в лицо плеснули ледяной водой, отрезвляя, только несмотря на это возбуждение, некстати накатившее, и не думало исчезать.

— Кто тебе сказал-то, что она моя? — хрипло ответил он, сунув руки в карманы, надеясь, что так его заинтересованность происходящим станет чуть менее заметна — признаться в этом и выставить себя на посмешище главное язве? Нет уж...

— Ты ее? — елейным голосом пропела Джули. — Смотрите-ка, у нас тут ручной птенчик! Знаешь, что с такими бывает? Их садят в клеточку и иногда выпускают полетать...

Итан уже не понимал, почему еще не развернулся и не ушел отсюда — слушать это все было противно. Противно признавать ее правоту, но еще противнее от того что он и сам все это прекрасно понимал. Сузив глаза, он сам не понимая зачем, скорее из упрямства, сделал шаг вперед:

— Летаю, где хочу.

— Точно? — хохотнула она, уперев руки в бока, и Итан лишился дара речи окончательно. — Тогда лети что ли, туда или сюда.

Она провоцировала его, разумеется, добавляя неловкости. Джули почти была уверена, что он сейчас, вспыхнув как рак, выбежит отсюда прочь и тогда можно будет втайне смеяться над его увлечением, поддевая и придумывая все новые и новые шутки про жердочку, на которой он и сам рад сидеть, чтобы там ни говорил — здесь было не так уж много развлечений, чтобы отказать себе в этом. Ему же почему-то показалось жизненно важным — доказать ей, что она неправа. Сделать два шага вперед, сжать в объятиях все это бело-розовое, притянуть к себе, и, когда она откроет рот от неожиданности, заткнуть, наконец, чтобы больше не слышать ни одной колкости.

Итану никогда прежде не приходилось целоваться, не то, чтобы что-то большее, и он решил что разум ему в этом не помощник. Слепо тыкаясь губами всюду, куда они попадали, он зацеловывал шею, невзирая за вцепившиеся в плечи напряженные руки, в любой момент готовые отстранить.

Не то, чтобы Джули была красива, скорее нет, это было не так. Любому, кто посмотрит на нее, сразу бросятся в глаза бугристая кожа лица — следы от перенесенной драконьей оспы, которые она на людях тщательно прикрывала светлыми волосами. Сложно сказать, что в ней отталкивало: то ли эти отметины, то ли какая-то общая несуразность, то ли ее частые злые насмешки, которыми она как щитом отгораживалась от жизни, сводя возможность причиненных обид на нет, но сейчас, когда Итан неловко и безотчетно возил ладонями по ее мягкой коже, не в силах оторваться, все это казалось ему не таким уж и важным.

Последней каплей стало то, что она отняла жесткие пальцы от плеч, и, погладив их, спустилась вниз, вытаскивая рубашку из брюк, забираясь под нее. С энтузиазмом принявшись помогать ей, он краем сознания понял, что Эндрейст, чертов мираж, не покидавший до этого мига его мыслей, на сей раз криво усмехнулась, но исчезла, словно растворившись.

* * *

— Пойдем к тебе? — разомкнув поцелуй выдохнула Джули, почувствовав его заново растущее возбуждение. — Ты же один в комнате, вроде...

Резон в ее предложении был — солнце встало и в скором времени запертая дверь в ванную бы начала вызывать нецензурные вопросы среди остальных жителей. Итан кивнул, довольный собой, и принялся быстро, через одну застегивать пуговицы рубашки, пары из которых на месте не оказалось и кое-как пригладив волосы, которые Джули взъерошила, зарываясь в них пальцами.

«Может и притворялась... — хмыкнул он. — Хотя, черт знает, вроде не похоже»

Едва выйдя за дверь Итан понял, что не все бывает так безоблачно, как планируется: уткнувшись носом в какие-то пергаменты ему навстречу шла Эндрейст. В выглаженном строгом черном платье и собранными на затылке в узел волосами она выглядела совсем иначе, чем вчера — привычно. Заметив впереди себя движение, она окинула взглядом стоящую на пути парочку, освещенную светом лампы, болтающейся под потолком и Итан заметил, как она удивленно вскинула брови.

— Сегодня тренировка, — вскользь бросила она ему, не сбавляя шага и скрылась за поворотом.

Итан потянул Джули за собой, но, почувствовал как ее ладонь выскользнула из его руки.

— Ты чего? — недоуменно уставился на нее он.

— Да ладно тебе, — она расправила его неровно лежащий ворот рубашки. На ее губах, вопреки ожиданию, не было привычной глумливой усмешки, лишь ее грустное бесцветное подобие. — Я ж вижу.

Итан посмотрел туда, где только что скрылась Эндрейст, перевел взгляд на свою дверь, и, качнувшись, крепко взял Джули за руку снова.

— Нет уж, — посмотрел он на нее прямо, так и не отдав себе отчета, для чего это делает. Уйти сейчас одному было равносильно признанию самому себе в своем бессилии. — Идем.

Она, пристально взглянув ему в лицо, помедлила пару мгновений, но пошла.

Так продолжалось до лета: Итан и Джули встречались каждый день, вызывая невысказанное одобрение во взглядах обитателей подполья, и каждую ночь, оправдывая его на все сто. Когда впервые Итан поменял свое обычное место за обедом на то, что было рядом с Джули, он ожидал от Эндрейст какой угодно реакции: холодности, неприязни, жесткости при тренировках, но ничего из этого не произошло, ничего не изменилось. Она смотрела все так же, как обычно, едва заметно кивая в такт словам старшей из сквибок, сидящей рядом, то и дело с полуулыбкой поглядывающей на него.

Возвращаясь вместе с Джули после одной из вылазок, они шли по ночной набережной, пустующей в это время суток — вся жизнь теперь, с приходом нового порядка, кипела в центре, здесь же было непривычно тихо и темно. Слушая размеренный плеск волн, они шли молча, пока Джули не сказала, взяв его под руку:

— Хорошо здесь было, пока они не пришли...

— Да, — тихо откликнулся Итан, соглашаясь.

— Поговаривают, кстати, что их отзывают. Большую часть, — слова Джули заставили его навострить слух. Поняв, что завладела его вниманием, она продолжила: — Мол, какой-то странный мор ходит, и разобраться не могут, что случилось. Вроде как, медикам о таком неизвестно.

Договорив, она внимательней взглянула в его лицо, но Итан, поймав ее взгляд, лишь пожал плечами:

— Ну и хорошо. Нисколько не жалко, веришь?

— Это-то да, — кивнула Джули, — но все равно, столько странного происходит. Помнишь, когда Командир заболел? Тоже не могли понять, отчего.

Упоминание Эштона отчего-то вывело спокойного до этого Итана из себя. Привычка Джули собирать сплетни и щедро делиться ими со всеми желающими и не только, была одной из самых нелюбимых черт ее характера.

— К чему эти россказни? Чешете языками, напустите только страха! Может, просто медики такие? — нахмурился он, сунув руки в карманы. — Тот, что Командира смотрел вообще, говорят, не доучился. Не понимаю, к чему ты это все. Отзывают и хорошо — дышать легче будет!

Бейкер зашагал в сторону дома, постепенно успокаиваясь. Ускорив шаг, чтобы догнать его, она скривила губы в горькой усмешке и лишь покачала головой, но решила пока не затрагивать эту тему и оставить попытки показать ему то, что видела сама.

* * *

1943 год

— Ну вот и что мне делать? — рассеянно спросил он, больше в пустоту, чем кого-то конкретно, раздираемый на части противоречием. Он тщательно подбирал слова, избегая выдать замысел Эндрейст, не до конца еще отошедший от горечи принятого им решения сегодня. То, что он ей наговорил было уму непостижимо, и зная характер Энди, ждать чего-то хорошего было глупо. Но и представить то, что она вот так запросто уедет, оставив все казалось не менее диким.

— Лети уже куда-нибудь, — вздохнула Джули, отведя взгляд, не глядя на него. — Туда или сюда...

От ее севшего голоса, полного горечи и сожаления, прошлись мурашки по спине, и Итан накрыл ее холодные пальцы своей ладонью, но она отдернула руку, решив все сама.

— Иди давай, — постаралась она усмехнуться, но вышло плохо, и она тряхнула головой, закрывая волосами непроизвольно искривившиеся губы.

— Жу? — попытался он заглянуть ей в лицо.

— Уйди отсюда! — взвыла она, забыв о том, что может своим криком перебудить остальных.

Итан повесил на стул скомканную кофту, прилетевшую ему в лицо, и кивнув, избегая смотреть на Джули, вышел прочь.

В принципе, решил он, обманывать себя глупо. Джули всегда лучше всех умела говорить неудобную правду, как бы больно она не звучала. Поглядев на часы, он ускорил шаг, решив на этот раз твердо: если ему суждено следовать за миражом, он будет. Лишь бы только успеть теперь, чтобы он не исчез раньше времени.