Домовуха (гет)

— Дюш, вот почему всегда так? Вроде жили, вроде даже хорошо было, а она...

Сидевший за пустым столом парень опустил голову на руки, невидяще глядя на блюдечко с молоком, стоящее перед пустой табуреткой. С той стороны вздохнули.

— Не знаю, Стась, не знаю...

— Но ты же больше меня в людях разбираешься! Вот чем ей это Марат лучше, а?! — Стас невольно вскинулся, напрягся, так, что желваки заиграли. И снова уронил голову, когда по плечу погладили теплой мягкой ладонью.

— Значит, человек такой твоя Люда, — рассудительно заметила Дюша. — Все что послаще ищет, что есть не ценит да по-настоящему доброе теряет.

Стас угукнул, уткнулся лбом в стол. От чисто вымытой столешницы слабо пахло чем-то цветочным, умиротворяющим. Вовсе не той мокрой тряпкой, которой любила небрежно обмахивать клеенку Люда, а чем-то родным, домашним... лавандой, что ли?

Может, и ею, Дюша любила этот запах. Всегда норовила по шкафам да полкам сухие ломкие веточки разложить и очень расстраивалась, когда Люда, кривясь, выкидывала «вонючую гадость». Поняв, что опять думает об изменщице, Стас ощутимо стукнулся лбом о стол. Не полегчало.

— Чаю налить? — сочувственно спросила Дюша. — С пирогом.

— Твоим фирменным? — Стас невольно улыбнулся. — Дюш, а Дюш... Это ведь ты за Людку готовила, да?

Та замялась с ответом, и он кивнул сам себе.

— Спасибо... А то бы голодной смертью помер.

— Говорить как-то не хотелось... — чуть виновато пробормотала Дюша, тихонько ставя на плиту чайник и зажигая газ. По старинке, спичками.

— А то я поверил в её кулинарные таланты, — проворчал Стас, не поднимая головы. — Да она в общаге одними горелыми полуфабрикатами питалась! А тут — и пироги, и плов, а уж рыба печеная!..

Он все-таки глянул одним глазком: так и есть, Дюша смущенно раскраснелась, заправила за ухо прядь коротких кучерявых волос. Одернула чистенький однотонный фартук, полезла за чашкой, тарелкой. Без суеты, деловито — и это так разительно отличалось от нервных движений Люды, что Стас невольно вздохнул.

Потом выпрямился, потер лоб, на котором отпечатался цветочек с клеенки, и все-таки спросил.

— Дюш, а у тебя самой... как?

— Что как? — попыталась та сделать вид, что не поняла.

— Ну. Ты у меня девушка знатная, на выданье. Красавица, умница, квартира, опять же, трехкомнатная... — не покривив нигде душой, пояснил Стас. — Неужели никто не сватался?

Дюша как-то неопределенно повела мощным плечом. Была она вся пусть и ладненькая, но приземистая, коренастая, с крупными ладонями и ступнями. Лицо вроде круглое, как блин, с густыми почти сросшимися бровями и пухлыми губами — но симпатичное. Наверное, глаза, большие-большие, в душу сразу западали. И ум, который читался во взгляде.

— Слушай... А если я тебя на свидание позову? — не выдержав, напрямик спросил Стас.

Поставив тарелку с громадным куском пирога на стол, Дюша вытерла передником руки и внимательно взглянула в ответ.

— Так и пригласишь?

— Так и приглашу! — Стас уже хотел брякнуть что-то про вино и свечи, а потом одернул себя: это же не глупенькая Люда, млеющая от подобной показухи. — И сковородку подарю, чугунную, о которой ты с той зимы мечтала!

Перед таким Дюша не смогла устоять и звонко рассмеялась.

— Согласна! Но сковородку вперед!

— Дюш, — Стас тоже рассмеялся, но потом посерьезнел. — А правда... Нормально такое будет? Кто ты, а кто я... Вот сойдемся — и что? Дети-то хоть будут?

— Постой... Так ты взаправду? Коли о детях? — Дюша нашарила позади табурет, медленно села, пытаясь прийти в себя. Стас кивнул, серьезный — серьезней некуда.

— Ты красавица, умница, готовить умеешь так, что я и тарелку сгрызть готов. И уживаемся мы прекрасно, третий год душа в душу, не то что... — он одернул себя. Как будто Дюша не видела скандалов, что ему Люда то и дело закатывала. — Ну что еще надо-то?

Дюша странно взглянула в ответ.

— Любовь?

— А я как сюда вошел — так в тебя и влюбился! — и ведь правду сказал, не солгал ни капли, она-то видела. — Только все думал, не положено это, нельзя, надо, чтобы все как у всех... дурак был! Столько времени потратил!

— Оба мы... Дурни, — невольно улыбнулась Дюша. И впрямь: три года! Уже детишек бы нарожали да воспитывали. И ведь самой с первого взгляда люб был! И понять бы, дурашке, что ой не зря увидел, едва вошел в новую квартиру. Еще ж и пошутил тогда: «А вы, красавица, к квартире прилагаетесь?» А она, не подумав, тогда и ответила игриво: «А что, если да?»

— Так что, согласна? — немного неловко спросил Стас и вздрогнул, когда Дюша встала и пошла в большую комнату.

Там, в тайничке под паркетом, уже два года как хранилось главное её сокровище, которое сейчас было извлечено на свет и вручено Стасу. Тот покрутил в руках бордовую книжечку, раскрыл, прочел вслух:

— Домовухина Надежда Петровна. Дюш?

— Отца у меня Петькой прозвали, — смущенно пробормотала та. — Все птицу страсть как любил, особенно петухов, поярче, да поголосистей — души в них не чаял... — она замялась, потом робко спросила: — Берешь с таким приданым?

Стас наклонился и осторожно чмокнул её в щеку. Не в губы — в губы уже невесту целовать положено. А так — все честь по чести. Но Дюша все равно вспыхнула, как маков цвет, став совсем прехорошенькой.

— Теперь деда из деревни вытаскивать, — пытаясь скрыть свою неловкость, деланно пожаловался Стас. — Он город страсть как не любит!

— Ну что ж ему, ведуну, тут делать? — понимающе кивнула Дюша.

— А? Ведуну?

— А то я твою силу не учуяла! — рассмеялась она. — Зови, да скажи, что на домовой жениться собрался. Примчится сразу, с такой родней как не подружиться-то!