Дилемма Кристофера (гет)

Когда Кристоферу исполнилось восемнадцать, он начал замечать, что все юные леди в городе таращатся на него дольше, чем бывало прежде. Некоторые из них — не те, кто заранее съеживался в страхе перед его выдающимся остроумием — даже начали… улыбаться ему. Что нервировало больше, чем должно бы.

— Тебе докучают, потому что они пытаются заловить тебя в сети брака, — шепнул ему Конрад в церкви, когда одна из молодых леди улыбнулась особенно сладострастно.

Кристофер пораженно застыл. С трудом взяв себя в руки, он прошептал:

— Они пытаются что?

— Брак. Сети, — спокойно пробормотал Конрад. — Это же просто. Ты что, никогда не читал романы?

Кристофер фыркнул:

— Вроде тех, что читает Милли? Не слишком ли они девчачьи на твой вкус, Грант?

Конрад закатил глаза.

— Я одолжу тебе последний роман о Питере Дженкинсе.

Романы о Питере Дженкинсе были тайной радостью Конрада. Серия продолжалась примерно три года, и каждый роман приводил Питера к новым приключениям и новым местам. Кристофер попытался прочитать один из последних — что-то о брачных рынках и чрезмерно усердных матерях, — но к собственному неудовольствию обнаружил, что старания Габриэля де Витта вылепить из него идеального Крестоманси, видимо, сработали: он с большей охотой почитал бы последнее официальное правительственное письмо.

— Резюмируй для меня, Грант, — велел Кристофер позже в тот день. — Почему эти девушки хотят за меня замуж?

Конрад поднял взгляд от письма своей сестры Антеи, рассказывавшей о жизни в качестве миссис Роберт Браун в Новом Риме. Когда Конрад только прибыл в Двенадцатые миры, он неоднократно пытался сказать Кристоферу, что его фамилия Тесдиник, а не Грант, но Кристофер так и не изменил обращения. Однажды Конрад, набравшись смелости, высказал ему свое недовольство по этому поводу. Конрад беспокоился, что, если Кристофер не может запомнить его настоящее имя, возможно, он ему больше не нравится.

— Но, Грант, — возразил Кристофер, — это же как символ нашего триумфа в Седьмых мирах. И потому Грант гораздо лучшее имя, чем Тесдиник. Даже если Тесдиник означает, что ты родственник графа. В конце концов, Крестоманси выше знати.

Тогда Конрад понял, что Кристофер мыслит иначе, чем обычные мальчики и девочки. Иначе, чем кто-либо вообще. И хотя Кристофер заявил это самодовольным, высокомерным и раздражающим тоном, Конрад почувствовал себя счастливым.

— Ну, подумай сам, — начал Конрад так, будто это было очевидным; Кристофер раздраженно нахмурился. — Все знают, что ты станешь одним из самых могущественных людей в мире — во всех Родственных Мирах, — когда де Витт оставит пост.

Кристофер фыркнул, не в силах представить себе времени, когда де Витт либо оставит пост, либо оставит пост Кристоферу, либо станет слишком старым или слишком дряхлым или что-нибудь еще, чтобы не позволять Кристоферу становиться Крестоманси. Он был точно неудержимая сила — Кристоферу казалось, что он никогда не умрет. В конце концов, де Витт гораздо лучше берег свои жизни, чем он.

Однако Конрад продолжил:

— Это на самом деле отличная причина. Они хотят захомутать тебя раньше, чем Милли вернется домой. Ведь пока она здесь, ты не смотришь в их сторону. А к тому времени, как она уедет, может оказаться слишком поздно.

При имени Милли Кристофер настроился снова.

— Хм? Какое Милли имеет ко всему этому отношение?

Конрад недоверчиво посмотрел на него и, помолчав, произнес:

— Кристофер, я не должен объяснять тебе это. И советую додуматься прежде, чем она упорхнет с каким-нибудь другим красивым мужчиной.

— Почему ты называешь меня красивым, Грант? — резко ответил Кристофер; а, когда он обдумал эти слова, его брови сошлись на переносице. — И какое отношение красивые мужчины имеют к чему бы то ни было?

Конрад в ответ только махнул рукой. Кристофер решил, что слишком много романов размягчили его мозг. А кроме того, Кристофер старше и мудрее, и Конрад просто глупый.

Когда Милли приехала домой на зимние каникулы, Кристофер почувствовал ее появление благодаря чарам Замка и немедленно перенесся в прихожую. Милли испепелила его взглядом, поскольку он появился удушающе близко, но Кристофер видел намек на улыбку, которую она прятала. Эта улыбка все извиняла, и он ухмыльнулся, предлагая ей руку, чтобы проводить в гостиную.

Милли обычно рассказывала о проблемах в школе Конраду, а не Кристоферу, несмотря на еженедельные письма последнему. После того случая со швейцарской школой, когда Кристофер собирался сбежать с ней на необитаемый остров и все такое, Милли решила, что ему следует писать только о хорошем. А если произойдет что-то ужасное, она сообщит ему лично, когда сможет наложить чары, чтобы предотвратить любые необдуманные действия. К счастью, следующая ее швейцарская школа, которую нашел Габриэль, подходила Милли гораздо больше, чем первая. Хотя учебный план включал шитье, танцы, умение вести беседу и тому подобное, он также включал углубленное изучение математики, естественных наук, философии и, конечно, магии. Когда Милли впервые познакомилась с учебным планом, она без конца жаловалась Конраду и Кристоферу. Пока Габриэль не положил мягко ладонь на ее плечо — Конрад и Кристофер уставились на эту картину с благоговением: Габриэль не был ласков ни с кем из воспитанников — и не сказал:

— Моя дорогая, в наши дни сложно закончить школу, которая не предполагает этих неприятных предметов. Эта, во всяком случае, обещает не предпочитать шитье магии, а если они не выполнят обещания, можешь писать мне. Тогда мы подыщем другую школу.

Обещание оказалось правдой, и Милли радостно согласилась остаться на весь курс обучения.

— Было несколько раз, — призналась Милли позже, — когда я чувствовала, что учусь не так много, как вы здесь в Замке, и это беспокоило меня. Я должна сама встать на ноги, понимаешь? Кристофер не может вечно бросаться мне на помощь — я достаточно сильна сама. Хотя мне нравится смотреть, как он пытается.

Конрад хотел спросить, подразумевается ли, что Кристофер захочет приходить ей на помощь до конца своей жизни — то есть жизней, — но потом понял, что это вовсе и не вопрос. Кристофер был готов — все то время, что Конрад знал его — бросить все ради Милли, даже если его об этом не просили. Эти двое были неразлучны. Он задумался, какой вообще смысл в стараниях остальных девушек.

Как всегда в Рождественские дни Кристофер, Милли, Конрад и другие юные волшебники Замка были приглашены на множество Рождественских вечеринок.

— Это все потому, что мы подопечные Крестоманси, — пояснил Джейсон Конраду в его первую ночь в Замке. — Я был простым чистильщиком обуви — и никто не обращал на меня внимания! У жизни кудесника есть свои привилегии.

Кристофер частенько вступал в конфликты, хотя и не так часто, как в детстве. Он наслаждался, демонстрируя окружающим, сколь великолепен, но в то же время ему не нравилось притворяться, будто ему нравятся люди, которые ему безразличны — а таковыми являлось большинство населения.

— Он должен работать над этим, — каждый год со вздохом повторяла Милли. — Кристофер не сможет быть хорошим Крестоманси, если люди не будут любить его.

Как настоящий друг, Конрад всегда пытался защитить его.

— О, брось, — отвечала Милли. — Разве ты не помнишь, как познакомился с ним? Спорю, ты считал его невыносимым. Знаешь, все это вскружило ему голову. Он даже стал носить изготовленные на заказ шлафроки!

Обычно желание Кристофера впечатлить окружающих в конце концов побеждало. С возрастом он научился гораздо лучше шутить и располагать к себе людей, в противоположность его старому методу обращения с незнакомцами — унижая их и называя неправильным именем. Габриэль де Витт, должно быть, заметил это, поскольку в последние годы стал соглашаться на большее количество приглашений на Рождественские вечеринки от все более и более важных людей.

Габриэль де Витт принимал первую Рождественскую вечеринку, на которой они присутствовали. Конрад втайне радовался этому, поскольку, несмотря на то, сколько лет он прожил в Двенадцатых мирах, он все еще чувствовал себя чужим.

— Глупости, Грант, — говорил ему Кристофер каждый раз, когда он выражал свою неуверенность. — Ты друг следующего Крестоманси — лучший друг, если быть сентиментальным. И это гарантирует тебе приличное уважение. Не понимаю, зачем ты позволяешь людям докучать тебе, когда ты явно выше них.

Конрад никогда не передавал Милли эти слова, поскольку, хотя они и служили утешением для Конрада, у него было ощущение, что Милли назовет Кристофера невыносимым и станет ругать за то, что тот никак не повзрослеет.

Эти двое — Милли и Кристофер — стали постоянно ругаться по этому поводу с тех пор, как Кристоферу исполнилось семнадцать. Милли сказала, что он достаточно взрослый, чтобы начать думать о будущем и серьезнее относиться к своим обязанностям. Кристофер заявил, что он относится к своим обязанностям серьезно, и даже Габриэль признал, что он исправился. Но единственным ответом Милли было, что если бы он действительно повзрослел, в первую очередь у них не возник бы этот спор.

Конрад не очень улавливал логику Милли и потому попытался остаться в стороне.

Кристофер посчитал спор разрешенным, поскольку: во-первых, он не сделал ничего плохого, и во-вторых, Милли продолжала, как обычно, писать ему каждую неделю. Конрад не был так уверен, поскольку, когда Милли приехала домой на каникулы, она приперла Конрада к стене в коридоре и потребовала рассказать, исправил ли Кристофер свое поведение и думал ли о том, что будет, когда он станет Крестоманси.

— Я не могу понять по его письмам. Знаешь, он вечно выставляет себя таким важным и впечатляющим. Это даже восхитительно, если не считать того, что ужасно необъективно. Я хотела писать тебе, чтобы спросить, но мне показалось это неудобным.

Конрад хотел спросить ее, почему она считает менее неудобным обсуждать вопрос лично, но в последний момент передумал. Вместо этого он сказал:

— Ну, я думаю, да. Вероятно, поэтому все девушки в городе начали флиртовать с ним.

Глаза Милли сверкнули — удивлением, потом гневом, потом беспокойством, наконец, чем-то совершенно иным, — и Конрад начал подозревать, что не стоило этого говорить.

— Спасибо, Конрад, — спокойно произнесла Милли. — Это отлично объясняет ситуацию.

Наверное, стоило упомянуть о том, что Кристофер не воспринимал серьезно ни одну из них, но было слишком поздно. Милли уже покинула коридор.

Однако ничего особенного после этого не произошло — даже на вечеринке. Единственная разница состояла в том, что Кристофера атаковали несколько озабоченных сватовством мамаш, некоторые из которых зашли так далеко, что вынудили его танцевать с их дочерями дважды.

— Кажется, теперь я понимаю, что ты имел в виду под брачными сетями, Грант, — сказал он, вернувшись после танца с юной мисс Бердж.

Он морщился при ходьбе, и Конрад подумал: наверное, мисс Бердж была взволнована танцем со следующим Крестоманси.

— Если я не буду осторожен, — продолжил Кристофер, — старые сплетницы могут придумать мне пару. Не позволяй мне танцевать с ними больше чем дважды, ладно? Восемнадцать — это слишком рано, чтобы думать о женитьбе.

Рядом с ними раздался тихий возглас удивления. Конрад почти забыл о присутствии Милли. Кристофер повернулся, собираясь что-то ей сказать, но она подняла руку и наложила на него чары немоты.

— Я не хочу этого слышать, — заявила она и сняла чары, только выйдя за предел слышимости.

— Что с ней такое? — серьезно спросил Кристофер.

На следующий день после этой Рождественской вечеринки Конрад случайно услышал, как Милли говорит Элизабет и Генриетте — двум юным кудесницам, обучавшимися у де Витта:

— Не понимаю, как мальчики могут быть такими дураками, — и Конрад видел, как она выкручивает свой платок. — Я думала, у нас есть взаимопонимание. То есть он всегда вел себя так, словно — ну знаете — ему действительно не все равно, а теперь просто… будто ему наплевать, если какой-нибудь другой мужчина… Я думала, каникулы будут чудесными, он будет милым и…

Конрад, не желая подслушивать друга, услышал ровно столько, сколько мог, пока шел мимо двери. Он хотел знать остальное, но решил, что Милли скажет ему, если это действительно важно. Она всегда так делала.

Следующие несколько дней в Замке Крестоманси были, мягко говоря, ледяными. Особенно расслабляться было некогда, поскольку череда вечеринок и танцев следовала ночь за ночью, но расстояние между Милли и Кристофером стало почти осязаемо.

— Я не понимаю, почему она дуется, — прошептал Кристофер Конраду за ужином. — Я не сделал ничего плохого.

— Может, это из-за того, что ты не сделал, — зловеще ответил Конрад, хотя не был полностью уверен, из-за чего Милли так расстроилась.

У него имелись подозрения, но не конкретные доказательства.

Кристофер недовольно сузил глаза:

— Грант, скажи, что ты имеешь в виду. Ты всегда так делал раньше, и это то, что мне больше всего нравится в тебе.

Конрад раздраженно вздохнул:

— Не мне решать эту загадку, Кристофер. Я не хочу попасть между двух огней.

Кристофер размышлял над проблемой, одновременно наслаждаясь Рождественскими вечеринками. Он научился делать вид, будто он внимателен к гостям — достаточно, чтобы заработать одобрительный взгляд Габриэля, вместо выставления из зала в наказание. На третьей вечеринке в сезоне, за шесть дней до Рождества, Кристофер пригласил Милли танцевать.

Они уже неделю почти не разговаривали, и Кристофер устал от этого. В конце концов, они росли вместе с тех пор, как им исполнилось двенадцать, и не раз спасали мир и друг друга. Они должны быть выше таких мелочей, как недопонимание, обиженно думал он.

Поэтому — танец. Оливковая ветвь, если хотите.

— Я склоняюсь к тому, чтобы отказаться, Кристофер Чант. Кем ты себя считаешь, чтобы так долго игнорировать меня?

Кристофер на несколько мгновений застыл в изумлении. Он хотел возразить, что это она игнорировала его, но подумал о неодобрительном выражении лица Конрада и сумел промолчать. Вместо этого Кристофер схватил ее за руку и практически затащил на танцевальную площадку.

— Милли, — произнес он, изогнув губы в очаровательной улыбке, — мы с детства не могли отказать друг другу в чем бы то ни было. Не начинай сейчас.

Они танцевали вальс, и Кристофер наслаждался, как всегда в обществе Милли. Однако что-то в танце ощущалось неправильным. Непривычное ли отсутствие непринужденного и неуместного разговора; или то, что глаза Милли выглядели исключительно прекрасными в сочетании с бледно-голубым платьем — он не был уверен. Потом им пришлось расстаться, поскольку Милли настояла, что ей надо поговорить с Генриеттой, а Кристофера утащила одна из озабоченных сватовством мамаш.

Тогда-то он осознал, что что-то не так. Словно внезапно выключили свет — и он никак не мог понять, почему вечеринка потеряла и то малое очарование, что имела для него. Он чувствовал, что превращается в того Кристофера, каким был шесть лет назад: дерзкого, начальственного и невыразимо грубого.

Ему необходимо было покинуть комнату, пока Габриэль не изменил свое мнение насчет того, как Кристофер, наконец, повзрослел. Он ускользнул сразу после следующего танца, заявив, что ему нужно обсудить важный вопрос с Крестоманси и ему безумно жаль отменять танец с мисс Уитмор.

Однако вместо того, чтобы пойти поговорить с Габриэлем, Кристофер поспешно направился к Конраду, стараясь не привлекать внимания.

— Это Милли, — потрясенно сообщил он. — Что-то происходит с Милли.

— Я… Ну… — Конрад не был уверен, что сказать.

В конце концов, за время вальса у этих двоих было вполне достаточно времени, чтобы поговорить о том, что Милли обсуждала с другими девушками. В то же время обычно Милли хотела, чтобы Кристофер догадался сам, так что Конрада терзали сомнения. И он решил спросить:

— Что ты имеешь в виду под «что-то происходит»?

— Я танцевал с ней, а теперь мне ненавистна вечеринка. Мы даже почти не разговаривали!

Конрад приподнял бровь:

— Тебе ненавистна вечеринка, потому что ты танцевал с ней, или потому что она не разговаривала с тобой?

— Да. И то, и другое. Нет, ни то, ни другое. О, я не знаю, Грант, потому-то и спрашиваю у тебя совета! — Кристофер казался смущенным последней фразой и быстро добавил: — То есть, не то чтобы ты мог сказать мне что-то, чего я еще не знаю. Я, в конце концов, старше и мудрее. Но я подумал, что менее информированное мнение может пролить новый свет на ситуацию.

Конрад ухмыльнулся. Кристофер никогда не мог признать, что он не в состоянии чего-то понять.

— Кристофер, мне кажется, тебе нравится Милли.

И, возможно, он не в ладах с этим, подумал Конрад. До сих пор он считал, что Кристофер знает об этом. Однако недавние события заставили Конрада поменять мнение.

Кристофер моргнул.

— Ну, конечно, мне нравится Милли — мы дружим с двенадцати лет.

Конрад вздохнул:

— Я скажу это лишь раз и скажу ради Милли, а не ради тебя. Ты всегда так уверен в себе, Кристофер, но ты никогда не говоришь, что ты подразумеваешь или что чувствуешь на самом деле. Она не просто нравится тебе, ты ее любишь. Я знаю, что ты любишь ее. Она знает, что ты любишь ее. Подозреваю, что весь Замок давным-давно знает об этом. Но сказать такое вслух всегда немного сложнее, да?

Конрад хлопнул Кристофера по плечу, улыбнулся и ушел поговорить с Джейсоном.

Кристофер провел оставшуюся часть вечера, прячась по углам или в саду, пытаясь найти спокойное место, чтобы подумать. Ему так и не удалось полностью избежать шумного общества, так что он остался с полуоформленными мыслями, почему то, что он чувствует к Милли, не может быть любовью.

Да, он всегда считал Милли красивой. Он все еще помнил то первое лето, когда она вернулась из швейцарской школы — розовые щеки, кудрявые волосы заплетены в аккуратную косу, прогулочное платье выглядело на ней совсем не так, как он помнил. Он сказал ей, что она красивая; она ответила, что он стал невероятно хорош. Вот и все. Они продолжали общаться, как раньше, терроризировали Замок и сбегали с летних уроков магии. Последнее относилось к тому роду занятий, которые можно разделять только с другом, а не с девушкой, которую любишь.

Что очевидно означает, что он не любит ее.

Чувства Кристофера не изменились за последние годы. Он все еще считал ее волнующе красивой, но гнал от себя это ощущение в пользу интересного общения с умной, забавной, отважной кудесницей, которая стала воспитанницей Габриэля де Витта.

Он выкинул из головы эти размышления и, когда рухнул в кровать, обнаружил, что лишь слегка отвлечен мыслями о голубом сатиновом платье, которое было на Милли в тот вечер.

Однако что он находил действительно отвлекающим, так это множество охотников за приданным вокруг Милли. Раньше он их не замечал, но в тот вечер они явились толпами. Габриэль всячески старался, чтобы никто не узнал, какое состояние матушка Праудфут оставила Милли: деньги, предназначавшиеся для ее приданного и личных расходов, как только она закончит школу. Но то, что Милли учится в лучшей частной школе на всем континенте и носит изысканнейшие платья и украшения, заставляло молодых людей подозревать, что она может стать находкой для покрытия семейных долгов.

Кристофер был в ярости. Сначала он поговорил об этом с Конрадом.

— Я никогда раньше не видел, чтобы столько отбросов общества крутились вокруг нее. Будто она кусок мяса, а они косяк пираний.

Конрад приподнял бровь:

— Ты понимаешь, что она в мае заканчивает школу? Она уже в том возрасте, чтобы начинать искать мужа.

Конрад тактично не добавил: «И поскольку ты любишь ее, ты должен первым сделать предложение». Кристофер был благодарен ему за это, поскольку ему не хотелось превращать лучшего друга в лягушку, даже временно.

Следующим он разговаривал с де Виттом.

— Почему вы позволяете этим… этим стервятникам танцевать с ней? У них дурные намерения, — настаивал он, представляя себя рыцарем Милли в сияющих доспехах.

Когда де Витт в ответ только приподнял тонкую бровь, Кристофер продолжил:

— Они хотят жениться на ней ради наследства!

Выражение де Витта почти не изменилось, когда он осторожно произнес:

— Милли слишком умна, чтобы питать серьезные надежды на счастливое замужество с одним из них, так что не вижу вреда в нескольких танцах. Если, конечно, Кристофер, ты не знаешь кого-то, кто хочет танцевать с ней из более благородных побуждений?

Он сказал это своим обычным тоном, однако каким-то образом Кристофер понял, что де Витт принадлежит к партии «Кристофер-без-ума-влюблен-в-Милли». Он почувствовал себя в ловушке — точно его оплели тысячи серебряных цепей.

Смешно. Как будто красивый молодой человек и красивая юная леди не могут быть просто друзьями.

Канун Рождества наступил слишком быстро, и хотя Милли и Кристофер снова начали разговаривать, ничто на самом деле не было как прежде. Кристофер не мог избежать чувства, что все в Замке считают, что он должен жениться на Милли, и проклинал Конрада за то, что тот посеял эту мысль в его сознании. Иногда он думал, что жениться на Милли, возможно, не такая уж и плохая идея, но он ненавидел делать что бы то ни было просто потому, что остальные ждали этого от него.

Идея жениться на Милли должна быть его. Не Конрада, не де Витта, не мисс Розали. Его.

Он как раз думал об этом, когда столкнулся с Милли в дверях: он направлялся на кухню, а она — из нее. С той стороны, откуда он пришел, раздался восторженный крик.

Милли застыла, и Кристофер огляделся, пытаясь понять почему. Генриетта — кричала она — указывала куда-то над их головами.

«Класс, — подумал он, чувствуя себя несчастным. — Теперь и решение, хочу ли я поцеловать ее, у меня отняли».

Прежде чем он успел подумать или сказать что-нибудь еще, он почувствовал легкое прикосновение губ к своим губам.

— Не будь таким противным, Кристофер. Это всего лишь омела, так что нечего придавать этому большое значение.

Она вернулась в кухню, а Кристофер бездумно смотрел ей вслед. Ее тон и слова не сочетались друг с другом. Но что еще более странно: Кристофер совсем не считал, что придает слишком большое значение, когда понял, что — да, возможно, это иной вид любви, чем дружба.

В конце концов, если бы он оказался под омелой с Конрадом, он не захотел бы получить второй шанс почувствовать эти губы.

Однако с Милли — захотел.

Кристофер совершил ошибку, так и сказав ей тем вечером, когда они были одни в библиотеке. Она немедленно вылетела из комнаты, крикнув:

— Если это лучшее предложение, которое ты можешь сделать, я скорее выйду замуж за одного из этих охотников за приданым!

Конраду пришло в голову, что, возможно, Милли танцевала с теми молодыми людьми нарочно. При необходимости она всегда была довольно хитрой.

— Что ж, — сказал Конрад, зайдя в комнату. — Кажется, дела идут не очень хорошо.

Он ожидал найти Кристофера подавленным и отчаявшимся, но вместо этого у него на лице сияла широчайшая и глупейшая улыбка, какую Конрад когда-либо видел.

— Ну, она влепила мне пощечину и вылетела из комнаты, — сообщил Кристофер — покрасневшая щека подтверждала его слова — и почти легкомысленно продолжил: — Но, Грант, сначала она меня поцеловала.