Сказки старого пня (джен)

Давно это было. Тогда не забыли еще люди о старом договоре, что с лесными зверями заключили. По договору тому решено было так: с людьми живут те звери, кого люди сами в свои дома и селенья позвали. А в лесу людям делать нечего, там зверей дом. Кого позовут — тот приходит, все честь по чести.

И вот случилось однажды, что забрел в лес принц людской. Как уж так вышло — то неведомо. Может, дороги кто ему спутал, может, сам слишком много вина выпил. Но занесли его ноги в чащу глухую, туда, где людей отродясь не видывали. Вынесли на поляну — да и отказали.

Сел принц к корням старого дуба, голову на плечо уронил и уснул крепким сном. Да таким крепким, что душа от тела ушла, искренне считаючи, что все хорошо и не спит она.

И плохо бы это все закончилось, да, на счастье и удачу принца, старый дуб не просто дубом оказался. Друид это был, мудрый и древний. Во всяком случае, так он сам про себя думал да от других слышал. Проснулся друид, потянулся корнями-веточками и обнаружил, что в корнях-то бездушное тело и спит. Пригляделся повнимательней — и ветвями всплеснул.

Принца-то он признал и беду его понял. Да вот что с ней делать не сразу сообразил. Дуб-то что? Дуб на месте стоит, думу думает. Поляну свою знает, лес вокруг. А вот дальше ему хода нет, только друзей-товарищей просить. Подумал дуб, перебирая, к кому обратиться может.

Бельчонок, что в его ветвях жил, был слишком забывчивым. Пообещает, пообещает, побежит — да на орех отвлечется. С него станется. В корнях ежиха жила — так та больно суровая, её поди уговори, а времени-то мало. Как убредет душа — уже не догонишь, в тело не вернешь. Да и звери лесные не прочь душу себе прибрать. Ни много ни мало — принц людской! С людей и виру стребовать можно.

Был на поляне и третий жилец. Потянулся друид, самым краешком корня в нору стукнулся — и вскоре среди травы показалась крысиная мордочка.

— Звал, старый? — поинтересовалась крыска, садясь на хвост и старательно умываясь.

— Дак, дело тут... Видишь, беда с человеком случилась. А я, старый пень, и помочь ему не могу. Корни из земли не выдернешь, а вот твои лапы быстрые...

— Ты ближе к делу, борода твоя лиственная!

Друид прокашлялся, заскрипел стволом недовольно.

— Помоги душе в тело вернуться. А я в долгу не останусь, да и человек вряд ли поскупится.

Крыска задумалась, в небо посмотрела, вокруг, на свой хвост. И только когда старый друид снова скрипеть начал, наконец кивнула.

— Ладно, уговорил! Приведу я душу твоего человека!

С этими словами крыска опустилась на все четыре лапы да в лес побежала. Только не по следу, что душа человека оставила и который она прекрасно чуяла. По следу пройтись — большого ума не надо. Ум нужен, чтобы найти того, кто душу вернуть поможет, если её кто другой уже себе прибрал. Потому крыска со всех лап бежала в соседнюю дубраву, где устроила свое логово росомаха.

Крыска просто рассуждала: лисы хитрые и слабые, волки слишком уж честные, медведя поди уговори помочь. А вот росомаху в лесу все боятся, и как её уговорить крыска уже знала. Подслушала по дороге разговоры лесных мышей, которые друг другу рассказывали, что сова сегодня на них не охотится, новую добычу нашла, человека.

Прибежала крыска к логову росомахи, запищала, зовя хозяйку. Та вылезла, недовольная, взъерошенная. Впрочем, как обычно — с росомахами всегда такое. Рассказала ей крыска в чем дело, да упирала все, что от людской души непорядок в лесу начаться может, свара, а то и что похуже. Исправлять надо!

Заколебалась росомаха. Себя считала она хозяйкой леса — небезосновательно. И хозяйкой рачительной, у которой всегда все в порядке. А тут — такое! Но уж больно не хотелось ей идти на поводу у крыски. И тогда та сказала, что знает, где сова на землю спустится да об осторожности забудет.

Вот это росомаху и проняло. Сову она не любила. Летает, ухает, порядку не знает, а уму-разуму научить не выходит. Все крылья спасают. Подумав все это, росомаха кивнула и вразвалочку отправилась за крыской.

* * *

Душа принца, как от тела ушла, сначала и сама спала. И забрела она в болота, где долго лягушки хором уговаривали её с ними остаться. От этого принц проснулся — как он думал, — головой потряс, на лягушек шикнул и вперед пошел, дивясь, что только в квакании не примерещится.

Шел он и шел, и конца-края болоту не было видно. И дивился принц, что идет он как посуху, пока глаза вниз не опустил и не понял, что на воде стоит, как на земле твердой. Опешил принц, замер, не понимая, как так.

Тут его и окликнули. Обернулся он — а там никого, только ящерица на коряге греется. Моргнул — глянь, а на коряге девушка в зеленом платье сидит. А платье то из чешуи сделано, да так тонко и изящно, что залюбовался принц невольно этой картиной.

А девушка та ему и молвит:

— Пойдем со мной, человек. Научу тебя многому, хочешь? Как ящерица хвост отбрасывает да отращивает — так и ты уметь будешь!

И из-под подола хвостик показывает, шевелит.

Поглядел на это принц, да и бросился прочь, пути не разбирая. Страшно ему стало, что такое с ним говорить взялось. Очнулся он уже в лесу, в светлом сосновом бору. Как только такой путь успел проделать. Прислонился он к стволу, дыхание переводя, и вздрогнул: сверху зашелестело, затрещало, заухало.

То слетала с ветки сова.

Приземлилась она перед принцем да поднялась девушкой широкоплечей, в пестром наряде из перьев.

— Мой ты будешь, — сказала она и зубами что клювом щелкнула, желтыми глазами сверкая. — Не убежишь, человек, даже не думай!

— И ты тоже! — внезапно рявкнули у нее за спиной, и в край подола — или хвост? — вцепились когтистые лапы — или крепкие руки? Тут уж принц не понял, только в сосну крепче вжался, глядя, как две девушки по сухим иголкам катаются. Или то сова с росомахой дрались?

— Эх-х совой об пень! — ревела в боевом азарте росомаха. Сова попыталась улететь, почти по земле стелясь.

— Эх-х пнем об сову!

— Не бойся, не убьет, — донеслось сбоку быстрым говорком. Обернулся принц — а там еще одна девушка стоит. Неприметная, в чем-то сером, будто шубка из меха мягкого. Повернулась к нему девушка, улыбнулась, показав крупные белые зубы.

— Пойдем, провожу тебя. К друиду, пню старому — это он меня послал.

Делать было нечего. Росомаха околачивала совой сосны, была занята, и принц счел за лучшее пойти за незнакомкой.

Только слышал он после, что совы-то днем больше не ухают и на землю не спускаются. Видно, росомах боялись.

* * *

Девушка в серой шубке привела принца к старому кряжистому дубу. Принц уже ничему не удивлялся. Подумаешь, то девушка впереди идет, из-под подола хвост выглядывает, то крыска в траве лапами шуршит — эка невидаль. Вот и дубу он не удивился, что на том внезапно кора в лицо сложилась да глаза зеленющие открылись.

— Привела? Ой, умница ты у меня. Проси, что хочешь, хоть желудей по осени, хоть нору твою корнями оплести, чтобы не осыпалась, — прогудел старый дуб.

— С тобой, пень, я еще разберусь, — пообещала крыска, садясь на толстый корень. Потерла лицо — будто усы лапкой умыла. И на принца взглянула, что уже в своем теле проснулся и моргал удивленно.

— А вот с тебя, человек... чего другое спрошу.

— Что хочешь проси, хоть руки моей, — сказал принц, зная, что слово сдержит. Осознал он уже, что с ним случилось, испугался, поняв, что иначе душа его веками бы по лесу неприкаянной бродила.

Хихикнула крыска, глаза опустила, скромно рукав потеребила, хвостик к ногам прибрав.

— Другого попрошу. Не нужно мне твое королевство, я в лесу и так самая главная из крыс. Ты нам лучше дай разрешение жить там, где вам, людям, не нужно. А на глаза мы вам и показываться не будем.

Подумал принц и ничего плохого в этом не увидел. Кивнул, пообещал, что так и будет,

Запомнил его слова старый друид, запомнила крысиный пастырь, запомнил лес. Древний договор дописан был в тот момент.

Так крысы и поселились рядом с людьми.

Друид мешал зелья, слушая плач банши, отражавшийся в лабиринте ветвей. Шёпот их листьев обещал: уже скоро его душу заберут, и он умрёт в одиночестве.

Он знал это и знал, что почти ничего не сможет изменить.

Но между «почти» и «ничего» — большая разница.

Выдохнув, он выпил обжигающе горячее варево из котла и издал крик, который поддержали пронзительным смехом злые на него дану. Но это было неважно. Уже совсем неважно.

Он зайцем метнулся прочь от алтаря, уходя от их стрел, и бежал от гневного народа, путая следы, следуя за нужным запахом, пока не нашёл его источник. К счастью, у зверей не бывает ухаживаний, а сила оборотня всегда больше. Прижатая к земле зайчиха не смела ему противиться, принимая немного его сути.

Едва отбежав от неё, он услышал топот дану, ищущих его следы, и белкой метнулся вверх. И бежал по ветвям до тех пор, пока не учуял приятный запах, и всё не повторилась. Белка так же приняла его суть, совсем немного.

Он повторял это раз за разом. Бежал оленем. Летел вороном. Плыл выдрой. Пока, не отпустив из уже волчих лап волчицу, не повернулся к охотникам.

И в страхе и злости закричали они.

Всё, что перед ними сейчас стояло — бездушный старый волк. А душа прогневавшего дану друида давно была рассеянна по лесу. И не смогут уже рассказать об этом охотники. Очень скоро в норах и гнёздах встанет на лапы новый волшебный народ, помнящий о том, кто есть их враг.