Арафель (джен)

Лес молчал. Прямые тёмные стволы вековых фоэллов тянулись к звёздному небу.

Сти не привыкла к этой тишине. В её воспоминаниях на коре фоэллов всегда мерцали отблески светящихся крыльев, а в густом цветочном запахе разносился далеко на мили призрачный смех фаэ.

Сти стиснула острые зубки и, зашипев от боли, попыталась выпутаться из ловушки. Краем глаза она видела, как по стальной сети стекает её кровь, падая вниз тёмными каплями, которые жадно пьёт земля.

Сти была ранена и измотана, а металл обжигал нежную кожу. Время от времени она проваливалась во мрак забытья, а когда сознание обрывками возвращалось к ней, то в те краткие мгновенья перед чётким осознанием близкой смерти она будто бы тонула в беспокойном душном летнем сне, металась в полубессознательной лихорадке, то пребывая в родной роще, то в мягкой ночной тьме скользя по поверхности зачарованного пруда.

Сейчас был самый тёмный час ночи — предрассветные сумерки займутся где-то через полчаса, и Сти ждала первых лучей солнца в полной обречённости, ждала их как освобождения. Её полночный свет выпорхнет навстречу солнечному, и тот поглотит его, Сти развеется яркой пылью в утреннем ветре. Лёгкая смерть для бессмертной. Она помнила мерцающий лес, душистые лепестки в волосах, и… свободу лететь куда угодно, делать, что угодно, до той роковой ошибки, имя которой — беспечность. Внезапно, здесь, в удушающей стальной тюрьме она поняла, что весь этот небрежный, но ослепительный танец жизни — блистательная, но абсолютно бесполезная вещь. Как красивый драгоценный камень — он не согреет в ледяных объятиях смерти. Сти тщетно пыталась вызвать из памяти хоть что-то, что могло бы хоть немного успокоить её трепещущую в агонии душу — спасённая жизнь, помощь кому-либо, настоящая любовь, друг, но она даже не могла вспомнить, как и зачем появилась на свет.

Поэтому она дёрнулась в последний раз, изо всех сил, раздирая руки о сеть, забилась, как мошка, и, испустив тонкий крик, затихла.

Предрассветный холодный арафель клубился у самой земли, опутывал торчащие корни деревьев, скрывал неровности земли и бурьян-траву.

Сти не услышала сокрытых им шагов, но, когда её ловушка покачнулась, она открыла полные слёз глаза.

Она ждала утра как освобождения, потому что боялась не смерти, а того, кто придёт забрать её. Через сеть она увидела его — дитя человеческое. Краткий стон вырвался у неё из груди. Он всё же успел. Рассвет уже скоро, но он уже здесь. Он так молод — совсем ребёнок. Но в сравнении с ним у неё — вечность. Была бы, будь она свободна. Беспечная бесконечность. Сти отвернулась. Он не сможет долго терзать её, обрывать крылышки и смотреть, как она корчится. Внезапно она почувствовала жгучую ненависть — он, именно он прервал её полёт, а теперь пялится на её наготу, на её израненное тело, на когда-то сверкавшие волосы.

Если бы только было возможно — убить его, она бы даже не задумалась, не колебалась бы. Но это не в её власти. Она могла только ждать.

Словно во сне она чувствовала, как он медленно трясущимися руками распутывает сеть, бесформенным мешком качающуюся почти над самой землёй.

Её тело выскользнуло из порванной сети вниз, и внутренне Сти содрогнулась, потому что земля была смертью гораздо более болезненной; если свет освобождал, то земля поглощала и запечатывала.

Сти даже не знала, что хуже — коснуться земли и ускользнуть в её тьму, или то, что случилось — человеческие руки подхватили её безвольное, обожжённое железом сети тело. Она вздрогнула, когда её кожа соприкоснулась с его.

— Я наконец-то нашёл тебя, — прошептали над ней, и Сти почувствовала невероятное отвращение — к этому голосу, к этим бережно держащим её рукам. Она ничего не ответила — даже если бы захотела, рот её слипся от спёкшейся крови. Дитя человеческое сжимало в руках её умирающее тело.

Сти нашла в себе силы взглянуть ему в похожее на сморщенное яблоко лицо. Его глаза тоже были полны слёз.

— Я не хотел ранить тебя, — выдохнул он.

Она бы рассмеялась, если бы смогла. В его взгляде она получила страшный ответ — ни один из них не встретит утра. Она закрыла глаза. Не он — то, что она бы хотела увидеть в последний миг. Повеяло предрассветным ветерком, и её крылышки затрепетали. Она скорее почувствовала, чем увидела, что верхушек деревьев коснулись первые солнечные лучи.

И это осознание вдруг вдохнуло в неё силы на последний, отчаянный рывок. Серебристой молнией она метнулась в сторону леса, замаранные в крови крылышки несли её с дикой скоростью.

С такой же скоростью исчезло из её памяти недавно пережитое отчаяние.

Она вновь была свободной.

Утренний арафель скрыл тело старика.

Арафель (ивр.) — туман