О сложных отношениях и ягодном мороженом (джен)

— А вот это я возьму, — произнес я, с удивительной ловкостью выхватывая тонкую трубочку из холодных пальцев. Аккуратно, даже не помялась. — У тебя-то, может, и нет темного альтер-эго, но кто его знает. Ты у нас вообще поразительный.

Тонкие колечки сизого дыма таяли в холодном воздухе, пальцы покалывало от мороза, а вот заднице в мягком сугробе сиделось очень даже неплохо.

— В детстве мне говорили, что в сугробах можно ночевать. Вырываешь яму, закапываешься туда, как мышь, и дрыхнешь. Говорили, тепло.

Вокруг шумело все, что только могло шуметь. Рокотала дорога, визжали на льду лысые шины, ржавая лопата снимала скальп с мощеных дорожек, по застывшим лужам, прикрытым снегом, катались, распластываясь то и дело, дети. А мы, два идиота, сидели в сугробе под толстым деревом, увитым гирляндами.

— Я, пожалуй, не хочу зарываться в сугроб, — признался Карвен спустя минуту. Темная челка от снега у него вся седая. — Хотя мне очень нравится снег. В последнее время он везде, где я появляюсь, так здорово. Как будто специально.

— Ну конечно, специально, — пожал я плечами, затягиваясь. — Кошка в плохой дом не зайдет... У нас тут, кстати, так говорят. Вот уж припомнилось — как и не пропадал никуда отсюда.

Привычно ожидал удивления, распахнутых глаз, вопросов — но нет, сегодня Карвен едва шевелился, и я мысленно понадеялся, что это он не околел настолько, а просто настроение у него в очередной раз сделало финт ушами и встало в позу лотоса. Ну, в ту, которая про медитацию и созерцание.

— А я не думал, что ты сюда придешь, — сказал он. — Мне Великий магистр с самого начала сказал, чтобы я тебя сюда не звал.

— Сэр Шурф почему-то считает, что я очень нежная птица.

— Но предупреждал, что ты можешь сам заявиться. Это я не верил. Вроде как все просто — ну не нравится человеку мир, он туда и не приходит. Ты не подумай, что я не рад тебя видеть. Я-то рад, конечно. Просто удивлен.

Я и сам был удивлен не меньше, но промолчал. Снег колючей моросью украсил темные полы лоохи, сверху лились то зеленые, то синие капли света. Справа метрах в ста — укутанный снегом пруд, по которому, рассекая пушистый ворс, катались упрямые горожане. Сигарета оказалась сладковатой, но простой — ничего противозаконного туда явно не зашили, если только за годы моего отсутствия маргинальная среда не изобрела еще какую хитрую дурь.

— Где ты, кстати, это взял?

— Да так.

— О, нет, только не говори, что ты уже связался с дурной компанией, — вяло ужаснулся я. — Теперь все пойдет по наклонной — сигареты, алкоголь, клей, синтетические наркотики, ограбленные старушки, распутные девицы... Хотя нет, девицы раньше старушек, что-то я путаю стандартную хронологию. Так что, — я настойчиво пнул смеющегося Карвена ногой, кое-как извернувшись в своем снежном гнезде, — ты уже ступил на плохую стезю?

— Я украл мороженое. Сэр Макс, не смейся, мне, между прочим, стыдно, — Карвен завозился в снегу, пряча виноватую улыбку. — Невозможно было удержаться!

— Оно хотя бы вкусное было, гроза преступности?

— С ягодной начинкой, очень кислой и сладкой. Потрясающе, на самом деле. Я с удовольствием украл бы второе для тебя... но мне как-то неловко предлагать, ты все-таки... лицо... должностное.

— Ага. И как должностное лицо я сейчас закопаю тебя в сугроб, — пригрозил я. Карвен прыснул, но отполз подальше. — Вот что творит госслужба, умереть можно — уже никто эскимо для тебя не украдет!

— Ну не расстраивайся, Макс, я скоро перестану стесняться твоего положения и обязательно нарушу ради тебя какой-нибудь закон, обещаю, — весело поклялся Карвен.

— Только магистру своему это не говори. — Дружба дружбой, а предосторожность не помешает, подумал я. Шурф, конечно, простит и мне растление и шантаж его подопечного, и подопечному хоть дюжину палаток с мороженым, но словесно изведет нас обоих. А после этого уплетет пару порций, конечно: чего добру пропадать.

— Знаешь, Макс, мне все равно немного стыдно. Не за мороженое, нет, — он помотал головой, стряхивая снег. — Ну то есть за него тоже, но это ерунда. Просто... Великий Магистр сказал, что ты не любишь этот мир не просто так, а... Ну, потому что иначе не можешь.

Я не стал возражать, просто неопределенно кивнул. Вдаваться в подробности своих отношений с этим миром не хотелось. За плечами у нас было столько сложных узлов, сколько не бывает и у тысячелетних супругов, но я предпочитал держать нейтралитет: мне больше не надо быть здесь неотлучно — вот и хорошо, останемся если не друзьями, то преисполненными терпения знакомцами.

Карвен молчал, и мне пришлось поторопить:

— Ну и чего?

Он встрепенулся.

— А мне он... нравится. Этот мир, — пояснил, смущаясь. — Я когда сюда впервые попал, подумал, что на свете вообще нет лучше места. Тут еще осень была, такое солнце холодное, все красно-желтое, пурпурное, и воздух такой, что хоть в бутылку набирай и пей потом, когда настоится. Как вино. Я там встретил в тот раз художника — на улице сидел, рисовал портреты прохожих, и я не удержался, попросил его нарисовать воздух. Теперь понимаю, как это нелепо звучало, а тогда казалось, ничего проще нет для того, кто дружит с кистью. И знаешь, он не отказался. Расспросил, каким я вижу воздух, какой он на вкус, чем пахнет, теплый или горячий, как движется... И нарисовал. Я никому ту картину не показывал почему-то... Я уже только в конце понял, что я должен ему за это денег, смутился жутко, даже щеки запылали, как детстве, а он сказал — "ничего не надо, держи свой ветер, я девяносто лет с кистью, на прощание хоть что-то стоящее нарисовал, как в юности"... — Карвен запнулся. — Я тогда понял, что они здесь так мало живут... Так до обидного мало, сэр Макс, но как же прекрасна их эта жизнь! Ох, но я как раз не хотел заваливать тебя историями, прости, я лучше замолчу.

— Вырос на мою голову еще один мучитель! — возмутился я, в последний момент успев вложить в слова хоть какие-то эмоции. На самом деле, все мое существо жаждало продолжения рассказа: я сейчас стоял прямо там, посреди какой-то осенней улочки, где коротает последние дни седой художник с загорелыми узловатыми пальцами, в клетчатой потертой кепке, улыбчивый и морщинистый, как старое яблоко. Карвен не сказал о нем ничего такого, но я почему-то знал — так все и есть. — Распалил интерес и смыться надумал! Нет уж, давай теперь.

Он удивленно на меня уставился. С носа у него капало — снег все-таки таял и стекал по переносице. Казалось, от увлеченности Карвена даже температура вокруг стала на пару градусов выше. Этот кого угодно растопит, только не по мне мерить надо — я-то затем только и пришел, чтобы вытрясти из мальчишки побольше историй. Сам того не понимая.

— Ты все правильно сказал — не дружится у меня с этим миром. А у тебя, приятель, дружится с каждым, и это, не совру, редкий талант. Ты куда ни взглянешь — там все стоит внимания, все вкусное, тютелька в тютельку сотворенное, гениальное, хоть умирай прям там от восхищения, — объяснил я нетерпеливо. — Своими глазами я на этот мир насмотрелся — спасибо, наелся, добавки не надо. А вот твоими взглянуть ужасно интересно. И почему-то совершенно необходимо, я это только сейчас понял, вот когда задница окончательно в сугробе промокла, так и понял, такие вещи никогда сразу не понимаются, ты просто мчишься куда надо, несешь сначала всякую белиберду, а потом понимаешь — вот оно, не зря штаны промочил. Так что я сейчас согласен хоть замерзнуть тут насмерть, но твои истории выслушать все до одной. И про мороженое, учти, тоже. Где ты его купил, как ел, толстая ли была продавщица, какими духами душилась — у тебя это все выйдет совершенно иначе, вот в чем веселье. Даже самая ерунда.

Карвену потребовалась целая минута, чтобы переварить услышанное. Мимо нас проскользил на животе по ледяной корке поверх дорожки кругляшок в дутом комбинезоне, счастливо вереща. Где-то за прудом заиграла музыка — простая, безвкусная, но я заметил, как Карвен, прислушавшись, дернул уголком рта. Ага — понравилось.

— Замерзать не надо, сэр Макс, — в конце концов, сказал он. — Я тут знаю одно место — там тепло и есть бесплатный кофе с такой изумительной шапкой из сливок. То есть это для нас он будет бесплатный. Мне там повезло с одной девочкой... — Он мечтательно улыбнулся. — В общем, идем, приглашаю.

И резво вскочил на ноги и протянул руку мне. Это простое "приглашаю" звучало как-то невероятно правильно.

Нарочно кряхтя, как старая развалина, я поднялся. Ладонь у Карвена была горячая. Он словно и не продрог совсем, сидя по уши в снегу.

— Я весь твой, — заявил я, ежась. — Вместе с душой, которую готов продать за горячий кофе.

Прислушался к ощущениям и мысленно кивнул: что-то определенно встало на место.

Черт его пойми, что, но да какое дело.