Что угодно (гет)

Началось всё из-за моей глупости. В свои двадцать я умудрилась ни разу не влюбиться. То есть парни, конечно, в моей жизни были. Для всяких разных нужд. Ну, там списать контрошку, сходить в киношку… Заняться жарким сексом, пока родители на даче. Но вот так, чтобы трясло от одного взгляда на субъект мужеского пола, чтобы не спать ночами и мечтать прожить «долго и счастливо» с одним-единственным… Нет, никогда. И тут на шумном, многолюдном, просто безбашенном отмечании дня рождения однокурсницы я увидела Михаила. Он приходился Нинке дальним родственником. Как она выразилась, когда я провела допрос третьей степени, «двоюродным плетнём её забору».

Михаил опоздал, к моменту его появления мы уже вовсю веселились. Нинка, принимая его поцелуй и букетище роз, просто крикнула: «О, Миха! Пасиб! Гоу в тусняк!» Выглядел он — зашибись, двигался и танцевал — дважды зашибись! Все наши девицы сразу положили на него глаз, а он смеялся, шутил, охотно с ними болтал, но аккуратно снимал шаловливые ручки со своего божественного тела.

Я захотела этот прекрасный мужской экземпляр в своё полное владение с той самой волшебной первой минуты: увидела его и поняла — всё, пропала! Ближе к полуночи моё желание окрепло, пустило корни и вырвать его не было уже никакой возможности. Наверное, это была она самая… любовь с первого взгляда.

Как разумный и опытный охотник, я не стала переть напролом и хватать дичь в процессе брачных танцев. Хотя очень хотелось. Вы не представляете, как хотелось прикоснуться, а лучше вцепиться в его широкие плечи, залезть ладошкой под расстёгнутую рубашку... Но я выжидала, наблюдала, собирала информацию... Дособиралась.

Где-то около часа ночи, когда почти все присутствующие упились в зюзю, а соседи прекратили бесполезные взывания к совести и пообещали вызвать полицию, я увидела, что Михаил, кивнув какому-то мелкому блондинистому прыщу, направился к выходу. Испугавшись, что Мужчина Моей Мечты сейчас исчезнет, а я его так и не... Хм, не потрогаю, а вы что подумали?

Так вот, испугавшись, я кинулась за ним вслед. Михаил же совершил ловкий манёвр с разворотом и вместо прихожей направился в гостевой туалет. Я резко затормозила. Чёрт, не хватало ещё, чтобы он застал меня подглядывающей за тем, как он нужду справляет… Хотя увидеть кое-что мне бы о-о-очень хотелось…

Мои размышления и мечтания вблизи «комнаты для удобств» прервал тот самый Прыщ, который весь вечер вместе с нашими девчонками отирался около Мишеньки. Это белобрысое недоразумение слегка толкнуло меня, пробормотало: «Под ноги смотри!» и шмыгнуло в туалет, куда чуть раньше зашёл Михаил. Первая мысль, которая пришла мне в голову: Прыщ не знал, что в туалете кто-то есть и сейчас вылетит оттуда пробкой. Однако прошло несколько секунд, а из-за двери никто не появился. Я опешила. Оглядываясь, как партизан в негустом ельнике, я подобралась к двери загадочного санузла. В голову мне пришла вторая мысль, нехорошая, очерняющая идеальный образ Моей Мечты: Прыщ распространяет наркотики — в то, что наркотики может распространять Михаил, верить мне упорно не хотелось — и сейчас мой идеал мужчины закупается дозой недозволенного зелья. Реальность оказалась лучше ожидаемой… или хуже… Это как посмотреть, блин блинский! Эти придурки не закрыли дверь на задвижку, и в довольно приличную щель мне удалось разглядеть, как Практически Уже Мой Мужчина целует Прыща… Взасос.

Ноги мои подкосились, в ушах возник непонятный гул, а нормальные звуки исчезли напрочь. Отчего? Кто его знает... может, от краха мечты, может, от того, что Нинкин бойфренд добрался-таки до музыкального центра и как раз включил свой любимый Rammstein. Я пыталась не верить своим глазам — впервые влюбилась, впервые захотелось бежать за парнем на край света, впервые захотелось не только весело провести немножко времени, но заполучить его всего, целиком, в полное своё владение, а он… А он!

Я не ревела. Я сидела на полу и тупо таращилась в стену. Вот кто сейчас клеит на стену обои с розочками, а? Бледно-жёлтые обои с розовыми розами, что за баян?

Мои печальные размышления о полном отсутствии вкуса у хозяев таких омерзительных роз и о том, куда катится этот мир, прервал громкий стук в дверь. Ни Нинка, ни кто-то из её гостей в холл не вышел — всё-таки Rammstein после ящика водки, это жесть — а стук в дверь перешёл в стадию «трещал косяк, железо гнулось». Поэтому я, как единственный вменяемый представитель человечества в этой квартире, кое-как поднялась и отправилась впускать войско соседей-мстителей. А чтобы не только мне было плохо, по пути со злостью пнула дверь в туалет. Оттуда раздалось недовольное мычание. «Так не доставайся же ты никому!»

Прошло три недели с Нинкиного дня рождения, а моё сумасшествие не проходило. Везде мне мерещился Михаил. Я поняла, наконец, каково это влюбиться по-настоящему. Безнадёжно, нелепо, в человека, который тебя полюбить не может, потому что… никак не может! Я впервые поняла девочек-фанаток, влюблённых в своих кумиров. Хотя, кажется, у них шансов соединиться с объектами страсти намного больше, чем у меня. Уж лучше б я влюбилась в э-э-э… в мистера Дарси! Или в Эдварда Каллена вот тоже можно. Безнадёжность тоже была бы, но не такая безнадёжная. Воображаемые люди, воображаемая любовь… прочитал книжку, положил под подушку и спишь вместе с возлюбленным. А я? Что мне делать?

Я крепилась три дня, на четвёртый прижала Нинку к стенке и выпытала о Михаиле всё. Выжала подружку как лимон!

«Двоюродный плете... тьфу! Двоюродный брат».

«Двадцать пять».

«Родители с бабками. Не бедные, то есть».

«То ли Оксфорд, то ли Кембридж, то ли Беркли, а может быть, и Принстон... Короче, чего ты ко мне пристала, Владка? Что-то крутое в Англии! Принстон, точно Принстон!». Тут мне захотелось Нинку стукнуть линейкой по лбу, но я мужественно подавила несвоевременное желание искоренить географический кретинизм подруги.

«Раскручивает собственный бизнес: может быть, реклама, может быть, пи-ар, может быть, маркетинг, а может, наоборот, консалтинг...» Нинка снова сомневалась.

«Не женат». Ну ещё бы! Это мы как раз понимаем.

«Постоянной девушки нет». Ха!

«Друзей полно». Три раза — ха!

«Периодически на него «находит», и он начинает активно тусоваться. Вот и ко мне на днюху завалился поэтому». Эх, знает ли двоюродная сестрица, как именно Мишенька любит «тусоваться»? И у неё на «днюхе» в том числе?

«Умён, как чёрт». Поэтому Нинка его побаивается.

«Номер его телефона? Нет, нет, нет!» Нинка поклялась не давать его девицам и клятву нарушать не собирается, ибо смотри пункт выше. Девицам? А о парнях он не предупреждал? Тридцать три раза — ха!

Мне очень хотелось спросить, знает ли Нина о нетрадиционной ориентации братца, и вообще — это тайна или как? Но не хотелось получить холодный ушат сочувствия. К тому же, если б моя подружка знала какой-нибудь компромат, то выложила бы, не задумываясь, в этом я не сомневалась. Ибо Нинка была весёлая болтушка — раз, не злобная, но злостная сплетница — два, и вообще базар не фильтровала — три, четыре и пять. И никакой страх перед двоюродным братом не смог бы его защитить от пикантной информации в Нинкиной интерпретации.

Хотя в конце разговора Нина меня удивила — перестала нести чушь и ржать как ненормальная и серьёзно так сказала: «Ты осторожнее с ним, Владка. Наревёшься от него, дурочка. И хорошо, если просто наревёшься».

Нет, чтобы мне прислушаться тогда к подружке, а? К тому же я подозревала, что знаю намного больше Нинки причин порыдать по поводу Михаила Беловольского. Но я не хотела об этом думать. «Увяз коготок, всей птичке пропасть...» Как есть дурочка.

...Но три недели с эпической встречи со своей Первой и Предположительно Последней Любовью я держалась. Мучилась от бессонницы, изводила себя мыслями о том, как всё безнадёжно, нелепо и тупо, но держалась. А потом — будь проклята моя тяга к прекрасному! — я согласилась сходить с младшим братом-интеллектуалом в театр. В общем-то, это было случайное мероприятие и для меня, и для него. Димка хотел произвести впечатление на очередную подружку, такую же интеллектуалку как он сам, и пригласить её не на блокбастер с попкорном, а на Истинно Культурное Мероприятие. Девчонка заболела и пойти не смогла. Билеты Димке было жаль, поэтому палочкой-выручалочкой стала я. Спектакль назывался «Двенадцатая ночь».

Теперь понимаете, откуда эта бредовая мысль появилась у меня в башке? «Любовь не отступает и не ждет!»

После спектакля я металась по своей комнате и думала, думала... О да, да,да, мой Шекспир! Ведь Виола смогла, переодевшись в юношу, быть рядом с возлюбленным? И всё кончилось для неё хорошо. В тот момент, когда я обдумывала свой безумный план, я совсем забыла, что герцог Орсино геем не был.

«Мой мальчик, ты твердил мне много раз,

Что я тебе милей всех женщин в мире...»

Однако ж идея прочно втемяшилась в мою голову. Меня не останавливало то, что любой нормальный человек обычно легко отличает девушку, переодетую в парня, от парня как такового. Не останавливало то, что в своём нормальном девичьем виде юношу я ничуть не напоминала. Не останавливало даже то, что я прекрасно понимала — мужчину от женщины отличает не только внешность. Меня несло, и остановить меня могли только танки. Хотя и это вряд ли...

Всю ночь после спектакля я обдумывала свою бредовую затею. Не любит девушек? Представим ему парня. А уж там! Что будет «а уж там», моё избирательное воображение предусмотрительно пропускало и играло фонтанчиками предвкушения безоблачного счастья с любимым. Главное, создать условия, подготовить почву, завоевать симпатию, вызвать возбуждение, а потом огорошить милого фразой: «Вот видишь, а ты и не подозревал!» И он радостно и охотно сменит ориентацию на единственно правильную! Просто же! Мда-а, все великие провальные планы наверняка разрабатывались ночью в односпальных кроватях, зуб даю!

Впрочем, когда влюблённую девушку останавливало что-то невозможное? Вот то-то и оно!

Ролевая модель у меня была — разлюбезный братец. Шмотки тоже можно позаимствовать у него — будут великоваты, но это и лучше. Что-то нужно сделать с мордахой, но без косметики и она за мальчишечью сойдёт. Волосы? «Резать, не дожидаясь перитонита!» Шевелюру мне жаль, конечно, но рыжая пакля до пояса украшает мальчиков только в аниме. Основная проблема при преображении — фигура... Хотя, чего уж... Грудь у меня невелика, к тому же можно подыскать специальный корсет... или бинтами её, бинтами! Бёдра затяну в дурацкое утягивающее бельишко. Точно! Заодно и задницей вилять меньше стану — в утягивающих штанцах попкой не повиляешь... Рост для парня не внушительный, но если вспомнить с каким прыщом целовался Мой Идеал в туалете Нинкиных родителей... Да!

Ладно, с внешним видом худо-бедно я поработаю, но где, блин блинский, я Мишеньку цеплять буду? Не подкатывать же мне к нему на улице? Офис тоже не годится... И по-семейному меня никто не представит... Вообще, хорошо бы было, чтобы о моей авантюре никто не знал. Ещё чего доброго — испорчу моему возлюбленному репутацию, а мне ведь с ним еще детей растить!

Детей... Вот представьте, до чего я додумалась! Что значит «богатая девичья фантазия»... И вроде идиоткой-то никогда не была... Дальнейшие события опровергли это, и так спорное, утверждение.

Целый день мне потребовался для подготовки — на учёбу я забила. Одежда, парикмахерская, где мастер смотрел на мои волосы, как умирающий гладиатор на голубое небо Рима, повторный допрос Нинки... Нинка как гладиатор на меня не смотрела, нет. Она выразительно покрутила пальцем у виска, но выдала все явки Беловольского, приговаривая: «Ну и дура же ты, Владка, трындец, какая дура. Нет! Номер сотового не дам! Он меня убьёт, тебя убьёт, потом снова меня... Нет!» Смешная, честное слово! Как утопающий за сдувшийся круг, держалась за тайну телефонного номера, при этом слив мне названия любимых клубов, баров, ресторана... И даже сорт вискаря, который Мишутка «оченно уважает» выдала. Но ничего! Вот очарую Беловольского своими затянутыми в трикотажный панцирь ягодицами, и он мне сам этот номер выложит. Печёнкой чую, что выложит! Умолять будет, чтоб записала... записал... Блин!

Короче, дурацкое дело не хитрое: вечером я разглядывала плоды своих усилий. В зеркале отражалось нечто.Честно, на парня я похожа была не очень, впрочем, как и на девушку. Из меня вышло существо бесполое.

Стрижка полубокс открывала лоб и делала меня моложе — кстати, если пойду отлавливать милого в бар или клуб, не забыть прихватить собой паспорт! — скулы выделялись, глаза казались больше.

Я придумала, как зрительно расширить свои плечи — просто отпорола огромные подплечники с любимого, но чертовски уже винтажного маминого жакета и пришпандорила их к рубашке. Рубашку пришлось покупать, так как Димкин гардероб не оправдал моих ожиданий: оказалось, что мой братец вымахал в такого дубину, что рукава его сорочек свисали мне до колен, а на свои ноги в его штанах смотреть было больно. Да ещё и упала я, запнувшись о брючину. Кошмар!

Стиляжьи мужские брючки пришлось срочно добывать у тёткиного мужа, тощего, вредного типа с чрезвычайно богатым набором модного и недешевого барахла. Поверх рубашки с вшитыми «плечами» пришлось натянуть жилет того же происхождения, что и брюки... В общем, выглядела я как хипстер — претенциозно и немножко смешно. Эх, если Михаил предпочитает брутальных обладателей мышц, моим планам — капец, причём ещё до начала их осуществления.

Я повертелась пред зеркалом и так и этак, придумывая, что ещё можно исправить в моём облике. Взъерошила короткие волосы, втянула щёки, нахмурила брови, пошире расправила плечи и попыталась пройтись походкой, подсмотренной у брата. Да-а-а, в освещенном месте за юношу меня может принять только инопланетянин, да и то — негуманоид, да и то — только-только прилетевший на Землю. Но вот если в помещении или на улице будет полумрак, а лучше — темнота... «А лучше вообще черным-черно», — ехидно подсказал голос в моей голове. Я на него шикнула, признала свою внешность удовлетворительной и погрузилась в раздумья: нужно было определить место охоты. Желательно, полутёмное и с большим количеством виски, желательно, именно того сорта, который предпочитает Беловольский. Чтоб наверняка. Не отступать же теперь?

Как говорит бабушка, «охота пуще неволи». Вот точно, это про меня.

«Загнать зверя» удалось лишь через неделю. Родственники только косились на меня, когда я почти каждый вечер отправлялась «куролесить», по меткому выражению братца. Но раньше я не злоупотребляла терпением и хорошим отношением родителей, и мне мой загул пока прощали.

«Детка, осторожнее там!» — напутствовал папа, а мама выразительно демонстрировала мне мобильник.

«Буду осторожнее звонить!» — уже привычно прощалась я с домашними и отправлялась на охоту.

Всю неделю я не только пыталась встретиться с Михаилом, но и оттачивала свою «мужские» внешность и манеры. В первое время за парня меня не принимал никто — даже пьяный в дупель мужик в очках и с внешностью безумного профессора принялся объяснять мне, почему девушкам вообще, а мне в частности не идут брюки.

К концу недели я могла похвалиться двумя предложениями заняться горячим лесбийским трахом и одним приглашением на белый танец от пьяненькой девушки, которая узнав, что я не «няшный Кен», а существо того же пола, что и она, покраснела, округлила глаза, смущенно извинилась и, кажется, протрезвела. Вершиной моей карьеры я могла считать любопытное обещание «хочешь, я отсосу у тебя, малыш?», поступившее от мужичонки неопределённого возраста. Именно его пошлая инициатива, проявленная в полутёмном зале клуба, среди толпы и шума-гама, ненужная и в любое другое время вызвавшая бы омерзение, вселила в меня надежду. Всё, Беловольский, я тебя сделаю!

Всю эту «охотничью» неделю я нервничала. Ночами, и так ставшими короткими из-за моей клубной жизни, я почти не спала. К субботе я заметно похудела, скулы обострились, а глаза ввалились и лихорадочно поблёскивали, конечно, когда не прятались в опухшие от слёз и недосыпа веки. Димка шутил, что если любовь так изменяет девушку, то ему она и на фиг не нужна. Я переспрашивала, отвешивая ему подзатыльник: «Девушка?» Братец ловко уворачивался и отвечал: «Любовь!»

Всякие-разные мысли о Михаиле не покидали меня. Всё ж интернет — великая вещь, а социальные сети — хуже всякого сплетника. Всё свободное время я потратила на поиски дополнительной информации о моём кумире.

Гимназию Михаил Беловольский окончил с медалью, поступил в Принстонский университет... Ого, а я Нинке не поверила! Фирма, в которой он занимает нехилую должность, занимается маркетингом и рекламой. Принадлежит она Михаилу или кому другому, не поняла, но как раз это мне не было важно.

В сети оказалось немало фоток Беловольского: на некоторых он был с парнями, на некоторых — с девушками, но чаще всего он позировал один. Собственные странички в соцсетях у Михаила были, но как раз на них сведений о Беловольском почти не было. Скрытный, блин! Инфу пришлось выскребать по крупицам из разных источников. И человек, которого я узнавала таким образом, чрезвычайно мне нравился — через несколько дней блуждания по сети я влюбилась в Михаила Александровича Беловольского ещё сильнее. И я никому бы не призналась, ибо даже себе признавалась в этом с трудом и только накрывшись одеялом с головой, но если б Беловольский оказался не просто любителем особей своего пола, но и последним подонком, убийцей, маньяком или даже предателем Родины, я всё равно не отказалась бы от шанса его заполучить. Малюсенького шанса, микроскопического шансика. Я сама себе удивлялась, ведь это я, я! Разумная и прагматичная девица, которая даже в любимом магазине в день распродажи со скидкой в девяносто процентов устанавливала для себя правила... Грустно и немного страшно было осознавать, что все мои принципы летят к чертям. Дьявол в аду, наверное, потирал копыта, ожидая к себе в гости мою душонку.

К счастью, мои тренировочные и поисковые мероприятия подошли к концу, и наступил час решительной атаки. Источником разведданных опять послужила опытная шпионка и «наш человек» Нинка, поэтому к субботе я сузила свои охотничьи угодья до одного клуба.

В «Каперне» я бывала и раньше, место мне нравилось. Днём заведение работало как бар, вечером хозяева хитрым способом передвигали стилизованные деревянные перегородки, и относительно небольшое «дневное» помещение увеличивалось в несколько раз. «Каперна» наполнялась народом ближе к ночи, но, впрочем, и вечером не пустовала. Музыкальная часть вечеринок в этом клубе мне не очень нравилась, в моём представлении диджейский вариант хауса не монтировался с тяжелыми дубовыми лавками и столами, солидными деревянными «яслями», разделявшими зал на зоны. Однако по субботам и воскресеньям программа обещала «живую» музыку, и я была не против послушать кого-нибудь поинтереснее местного диджея. Хотя о чём это я? Меня ждала иная прекрасная цель. Михаил Александрович Беловольский. Sic!

Я заявилась в «Каперну» с опозданием — программа уже началась. Народу в клуб набилось больше, чем обычно, и я с ужасом представила, что в такой толпе вполне могу Михаила и не отыскать. Но делать нечего, если назвался груздем, и пришлось мне, жмурясь от ярких сполохов круговых прожекторов, выдаваемых тут за сценические светильники, отправиться на поиски.

Беловольского я обнаружила минут через двадцать, после того как начала делать второй обход зала. Он сидел в одном из «загончиков» в компании трёх парней. Стол был заставлен кружками с пивом, а перед Михаилом — я сразу повеселела — стояла бутылка виски.

Теперь нужно было решить задачу, как подкатить к объекту. Мда-а, совсем лёгонькую задачу, задачку, задачечку... Не могла же я просто так подойти к незнакомым парням и представиться: «Хэй, меня зовут Влад, я люблю Михаила и хочу его трахнуть. Можно к вам?» Хотя... Нет, это я оставлю на крайний случай, если не смогу придумать ничего другого. Да! Когда будет уже всё равно, убьют меня или просто покалечат...

Потоптавшись недалеко от объекта моей страсти «со товарищи», я пристроилась на чудом освободившийся высокий табурет у стойки бара и заказала «Секс на пляже». Выпить нужно было срочно: для храбрости, да и просто название нравилось и воодушевляло. Бармен странно на меня покосился, потом мерзко улыбнулся, но пойло смешал. Я с опозданием поняла, что заказ сделала совсем девчачий. Ничего, бармены — люди привычные. Надеюсь.

Место я заняла стратегически важное — пусть сцену не было видно вовсе, а звук, отражённый от балок и металлических конструкций, нависших над баром, искажался и приглушался, зато как на ладони передо мной был Беловольский. Столик, за которым он сидел, иногда заслоняли спины веселящихся граждан, и тогда я начинала нервничать, но потом толпа рассеивалась, и я опять могла вдоволь любоваться своим кумиром. Он расслабленно развалился на диванчике, стилизованном под деревянную лавку, с видимым удовольствием слушал музыку, иногда что-то говорил приятелям и потягивал из бокала. Слишком мало и слишком редко потягивал, на мой взгляд. Пьяный Беловольский — рассеянный Беловольский — готовый к знакомству со мной Беловольский. Во всяком случае, мой план строился на этом. «Пей, милый, пей!»

А вообще, что мне делать дальше-то? Ну, захмелеет мой прекрасный Мишенька... Вытащить его танцевать? Но он не афиширует свою ориентацию, и парнишка, приглашающий на танец другого... парнишку — это верный фингал под глазом, а, может быть, и под обоими. Ладно, этот вариант оставим про запас. Поймать Беловольского у писсуара? Я с омерзением вспомнила того противного мужичонку, который предлагал сделать мне минет в кабинке туалета... Не, это тоже в запасники.

Через некоторое время я поняла, что все мои варианты представления Мужчине Моей Мечты весьма травмоопасны. Хм, как-то этот момент я не продумала.

Чуть подпрыгивая на стуле в такт заводной песенке и дохлёбывая второй «Секс», я придумала решение: подойду и нахально напрошусь в компанию. Напомню Михаилу о нашем «почтизнакомстве» на Нинкиной вечеринке. Будем надеяться, что он не вспомнит, что там его вовсе не знакомили с рыжим недомерком. Я залпом допила коктейль, неловко слезла с табурета и на трясущихся ногах направилась к своей мечте. Прочь сомнения! Но пасаран! Победа будет за нами!

Ой, я, кажется, не справлюсь! Вот сейчас я подвалю к нему, раскрою рот и запищу: «Михаил... я... э-э-э...» И так это живо мне представилось, что, не дойдя пару шагов до заветного «загончика», я резко повернула и, расталкивая локтями возмущавшийся народ, стала пробираться в сторону выхода.

Народ, жаждавший приобщиться к прекрасному или просто дёргавшийся в такт классной музыке, активно сопротивлялся. Мне дважды наступили на ногу, дали по рёбрам и несчётное количество раз послали пешим маршрутом в эротическое путешествие. Обидно, досадно... однако, когда меня обозвали мудаком, я неожиданно обрадовалась, когда пообещали оторвать яйца, я остановилась, а когда пригрозили засунуть орган, которого у меня отродясь не было, в зад коровы — вот фантазия у людей! — я заулыбалась, развернулась и двинулась обратно. Я парень, я смел и решителен, и я получу лучший на свете приз, не будь я Влада Николаевна Зайченко!

Мне неожиданно повезло... Ну, во всяком случае, я приняла это за везение — друзья Михаила куда-то ушли, за столиком он сидел один, а его бутылка виски опустела на треть. Он похлопывал ладонью по столешнице и, кажется, подпевал красивой балладе, которую на сцене сейчас исполняла солистка группы. Я натренированным за неделю «пацанским» шагом подошла и неизящно плюхнулась на скамью напротив Беловольского. Ноги в последний момент отказали и, почти свалившись на лавку, хрипло — не потому что пыталась изобразить тембр мужского голоса, я совсем об этом забыла, а просто от волнения — я пробасила неоригинальное:

— Привет!

Михаил поднял на меня удивлённый взгляд:

— Привет, коль не шутишь...

— Я тут... э-э-э, перекантуюсь тут я?

— Перекантуйся, — согласился Беловольский.

Чего это он такой покладистый, а?

Покладистый Беловольский отвернулся от меня и сосредоточил всё внимание на сцене. Ну, вот... И что прикажете делать? Как заводить знакомство, плавно переходящее в крепкий семейный союз? Ой, а вдруг я не в его вкусе? Как бы узнать-то, а? Я заелозила на сиденье и брякнула:

— Меня э-э-э... Влад зовут!

— Очень приятно.

Беловольский даже головы не повернул в мою сторону. Я опять задумалась над тем, как же привлечь его чёртово внимание... Даже зареветь захотелось, честное слово. Бревно! Чурбан стоеросовый! Рядом с ним сидит привлекательная... привлекательный парнишка, готовый, можно сказать, на всё... А Беловольский? Нет, точно чурбан!

В этот момент моя картина мира, украшенная за несколько недель первой и безответной любви завитушечками несбыточности, покачнулась: к столику, за которым сидел Беловольский и страдала я, подошла девушка. В темноте, пробиваемой лучами концертных прожекторов, подробности разглядеть было сложно, но всё равно даже мне, не ценительнице женской красоты, было понятно, что внешность у девицы офигительная. Красотка мазнула по мне взглядом, разулыбалась в ответ на кивок Михаила и... И... И! И кинулась ему на шею! И впилась словно вампир после вековой голодовки ему в губы! И этот подлый псевдогей ей отвечал! «Товарищи, — захотелось заорать мне, — что это деется-то на белом свете? Товарищи!» Несколько секунд я ошалело хлопала глазами, думая, какую глупость совершила, переодевшись в парня, и что же мне, дуре конченной, с этим теперь делать. Наконец, Беловольский осторожно отстранил девицу от себя и весело проговорил:

— Здравствуй, Люсьена.

Девица с идиотским именем неохотно отодвинулась от Беловольского и повертела головой. Потом с довольным видом сощурила свои глазищи и, не отвечая на вопрос Михаила, прощебетала:

— Миша... Ты сегодня один? Без...

— «Без», но не один, — быстро перебил её Беловольский, лишая меня, притихшую и обалдевшую, даже крошки информации.

Эх, ну как тут дополнительной инфой разжиться, а?

События же в нашем «загончике» продолжали развиваться по непредсказуемой траектории — Беловольский, отвечая на вопросительный взгляд Люсьены, небрежно кивнул в мою сторону и повторил:

— Не один.

— А это кто? — приставучая девица, противно улыбаясь, взглянула на меня и протянула: — Михаил, малыш, ведь я же лучше? Ведь я лучше щенка?

Это кого это она щенком... Не успев сообразить, что вмешиваться в чужой разговор вообще-то невежливо, я выпалила:

— Извини, Карлсон, не в пирогах счастье!

Люсьена смешно приоткрыла рот и захлопала ресницами, а Беловольский заржал.

— Ты, Мишаня, всегда себе каких-то придурков выбираешь! — игнорируя меня, девица гневно обратилась к продолжающему смеяться Беловольскому.

Тот резко прекратил лыбиться, сощурил глаза и зло — тут я сразу поняла Нинку, я такого Мишеньку тоже б боялась — проговорил, глядя чуть повыше Люсьениной головы:

— Ты поосторожнее, детка.

Детка сразу «сдулась», что-то провякала себе под нос и, вяло махнув Беловольскому ручкой, нырнула в толпу любителей живого звука. Беловольский проводил Люсьену взглядом, а потом уставился прямо мне в переносицу. Я по инерции, следуя его взгляду, глупо скосила глаза. Нормальная переносица, чего это он?

Беловольский молчал и смотрел, смотрел и молчал. Вот характер у человека, а? Я ж практически спасла его от Люськиных приставаний, правда? Нет, чтоб поговорить с девуш... парнем... Что-то я запуталась совсем. И, то ли от этой запутанности, то ли общей дурости организма выпалила:

— Я думал... я думал ты — гей!

Беловольский среагировал мгновенно:

— Ты имеешь что-то против геев?

Губы Михаила презрительно кривились, от меня он снова отвернулся, но было видно — ждал ответа.

— Ничего не имею, — бодро отрапортовала я.

Что я — идиотка, признаваться?

— Я их… э-э-э…

Как правильно выразиться-то? Чтобы не спалиться? И да, идиотничать сверх меры тоже не хотелось. Как же с ним не просто-то, с моим возлюбленным... А, была не была!

— …Люблю!

Михаил подозрительно на меня взглянул. Я с готовностью кивнула. А что? Люблю! Не всех, правда, но вот этого конкретного, злого-сердитого, всего такого нетрадиционного…

— Ну да, это видно, что любишь.

Меня оглядели от макушки до столешницы, под которой скрывались самые лучшие мои... э-э-э... качества. Не понятно, о чём думал в этот момент Михаил, но вряд ли о том, как он хочет заняться со мной жарким сексом. Я поёрзала на твёрдой лавке и раздвинула губы в призывной улыбке. Ну, мне показалось, что призывной. А скотина Беловольский встал и заявил:

— Не знаю, какого хрена ты тут выёживаешься, но, пожалуй, мне не интересно. Арриведерчи, фильо мио.

После этого сунул под бутылку купюру, шутливо отдал мне честь и ушёл. Просто ушёл! Я осталась сидеть и хлопать ресницами. Одновременно я соображала, следует ли мне догнать его, шептала себе под нос гневное: «К пустой голове руку не прикладывают, гад ты этакий» и радовалась тому, что назвал то он меня не как-нибудь, а figlio! Не figlia!

Однако ж вопросы «что делать» и «почему Беловольский на меня не запал» занимали меня недолго — на скамью напротив меня приземлилась парочка девиц, по виду — старшешкольного возраста, но с макияжем как у престарелых трансвеститов. Девицы хихикали и подпевали очередной забойной песенке, которую исполняла группа на сцене. Одна из самопальных певичек толкнула локтём свою товарку и, улыбнувшись мне всей сотней зубов — такое впечатление производил её оскал, взвизгнула:

— Ой, какой няша!

Я вздрогнула. «Няша» — это я что ли?

Вторая девица, басовито промурлыкала:

— Вау, йессс! Няшный экземплярчик! Укешка?

И девицы с плотоядным видом, кажется, даже облизываясь, вперились в меня взглядами. Я вздрогнула и переместилась к концу лавки, намереваясь побыстрее исчезнуть с глаз этой явно неадекватной парочки. К счастью, к столику подошёл официант, зорким оком приметивший денежку, оставленную Беловольским. Прикрываясь неширокой спиной парня, я смылась от любительниц яоя. Нет, конечно, спасибо, спасибо вам, девчонки, за то, что вы вселили в меня ещё немножко надежды, подтвердили — в искусстве маскировки я превзошла себя. Вот только, куда утопал Беловольский? Где теперь, блин, мне своего «верхнего» искать, а?

Долго искать Беловольского не пришлось. Стоило мне повертеть головой и несколько раз подпрыгнуть, благо и музыка к скаканью располагала, как я увидела свой идеал, неспешно пробирающийся сквозь толпу к распашным дверям в холл. Помня истину, что железо нужно ковать, пока оно горячо, и кто его знает, когда мне удастся это «железо» в следующий раз так удачно подловить, я тоже припустила к выходу. Догоню и начну ковать, тьфу, телефончик попрошу.

В сумрачном, но всё равно режущем глаза после темноты зала, свете холла Беловольского я увидела сразу. Он о чём-то болтал с амбалообразным охранником, но, заметив меня, странно дёрнулся и замолчал. Мне отчего-то захотелось в толпу меломанов за моей спиной. Или на Луну.

Кивнув амбалу, Беловольский двинулся в мою сторону. Лицо его было непроницаемым, только в глазах явно безобразничали черти. «Телефон!» — напомнила я себе и смело шагнула навстречу Мечте.

...Уй, я даже пискнуть не успела — Мечта схватила меня за предплечье и практически поволокла за собой.

Помещение, в которое меня затащил Беловольский, было странным: маленьким, без дверей, без лампочки, свет падал в узкий проём только из коридора, но и его мне заслоняли широкие плечи Михаила. Спиной я упиралась в какую-то ребристую поверхность, грудь почти касалась тела Беловольского. Вообще, мы замерли в довольно странной позиции: я прижалась к задней стене тупичка, Михаил упёрся руками в его боковые стенки, перегораживая закуток, словно шлагбаум. Большой и страшный Беловольский стоял близко-близко ко мне, но при этом всё равно сохранял дистанцию.

— Так как, ты сказал, тебя зовут?

— М-меня? — от удивления я начала заикаться.

Он затащил меня сюда, чтобы поинтересоваться моим именем?

— Ну, не меня же... Своё имя я прекрасно помню.

Эта самодовольная скотина, то есть Мечта Моя, кажется, издевается. Мои подозрения подтвердила ухмылка на его лице и странно блеснувшие в полутьме глаза. Беловольский сейчас напоминал кота. Злого, насторожённого и готового к бою огромного котяру.

— Я жду.

— Чего? — я, погруженная в свои наблюдения, совсем забыла, о чём мы говорили.

Теперь блеснули зубы моего котяр... Михаила — он совершенно по-кошачьи ощерился.

— Имя, с... — Беловольский вдруг запнулся, но потом быстро договорил: — Имя, брателло, имя!

Что-то знакомое почудилось мне в этой фразе, но я решила не морочить себе голову, прямо здесь разгадывая ребусы Беловольского — для этого будет ещё время бессонной ночью — и быстренько выпалила, пока в меня не запустили когти:

— Влад! Я Влад.

— Румынский князь?

Какой исторически подкованный мужчина... «Так, Владка, не отвлекаться!».

— Не, я не румынский господарь. И не вампир, — я принялась выдавать заготовленную легенду: — Я студент, учусь на юридическом, на третьем...

— Стоп, стоп, стоп! Невампир и юридический студент, чего ты ко мне клеишься?

Нет, ну точно издевается.

— Это ты меня сюда затащил! — с негодованием произнесла я и ткнула в его грудь кулаком.

Ой, блин, твёрдый какой. Беловольский тоже поморщился.

— Так... Разговор уходит не в то русло. Вадик... Или как тебя там...

— Влад!

Беловольский вздохнул, наклонился к моему лицу и... И принюхался! Крылья точёного носа трепетали, губы оказались совсем рядом с моими... Так близко, так соблазнительно близко... «Ну, ну, целуй меня!» Но он замер. «Эх, пан или пропал!» Я протянула руки, чтобы обнять Михаила и прекратить, наконец, это мучительное для меня мучение, но он ловко — чувствуется опыт! — от объятий увернулся.

— Тише, тише... Какой торопыга, а, Вадик?

— Владик я... То есть Влад...

— Вадик, Владик... Какая разница? — хрипло произнёс Беловольский и быстро провёл указательным пальцем линию по моему лбу, носу, губам, подбородку.

Нежно? Нет, больше это походило на исследование. Как будто он хотел изучить черты моего лица, очертить его контур в профиль. Я не успела ни обрадоваться, ни ужаснуться. Да и удивиться не успела толком, потому что движение руки Беловольский завершил на моей шее. Он обхватил её ладонью, а я испуганно икнула. Михаил чуть ослабил хватку. Хватку? «Эй, что вообще происходит-то?»

Беловольский, окончательно сводя меня с ума, опять наклонил голову и неожиданно прикусил мочку моего уха. «Ого!»

— Ушки проколоты. Ммм, какой проказник! — прошептал он. — Любишь серёжки? А ещё пирсинг есть?

Ответить я не успела, потому что Михаил, отпустив шею, схватил меня за шиворот.

— Ты что, действительно, меня за дурака держишь?

— Пусти! Что ты дела... Ой!

Он приподнял меня за воротник и потряс. И так легко это у него получилось, невероятно легко. Секунда, и я барахталась в воздухе, безуспешно пытаясь стукнуть агрессора побольнее.

— Так, как тебя зовут?

Михаил тряхнул меня сильнее, ткань врезалась в горло, и вместо ответа я издала задушенный писк. Ну что ж... Game over. Я прекратила молотить руками и ногами в пространстве и обвисла как тряпичная кукла. Со стороны это, наверное, смотрелось весело, но мне было не до смеха. А вдруг Мишаня — псих конченный? Недаром же Нинка его побаивалась.

Беловольский, видя, что я больше не трепыхаюсь, поставил меня на пол, но мой шкварник из своей лапищи не выпустил, зато преувеличенно бережно начал поправлять на мне одежду. Вторая его рука скользнула по моей утянутой груди, задержалась в промежности. Я дёрнулась, а он зло хохотнул.

— Ты поспорила с кем-то? Что сможешь соблазнить гея? Или тебя мудак Никки подговорил? Сколько пообещал?

Я с негодованием уставилась в его сердитые глаза.

— Не реви и отвечай! Сколько? — Михаил почти рычал. — Чего молчишь, как немая партизанка на допросе?

— А что говорить, если ты всё уже за меня рассказал? Все мои версии озвучил! Отпусти, падла!

Беловольский матюгнулся и опять поднял меня в воздух, а я опять начала задыхаться. Да что ж это такое? Эй, придурок, я ж ничего тебе плохого не сделала! Вместо гневной отповеди с использованием всех известных мне матерных слов я верещала что-то нечленораздельное. Беловольский же трепал меня как нашкодившего котёнка, только что мордочкой в лужу не тыкал, и приговаривал в такт:

— Отчего ж вы, бабы, дуры-то такие? И чего ж вы всё приключения на свою задницу ищете? Тебе что, сучка несовершеннолетняя, на сигареты денег не хватает?

Я всё-таки улучила удобный момент и врезала ему носком ботинка. Жаль не по яйцам! Беловольский перестал трепаться о бабской дури вообще и о моей в частности, да и меня трепать перестал тоже. Просто прижал к стенке. Сильно так прижал. Я перевела дыхание и выпалила:

— Мне двадцать! Я не курю! Я учусь на «отлично»! И вообще, ты не подумал, что я могла в тебя влюбиться? Просто влюбиться? Хотя всё равно дура, да...

Я отвернулась. Он, конечно, любовь моя и всё такое... Но за шкирку-то зачем? И реветь я не буду! Ну, не сейчас... А дома и в подушку. Тогда же начну и краснеть от стыда, вспоминая кошмар разоблачения и эту трёпку. Сейчас главное — это выйти из передряги целой... относительно целой, судя по развитию событий и уже ушибленной... э-э-э... спине. Хотя вряд ли Беловольский будет меня бить, правда? От следующей его фразы я вздрогнула, а мысль о возможном членовредительстве напрочь вынесло из головы, ибо Моя Идиотская Мечта вполне человеческим голосом вдруг спросила:

— Ты девственница?

— Ик? — ответных слов у меня не было.

— Только в голову туп... романтической барышне могла прийти такая дурацкая...

— Не девственнице, не барышне. И я не тупая! — гневно перебила я Михаила.

Будет он мне тут диагнозы ставить! Вообще, сам-то он кто? Во-о-от! И я ляпнула:

— Я дважды ударенная культурным шоком.

— Что?! — Беловольский протянул это короткое слово таким противным голосом, что теперь уже мне захотелось тряхнуть его посильнее. — Чем-чем ты ударенная?

Щекам моим стало жарко от глупости того, что я уже успела сказать, да и от того, что сказать только собиралась. Эх, что там бабуля моя говорит о груздях и кузове? Я набрала в грудь побольше воздуха и обвинительным тоном произнесла:

— Дважды! — в подтверждение своих слов я кивнула. — Сначала ты мозг вынес, потом Шекспир.

Беловольский так явно обалдел от моего заявления, что даже ослабил хватку. Я энергично завертела шеей, задёргала плечами, пытаясь освободиться, но до такой степени Михаил ошарашен моим заявлением не был. Он переместил захват с воротника рубашки на мою жилетку, и, подтягивая к себе поближе, спросил:

— Ты, правда, дура?

— Ну! — я утвердительно, а потом отрицательно мотнула головой. — Дура, конечно! То есть не на учёте, не сумасшедшая... но всё равно, дура!

Бедняга Беловольский, кажется, захотел от меня сбежать — он оглянулся, переступил с ноги на ногу... но жилет так и не выпустил.

— Вадик, а попонятней ты изъясняться можешь?

Я попыталась объяснить ему попонятней то, чего сама понять не могла. Вот уже целый месяц не могла.

— Я увидела тебя и втрескалась. Что тут непонятного? Я ж не знала тогда, что ты весь такой...

Беловольский нахмурился.

— ...Такой... Весь такой неординарный, — зачастила я. — Когда узнала, поздно было. А потом ещё это «Что угодно»... Чёрт меня попутал это «Что угодно» увидеть!

Миша странно на меня посмотрел и выдал:

— «Грудь женщины не вынесет биенья, такой могучей страсти, как моя...»

— «Нет, в женском сердце слишком мало места: оно любовь не может удержать», — продолжила я за ним.

Михаил выдал такую улыбку, что моё глупое женское сердце застучало в два раза быстрей положенного. Запретить нужно такие улыбки. Уж Беловольскому так точно! Во имя сохранения последних остатков разума у прекрасной половины человечества.

— Так, значит, я герцог Орсино? Лестно.

— Чурбан ты бессовестный! Отпусти меня! Орсино культурно себя вёл.

— А помнишь сцену, где Орсино сообщают, что Оливия и Себастьян обвенчались, а?

И в напоминание Беловольский немножко потряс меня за грудки. Я приуныла — первоисточник моей теперешней катастрофы я помнила хорошо, а Орсино в той сцене и впрямь... Эх, все мужики — варвары! Я грустно процитировала:

— «Щенок лукавый! Кем ты станешь в жизни,

Когда седины шерсть посеребрят?

Иль, может, надувая всех на свете,

Ты в собственные попадешься сети?

Прощай, бери ее и не забудь:

Страшись еще раз пересечь мне путь!»

— Вот-вот, — сказал мой собственный Орсино и, наконец, отпустил мой жилет. — А ты забавное существо, Вадик.

Мне захотелось ему вмазать. Прямо в аристократический нос! Что это за высокомерный тон? Да, возможно, я дура... Да, все бабы неадекватны, когда влюбляются, но издеваться-то зачем? Правильно оценив мою реакцию, Беловольский улыбнулся:

— Прости. Ты классная девчонка, но...

— ...Но ты не любишь девчонок, а любишь маль...

— ...Классная девчонка, но, как я уже говорил, торопыга!

И где он таких слов понабрался, вот кто мне объяснит? И Шекспира наизусть шпарит... Ладно я! У меня — обстоятельства, бабуля с её народной мудростью, брат Маяковского в подлиннике читает, да и вообще, я девушка культурная, но такой мажор как Мишаня... Я хмуро на Беловольского взглянула, но тот моего недовольства не заметил. Он смотрел чуть выше моей головы, губы его изгибались в слабой улыбке.

— Видишь ли, мне всё равно — мальчик, девочка, баба Яга в ступе...

Нет, его словарный запас — это что-то! А потом он сказал:

— Я бисексуал.

Что?! Вот так номер. Это хорошо или плохо? Как бы сообразить...

— Но если я полюблю или просто выберу себе пару, я буду верен. Понимаешь? Парню или девушке, не важно. Поэтому... Ты потрясающая, ты привлекательная, но у меня сейчас есть отношения... Чёрт, — тон его внезапно изменился, — говорю, как персонаж твоего любимого Шекспира, чушь какую-то выспреннюю...

Вот точно «выспреннюю». Чувствую, если знакомство с Мишаней продлится ещё чуть-чуть, нужно будет разживаться толковыми словарями.

— Короче, — продолжал мой герой, — я могу любить мужчину или женщину, но не нескольких особей сразу. Прости. Компрене ву?

Комси комса, мон шер. Понимать-то я понимаю, но всё-таки... Есть у меня надежда? Нет у меня надежды? Я решила озвучить:

— Ты хочешь сказать, что я классная девчонка, и ты бы не против, но у тебя есть... э-э-э, парень? — дождавшись его кивка, я продолжила не столь воодушевлённо: — У тебя есть парень, а у меня нет шансов...

Беловольский спокойно смотрел мне в глаза. Кажется, я всё-таки начала реветь, потому что это чудо чудное достало из кармана белоснежный платок и осторожно вытерло моё лицо. Эх, хорошо, что я не трансвестита изображала, не то бы от потёкшей туши Беловольский меня не спас. Что ж так хреново-то мне, а? Ведь я знала, в глубине души всегда знала, что моя затея обречена на неудачу. А больно мне так, словно Михаила я потеряла только что, вот прямо сейчас... И продолжаю терять.

Беловольский втиснул свой платок в мой сжатый кулак и вдруг обнял меня. По-настоящему так обнял.

— Ты смешная, умная, Шекспира вон наизусть шпаришь...

Мне захотелось заорать: «Эй, Беловольский, это мои слова!», но я только всхлипнула.

— Просто он встретился мне раньше тебя, сумасшедшая девчонка. Но я буду рад иметь тебя в качестве друга. Слышишь? Я буду рад, если ты задержишься в моей жизни.

Ну кто так выражается, а? Кто? И... Что он сказал? «Не против»?

— ...Ты забавная. И конопушки у тебя прикольные...

«Конопушки? Вот говнюк!» И, пока он не передумал, воскликнула:

— Я задержусь!

«Ну, что же, если мне мой взор не лжет, найду и я в крушенье этом счастье». Слава Шекспиру, Беловольский мыслей моих не слышал, он просто немного отодвинулся и торжественно протянул мне руку.

— Михаил Беловольский. Если станешь называть меня «Мишаня», я скормлю тебя своему псу.

— Йоркширчику? — не удержалась я от шпильки.

— Скормлю! И это лабрадор...

Я захихикала сквозь слёзы, а он сердито уточнил:

— Это очень злой лабрадор! Лабрадор-людоед!

Но я Беловольского уже не боялась, просто пожала протянутую им ладонь и столь же торжественно, как он минутой раньше, заявила:

— Зайченко. Влада Зайченко.

Беловольский расцвёл улыбкой — весьма ехидной, надо сказать — и раскрыл рот, но я его опередила:

— Если ты хоть раз назовёшь меня зайкой, убью!

Но это же был Беловольский, и о скорости его реакции я только начинала догадываться... Он ответил мне сразу:

— Хорошо, стану звать тебя кроликом.

Это был первый день нашей прекрасной дружбы.