Алиан (джен)

Я люблю и до дрожи боюсь свою мать. Странное сочетание, скажете вы, но для того, кто является ее сыном, это нормально.

Первый раз я увидел ее на фотографии. Марта и Джейк — а они никогда не скрывали, что я приемный, и с детства учили меня называть их по именам — однажды просто дали мне эту фотографию и сказали, что это она, моя родная мама. Фото отца у них не было, но ее фотографию я изучил до последней черточки.

Удивительно, но я на нее совсем не похож. Да, пусть у меня темные волосы, но моя аккуратная прическа не сравнится с буйным вьющимся безобразием, что творится у нее на голове. Впрочем, подозреваю, что это безобразие не идет ни в какое сравнение с тем адом, что кипит у нее в мыслях. Вся она в этом — несдержанная, дикая, порывистая. Но вместе с тем любящая так одержимо, что становится страшно. Иногда она так крепко прижимает меня к себе, говорит такие вещи, что наворачиваются слезы, а иногда смотрит с такой бешеной яростью, что я уверен — она действительно может убить меня, без колебаний. Ах да, я еще не сказал вам? Моя мать — сумасшедшая, буйная, агрессивная психопатка. Но она моя мать, и я люблю ее.

Это случилось глухим январским вечером. За окнами резкий, колючий ветер бросал в прохожих мелкую ледяную пыль, больно колющую лицо, а я сидел в своей комнате с книгой, завернувшись до самого носа в плед. Марта с Джейком сидели внизу, на кухне — наверное, пили чай, и поэтому, когда я услышал снизу приглушенный хлопок и вскрик Марты, то подумал, что она просто разбила чашку.

Я совсем не был готов к тому, что приемная мать ворвется в мою комнату с перекошенным лицом и начнет судорожно шептать о том, что “она пришла”. Я тогда пытался ее успокоить и вызнать, что же такого страшного произошло, но когда дверь в мою комнату открылась вновь, все встало на свои места.

Знаете, в те моменты, когда я представлял встречу со своей мамой, я видел ее такой же, как на фотографии — красивой и молодой, с надменной улыбкой, в странном наряде, будто взятом из театрального гардероба. Представшая передо мной женщина определенно была ею, но в то же время походила на свою измененную, извращенную копию, будто пришедшую из фильма ужасов.

Она стояла в проеме, чуть покачиваясь, и неотрывно смотрела мне в глаза. Сколько прошло времени в

этом немом напряжении я не знаю, но через некоторое время она сделала небольшой шаг вперед, не глядя махнув рукой Марте, будто отгоняя насекомое, и та, ступая как можно тише, буквально выскользнула из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь.

В тот момент я едва ли заметил это, не в силах оторвать взгляд от человека, которого так долго ждал, хоть она и была тогда похожа на оживший труп.

— Здравствуй, Алиан, — ее голос хрипел, а руки тряслись, когда она осторожно провела пальцами по моей щеке, слегка царапая длинными неровными ногтями.

— Здравствуй, — я не знал, что еще можно сказать тогда.

— Ты так похож на него… — она смотрела будто сквозь меня, и в тот миг ко мне впервые пришла мысль о ее безумии.

— На кого?

— Ты копия своего отца. Такой же, точно такой же, как он.

— Как его зовут? Джейк и Марта ничего мне о нем не рассказывали, — об отце я размышлял редко, больше стремясь ко встрече с матерью, но мне всегда было любопытно, кто он.

— Он ненавидит свое маггловское имя. Я не назову его, — прошептала она, присаживаясь рядом на кровать. — Он самый великий человек на свете. Ты должен гордиться тем, что он твой отец.

— Я не стану гордиться тем, кого не знаю, — фыркнул я, пропустив мимо ушей нелепые, на мой взгляд, слова.

Но она внезапно резко и больно схватила меня за волосы, заставляя меня запрокинуть голову.

— Не смей! Никогда не смей говорить такого! Я заставлю тебя уважать его! — прошипела она мне в лицо, скалясь как дикое животное, и я с внезапной злостью так сильно оттолкнул ее, что, напоследок вырвав несколько волосков, она отлетела к стене и, ударившись головой, упала на кровать.

После я и сам не мог понять, откуда во мне взялась эта бешеная злость и сила. Но тогда мне казалось, что, если эта женщина еще раз посмеет причинить мне боль, я сверну ей шею.

Она пришла в себя очень быстро, вскочила с кровати, но я был готов и потому сам ухватил ее за предплечья, выплевывая в лицо накипевшую обиду:

— Не смей больше так делать! Тебя не было в моей жизни все эти годы и ты не имеешь права просто так придти в мой дом и чего-то требовать. Пусть ты и моя мать, но я не буду тебе подчиняться!

Вдруг она охнула и, обмякнув, упала на колени, обхватывая мои ноги так сильно, что я едва не упал. Прижавшись щекой к бедру, она безостановочно шептала, срываясь на всхлипы:

— Простите, простите, господин, что я посмела так с вами разговаривать. Я ваша преданная раба, накажите меня, как вам будет угодно, я с радостью приму это от вас. Простите меня, повелитель…

В тот вечер я так и не смог ее успокоить. Она жалась у меня в ногах, тихо что-то бормоча и, в конце концов, так и уснула, положив голову мне на колени. Я еще долго перебирал ее спутанные, сбитые в колтуны волосы, прежде чем перенести на кровать и спуститься вниз.

Несмотря на поздний час, Марта и Джейк не спали — напряженно и молча сидя за столом, и при моем появлении синхронно вскочили на ноги.

— Ал! — Марта подбежала ко мне, вертя во все стороны, будто пытаясь отыскать на мне раны. — С тобой все в порядке?

— Не волнуйся, — улыбнулся я ей, хотя самого все еще бросало в дрожь от всего произошедшего. — Что ж, это было неожиданно.

— Мы сами не могли представить, что она придет, — отозвался Джейк, подходя ближе. — И очень боялись, что она может тебе навредить. Где она?

— Спит у меня наверху, — я устало потер глаза. — Пускай остается, я переночую на диване в гостиной.

— Дорогой, — Марта замялась и неуверенно посмотрела на Джейка, который подошел и ободряюще сжал мое плечо. — Ал, дорогой, мы бы и хотели, но не можем помешать ей видеться с тобой. И мы очень боимся, что она навредит тебе.

— Я не позволю ей этого, — улыбнулся в ответ я, хотя внутри подобной уверенности не было ни грамма. — В конце концов, я ее сын, и даже если я не виноват в этом, мне одному нужно будет с этим разбираться.

— Постарайся не злить ее, сынок, — Джейк нахмурился, и я с удивлением разглядел в его глазах неподдельный страх. — Ты не представляешь, на что она способна.

— Ну и я далеко не слабый.

— Он говорит не о физической силе, Ал, — Марта нервно сжимала руки, не поднимая глаз. — Я не могу ничего тебе рассказать, просто постарайся поверить нам — она действительно очень опасна.

— Хорошо, — кивнул я. — Обещаю, что не буду намеренно ее провоцировать. Мне интересно, что с ней случилось — на фотографии она была совсем другой.

— Она много лет провела в тюрьме, — мрачно отозвался Джейк. — Думаю, ты сам понимаешь, что вовсе не за ограбление банка.

Я пораженно отшатнулся, но, глядя в умоляющие глаза Марты, не стал переспрашивать.

Когда утром я поднялся на второй этаж, моя комната уже была пуста. Не представляю, как она пробралась к двери — я сплю очень чутко и услышал бы шаги. Только если она не вылезла в окно, хотя это было глупо.

Мои вещи были аккуратно прибраны, но я всегда очень педантично относился к порядку в комнате и потому сразу заметил, что многое лежит не на своих местах: фотографии на полках были чуть сдвинуты или переставлены, шкаф закрыт неплотно, оставляя выглядывающий наружу кончик рубашки, а на пустом столе сиротливо лежала фотография. Не представляю, как она ее нашла — среди пары сотен книг, что были в моей комнате, она нашла именно ту, в которой я хранил ее фото.

Я машинально поправил загнутый уголок фотографии, с которой мне надменно улыбалась несбывшаяся мечта о нормальной матери, и перевернул фото обратной стороной. “Выпуск 68 года. С любовью, Белле.”

Усмехнувшись, я спрятал фото обратно в книгу о смеющемся человеке и спустился на завтрак. Мне было о чем подумать.

* * *

С тех пор она приходила каждую неделю — без системы и расписания, но всегда ближе к ночи, и всегда уходила незамеченной. Если у нее было мирное настроение, она могла часами сидеть в тишине, облокотившись спиной о мои колени, пока я перебирал и расчесывал ее вечно запутанные волосы. Могла тихо напевать какие-то совершенно дурацкие детские песенки или читать стихи — в такие моменты мне становилось жутковато, а могла разговаривать со мной ни о чем. Просто о каких-то совершенно неважных вещах, как метель за окном или голые ветки клена, которые отбрасывали на стекло причудливые тени, напоминающие когти чудовищ.

Я быстро понял одно — в такие дни ее не стоило прерывать, рассказывать о чем-то своем, а иногда и просто издавать громкие звуки. Тогда она была почти домашней, гладила меня по рукам и говорила, как сильно меня любит.

Но бывали и другие, “безумные” дни, когда я почти что желал ей смерти. Это было видно с первой минуты, как она появлялась в доме, и тогда мне хотелось запереться в комнате и не впускать ее. В такие дни у нее был особый взгляд — темный и лихорадочный. Она не к месту визгливо хохотала, походка ее становилась плавной и какой-то текучей, а движения — резкими. Ей не сиделось на месте — она металась по комнате от окна к кровати и, если на ее дороге попадался стул, она отшвыривала его ударом ноги. В эти дни опасно было разговаривать, но еще опаснее молчать. Если я позволял себе молча забраться с ногами на кровать и наблюдать за ее мечущимся силуэтом, она вцеплялась мне в волосы и начинала шипеть что-то о ее величайшем позоре, о чести рода и о том, что меня следовало придушить в колыбели. Порой мне удавалось отделаться несколькими синяками, но иногда она увлекалась, и я всерьез боялся, что она меня покалечит.

В такие дни спасало только одно — гнев. Я так и не нашел этому причин, но стоило мне по-настоящему разозлиться, накричать на нее или хорошенько встряхнуть, как она обмякала, падала на колени или начинала целовать мне руки и до бесконечности просить прощения.

Я понимал, что она тяжело больна, но как ни пытался выяснить у приемных родителей, что к этому привело, они упрямо отмалчивались, раз за разом повторяя, что не могут сказать. Я не знал ни где она живет, ни как общается с другими людьми — она по-прежнему странно одевалась, и вкупе с ее блуждающим взглядом это неизбежно должно было привлечь к ней внимание. Если ее до сих пор не увезли в психбольницу, то это было чистой воды везение. Или злой рок — зависит, с какой стороны посмотреть.

* * *

Апрель 1998 года был неожиданно теплым, и потому я предпочитал готовиться к вступительным экзаменам в университет, сидя на лавочке в саду за домом. Вечернее солнце окрашивало листья красным, будто уже наступила осень, а первые робкие звезды перемигивались на темнеющем небе. Я снова, как часто бывало в последние дни, думал о ней. Я собирался ехать учиться в Америку — промозглая дождливая Англия мне порядком надоела, тем более, что преподаватели сулили мне блестящую учебу в одном из лучших университетов страны. Но меня очень волновала ее судьба. За два года, что промелькнули с момента ее появления, мы научились неплохо уживаться и понимать друг друга. С каждым месяцем приступы ярости происходили все реже, все чаще звучали вопросы — о моей жизни, учебе, прочитанных книгах.

Внезапно я обнаружил, что она очень умна, и когда приступы безумия не туманят сознание, с ней интересно беседовать. Одного я так и не смог добиться — она ничего не рассказала ни о себе, ни о моем отце. Тему отца я вообще старался не трогать — при его упоминании она мгновенно теряла нить, связывающую ее с реальностью. Но и о ней я знал лишь имя, некоторые привычки и те крохи информации, что смог почерпнуть из разговоров.

Негромкий хлопок оторвал меня от размышлений, и я пораженно уставился на два темных силуэта, будто из воздуха соткавшихся посреди газона. Черные плащи с капюшонами скрывали фигуры, но я сразу узнал ее по длинным вьющимся волосам, которые любил расчесывать. Она подошла ближе и, протянув мне руку, подняла со скамейки. Забытая книга упала с колен на землю, а я стоял не в силах двинуться, боясь дышать, потому что вторая фигура в плаще почти физически подавляла, вызывая желание пригнуться к земле.

— Ты была права, моя дорогая Белла, — прошелестело в воздухе, и я далеко не сразу понял, кто это говорит. — Он очень похож на меня в молодости. За такой подарок я могу простить тебе, что ты скрывала его все это время. После победы я проведу ритуал, который даст ему силу, а пока у нас есть неотложные дела.

Она упала на одно колено, целуя бледные пальцы, что виднелись из-под плаща, а после, когда вторая фигура с хлопком исчезла, подлетела ко мне и сжала до хруста, так, что у меня не осталось сил дышать. Мы простояли так несколько минут, потом она коротко и ласково поцеловала меня в щеку, первый раз за два года, и молча исчезла, растворившись в подступающих сумерках.

Теперь, спустя много лет, мне порой кажется, что все это было не более чем иллюзией, обрывком сна, что я увидел, задремав теплым вечером на скамейке. Я с отличием закончил школу и успешно сдал вступительные экзамены в университет. Я ждал ее несколько месяцев, даже прощаясь с Мартой и Джейком в аэропорту, выискивал ее темную, высокую фигуру среди толпы. Но она не пришла ни тогда, ни потом. Мои поиски ничего не дали — врачи только сочувственно вздыхали, уверяя, что найти женщину по одному имени среди тысяч больных невозможно.

Тогда я записал каждый наш вечер, каждое слово, что смог вспомнить, потому что боялся, что со временем воспоминания поблекнут, и она окончательно уйдет из моей жизни.

Вы спросите, зачем мне помнить сумасшедшую женщину, о которой я ничего не знал? Все очень просто. Я знал единственное, что было важно — она моя мать, и я люблю ее.